Немного историософии: предвестники коммунизма

Print PDF

Прочитав интересную статью известного шумеролога-ассиролога про парадоксы понятия прогресса, хочу поделиться соображением, возникшим в развитие центральной (в моём восприятии) мысли работы. Начиная с эпохи возрождения, люди чувствуют – жизнь всё время будет меняться, новые поколения гарантированно будут жить не так, как прежние. В ожидании новой жизни одни надеются, другие страшатся. Однако те и другие, когда конструируют надежды и страхи, они как бы «смотрятся» в прошлую эпоху, «симметричную» эпохе наступающей, где ось симметрии – эпоха Возрождения. Понятно, почему она – это момент, с которого начался действительный прогресс, эмпирически чётко фиксируемый, скажем, данными Питирима Сорокина о количестве гениев и крупных талантов (и одновременно о экспоненте росли инновации).

Все согласятся, что высшее благо – свободное развитие и реализация личности, для общества – максимальное благо максимального количества людей. Хорошо видно, что в долгую ночь Средневековья, пока институты были стабильны («традиционное общество» вроде раннесредневекового, когда в надстроечной части легко провести гомологии между, скажем, Францией и Индией), лишь немногие могли реализоваться. А вот к позднему средневековью институты стали меняться (что важно, в «Индии» примерно также, как во «Франции», но замедленно, а приход колонизаторов вызвал обратное развитие), начались революции – локомотивы истории, число реализовавшихся гениев и крупных талантов стало расти по экспоненте.

Понятно, они в популяции были и раньше, но косные, архаичные формы общественного устройства не допускали реализации (в этом смысле показателен значимый, но не сильный подъём числа реализовавшихся гениев и крупных талантов в эллинистическую эпоху, каковая в надстройке создала и апробировала множество «социальных изобретений», сполна развернувшихся уже в Новое время, от демократии до банков, кредитов, аккредитивов и других «буржуазных» форм денежного хозяйства). Как писал наш известный марксист М.К.Петров, прогресс – это когда общественное благо (знание, общая инфраструктура, самореализация) прирастает по экспоненте, быстрее, чем увеличивается число самих людей и личное потребление (ещё лучше бы – и чем экологический след от этого потребления, но пока этого не достигнуто) [1].

Так вот, ожидания буржуазной эпохи строятся аналогиями с греко-римским периодом, давшим понятия равенства, свободы и демократии. Ожидания эпохи империализма и социалистических революций – с ещё более ранними древневосточными обществами, Ассирией, Вавилоном, Древним Египтом. Это касается совсем не только чистой публики, боящейся социализма как «нового рабства», но и писателей-реалистов, описывающих капитализм развитых стран (завод как Молох, рабочий – как жертва всесожжения и пр.). И действительно, эта ассоциация точно схватывает главную особенность стиля эпохи – социальное действие большими массами, крупные коллективы во всех сферах жизни, монументальные сооружения, смотры, парады и пр. – равно актуальных для США, Германии, в т.ч. Веймарской, Англии и СССР. «Большой стиль» массового общества и откликающиеся на дух эпохи художественные направления, всякие там конструктивизмы, авангардизмы и модернизмы, прямо заимствующие из искусства Древнего Востока, классовых обществ Западной Африки и Америки, опять же независимо от политической ориентации творца.

В том числе потому, что Древний Восток дал человечеству понятие справедливости как освобождения от эксплуатации, силовой возврат к первоначальному равенству общинников от классового расслоения и кабалы, созданной денежной экономикой.

«Энси Энметена, правивший в середине XXIV столетия, стал известен благодаря первому зафиксированному в источниках «освобождению» («ама-р-ги»). Эта реформа, иначе называвшаяся «справедливость», включала в себя отмену долгов, освобождение долговых рабов и возвращение прежним владельцам проданных за долги земель. Социальный смысл «освобождения» не вызывает сомнений — это было мероприятие, проведенное в интересах простых людей и в ущерб знати; его целью было повышение уровня жизни народа путем перераспределения собственности. Проведение «освобождения» в дальнейшем стало традицией, и оно проводилось относительно регулярно (при Хаммурапи — раз в семь лет)».

