За пределами роста-2.

Print PDF

Продолжение. Начало здесь.

 

Аннотация. Описаны природные пределы, выход за которые ввергает биосферу в антропогенный экологический кризис. Показано, что многие из них уже превзойдены, к другим система стремится с ускорением. Анализируются экономические и другие причины, определяющие неблагоприятную динамику по конкретным ресурсам и областям производства, также как и возможности перелома тенденции.

Пределы реального мира, их отражение в модели

Далее авторы приводят факты, иллюстрирующие как превышение пределов, так и неустойчивость использования основных видов ресурсов, в первую очередь те, что оказываются лимитирующими и вызывают коллапс в стандартном сценарии работы модели. Это производство загрязнений с темпом, опережающим возможность очистки, и сокращение возможностей производства продуктов питания, из-за потери с/х земель и их загрязнения, снижающего плодородие. Рисунок 8 показывает, насколько человечество приблизилось к разным пределам (в 1990 году; сейчас ситуация резко ухудшилась, ввиду экспоненциального приближения к пределам; представлены на рисунке они тоже не все).

 

Земля

По возобновимым ресурсам это в первую очередь плодородные земли, пастбища и другие территории, эксплуатируемые для производства продуктов питания. Большая и лучшая часть плодородных земель уже используется, расширение пахотного клина возможно лишь за счёт легко эродируемых и малоплодородных земель, т.е. связано с неприемлемыми экологическими издержками. В ходе урбанизации, захватывающей пахотные земли под застройку, и интенсивной эрозии оставшихся (в среднем пропорциональной снимаемому урожаю) пахотный слой исчезает со скоростью, превышающей темпы восстановления от 16 до 300 раз, в зависимости от региона.

В современных условиях промышленный рост через урбанизацию сокращает площадь доступных с/хземель, а высокая продуктивность оставшихся «оплачена» неустойчивостью использования. Развитие городов сперва увеличивает продуктивность окружающих их сельхозземель, а затем эти – лучшие! – земли «съедаются» урбанизацией[66]. «Нам не удалось найти глобальные данные по отводу сельскохозяйственных земель на дороги и зоны застройки, но потери за счет этого должны быть значительными. Город Джакарта постепенно захватывает окрестные земли со скоростью 20 тыс.га в год. Во Вьетнаме теряется по 20 тыс.га в год рисовых полей – они идут под городскую застройку. В период с 1989 г. по 1994 г. в Таиланде 34 тыс.га сельскохозяйственных земель превращены в поля для гольфа. В Китае с 1987 г. по 1992 г. под строительство ушло 6,5 млн.га пахотных земель, и одновременно 3,8 млн.га лесов и пастбищ пришлось расчищать под пашню. В США под полотно автомобильных дорог ежегодно отводятся более 170 тыс.га сельскохозяйственных угодий…» («С.77-78).

Как пишут авторы, оценки потенциально пригодных для обработки земель на планете варьируют от 2 до 4 млрд.га. Разброс зависит от критериев пригодности, которые определяются в первую очередь социально-приемлемым уровнем риска для данного общества (через сколько лет использования оно готово терять эти земли от эрозии и пр.), поэтому лучше брать нижние оценки. 1.5 млрд.га уже используется под выращивание зерновых, и эта цифра мало меняется в последние 30 лет.

Сейчас производство продовольствия растёт в основном за счёт роста продуктивности используемых площадей, а не введения новых. Однако интенсификация с/х не противоречит неустойчивости использования, а сопряжена с ней[67]. Ввод новых земель примерно уравновешивает потерю старых от засоления, эрозии, опустынивания, затопления  при строительстве ГЭС и пр. только по площади, но не по качеству. Самые плодородные и удобные земли обрабатываются первыми, они в значительной степени истощены и/или захватываются растущим соседним городом (непрерывный рост которого поддерживается в том числе и их продуктивностью). Приходится включать в оборот всё худшие участки — легко эродируемые, плохо обеспеченные водой, и требующие расходов на орошение.

Ввиду постоянно идущей потери пашни и пастбищ несокращение валового производства продовольствия поддерживается двумя процессами, и оба неустойчивы[68]. Восполнить выбытие можно, во-первых, за счёт сведения лесов (нераспаханных степей, прерий и других травянистых ландшафтов почти не осталось). Однако все лучшие земли уже используются; расчистка новых даёт малопродуктивные или легкоэродируемые земли, быстро вовлекающиеся в процесс опустынивания. Во-вторых, некоторое приращение c/хземель возможно за счёт орошения. Однако пресная вода представляет собой следующий предел; её потребление стремительно растёт, в c/х быстрей, чем в промышленности и в городах[69], нехватка её ощутима больше всего именно там, где требуется орошение. Кроме того, поливное земледелие сопряжено с повышенным риском потери земли от засоления[70] и/или опустынивания. Традиционные формы поливного земледелия также опасны для здоровья работников, ибо ведут к образованию очагов малярии, шистосомоза, филяриоза, разных других инфекций. Хроническая заражённость населения ими существенно сокращает жизнь и возможности улучшения существования.

Иными словами, чем выше продуктивность сельхозземель, используемых в интенсивном сельском хозяйстве сегодня, тем больше вероятность потери этих гектаров от эрозии, засоления, опустынивания, загрязнения и других форм амортизации. «В больших водоёмах мира существует 61 крупная мёртвая зона —  области, в которых питательные вещества (в основном удобрения и частицы эродированной почвы, попавшие в воду со стоками с полей) привели к уничтожению практически всех форм жизни. В некоторых местах это происходит круглый год, в других — только летом, после того как весенние стоки смыли удобрения с полей, расположенных выше водной поверхности. Мертвая  зона Миссисипи покрывает 21000 км² — что эквивалентно площади штата Массачусетс. Технологии сельского хозяйства, используемые на этих территориях, приводят к значительным нарушениям экологического равновесия и устойчивыми их назвать никак нельзя».

Всего за последние 1000 лет около 2 млрд.га плодородных земель деградировало — стало пустошами, где земледелие невозможно. Это примерно столько же, сколько используется сейчас. Около 100 млн. га пашни потеряно из-за засоления, на других 110 млн.га снижена продуктивность по той же причине. Ещё хуже, что потеря гумуса и верхнего плодородного слоя почвы не постоянна, а ускоряется. До промышленной революции она составляла примерно 25 млн.т. / год, последние несколько столетий — порядка 300 млн.т./год, а последние 50 лет — по 760 млн.т/год. Помимо подрыва с/хпроизводства, тот же процесс увеличивает содержание углекислого газа в атмосфере, чем способствует потеплению климата.

В 1994 г. вышло первое сравнительное исследование потерь почв в разных районах земного шара. Обнаружено, что 38% (562 млн.га) с/хземель, используемых сейчас, уже деградировали, также как 21% постоянных пастбищ и 18% лесов. Степень деградации варьирует от средней до тяжёлой[71]. Потери почвы в период 1945-1990 г. достигли таких масштабов, что производство продовольствия из-за этого снизилось на 17% в сравнении с тем, каким оно могло быть[72].

Истощение почвы затрагивает 2 вида возобновимых ресурсов. Первый — качество почвы (мощность, продуктивность, содержание гумуса) на землях, обрабатываемых грамотно, с правильной агротехникой, сохраняется постоянным или растёт. Если же нет (землю эксплуатируют истощительно, чтобы получить максимальный урожай, а там хоть трава не расти), то оно снижается. Второй процесс — неустойчивое использование самой земли. Если миллионы гектаров деградируют и их просто бросают, а общая площадь пашни и пастбищ не уменьшается, это значит запасы потенциальных c/x земель (обычно это леса) быстро сокращаются, площади же бедлендов, требующих восстановления плодородия,  промывки и прочей реабилитации постоянно растут.

Понятно, что это не может продолжаться вечно. Действительно, в современном мире пик совокупной площади долговременно используемых с/хземель был пройден в 1980 г., и сейчас она сокращается, как и обеспеченность почвенными ресурсами на душу населения.

Сейчас производство продуктов питания и фонд необходимых для этого площадей зависят от двух параметров — роста продуктивности c/х и скорости ввода в оборот новой пашни (если исходить из сверхотимистичного предположения, что с года Х. все хозяйствуют рационально и земли теряться уже не будут). Это показано на рис.9; также предполагается, что рост населения идёт в соответствии со средним прогнозом ООН.

 

 

Серое — площади, чьё использование начато в 21 веке, белое — давно используемые. Сплошная линия — наблюдаемый рост общей площади с/х земель с учётом фактической урожайности до 2000 года, пунктирные — прогнозируемый после 2000 при разных уровнях урожайности. (b) — необходимый при сохранении текущей урожайности, с обеспечением всех людей продовольствием на уровне нынешнего распределения, то есть со значительной долей голодающих[73], (а) — второе — на уровне потребления нынешних жителей Западной Европы. (d) и (с) — тоже самое для случая, если продуктивность поднимется вдвое.

Рисунок 9  помогает осознать главное — когда произойдёт выход за пределы в отношении сельхозземель, сегодня или завтра, больше зависит от способности общества к перестройкам социальной структуры, чем от количества ресурсов и технологий. Ресурсное богатство и мощь технологий даже вредят, про что авторы вывели общее правило: чем богаче страна некоторым ресурсом (лес, минеральное сырьё, и пр.), тем более высокие темы уничтожения этого ресурса устанавливаются эксплуатирующей его рыночной экономикой.

