Пять причин быть неверующим

«Австрийский естествоиспытатель Рейшек, проведший на Новой Зеландии безвыездно свыше 10 лет, рассказывает, между прочим, следующий эпизод: «В бытность свою в King Country, на территории маори, где раньше меня, как я думал, не ступала нога белого человека, я заметил, к своему удивлению, остатки европейских поселений, и спросил короля [маори], откуда могли взяться эти развалины в области, куда доступ европейцев был категорически запрещён. Он поведал мне следующую историю:
— Однажды пришёл к нам мирный человек, миссионер. Мой отец и все мы полюбили его, так как он никому не делал зла и помогал плохим людям исправляться. Мы жили с ним мирно и научились у него многим хорошим вещам. Потом пришёл второй миссионер: он стал нам говорить о боге не то, что говорил первый, и утверждал, что его бог лучше, чем бог первого миссионера. У него тоже оказались последователи, и маори разделились на две партии, но жили сначала мирно. И вот явился третий миссионер. Он стал проповедывать третьего бога.
Тогда мы собрали совет из вождей и старейших членов нашего племени и постановили, что все миссионеры должны оставить нашу страну и могут вернуться лишь после того, как придут к соглашению между собою о боге; потому что правда может быть только одна, и истинный бог — только один. Если они сойдутся между собою и вернутся к нам обратно, мы послушаем их проповедь и решим это дело. Если же миссионеры не послушают этого решения наших вождей и старейшин, они будут умерщвлены.
Два последних миссионера не хотели уходить. Тогда мы убили их, и то, что ты теперь видишь — остатки их ферм»

Я.И.Руднев. Народы мира. Этнографические очерки. Ленинград, изд-во «П.П.Сойкин», 1928. С.244.

Главный довод

Содержание

1 Главный довод
2 Второй довод
3 Третий довод
4 Четвертый довод
5 Пятый довод

То есть главный довод против религиозности (главный ибо гуманистический, а человек – мера всех вещей) – что приверженцы всякой веры неспособны следовать «своим собственным» заповедям мира, добра и любви в отношении «чужаков» — иноверцев и атеистов. Да и в отношении к «своим» не всегда, уж больно склонны преследовать за «вольное поведение», в разномыслии видеть ересь и пр. (см. ниже из Декандоля). Поэтому более религиозные люди при прочих равных более склонны к насилию, особенно к националистически окрашенному[1].

Обратившись к нынешним ультраправым движениям в Европе, в арабском мире, в Индии и т.д., мы видим, что они:

высȯко ставят религиозность (даже в том случае, когда вроде «Новых правых» предпочитают «национальное» язычество «безнациональному» христианству;
вовлекают преимущественно людей религиозных (которые не всегда равны верующим, также как буква и дух закона зачастую расходятся);
всегда включают религию в структуру пропагандируемых воззрений. Как точно заметил Александр Тарасов, фашизм бывает на любой религиозной «подкладке», вот только атеистического фашизма не бывает.

То есть национализм и религия поддерживают и усиливают друг друга: националисты обращением к религиозным святыням «своего» народа пытаются компенсировать вопиющую иррациональность своих взглядов и тем самым поднять их привлекательность, а «религиозная подкладка» придаёт национальной ненависти особую устойчивость, почти вечность, делает независимой от социально-экономических причин, исходно породивших её.

Скажем, особая устойчивость антисемитизма в христианских и мусульманских странах поддерживается евангельским мифом о евреях-богоубийцах & коранической историей про евреев, вредивших Мохаммаду, столь же стойкий антинегрский расизм в данном ареале – средневековым представлением Сатаны как негра и библейским представлением, что «хамово отродье» — прирождённые рабы. Религия, будучи сама предрассудком, выступает как «закрепитель» всех иных предрассудков — национальных, расовых и т.п., освящает их и «продолжает в вечность». Взаимная ненависть сербов и хорватов, прерванная лишь в атеистической/коммунистической СФРЮ и возобновившаяся вновь вместе с национальным/религиозным возрождением 1980-х — лучший тому пример.

Но если у национализма нет «религиозной подкладки», он исчезает или сильно ослабляется после того, как вызвавшие её социально-экономические механизмы перестают быть актуальными. Так сильно ослабла вполне себе расовая ненависть к китайцам в США 19-го-начала 20-го века. Так уйдёт и нынешняя исламофобия, по мере того, как часть выходцев из исламских стран «поднимется» в средний класс, и продолжится падение религиозности в Европе. Поскольку даже ультраправые, понятное дело, распространяют о мусульманах ложь, вроде мифа «о смуглых насильниках», долженствующего оправдать Брейвика, но не предъявляют обвинений иррационального характера. Напротив, в сильно-верующих районах Европы белый расизм держится устойчиво и, видимо, неизбывен.

