Чем академия напоминает наркокартель?

Александро Афонсо

Вступление

В 2000 году экономист Стивен Левитт и социолог Судри Венкатеш опубликовали в Quarterly Journal of Economics статью о распределении зарплат внутри чикагской банды наркоторговцев, [которая], впоследствии, послужила основой для раздела в бестселлере Левитта и Дабнер «Фрикономика»[1]. Название раздела «Почему наркоторговцы до сих пор живут с родителями» отсылает к открытию, что распределение доходов внутри банд сильно смещено в пользу верхушки, тогда как рядовые уличные торговцы получают даже меньше, чем работники на легальных низкоквалифицированных работах — например, в «Макдональдсе». Было подсчитано, что их почасовая ставка составляет 3.30 доллара , что значительно ниже прожиточного минимума (вот почему они до сих пор живут со своими мамами).

Если принимать во внимание риск, что тебя могут убить конкуренты , посадить в тюрьму полицейские или избить собственные боссы, приходится удивляться , почему кто-то вообще соглашается работать за такую низкую плату, еще и в таких ужасных условиях, вместо того чтобы найти работу в « Макдональдсе» [a1]. Однако банды не имеют особых проблем с привлечением новых членов. Причиной этого является скорее не текущий доход и условия труда, а перспектива будущего богатства — главная мотивация оставаться в деле: низкоранговые продавцы наркотиков отказываются от текущего заработка в пользу (неопределенного) будущего богатства. Рядовые участники готовы принять этот риск, чтобы достичь верхушки , где их будет ждать роскошную жизнь , и деньги польются рекой. Вряд ли они этого достигнут (ведь уровень смертности в данной профессии сумасшедший), но они готовы «разбогатеть или умереть».

С постоянный притоком на рынок новых низкоранговых наркоторговцев, готовых быть эксплуатируемыми, наркобароны могут обогащаться без необходимости более равномерного распределения доходов вниз по служебной лестнице. Поэтому мы имеем обширную массу «аутсайдеров», отказывающихся от доходов ради будущего богатства, и узкий круг «инсайдеров», защищающих собственную прибыль в основном за счет масс. Это рынок , где победитель забирает все.

Академия как двойной рынок труда

Академический рынок труда много в чём сходен с наркокартелем – и всё увеличивающейся массой (и долей) «аутсайдеров » и все более узким кругом инсайдеров. Хоть шанс быть застреленным мал (разве что вы очень резко оцениваете письменные работы студентов) [a2], все же можно наблюдать похожую динамику. Академия — один из крайних примеров этой «наркокартельной» тенденции, сегодня влияющей на рынок труда повсеместно. Одна из горячих тем современных исследований рынка труда связана с так называемой «дуализацией»[2] [a3]. Термин «дуализация » обозначает углубление этого деления на инсайдеров с надежным, стабильным трудоустройством и аутсайдеров с временной и неустойчивой (т.н. «прекарной») занятостью. Академические системы более или менее зависят от наличия притока « аутсайдеров», готовых отказаться от зарплат и стабильного трудоустройства в обмен на неопределенные перспективы защищенности, престижа , свободы и достаточно высокой платы , которую предусматривает позиция в штате университета.

 

 

Как можно объяснить эту тенденцию? Одним из структурных факторов стал масштабный рост количества докторских званий [a4], полученных на всей территории ОЭСР. На графике 1 показан % лиц с PhD в соответствующей возрастной когорте в ряде стран — членов ОЭСР на 2000 и 2009 годы. Как видим, эта доля выросла почти на 50 % за девять лет, особенно в таких странах как Португалия, Греция и Словакия, где количество докторов почти утроилось, хоть и в сравнении с низким исходным уровнем. Даже в странах с исходно высокой долей PhD рост значителен — на 60 % в Великобритании, 30 % в Германии. С 2000 года популяция PhD в странах  ОЭСР росла в среднем на 5% в год [3].