Казалось бы, ресурсное богатство даёт отсрочку во времени для перехода от истощительного использования ресурса к устойчивому. Но нет, этот запас времени при ресурсном богатстве производит противоположное действие — позволяет набрать столь высокий темп потребления ресурса, что выход за пределы уже гарантирован. Исходно присутствующее ресурсное богатство используется предпринимателями как аргумент, что «время есть», можно ловить, рубить, пахать и пр. без должной экологической компенсации ещё год, два, пять, десять и пр.… И ввиду нелинейности роста всякий запас времени, созданный ресурсным богатством, заканчивается сильно раньше, чем ожидали, и всегда неожиданно[74]. Наоборот, бедность ресурсами побуждает вкладывать больше в антропогенную регенерацию их с самого начала. Это хорошо видно при сравнении землепользования на богатых почвах Центрально-Чернозёмного региона России и Великих равнин США с таковым на бедных (Новгородская область).

Сочетание трёх процессов — урбанизации, роста населения и потерь от эрозии, засоления и пр. последствий использования ведёт к тому, что площадь обрабатываемой земли на душу населения неуклонно уменьшается. В 1950 на одного жителя планеты приходилось 0.6 га, к 2000 г. – только 0.25 га. «После Второй мировой войны в развивающемся мире были отмечены существенный рост производства сельскохозяйственной продукции и рост урожайности (рис.10). Хотя во многих земледельческих районах этот рост был вполне устойчивым, в других регионах он опирался на два неустойчивых процесса: на расчистку новых земель с низкой продуктивностью или высокой уязвимостью и на интенсификацию производства за счет чрезмерной эксплуатации почв, в результате чего плодородные слои разрушались[75]» (С.87).

 

 

«Урожайность пшеницы, риса и маиса (кукурузы) выше в промышленно развитых странах. В некоторых странах с развивающейся экономикой (Китай, Египет и Индонезия) урожайность быстро растет. В других странах со слабо развитой экономикой урожайность по-прежнему невысока, хотя потенциал для ее увеличения есть. (Чтобы минимизировать влияние на урожайность погодных условий, она на графиках усреднена по трехлетним интервалам.) (Источник: FAО.)»

Этапы «зелёной революции»

В этих условиях прокормить население получается лишь потому, что растёт урожайность. Благодаря зелёной революции «c 1950 по 1975 г. производство зерна росло примерно на 3,3% в год, быстрее, чем рост населения, составивший 1,9%. В 1960 г. с гектара собирали 2 т. риса, в 1995 г. – 3.6, а на экспериментальных полях, т.е. в  практически идеальных условиях – до 10 т. В 1967 г. в США урожайность кукурузы составила 5 т/га, в 1997 г. — >8 т, а лучшие хозяйства в самые удачные годы снимали по 20 т/га». «Зелёная революция» состоит в переходе от традиционного (экстенсивного) с/х к современному, интенсивному, состоящем из ряда этапов:

1) насыщение с/х машинами, машинная обработка почвы вместо использования рабочего скота;

2) массированное использование минеральных удобрений для восстановления плодородия,

3) использование достижений передовой агротехники и с/х науки (плодосмены, многопольные севообороты, агрохимические и почвенные карты, ветеринарное и агрономическое обслуживание хозяйств),

4) массированное использование пестицидов для пресечения потерь урожая, резко возрастающих с увеличением урожайности и пищевой ценности возделываемых культур,

5) введение новых высокоурожайных сортов, лучше «откликающихся» на удобрения и хорошие условия возделывания.

Он может быть постепенным, растягиваться на 100-200 лет, как в развитых странах,  или экстренным, для решения проблемы голода, возникшей в 1940-1960-х гг. в связи с «демографическим взрывом» в «третьем мире». Тогда были получены короткостебельные гибридные сорта зерновых, с физиологией, специально приспособленной «откликаться» повышенной урожайностью на обильное удобрение, хорошую агротехнику и пр.[76].

«К середине XX века сельское хозяйство получило огромное количество минеральных удобрений, но ранее созданные сорта не могли трансформировать их эффективно в урожай зерна. Высокие агрофоны приводили к избыточному росту, набору большой зеленой массы и полеганию, что существенно снижало намолоты. При этом индекс урожая был значительно ниже 50% (отношение веса зерна к общему весу наземной массы, т.е. основное сухое вещество было в соломе и листьях). Борлоуг в целях борьбы с полеганием предложил использовать признак короткостебельности, достаточно просто контролирующийся генетически и легко передающийся через гибридизацию любым перспективным линиям. Полученные им полукарликовые сорта также формировали большую наземную массу, но уже за счет высокой кустистости, не полегали и были весьма продуктивны с индексом урожая ~50%. Кроме того, они имели иную динамику восстановления азота и переноса в зерно его биологических производных.

Сорта, создававшиеся ранее, вначале накапливают соединения азота в зеленой массе, а затем после цветения переносят их в зерновки. Короткостебельные сорта отличаются тем, что восстанавливают и ретранслоцируют азот одновременно до конца налива семян. Таким образом, усвоение азота из почвы у них продолжается много дольше и приводит к большей продуктивности как отдельных растений, так и посева в целом. Благодаря «зеленой революции», Мексика увеличила производство пшеницы в 3 раза за 15 лет (на аналогичный прирост Европе потребовалось 150 лет!!!) и из крупнейшего импортера превратилась в экспортера зерна[77]».

Получилось это только частично. Специфика физиологии этих короткостебельных гибридов состоит в том, что они дают кратковременный эффект, а дальше выявляются их недостатки – и способность истощать почву, и моногенная устойчивость к болезням и паразитам. Рано или поздно патоген её преодолевает, после чего урожай гибнет полностью на огромных территориях.

Это делалось при содействии развитых стран, социалистических и капиталистических; особую роль здесь сыграл Международный центр улучшения сортов пшеницы и кукурузы (CIMMYT) в Мексике и его руководитель Норман Борлоуг, ключевая роль которого в этом процессе заслужила Нобелевскую премию мира.

Как говорил сам Борлоуг в Нобелевской речи, «зелёная революция была временным успехом в борьбе против голода и лишений; она дала людям передышку[78]» Следующая задача – переход к сортам интенсивного типа. Они дают устойчиво-высокие урожаи даже в неблагоприятных условиях и заимствующих у местных традиционных (и низкоурожайных) сортов их повышенную устойчивость к разным болезням и паразитам. Причём эта устойчивость полигенная и неспецифическая, трудней «пробиваемая» приспособлением патогена.

Авторы показывают, что если можно больше не терять земли, если вдвое повысится урожайность, то еды будет достаточно не только для нынешних 6 млрд., но и для 9 млрд., ожидаемых к середине следующего столетия. Неустойчивое использование с/х ресурсов сегодня, особенно в третьем мире — следствие многих факторов, включая нищету и отчаяние, расширение зон застройки, непомерный выпас скота на пастбищах, чрезмерное использование посевных площадей, недостаток знаний, получение бОльшей экономической выгоды в краткосрочной перспективе и неучёт долговременной перспективы. И наоборот: подъём производства продовольствия в третьем мире требует некоммерческой передачи современных с/хтехнологий из развитых стран, развивающиеся же в силу бедности не могут приобрести их на коммерческой основе. Попытки же заработать на это дополнительные деньги за счёт местных ресурсов и местных отсталых производств гарантируют уничтожение дикой природы и потерю с/х земель.

Основываясь на данных о достаточности 230 кг зерна на душу населения в год, авторы показывают, что продовольствия в мире достаточно, чтобы накормить всё население планеты. По крайней мере, теоретически: если произведенное в 2000 г общее  количество зерна распределить равномерно, не тратить его на корм скоту[79], не терять урожай из-за вредителей, не дать гнить ему в негодных хранилищах и пр. «Зерновые составляют примерно половину мировой с/х продукции (выраженной в калориях). Добавьте годовое производство клубневых культур, овощей, фруктов, улов рыбы и животноводческую продукцию (имеется в виду пастбищное животноводство, а не откорм скота зерном) и получится, что на рубеже тысячелетий продовольствия вполне достаточно для того, чтобы обеспечить шести миллиардам человек сбалансированное и разнообразное питание.

В современном с/х потери зерна после сбора урожая варьируются в зависимости от выращиваемой культуры и местности, составляя от 10% до 40%[80]. Распределение зерна среди населения ещё очень далеко от равномерного. Большая часть зерна идёт на корм скоту, а не на питание людей. И вопреки тому, что теоретически зерна достаточно для всех, люди всё равно голодают. По оценкам Организации ООН по вопросам продовольствия и сельского хозяйства (ФАО), около 850 млн. чел. на планете  страдают от хронического недоедания.

… Население растёт, и число голодающих остаётся практически неизменным. Среднее количество смертей в год от голода очень медленно снижается, и это считается большим достижением – ведь в мире растущего населения и подступивших пределов ситуация с голодом хотя бы не ухудшается. И всё-таки ещё есть области, охваченные голодом, и широко распространены зоны, где люди постоянно недоедают.

Из-за различий в плодородии почв и в климате невозможно получить одинаковый урожай с каждого гектара земли, максимум дают только самые плодородные участки. Тем не менее в большинстве регионов можно увеличить урожай, если следовать уже хорошо известным и распространённым методам.

Тщательное исследование почв и климата, проведённое ФАО в 117 странах Латинской Америки, Африки и Азии, показало, что лишь 19 из них не прокормят своё население с помощью собственных земель, даже если задействуют каждый гектар потенциально пахотной земли и соберут максимальный урожай, какой только возможен за счёт современных технологий. Согласно этому исследованию, если все обрабатываемые земли будут отданы под выращивание урожая, если не будет потерь из-за эрозии, если погода будет идеальной, если управление будет грамотным и сельскому хозяйству будут доступны все необходимые технологии, эти 117 стран смогут увеличить производство продовольствия в 16 раз[81].

…Люди голодают не потому, что еды слишком мало. Они голодают потому что не могут себе её позволить — просто не могут купить её. Производство большого количества дорого продовольствия им ничем не поможет» (С.84-85).