Поэтому уменьшение религиозности в нашем мире, где экономические факторы «чёрных» перемешивают с «белыми» так, что не разделить, где коммунизм временно слаб и немощен, а «расизм угнетателей» и «расизм угнетённых» индуктируют друг друга – существенное средство понижения ненависти и связанных с нею жертв[2].

Второй довод

Второй довод следует из исторического подхода — в общественном сознании нашего нынешнего общества «вера» присутствует уже далеко не в чистом виде, она сильно детоксицирована и облагорожена и развитием науки, и социальным прогрессом, и тем, что «гадину» уже 200 лет как в Европе если не раздавили, то придавили, и зубы вырвали. А, скажем, в средневековье, когда существовала «чистая» вера в бога, когда религиозное чувство не модифицировалось ни научным знанием, ни прогрессивными убеждениями, она выглядела совершенно иначе[3].

И вот это знание о том, что представляет собой религиозность per se (пережиток животной подчинённости, вообще говоря) – очень мощный стимул быть неверующим.

Третий довод

Третий также следует из гуманизма. Да, религии проповедуют добрые чувства и привлекают светлые мысли (наряду с ненавистью к «чужим» из п.1, и в пропорции котлет из рябчика с кониной в равных долях того и другого: «один рябчик – один конь». Но с учётом тысячелетней культурологической катастрофы, непосредственно связанной с победой Учения величайшего из религиозных Учителей, распространяемые ими добрые чувства и светлые мысли можно рассматривать в лучшем случае как благопожелания. Реально мы видим строго отрицательные корреляции между уровнем религиозности и распространением разного рода «социальных язв» (преступность, наркомания, проституция и т.п. девиации), Сие наблюдается что в выборке развитых стран, что между разными штатами США, что в истории нашей страны, начиная с момента смены знака в отношении к религии (-ям) в 1988 г. [4]

«Церковь убежденно настаивает: ее забота — в радении о нравственности. Если в России она в упадке, то, наверное, лишь потому, что наши святые отцы не успели еще как следует развернуться. Однако зарубежный опыт свидетельствует об ином. В стремительно отворачивающейся от религиозности Европе с нравственностью не все так уж плохо, по крайней мере, статистически.

Да, в Голландии легализованы проституция и легкие наркотики. Но страна имеет в восемь раз меньший удельный показатель подростковой беременности, чем США, в 11 раз меньший — распространенности венерических заболеваний, в 19 раз меньший — грабежей и в 22 раза — убийств. При этом верующими себя числят менее 40 процентов голландцев и более 85 процентов граждан Соединенных Штатов. Саму Америку часто делят на более либеральные и менее приверженные религии «синие» штаты и более консервативные «красные». И что же? Из 22 штатов с самыми высокими показателями убийств 17 — «красные»; из 29 с самыми высокими показателями краж и изнасилований к «красным» относятся соответственно 24 и 25; 8 из 10 самых опасных для жизни городов также находятся в религиозных штатах. Если Америка еще и остается одним из глобальных лидеров, то благодаря науке. И ведь что примечательно: в целом среди граждан США не верят в создание мира Богом лишь 12 процентов. Зато такого мнения придерживается 53 процента выпускников лучших университетов и 93 процента членов американской Академии наук и искусств. Забавно, не правда ли? Тогда ради чего мы хотим «христианизировать» всю страну? Чтобы люди сняли с себя ответственность и почаще ходили исповедоваться и отпускать грехи? Чтобы поверили в то, что их невежество — своего рода благодать? Но нужно ли это и людям, и стране?»

Это приводит к выводу, что «хорошие слова» всех религий о любви и морали служат ровно для той же цели, что «червячок» на удочке рыбы-удильщика, и, более того, предназначались для этого (прикрытия «социальных язв», примирения людей с ними) даже в момент выработки. Как писал барон Новалис: «Ihre sogenannte Religion wirkt blos, wie ein Opiat: reizend, betäubend, Schmerzen aus Schwäche stillend» («Ваша т.н. религия действует исключительно как опий: чарует, одурманивает, успокаивает боль от слабости») [5].

И наоборот, для освобождения от «социальных язв» нужно освобождение от религии, секуляризация общества, без которого у людей не будет мотивации что-либо делать по искоренению социальных язв, ведь всё в руце божией, каждый за себя, а бог за всех, и условия обитания этих всех становятся всё хуже и хуже… Плюс религия везде и всегда стоит на стороне угнетателей и освящает классовое угнетение, а именно оно, а не личные дефекты индивидов, является главной причиной преступности и перечисленных «язв». В том числе потому, что помогает гг. консерваторам и правым валить с больной головы на здоровую, связывая проблемы бедных с их порочностью, и тут не обойтись без утверждения религиозной веры, именем которой обосновывается эта порочность.

