Психология интеллекта: парадоксы исследования.

Print PDF

Эту книгу, конечно же, надо читать полностью, тем более что читается легко, на одном дыхании. В книге анализируется вся «цветущая сложность» психологических теорий интеллекта, но для краткого отзыва эти теории сводимы в 2 метатеоретические концепции, в соответствии с которыми и действует исследователь.

Первая — концепция «потолка»: люди в разной степени наделены чем-то, что называется «общим интеллектом», как они наделяются большим или меньшим ростом, и именно эти различия существенны для определения большего или меньшего ума при решении разных задач. Понятно, что данный подход почти автоматически требует, чтобы эти различия были наследственны или как-то иначе заданы биологически, в том смысле, что психологически мы на этот «объём» никак не может повлиять [1].

Вторая концепция «организации ментального опыта» предполагает, что разные люди различаются по способу организации ментального опыта, по степени сформированности/несформированности когнитивных структур, необходимых для решения той или иной задачи. Поэтому решение задач, действительно требующих «ума», связано не со скоростью ментальных процессов, а, наоборот, с их временным замедлением, остановкой на подумать.

Скажем, помню свои ощущения на первом письменном туре Школьной Биологической Олимпиады МГУ: когда садишься и берешь задание, первое чувство — немедленно начать что-то писать, поскольку ты обычно что-нибудь да знаешь по любому вопросу. Вот это чувство совершенно неверно, если поддаться ему ответ будет неполным или неправильным, надо его подавить и подумать, в чём состоит проблема, про которую вопрос, как её решить и т.д., в общем, уйти от того, на что наталкивают чужие формулировки, и формулировать самому.

Далее и ниже, идут цитаты из книги.

«X. Айзенк подчеркивал, что корреляционный и факторный подходы традиционной тестологии явно недостаточны для объяснения механизмов интеллекта. По его мнению, путь доказательства существования интеллекта — это доказательство его нейрофизиологической детерминации. В качестве аргументов в пользу такой интерпретации механизмов интеллекта Айзенк рассматривает факты корреляционных зависимостей показателей IQ с характеристиками вызванных потенциалов коры головного мозга (мерой их сложности и синхронности), а также с временем простых двигательных реакций и временем опознания объектов в условиях их кратковременного зрительного предъявления. «Мы приходим к удивительному заключению, — пишет Айзенк, — что лучшие тесты интеллектуальных различий — это тесты, не-когнитивные по своей природе» (Eysenk, 1982, р. 9).

… В целом смысл идеи сведения сущности интеллекта и соответственно критерия его развития к скоростным характеристикам процесса переработки информации, обусловленным нейрофизиологическими факторами, Айзенк видит в том, что только с помощью некогнитивных по своей направленности объяснений проблема интеллекта может быть выведена из «болота ментализма» и сам интеллект может приобрести статус реальной психической способности.

Наиболее типичным проявлением ментальной скорости является феномен времени опознания. Операционально он определяется как то самое короткое время экспозиции стимула (при тахископическом предъявлении слов, цифр, букв в диапазоне от 10 до 150 мс), за которое испытуемый успевает опознать предъявляемый объект, если при этом он дает до 95 % правильных ответов. В содержательном плане — это время, которое требуется человеку для достаточной детализации визуального стимула, с тем чтобы в итоге сделать о нем уверенное и точное различительное суждение. Некоторые данные свидетельствуют об удивительно высоких корреляциях между скоростью опознания и уровнем невербального и вербального интеллекта по методике Векслера (r = -0,92 и r = -0,41 соответственно), а также с показателем по методике Равена (r = -0,72) (Eysenk, 1982).

Простые решения, как известно, всегда чрезвычайно привлекательны в силу своей обманчивой очевидности и иллюзии «последней точки в строке». И действительно, сколь многие профессиональные психологи вздохнули бы с облегчением, если бы можно было определить интеллектуальные возможности человека по скорости его психофизиологических реакций (что, собственно говоря, и пытался сделать основоположник тестологического подхода Фр. Гальтон). Увы!