Поэтому мы оказываемся в условиях , когда с каждым годом все больше блестящих выпускников аспирантуры, прибывая на рынок труда, надеются в конце концов добыть себе постоянную преподавательскую должность, наслаждаться свободой и высокой платой. Что немного похоже на положение рядового наркоторговца, который надеется стать наркобароном. Для достижения этого они отказываются от доходов и защищенности, которые имели бы в других сферах трудоустройства, принимают  неопределённость в условиях труда в надежде занять позиции, число которых отнюдь не увеличивается такими темами, как число докторов. По мере того, как усиливается давка на входе, возрастает наплыв потенциальных аутсайдеров, готовых принять такие условия труда. Это позволяет инсайдерам перекладывать на них часть собственной работы, особенно преподавания, что стимулируется ростом конкурентного давления, связанного с публикациями, грантами и цитированием [a5].

В результате ядро сужается, периферия расширяется, и ядро все сильнее зависит от периферии. Во многих странах университеты все больше полагаются на «резервную армию труда» ученых, работающих по временным контрактам и стимулируемых так, как описано выше.

Разновидности дуализации

Все это – общие закономерности динамики для разных стран, однако соотношение групп инсайдеров и аутсайдеров разнится по странам. Вот несколько примеров.

По данным министерства образования США, опубликованным в The Atlantic (график 2) , более 40% профессорско-преподавательского состава американских университетов работают на полставки внештатно или в качестве ассистентов, которым платят за отдельные прочитанные курсы, без медицинского страхования и других атрибутов стабильного трудоустройства. Как видно на графике, доля штатных преподавателей сногсшибательно упала. Это не означает снижения общего количества преподавательского состава, — она существенно выросла, — но именно увеличение доли преподавателей с неустойчивой занятостью и низким доходом, сильно опережающее рост численности преподавателей вообще. The Chronicle of Higher Education недавно сообщали о преподавателях — ассистентах, которым приходится выживать на продовольственных талонах. Лицо, упомянутое в статье, рассказывает, что ее чистый заработок достигает 900$ в месяц. Что не так далеко от трех долларов в час у наркоторговца, вот только труд здесь много более квалифицированный.

 

 

Другой пример – ФРГ, с традиционно значительным разделением на инсайдеров и аутсайдеров, — благодаря структуре академического рынка, напоминающего песочные часы. С другой стороны, здесь относительно хорошие условия даже на самом дне (уровень PhD), и возможности роста недавно расширились благодаря значительным инвестициям в исследовательские программы и докторантуру, способствовавшим созданию когорты конкурентоспособных кандидатов наук. С другой стороны, наверху есть отличные  должности, где профессора имеют сравнительно хорошую зарплату и высокую степень автономии. Беда, что нет промежуточных вариантов: удел получивших PhD – пустота. Они могут пережить период неопределенности нескольких лет за счёт временных контрактов (wissenschaftliche Mitarbeiter) или преподавания на замене (Vertretungsprofessur), после чего надеяться получить первую постоянную должность где-то в сорок с лишним — тогда как в 70-х это случалось и в тридцать с лишним [4].

График 3 показывает средние возраста получений PhD, высшего академического звания (habilitation) и первой преподавательской должности в области политологии в период семидесятых – девяностых. Средний возраст PhD почти не изменился, но первой преподавательской должности – сильно вырос. Следует принять во внимание и эффект отбора — ведь в эту статистику попадают только достигшие звания профессора, но не выбывшие из игры в период пребывания в подвешенном состоянии между аспирантурой и профессорством. Интересно, что инсайдеры (профессора), которые контролируют рынок, в большинстве случаев заняли свои должности во времена, когда такого соперничества не было — и не известно еще, смогли бы они их занять при нынешней давке на входе. Хотя и было создано несколько промежуточных позиций (младший преподаватель, Juniorprofessuren), они тоже временные и не равноценные штатным позициям. Германия — это «страна финансового благоразумия»: ни федеральные, ни земельные власти не хотели брать на себя обязательства финансировать исследовательские программы и должности на постоянной основе.

 

 

Эту проблему неопределенного положения осложняет то, что в некоторых дисциплинах вошло в постоянную практику  подавать заявки на преподавание даже штатным профессорам: таким образом, они могут вести переговоры об условиях труда с университетами, к которым относятся. В результате недавним выпускникам аспирантуры очень трудно соревноваться с признанными профессорами; процесс найма, как правило, длится достаточно долго, потому что много кандидатов отклоняют предложения и неспешно торгуются. Если вы на ставке, у вас есть время на этот процесс, если внештатник — увы. Если вы на временном контракте, вы не можете ждать два года, пока университет ведет переговоры с кем-то, кто в конце концов откажет. Это действительно извращенная система, ориентированная именно на инсайдеров.

