За пределами роста-1

Print PDF

 

Аннотация. Описаны знаменитые модели «пределов роста» Денниса и Донеллы Медоуз, исходя из которых предсказан глобальный экономический кризис. Показана состоятельность модели, соответствие предсказанных в ней тенденций динамики реальному ходу событий. Описано рождение термина «устойчивое развитие», связанные с ним надежды и причины, по которым они остались пустыми.

Давно хочу написать про модель пределов роста и её великого автора – Денниса Медоуза, с которым мне и коллеге Филимонову посчастливилось встретиться и довольно долго общаться, после его доклада в МГУ в 2006-м.

«Пределы роста» и рождение «устойчивого развития»

Три варианта модели (World3[1], World3-91 и World3-3), были созданы в начале 70-х, 90-х и 2000-х гг. Каждому  посвящена увлекательная научно-популярная книга («Пределы роста», «За пределами роста» и «Пределы роста: 30 лет спустя[2]»).

Они развивали идеи моделей мировой динамики World1 и World2 своего учителя, профессора MIT Джея Форрестера, создавшего метод системно-динамического моделирования. «World1 была прототипом, созданным в ответ на запрос Римского клуба по взаимосвязям в глобальной системе различных тенденций и проблем. «Модель World2 была заключительной официально документированной работой Форрестера, она описана в его книге «Системная динамика» (см.также его «Динамику развития города» М.: Мир, 1974. 281 с.). Модель World3 — развитие модели World2 в результате проекта «глобальных угроз человечеству», заказанного Римским клубом и проведённого на деньги Фонда Фольсвагена, $250000. Сумма ничтожная для результата, перевернувшего полностью общественные настроения в развитых странах, особенно в сопоставлении с общими затратами США на НИОКР (тем более на вооружения)… В сравнении с предшественниками, здесь переработаны структура модели и существенно расширена статистическая база данных. Профессор Форрестер был духовным отцом модели World3 и методов системной динамики, на которых она основана» (C.315).

Прогнозы модели стали первым Докладом Римскому Клубу. Дальше доклады пошли ежегодно по актуальным проблемам мирового развития, охраны окружающей среды, прогресса технологий и пр. Первый вариант World3 отражает ситуацию конца 60-х, когда ещё можно было, «затормозив» ниже линии предела, сохранить экологическую устойчивость. Второй – конца 1980-х, когда эта благоприятная возможность была упущена, выход за пределы стал реальностью, но согласованными усилиями всех стран ситуацию можно было ввести в рамки.

Смысл «устойчивого развития»

Именно тогда родился[3] термин «устойчивое развитие», отражавший надежду на это «введение». Устойчивое общество «удовлетворяет свои потребности, не лишая будущие поколения возможности удовлетворять их собственные нужды». Точней всего не русский или английский (sustainable development), а немецкий вариант термина (nachhaltige Entwicklung), т.е. развитие «продолжающееся», могущее длиться и дальше, потенциально бесконечно. Что чётко указывает на требование оставить нашим потомкам не меньше ресурсов, чем пользуемся мы сегодня (включая биологическое разнообразие и «услуги» естественных экосистем[4]) и запрет перекладывать на них экологический риск, созданный современными производствами и бытом.

Третий вариант модели отражает ситуацию развития за пределами, с начавшимся их разрушением (эрозия экологической ёмкости биосферы), когда ещё декада-другая, и будет совсем поздно, другой мир, вполне возможный в 70-х, останется нереализованным даже в усечённом виде, а человечество отбрасывается далеко назад – где-то к раннему капитализму 16-17 века.

Этот глобальный экологический кризис и описан в модели. Авторы используют слово «коллапс», в смысле невосстановимого разрушения урбанистической и промышленной структуры человечества, развившейся за 400-500 последних лет. Оно необратимо, в отличие от обратимого падения численности популяции и с/х производства (также происходящем в стандартном сценарии), которое восстанавливается к 2200 году, если верхним пределом прогноза поставить эту дату.

Согласно модели, кризис гарантирован в случае, если мировая капиталистическая экономика в следующие годы (1975[5]-2050 гг.) развивается по стандартному сценарию – то есть продолжает «бизнес как всегда», полагаясь на рынок и технологии – что вторые решат любую проблему, а первый адекватно отрегулирует, какие проблемы в каком порядке решать. Здесь тенденции предшествующего периода промышленного развития и природопользования просто продолжаются в будущее. Соответственно рост как количественное (причём экспоненциальное) увеличение значимых компонентов системы – потребления индивидов, индустриального капитала, населения и всего прочего – резко превалирует над развитием[6].

Сценарии модели и их соответствие реальной динамике

Этот стандартный сценарий  крайне малоприятен.

 

 

Экспоненциальный рост показателей развития популяции[7] вдруг сменяется быстрым спадом, тем самым коллапсом. «Вдруг» коллапс приходит потому, что наша интуиция, основанная  на линейной экстраполяции и «продлении» текущей ситуации в будущее, отказывается прогнозировать столь резкий перелом. О чём интересно написано в «Логике неудачи» Дитриха Дёрнера.

Первоначальные выводы Медоузов поддерживались следующими вариантами моделей, лишь корректируясь и уточняясь. Действительно, реальное развитие мира хорошо соответствовало прогнозу, а невязки происходили под действием тех же факторов (запаздывание и искажение сигнала), что существенны и в самой модели.

Грэм Тёрнер сравнил прогнозы модели World3 начала 1970-х гг. с реальным ходом развития до 2000 года. Получилось хорошее соответствие со стандартным сценарием, когда развитие идёт по схеме «бизнес как всегда», что означает коллапс в середине 21 века. Видно что авторы, бывшие тогда мальтузианцами, недооценили демографический переход, с одной стороны, и рост потребления, с другой. Также они переоценили истощение невозобновимых ресурсов, с одной стороны, рост грамотности и прочих «вложений в человека», с другой, а вот развитие производства и выбросы загрязнений с последствиями прогнозировали точно. Также показано несоответствие реального развития мира со сценариями, в которых растущие экологические проблемы, в первую очередь загрязнение и падение плодородия почв решались через прогресс технологий и/или изменения в поведении людей, осознавших опасность кризиса. Как ни надеялись авторы на эти последние, надо систему менять – в какую сторону, явствует из их данных. См. рисунок реального развития vs спрогнозированное Медоузами, сделанный к статье С.И.Плеханова про солнечную энергетику в «Химии и жизни» (рис.2)

 

 

«Тем, кто больше уважает цифры, мы можем сообщить: итоговые сценарии модели World3 оказались на удивление точными – прошедшие 30 лет подтвердили это. Численность населения в 2000 году – порядка 6 млрд.чел. в сравнении с 3.9 млрд. в 1972 г. – оказалась именно такой, какой мы её рассчитывали по модели World3 в 1972 г. Больше того, сценарий, показывавший рост мирового производства продовольствия (с 1.8 млрд. т в год в зерновом эквиваленте в 1972 г. до 3 млрд. т в 2000 г.) практически совпал с реальными цифрами» (С.24).

Это значит, что модель состоятельна: её предположения и сделанные заключения актуальны и сегодня (критики же утверждали их абсурдность). В первую очередь эти:

«1. Мировая экономика использует множество ключевых ресурсов и образует отходы со скоростями, которые не являются устойчивыми. Источники постепенно истощаются. Истоки заполняются, а в некоторых случаях уже переполнены. Большинство существующих сегодня потоков в таких масштабах поддерживать продолжительное время невозможно, и тем более нельзя сделать это, если они ещё возрастут. Мы ожидаем, что уже в этом столетии многие из них достигнут максимума, а затем придут в упадок.

2. Такие высокие уровни потребления вовсе не являются необходимыми. Технические и организационные изменения, а также изменения в схемах распределения могут радикально уменьшить эти потоки, поддержав на том же уровне или даже увеличив среднестатистическое качество жизни населения мира.

3. Антропогенная нагрузка на окружающую среду уже превышает уровни устойчивости, её невозможно сохранить такой высокой в течение жизни более одного поколений. И тогда наступят негативные последствия, которые ухудшат здоровье человека, а экономика придёт в упадок.

4. Истинная цена сырья непрерывно растёт» (С.82-83).