Во-первых, при выполнении серии тестовых заданий стандартного интеллектуального теста время правильных ответов, как правило, больше времени ошибочных ответов, то есть большая затрата времени — это признак более продуктивной стратегии решения.

Во-вторых, чем выше индивидуальный IQ, тем более замедленными оказываются умственные действия испытуемого на определенных стадиях интеллектуальной деятельности (в частности, на этапе построения репрезентации задачи, а также на этапе принятия решения) (Sternberg, 1986; Кострикина, 2001).

В-третьих, если одаренный шахматист-мастер почти мгновенно схватывает шахматную позицию, видя при этом последовательность будущих комбинаций фигур, то является ли скорость его интеллектуального реагирования следствием высококачественной передачи нервных импульсов «откуда надо — куда надо» либо, напротив, сложная мозаика паттернов нервных возбуждений является следствием специфической организации его наличного ментального опыта?

В-четвертых, почему мы соглашаемся с тем, что «молчание — золото» и почему на чисто интуитивной основе мы как более умного оцениваем того человека, который на заданный вопрос отвечает после некоторой паузы, а не того, который отвечает сразу же, хотя ответы обоих правильные?

Не исключено, что теория «ментальной скорости» хорошо объясняет ту частную форму интеллектуальной активности, которая задействована в решении стандартных интеллектуальных тестов и которая определяется сформированностью определенных умственных навыков. Однако вопрос о скорости переработки информации и ее отношении к механизмам работы естественного человеческого интеллекта требует, по-видимому, более углубленного изучения. Во всяком случае нельзя игнорировать предположение о том, что быстрота в решении проблем и принятии решений далеко не всегда является свидетельством высокого интеллектуального потенциала.

Интерес к механизмам преобразования информации, стоящим за конечным результатом интеллектуальной деятельности, в значительной мере сложился под влиянием так называемой компьютерной метафоры, а именно представления о возможности анализа процессов работы человеческого интеллекта по аналогии с процессами работы компьютера.

Элементарные информационные процессы — это микрооперациональные когнитивные акты, связанные с оперативной переработкой текущей информации. Например, в какой форме и насколько избирательно кодируется информация о внешнем воздействии, как реорганизуется информация при ее прохождении через оперативную память, каков характер хранения новой информации при ее поступлении в долговременную память и т.п.

Прием, разработанный Э. Хаитом для изучения механизмов интеллекта, был назван им когнитивным корреляционным методом. Суть его заключается в том, что показатели отдельных элементарных когнитивных процессов (например, скорости переработки лексической информации) соотносятся на уровне корреляционного анализа с показателем психометрического теста в виде IQ, с тем чтобы определить, как эффективность этого базового информационного процесса сказывается на индивидуальных различиях в исполнении определенного вербального теста.

Так, в одном из экспериментов Ханта испытуемым предъявлялись пары букв (А и а; А и А; а и а). Быстрота установления одинаковости названий букв при их физическом несходстве (А и а) интерпретировалась как скорость переработки лексической информации. Показатели этого элементарного информационного процесса, как правило, выше у испытуемых с высоким уровнем вербальных способностей (Hunt, Lunneborg, Levis, 1975).

Впоследствии Хант продемонстрировал индивидуальные различия в способах кодирования информации, которые также оказались связанными с успешностью выполнения психометрических тестов. Испытуемым предъявлялась фраза типа «плюс выше звездочки» и картинка ^*₊ (либо ⁺_* ) с требованием оценить, соответствует ли смысл фразы заданному на картинке соотношению элементов. Выяснилось, что в данных условиях обнаруживают себя две формы репрезентации этой простейшей проблемной ситуации: одни испытуемые сначала мысленно описывали картинку с помощью соответствующего лингвистического суждения и затем соотносили его с заданной фразой («вербализаторы»), другие — мысленно создавали образ заданной фразы и сравнивали его с картинкой («визуализаторы»). Факты свидетельствовали, что вербализаторы имеют более высокие оценки на вербальных тестах, тогда как визуализаторы, напротив, — на невербальных пространственных тестах (Hunt, 1983).