Великобритания отличается от Германии тем, что здесь существуют промежуточные постоянные должности для тех, кто заканчивает обучение в аспирантуре. Великобритания — крупнейший академический рынок в Европе, и лекторские должности здесь обеспечивают надежное трудоустройство относительно молодых ученых, хотя стартовая заработная плата относительно мала, если учесть расходы на проживание, особенно в Лондоне. Однако это не означает, что британская система высшего образования не полагается также на многочисленную резервную армию аутсайдеров. Недавно The Guardian сообщила о распространении в британских университетах так называемых «безвременных контрактов». Там не указано необходимого количества отработанных часов, то есть работник должен быть доступен работодателю в любой момент, когда для него есть работа. По сравнению с континентальной Европой, первое, что бросается в глаза — удручающие условия для докторантов и ассистентов: они отвечают за значительную часть учебного процесса , условия их трудоустройства неустойчивей, чем где-либо. Когда я писал докторскую в Швейцарии, по праву считался государственным служащим — с соответствующей зарплатой, пенсионными взносами и социальным обеспечением. В Великобритании значительная доля докторантов не имеют постоянных источников финансирования, они должны время от времени подавать заявки на различные стипендии, а за преподавание они получают почасовую или «поштучную» плату (за экзамен / проверенную контрольную), что разнится и между университетами и даже между сотрудниками одного университета.

Количество часов преподавания в британских университетах относительно сносное, по крайней мере, в университетах «группы Рассела». Обучение там сосредотачивается на самостоятельной работе студентов и письменных работах, в том числе потому, что факультеты рассчитывают на гибкую занятость. Ситуацию обостряют серьезные ограничения в отношении исследований и публикаций, налагаемых на университеты Системой оценки качества исследований (Research Excellence Framework, REF). Это происходит двумя путями. Во-первых, поскольку исследования считаются ценным видом деятельности, это мотивирует штатных профессоров больше отказываться от преподавания, чтобы добывать гранты и публиковаться, а преподавание перекладывается на временный состав. С другой стороны, некоторые университеты порой принимают кого-то на временную преподавательскую должность, чтобы просто использовать их публикации в представлениях к Системе оценки качества исследований . Нет гарантии, что университеты продолжат контракты этих людей после того как «используют » их.

График 4 суммирует вышеперечисленные перечисленные различия. Разделение на инсайдеров и аутсайдеров в академии существует везде, и, по всей видимости, растет. Интересно, что это деление уже носит институциональный характер — система не смогла бы функционировать без большого притока аутсайдеров, готовых подписать любой трудовой контракт. Если вы мобильны, мыслите стратегически и заинтересованы в собственных условиях труда, возможно, вы захотите воспользоваться этими различиями , чтобы обходить ловушки аутсайдерства на разных этапах вашей карьеры. Это означает не поступать в аспирантуру в Великобритании, но не работать в Германии после получения степени.

 

 

Доклад был представлен 19 ноября в Европейском European University Institute на конференции по обзору академических профессий.

Послесловие

Сейчас во всём мире пролетариат пополняется новыми отрядами трудящихся. В развивающихся странах это бывшие крестьяне и городские мещане, из ремесленников и мелких торговцев. В развитых – учёные, инженеры, врачи, бывшие 100 лет назад представителями свободных профессий, то есть почти что частными предпринимателями, и фабрично-заводские рабочие стран «социального капитализма», в 1950-60-х вырвавшие существенное улучшение условий труда – а сейчас буржуа отбирают обратно [a6]. Сравнение этой работы с «Информализацией труда» Дм.Райдера, «Гибким трудом, кратким отдыхом» А.Бикбова показывает, что формы пролетаризации этих столь разных групп в современном глобальном капитализме одни и те же.

Что чем дальше, тем больше будет способствовать становлению общего классового сознания, солидарности и совместной борьбе. Раньше столь разные, социальные роли рабочего, инженера, врача, учёного, ремесленника всё больше сближаются подвешенностью, уязвимостью, беззащитность перед динамикой конъюнктуры, а трудовой процесс всё больше становится индустрией там, где раньше был творческим — индивидуальным. Сейчас – эпоха реакции, связанная со временной паузой, когда старые пролетарские слои в развитых странах уменьшаются в числе и значении, новые, пополняющее пролетариат, пролетарское сознание ещё не выработали.