«Экологический след» и его использование в модели

В результате ещё в 2002 г. автор концепции «экологического следа»[8] Матис Вакернагель определил, что человечество расходует на 20% больше ресурсов, чем необходимо для самоподдержания. В том числе на рубеже 21 века ему требуется на 20% больше земель, чем располагает планета земля, т.е. выход мирового хозяйства за пределы составил 20%. См. статью об этом Германа Дэйли – экономиста, впервые задумавшегося над тем, какие институты могут поддерживать экологически устойчивую экономику, в New Scientist от 16 октября 2008 г.

Варьированием параметров модели можно найти и другие сценарии, с другим протеканием кризиса, и вовсе устойчивые. Их анализ показывает, какая перестройка необходима (и какой она быть не может точно), чтобы уйти от кризиса к экологической устойчивости, о чём ниже. Я даю студентам в качестве самостоятельного задания поиграться с параметрами модели Медоуза, чтобы путём изменения комбинации параметров и отбора всё больше приближающихся к устойчивости комбинаций уйти от кризисной траектории и выйти на траекторию устойчивого развития. Вот она (рис.3)

 

 

Это так называемый сценарий нулевого роста. В этом случае после подъёма как на рисунке выше все кривые выходят на плато без снижения, т.е. без потери результатов предшествующего развития. Это касается как кривых валовой производительности моделируемой социально-экономической системы (выпуск промышленной продукции, население, запас минеральных ресурсов, производство продуктов питания, уровень загрязнений) так и кривых динамики качества жизни (душевое производство продуктов питания, промтоваров, услуг + продолжительность жизни).

Условия экологической устойчивости

Что совпадает с определением устойчивого развития – удовлетворять свои потребности, не перекладывая «производимый» экологический риск на потомков, а компенсируя наносимый экологический ущерб прямо сегодня, и не уменьшая ресурсные возможности следующих поколений. То есть требуется соответствие трём условиям устойчивости Германа Дейли[9].

1). Темпы использования возобновимых ресурсов не должна превышать темпов их естественного восстановления. Так, лес используется неустойчиво, если оставшейся части недостаточно, чтобы восстановить вырубленное, с учётом частоты рубок.

Поскольку ресурс «восстанавливают» естественные экосистемы[10], а их восстановительная способность падает при нарушении, последнее не должно превышать некоторых пределов по площади и скорости разрастания «пятен»[11]. Подчеркну, что естественное возобновление любого ресурса, скажем, леса, рыбы или чистой воды, требует времени. Так что слишком быстрый рост потребления, превышающий некоторый предел, превращает потенциально возобновимый ресурс в невозобновимый;

2). Скорости использования невозобновимых ресурсов не должны превышать скорости перехода к замещающим их аналогам на основе других, возобновимых ресурсов. Запасы урана, фосфоритов или артезианских вод расходуются устойчиво, если часть доходов от этого инвестируется в развитие аналогичного производства, использующего замещающий возобновимый ресурс, чтобы к моменту исчерпания второе было готово первое заменить. Например, чтобы возобновимая энергетика могла заменить углеводородную к моменту, когда «нефть кончится».

3) Темпы продуцирования загрязнений должны быть не выше темпов процессов их самоочищения естественными экосистемами. Поскольку антропогенное преобразование экосистем снижает их способность к очистке загрязнений, всякий рост производства отходов требует экологической компенсации в форме опережающего роста восстановления естественных экосистем, в форме лесопосадок и т.п. мер экологической реставрации[12]».

Все сценарии нулевого роста, с выходом кривых валового производства и качества жизни рис.1-3 на плато, приближаются к этому идеалу, почему они есть искомое nachhaltige Entwicklung. Ресурсы системы вкладываются лишь в качественную модернизацию структуры системы и изменения в жизни включённых в неё индивидов, без роста объёмов производства и потребления, т.е. антропогенный пресс на биосферу стабилизируется на уровне, совместимом с воспроизводством её биомов, а значит, и наших ресурсов.

Тогда можно ожидать, что успевают «затягиваться» мозаики нарушений природных биомов, производимые человеком на всех стадиях антропогенной эксплуатации – при добыче ресурсов, изготовлении из них полезных вещей, в транспортировке сырья, полуфабрикатов и комплектующих, при выбросе массы отходов на каждой из этих стадий[13], и на досуге, в процессе рекреации. Человек ведь не может просто изъять ресурс из эксплуатируемого (а тем более возделываемого) ландшафта – дичь, лес, зерно и т.д., ведь последний основан на приросте продуктивности, достигаемой при умеренном нарушении[14]. Отсюда процессы эксплуатации, возделывания и изъятия создают в производящем ландшафте сеть (или мозаику) «пятен» нарушений, последствия которых более существенны (и тяжелы), чем само изъятие человеком «урожая» из популяций ресурсных видов. Вместе с экономическими причинами и системными изъянами нынешней (капиталистической) мир-экономики, авторский анализ которых мы перескажем ниже, оба этих процесса гарантировано выведут интенсивность эксплуатации за предельный уровень[15].

Напротив, в стандартном сценарии после выхода за пределы коллапс наступает не столько из-за истощения ресурсов, сколько из-за переполнения стоков при одновременном разрушении этих пределов, что снижает и экологическую ёмкость, и самоочистительную способность биосферы.

И наоборот: кризис наступает из-за того, что отходов выбрасывается больше, чем успевает очистить природа и регенерировать в ресурсы человек при поддержке «экологических услуг» природных биомов. Вся компьютерная популяция (как люди-потребители товаров, так и владельцы капиталов – организаторы производства) в силу «экономического способа мышления» чем дальше, тем больше экономят на вложениях в регенерацию ресурсов и стараются отложить очистку отходов на завтра, лучше на послезавтра.

Тем самым экологический риск, «производимый» одновременно с полезными вещами на каждой из стадий цепочки «добыча ресурсов – транспортировка – изготовление материалов и комплектующих – транспортировка – изготовление собственно потребляемых вещей – транспортировка» перекладывается на следующие поколения. Поэтому риски накапливаются и не суммируются, а мультиплицируются; развитие же представляет собой «проедание капитала» (созданного природой), максимизирующее немедленный выигрыш[16], а не «жизнь на проценты», ориентированную на долгосрочную устойчивость.

Плюс в пятнах нарушений, созданных человеческой эксплуатацией разных экосистем и/или размещением в них отходов производства[17], парализуются отрицательные обратные связи восстановительных сукцессий, но запускаются «контуры разрушения» — положительные обратные связи, способствующие ещё большему нарушению, как только обилие этих «пятен» превысит некий предел[18]. Суммирование этих процессов «выхода за флажки» по всем видам ресурсов и всем территориям (или ландшафтам, природным биомам), с их взаимодействием и мультипликацией есть тот глобальный экологический кризис, который переживаем сегодня и в который мы втянуты с 1970-80-х гг.

Капитализм как источник экологического кризиса

Отсюда экологический кризис, моделируемый в World3, произойдёт и в системе с бесконечными ресурсами (но конечной площадью биосферы и конечной скоростью восстановления сообществ после нарушений, вызванных человеческой эксплуатацией), вследствие нарастающего «утопления в отходах», что, в свою очередь, вызовет деградацию продуктивной способности биосферы и её «экологических услуг». Кризис вызван не недостаточностью ресурсов самой по себе, но подрывом экологической ёмкости живого покрова планеты по той же схеме, по какой промысел, управляемый рынком, гарантированно подрывает рыбные запасы. Здесь очевидна роль капитализма как общественного строя, основанного на частной собственности на средства производства, рыночной экономике и свободе предпринимательства.

Особенно в его нынешнем глобальном варианте, когда в каждой потребляемой вещи разные компоненты и составляющие сделаны в разных странах, разбросанных по всему земному шару, то же с добычей сырья. Это предполагает интенсивные перевозки сырья, материалов, запчастей, комплектующих, готовых изделий – всего, чем торгуют на рынке, до рабсилы включительно, на значительные расстояния.

«[Пишущая] Машинка, которой я сейчас пользуюсь, возможно состоит из деталей, изготовленных из Алюминия Ямайки или Суринама, железа Швеции, магния Чехословакии, марганца Габона, хрома Родезии, ванадия Советского Союза, цинка Перу, никеля Новой Каледонии, меди Чили, олова Малайзии, ниобия Нигерии, кобальта Заира, свинца Югославии, молибдена Канады, мышьяка Франции, тантала Бразилии, сурьмы ЮАР, серебра Мексики и деталей, содержащих следы других металлов со всего света. Вполне возможно, что эмаль содержит титан Норвегии, пластмасса сделана из нефти Ближнего Востока, переработанной с помощью американских редкоземельных катализаторов, и хлора, извлекаемого вместе с испанской ртутью. Формовочная смесь прибыла с австралийского побережья, в обрабатывающих станках использовался китайский вольфрам, а уголь добывался в Руре. И кто-то может сказать, что для выпуска «конечного продукта» потребовалось слишком много скандинавских елей». («За пределами роста», с.97).