Таким образом, уровневые свойства интеллекта оказываются обусловленными такими элементарными когнитивными процессами, которые отвечают за «вербальность-образность» на уровне первичного кодирования информации. Любопытно, что, как подчеркивает Хант, интеллектуально одаренные испытуемые-студенты легко переходили от одной формы представления информации к другой, если их об этом просили (там же).

Р. Стернберг проводил свои экспериментальные исследования в рамках когнитивного компонентного метода, ориентированного на тщательный анализ непосредственно самого процесса выполнения определенного интеллектуального теста (например, теста вербальных аналогий), с тем чтобы определить, как различия в выраженности каждого из выделенных компонентов процесса переработки информации сказываются на индивидуальной успешности выполнения данного вербального теста.

Рассмотрим процесс решения теста на установление аналогий, включающего задания типа: «Вашингтон относится к цифре 1, как Линкольн — к цифрам: а) 5; б) 10; в) 15; г) 20» (нужно выбрать правильный ответ из 4 возможных — в данном случае это вариант «а»).

По данным Стернберга, процесс поиска правильного ответа включает пять более элементарных информационных микропроцессов:

— декодирование (перевод задания во внутреннюю ментальную репрезентацию в виде развертывания значения основных слов: например, Вашингтон — это американский президент, он руководил военными действиями, он изображен на долларовой банкноте и т.д.),

— умозаключение (нахождение возможной связи между первым и вторым элементами первой половины аналогии: Вашингтон — это первый президент Америки и т.п.),

-сравнение (нахождение правила, связывающего две половины аналогии: как Вашингтон, так и Линкольн — президенты, оба изображены на банкнотах и т.д.),

— проверка (оценка соответствия обнаруженных связей применительно ко второй половине аналогии), построение ответа (правильный ответ «5», так как если президент Вашингтон изображен на банкноте в 1 доллар, то президент Линкольн — на банкноте в 5 долларов) (Sternberg, 1986) [2].

Выделение этих пяти когнитивных микропроцессов (по сути дела, пяти фаз в движении мысли) позволило Стернбергу установить два любопытных факта. Во-первых, время, затрачиваемое испытуемыми на процесс решения, распределялось следующим образом: 54 % — декодирование, 12 % -умозаключение, 10 % — сравнение, 7 % — проверка и 17 % — ответ. То есть фаза построения ментальной репрезентации, судя по объему затраченного времени, явно играла особую роль в организации процесса поиска решения. Во-вторых, испытуемые, имевшие более высокие оценки по тестам интеллекта, были более быстрыми на последних четырех фазах, но более медленными на фазе декодирования информации (там же).

В другом своем эксперименте, сравнивая студентов, различающихся по показателю успешности понимания прочитанного текста, Стернберг обнаружил, что лучшие чтецы отличаются иной стратегией организации внимания: они более дифференцированно распределяют затраты времени в зависимости от целей чтения (читают текст более быстро, если ставится задача схватить общую суть или уловить основную идею, и более медленно, если дается инструкция выяснить детали или осуществить анализ идей) (там же).

Нельзя не заметить, что в работах Ханта и Стернберга фактически предпринята попытка вернуть интеллекту статус психической реальности, так как, по их мнению, природа общего фактора человеческого интеллекта тождественна небольшому числу базовых когнитивных процессов.

В целом, судя по изложенным выше данным, высокий интеллектуальный потенциал действительно предполагает иной тип организации когнитивных процессов. Однако высокоинтеллектуальные люди, по-видимому, имеют не столько более сформированные механизмы переработки информации, сколько более совершенные механизмы регуляции наличных интеллектуальных ресурсов. И тогда опять мы сталкиваемся с парадоксом, обнаруженным в исследованиях Стернберга: проявления интеллектуальной зрелости оказываются связанными именно с эффектом замедления интеллектуальной деятельности (причем именно на фазе построения ментальной репрезентации проблемной ситуации). И если, возвращаясь к теории X. Айзенка, признать, что быстрота интеллектуального реагирования есть «проекция» скорости передачи нервных импульсов, то «проекцией» чего является замедление интеллектуального реагирования?» (М.А.Холодная: 59-63).