Неслучайно все перечисленные подвижки в социальной структуре не меняют главного — границы между антагонистическими классами, буржуа и пролетариями. Она также конституирует общественное устройство, как 100 и 150 лет назад, просто социальные группы, слагающие её сегодня, выглядят несколько необычно для приученных к старым образцам. И для самих себя, конечно – осознание новой роли приходит не сразу, мышление сильно инерционно, особенно если инерция поддерживается мифологией, вроде представления трудящихся предпринимателями, накапливающими и инвестирующими, успешно или нет, «человеческий капитал», учёных – независимыми творцами и пр.

Примечания

---

[1] Levitt, S.D., and S.A. Venkatesh (2000) “An Economic Analysis of a Drug-selling Gang’s Finances”, The Quarterly Journal of Economics 115(3): 755-789; Levitt, S.D., and S.J. Dubner (2006) Freakonomics: a Rogue Economist Explores the Hidden Side of Everything. NY: HarperCollins.

[2] Emmenegger, P., S. Häusermann, B. Palier, and M. Seeleib-Kaiser et al. (2012) The Age of Dualization: the Changing Face of Inequality in Deindustrializing Societies. Oxford: Oxford University Press.

[3] NB: Этот абзац был исправлен, чтобы представить более актуальные данные, которые можно найти тут.

[4] Данные про политологов взяты из Arendes, C., and H. Buchstein (2004) “Politikwissenschaft Als Universitätslaufbahn: Eine Kollektivbiographie Politikwissenschaftlicher Hochschullehrer/-innen in Deutschland 1949–1999”, Politische Vierteljahresschrift 45(1): 9-31; Armingeon, K. (1997) “Karrierewege Der Professoren Und Professorinnen Der Politikwissenschaft in Der Schweiz, Österreich Und Deutschland”,Swiss Political Science Review 3(2): 1-15.

Примечания к статье

---

[a1] Плюс социальная среда, в которой могут действовать банды, опасна для самих бандитов, и токсична для их детей.

[a2] хотя и ненулевой, и скорей в связи с конкуренцией, не студентами. Впрочем, интеллигентные люди умеют выбивать из седла без выстрелов и мордобоя.

[a3] одно из проявлений информализации труда, о которой писал Дм.Райдер.

[a4] PhD, аналогичных нашему кандидату наук.

[a5] отрицательно сказывающимся и на собственно научной деятельности.

[a6]

На январь 1996 года 80% домохозяйств располагали какой-нибудь сберегательной книжкой: книжкой А («Креди Мютюэль») книжкой Б (банковская), счетом промышленного развития (Кодеви), книжкой сбережений населения. Однако, уровень этих сбережений ограничен, и в основном речь идёт о сбережениях населения; 38% вкладчиков имеют план или счет «накопления на квартиру» (чаще всего с целью приобретения собственного жилья). Напротив, лишь около 20% домохозяйств делают типичные капиталистические вложения: 22% обладают ценными бумагами (облигации, государственные займы, акции СИКАВ (инвестиционная кампания с переменным капиталом), ФКП (Фонд совместного размещения) или какие-то другие) и 19% имели недвижимость помимо собственного жилья (INSEE Premiere, № 454, mai 1996). При этом домохозяйства, получающие со своего имущества доход, равный среднему доходу во Франции, что в общем и сближает их с достаточно или даже более обеспеченными рантье, составляет менее 5% от всего числа домохозяйств и наверняка ближе к 1%, чем к 5% (Bihr, Pfefferkorn, 1995).

Вышеописанное происходит в условиях, когда доходность капиталов растёт, а вот приложения труда – снижается, с одновременным ростом неравенства.

Такое положение вещей объясняется тем, что покупательная способность старых минимумов сохранялась на одном уровне и даже уменьшалась в отношении пособий для безработных (покупательная способность пособия на профессиональную переподготовку — на 20%), и тем, что новые социальные минимумы, предназначенные для новых категорий  населения (ДНМП) были установлены на более низком, чем прежние, уровне.

 

Изменение тенденции в отношении неравенства (от сокращения к стремительному увеличению) в США происходит в конце 1960-х годов, в Японии в середине 1970-х годов, в Великобритании — в конце 1970-х, в Германии, Италии и Швеции — в начале 1980-х годов (CERC-association, 1994)