«В самом начале XIV в. до х.э. в горах между Финикией и Сирией возникло новое, весьма любопытное государство. Основное его население составляли хапиру, а так как они не имели определенного единого племенного или территориального происхождения, то и название новое государство получило весьма неопределенное — Амурру; до конца XV в. это по-аккадски означало просто «запад, место обитания пастушеских племен» (которые поэтому назывались «амореями», т.е. «западными»; их самоназванием, видимо, было сутии). Хапиру уже и раньше, где могли, образовывали собственные самоуправляющиеся общины; часть из них шла на военную службу к местным царям (преимущественно подальше от фараоновского Египта), и все они были враждебны царской власти вообще и фараоновской в особенности.

 

Этими-то хапиру решил воспользоваться как орудием честолюбивый создатель царства Амурру — Абди-Аширта. По донесению, полученному фараоном Аменхетепом III, он произнес перед своими сторонниками такую речь: «Соберитесь, и нападем на Библ. И если там не будет человека, который освободил бы его из рук врага, то выгоним градоначальников из их областей, и тогда все области присоединятся к хапиру; и пусть настанет „справедливость» для всех областей, и пусть будут в безопасности [от порабощения] юноши и девушки навеки. А если фараон пойдет против нас, то все области будут ему враждебны — что же он тогда сможет нам сделать?»

 

Под термином «справедливость» в древней Передней Азии, как уже было сказано, понималось прежде всего освобождение от долгов и возвращение заложников, а по возможности также отнятых или скупленных земель. Итак, подданным всех мелких государств предлагалось прогнать своих «градоначальников» (царьков) и стать вольными хапиру, долговая кабала должна была быть отменена, а военной силе противопоставлено единодушие восставших. Неудивительно, что фараоновское правительство издавна преследовало, ловило и отправляло хапиру на рабский каторжный труд, например в каменоломни.

 

Абди-Аширта и после него его сын Азиру в своих письмах фараону из осторожности прикидывались его верными слугами, но одновременно через своих агентов систематически призывали население убивать своих «градоначальников», что и происходило там и сям по всей Финикии и Палестине; кое-где дело доходило до выступлений отдельных вооруженных групп рабов».

Сюда хорошо ложится агадический рассказ о том, за что на сам деле бог уничтожил Сдом и Амору (Содом и Гоморру).

«Христиане обычно считают, что Содом и Гоморра уничтожены за развратность их жителей (конкретно за мужеложство). В еврейской традиции другое мнение – за лживые законы, по которым неравноправие несобственников перед собственниками было нормой, а поступки, исходящие из идеи равенства и братства людей карались смертью.

 

Вот подробнее из Агады:

 

Кто имел свой собственный скот, должен пасти общественное стадо день, кто не имел – два дня (логика понятна – «должен же он заработать на свой скот).

 

Кто переходил реку по мосту, платил два зуза, кто пытался перейти вброд – восемь зуз.

 

Если сильный нанесёт слабому увечье, тот платит как за кровопускание.

 

Трактат Санхедрин, 108-109.

 

Если попадал в содом нищий, хлеба ему не подавали, а каждый давал по монете, на которой надписывал своё имя [монеты давали, чтобы не нарушить заповедь о помощи нуждающимся - цдока]. Когда нищий умирал, содомляне монеты разбирали обратно. Любопытно, что именно так сейчас происходит с займами Всемирного Банка.

 

Трактат Сефер Гаиашар

 

Ответом на вот это стали огонь и сера с неба. Продолжая метафору, революция – такой же огонь и сера, выжигающая подобное зло в обществе изнутри.»

Понятно, кто плохо относится к справедливости, или боится её, старается дискредитировать как «всеобщее рабство», «ужасы тоталитаризма» и т.д. exempla реакционной риторики.
Исходя из вышеописанного опыта конструирования «ожидаемого будущего», без чего невозможны история и её движитель – классовая борьба, можно полагать, что такие предчувствия действительно профетические, они схватывают нечто центральное в стиле жизни людей будущей эпохи, независимо от того, надеются на будущее или страшатся его.

Сейчас, когда капитализм подходит к естественному концу (что люди в странах, где он наиболее развит, вполне себе чувствуют), исходя из этой закономерности, следует ожидать растущего интереса к социальным практикам, воспроизводящим как бы на повышенном основании отдельные моменты бесклассового первобытного общества. Ну и распространения самих таких практик, конечно, в первую очередь в развитых странах.