«Причины голода кроются не в физических пределах Земли — по крайней мере, пока. Можно вырастить больше продовольствия. Из-за различий в плодородии почвы и климате возможно получить одинаковый урожай с каждого гектара земли, максимум дают самые плодородные участки (и/или к которым применены наилучшие знания, сорта и агротехника). Тем не менее в большинстве регионов можно увеличить урожай, если следовать уже хорошо известным и распространённым методам[82]». И действительно, как только страна переходит от традиционных систем земледелия к современным — Западная Европа и США в начале ХХ века, СССР и б.соцстраны после коллективизации, страны третьего мира по мере распространения в них «зелёной революции» — урожайность c/х культур быстро растёт, как и продуктивность животноводства.

Проблема в социальных и политических препятствиях — зависимом развитии, бедности и отсталости, препятствующих подобной модернизации и / или подчиняющих это последнее не интересам страны, её обеспечению продовольствием и пр., а поставкам на мировой рынок некой монокультуры. Как это происходит в странах-плантациях кофе, какао, арахиса, поставщиках мяса или шерсти.

Важный момент состоит в том, что без перестройки структуры системы, в рамках стандартного сценария, каждый следующий шаг по пути подъёма продуктивности хозяйства или поддержания нужных стандартов жизни людей обходится всё дороже. Эта тенденция проявляется при потреблении самых разных ресурсов и эксплуатации разных ландшафтов, природных и сельскохозяйственных:

Так, средние показатели урожайности маиса неуклонно растут, но максимальные возможные достижения, наилучшие результаты, за прошедшие 25 лет отнюдь не изменились. Средняя годовая урожайность доходит до уровня 90 ц/га, однако вложения в НИОКР по генетике, селекции и агротехнике кукурузы выросли в 4 раза. Не изменился в последние 30 лет и максимум урожайности риса, то есть каждый следующий шаг обходится дороже предыдущего. Ряд американских экспертов предполагает, что данные 1999 г. характеризуют выход кривых урожайности на плато

Каждое следующее приращение урожайности на Δ ц/га требует роста вложений в НИОКР, в агротехнику и пр. на Δ² или даже Δ³. Если коротко, верхний предел роста урожайности разных культур в каждой местности задан её почвенно-климатическими условиями. В ходе «зелёной революции» урожайность движется вверх от исходно низкого уровня, поддерживаемого традиционным земледелием, к этому «потолку»[83]. На каждой территории эффективность с/хпроизводства определяется тем, как быстро удалось достичь максимума, с какими затратами, какова экологическая «цена» достижения. Везде при приближении к «потолку» необходимые усилия непропорционально быстро растут — как и экологический ущерб, что хорошо видно в сравнении Австралии с Индией.

Таким образом, устойчивое использование почв возможно лишь в случае, когда темпы роста урожайности на используемых землях превышают темпы потерь урожайности от эрозии, засоления и прочих процессов ухудшения их качества, и одновременно опережающими темпами развивается реабилитация бедлендов, чтобы они вновь вошли в категорию пригодных. Увы, всё это запаздывает в развитии относительно производимых нарушений– а должно бы опережать.

При этом уже известны способы устойчивого земледелия, позволяющие минимизировать риск потери пашни и пастбищ при данной продуктивности[84]. Впрочем, пока они слабо распространены: большинство фермеров и крупных производителей, агрохолдингов, по разным причинам сопротивляется изменениям. В любом случае, их внедрение не устранит главного противоречия мирового производства продуктов питания: устойчивого обеспечения ими требует население, которое не только растёт, но и богатеет. Рост доходов изменяет структуру питания. Люди сперва начинают есть больше мяса[85] (даже в культурах, где это нехарактерно), дальше увеличивается потребление шоколада и кондитерских изделий с ним.

Рыночные перекосы потребления как причина дефицита продовольствия

А поскольку у нас рыночная экономика, обеспечивающая не человеческие потребности, но платёжеспособный спрос, то распределение произведённого осуществляется в основном в соответствии с потребностями богатых стран и слоёв населения, а не бедняков. Но доля последних в мире одновременно увеличивается в силу описанных авторами положительных обратных связей «бедность плодит бедность» и «бедность воспроизводит (полу)голодное существование[86]».

И действительно, в современном мире

а) цены на продовольствие не зависят от урожая и

б) всё большая часть мирового производства зерна расходуется не на пищевые потребности бедняков[87], а на производство мяса для зажиточной части планеты, расположенной в основном в первом мире. Это так называемый «потребительский класс», описанный в исследовании Мэтью Бентли – консультанта ООН по окружающей среде:

«Эти люди имеют доход, эквивалентный более 7000 долл. с учетом паритета покупательной способности (т. е. доход измеряется относительно покупательной способности местной валюты), то примерно соответствует официальному уровню черты бедности в Западной Европе. Глобальный потребительский класс весьма неоднороден по уровню достатка, однако большинство его членов пользуются телевидением, телефоном и Интернетом и, соответственно, вбирают в себя ту культуру и те идеи, которые они распространяют. В целом глобальный потребительский класс составляет приблизительно 1,7 млрд. человек, т. е. более четверти всего населения мира. Почти половина глобального класса потребителей живет в развивающихся странах: на Китай и Индию, вместе взятые, приходится более 20% его общей численности.

Фактически потребительский класс этих двух стран, насчитывающий 362 млн. человек, больше, чем во всей Западной Европе (хотя средний китаец или индус, конечно, потребляет существенно меньше среднего европейца). При этом многие развивающиеся страны вообще не представлены в этой новой потребительской волне: меньше всего численность потребительского класса в центральной и южной Африке, где он насчитывает всего 34 млн. человек» [88].

Среди прочего, это обеспечивает мировую экономику повышенным предложением дешёвых и низкоквалифицированных рабочих рук (особенно производства, лежащие в основании «технологической пирамиды», описанной выше, они максимально нуждаются в рабсиле на условиях «работа есть, но не прокормит»). В свою очередь, это делает эффективными производства «наверху» «технологической пирамиды», позволяя как следует оплачивать высоквалифицированный их работников, — благодаря разрыву в зарплате с условиями труда первых и вторых.

И действительно, валовое производство зерна достигло максимума в 1984 г. и с тех пор не росло. Производство мяса же, наоборот, растёт устойчиво; понятно, что этот рост достигается, с одной стороны, за счёт выделения всё большей доли зерна на кормовые цели (так делали в СССР, закупая его в США и Канаде, и до сих пор делают в странах второго и третьего мира, где собственное производство кормов неэффективно). С другой стороны, в странах первого мира, где доля зерна в кормах для скота снижена, повышена доля рыбной муки и др. компонентов, предполагающий пресс на рыбные запасы Мирового океана, в значительной степени подорванные. В перспективе это грозит «зерновым кризисом» в животноводстве, подобном случившемуся в позднем СССР.

Так или иначе, обеспечение населения продуктами питания должно постоянно расти и одновременно обслуживать диспропорции, показанные в таблице 3, что существенно увеличивает ненужную нагрузку на пашню. В условиях необходимости довести урожайность каждого гектара до максимума, при одновременно идущей потере площадей и быстром падении эффективности вложений в повышение урожайности, выходящей на плато, задача представляется неразрешимой, как требование простому прохожему выполнить сальто-мортале.

В этом плане показательно сравнение уровней потребления США и Китая (КНР). «По мере роста доходов в Китае растёт и потребление. Китайцы уже догнали американцев по потреблению свинины на душу населения и теперь сосредоточили усилия на производстве говядины. Чтобы догнать США по этому показателю (в расчёте на душу населения), Китаю надо производить в год на 49 млн.т. говядины больше. Если это делать по-американски (содержать крупный рогатый скот в загонах[89]), то на корм скота дополнительно потребуется 343 млн.т. зерна в год, что равняется всему урожаю зерновых в США.

В Японии для получения нужного количества животного белка обратились к морю. В 2000 г. потребление морепродуктов в Японии составило 10 млн.т. Если бы Китай с его населением пошёл тем же путём, ему потребовалось бы 100 млн.т. морепродуктов, — весь мировой улов рыбы.

В 1994 г. китайское правительство решило, что транспортная система страны должна опираться главным образом на автомобили, а автомобильная промышленность – стать двигателем будущего экономического роста. Однако если бы в гараже у каждого китайца стояло бы по 1-2 автомобиля, которые потребляли бы бензин на уровне американских, то Китаю потребовалось бы 80 млн. баррелей нефти в день, а сегодня во всём мире добывается только 74 млн. баррелей.

Если китайский уровень потребления бумаги – 35 кг/человека в год – вырастет до американского (342 кг), то Китаю понадобится бумаги больше, чем на сегодняшний день её производит весь мир»[90]. Поэтому прогнозы Медоузов даже в первом, ещё несовершенном варианте 1968-1972 года вызвали шок, радикально изменив представление о будущем, о чём ниже.

Таблица 3. На что мир тратит деньги сейчас и на что стоило бы их тратить (чёрное и красное).

Базовое образование для всех	6
Декоративная косметика	18
Чистая питьевая вода для всех	10
Производство мороженого в Европе	11
Репродуктивное здоровье для всех женщин	12
Парфюмерия	15
Всеобщая грамотность	5
Корма для домашних животных (в Европе и США)	17
Решение проблемы голода и неполноценного питания	19
Морские круизы	14
Иммунизация каждого ребёнка	1.3
Деловые приёмы в Японии	35
Сигареты в Европе	50
Алкогольные напитки в Европе	105
Наркомания в мире	400
И top-10 стран по военным расходам	1083,4 (2009 г.)

Источник: Гарднер, ibid, табл.7-6, Доклад ООН о развитии человеческого потенциала за 1998 год. Human Development Report , UNDP. NY, Oxford Univ. Press. 228 pp.

