Про установление классового барьера в образовании

Некоторое время назад я поспорил, не согласившись с тезисом о возникновении классового барьера в образовании (на другом языке, закрытия социальных лифтов) в позднесоветские годы. На моей памяти, тогда шёл обратный процесс, а барьер появился именно и только в связи со «вторым изданием капитализма в России». Мы оба аргументировали собственным опытом обучения, такие впечатления сплошь и рядом обманывают, поэтому для самопроверки обратился к работе Д.Л.Константиновского «Неравенство и образование. Опыт социологических исследований жизненного старта российской молодёжи (1960-е годы – начало 2000-х)» (М. Центр социального прогнозирования, 2008). Он специально исследовал этот вопрос в самых разных разрезах – шансы на образование для детей руководителей vs рабочих-крестьян, со всеми прочими должностями, сёл, малых, средних городов и мегаполисов, юношей и девушек и т.д.

При этом он специально брал типичные школы (при анализе Новосибирска и области исключались такие, как скажем, школа в Академгородке), отслеживал изменения конкурентной ситуации для поступающих в ВУЗы, анализировал по когортам процесс обучения в школе, чтобы смотреть динамику отсева и пр. Реперными годами были 1963, 1983, 1994 и 2002, анализировались изменения возможностей получения образования разными социальными группами за соответствующие периоды.

И выясняется, что в период 1963-1983 гг. социальная мобильность для низов возрастала, лифты «поднимали» всё лучше – доля детей рабочих и крестьян среди оканчивающих среднюю школу увеличивалась, доля детей руководителей падала, а шансы получить высшее образование у них были равными (как и амбиции). В начале 90-х пошло обратное изменение – возможность получения среднего образования детьми рабочих-крестьян резко падала, детьми руководителей – вырастала, устанавливался тот самый классовый барьер. Дальше он был закреплён ЕГЭ [1] и ещё рядом факторов, как раз выявленных автором, а сейчас гг.реформаторы хотят сделать его нерушимым.

«Материалы исследования показали, что условия рассматриваемого тридцатилетнего периода интенсифицировали социальную дифференциацию молодежи. в сфере образования это сказалось весьма ярко. вольно или невольно, она оказалась вовлеченной в процессы социального отбора, эффекты которого проявились в ней к концу периода более явственно и жестко, чем прежде.

 

Начинается он с возраста, которому соответствуют детские сады, и получает развитие в подростковом, когда ребенком призвана заниматься школа. результаты на этом этапе отбора видны по составу выпускников дневных средних (полных) школ – той части молодежи, которая смогла достичь этого решающего рубежа в российской образовательной системе и тем самым открыла для себя доступ к достижению статусов, требующих высокого уровня образования.

 

Как показано на рис.1, дети руководителей в Новосибирской области начала 60-х годов составляли менее 1/10 всех выпускников дневных средних школ области. Дети специалистов – около 1/4. в сумме – примерно треть выпуска из школ. При этом дети – выходцы из семей рабочих и крестьян составляли более 1/3 школьного выпуска; дети служащих – немногим менее 1/4. В начале 80-х годов социальный состав выпускников средних школ стал несколько иным, поскольку производились целенаправленные акции по социальному управлению, когда среднее образование пытались сделать всеобщим. На рис.2 показаны относительные изменения состава выпускников школ. Доля детей руководителей уменьшилась вдвое, в большей степени представлены выходцы из семей служащих (этот показатель увеличился на треть): ясно, из каких слоев черпалось пополнение при массовизации образования [2].

 

 

За последние годы тридцатилетнего периода произошли изменения очень значительные и по количественным показателям, и по социальному содержанию. в 1994 году группа детей руководителей превысила 1/4 всего числа выпускников средних школ области ( рис.1). Относительное увеличение доли детей руководителей составило 600% ( рис.2). она выросла в 7 раз по сравнению с началом 80-х годов, в 3,5 раза – относительно начала 60-х. Дети руководителей потеснили детей из других групп, при этом доля детей рабочих и крестьян уменьшилась в 2,5 раза.

 

Для проверки этого результата были произведены расчеты на дополнительных выборках. Величины показателей состава школьного выпуска при расчетах по ним оказались практически такими же, что и по основной выборке. была сделана также проверка на материалах локальных обследований, проведенных в одних и тех же школах. результаты, рассчитанные по школам, в которых обследование производилось в 1963 и 1983 или в 1983 и 1994 годах, показали тот же эффект, что и выборки, притом в поселениях, различных по уровню урбанизации. На рис.3 приведен пример результатов таких расчетов; эти данные получены для школ средних городов области.

 

Но, может быть, такой скачок произошел только из-за изменений в социальной структуре общества? То есть, возможно, столь резкое одновременное увеличение доли детей руководителей и уменьшение доли детей рабочих произошло потому, что многие родители из числа тех, кто вчера были рабочими, сегодня организовали свои предприятия и возглавляют их? Проверки этой гипотезы несколькими путями не подтвердили ее.

