Print 
PDF
Во всем мире представление о том, почему обычно происходят изнасилования, приобретает одну из двух форм. Изнасилования то ли, как молния, поражают отдельных невезучих женщин, оказавшихся не в том месте не в то время (загадочный частный случай, вызванный внезапной психопатологией отдельных индивидов-мужчин), то ли «объясняются» соблазняющим проступком жертвы (надела не то платье, не тому улыбнулась).
Идея «культуры изнасилования» – концепции, сформулированной феминистками в 1970-х по мере изучения ими темы сексуального насилия – с трудом умещается в массовом сознании. Идея, что существуют системы, институты и отношения, которые склонны поощрять насилие и защищать насильников, для большинства людей в лучшем случае все еще маргинальна, а в худшем случае вообще не попадалась им на глаза.
Это позорно, ведь существуют многочисленные недавние иллюстрации трагических последствий культуры изнасилования. Сообщения о широко распространенном сексуальном насилии в Индии, Южной Африке, а в последнее время и в Бразилии, наконец, вызвали давно назревшее, более системное изучение того, как эти общества могут содействовать изнасилованию. Изнасилованию не как отдаленной возможности в жизни женщин, а как постоянно присутствующему, изменяющему жизнь, ежедневному источнику ужаса.
Ближайший пример видимой «культуры изнасилования» – в недавних документальных фильмах, судебных исках и законодательных слушаниях, касающихся вооруженных сил Соединенных Штатов. Как сообщила The Guardian в 2011 году, женщины-солдаты в Ираке столкнулись с более высокой вероятностью подвергнуться сексуальному насилию со стороны коллег, чем с вероятностью смерти от вражеского огня.
Сексуальное насилие, направленное на американских солдат-женщин, так распространено, что группа ветеранов подала в суд на Пентагон в надежде стимулировать изменения. Двадцать пять женщин и трое мужчин утверждают, что подвергались сексуальному насилию во время службы, и возлагают вину на бывших министров обороны США Дональда Рамсфельда и Роберта Гейтса. Причиной, как утверждается в иске, является то, что эти люди наблюдали институциональную культуру, наказывающую тех, кто сообщил о насилии, и отказывающуюся наказать насильников.
Когда Мариселла Гусман сообщила о сексуальном насилии в свой первый месяц службы на флоте, вместо того, чтобы принять ее слова всерьез, ее «заставили делать приседания». Женщины, служившие в Афганистане, откликнулись на предложение пообщаться с режиссерами Эми Зиринг и Кирби Дик, чей номинированный на Оскар фильм «Невидимая война» вскрыл масштаб проблемы. Страх изнасилования на полях американских сражений непосредственным образом привел к эндемичным заболеваниям, вызванным обезвоживанием: женщины на фронте, служившие в жару при 43 градусах Цельсия, делали все возможное, чтобы не пить, потому что изнасилование в уборных было очень распространено.
По свидетельствам коллег и даже вышестоящих чинов, истории о насилии в адрес защищающих жизни солдат достаточно тревожны, потому что демонстрируют распущенность, которую, должно быть, чувствовали насильники. История за историей в «Невидимой войне» показывают последовательные (на самом деле почти идентичные) рассказы о сокрытии изнасилований, прикрытии насильников и наказаниях тех заявивших о преступлении жертв, которые не смогли добиться правосудия по институциональным каналам.
Одна из очевидных причин этого – то, что в вооруженных силах США солдаты сообщают о сексуальном насилии своему начальству в цепи командования, а не в отдельный, независимый следственный орган. Как демонстрируют показания военнослужащих (и некоторых мужчин), почти неизбежно создаются мощные стимулы не проводить расследование. В конце концов, такая практика вредит репутации руководителя, если изнасилование произошло в его (или ее) смену. Она также упрощает запугивание истцов, потому что они являются прямыми подчиненными.
Уникальна ли такая структура отчетности для американских военных, или это норма в смешанных по признаку пола вооруженных силах в других развитых демократиях (или около-демократиях)? К сожалению, изнасилования так плохо документированы и исследованы, что эти данные не всегда легко доступны.
Но, помимо этой бесчестной структуры отчетности, вероятно, есть другие аспекты жизни американских военных, которые способствуют «культуре изнасилования». Исследователи от Стенли Милгрэма до Филиппа Зимбардо показали, что зверства могут совершаться легче, когда обычные люди (то есть, не социопаты) тем или иным образом теряют восприимчивость. Речь может идти о предоставлении власти деятелям, которые нормализуют насилие путем принятия его как приемлемого или хорошего, об изображении «другого» как недочеловека, или о повсеместной безнаказанности.
Учитывая, что подобные условия увеличивают склонность людей практиковать злодеяния или пытки, удивительно ли, что изнасилование настолько распространено в армии США? Бесчисленные повторения пыток как молчаливая политика в военных тюрьмах под юрисдикцией США, от Абу-Грейб до Баграма (авиабаза США в Афганистане – прим. перев.), нормализовали насилие за пределами обычаев международных войн.
Аналогичным образом, характер американской военной тактики – который в последние годы часто объединял гражданский «сопутствующий урон» с боевыми потерями от рук вооруженных врагов – дегуманизировал жертв. И идущая сверху политика (как выразился Рамсфельд, в наши дни «враг» не носит форму) еще больше снижает восприимчивость.
В довершение ко всему, многие уже совершенные и безнаказанные преступления в армии США (например, пытки) провоцируют так много солдат, что мы имеем основание предположить торжество безнаказанности.
Можно ли что-нибудь сделать с культурой изнасилования в среде американских военных? Лидеры Конгресса провели слушания и пообещали реформы – но и слушания, и обещания были и раньше. И еще один иск в отношении сексуальных преступлений был отклонен в этом году.
Не может быть никаких значимых изменений, пока американские военные лидеры не восстановят правила и кодекс чести, которые защищали солдат (а также легитимность и престиж вооруженных сил) на протяжении поколений. Солдаты уважают свою службу и самих себя, когда они знают, что существует высокая нормативная планка, отделяющая законную агрессию на поле боя от непредусмотренной мясорубки [1].
В действительности, большая часть американских военных мужчин и женщин, которых я встречала, с нетерпением ждут возможности воплотить роль воина, который действует в соответствии с четким и понятным разграничением между добром и злом. Конечно, этическая разборчивость неизбежно сдаст позиции туману войны. Но это, несомненно, будет намного вероятнее тогда, когда солдаты привыкнут к беззаконию в собственных рядах.
Наоми Вулф, для Project Syndicate
Примечание:
[1] Солдаты, военные вообще, будучи выходцами из общества, в котором культ насилия и товарный фетишизм крайне распространены и фактически являются идеологической основой общественных стереотипов, в определенной мере не могут, в той или иной форме, проявить их. Так же как насилие над девушками-далитами есть отражение кастовой системы в Индии, так и положение женщин-солдат отражает отношение к солдатам, как к «пушечному мясу» (тут показательно отношение к ветеранам в США, особенно частично утратившим трудоспособность), и к женщинам, как более дискриминируемой, среди трудящихся, части буржуазного общества.
