От толерантности — к солидарности

Print PDF

Скалистые бурундуки Tamias dorsalis, крупные, агрессивные и нетерпимые, всегда прогоняют уинтасских бурундуков Tamias umbrinus с подкормочной площадки. Поскольку они также нетерпимы к своим, на кормушку   скалистые бурундуки всегда ходят в одиночку, а терпимые уинтасские бурундуки – группами. И в этой ситуации уинтасские бурундуки побеждают в конкуренции, не вступая в драку – когда скалистому бурундуку приходится гонять несколько уинтасских, у него попросту не хватает времени на еду. Особенно если вокруг кормушки есть деревья и валуны, куда более слабые бурундуки могут спасаться бегством (Brown J.H., 1971. Mechanism of competitive exclusion between two species of chipmunks (Eutamias)// Ecology. Vol.52. P.305-311).

Всякая интолерантность, связанная с идеей превосходства и культом силы, имеет ту же самую слабую сторону. Она предполагает постоянные разборки «среди своих», непонимание ими общих интересов, неумение действовать скопом для их защиты и т.д., поскольку во всякой культуре господства «общий интерес» тускнеет перед лицом индивидуального успеха для которого надо быть всегда готовым противостать себе подобным и побарывать их.

То есть нетерпимость к своим, связанная с конкуренцией и выстраиванием иерархии, при культуре господства практическим также велика, как пренебрежение к чужим, ведь как иначе определить кто из «своих» способен господствовать, а кто нет? Возвращаясь к животным: В.В.Иваницким было показано, что взаимоотношения с другими видами (особенно агрессивные взаимоотношения, когда на них нападают и их гоняют как субдоминантов) всегда строятся по образу и подобию отношений между конспецификами, как их ослабленный и не очень точный вариант. То есть если в межвидовом сообществе каменок рода Oenanthe обыкновенная каменка Oe.oenanthe гоняет плясунью Oe.isabellina, а плясунья – каменку-плешанку Oe.pleschanka то агрессивное доминирование между обыкновенными каменками выражено куда как лучше, чем между плясуньями, и взаимная нетерпимость выше. Внутривидовая агрессия у плясуний, взаимная нетерпимость и ожесточённость конфликтов, соответственно, будет выражена лучше, чем у испанских каменок и т.п.

Вообще всякая конкуренция бессмысленно расточительна по сравнению с солидарным поведением и в условиях противостояния при растущей нехватке ресурсов может оказаться критической. На исходе средневековья это действовало напрямую — так буржуа вытеснили аристократов из экономики и общественной жизни, а интеллигенты и разночинцы — дворян из культурного производства.

В нашем же глобальном капитализме это правило преимущества солидарности над конкуренцией дейстивет не в каждом отдельном столкновении, вроде описанных у бурундуков, а на длинной дистанции. Как пиcал уважаемый френд piterburg, всем представителям англосаксонских  наций присущ исключительно выраженный индивидуализм, находящий естественное продолжение в групповой спайке и групповой солидарности независимо от правды и интересов дела, в чём он и видит объяснение их исторических успехов.

У этого успеха есть оборотная сторона, которая сейчас более значима, чем сам успех. Всякий слишком сильный отбор, давая конкурентное преимущества сейчас и эффективно меняя поведение там или морфологию — в общем, то что он должен изменить, в долговременной перспективе снижает устойчивость организации в целом, дестабилизирует её и этим in a long run ослабляет воспроизводство присущих ей  конструктивных особенностей. Хотя каждый индивид становится всё более приспособленным и конкурентным, воспроизводство особей сокращается и в конце концов останавливается совсем.

На эту тему в 1910-х гг. был знаменитый опыт Касла — пегих морских свинок поделили на 2 группы, одну отбирали в сторону увеличения размера чёрных пятен и вытеснения белых, другую — наоборот. Отбор был эффективен и довольно быстро свинки стали почти чёрным или почти белыми, а вот размножаться перестали почти совсем. Так и  западные общества выигрывают экономическую конкуренцию, но проигрывают более солидарным социумам в самом вульгарном дарвиновском смысле. И даже на территории США (и вообще Америки) — самой эффективно воспроизводящейся страны западной цивилизации — число носителей английского языка сокращается, а испанского растёт, также как в странах к югу от Рио-Гранде.

Оно и понятно — если из поколения в поколение личность воспитывается на идеях «рыночного индивидуализма», то ей трудно вступать в отношения, требующие альтруизма и солидарности, любви и дружбы в первую очередь. Ведь человек целостен: если он нацелен на достижение превосходства над другими, невозможно сделать исключение для кого-то из социальных партнёров, даже если в норме с ними нужно иметь отношения иного знака.

Думаю, отсюда не только падение рождаемости в «свободном мире», но и потеря самой способности к воспроизводству, особенно у мужчин.  Анализ явлений второго демографического перехода показывает, что женщины в западных странах не заводят необходимого для поддержания популяции количества детей без поддерживающих программ государства, то есть без существенных элементов социализма.

Расизм и ксенофобия, неустранимо присущие капитализму в силу вполне понятных экономических выгод международного разделения труда и  выноса производств в третий мир [так чтобы аборигены были клерками, а гастарбайтеры им строили и подметали], не взрывается кровавым бунтом только за счёт идей политкорректности и толерантности. Последние с трудом (мещает идеология индивидуальной ответственности за успех и неуспех, маскирующая доминирование социальных факторов), но развиваются в понимание необходимости социального равенства, через демонстрацию того факта, что национальное неравенство есть производное от социального неравноправия в условиях конкуренции, обостряющей всю ненависть и все предрассудки групп по отношению друг к другу.

То есть сейчас индивидуализм, как кажется, настолько усилился, что вошёл в противоречие с групповой спайкой, всякий дальнейший рост индивидуализма ликвидирует способность к ней. Парадоксальным образом после гибели советско-коммунистической альтернативы социализм вновь оказывается жизненным императивом для Запада. Если отношения равенства, альтруизма и солидарности не вытеснят идеи господства и конкуренции, неизбежна «варваризация Запада» с потерей «плодов Просвещения» последних двухсот лет под натиском обществ третьего мира, вполне рыночных, но не имевших своего Просвещения и поэтому сохранивших вполне неразрушенными средневековые институты, религиозные в первую очередь, которые сейчас переживают второе рождение.

Если использовать очень удобную для этого анализа терминологию Валлерстайна, в развитии мира-экономики наступает тот переломный момент, когда бывшая сильная сторона капитализма — «животный напор» частного эгоизма и жажды наживы, преодолевающий все законы и другие попытки охранения общего интереса, умеющий ставить их себе на службу, если это выгодно, — вдруг обращается против «несущих конструкций» самой системы, разъедает её как аутоиммунное заболевание. ИМХО в прекращении воспроизводства и в разрушении биосферы капиталистическая система начала изживать себя как несовместимая ни с человеческой природой (все живые организмы, в отличие от Гомо экономикус, не максимизируют выигрыш, а оптимизируют соотношение выигрыша и платы, а чаще даже просто минимизируют риск), ни с тем самым обществом Нового времени с его идеями научности, рациональности и прогресса, в лоне которого развился капитализм и начал экспансию по земному шару.

Так что марксизм рулит — мы ещё увидим и сбывающийся прогноз про абсолютное — относительное обнищание, как только глобализованный мир окажется достаточно единым, а перегородки между национальными государствами в миро-системе Валлерcтайна, будут сломаны с одной стороны, напором людей стремящихся выжить, с другой — экономических мигрантов, ищущих где «лучше и глубже».