Далее автор рассказывает про эти самые формы организации ментального опыта, и доказывает что интеллект есть проявление этих самых структур в деятельности, но это уже надо читать самому, не в пересказе. Важно подчеркнуть, что вторая концепция связана с идеей «подвижного потолка»: интеллект, как и другие составляющие психики, прогрессивно развивается при одной организации процесса обучения-воспитания, создающей развивающую среду, и тормозится и гасится при другой, создающей для обучаемого стрессирующую среду или нарушающей «передачу стимулов для развития» от обучающего к обучаемому. См. описанную в книге программу «интеллектуального обогащения» Р.Фейерштейна и другие [3].

Соответственно, в рамках второй концепции при одном и тот же уме и знаниях, один человек будет существенно умнее другого, если у него сформированы когнитивные структуры, необходимые для решения проблемных задач/нахождения нетривиальных решений именно в этом виде деятельности. А другой «знает, но не понимает», поскольку у него эти структуры не сформированы.

«В пользу предположения о том, что репрезентация действительно выполняет особые функции в организации интеллектуальной деятельности, свидетельствуют многочисленные исследования различий в типе умственного видения проблемной ситуации между испытуемыми с разным уровнем интеллектуального развития: между нормальными и умственно отсталыми детьми; между старшими и младшими детьми; между студентами с высоким и низким IQ; между «экспертами» (специалистами) и «новичками» (начинающими свое профессиональное обучение).

Результаты всех этих исследований позволяют выделить некоторые универсальные дефициты репрезентационной способности, которые своим следствием имеют более низкую успешность интеллектуальной деятельности в условиях столкновения с той или иной проблемной ситуацией:

неспособность построить адекватное представление о ситуации без четких и исчерпывающих внешних указаний относительно ее природы и способов ее разрешения;
неполное представление о ситуации, когда часть деталей вообще не попадает в поле зрения;
опора на непосредственные субъективные ассоциации, а не на анализ объективных особенностей ситуации;
глобальное представление о ситуации без серьезных попыток подойти к ней аналитически, декомпозируя и переструктурируя отдельные ее детали и аспекты;
неспособность построить адекватную репрезентацию на неопределенной, недостаточной, незавершенной информационной основе;
предпочтение более простой, ясной и хорошо организованной формы репрезентации перед сложной, противоречивой и дисгармоничной;
фиксация внимания на очевидных, внешних, бросающихся в глаза аспектах ситуации и неспособность реагировать на скрытые, «молчаливые» ее аспекты;
отсутствие в репрезентации высокообобщенных элементов в виде знаний об общих принципах, категориальных основаниях, фундаментальных законах;
неспособность отрефлексировать и объяснить собственные действия при построении своего представления о ситуации;
использование стратегии типа «сначала — сделать, потом — подумать», то есть время на знакомство и понимание ситуации резко сокращается за счет более непосредственного перехода к процессу ее решения;
неспособность быстро и четко выделить два-три ключевых элемента ситуации с тем, чтобы сделать их опорными точками своих дальнейших размышлений;
неготовность перестроить образ ситуации в соответствии с изменением условий и требований деятельности;
эгоцентрический характер репрезентации, ее центрированность на личной точке зрения и собственных потребностях и, как следствие, ее подверженность искажающему влиянию аффективных состояний».

М.А.Холодная, с.101..

Важным доказательством против первой концепции и в пользу второй является нынешний кризис тестологических теорий интеллекта: во-первых оказывается, что знаменитый критерий IQ оценивает не интеллект, а социализацию в конкретной культуре, во-вторых, он оказывается не очень надёжным предиктором, который сбоит примерно на ¼-1/3 испытуемых.