Это такие очень разные (в том числе разные по знаку оценки) вещи, как:
— коммуны с общественным воспитанием детей, см. про них в «Социальной истории семьи» Райнхарда Зидера («Жилые сообщества», с.273-277);
— объединения людей ради безденежного обмена услугами, в том числе «банки времени»;
— полиамория и прочее освобождение полового чувства от чувства собственности, с разделением половой жизни и социальных обязательств по ведению хозяйства и выращиванию детей. Что имеет точные аналоги в пережитках первобытных форм взаимоотношения полов, сохранявшихся в крестьянских общинах разных стран до 19-20 века (включая идущее сейчасвысвобождение женской сексуальности). Тем более что свободный секс и благосостояние (но не доход) в современно – капиталистическом – мире вообще связаны положительно.;
— рост массового интереса к эгалитарным обществам вроде Чатал-Хююка, где высокий уровень цивилизации был достигнут и поддерживался при равенстве мужчин и женщин, и без заметного разделения на классы (насколько это возможно оценить по археологии), и даже домохозяйства строились не по принципу кровного родства.

Понятно, откуда это берётся. Историческое развитие происходит по спирали, и коммунизм, следующий за капитализмом, в известном смысле повторяет первобытное общество, только на более высоком витке спирали. Что видно не только из истории, но и из нашей биологии-социальной психологии:

«– Противники социализма часто говорят, что мол, социализм – это прекрасная, но утопичная идея, поскольку социалисты недооценивают силу биологического начала в человеке. Что бы ты на это возразил?

– Тут надо не возразить, а подумать. В данном утверждении, как во всяком софизме, есть одна подмена понятий и одно умолчание. Первое состоит в том, что нужная для ответа на вопрос оппозиция «природное/рукотворное» подменяется оппозицией «биологическое/социальное». Как писал М. Л. Гаспаров «Граница между природным и искусственным всё больше сменяется границей между данным и новым. Какую природу рисует ребёнок, впервые взявший карандаш? Домик. Искусство прежних эпох для нас такая же данность, как природа, исторический подход к ней – проблема вроде космогонической и т.д.». Поэтому человеческая природа «делаема»: понятное дело, биологические влечения и потребности у нас общие с животными предками, но вот допустимые, предпочтительные и запрещённые формы удовлетворения потребностей, или сигналы, запускающие влечения, связаны исключительно с культурой. Кроме, может быть, некоторых обонятельных сигналов. А что обусловлено культурой, и регулируется обществом, может быть изменено в его же рамках.

Это значит, что нет никакой неизменной «человеческой природы», к которой сторонники этого софизма могли б апеллировать. То, что сегодня является новым, и поэтому кажется «уклонением от природы», завтра, для следующих поколений становится данностью и те, кто противится продолжению развития, будут софистически интерпретировать следующий шаг как «уклонение от природы», забывая, что защищаемое ими состояние в момент рождения само было «опасным уклонением» от существующего от веку порядка вещей. Достаточно вспомнить, как воспринимали все буржуазные революции, особенно Великую Французскую, сторонники Старого порядка.

Поэтому никаких оснований считать следующий шаг общественного развития менее естественным для человека, чем прошлое состояние, просто нет, коль скоро для человеческого общества в целом именно непрерывное развитие с классовой борьбой, со сменой формаций, с общественным прогрессом является нормой, а стабильность – временным, преходящим состоянием. Точно также как для биологической эволюции одной из важных тенденций являются морфофизиологический прогресс, автономизация внутренней среды от внешних влияний; именно эти тенденции доминировали в филогенетической линии, ведущей нормой к человеку, и, собственно, обусловили появление нашего вида.

Поэтому все идейные защитники status quo – будь то капитализм, как сейчас, или феодальный порядок, как 150-200 лет назад, апеллируя к «природе человека», противоречат сами себе, ибо защищаемое ими состояние является не менее «рукотворным уклонением от природы», чем изменение, которое они атакуют. Как ехидно писал Алексей Куприянов, критикуя интерпретации поведения человека В. Р. Дольником:

«Одна из глав книги В. Р. называется “Прогулки по запретным садам гуманитариев”. Собственно, так можно было бы назвать и всю книгу, однако с тем же (если не большим) успехом гуманитарии могли бы прогуляться по собственным запретным садам В. Р. Уши его политической программы – здоровый сексизм советского диссидента – торчат из-за каждого дерева. Подчиненное положение женщин в обществе естественно, потому не безобразно; диктатура – наиболее непосредственное проявление все тех же наследственных программ поведения – скотство, поскольку получается как бы сама собой; построенный на инстинктах реальный социализм экономически безнадежен; а вот над настоящей демократией надо работать. Тут бы выбрать что-то одно: либо бороться и с диктатурой, и с поражением женщин в правах как с проявлениями скотства, либо славить и то, и другое как следование зову природы».