Естественным образом это ведёт к дополнительным затратам энергии, выбросам загрязнений, потерям готовых изделий, превращающихся в отходы немедленно, а не по прошествии времени пользования.

Вот хороший пример – океанологи для прослеживания течений вместо классических бутылок с записками давно уже пользуются товарами, смытыми при перевозках, скажем, из восточной Азии в США. Один раз это были грошовые резиновые утята, совершившие путешествие через Берингов пролив и вокруг канадской Арктики (рис.4)[19].

 

 

В следующем году для аналогичной задачи океанологам послужили кроссовки фирмы «Найк» и пр.

Ещё показательный пример – китайская переработка рыбы, идущей на приготовление филе вторичной заморозки. «Из Норвегии часть трески возвращается в Россию, но уже как импортируемая норвежская рыба. Судьба другой части пойманной в Баренцевом море трески еще более удивительна. Ее везут… в Китай. Рабочая сила в Китае дешева, организация труда эффективна, поэтому выгодно привозить за тысячи километров замороженные тушки, размораживать их, готовить из них филе, снова замораживать и отправлять в обратный путь. Китай постоянно увеличивает экспорт филе вторичной заморозки. Конечно, в эту группу продуктов входит не только и не столько треска: тут и минтай, и хек, и другие рыбы (Рис.11). Понятно, что китайская переработка — это своего рода «насос», который выкачивает ресурсы из Мирового океана[20].»

Всё это хорошо иллюстрирует разные аспекты экоопасности современной глобальной экономики:

– и в связи с интенсивностью перевозок, загрязнение от которых, вместе с пластиковым мусором, смытым с берегов, уже образовало «мусорные острова» значительной площади в районах циклических течений в центре Тихого океана, в Саргассовом море и пр.. Аналогичные «острова» образуются «на задворках» известных курортов, вроде Мальдивов. Владельцы роскошных отелей не желают вкладываться в индустрию переработки, и послушные им власти просто пересыпают мусор на один из необитаемых островов или отвозят куда подальше в океан.

— и в связи с неадекватной ценой углеводородного топлива, отрицающая пословицу «За морем телушка полушка да рупь перевоз»,

— и в связи с экономикой США, средний потребитель в которой неспособен прожить без дешёвых китайских товаров.

Социально-экономические механизмы, определяющие негативную динамику системы

Как отмечают авторы, во всех кризисных сценариях критически важной оказывается не нехватка ресурсов (они всегда остаются), но неспособность системы справиться с ситуацией: Как пишут авторы, «В большинстве прогонов модели World3, включая те, что мы не приводим в книге, мировая система нисколько е исчерпывала тот или иной ресурс полностью – это касается и земель, и продовольствия, и ресурсов, и способности среды поглощать загрязнения. Заканчивался не сам ресурс, а способность мира справиться с изменившейся ситуацией» (С.246).

Единственное и самое важное исключение – это биоразнообразие, видовое и ценотическое, «заканчивающееся» под антропогенным давлением полностью и необратимо. Начав с истребления мегафауны в плейстоценовом перепромысле и заканчивая такой трансформацией ландшафта в развитых странах, что неустойчивыми и склонными к вымиранию делаются обычные виды, с уничтожением целых биомов вследствие сокращения площади, фрагментации и пр[21].

Ключевая роль в этом процессе международной торговли и других составляющих глобального капитализма общеизвестна. Из «злой четвёрки» факторов, способствующих вымиранию, по Джареду Даймонду (утрата местообитаний, их антропогенная фрагментация, вызывающая «островной эффект», цепи вымирания, связанные с биоценотическими отношениями разных видов, и «перемешивание биоты», когда местные виды страдают, а сообщества разрушаются вследствие появления агрессивных интродуцентов) они определяют и/ или усиливают три.

Обманутые надежды

Родившись, «устойчивое развитие» вызвало большие надежды. В его рамках в 1992 году разные страны с помпой приняли в Рио «Повестку дня на 21 век», и национальные программы перехода к экологической устойчивости  своих территорий, но всё так и осталось на бумаге и/или на словах[22]. Сейчас видно, что эта возможность полностью упущена, 20 лет после Рио прошли впустую. Человечество не только не вернулось к пределам, но движется по кризисной траектории быстрей, чем предполагалось в модели (в т.ч больше выбрасывает загрязнений и больше производит отходов). Чем это закончится, недавно смоделировали в NASA, подтвердив выводы всех вариантов модели о коллапсе, грозящем капиталистической цивилизации при продолжении  «бизнеса как всегда». Между прочим, впервые об этом писали Сидней и Беатриса Вебб в одноимённой книге аж в 1924 году, задолго до «Пределов роста».

В то же время по всем позициям «Повестки…» (экономия воды и энергии, переработка отходов, сохранение биоразнообразия и пр.) достигнуты важные частные успехи, дающие принципиальные решения такого рода проблем. Проведены исследования, установившие причины проблемы, её порождающие механизмы, влияющие параметры природного и общественного контекста и пр. (что часто бывает непросто – вид может вымереть раньше, чем исследователи поймут факторы уязвимости, на которые надо обращать внимание при охране). Для всего спектра таких проблем «с понятной этиологией» созданы и опробованы технологии, необходимые для решения проблемы. Наконец, появились общественные силы, от отдельных исследователей до партий и движений, готовые эти проблемы решать.

То есть довольно давно найдены и решения проблем, есть люди, и целые движения, жизненно заинтересованные в их решении. Дело за малым — социальным влиянием, чтобы общество к ним «повернулось лицом» и начало регулярные действия в пользу устойчивого развития, хотя бы стало выполнять давно решённое. Как ниже увидим, главным препятствием к этому выступают не «эгоизм», «невежество людей» и прочая психология, а капитализм как общественный строй – частная собственность на средства производства, рыночная экономика и «свобода предпринимательства».

Именно он «не пускает» к устойчивости развития, ибо её не достичь без общественной собственности и плановости – и в развитии городов, и в территориальном распределении производственных мощностей, и в распределении ресурсов между разными сферами общественного производства. Причём главным критерием выбора одних, отвержения других вариантов плана оказывается долговременная устойчивость, в т.ч. экологическая, а не максимальная прибыльность вложений (лучше всего, если план составляется в ситуации, когда «торопиться некуда» и соревноваться ни с кем не надо, иначе усилится роль вторых критериев, а это опасно). То есть благо людей, заинтересованных в устойчивости жизни, уверенности в завтрашнем дне, в самореализации и мастерстве больше, чем в деньгах, здесь преобладают над интересами бизнеса. А общественная собственность на средства производства нужна для того, чтобы работодателем были не бизнесмены, а общество в целом, иначе придётся подлаживаться под интересы первых, — а они противоположны интересам людей.

 

«Неспособность справиться» с кризисом в современном мире

Вывод авторов (и прогноз модели) про «неспособность справиться» с развитием экологического кризиса в современном мире глобального капитализма[23] даёт яркую иллюстрацию к выводам авторов про «неспособность справиться». Скажем, здесь очень многие боятся истощения ресурсов, но не думают, что реальная проблема лежит в другом. Раз начавшись, оно стимулирует научно-технические поиски, вследствие которых люди меняют его на другой, непочатый, или совершенствуют технологию добычи. Поэтому при всех тревогах относительно их истощения[24] суммарные запасы ресурсов изменяются незначительно.

А вот устойчивость использования при таких переходах сильно снижается, плюс производится дополнительный экологический риск, и требуются излишние затраты на удержание качества среды обитания людей в социально-приемлемых параметрах.

Происходит это в силу процессов увеличения экологической «цены», которой оплачивается приращение эффективности производства (и лежащего в его основе ресурсопользования) после выхода за пределы[25]:

1. По мере достижения всё большего уровня жизни поезд потребления не только не тормозит, но лишь набирает скорость. В отличие от демографического перехода, «потребительского перехода» не происходит, хотя его ждали, надеялись, пытались приблизить, пропагандируя «экологически ответственное» (или «экологически дружественное») потребление.