«Высокая прогностическая надежность интеллектуальных тестов по отношению к учебным успехам не удивительна, ибо уже на этапе отбора заданий и критериев оценки ответов тестовые процедуры изначально оказались ориентированными на некоторый социально требуемый тип интеллектуальной деятельности, определяющий успешность обучения в учебных заведениях традиционного типа. Тем не менее даже в этих условиях обращают на себя внимание далеко не однозначные соотношения между IQ и показателями учебной успеваемости в виде школьных оценок. (рис. 1 из Fancher R.E. (1985). The intelligence men: Makers of the IQ controversy. N.Y. etc: Norton. Р.147).

Как следует из рис. 1, по выборке в целом рост IQ детей сопровождается улучшением их школьных оценок, о чем свидетельствует пунктирная линия, описывающая тенденцию корреляционной зависимости этих двух переменных (величина коэффициента корреляции примерно равна 0,50-0,60). Однако анализ характера распределения индивидуальных случаев (каждый из которых на рис. 1) представлен в виде точки, говорит о существовании особой группы учащихся с достаточно высоким IQ, но относительно низкими школьными оценками. Почему дети, хорошо справляющиеся с интеллектуальными тестами, плохо учатся — это отдельная проблема. Однако сам факт наличия таких детей говорит о том, что прямая связь между способностью к школьному обучению и величиной IQ отсутствует.

Добавим к этому, что корреляции между IQ и школьными достижениями обычно высоки на начальном этапе школьного обучения (2-7-е классы), на этапе же колледжа они, как правило, снижаются (Brody E., Brody N., 1976).

Во-вторых, достаточно скоро выяснилось, что интеллектуальные тесты чрезмерно чувствительны к особенностям социализации испытуемых. По мнению К.М. Гуревича, тесты интеллекта надо демаскировать. То, что они измеряют, важно и нужно, но слово «интеллект» в их наименовании имеет весьма условное значение. Реально эти тесты выявляют степень приобщенности человека к определенной культуре, и потому их правильнее было бы назвать «тестами психического развития, адекватного данной культуре» (Гуревич, 1980). Например, во многих исследованиях отмечается, что IQ ребенка, как правило, положительно связан с образовательным уровнем родителей (в первую очередь, отца) и с социально-экономическим статусом семьи.

Наиболее поразительным, пожалуй, представляется тот факт, что даже результаты выполнения теста «Прогрессивные матрицы» Равена, который относится к числу так называемых свободных от культуры тестов, испытывают чрезвычайно сильное влияние культурной среды:

— показатели черных граждан США значительно ниже, чем показатели белых граждан США и европейцев (аналогично по выборке индейцев);

— у белых, живущих в высокогорной местности («изолянтов»), показатели ниже, чем у европейцев;

— показатели детей из самых богатых графств США значительно выше средних европейских данных (Raven J., 1989) [4].

И снова интеллект, как мы видим, «исчез», оставив вместо себя индивидуальные различия в степени социализации.

В-третьих, оказалась несостоятельной ориентация на измерение конечного результата интеллектуальной деятельности в виде показателей правильности выполнения тех или иных тестовых заданий, ибо оценки ответа в терминах «хорошего» (верного) или «плохого» (неверного) результата оказывались построенными, как правило, в соответствии с требованиями определенных социальных эталонов.

Как известно, интеллектуальные тесты первоначально создавались как средство дифференциации нормы и отставания в познавательном развитии, поэтому не удивительно, что предметом тестирования стали некоторые базовые познавательные функции (вербальные и невербальные). При этом мера правильности индивидуального ответа оценивалась с точки зрения типичных для некоторой репрезентативной выборки нормативов выполнения соответствующих тестовых заданий по принципу «сравнение с другими».

Иными словами, в результативных показателях тестового исполнения индивидуальный интеллект как таковой «исчезает», остается только та часть интеллектуальных способностей, которые отвечают за соответствие (адаптированность) индивидуальных интеллектуальных действий некоторым заданным извне, социально-типичным нормативам поведения. Отсюда можно заключить, что для диагностики интеллектуальных возможностей гораздо важнее не характеристики конечного продукта, в котором уже не представлены свойства индивидуального интеллекта, а своеобразие тех когнитивных механизмов, которые этот продукт порождают.