 

 

На рис.4 приведены результаты одной из таких проверок – данные об уровне образования родителей, квалифицированных в 1994 году как руководители. 76% родителей из этой группы, не будь они руководителями, вошли бы при кодировке в группу специалистов, но не рабочих, и еще не менее 8% – в группу служащих. Предположение, что 3/4 нынешних руководителей ранее были дипломированными специалистами, трудившимися на рабочих местах, не представляется конструктивным.

 

Только треть родителей в данной группе оказалась руководителями, связанными с негосударственным сектором, и крупными собственниками (5% – крупные собственники и руководители, 27% – руководители среднего и низшего уровня); а более 2/3 возглавляли предприятия и их подразделения, относившиеся в 1994 году к государственному сектору ( рис.5). Из тех, кто работал в период обследования в негосударственном секторе, многие руководили акционированными или приватизированными предприятиями, а это обычно те, кто и раньше был директором. Таким образом, родители-руководители – это, в основном, представители прежнего «руководящего звена». Увеличение данной группы за счет вчерашних специалистов, служащих, рабочих, ставших предпринимателями или их ведущими сотрудниками (а также, по-видимому, за счет новых кадров управленческого аппарата) произошло, конечно, однако не это явилось решающим.

 

В 1998 году, как видно на рисунке, основные пропорции между составляющими школьный выпуск сохранились. Напрашивается вывод: новая ситуация установилась и стабилизировалась. Скачок, коренные перемены к 1994 году завершились.

 

В дальнейшем укрепила свое положение группа детей мелких предпринимателей: едва проявившая себя в 1994 году (1,4%), она выросла теперь до 13,4% – ее доля почти сравнялась с долей детей рабочих. Таблица 3.1.1 демонстрирует произошедшие изменения в целом. Она позволяет оценить динамику социального состава выпускников школ за более чем тридцатилетний период, включающий в себя годы, когда сказалось влияние наиболее существенных перемен в стране.

 

 

Отчасти выявленные перемены отражают подвижки в социальной структуре общества; но в значительной степени, как свидетельствует анализ, они связаны с углублением социальной дифференциации в образовательной сфере. Определенную возможность сравнить состав учащихся со структурой населения дают материалы Переписей, представляющие уровень образования населения. Такой подход правомерен, поскольку в составе родителей обследованных выпускников школ группы руководителей и специалистов – это, по существу, категория лиц с высшим образованием: руководители и специалисты, с одной стороны, и лица, имеющие высшее образование, с другой, практически на 90% совпали по составу (более чем у 3/4 родителей, являвшихся руководителями, имелось высшее образование).

 

По материалам микропереписи 1994 года, доля лиц, имевших высшее образование, в составе населения Новосибирской области (в возрасте от 15 лет и старше) составляла 13,5%69 (по России в целом этот показатель равнялся 13,3%). Для возрастных групп, у которых наиболее вероятно наличие детей, оканчивающих среднюю (полную) школу, этот показатель по России в целом варьировался в значительных пределах и лишь у одной группы (45–49 лет) превышал уровень 1/5 (21,9%), при том, что эта группа составляла только 5% населения России. (Понятно, здесь, аналогично тому, как обычно делается при подобных сопоставлениях, неизбежно принимаются допущения, что у каждого в этих группах есть по меньшей мере один ребенок и что в рассматриваемом календарном году он мог заканчивать среднюю школу). В Новосибирской области максимальное значение показателя равнялось 21,6% (оно наблюдалось у той же возрастной группы).

 

Данные же обследования старшеклассников показали, что более чем у 40% выпускников школ Новосибирской области оба родителя либо один из них в группах детей руководителей и специалистов имели высшее образование. Сопоставление состава учащихся с образовательной структурой населения на основе материалов Переписей можно продолжить и уточнить, при этом произвести также сравнение динамики образовательной структуры населения с динамикой состава учащихся….».

Дальше (стр.114-122) Д.Л.Константиновский проводит покогортный анализ, анализируя вероятность отсева у всей массы школьников, вместе пришедших в 1й класс в реперные годы, чтобы закончить школу через 10 лет. Выявляются 2 пика отсева – первый преимущественно в начальных классах, второй – в 7м и после. Понятно, первый связан с основном с органическими проблемами, не дающими учиться (хотя сейчас появились и уходящие после начальных классов от бедности, а то и вообще не приходящие в школу). Важно подчеркнуть, что в советское время среди тех, кто не отсеялся в младших классах, дети людей разного социального статуса имели равные возможности и равные амбиции для продолжения учёбы в ВУЗе (хотя и различающиеся в зависимости от уровня урбанизации и от различий центр-провинция).

С начала 90-х годов стало не так: у детей рабочих и крестьян эти шансы очень упали, по понятной причине. У детей же руководителей (а через 10 лет – и мелких предпринимателей) они выросли. Плюс вероятность отсева сильно подпрыгнула на переломе, а к концу 90-х хотя и снизилась, но на уровне, большем, чем до начала реформ. Сейчас гг.реформаторы хотят классовый барьер снова поднять, сделав бесплатное образование некачественным (а школы, где предоставляется преимущественно оно – отстойниками, куда лучше не попадать, тем самым сравнявшись со школами из городских гетто на Западе), а платное – недоступным для детей трудящегося большинства [3].