Тем более что, добавлю, что биологическая эволюция, что общественный прогресс движут развивающуюся систему в сторону от положения равновесия, всё больше и больше удаляют от него. Поэтому остановиться развитие просто не может, как правило, она означает смерть или глубокий регресс, как у аборигенов Тасмании – как бы ни хотелось этого господам консерваторам.

И если уж брать «роль биологического начала в человеке», то капитализм – максимально антибиологический строй, общество с «наименее естественными» правилами игры, что всякий честный труженик чувствует на собственной шкуре, когда ради заработка и профессионального успеха приходится поступаться совестью, человечностью, идейными принципами, жизненными целями и пр. А «естественное» общественное устройство должно быть такое, чтобы максимальному числу людей как можно реже приходилось чем-нибудь поступаться ради выгоды меньшинства, свободное развитие каждого как условие свободного развития всех.

Ибо у борьбы с угнетением и социальной справедливости есть чёткие биологические корни, как и у стремления к равенству с «автоматической» кооперацией, общие для нас и человекообразных обезьян. Последние также отвергают нечестную игру, и склонны к гомологичным с людьми формам альтруизма с кооперацией. Понятно, что человеческие качества, считающиеся естественными и культивируемые при капитализме – власть денег, жажда наживы, индивидуализм, священное и неприкосновенное право частной собственности, примат частного интереса над общим благом и пр. при сравнении с этими, действительно данными нам от природы, свойствами представляются максимальным отклонением от естества, и именно от «биологического» в нас.

И действительно, в эксперименте показано, что деньги воспитывают целеустремлённых эгоистов и пр.; к слову, это ещё один пример, как социальное изобретение – деньги пересиливает побуждения альтруизма и равенства, присутствующие «от природы» (почему тут нужны кавыки, я достаточно сказал выше). Я уж не говорю о том, что сливки и элита буржуазного общества – все эти акулы бизнеса, топ-менеджеры, политики, поднявшиеся наверх благодаря тому, что были лучшими в конкуренции по правилам этого общества, в плане поведения и психики не то что не норма, а скорей патология.

Известно, что социальный отбор «наверх» по лестнице корпоративной иерархии даёт явное преимущество людям асоциальным, психопатического склада, по сравнению с нормальными = связанными социальными обязательствами перед сослуживцами, и альтруистическими эффектами, следующими из этих связей. Соответственно, чем выше вверх по иерархической лестнице современного капитализма, тем больше проявлений асоциальной психопатии, со склонностью употреблять тех, кто слабее и подчинённее, для своих нужд без каких-либо проявлений стыда и совести. «Верхний 1%» наихудший в этом смысле. И наоборот, «худшие» в капиталистической конкуренции, то есть ориентированные не на деньги, а на труд, мастерство, человеческие отношения и пр., как раз и есть норма.

И наоборот, социализм восстанавливает естественные для людей равенство, справедливость, товарищество и пр. «на повышенном основании»; отрицая «отклонение» капитализма [2], он развивает необходимые экономические и культурные формы, позволяющие проявляться названным естественным чувствам в человеческой форме, а не «грубо», как у животных предков или при первобытном коммунизме».

Так что вышеперечисленные явления суть предвестники коммунизма (или как минимум скорого конца капитализма), и их экспансия в общественном сознании вселяет оптимизм.

 

Примечания

---

[1] Ванина Е.Ю. ,2007. Средневековое мышление. Индийский вариант. М.: Наука.

[2] И других классовых обществ. Отклонение естественным образом связано с классовым разделением и теми поведенческими, социально-психологическими и пр. феноменами, которые воспроизводятся в его рамках у командующих и низших классов для обеспечения, с одной стороны, связности общества, с другой – дифференциации ролей, а всё вместе угнетения первыми вторых.