В-четвертых, под вопросом оказалась очевидность постулата «хороший интеллект — быстрый интеллект». По справедливому замечанию К.М. Гуревича, в тестологии принимается за истину, не требующую доказательств, положение о том, что скорость интеллектуальных процессов имеет решающее значение для оценки интеллектуального потенциала (Гуревич, 1980). Однако существует ряд моментов, позволяющих усомниться в том, что скорость реагирования (и соответственно требование ограничения временных лимитов исполнения) во всех случаях является референтным проявлением интеллектуальных способностей.

Так, согласно А.Н. Леонтьеву, интеллект возникает впервые там, где поведенческий акт делится на две фазы: фазу подготовки возможности осуществления того или иного действия и фазу его реализация. То есть суть интеллекта как зарождающейся в филогенезе психической способности заключается в том, что ориентировка в ситуации перемещается с уровня развернутых двигательных проб во внутренний план — возникает тот известный феномен «паузы» (замедления, отсрочивания реагирования), который у животных является поведенческим проявлением интеллектуальной активности (Леонтьев, 1959).

Дополнительным аргументом в пользу психологической неоднозначности показателя скорости исполнения являются также факты, полученные при изучении такого когнитивного стиля, как «импульсивность-рефлективность». Обзор исследований в этой области показывает, что именно рефлективные испытуемые (склонные к замедленному типу реагирования и большей точности ответов в ситуации принятия решения) в отличие от импульсивных испытуемых (склонных быстро принимать решения, допуская при этом значительное количество ошибок) характеризуются большей интеллектуальной продуктивностью (Холодная, 1990 б).

Следует принять во внимание и то обстоятельство, что если при выполнении психометрических тестов по выборке в целом обычно наблюдаются положительные корреляции между скоростью и точностью (правильностью) ответа, то внутри отдельного испытуемого эти же показатели связаны отрицательно (Hunt, 1980).

В свое время принципиальное замечание сделал в связи с обсуждаемой проблемой Дж. Равен, который утверждал, что для измерения интеллектуальной одаренности следует применять не лимитированные во времени тесты в отличие от измерения интеллектуальной эффективности, где требуется вводить временные ограничения (Raven J.С., 1960).

Таким образом, и здесь мы сталкиваемся с «исчезновением» интеллекта, ибо, если ориентироваться на его скоростные характеристики, вместо показателей интеллектуальной зрелости на первый план выходят показатели ситуативной интеллектуальной эффективности.

В-пятых, выяснилось, что в оценках IQ представлены такие психологические свойства человека, которые, оказывая влияние на величину IQ, тем не менее не имеют прямого отношения к интеллектуальной компетентности. В частности, во многих исследованиях отмечается отрицательная корреляционная связь между показателями IQ и тревожностью. Как следует интерпретировать эти данные? Корректным ли будет заключение о том, что чем более тревожным является человек, тем ниже его интеллектуальные возможности? Видимо, просто тестовые ситуации в силу своей специфики менее благоприятны для людей с определенными личностными качествами. В частности, тревожность — точнее, когнитивный компонент тревоги, связанный с отрицательными ожиданиями относительно своих возможностей и оценкой самой тестовой ситуации, — способствует росту психической напряженности, ухудшая результаты теста (Morris et al, 1981).

Аналогично, более низкий IQ отмечается у испытуемых, в чьих настроениях преобладают агрессивность либо уныние, а также у испытуемых с внешним локусом контроля (Samuel, 1980). Напротив, экстраверсия, как правило, соотносится с более высокими IQ-оценками.

Так что же измеряют тесты интеллекта: сформированность индивидуальных интеллектуальных ресурсов или сформированность индивидуальных механизмов психической саморегуляции? И снова в ситуации тестологического исследования интеллект «исчезает», поскольку в результатах тестового исполнения со значительным удельным весом оказались представленными личностные особенности испытуемого». М.А.Холодная. С.24-27.