«В 2003 году в США было больше частных автомобилей, чем зарегистрированных водителей, при этом высоким спросом пользовались спортивные модели, потребляющие большое количество бензина. Площадь новых зданий, построенных в 2002 году, стала на 38% больше, чем в 1975, несмотря на то, что среднее количество людей, проживающих в каждом доме, снизилось. Сами американцы тоже стали крупнее, причём настолько, что возникла целая индустрия с многомиллиардным оборотом, направленная на удовлетворение запросов «больших» американцев, обеспечивающая их негабаритной одеждой, особо прочной мебелью и даже безразмерными гробами[26]».

Тому же способствует индивидуализм; вместе с демографическими изменениями он уменьшает среднее число людей, составляющих домохозяйство. С его уменьшением душевое потребление ресурсов и выброс отходов растут. «[Во всём мире уменьшается численность] домохозяйств – число людей, живущих под одной крышей и имеющих общий быт (иногда и производство, если это крестьяне или ремесленники). В 1970-2000 гг. в развивающихся странах оно упало в среднем с 5.1 до 4.1, в промышленно развитых странах – с 5.5 до 3.2, притом что общее число домашних хозяйств выросло. В странах ЕС среднее число членов домохозяйства уменьшилось с 2.8 в 1980 г. до 2.4 в 2005 г; также стали всё чаще встречаться домохозяйства из одного человека или с одним из родителей и ребёнком (детьми).

Однако уменьшение численности домохозяйств увеличивает расточительность их быта. Чем меньше людей живёт под одной крышей, тем больше они потребляют воды и энергии в расчёте на 1 человека, производят больше отходов и требуют больше места для жизни. Так, каждый американец, живущий один, использует на 17% больше энергии на человека, чем совместно живущая пара[27]».

При этом в последние 30 лет рост потребления в развитых странах (включая «экологичные» страны ЕС) точно соответствовал процентам экономического роста. То же самое прогнозируется и на будущее (для ЕС до 2030 г. – 2.4% экономический рост и такой же рост потребления). Это значит, что даже богатые страны не готовы использовать прирастающее богатство на дополнительное сохранение дикой природы, безопасную утилизацию бытовых отходов, отказ от частного а/т в пользу общественного и другие проблемы социального целого – только на личные нужды.

Возникает вопрос – почему «потребительский переход» не случается на уровне общества, ведь на уровне индивидов внутренняя готовность к этому налицо? «Социологи отмечают, что ныне владение модным смартфоном у американских и германских подростков котируется выше, чем обладание ранее престижной машиной. Это подтверждает и статистика: в самой автомобилизованной стране — США идет устойчивое снижение числа заявок на получение водительских прав, особенно заметное среди подрастающего поколения. С 2005 года не растет и длина пути, пройденная средним американским автомобилем за год: почти десять лет она была равна примерно 3000 милям, а ведь в 1985 году составила всего 1750. В Великобритании такое же сокращение началось в 2006 году. Есть мнение, что это связано с переходом людей к работе на дому благодаря Интернету, и это прямо подтверждают опросы, в которых 46% молодых американцев предпочитают доступ к Интернету владению автомобилем. См. про «стокгольмский феномен» — реальный отказ скандинавской молодёжи от автомобилей…

Работать и учиться также следует рядом с домом, а международное перемещение студентов должно быть прекращено: системы виртуальной реальности и дистанционное образование сократят всевозможные путешествия. Особая роль в грядущих преобразованиях принадлежит трехмерным принтерам; они совершат подлинную революцию, обеспечивая занятость на местах, мелкосерийное производство запчастей и готовых изделий, причем подогнанных под конкретных потребителей продукции. Это позволит отказаться от перемещения товаров из одной точки земного шара в другую и соответственно сократит энергозатраты.

Вместо скоростных личных автомашин в таких локальных сообществах станут использовать общественные низкоскоростные устройства на электрической или мускульной тяге — мопеды, велосипеды. Они будут объединены в сеть с помощью всевозможных датчиков и подчиняться единому управлению, как для безопасности движения, так и для того, чтобы каждый мог найти себе транспортное средство. Вот как решают проблему в шведском городке Векшё[28]. В парковках под общественными зданиями стоят только общественные автомобили, не использующие ископаемого топлива. Каждый служащий, который добирается до работы на велосипеде или «зеленом» городском автобусе может забронировать такой автомобиль для дальнейшего путешествия. Опыты по внедрению электротранспорта с привычной для молодежи платой «за трафик» уже проводят такие ведущие компании, как «Даймлер» и «Пежо»[29].».

И «экологически обеспокоенные» граждане реально готовы экологизировать потребительское поведение – «голосуя деньгами», выбирать ту рыбу, пиломатериалы, машины и пр. продукцию, которая произведена с меньшим ущербом для дикой природы. Скажем, брать рыбу, выловленную без подрыва популяции и/или сетями, безопасными для морских птиц, черепах и тюленей, ездить в машинах, требующих меньше топлива и выбрасывающих меньше загрязнений, жить в «энергетически пассивных домах», брать пиломатериалы только из экологически сертифицированных лесов и пр.[30].

Авторы показывают, что проблема в положительной обратной связи, управляющей воспроизводством капитала – что денег, что машин и оборудования (стоимость, приносящая прибавочную стоимость, может предстать в любом материальном обличье). При капитализме более прибыльные производства и технологии получают больше всего инвестиций, отчего расширяют производство, делают больше товаров на продажу, чем ещё больше увеличивают прибыльность и т.д. Менее материало- и энергоёмкие производства, меньше выбрасывающие загрязнений или меньше вредящие дикой природе (второе – в условиях «экологичного потребления», обильно представленного сегодня в западных странах) снижают себестоимость, поэтому увеличивают прибыль, дальнейшее понятно.

Пусть бизнесмен, откликнувшись на запросы общества, внедряет новую «экологичную» модель … скажем, автомобиля «Пежо». Она даёт, условно, на 30% меньше загрязнений в выхлопе и жрёт на 30%  меньше бензина на километр. Когда он получит под этот проект инвестиции, на них перестроит / усовершенствует автозавод, выпустит все машины новой и «чистой» серии, продаст их и они поедут по улицам, суммарный выхлоп от них будет больше, а не меньше, чем от всех машин прежней, «грязной» серии. Тоже самое и с расходом топлива, и материалов на корпус и пр.

Такое происходит именно потому, что «экологичных машин» надо сделать больше, чем «грязных» до этого – и больше настолько, чтобы свою законную прибыль получил и банкир, и заводчик (или акционеры банка с заводом). Поскольку тот и другой заинтересованы в экспоненциальном росте прибыльности своих занятий, на каждом из производств «экологичных» машин или иных изделий делается больше ровно настолько, чем суммарный ущерб перевешивает экономию или пользу для окружающей среды. То есть системные принципы не просто пересиливают «души прекрасные порывы» индивидов, выступающих элементами системы, но обращают их в свою противоположность, как я разбирал в случае раздельного сбора мусора[31]. Это любимый пример Д.Медоуза, который на лекциях всегда привлекает внимание к важнейшему в системных связях: объединённые ими индивиды ведут себя совершенно иначе, чем изолированные — так, как предполагается структурой  связей, а не так, как им бы хотелось[32].

Всё это не считая «скрытого потребления» сырья при его добыче и экспорте. Вместе с глобальным процессом переноса производств в страны с «китайской ценой» рабсилы оно делает обобщения из «Цивилизации старьёвщика» крайне сомнительными на уровне общества, притом что на уровне индивидов – или локальных участков этого общества, как в Стокгольме-Ванкувере –  всё налицо.

То есть в другой системе – с плановой экономикой и общественной собственностью эти благие намерения людей были б реализованы точно в виде уменьшения потребительского давления на природу, заповедания сохранившихся малонарушенных территорий[33], создания «зелёного кольца» вокруг городов и пр. А здесь они оборачиваются противоположностью – ещё большей нагрузкой. Эти примеры показывают, что красивый афоризм Маркса, что прогресс при капитализме уподобляется «тому отвратительному языческому идолу, который не желал пить нектар иначе, как из черепа убитого», вполне справедлив и посейчас.