«…сравним данные по когортам, окончившим среднюю (полную) школу в разные годы (рис.3).

 

Численность выпускников неполной средней (основной) школы: в 1981 году она практически равна численности первоклассников начала 1973/74 учебного года (выбытие учащихся компенсировалось теми, кто отстал от своих когорт, и мигрантами); а в последующем составляет менее 90% от количества первоклассников, несмотря на то, что и сюда вошли как мигранты, так и второгодники. В старших классах средней (полной) школы начали заниматься в 1981/82 учебном году 59,7% численности поступивших в 1-й класс, в 1992/93 учебном году – 45,6%, затем прежние показатели восстановились. Подобное произошло и с выпуском из средней (полной) школы.

 

Мы сравниваем пути, а в известном смысле и судьбы, разных когорт. Одна из них вступила в возраст, предполагающий наличие того или иного уровня образования, в середине 1990-х годов, другая – на 11 лет ранее. Мы сопоставляем, насколько они были «охвачены» общим образованием (то есть получили его от общества, освоили эти потенциальные возможности) в те годы, когда это произошло бы для них своевременно и в той форме (дневная школа), в какой обычно предполагается.

 

Несомненно и очевидно, что когорта, представляющая в приводимой информации молодежь середины 1990-х годов, была в надлежащее время, а вероятно, и впоследствии, «охвачена» общим образованием в существенно меньшей степени, чем когорта, представляющая молодежь начала 1980-х годов. Даже и неполное среднее образование, называемое теперь основным, в середине 1990-х годов получила определенно меньшая часть когорты, нежели в начале 1980-х.

 

Материалы государственной статистики позволяют проследить, когда началась интенсификация «отсева» из школы. Ограничимся характерным примером (рис.6). таков был характер выбытия учащихся и в других классах школы. оно увеличилось на всех ступенях школьного образования. «Отсев» был относительно мал и стабилен в начале 1980-х годов; его интенсификация началась в 1986 – 1987 годах, именно тогда, когда стали ощутимы первые признаки экономических и социальных перемен в стране. в дальнейшем бегство из школы нарастало. К середине 1990-х годов оно достигло максимума.

 

 

В последние годы «отсев» уменьшился и относительно стабилизировался, но и теперь он в несколько раз превышает уровень 1980-х. Из «отсевов» в отдельных классах складывался весьма печальный итог – 1,5 млн. детей, которые, по данным Генпрокуратуры, в середине 1990-х не работали и не учились.

 

Динамика «отсева» не может не носить социального характера. Как пополнение состава выпускников школ в начале 1980-х годов обеспечивалось (это было показано на сравнении материалов обследований 1963 и 1983 годов) неодинаковым прибавлением юношей и девушек из разных социальных слоев, так и в оттоке молодежи из школы в 1990-х одни группы, несомненно, представлены маленькими ручейками, другие – целыми реками; направленность изменений социального состава выпускников школ фиксировалась при анализе материалов обследований 1994 года.

 

Мы наблюдаем здесь разновидность неравенства. Его отличает особенность, роднящая с неравенством по природным задаткам. Мы не выбираем, какими родиться. Мы не выбираем и эпоху, в которую рождаемся. одни когорты входят в жизнь, когда их ждут места в учебных заведениях и на предприятиях, государство в них заинтересовано и имеет возможности окружить необходимой заботой, они для общества – как желанные дети в семье; другие когорты застают времена, когда вакансии ограничены, ресурсы скудны, ценности поколеблены, а перспективы проблематичны».

Среди причин появления классового барьера в начале 90-х автор как главные указывает 2 – это подспудное введение платности и резкое сокращение образовательных миграций, в советское время весьма протяжённых, особенно для провинции, ввиду резкого роста транспортных расходов, сокращения возможности получить общежитие/найти жильё провинциалу в крупном городе.

Автор разумно указывает, что образование имеет 2 функции – интегрирующую (в т.ч. уменьшение различий между слоями благодаря социальной мобильности, возможности реализации талантов из низов) и дифференцирующую, когда «верхи» общества охраняют свои привилегии и воспроизводят себя, не давая низам доступа к качественному образованию. Естественным образом советский социализм усиливал первый аспект, а «второе издание капитализма» — второй, ведя дела к по сути дела кастовому обществу (как в Европе, исключая разве что «социальный капитализм» Скандинавии). К слову, и с травлей одноклассниками, помянутой в начале рассказа, в советское время дела обстояли сильно благополучней, чем сейчас в Европе-Америке (п.37). Оно понятно – «масса» травит «своих» или тех, кто не учиться не может, когда нет смысла учиться, всё равно ведь пути закрыты, а в СССР, как показывает Константиновский, он был).

 

Примечание

[1] см. исследование Собкина и в этой статье

[2] И рабочих-крестьян, о чём автор забыл сказать, но что видно на иллюстрациях с данными.

[3] См. «Образование. Дорожная карта».