***

Для меня самого вторая концепция лучше первой двумя вещами: она практичнее для педагогов-психологов, поскольку формирование когнитивных структур и организация ментального опыта — процесс, управляемый теми средствами, которые есть у педагогов-психологов-воспитателей и т.д.

Далее, она хорошо согласуется с тем биологическим фактом, что передний мозг с его большими полушариями (источник и вместилище «ума») развивается в первую очередь как «орган торможения», а не стимуляции, у низших позвоночных он даёт команду «Стоп» на осуществление рефлекторных или инстинктивных действий, как только животное «поняло» («почувствовало», «ощутило»), что обстановка к этому не располагает. Поэтому связь «ума» с замедлением ментальных процессов, а не с их скоростью кажется куда как более естественной и оправданной.

Наконец, работа интеллекта вызывает отчётливые параллели с генетикой: нахождение решений проблемной задачи в приемлемое время напоминает экспрессию генов, вырабатывающих необходимые клетке белки, так что в ответ на «запрос» концентрация нужных белков повышается до нужной величины (а некоторые белки надо вырабатывать постоянно). Для эффективной работы генома как метаболической фабрики, вырабатывающих необходимый белковый ассортимент, различия в количестве ДНК (между видами, иногда и между особями) не очень важны, а вот характер укладки ДНК, степень связи разных участков с гетерохроматинами, их метилированность-деметилированность — крайне существенны, и, понятное дело, клетка и организм могут на эту укладку влиять разного рода управляющими воздействиями.

Примечания:

[1] Психология — наука, дающая нам рациональный инструментарий для овладения собственными психическими процессами, применением которого развивается и совершенствуется традиционный инструментарий того же рода — обучение, воспитание, подчинение и приказ. Выделение двух последних в отдельную категорию связана с тем, что дисциплина, специфически присущая данному обществу и/или его отдельным частям, не сводится к отдельным актам обучения и воспитания.

Социальная структура аналогична языку, в том смысле, что всякое понятие последнего раньше было социальным отношением между людьми. А ребёнок, когда начинает говорить, из естественного следования слов друг за другом дедуцирует грамматические правила своего родного языка, которым подчиняет свои следующие высказывания, он не учится правильно строить фразы у взрослых — до такой степени, что хомскианцы считают грамматику врождённой.

Также и с дисциплиной — накапливая опыт участия в социальных взаимодействиях с другими детьми и взрослыми, ребёнок дедуцирует из них правила социального порядка, и подчиняется им настолько жёстко и настолько непроизвольно, что дальше избавиться от них или их перестроить крайне мучительно, даже если есть полное понимание необходимости этого, см.чеховское «выдавливание из себя раба по капле».

Я думаю, что интериоризированный социальный порядок, его специфическая дисциплина как раз и образуют то, что Фройд называл бессознательным, поэтому фрейдисты разных стран, разного соцпроисхождения и политпозиции так непримиримо расходятся, какая же воля лежит в основе «бессознательного» — то ли к смерти, то ли к власти, то ли либидо и т.п. Как писал Л.С.Выготский «обучение проистекает из бессознательного в сознательное, то есть общиепринципы могут быть поняты только после того как научишься что-то делать»; «бессознательное» возникает в ситуации, когда «что-то делать» научились хорошо, обрели соответствующую дисциплину, но понять общие принципы даже не пытаются.

[2] Забавно, что зная, какие президенты изображены на каких банкнотах, я скорей всего тест решу неправильно, поскольку априори для меня № президента США – это который он президент по счёту, а не на ассигнации с каким номиналом он изображен, так что Линкольн будет №16, а не 5.