Плановая экономика здесь лучше рыночной тем, что её критерии – не прибыльность, а устойчивость производства (и воспроизводства рабочей силы). Соответственно, при сравнимой индустриальной, научной и урбанистической базе она растёт медленнее рыночной, поскольку затраты на регенерацию ресурсов (включая социальную инфраструктуру и рабочую силу) делаются одновременно с затратами на производство полезных вещей с участием этих ресурсов. При капитализме же — сильно потом, когда ситуация уже ухудшится настолько, что потребуются затраты и усилия многажды большие. См. подробнее ниже.

Поэтому суммарный выхлоп а/м в СССР-ГДР-ЧССР (существенный при определении загрязнённости города) был значительно меньше, чем в ЕС — поскольку были стимулы развивать общественный транспорт вместо частного. В развитых капстранах только сейчас, столкнувшись с тотальной автозависимостью городов, пытаются как-то сменить вектор развития в пользу общественного транспорта. По аналогичной причине пестицидная нагрузка в ГДР при сравнимой урожайности была существенно меньше, чем в ФРГ – как и внесение удобрений, как и разрушение природных местообитаний между полями. И нормы загрязнений в СССР определялись иначе – по требованию не-возникновения у работника хронического заболевания от соответствующей профвредности, а не острого, позволяющего обратиться в суд, как в США[34].

2. Рост объёмов ресурсопользования и рост потребления разных товаров сопровождается ростом производства отходов на единицу конечной продукции и/или единицу извлекаемого сырья. — на староосвоенных территориях и особенно в городах поддержание одной и той же степени чистоты основных сред обитания — воздуха, воды, почвы – требует всё больших затрат, от чего представляет собой как бы «бег на месте».

Это происходит потому, что по мере истощения богатых запасов ресурсов (руд металлов, нефтяных скважин, рыбных засов и пр.) приходится переходить ко всё более бедным. Соответственно, добыча одного и того же объёма руды, нефти и пр. требует всё больше энергии и сопровождается всё большим объёмом пустой породы, перемещаемой, отправляемой в отвал и пр. Одновременно требуются всё более мощные (тратящие больше топлива) экскаваторы, рыболовецкие суда и другие средства добычи ресурсов; та же закономерность относится к производственным мощностям, служащим  для их переработки, обогащения и пр.

Рис.5а для медной руды, добываемой в США, показывает, что содержание металла в ней непрерывно снижается. Скачок в 1930-е г. и некоторое повышение в 1980-е вызваны экономическими кризисами и закрытием шахт, ставших нерентабельными – работать продолжили только те, что добывали более бедную руду. То же самое верно для самых разных руд (рис.5б[35])

Падение среднего содержания сырья в медной руде с 8% до 3% резко увеличивает объёмы пустой породы в расчёте на т.готовой продукции. Падение ниже 3% увеличивает эти объёмы по экспоненте. Так, на месторождении Батт в Монтане среднее содержание меди в руде упало с 30% до 0.5%, и вместо 3 т. пустой породы на тонну меди приходится уже 200 т. отходов. Таблица 1 показывает среднемировые объёмы отходов, производимых при добыче 1 т. металла[36].

Таблица 1. Производство металлов и добыча руды, 1991 г.

Металл	Объём производства, т	Объём добычи руды, т.	Необходимо т. руды для добычи одной т.металла
Fe	571 млн.	1428 млн.	3
Cu	12,9 млн.	1418 млн.	110
Au	2245	741 млн.	303000
Zn	8 млн.	1600 млн.	200
Pb	2,98 млн.	119 млн.	40
Al	23.9 млн.	104 млн.	4
Mg	7.45 млн.	25 млн.	3
Ni	1.23 млн.	49 млн.	40
Sn	200000	20 млн.	100
W	31500	13 млн.	400

Из: Е.В.Смирнова, 2006. Потребление и окружающая среда // Информационный бюллетень НИАЦ «Экология и рациональное природопользование». Вып.3. С.5-23.

Перспективы истощения невозобновимых ресурсов видны на примере запасов газа. Если брать уровень потребления 2000 г., то оставшихся неразведанными, но доступных ресурсов хватит на 260 лет — до 2260 года. Если потребление газа растёт примерно на 2,8% ежегодно (что происходит с 1970 года), газа хватит лишь на 75 лет, запасы закончатся к 2075 году. В этом случае для поддержания нынешнего уровня потребления каждые 25 лет нужно разведывать столько же газа, сколько было открыто к данному моменту за всё предыдущее время.

Реальные темы роста потребления газа скорей всего будут выше, так как много причин толкает переходить с нефти и угля на газ — уменьшение выбросов загрязнений, борьба с изменением климата, попытки избежать быстрого истощения нефти и пр. При темпах роста 5% сегодняшних запасов хватит всего на 45 лет.

3. С ростом общего потребления разных видов сырья степень вторичной переработки сперва растёт, но затем снова падает. Купить на внешнем рынке в какой-то стране третьего мира (если, надо, поставив там сговорчивое правительство) оказывается дешевле вторичной переработки в своей стране. Именно по этой причине (а не из-за меньшей материалоёмкости изделий и большей экономии сырья на производстве, как считают авторы) цены на это последнее уменьшаются name=»_37″[37]. Что хорошо видно на примере металлов (табл.2):

Таблица 2. Динамика доли рециклированных металлов в зависимости от общих объёмов их потребления.

Потребление металлов, тыс.тонн/год	ЦИНК, % вторичного металла	МЕДЬ, % вторичного металла	СВИНЕЦ, % вторичного металла	АЛЮМИНИЙ, % вторичного металла
<100	4.0	14.2	23.0	13.6
100-200	10.1	17.0	30.1	18.0
200-400	18.8	15.7	35.6	21.9
400-600	29.0	27.3	-	31.3
600-1000	32.0	27.0	48.0	-
>1000	32.0	20.2	48.0	25.5

Примечание. Данные за 1960-90 гг. для 29 стран, на долю которых приходится 60-65% мирового потребления цинка, меди, свинца и 80% — алюминия.

Источник. Д.И.Люри. Развитие ресурсопользования и региональные экологические кризисы. Автореф. дисс. доктора географ. наук. М.: 1999. 35 с.

Таблица 2 показывает, что при всех разговорах о вторичном использовании, рециклинге и пр. доля отслуживших товаров, утилизируемых как сырьё, а не обращающихся в отход, «на длинной дистанции» скорей уменьшается. Для меди и золота, добыча которых наносит наибольший вред окружающей среде, подсчитано, что этих металлов больше уже добыто и  «находится на руках» у людей, используется в хозяйстве или лежит на свалках, чем оставшиеся запасы. Добыча тем не менее продолжается[38].

И это в условиях, когда прогрессирующее падение содержания металла в руде и пр. показателей богатства эксплуатируемых ландшафтов, месторождений и пр. источников в сочетании с последовательным подрывом ресурсных запасов настоятельно требует больше вкладываться в разработку свалок отходов как месторождений вторичного сырья[39]. Однако хозяйствующие субъекты интенсифицируют освоения новых и более-менее нетронутых «обычных» месторождений, часто более бедных и/или труднодоступных источников, увеличивая «производимый» экологический риск. Таковы сильно разрекламированные альтернативы нефти и газу, вроде сланцевых нефти и газа[40], нефтяных песков, газификации угля, газоконденсатные жидкости и пр.[41]

Причём в подавляющем большинстве случаев, у нас есть научное знание, где эти «вторичные месторождения» для разных ресурсов искать, на каких свалках; и как перерабатывать, «подражая» природным процессам очистки[42]. Препятствия — чисто социально-экономического характера, требуется изменить логику капиталистической системы.

Как я уже писал, легко заметить, что экономическая логика планового хозяйства нацелена на долговременную устойчивость развития территории и использования её ресурсов (природных, трудовых и пр.). Рыночная — направлена на максимизацию краткосрочного выигрыша для каждого из хозяйствующих субъектов. Отсюда «экологичность» плановой экономики состоит в следующем[43]. Какую территорию и какой вид эксплуатируемых ресурсов не возьми, составление планов развития (города, территории, региона, с её природой и ресурсами рабочей силы) на научной основе требует делать затраты на регенерацию ресурсов и реабилитацию ландшафтов одновременно с эксплуатацией[44].

«Опять же, здесь нет лишних расходов сил и ресурсов на конкуренцию между компаниями: не случайно известное биологам условие конкурентного равновесия между видами, которое дают уравнения Лотки-Вольтерра (без разделения нищ), означает трату известной части ресурсов именно и только на самоё конкуренцию, а не на воспроизводство популяции.