Как пишет американский социолог, специализирующийся на проблемах урбанистики и преступности:

«Мораль, которую навязывают беднякам, чтобы заставить их поддерживать систему, покровительствующую богатым, никогда не навязывается в той же мере богатым, чтобы заставить их охранять интересы бедняков. Эта ситуация ставит духовенство в трудное положение, когда оно вынуждено использовать религиозные догмы, чтобы привить конформизм по отношению к общественным нормам. Если, как вполне может случиться, эти нормы будут действовать в пользу людей, обладающих привилегиями и властью, религия может обрести черты еще одного инструмента защиты официальных интересов»

(J. Fitzpatrick. The Role of Religion in Programs for the Pretention and Correction of Crime and Delinquency. President’s Commission on Law Enforcement and Administration of Justice, Task Force Report: Juvenile Delinquency and Youth Crime, p. 321.).

У нас (с 1991 года) всё то же самое: «патриарх и его чаплины НИКОГДА, повторяю — никогда не поднимут свой голос против а. богатых, б. сильных, в. мужчин.
Во всем виноваты бедные, слабые и женщины. Именно они грешны во всем, и парадоксальным образом они же … угнетают своих лучше устроенных антиподов. В общем, как началась у нас перестройка с сериала «Богатые тоже плачут», так и продолжается в том же духе — высокооплачиваемые мужчины горько заливаются слезами о том, как женщины (без денег, обремененные кучей детей) их жестоко угнетают.» [6].

Да, тут есть яркие исключения, особенно в авраамических религиях (а, скажем, в индуизме нет вовсе): от протестантов и католиков, объясняющих, почему христиане приходят к социализму до «теологии освобождения» Латинской Америки, от «красных священников» нашей страны до раввинов-анархистов. О чём я всегда рад написать в ЖЖ, чтоб этих хороших людей не забыть в наше подлое время. Важно, однако, что этой тенденции нет возможности завоевать основную массу верующих – церковь (мечеть, синагога, дацан) как институт всегда остаются на стороне классового угнетения, и остаётся всегда вместе с теми людьми, для которых религиозное самоопределение важней классового. Отсюда, к слову, обязательность атеистической пропаганды для социального прогресса, социализма и коммунизма – люди, подверженные религиозным предрассудкам, языческим ли, монотеистическим ли, просто не способны ко всему перечисленному – при всех их достоинствах как частных лиц. Также как разоблачения националистических мифов.

Четвертый довод

Любя науку, не могу пройти мимо того, что наука и религия – вечные антагонисты. И даже не в силу преследований первой со стороны второй, а просто потому, что в науке столкновение мнений – благо для прогрессивного развития теории, ибо наука обладает методом, позволяющим произвести из первого второе. А вот столкновение догматических мнений (и, шире, всякое разномыслие среди верующих) ведёт к раздорам, злобе и крове и не может быть разрешено на пользу веры – только расколом или применением силы «улицей» либо светской властью. Ибо все религии мира, хоть и притязают владеть высшей Истиной, тем не менее не обладают методом (или опытом) позволяющим из столкновения мнений «добыть» приращение знания. Поэтому они все боятся разномыслия – или нового опыта, а идеология так сходна с религией и это сходство устраняется лишь по мере «онаучивания» последней [7].

О чём см. исследование науки и религии Альфонса Декандоля:

«Я полагаю, что в целях и методах, которые преследует та и другая, действительно имеются очень существенные различия. Человек науки ищет исключительно только истину без оглядки на возможные или вероятные последствия. Человек, особенно приверженный религии, наоборот, убеждён, что он владеет истиной. Он не любит, чтобы её обсуждали. Ему внушает отвращение критика определённых выводов. Он боится также открытий, которые могли бы поколебать то, что ему кажется самым важным на свете [курсив мой – В.К.]. Естествоиспытатель полностью отвергает принцип авторитарности… Он считает, что можно принимать только доказанные положения, и так как очень немногое можно доказать математически, он прибегает к вероятностным доказательствам, которые он взвешивает в своём уме и от которых он должен быть всегда готов отказаться, когда ему покажется, что другие более убедительны.
Человек по существу своему религиозный не боится принципа авторитарности. Он допускает его в нескольких формах, устных или письменных, и даже для вещей, которых он не понимает… В этом огромные различия между наукой и религией, но имеется и большое сходство.
Ни представители науки, ни религиозные люди не пожертвуют своим мнением ради материальных интересов, политических или во имя удовольствия. Когда это случается, они уже перестают быть людьми науки или религии и теряют уважение публики. Те и другие занимаются интеллектуальными вещами и должны, чтобы преуспеть, вести жизнь уравновешенную, трудолюбивую, даже суровую, когда они происходят из бедной семьи».

А. de Candolle, 1911. Zur Geschichte der Wissenschaften und der Gelehrten seit zwei Jahrhunderten. Leipzig. 436 ss. Deutsch herausgegeben v. W.Ostwald.