[3] Пример угнетающего воздействия среды: в исследовании приёмных чернокожих детей в США Мур обнаружил, что дети, воспитывавшиеся в белых семьях, и поэтому находились в окружении культуры преобладающего большинства, имели более высокие показатели IQ по сравнению с усыновлёнными чернокожими (117 и 103), и в первую очередь потому, что по-разному относились к ситуации тестирования. Первые больше фокусировались на задаче, и чаще пробовали выполнить даже те задания, с которыми, по первоначальному мнению, они не могли справиться. Вторые никогда не демонстрировали такого паттерна настойчивости и упорства. Они чаще обращались за помощью и легче сдавались, когда сталкивались со сложной задачей. Когда Мур наблюдал за тем, как каждая приёмная мать обучает своего ребёнка выполнению разных заданий, он мог заметить параллельные отличия. Белые матери чаще использовали поощрение и реже отвечали за детей по сравнению с чернокожими (Moore, 1986). Из: Helen Bee. The developing child. 9^th edition. Allyn & Bacon, 2000.

Другой канал торможения умственного развития в неблагоприятной среде – чисто биохимический. Он связан с угнетением бедностью: стрессом, который испытывает ребёнок, вырастающей в бедной (негритянской, испаноязычной) семье в соответствующих кварталах, дет, растущие на войне и т.п. В этом случае резко повышен уровень кортизола – даже у тех, кто сумеет выйти из бедности, а стресс-релизинг гормон кортизол у всех млекопитающих сокращает чувствительный период обучения, увеличивает тревожно-оборонительную реакцию на новое, в общем, эффективно препятствует увеличению обучаемости (см.здесь,п.4, рис.В).

[4] Комментарий в тему: Еще в 1958 г. А. Анастази [181] детально проанализировала первую работу по разлученным МЗ близнецам, имевшую довольно большую выборку — 19 пар [344]. Оказалось, что внутрипарная разность баллов IQ тем больше, чем больше разница в полученном близнецами образовании: в парах с большой разницей (от 4 до 14 лет) в образовании средняя разность IQ составила 16 пунктов (в пользу лучше образованного близнеца); в подгруппе с одинаковой продолжительностью образования эта разность существенно ниже — 4,5 пункта.

Если разница в социальных условиях, оцененных экспериментаторами по 50-балльной шкале, больше 25 баллов, то средние различия по IQ равны 12,5 пункта; при небольшой разнице условий (в 7-15 баллов) интеллект различается меньше — на 6,2 пункта. В целом по группе различия в баллах IQ коррелируют: с различиями в образовании r = 0,79 (р<0,01); с различиями в социальных условиях r = 0,51 (р < 0,05); с разницей в физических характеристиках среды r = 0,30 (незначимо).

В целом А. Анастази заключает, что различий по IQ, порожденных случайными факторами, в этой группе разлученных МЗ нет, но отчетливо прослеживается положительное влияние образования. Иными словами, разлучение само по себе не приводит к возникновению различий; «психологически разлучение — не география» [181; с. 298].

Позже, в 1974 г., вышла нашумевшая и обсуждаемая до сих пор работа Л. Кэмина «Наука и политика IQ» [303]. Она может служить хорошим примером анализа первого из указанных выше вопросов. Л. Кэмин заново обработал данные, полученные Дж. Шилдсом на 40 парах английских разлученных близнецов 8-59 лет. Оказалось, что 27 из них воспитывались в родственных семьях, причем чаще всего один близнец оставался у матери, а второй воспитывался либо у бабушки по матери, либо у тети. Только 13 пар попали в семьи, не связанные родством. Внутрипарные корреляции по IQ: 0,83 в первом случае и 0,54 — во втором, причем оказалось, что во второй из этих подгрупп один близнец часто оставался у матери, а второй был отдан в семью близких друзей.

У 7 пар были особо сходные условия; здесь корреляция неправдоподобно высока: r = 0,99, что значительно выше надежности теста; у остальных 33 пар г = 0,66. Более того, оказалось, что определенную роль играет и то, у чьих родственников воспитывался близнец— матери или отца; в первом случае r = 0,94, во втором r = 0,56. Только 10 пар были разлучены так, что не воспитывались в родственных семьях и не посещали одну школу. Из «Психогенетики» Равич-Щербо, с.222.