И наоборот:  экоопасность рыночной экономики состоит в том, что вложения в добычу ресурсов (для производства товаров=отложенных отходов) производятся сегодня, а вложения в регенерацию ресурсов и реабилитацию эксплуатируемых ландшафтов – завтра, а лучше — и послезавтра. Не только частные корпорации, но и рыночно мотивированные граждане стараются всячески оттянуть этот момент, заплатить налоги, идущие на охрану среды, как можно меньше и позже и т.д.

Ибо это работа на общее благо, у которого нет конкретного выгодополучателя – а она не имеет при капитализме ни смысла, ни мотивации. Соответственно, упускается время, нарушения естественных экосистем не только не успевают «затягиваться», но, наоборот, разрастаются до уровня, при котором мультиплицируются. Поэтому социально-экономическая система человечества производит загрязнения быстрее, чем природа и человек успевают их очищать, дальнейшее ясно» («Капитализм против природы»).

Надежды на технологические решения ложны по той же самой причине. Уже сейчас мы располагаем необходимыми технологиями для решения природоохранных проблем, и даже в приемлемый срок. Проблема не в их отсутствии, а в коммерческих выгодах и общественных стереотипах, определяющих, какие из технологий развивать, в какие производства вкладываться – способствующие движению по кризисной траектории или уходу с неё к устойчивому развитию. Когда в обществе доминируют интересы бизнеса, с его ориентацией на максимальную прибыль сегодня, «экономический способ мышления» захватывает и обычных людей. В принципе заинтересованные в устойчивом существовании, они превращаются в «гениев-потребителей», чем поддерживают усилия бизнесменов по экономии на экологических налогах, очистке отходов и регенерационных затратах.  То и другое радикально склоняет чашу весов в пользу развития первого рода технологий и держит в небрежении вторые.

Фактически капитализм сегодня представляет собой такое же препятствие для радикального решения проблемы загрязнения, разрушения природных биомов и антропогенной регенерации сырья из отходов одновременно[45], как самодержавие – для электрификации России. Скажем, в переработке отходов есть явные достижения, технологические и организационные, благодаря чему уже можно сказать, что «современная мировая экономика, как и природа, теперь развивает отрасли переработки», что она изменяется в сторону экосистемного идеала[46], превращаясь из отрасли, зависящей в основном от рабочей силы, в капитало- и энергоёмкую сферу деятельности.

«В ней используются механические ворошители компоста, измельчители, сетчатые фильтры, котлы-утилизаторы, смесители шлама, автоматы для приёма пустой посуды, возвращающие потребителям залоговую стоимость за бутылки, банки и многое другое[47]. Управляют отраслью компании, участвующие в программе переработки мусора для промышленных предприятий и муниципалитетов[48].

Самые предусмотрительные производители выпускают продукцию такой, чтобы после использования её можно было разобрать и утилизировать. Новые модели BMW, например, оснащены пластиковым внутренним корпусом, который полностью поддаётся переработке – он специально так изготовлен. На пластики всё чаще наносится специальная маркировка, в которой указывается тип полимера. Разные типы пластмасс нельзя смешивать между собой, а маркированную продукцию легко рассортировать и утилизировать отдельно.

Мелкие усовершенствования, если их много, вместе могут привести к большим изменениям. В 1976 г. изобретена новая конструкция ключа для алюминиевых банок с прохладительными напитками. После того, как банки открыли, ключ больше не отделялся от неё и в итоге поступал на утилизацию вместе с пустой банкой. К концу тысячелетия североамериканцы ежегодно использовали более 105 млрд. алюминиевых банок, из которых на переработку поступало примерно 55%. Это значит, что каждый год переработка только ключей для банок экономила 16000 т. алюминия и примерно 200 млн. кВт*ч электроэнергии…

Однако переработка твёрдых отходов связана лишь с конечной и наименее сложной частью материальных потоков. Эмпирическое правило гласит: на каждую тонну мусора, образуемого у конечного потребителя, приходится примерно 5 т. отходов на стадии производства и ещё 20 т. – в месте добычи ресурса (на шахтах, нефтяных скважинах, участках вырубки леса, на с/х полях и т.п.). Лучший способ уменьшить эти потоки отходов – увеличить срок службы конечной продукции и снизить потребность в первичном сырьё» (С.128).

Однако же легко видеть, что стратегия производителя и торговца при «бизнесе как всегда» прямо противоположна, за исключением рывков в кризисные периоды, вроде энергетического кризиса после войны Судного дня. Пока существует капитализм, вывоз отходов в страны третьего мира, где полная переработка невозможна[49], а неполная опасна для населения и консервирует крайнюю бедность переработчиков [50], выгодней полной переработки в развитых странах. Большинство хозяйствующих субъектов следует этим путём (в точном соответствии с логикой и психологией «бизнеса как всегда»), а оазисы полной и высокотехнологичной переработки, скорей изолируются от практик большинства (всё больше контрастируя с ними), чем меняют эти последние.

И лишь социализм, плановая экономика, позволит процессу переработки, с антропогенной регенерацией сырья возобладать над спихиванием отходов «дикой природе» или «соседям послабее». Соответствующие технические достижения уже есть, план, ориентированный на устойчивость, а не прибыль, заставит внедрить их везде, где это необходимо, не используя до последнего «грязное» оборудование в отсталых регионах, в провинции и пр. И действительно, вне зависимости от развитости прикладной науки (позволяющей всё точнее определить оптимальные нормы изъятия эксплуатируемого ресурса или предел разрушения ландшафтов) или общего прогресса цивилизации, развязывание предприимчивости индивидов и рыночные отношения в XXI веке также губительны для биоресурсов, как в XVII.

Политические аспекты экологического кризиса

Далее авторы справедливо пишут, что причины замалчивания или отрицания происходящего выхода за пределы и опасностей коллапса — в том, что это проблемы политические, неотделимые от вины и ответственности за происходящее, также как от того, какие страны или группы внутри человечества должны предпринять максимум усилий по изменению ситуации. «Любое упоминание о снижении роста тут же приводит к наболевшей проблеме распределения ресурсов[51] и к поиску ответственных за создавшееся положение. … Извечная нищета большинства обитателей планеты и чрезмерное потребление меньшинства – две основные причины деградации окружающей среды. Направление, в котором движется мир, неустойчиво, и принятие мер откладывать уже нельзя.

Экологи часто используют формулу, которую они называют IPAT (Impact, Population, Affluence, Technology– нагрузка, население, благосостояние, технология). Экологическая нагрузка  любой страны зависит от численности населения Р, умноженного на уровень достатка А и на уровень технологического развития Т, поддерживающего этот уровень достатка[52].

Чтобы уменьшить нагрузку на среду со стороны человечества, необходимо чтобы каждое общество приняло меры к уменьшению самого большого из этих множителей. В странах юга самый значимый фактор – численность населения Р[53], в странах Запада – уровень благосостояния А, в то время как в Восточной Европе – уровень развития технологий  Т. Уровень благосостояния определяется высоким уровнем потребления: например, количеством часов, проведённых перед телевизором, за рулём автомобиля или просто в тиши комфортабельной комнаты. Экологическая нагрузка в зависимости от уровня достатка выражается в виде потребления материальных потоков, энергии, а также связанных с этим выбросов в окружающую среду. Например, если кто-то выпивает в день 3 чашечки кофе, нагрузка будет зависеть от того, какая посуда при этом использовалась: пластиковые одноразовые стаканчики или традиционные керамические чашки. Использование многоразовой посуды влечёт за собой расход моющих средств и воды, а также небольшой поток новой посуды, чтобы заменить ту, что разобьётся за год. Если же человек использует пластиковые стаканчики, то поток отходов включает в себя все стаканчики использованные за год, а также нефть и химикаты, израсходованные для их производства и транспортировки к месту использования[54]» (С.149-150).

Неэффективные, устаревшие производства в странах третьего мира, а сейчас и Восточной Европы, расходуют на единицу продукции много больше ресурсов, чем модернизированные аналоги  в развитых странах, однако это увеличивает качество жизни не в первых, а во вторых. Чем богаче ресурсами[55] страны периферии миросистемы (бывшие соцстраны и развивающиеся), тем выше риск, что из этого следует не «хорошая жизнь», а проблемы.