 Пресная вода

Ещё к одному пределу мы лишь приближаемся – чистой пресной воды. Однако экспоненциально растущий сброс загрязнений в городах и на с/х территориях понижает предел «навстречу» растущему потреблению (в ХХ веке – в два раза быстрей роста населения). Тем более что вода распределена локально и доступна только в определенных водных бассейнах, в границах водоразделов, или в определённый сезон (с необходимостью запасать воду на время сухого сезона). Поэтому пределы водопотребления разнятся в разных местах. Где-то они заданы скоростью восполнения подземных водных горизонтов, где-то скоростью таяния снегов, способностью лесных почв запасать воду. Почти везде они ограничены сверху нашей способностью собрать растущим воду в водохранилища во время паводка, снизу – растущим загрязнением поверхностных и подземных вод.

Пресная вода — возобновимый ресурс, общие запасы которого заданы суммарным годовым стоком всех рек и озёр, а также возобновлением подземных водоносных слоёв. Это целых 40700 км³/год. На первый взгляд кажется, что здесь мировое хозяйство далеко от предела, ведь текущее потребление воды вдесятеро ниже — 4430 км³/год.

Однако эти запасы огромны чисто теоретически. Сток рек и озёр носит в основном сезонный (паводки) или апериодический характер (наводнения). Большую их часть этих превышений над среднеустойчивым уровнем стока мы уловить и использовать не можем, она пропадает втуне (29000 км³/год). И только 11000 км³/год можно рассматривать как круглогодичный источник, причём сюда входят и стоки рек, и возобновляемые подземные водоносные слои (рис.11).

 

 

«Графики показывают мировые запасы пресной воды, а также скорость, с которой растет потребление и загрязнение воды, приближаясь к максимуму — всему количеству воды, доступному для использования. Также показано влияние дамб на обеспечение человека запасами воды. (Источники: P.Glick; S.L. Postel et al; D.J. Bogue; UN.)»

Правда, человек стоит дамбы, создаёт водохранилища, чтобы уловить хотя бы часть названных «пульсаций« стока. К концу 20 века они позволили сконцентрировать дополнительно 3500 км³/год[91]. Однако это решение, помимо плюсов, имеет мощные минусы. Во-первых, затапливаются пойменные земли, как правило, это первоклассные с/х угодья. Во-вторых, вода в них «цветёт» из-за смыва биогенов с удобряемых полей вокруг, и становится непригодной для питья, в то время как большинство водохранилищ вокруг крупных городов создавались именно для питьевого водоснабжения. Превращение пригородных водохранилищ в зону массового отдыха также содействует «цветению» и по той же причине.

Водохранилища рано или поздно заполняются илом, что ухудшает возможности выработки электроэнергии и способствует накоплению токсикантов в этих осадках. То есть усилия, затраченные на попытки приблизиться к пределу за счёт специальных сооружений и технических средств, являются мощным фактором запаздывания в системе, поскольку они снимают проблему, но лишь временно, а кажутся постоянным решением. Через соответствующий период они из решения превращаются в проблему, поскольку положительные стороны перестают действовать, а минусы утяжеляют ситуацию. То же относится к массированному использованию минеральных удобрений и пестицидов для увеличения урожаев, к развитию аквакультуры взамен истощающихся рыбных запасов и пр.

Все места, наиболее подходящие для строительства новых дамб, в принципе уже использованы. Поэтому предел может быть поднят с их помощью лишь ненамного и чем дальше, тем меньше, при увеличивающейся экологической и социальной «цене» строительства плотин — уменьшении площади плодородных сельскохозяйственных земель, затоплении поселений, не считая угроз дикой природе.

Дальше, часть устойчивых стоков находится в малонаселённых или почти безлюдных местах — в бассейне Амазонки, на севере Евразиатского и Североамериканского континента. Это примерно 2100 км³/год воды, также пропадает втуне. Следовательно, если к устойчивому стоку прибавить эффект плотин и вычесть труднодоступный сток, остаётся 12400 км³/год — это устойчивый и доступный сток, реалистичный верхний предел водопользования человечества.

Около 2290 км³/год расходуется при потреблении (входит в состав овощей и другой с/х продукции, испаряется и т.д.) и не возвращается в водоёмы. Ещё 4490 км³/год воды тратится на разбавление загрязнений или их удаление с места поступления. Остаётся 5620 км³/год устойчивого стока чистой воды на все нужды.

Однако следующее удвоение объёмов водопотребления уже не получится. При сохранении нынешнего среднего потребления воды и численности населения в 2050 г. 9 млрд. человек (один из прогнозов ООН) потребление составит 10200 км³/год, 82% мирового устойчивого стока. Если рост населения сопровождается ростом расхода воды, то её серьёзная нехватка возникнет задолго до 2100 г. По крайней мере, в ХХ веке водопотребление росло вдвое быстрей роста населения. Правда, с наступлением нехватки воды её потребление на душу населения снизится, ресурсы для этого есть. Признаки этого наблюдаются в развитых странах и распространяются во всех прочие, благодаря чему рост кривой водопотребления замедлился, а в ряде стран пошёл вниз (рис.11).

Промышленное использование воды там снизилось на 40%, частью за счёт переноса тяжёлой промышленности в развивающиеся страны, но также за счёт принятия законов о качестве воды, которые делают выгодным и/или обязательным эффективное водопотребление, применение замкнутых циклов водооборота и очистку воды перед сбросом в окружающую среду. Однако около трети мирового населения проживают в странах, испытывающих среднюю или сильную нехватку воды, что усугубляется опустыниванием, сведением лесов и другими негативными последствиями человеческой деятельности в с/х и других сферах, где вода как раз расходуется. К 2025 году это будет 2/3 мирового населения. Особенно резко упало водопотребление в засушливых зонах — взлетевшие цены на воду делают её беднякам недоступной. Половина населения планеты не обеспечена канализацией, что сильно увеличивает «загрязнённую» часть мирового стока (рис.12).

Дефицит воды и её загрязнение ведут к возникновению проблем со здоровьем, ограничивают аграрное развитие страны, и наносят ущерб большому числу экосистем. Он влечёт за собой очаговое перераспределение производства продовольствия (особенно в условиях климатических изменений), в силу чего многие регионы мира будут страдать от застоя[92].

Ещё одна сторона нехватки воды — истощительный водозабор из рек в жарком климате, а также из подземных вод. Так, в самых сельскохозяйственных штатах Индии — Пенджабе и Харьяне уровень грунтовых вод ежегодно падает на 0.5 м. Водоносный горизонт Огалла снабжает 1/5 всех орошаемых земель США. Оттуда ежегодно выкачивается 12 км³ воды, и начавшееся истощение заставило прекратить орошение на 1 млн. га с/х земель. Объём извлекаемого существенно больше естественного возобновления, отчего мелеют такие реки, как Колорадо, Инд, Ганг, Хуанхэ, Сыр- и Амударья.

Одно из последствий нехватки воды — рост цен на зерно, поскольку расширение пашни в значительной степени идёт за счёт орошаемых земель, а импорт зерна — самый эффективный способ импортировать воду, ведь 1 т зерна эквивалентна 1000 т воды[93]. Иран и Египет уже импортируют больше зерна, чем традиционный ведущий мировой импортёр — Япония. Марокко ввозит половину зерна, Алжир и Саудовская Аравия — 70%, Йемен — около 80%, а Израиль — более 90%, притом что там созданы и хорошо развиты капельное орошение и другие водосберегающие с/х технологии. Второй способ — скупка богатыми странами, испытывающими нехватку воды (Саудовская Аравия, Кувейт, КНР, США) пахотных земель, хорошо обеспеченных влагой в Пакистане, на Украине, в разных странах Азии и Африки и пр.

Также как в производстве продовольствия, существует много путей к устойчивому использованию воды за счёт более эффективного расходования имеющейся, а не «обычным путём« роста добычи и потребления:

«- Применять для конкретного использования воду соответствующего качества. Например, для слива в туалете или полива газонов можно использовать дождевую или сточную воду, а не питьевую.

— Использовать капельное орошение, которое требует воды на 30–70 % меньше, а урожай дает на 20–90 % больше, чем при традиционном орошении.

— Установить в душе, туалете и посудомоечной машине устройства экономии воды. В США среднестатистическая семья использует в сутки 0,3 м³ воды на человека. Этот объем можно уменьшить вдвое, если поставить устройства, позволяющие эффективно расходовать воду, — такие устройства доступны и технически, и финансово.

— Устранить протечки. Просто диву даешься, как много средств расходуют городские власти, чтобы увеличить поступление воды, вместо того чтобы за малую часть этих денег устранить протечки и получить в свое распоряжение больше воды. В США примерно четверть (!) перекачиваемой по трубопроводам воды теряется из-за протечек.

— Высаживать растения, соответствующие климату. В пустыне не надо выращивать культуры, требующие большого количества воды — например, люцерну или кукурузу. Садоводам и ландшафтным архитекторам надо использовать местные растения, не требующие полива.

Использовать воду повторно. Многие виды промышленности, в основном в Калифорнии, где воды мало, разработали передовые, эффективные в экономическом отношении технологии сбора, очистки и повторного использования воды.

В зонах городской застройки собирать дождевую воду. Цистерна или система сбора воды с крыш позволяет получить в свое распоряжение много воды и работает не хуже, чем дамба, но зато гораздо дешевле» (с.99)».

Но всему этому противится логика рыночной экономики, ибо предлагаемые пути накладывают дополнительное бремя на потребителей, ничего не давая взамен. «Рыночная логика» толкает данные ограничения обходить, финтить с отчётностью или соблюдать лишь для видимости, также как жёсткие законы ЕС относительно отходов толкают не больше перерабатывать их, а сбывать в более бедные страны и бедные районы внутри собственных стран.

 Деградация дикой природы

Следующий предел — сокращение территорий природных биомов, с разрушением экосистем и вымиранием видов. Они коллапсируют при уменьшении площади ниже некоторого предела или когда процент нарушений станет выше предела. В каждой природной зоне он разный, в зависимости от типа биома, характера рельефа, особенностей почвы и влажности. Современные данные показывают, что в подавляющем большинстве биомов предел превзойден. Число видов разных таксономических групп, которое могло проживать на разрушенных человеком участках (и, соответственно, вымерло при их потере, если только не обитает в других местах), определяется по зависимостям «виды-площадь», на которых основаны модели островной биогеографии.

Скажем, оценка «снизу» скорости уничтожения тропических лесов  составляет 1% от всех лесных площадей в год[94]. Её достаточно, чтобы определить перспективы существования этого биома, если сложившиеся тенденции не изменятся. Кривые на рис.12 начинаются с приблизительной величины площади тропических лесов — 2,1 млрд.га по оценке на 2000 г. Медоузы приняли скорость их исчезновения в 20 млн.га в год, что больше оценки ФАО, чтобы учесть потери от пожаров, неустойчивых вырубок, а также всюдную тенденцию занижать потери. Горизонтальная линия — предел исчезновения лесов, соответствующий 10% массивов, защищаемых разными видами ООПТ.

 

 

Удлинённый пунктир — если исчезновение лесов будет всё время идти с современной скоростью (ежегодно на 2%, начиная с уровня 2 млн.га в год), то процесс завершится через 95 лет. Если же уничтожения скорость лесов будет расти экспоненциально, скажем, с той же скоростью, что и население (около 2% в год) тропические леса вне ООПТ полностью ликвидируют через 50 лет. Если же леса вырубают со скоростью, составляющей некий постоянный процент оставшейся площади (скажем, 1%), график замедляет снижение год от году. Он отражает разумное предположение, что вырубка близкорасположенных, самых ценных лесов, приведёт к уменьшению следующих вырубок. Здесь каждые 72 года исчезает половина существующих лесов.

«Реальное будущее, возможно, задействует все три варианта. Поскольку рост населения и экономики увеличивает спрос на продукцию лесной промышленности и одновременно нужно расчищать все больше земель под другие цели, вырубки будут вестись во все более удаленных местах, и древесина будет уже не такого высокого качества, поэтому такая деятельность будет обходиться все дороже. Одновременно стоит ожидать, что усилия экологов и политическое давление приведут к тому, что оставшиеся леса будут взяты под защиту, а древесина будет производиться больше за счет высокопродуктивных лесных плантаций. Хотя эти тенденции уравновешивают одна другую, тем не менее, итоговый вывод остается одним и тем же: современный поток продукции, получаемой от первичных тропических лесов, с большими деревьями, с высококачественной древесиной, которые были рождены планетой, выросли без затрат со стороны человека, — устойчивым не является.

Почвы, климат и экосистемы в тропиках очень отличаются от систем в средней полосе. В них больше биоразнообразия, тропические леса быстрей растут, но они и более уязвимы. Неизвестно, могут ли они восстанавливаться полностью, без серьезного ущерба для почвы и экосистемы, даже после однократной сплошной вырубки или пожара. Хотя сейчас и проводятся эксперименты по поиску приемлемого для тропических лесов метод а вырубки — выборочной рубки или рубки полосами, чтобы облегчить восстановление — тем не менее, повсеместная вырубка тропических лесов, и особенно самых ценных пород деревьев, ведется так, словно это вообще невозобновимый ресурс» (C.105).

Как данный прогноз соотносится с реальностью? «…существует значительная неопределённость в оценке скорости исчезновения лесов не только в бассейне Амазонки, но и вообще повсюду. Эта неопределённость вызвана разногласиями по поводу того, что является и что не является лесом, а также различными оценками фрагментации лесных сообществ. Д.Скоул и К.Такер (Skole, Tucker, 1993) сообщали, что площадь фрагментированных лесов в бразильской части Амазонки более чем в 1,5 раза превышала площадь исчезнувшего леса[95]. Фрагментированными считались участки леса площадью <100 км² или расположенные на расстоянии <1 км от опушки основного лесного массива, т.е. подверженного эффекту опушки[96].

Эти критерии  не очень строгие, но их стоит учитывать, так как косвенные эффекты сведения и фрагментации лесов играют существенную роль из-за облегчения доступа человека к лесным экосистемам… К тому же сведение и фрагментация лесов, вероятно, будут происходить быстрее после того, как первые этапы фрагментации уже начались. Поэтому те леса, в которых данный процесс идёт, скорее всего, будут потеряны в ближайшем будущем. Ежегодные потери тропических лесов на планете оцениваются в настоящее время примерно в 0,16 млн.км², что приблизительно равно 1% от общей площади сохранившихся тропических лесов, составляющих, согласно данным глобальной лесной статистики FAO, 17 млн.км² на 1990 г. В лесных массивах Амазонки точная величина потерь – предмет споров, и она может оказаться чуть  менее 1% — скажем, между 0,6% и 0,8%…. Но суть дела при этом не меняется: ныне тропические леса исчезают слишком быстро, — наши внуки смогут увидеть только малую часть из того, что мы видим сейчас…

У.Лоуренс (Laurance, 1998) представляет обзор факторов, угрожающих природе Бразильской Амазонии. Обзор содержит все конкретные опасности, которые в разных комбинациях встречаются во всех лесных тропических регионах. Обширные площади лесов вырубаются для нужд сельского хозяйства, включая фермы по выращиванию соевых бобов и ранчо для разведения крупного рогатого скота. Быстро развиваются лесоразработки. Но в отличие от бореальных лесов лесозаготовка не обязательно приводит к сплошным вырубкам, она может быть основана на выборочной рубке ценных древесных пород. Тем не менее, выборочная рубка приводит к значительному воздействию на лес посредством дорожного строительства, расчистки небольших участков леса, гибели деревьев, не предназначенных для рубки, эрозии почвы, зарастания вырубок травой, микроклиматических изменений и так далее. Ещё более важными могут оказаться побочные эффекты – увеличение доступности леса для людей, приводящее к подсечно-огневому земледелию и интенсивной охоте.

Вырубка и фрагментация лесов, лесозаготовки и фермерство в сочетании с засухой, вероятно, будут способствовать увеличению частоты и интенсивности лесных пожаров, как это случалось на обширной территории Юго-Восточной Азии в 1980-е и 1990-е гг. Может развиться положительная обратная связь, посредством которой вырубка леса воздействует на местный климат через сокращение объёма эвапотранспирации, что может в засушливые годы существенно ухудшать и без того непростую ситуацию, усиливать частоту пожаров и причинять ещё больший ущерб изменённому лесному ландшафту (Laurance, Williamson, 2001). Глобальное потепление может усилить вероятность подобных сценариев. В худшем случае результатом может стать систематическое изменение видового состава деревьев, когда дождевой лес замещается адаптированным к засухе лиственным лесом.

Первые неожиданные перемены, возможно, уже произошли в лесах, которые ранее считались неподверженными антропогенному воздействию. У.Лауренс и др. (Laurance et al., 2004) сообщают о регулярно происходящих изменениях в видовом составе деревьев в центральном районе реки  Амазонки. Значительно увеличилась относительная численность представителей видов деревьев, которым свойственна высокая скорость роста, и соответственно, уменьшилась доля видов, растущих медленно. Это относится и ко многим формам, произрастающим в нижних ярусах леса под его пологом. Эти изменения, связанные с ростром концентрации двуокиси углерода в атмосфере, сдвигают конкурентный баланс между различными группами видов деревьев (Laurance et al., 2004). Усиленный рост лесов может привести к накоплению биомассы и превратить тропический лес реки Амазонки в потенциальный сток углерода на относительно долгий период времени».

Илкка Хански, 2010. Ускользающий мир. Экологические последствия утраты местообитаний. М.: Товарищество научных изданий КМК. С.110-112.

Короткое отступление: этот сюжет с микроэволюцией лесных видов деревьев иллюстрирует два общетеоретических правила.

1. Экологические и микроэволюционные реакции всегда идут рука об руку, так что одного без другого не бывает. В противоположность традиционной точке зрения, что экологические процессы идут медленно, а эволюционные – быстро, сейчас понятно, что хищник и жертва (-ы), разные конкуренты и пр. эволюционируют в то же самое время, когда «соревнуются», и с той же скоростью. Если изменение среды достаточно существенно и/или долговременно, к чисто экологическому процессу приспособления (или «высвобождения», скажем, при устранении хищника) немедленно подключается отбор, обеспечивающий «дополнительные шаги» на этом пути и необратимость происходящего.

2. Реакция биоты на изменение климата носит гомеостатический характер и направлена на противодействие изменениям: растительность переструктурируется так, чтобы больше поглощать СО₂, захоранивать органики и пр. Но только там и тогда, где естественная структура биоценозов несильно нарушена человеком.

Отсюда все формы хозяйственного освоения территории дробят «материк» природных ландшафтов на отдельные «острова», изолируют их друг от друга и нарушают с краёв. До начала фрагментации исходный «материк» представляет собой «лоскутное одеяло» разнотипных сообществ – лесных, луговых, вводно-болотных и пр., мозаика которых закономерным образом связана с изменением форм рельефа от водоразделов к речным долинам. По мере развития фрагментационного процесса он с разной скоростью, но неуклонно превращается в «архипелаг».

«Острова» последнего изолированы друг от друга более-менее широкой полосой антропогенного ландшафта, как правило, непригодного для большинства «островных» видов. В таком случае говорят, что «острова» исходных местообитаний погружены в «матрикс», преодоление которого в той или иной степени затруднено или связано с разного рода опасностями для особей. Иными словами, матрикс изолирует поселения вида, оставшиеся на «островах», не только за счёт расстояния, но и за счёт специфических затруднений при пересечении.

«Подсчёты, выполненные У.Лауренсом <> показывают, что леса бассейна Амазонки могут поглощать от 0,5 до 2,9 млрд.т. углерода в год; эту цифру следует сопоставить с глобальным антропогенным выбросом углерода в объёме от 7 до 8 млрд.т. в год[97]… Из северных лесов в европейской части России 90% не отвечают критериям неповреждённых лесных ландшафтов, и большая их доля контролируется промышленным лесоводством[98].

Согласно сводке, составленной Грумбриджем (Groombridge, 1992; таблица 18.2), Финляндия остаётся лесной страной, так как 72% её площади занимает лесной покров. Однако примерно из 10 млн. га леса в южной Финляндии лишь около 1% можно считать лесами природными или почти природными. При этом учитываются участки всех размеров, — некоторые из них настолько малы, что занимают несколько га. Экологические различия между природными и интенсивно используемыми северными лесами огромны, так как современное лесное хозяйство создаёт леса, состоящие из одновозрастного древостоя одного вида деревьев. Последствия этого для биоразнообразия очевидны: примерно 20% из 20000 видов организмов, обитающих в лесах, находятся под угрозой вымирания, либо близки к такому состоянию, а около 1% уже вымерли (Rassi et al., 2001).

… Различие между природными и эксплуатируемыми лесами можно наглядно показать, анализируя встречаемость и обилие лесных микроместообитаний. В особенности это касается количества грубых древесных остатков (ГДО) – погибших деревьев, гниющих брёвен, пней, сучьев. Этот вопрос актуальнее в первую очередь для северного лесопользования, которое не угрожает сокращением площади лесов, но определённо может вызвать коренные изменения в их структуре. Целью современного [коммерческого] лесопользования является максимальное увеличение производства древесины. Для достижения этой цели используют ряд специфических мер – так, деревья начинают заготавливать до того, как они станут такими старыми, что их рост замедляется, и до того, как большие деревья погибнут и сгниют в лесу. В Финляндии по количеству ГДО природные леса и леса, которые интенсивно используются и находятся под контролем человека, различаются на 1-2 порядка.

Количество древесных остатков варьируется от 60-90 м³ на га в природных лесах до 2-10 м³ на га в эксплуатируемых лесах (Siitonen, 2001). Эти цифры могут не отражать реального контраста, потому что многие небольшие заповедники в природных лесах северной Европы полностью лишены участков бурелома, характерных для исконных лесных ландшафтов, где количество ГДО может превышать 2000 м³ на гектар. С другой стороны, в крайне интенсивно эксплуатируемых лесах южной Финляндии количество древесных остатков составляет всего лишь 1-2 м³/га <>, а для некоторых классов мёртвой древесины разница может быть даже больше, поскольку они практически отсутствуют в используемых человеком лесах. Значительное сокращение количества мёртвой древесины имеет пагубные последствия для тысяч сапроксилофильных видов (см. табл.1.6), и это убедительно показано в самом последнем варианте Красной книги Финляндии» (Илкка Хански, ibid. C.108, 116.).

Ещё важный момент – леса гибнут не только от вырубок, но и от переноса загрязнений, дальнего трансграничного – от промышленности, или ближнего – вследствие роста городов. Здесь городские бризы захватывают загрязнения, «производимые» на улицах и в жилых кварталах, и выносят в окрестные лесные массивы, что постепенно ведёт к их гибели. В ту же сторону влияет и рекреация, интенсивность которой определяет частоту пожаров. Леса также гибнут от вспышек размножения стволовых вредителей, от заноса чужеродных инфекций, ксило- и филлофагов ввиду активизации международной торговли. Они ослабляются в связи с изменением климата; ослабленный, а тем более погибший лес проще вырубить, лакомую территорию – застроить, чем ещё больше способствовать росту урбанизированного ареала. Круг замыкается.

Да, разумеется, давно продуманы и реализованы разные формы устойчивого лесопользования[99], также как экономии/вторичного использования бумаги и других продуктов, уменьшающие нагрузку на леса. Но все эти усилия остаются локальными, ибо разбиваются о гигантские прибыли бизнесов, рубящих и вывозящих лес нелегально, и поддерживаемой ими коррумпированности госаппарата соответствующих стран[100].

«В мире, где высококачественная древесина исчезает, даже одно большое старое дерево может стоить от 10 тыс. дол. и более. Это большое искушение. Порой леса, находящиеся в общественной собственности, передаются в пользование частному лицу буквально даром. Лес тайком распродается, при этом ведется черная бухгалтерия; ордера на древесные породы, количества и площади вырубок подделываются; закон смотрит на это сквозь пальцы; дельцы идут на сговор; господствует практика дачи взяток и откатов — и происходит это не только в тропиках.

Комиссия обнаружила, что коррупция — самая распространенная проблема в лесной промышленности, вопиющая проблема, которой, тем не менее, уделяется крайне мало внимания[101].

Даже в самых контролируемых тропических лесах, где меньше всего коррупции, лес исчезает, но неизвестно какими темпами. В издании этой книги, вышедшем в 1992 г., мы показали на карте потери леса в одной маленькой стране, Коста-Рике. В надежде обновить эти данные мы обратились в Исследовательский центр устойчивого развития в Университете Коста-Рики, но услышали только, что, действительно, прежние данные следует обновить, но для этого все ждут, когда будут разработаны более точные методы измерения.

Рост спроса на продукцию лесной промышленности только осложняет проблему исчезновения лесов. Между 1950 и 1996 гг. мировое потребление бумаги выросло в 6 раз. ЕЛО предполагает, что к 2010 г. потребление вырастет с 280 до 400 млн т[80]. В США среднестатистический гражданин расходует 330 кг бумаги в год. В других развитых странах средний расход на душу человека составляет только 160 кг, а в развивающихся странах — всего 17 кг. Хотя вторичная переработка бумаги и расширяется, тем не менее, вырубка девственных лесов на целлюлозу растут на 1–2 % в год.

Суммарное потребление древесины на все цели — производство стройматериалов, бумаги, даже на дрова — расширяется год от года, хотя скорость роста и замедляется (рис. 3.9)» (С.106).

По этой причине успехи общественности, пытающейся поставить заслон через  сертификацию устойчивых лесов, запреты ЕС, лесопосадки и выведение коррупционеров на чистую воду частичны и временны. Однако они есть не только в странах «первого мира», но и, например, в Кении.

Наконец, анализ «экологического следа» показывает, что предел потребительского давления превзойден — для обслуживания потребностей «среднего человека« (если бы их могли удовлетворить все живущие) нужна территория, на 20% превышающая территорию планеты. При этом процент голодающих не уменьшается, а доля живущих в бедности и нищете растёт.

В развитых странах, наоборот, перепотребление наблюдается даже в питании, с соответствующими медицинскими последствиями, притом что доля затрат на него с ростом доходов падает. С одной стороны, там половина произведённой пищи выбрасывается. С другой, избыточность потребления пищи в «первом мире» красиво показана на примере Кубы 1990-х гг: тогда она попала в крайне трудное положение, ввиду американской блокады и потери программ экономической кооперации с СССР и другими соцстранами.

Однако же данные медстатистики показывают, что экономические трудности сопровождались существенным улучшением здоровья кубинцев. Снизился вес, сократилась смертность от сердечно-сосудистых заболеваний, упало распространение ожирения и связанных с ним болезней – диабета второго типа, гипертонии и пр.[102] То есть понизились заболеваемость и смертность от хронических «болезней пожилых» — наиболее значимых для развитых стран и причинно-связанных с повышенным весом. Когда же в 2000-е годы экономическая ситуация улучшилась, заболеваемость вновь выросла.

Что это значит? Благодаря социализму и плановой экономике на Кубе не произошло голода, питание всех граждан было скудным, но полноценным, и доставалось всем. По той же причине доля голодающих в Индии, где бедняки могут рассчитывать лишь на себя, существенно выше, чем в КНДР, где осталось нормированное распределение продуктов. Вследствие бедности кончилось переедание, присутствующее во всех развитых странах, где каждый доллар затрат на «лишнюю (или мусорную) пищу» превращается в 2-5 долларов трат на борьбу с ожирением и потом – с вышеназванными болезнями. Что бывает, когда при скудном питании еду надо покупать на рынке, видно из того, что большая часть живущих в нищете, живёт отнюдь не в самых бедных странах. Но в более рыночных по сравнению с аналогами, где хорошо выделены предпринимательский и потребительский классы. Им распределение пищи по ценам «свободного рынка» (а не по договорам «социальных контрактов», скажем, внутри общины, или по государственным планам) выгодно, ибо толкает рабсилу выкладываться, чтобы заработать на жизнь.

Сказанное про пищу верно и для других форм потребления – одежды, жилища, бытовой техники и пр. А их совокупность создаёт «экологический след», сравниваемый с ёмкостью биосферы (если совсем точно, это оценка лишь некоторых форм эксплуатации биосферы наши хозяйством, и сильно по минимуму).

Как экологическая нагрузка связана с качеством жизни при разном общественном строе?

На что идёт экологическая нагрузка, измеряемая (неполностью и по нижней планке) «экологическим следом»? На рост качества жизни, оцениваемого индексом развития человеческого потенциала (Human Development Index, HDI). Его использует Программа ООН по развитию, значения HDI  рассчитаны для большинства стран, участвующих в программе, за многие годы и публикуются ежегодно в отчете Human Development Report.

Согласно определению, HDI (страны, региона и пр.) – параметр характеризующий средние достижения данной общности по трём направлениям развития:

1) продолжительность жизни и здоровье населения (в видеожидаемой продолжительности жизни на момент рождения, СОПЖ).

2) образование, в виде доли грамотных взрослых, взятой с весовым коэффициентом 2/3, и доли населения со средним и высшим образованием, взятая с весовым коэффициентом 1/3.

3) Средняя обеспеченность индивидов, оцениваемая величиной валового внутреннего продукта на душу населения с поправкой на курс доллара в соответствии с паритетом покупательной способности.

HDI рассчитывается как среднее арифметическое для трёх составляющих. Подробней методику расчёта HDI см. United Nations Development Program, Human Development Report 2001, p.239-240.

Фактически HDI отражает большие или меньшие возможности потребления (3), развития (2) и самосохранения (1). В зависимости от характера общественного устройства эти блага предоставляются гражданам двумя способами. Либо они даются как право при социализме советского образца или в социальном государстве скандинавского образца, бесплатны и (в принципе) общедоступны (образование, медицина и пр. социальная сфера). Либо их надо покупать за деньги, как услуги, на соответствующем рынке по рыночным ценам, когда богатым достаётся лучшее соцобеспечение, а бедные довольствуются бросовым. Роль общества здесь – в предоставлении большей или меньшей возможности зарабатывания денег, в развязывании или сковывании предприимчивости индивидов. Это либеральные общества и государства. Понятно, что обе альтернативы общественного устройства в чистом виде встречаются редко, ибо последнее зависит не только от принципов, положенных в основу социальной организации, но и обстоятельств истории, перипетий политической борьбы, текущей экономической конъюнктуры и пр. Поэтому в подавляющем большинстве стран присутствуют тот и другой способы обеспечения граждан «плодами» прошедшего развития (что одновременно определяет способ использования их национальной экономикой на следующем этапе того же развития). Но в разной пропорции.

Соответственно выделяются 4 группы стран, различающихся не только уровнем, но и структурой HDI и, как увидим, «экологическим следом»:

1) страны социализма – СССР и его союзники, из которых сохранилась лишь Куба. Доминирует первый принцип, второй неразвит, при плановой экономике предпринимательство криминализовано, все индивиды трудятся на общество в целом, а не конкретных хозяев. При хорошо развитой, бесплатной, общедоступной социальной сфере это страны небогатые или даже бедные, с небольшим потребительским давлением, и (ввиду преимуществ плановой экономики) низким образованием отходов на единицу продукции или производственного усилия. Плановые усилия всего общества по сохранению дикой природы, крупные массивы которой сохраняются даже на староосвоенных территориях, на периферии урбанизированных регионов, а не только в глубинке.

2) «Социальный капитализм стран Северной (в меньшей степени Средней) Европы, в меньшей степени других стран ЕЭС, Канады, Новой Зеландии и пр. Оба принципа одинаково развиты. Высокое потребительское давление, значительные усилия по рециклингу, экономии воды, энергии и пр. снижают темпы образования отходов. Общество не только предпринимает большие усилия по спасению «островов» дикой природы, оставшихся неразрушенными, но активно создаёт новые через экообустройство техногенных аналогов природных ландшафтов, экологическую реставрацию и пр.

3) Либеральный капитализм США, Австралии, Южной Кореи. Богатые страны с неразвитым первым и доминирующим вторым принципом обеспечения благами развития. Сюда же с оговорками относятся богатые нефтяные монархии Аравийского полуострова – Саудовская Аравия, ОАЭ, Катар, Кувейт. Максимум потребительского давления при максимуме производства отходов на единицу продукции или производственного усилия. В промышленно развитых странах этой группы – значительные усилия по спасению оставшихся «островов» дикой природы, но экообустройство антропогенно трансформированных природных ландшафтов развито плохо и/или неэффективно из-за специфики урбанизационных процессов.

4) Бедные страны «периферийного капитализма» (развивающиеся в третьем мире и бывшие промышленно развитые страны второго мира, деиндустриализировавшиеся после гибели социализма и перехода к рынку). При низком и очень низком потребительском давлении главная форма воздействия на биосферу – это разрушение дикой природы вследствие концентрации там «грязных» производств, экоопасных форм сельского хозяйства с высоким риском эрозии и большой пестицидной нагрузкой, ложной урбанизации и пр.

В модели используется модицифированный вариант HDI, названный авторами показателем благосостояния (Human Welfare Index, HWI). Это – приближение HDI, с учётом лишь переменных, используемых в World3, рассчитываемое как сумма индекса ожидаемой продолжительности жизни, показателя образования и индекса ВВП, делённая на три.

«Полученный в результате показатель благосостояния HWI возрастает с 0,2 (уровень 1900 г.) до 0,7 (уровень 2000 г.). Он достигает максимального значения 0,8 в самых успешных сценариях примерно в расчетном 2050 году. Значения 0,2, 0,7 и 0,8 соответствуют реальным индексом развития человеческого потенциала HDI в 1999 г. для Сьерра-Леоне, Ирана и республик Прибалтики соответственно. Значение показателя благосостояния человека HWI в 1999 г. очень близко подходит к реальному значению индекса развития человеческого потенциала HDI, рассчитанному Программой ООН по развитию для того же года: было получено значение 0,71 в среднем в мире».

Действительно, зависимость среднего HDI разных стран от величины «экологического следа» показывает антиэкологичность капиталистического развития («в сторону первого мира»). Всякий незначительный прирост HDI там требует очень сильного увеличения «следа» и, соответственно, нагрузки на биосферу. Иными словами, их производство больше разрушает природу, чем производит богатства и развивает инфраструктуру, нужную гражданам для образования, здравоохранения, транспорта и прочих социальных возможностей. У стран социализма – Куба, ГДР, ЧССР, СССР – решение тех же проблем развития «оплачено» меньшим экологическим ущербом; правда, и потребление здесь растёт медленней. Что непосредственно связано с преимущественным развитием в этих странах общественной инфраструктуры[103] для решения проблем образования, здравоохранения, транспорта и пр. сфер и её бесплатностью по сравнению с частными усилиями по приобретению того же самого на рынке как услуги[104].

Превзойден предел по сокращению биоразнообразия или нет, мы не знаем, поскольку не знаем, все ли виды, устойчиво существующие на данной территории, необходимы для «работы» соответствующих ценозов, или выпадение части из них пройдёт нечувствительно для экосистемных процессов? И если да, то какова эта часть? Однако учитывая сокращение территорий природных биомов, давно уже вышедшее за пределы, за которыми начинается их неспособность восстанавливаться, «репарировать» нарушения и запускаются «контуры разрушения», можно считать, что уже слишком много видов, необходимых для этой устойчивости, вымерло, стало угрожаемыми или резко сократило численность. Тем более что для каждого таксона растений или животных число его видов, устойчиво существующих на территории некоторого биома, связано известной зависимостью «виды-площадь» (это прямая в логарифмических координатах).

Чем быстрей сокращается площадь природных биомов, тем больше видов вымрет сразу, особенно эндемичных. Чем сильней фрагментирована оставшаяся часть, тем больше видов вымрет немного погодя в возникающих «островах» от островного эффекта (это т.н. отложенное вымирание). Что косвенно подтверждается темпами антропогенного вымирания, на 6 порядков превышающих скорость вымирания в экосистемных кризисах геологического прошлого — при том что сейчас вымирание видов не сопровождается сопоставимым увеличением темпов видообразования, как тогда.

Продолжение следует

 

 Примечания:

[66]См. Gary Gardner, 1996. Shrinking Fields: Cropland Loss in a World of Eight Billion // Worldwatch Paper 131. Washington, DC: Worldwatch Institute. 62 р.

[67] См. «Пашни Земли».

[68] См. Sara J. Sherr, 1999. Soil degradation: A threat to developing-Country Food Security by 2020?// IFPRI Discussion Paper, V.27. Washington DC: IFPRI, February 1999. P.51.

[69] Рис. 6-20 из: Н.Н.Марфенин. Концепция «устойчивого развития» в развитии// Россия в окружающем мире: 2002. Аналитический ежегодник. М.: изд-во МНЭПУ, 2002. С.144-176

[70] Особенно высок этот риск при выращивании хлопчатника и других технических культур. Его удалось существенно снизить после открытия в СССР способов промывки засолённых земель с восстановлением их продуктивности, впервые предложенный при выращивании хлопчатника в Муганской степи Азербайджанской ССР. См. П.А.Полад-заде. Вода животворящая. Записки профессионала. М.: ЧеРо, 2006. 238 с.

[71]Oldeman L.R., 1994. The Global Extent of Soil Degradation//Soil Resilience and Sustainable Land Use. Eds. Greenland D. J., Szaboles T. Wallingford, UK: Commonwealth Agricultural Bureau International. См.также Global Assessment of Human-induced Soil Degradation (GLASOD)

[72] World Resources 1998-1999. WRI. P.157.

[73]не только в третьем мире, но и, например, в США.

[74] Что хорошо видно при прогоне сценария модели World-3, отличающегося от стандартного удвоенным запасом ресурсов.  «Если в системе вдвое больше невозобновимых ресурсов, чем мы предположили в Сценарии 1, и если разработки в ресурсодобывающих технологиях позволят отодвинуть момент, когда цены на добычу начнут расти, то промышленность сможет развиваться дополнительно 20 лет. Численность населения достигнет максимального значения около 8 млрд. чел. в 2040 г., при этом уровень потребления будет гораздо выше. Однако уровень загрязнения станет огромным (кривая даже выходит за пределы диаграммы), что приведет к уменьшению урожайности и потребует огромных инвестиций в сельское хозяйство. В конце концов численность населения падает, поскольку продовольствия недостаточно, а высокий уровень загрязнения оказывает негативное воздействие на здоровье людей» (с.196). Иными словами, удвоение запасов ресурсов удлиняет период бескризисного развития не вдвое по сравнению с таковым стандартного сценария (там это – весь ХХ век и половина ХХIго), а всего лишь на 20 лет, за которые ситуация ещё и становится качественно хуже, чем в стандартном сценарии.

[75] Sara J. Scherr, 1999, op.cit.

[76] См. Кулаева О.Н., 2000. Карликовые мутанты и их роль в «зелёной революции// Соросовский образовательный журнал. Т.6. №8. С.18-23.

[77] Соколов В.А., 2002. Будет ли следующая «зелёная революция»?// Вавиловский журнал генетики и селекции. №19.

[78]“The green revolution has won a temporary success in man’s war against hunger and deprivation; it has given man a breathing space”. Н.Борлоуг, 2001. «Зелёная революция: вчера, сегодня, завтра»// Экология и жизнь. №4.

[79] См. Зерновой кризис при производстве мяса в СССР

[80] См. таблицу из: Сафаров М.Г., 2001. Гербициды: 2,4-Д// Соросовский образовательный журнал. 2001. №9

[81] « Higgins, G.M., Kassam A.H. Naiken L. Fischer G. & Shah M.M., 1983, Potential Population Supporting Capacities of Lands in the Developing World (Rome: FAO). Выводы этого технического исследования подведены в нетехническом отчете: Paul Harrison, Land, Food, and People (Rome: FAO, 1984). Множитель 16 основан на крайне оптимистичных предположениях и применяется только к развивающимся странам, в которых на данный момент урожайность низка. Организация FAO не проводила подобных исследований для земель в промышленно развитых странах» (с.318).

Понятно, что главное препятствие здесь – это зависимое развитие, выгодное развитым странам «первого мира» (ими установленное напрямую, и/или через пресечение попыток избавиться от зависимости с опорой на «их сукиных сынов») и консервирующее отсталость в «третьем мире». В этом случае сложившееся разделение труда превращает страну в плантацию товарных монокультур, вроде арахиса, кофе, сизаля, пастбище крупного рогатого скота и пр., а прочее продовольствие, и в первую очередь зерновые, приходится покупать на рынке на деньги, заработанные экспортом. Здесь ускоренная эрозия почвы и периодические нехватки продовольствия становятся нормой, ибо ухудшения конъюнктуры цен на экспортную монокультуру владельцы плантаций компенсируют более интенсивной эксплуатацией земли с понятными последствиями.

Там, где этого препятствия нет, рационализация с/х производства, с активным внедрением передовых технологий быстро превращает традиционных импортёров зерна и других видов продовольствия в экспортёров. Так произошло в странах Европы в конце 1970-х; сейчас там перепроизводство с/х продукции, так что фермерам доплачивают за неиспользование земли. Среди прочего это позволило не только сохранить оставшиеся «острова» природных ландшафтов, но и увеличивать их территории за счёт превращения бывших с/х земель в леса (посадками) и болота (обводнением) в ходе экологической реставрации.

[82] Самый важный момент – невозможность заменить сельскохозяйственное производство чем-то независимым от почвы и её плодородия. «Объемы продовольствия, которые способно дать нам море, еще более ограниченные, чем продовольствие, которое дают земли, и тем очевиднее выход за пределы устойчивости в этой отрасли. Фантастические предположения о том, что продовольствие можно будет получать без использования земель — аквакультуры, биотехнологии и выращивание культур в цистернах и тенках — реализовать еще сложнее, чем получение продовольствия от других источников, поскольку затраты энергии и капитала на них огромны, равно как и объемы производимых отходов. Производство продовольствия не на основе земель и фотосинтеза за счет энергии солнца будет еще более неустойчивым, чем существующие сельскохозяйственные системы».

[83] См. Сравнение с/х СССР-США: метод почвенно-климатических аналогий.

[84] См. Керженцев А.С., Кузьменчук Ю.А., 2009. Другой Земли у нас нет// Вестник РАН. №4. С.312-319.

[85] Из: Ч.Ревелль, П.Ревелль. Среда нашего обитания. Т.1. Народонаселение и пищевые ресурсы. М.: Мир, 1994. 523 с.

[86] Частным случаем чего выступает закономерность, которую Адам Смит выдвигал против «законов Мальтуса», окончательно подтверждённая в наши дни: рабочие руки, как всякий иной товар, производятся на рынок в соответствии с колебаниями спроса и предложения. Поэтому рождаемость в обществе Х и слое У завтра задана сегодняшними затратами на создание рабочих мест в данной экономике для выходцев из разных групп сообразно местному социальному расслоению – чем выше затраты, тем ниже рождаемость. См. подробнее лекцию 6.

[87]сосредоточенных в основном в третьем мире, но не только – значительная часть населения США нуждается в субсидировании продуктов питания, без которого будет голодать, часть голодает и посейчас.

[88] Гарднер, ibid., табл. 7-2, 7-3. Именно его образ жизни с культурой потребления мы видим в кино и на телеэкране, причём в первую очередь быт и потребление, а не труд и творчество, что стимулирует бедных во всём мире стремиться к тому же самому. Важно, что в советском кино и ТВ (как и в прочих соцстранах), где труд, творчество и борьба резко преобладали над бытом, частной жизнью, демонстрацией потребления и пр., последнее было много экологичней. Особенно в отношениях расхода материалов на тару/упаковку (одноразовые пакеты, бутылки и пр. зло вовсе отсутствовали), и затрат на рекламу, в развитых странах давно уже ставших чудовищными.

[89] См. А. Марголина, 2009. Высокая цена дешевого мяса // Экология и жизнь». № 5. http://elementy.ru/lib/430848

[90] Е.В.Смирнова, ibid. C.6.

[91] См. Dams and Development: A New Framework for Decision-Making. London: Earthscan, 2000 — итоговый отчет комиссии по дамбам (World Commission on Dams) ЮНЕП.

[92] В развивающихся странах лишь один человек из шести имеет доступ к чистой воде, а 80% патологий и заболеваний в той или иной мере связано с нехваткой чистой воды. См. Илья Ульянов. Учёные обеспокоены нехваткой пресной воды на планете.

[93] Животноводство в этом плане ещё расточительней, особенно при стойловом содержании. См. Эльвира Кошкина. Животноводство сокращает запасы пресной воды.

[94] Вот как это уничтожение выглядит непосредственно.

[95] При осушении болот в Мещёрской низменности соотношение фрагментированных участков к осушенным составляло 2-3, при прохождении драгой донных сообществ 1,5-3 и пр. см. Очагов Д.М., Райнен Р., Бутовский Р.О и др. Экологические сети и сохранение биоразнообразия Центральной России. Исследование на примере торфяных болот Петушинского района. М.: ВНИИприроды, 2000. 80 с. Бутовский Р.О., Райнен Р., Очагов Д.М. и др. Сохранение природы торфяных болот Центральной и Северной Мещеры. М. 2001, 120 с.  Мелик-Багдасаров Е.М., Очагов Д.М. Сколько болот осталось в Мещере // Экологический вестник Московского региона. 2002. № 2. С. 74-88.

[96]неточный перевод, надо — «краевому эффекту». В терминологическом плане правильно различать благоприятный опушечный эффект в пограничной зоне естественных лесных и т.п. массивов, у которых эта самая естественная опушка с иной структурой ценоза, с хорошо развитыми кустарниковыми «кулисами» и пр. есть, и неблагоприятный краевой эффект в лесных, луговых, болотных фрагментах. Последние со всех сторон «очерчены» чёткими антропогенными границами, а помянутая опушка либо не сформирована, либо разрежена и «продырявлена» мощной сетью антропогенных нарушений, развивающихся в краевой зоне.

[97]только в том случае, если тропический лес останется ненарушенным». Всякое нарушение, особенно долговременное, вроде гарей, вырубок, участков деревьев, ослабленных засухой и пр., немедленно начинает «нагревать» атмосферу. А поскольку процесс нарушения в амазонском бассейне обладает большей мощностью, чем микроэволюция древесного яруса, благоприятный прогноз не сбудется.

[98]при плановой экономике советского образца было иначе (пп.1-5), при рыночной ситуация сменилась на противоположную – доминирует экспорт круглого леса за границу. Другой пример – в последние месяцы существования ГДР природоохранники смогли включить 14 старовозрастных лесных массивов в список ООПТ. Иными словами, эти леса при плановой экономике ГДР сохраняли малонарушенность без специального режима особо охраняемой природной территории, в рыночной экономике же без него гарантированно деградировали. Природоохранники это понимали и спешили опередить аншлюс.

[99]См. с.107-108.

[100] Как известно, бизнесмен всегда коррумпированней госслужащего (даже бюрократа-чиновника), поскольку у него единственная мотивация — жажда наживы, общее благо и даже долговременный выигрыш для него присутствуют где-то вдали и сбоку, и только лишь под давлением общества. Напротив, в нормальном обществе чиновник — это гражданский офицер, у него идеал — служение стране,»сначала думай о родине а потом о себе» и т.д. (также как у учёных — служение истине). И чем крупнее компания, тем опаснее она в коррупционном плане – больше соответствующих предложений и на большую сумму. Как устранение такой социальной язвы, как проституция, требует криминализации клиентов (вместе с притоносодержателями и сутенёрами, разумеется), а не проституток, так и борьба с коррупцией требует больше регулировать бизнес-деятельность, чтобы уклонялась от компенсации экологического и социального риска, «производимого» им при извлечении прибыли, нежели контролировать чиновников.

[101] См. WSFSD. Our Forest – Our Future.

[102] См. Блокада сделала кубинцев здоровее.

[103] Недоразвитие этой инфраструктуры в богатых странах, вроде нефтяных монархий Залива, рождает специфические проблемы.

[104]См. Какая система образования нам нужна?