Плантации монокультур – кофе, какао, хлопка, арахиса, как и рудники, несут прибыль владеющим ими корпорациям и/или покровительствующим им чиновникам. А местному населению остаются отравленные или засоленные подземные воды, эродированные почвы, отвалы пустой породы и прочие разрушенные ландшафты[56]. Это подробно описано Джаредом Даймондом для самого бедного штата США с лучше всего сохранившейся дикой природой – Монтаны, и сырьевой страны из числа развитых – Австралии[57].

Таким образом, современное производство, транспортировка, добыча сырья наносят экологический ущерб одновременно на разных уровнях, от здоровья людей до разрушения природных биомов и вымирания видов, но в одном направлении – приватизации прибыли и социализации убытков. Как понудить бизнес, отхвативший «вершки», компенсировать ущерб, понесённый населением, получившему «корешки»? Как его научить проводить экообустройство и экореставрацию нарушенных ландшафтов в том наиболее благоприятном случае, когда «загрязнитель платит», есть средства, свободное время, рабочие руки, техника и прочие ресурсы?

Правда, авторы дальше лукавят: «В «реальном мире» существует множество других пределов, включая социальные и административные. Некоторые из них неявно введены в модели World3, поскольку основные параметры модели взяты из «реальной» истории за прошедшие 100 лет. Однако в модели World3 нет войн, нет забастовок, нет коррупции, нет терроризма… Смоделированное население делает всё, что может, для решения проблем, без оглядки на политическую борьбу, этническую нетерпимость или коррупцию. Поскольку в модели нет многих социальных пределов, она рисует в целом очень оптимистичную картину нашего будущего» (С.174.).

Именно отсутствие политической борьбы делает моделируемый мир хуже реального. Ведь только она может окоротить «экономический способ мышления». В модели он полностью преобладает именно потому, что там нет политики и социального действия, отдельного от экономической активности (где мощь акторов пропорциональна их капиталам), а то и противопоставленной ей. Как бы «дружно» индивиды здесь не решали проблемы развития, они могут лишь встроиться в мир, организованный и устроенный владельцами капиталов, в котором экологический кризис гарантирован. Они не могут не только устроить войну или заняться террором, но и ужесточить экологическое законодательство, невыгодное корпорациям, и его соблюдать, вкладываться во вторичную переработку собственных изделий после использования и пр.

Как пишут сами авторы: «С консервативной точки зрения экономика США может функционировать в том же объёме, что и сейчас, но с вдвое меньшими затратами энергии и при таких же денежных расходах, что и сейчас или даже ниже – за счёт современных технологий. Это позволило бы США приблизиться к современному уровню энергоэффективности, достигнутому в Западной Европе и уменьшить мировое потребление нефти на 14%, угля на 14% и газа на 14%. Такие же или даже большие улучшения в области эффективности вполне достижимы в области эффективности вполне достижимы и в Восточной Европе, и в менее развитых в промышленном отношении странах мира» (С.122).

Однако без политической борьбы обе благоприятные возможности нереализуемы в принципе. В США – поскольку там государство полностью подчинено бизнесу и обслуживает его интересы, возможность давления общества для уменьшения экологических и социальных рисков, производимых бизнес-активностью, существенно меньше, чем в Европе, где сильны левые и экологические организации[58]. В странах Восточной Европы тому же препятствуют «летящие гуси».

4. Стоимость эксплуатации ресурсов непрерывно растёт даже при стимулируемом системой отставании вложений в регенерацию сырья, также как стоимость поддержания ключевых параметров среды обитания человека (показатели загрязнённости воды, воздуха, почвы, продуктов питания и пр.) на одном и том же уровне приемлемости. См. пример роста стоимости мероприятий по очистке отходов разных производств в бассейне р.Делавар[59] (рис.6). Возникает своего рода «бег на месте»: поддержание одной и той же степени очистки воды, воздуха и пр. сред обитания[60] со временем требует всё больше и больше расходов, как денег, так и энергии, и технических мощностей.

Рис.6. «Бег на месте» в борьбе с загрязнениями – поддержание приемлемой чистоты водоёмов, воздуха и др. сред требует со временем всё больших вложений (ось ординат). 1 – обработка стоков, 2 – твёрдых отходов, 3 – автомобильных загрязнений, 4 – промышленных отходов, 5 – энергетических отходов.

«В истории с загрязнением реки Рейн можно увидеть и успехи, и неудачи в защите водной среды от отходов. После Второй мировой войны растущие уровни загрязнения постепенно привели к уменьшению концентрации растворенного кислорода в водах Рейна, а ведь от кислорода зависят практически все речные формы жизни. Уровень кислорода достиг минимума примерно в 1970 г., и река стала почти безжизненной, но к 1980 г. положение улучшилось, в основном в результате больших финансовых вложений в очистку сточных вод. Однако с токсичными тяжелыми металлами (ртутью и кадмием) очистным сооружениям справляться не удавалось, и их концентрация в водах Рейна уменьшилась только потому, что страны, через территорию которых протекает река, приняли очень жесткие законы против загрязнения окружающей среды. В результате к 2000 г. тяжелых металлов в воде оставалось уже очень мало. Но вот в иле и донных отложениях они по-прежнему есть, а поскольку тяжелые металлы химически не разрушаются, их концентрация по-прежнему велика, особенно в дельте Рейна. Концентрация хлора тоже продолжает оставаться высокой. Страны, находящиеся ниже по течению, до сих пор не придумали способ борьбы с главным источником хлора — соляными копями в Эльзасе — хотя и предполагается, что их, наконец, закроют. Загрязнение нитратами из-за стоков с сельскохозяйственных полей, где используются химические удобрения, тоже остается высоким. Поскольку источники таких загрязнений не точечные, а распределенные, очистные сооружения в этом случае бесполезны. Единственный способ борьбы — изменить принятые методы ведения сельского хозяйства по всему бассейну Рейна. И несмотря на остающиеся проблемы, стоило отпраздновать появление первого лосося в водах реки в 1996 г., ведь в долине верхнего Рейна, около Баден-Бадена, лосось исчез больше 60 лет назад…

Вложением нескольких десятков миллиардов долларов в очистные сооружения бывшие сточные ямы удалось превратить в водоемы с качеством воды, пригодным для разведения лосося. Самый известный пример, наверное, Темза. Даже вода Нью-Йоркского залива с 1970 г. стала чище… Более чистая вода означает, что выбросы в расчете на единицу человеческой деятельности уменьшились сильнее, чем за это же время выросли объемы самой деятельности. Экологическая нагрузка на водотоки уменьшилась. То же самое происходит во многих промышленно развитых странах и с качеством воздуха. За счет сочетания строгого законодательства, финансовых вложений в технологии очистки, а также перехода на новые, более чистые технологии производства, уровень загрязнения воздуха пылевыми частицами, диоксидом серы, монооксидом углерода и свинцом в США и в Великобритании за последние несколько десятилетий был уменьшен очень резко. И даже концентрация тех загрязнителей, которые сложно уловить (например, оксиды азота NO_х и озон в нижних слоях атмосферы), тоже уменьшилась. Это произошло несмотря на то, что за прошедшее время производство энергии и тепла только возросло, да и транспортная отрасль набрала еще большие обороты в перевозке людей и грузов. Удалось добиться определенных успехов в избавлении от более современных токсичных веществ, таких как полихлорированные бифенилы (ПХБ), ДДТ, другие пестициды. И все же такой успех в основном носит локальный характер (С.134-136).».

Эти постоянно растущие суммы «затрат на очистку» среды обитания вложены в первую очередь в развитых странах, где потребительское давление (значит, и образование загрязнений выше, и естественные экосистемы нарушены больше всего), то есть наименее эффективно.

5. То же самое верно для очистки отходов производства: стоимость конечного продукта последнего с ростом степени очистки растёт экспоненциально. В какой-то момент (наибольшая крутизна экспоненты) небольшое приращение степени очистки означает радикальное увеличение стоимости. Рисунок 7 показывает эту тенденцию для оксидов азота. Обеспечение 50% степени очистки от них стоит достаточно дешёво. При переходе к 80% очистке стоимость вырастает, но остаётся приемлемой, но расходы на большее очищение растут так быстро, что делаются непомерными. Развитие технологий лишь сдвинет кривые рис.7 вправо, но не изменит их характер. Может быть, в будущем эти производства (или транспортные средства) перейдут на технологию, исключающую выброс дымовых газов, загрязнённых оксидами азота и другими современными загрязнителями. Однако у них будут свои загрязнения, стоимость очистки которых возрастает по той же кривой.

Соответственно, предприниматели из всех сил откладывают этот момент, используя послушную им прессу, партии и политиков. Поскольку загрязнения накапливаются нелинейно, за это время ситуация успевает ухудшиться, так что требуется ещё большая степень очистки и пр.

Рисунок 7. Стоимость конечной продукции как функция степени очистки отходов соответствующего производства (ось абсцисс – степень очистки, %).

«Загрязнитель воздуха — оксиды азота NO_x — можно извлекать из выбросов по низкой цене до определенного значения, однако для высоких степеней очистки расходы начинают стремительно расти. Кривая предельной стоимости извлечения оксидов азота NO_х рассчитана для 2010 г. для Организации экономического сотрудничества и развития Европы и для бывших республик Советского Союза в евро на тонну извлекаемых веществ» (с.248).

Доиндустриальная экономика основана прежде всего на сельском хозяйстве и сфере услуг. Когда контур роста капитала начинает действовать, растут все сектора экономики, но промышленный сектор некоторое время растёт быстрее всех. После того, как промышленная база построена, дальнейший рост смещается в сферу услуг. Последние на первый взгляд кажутся «бесплотными», однако предприятия по продаже услуг также требуют, чтобы их постоянно поддерживали материальные потоки, осуществлялся приток ресурсов и отток отходов. Нужно строить больницы, школы, банки, магазины и отели, они потребляют воду, топливо, электричество, продукты питания, для них изготавливается специфическое оборудование, приток ресурсов и удаление отходов обеспечивает транспорт. «Понаблюдайте за грузовиками, доставляющими продовольствие, бумагу, топливо и оборудование, или за мусоровозами, вывозящими отходы; попробуйте оценить, сколько воды подается через водопроводы и отводится через канализацию, и тогда станет совершенно ясно, что сфера услуг требует, чтобы ее постоянно поддерживали физические потоки (притоки ресурсов и стоки отходов)» (С.67). Всё это создаёт значительную нагрузку на окружающую среду.

См. рис.8, показывающий рост экономики США в ХХ веке. Обратите внимание, что хотя с 1960-х гг. основной вклад в рост ВВП даёт сектор услуг, национальные промышленность с сельским хозяйством не «усыхают», но в абсолютном выражении продолжают расти. В развивающиеся страны выносятся производства, соответствующие отсталым технологиям, ресурсоёмким и загрязняющим, передовые же разрабатываются на месте, в непосредственной близости от НИОКР, центром которых США остаются и останутся на ближайшую перспективу.

Важно отметить, что «постиндустриальная экономика» — это миф, идеологический лозунг[61]. «Даже работа с информацией нуждается в поддерживающих материальных потоках. Персональный компьютер – это несколько кг пластмассы, металла, стекла и кремния. «Средний компьютер в 1997 г. весил 25 кг и потреблял 150 Вт электроэнергии, а при его изготовлении больше 60 кг материалов уходило в отходы… Люди, которые работают с информацией — создают, обрабатывают, используют ее — еще и каждый день едят, водят машины, живут в домах, работают в зданиях с системами отопления и кондиционирования, и даже в век электронных средств передачи информации расходуют огромное количество бумаги.

Контур положительной обратной связи, описывающий деятельность мирового капитала, работал столь интенсивно, что физический капитал увеличивался быстрее, чем росла численность населения. В период с 1930 по 2000 гг. денежное выражение мировой промышленной продукции выросло в 14 раз… Если бы в этот период население не выросло, то уровень материального благосостояния увеличился бы в 14 раз, но в реальности произошло иначе, и промышленное производство на душу населения увеличилось только в 5 раз. В период с 1975 по 2000 гг. промышленная экономика практически удвоилась, но производство на душу населения возросло меньше чем на 30 %.» (С.69). По этой и ряду других причин капиталистическое общество не может быть постиндустриальным.

Развитие процессов 1-5 надёжно фиксируется в последние 50-80 лет. Также как экономика в целом, они растут экспоненциально, но с большей скоростью. Что обобщили авторы в перечне симптомов выхода за пределы и развития по кризисной траектории (7):

«- Для компенсирования обслуживания окружающей среды, которое раньше не требовало расходов и производилось самой природой, привлекаются дополнительные капиталы, ресурсы и рабочая сила. Например, этого теперь требуют обработка сточных вод, очистка воздуха, воды, борьба с участившимися и усилившимися наводнениями, с расплодившимися сельскохозяйственными вредителями, восстановление питательных веществ в почве, опыление, сохранение биоразнообразия и т.д.;

— Капитал, ресурсы и рабочая сила отвлекаются от производства промышленной продукции и направляются на добычу ресурсов в более рассредоточенных и бедных месторождениях, расположенных дальше и залегающих глубже;

— Развиваются новые технологии, позволяющие использовать доступные в небольших количествах, менее ценные ресурсы, обладающие низким качеством и бедным содержанием целевых продуктов, поскольку высококачественные ресурсы уже израсходованы;

— Разрушаются  природные механизмы самоочищения, растут уровни загрязнения.

— Выбывание капитала (амортизация) превышает инвестирование, его восполнение недостаточно, в результате капитал сокращается, что особенно заметно в отраслях, где оборудование рассчитано на большой срок службы;

— Растут потребности в капитале, ресурсах и рабочей силе в промышленном и оборонном секторах, поскольку необходимо обеспечить защиту и доступ к остающимся запасам ресурсов, которые расположены в меньшем числе всё более удалённых областей или враждебных районов;

— Откладываются инвестиции в человеческие ресурсы (образование, здравоохранение, строительство жилья), поскольку средства направляются в первую очередь на немедленное потребление, неотложные вложения, на уплату долгов или обеспечение обороноспособности[62];

— Растёт относительная доля долгов в фактическом годовом объёме производства;

— Ухудшаются состояние здоровья населения и качество окружающей среды;

— Увеличиваются противоречия, особенно между ресурсами и стоками;

— Изменяется структура потребления, поскольку население больше не в состоянии платить за реальные потребности и может позволить себе только необходимое;

— Растёт общественное недовольство методами, используемыми всё чаще правящим классом для сохранения или увеличения своей доли в истощающейся ресурсной базе;

— В природных системах усиливается хаос, «природные» катаклизмы наступают чаще и становятся сильнее, поскольку устойчивость окружающей среды уменьшается» (С.201-202.).

Всё перечисленное суть следствия моделей развития экологического кризиса в системах «природа-общество», созданных И.Д.Люри, подробно рассматриваемых ниже.

Поэтому кризис – в первую очередь выход за пределы, сопровождающийся их разрушением[63], и переполнение стоков. Продолжая предложенное А.С.Керженцевым (2000)[64] противопоставление процессов анаболизма-катаболизма в естественных экосистемах и в современной экономике, видим, что так называемый «постиндустриальный сектор» — лишь вершина производственной пирамиды, аналогичной экологической.

В природе в основании пирамиды продуценты, в человеческом хозяйстве – производство продуктов питания, которому требуются наибольшие площади, которое хуже всего поддаётся концентрации и пр. Дальше в природе идут фитофаги, консументы первого порядка. В экономике это добыча нефти, угля, других видов сырья. Третий уровень – отрасли, производящие «хлеб экономики», самые энергоёмкие и массовые продукты: сталь — 40% общего энергопотребления, цемент — 15%, пластики — 15%, бумага и картон — 10% и алюминиевые сплавы — около 7%. Дальше они переделываются в изделия групп «А» и «Б»: средства производства и предметы прямого потребления.

Каждый следующий слой «уже» предыдущего, в том смысле, что его функционирование требует меньше территории и меньших материальных потоков для поддержания, а роль информации, знаний, в соответствующем производстве больше (по сравнению непосредственно с материалами и комплектующими). Соответственно, объёмы материальных потоков, поддерживающих мировое хозяйство, зависят отнюдь не от развитости «постиндустриального сектора», а от формы пирамиды. В современных условиях «капитализма без границ», также как в моделируемой Медоузами чисто рыночной экономике за всякое увеличение «экологически чистого» «постиндустриального сектора» с «информационными технологиями» платится непропорциональным расширением экоопасного «основания пирамиды[65]». Что соответствующая «грязь» переносится в другие страны, не суть важно.

Продолжение следует

Примечания: