Print 
PDF
Аннотация. Показана специфичность жестов как средства коммуникации шимпанзе и бонобо. В отличие от инстинктивных систем сигнализации низших обезьян жесты представляют собой не видовые сигналы, а индивидуальные реакции. Их «значение», способы продуцирования и употребления устанавливаются традицией, специфической для каждой группы. Соответственно, у них нет свободного значения, чтобы понять, «что передаётся», недостаточно «автоматической расшифровки» сигнала. Каждая обезьяна должна оценить обстановку и «напрячь интеллект», а передающий подстраивается, видоизменяя жест, если нужно облегчить понимание.
В продолжение темы исследований жестикуляции у шимпанзе, бонобо и других антропоидов, которые не оправдали надежд обнаружить видовую знаковую систему «типа верветок», но дали перспективы понять происхождения языка из индивидуальной жестикуляции, сигналов ad hoc.
В 1970-х гг. Е.В.Менцель-младший провёл знаменитые опыты по дистанционному наведению. В них шимпанзе, знавший где находится спрятанная еда, направлял группу незнающих шимпанзе точно к ней. Самое главное было то, что наблюдатели со стороны каких-либо специальных сигналов так и не смогли выделить.
В опытах с шестью молодыми шимпанзе он выяснял, передают ли они информацию о местоположении пищи, не прибегая к прямому показу, а используя «дистанционное наведение». В сопровождении одной из обезьян он прятал пищу, а затем выпускал всех шестерых шимпанзе, предоставляя им возможность найти тайник. Специально фиксировались только т.е, довольно многочисленные, случаи, когда обезьяна-свидетель не возглавляла группу, а двигалась сбоку или сзади, но, тем не менее, группа бежала прямо к тайнику. Когда Менцель вместо пищи прятал «страшную» игрушку (пластиковую змею или аллигатора), шимпанзе приближались к тайнику осторожно, с явными признаками страха. Окружив «опасное» место, они теснились вокруг, бросали в его сторону прутики или быстро касались рукой, мгновенно ее отдергивая.
В других вариантах того же опыта двум обезьянам показывали разные тайники, с большим и меньшим количеством пищи, или с более и менее привлекательной пищей (фрукты и овощи). Когда всех шимпанзе выпускали после воссоединения, они неизменно направлялись к первому тайнику, а не втором. Происходило это благодаря тому, что группа следовала за первой из «сведущих» особей; а не «второй». Иногда даже бывало, что этот последний «оказывался» вести группу и объединялся с первой «сведущей» особью. Точно также группа игнорировала «сведущих» особей, которым показывали пустой тайник, и устремлялась за теми, кому в данном опыте показывали тайник с фруктами.
Ещё в одном варианте опыта одновременно с запрятыванием фруктов вместе со «сведущим» шимпанзе один фрукт накалывали на виду перед клеткой, реакция группы варьировала. Иногда обезьяны делились – часть шла к тайнику, часть отвлекалась на видимую приманку. В других случаях они плевали на неё и все вместе шли за «сведущей» к тайнику.
Во всех этих случаях нельзя сказать, что обезьяны пассивно следовали за источником информации. При движении они могли забегать вперёд, оглядываясь на него, и начинать искать в районе тайника ещё до того, как этим займётся «сведущий».
В 55 таких опытов каждый раз обезьяны находили тайник в течение 3-х минут после выхода из клетки. В отсутствие же «сведущих» особей они бесцельно бродили по участку, и лишь 1 раз из 46 нашли спрятанное, вполне случайно. Таким образом, «наведение» было вполне точным, без коммуникации со «сведущими» тайник был бы необнаружим. Несмотря на столь красноречивые результаты, Менцелю не удалось установить, с помощью каких конкретных сигналов передается эта информация[1].
И эти работы отдельные выдающиеся этологи во всех своих книгах цитируют в подтверждение (своего любимого) мнения, что для результативности коммуникации специфические средства вообще не нужны, общего возбуждения, уровень которого определяется эндогенным ритмом, у каждой особи собственным.
«К каким же способам сигнализации прибегают шимпанзе, когда вольно или невольно сообщают членам своей группы сведения о местонахождении тех или иных объектов, их качестве и относительном количестве? Е. Мензел провел свыше тысячи опытов, но лишь примерно в 200 он отметил некоторые из тех 60 сигналов, которые, по мнению ван Хооффа, слагают врожденный, стереотипный «сигнальный код», характерный для этого вида. В большинстве экспериментов ни сам Е. Мензел, ни его коллеги, весьма искушенные в тонкостях поведения шимпанзе, не смогли обнаружить у лидера каких либо специфических звуков, жестов или изменений в мимике.
Можно было бы думать, что группа шимпанзе устремляется к цели вместе с лидером просто потому, что этим обезьянам свойственно перемещаться компактными группами. Вообще говоря, для этого предположения есть некоторые основания. Дж. Гудолл, например, заметила, что стоит одному из шимпанзе отделиться от группы и решительно направиться прочь, как все остальные обезьяны тут же устремляются следом. Один из обезьяньих подростков, находившихся под наблюдением в заповеднике Гомбе-Стрим, постоянно пользовался этим обстоятельством: он уводил группу от места подкормки, а затем возвращался и в одиночестве поедал разложенные наблюдателем бананы.
Но в опытах Е. Мензела такое предположение оправдывалось далеко не всегда. В самом деле, мы помним, что нередко группа делилась на две части, с тем чтобы следовать за двумя разными лидерами. Как полагает Е. Мензел, члены группы ориентируются на такие признаки поведения лидера, как направление его взгляда, бóльшая или меньшая скорость передвижения, а также какие-то другие тончайшие особенности его походки. Точно такими же изменениями в поведении окружающих людей можем легко руководствоваться и мы с вами, когда узнаем, например, о приближении к остановке автобуса или троллейбуса, не глядя в ту сторону, откуда он подходит и не видя его самого. Экспериментаторы, работавшие с шимпанзе в искусственных условиях, хорошо осведомлены о том, насколько тонко эти обезьяны чувствуют малейшие изменения в настроениях и интонациях своего воспитателя.
Впрочем, все сказанное относится лишь к тем наиболее многочисленным опытам Е. Мензела, где роль лидера принадлежала достаточно взрослым и авторитетным обезьянам, которые были хорошо знакомы всем остальным и постоянно принимали участие в совместном дележе добычи и в общих трапезах группы. Если же исследователи сообщали о месте своего тайника очень молодой обезьяне или же шимпанзе, только недавно помещенному в группу, то результат оказывался совершенно иным. Такая низкоранговая особь обычно не могла увлечь за собой собратьев, полагаясь на их веру в то, что «лидер знает, что делает и куда идет».
Здесь уже вполне очевидным становилось желание обезьяны, осведомленной о местоположении тайника, увлечь за собой прочих членов группы. Видя перед собой полную их пассивность и отсутствие всякого желания принять участие в совместных поисках пищи, недостаточно авторитетный лидер начинал проявлять явные признаки нетерпения. Он пятился назад, в сторону склада, манил других членов группы за собой движениями руки или головы, легонько хлопал ту или иную обезьяну по плечу, предлагая ей обхватить себя руками за талию и вместе двигаться к тайнику. Не встречая ответа, возбужденный лидер дотрагивался пальцами до рта других шимпанзе или просто хватал их за руку и начинал тянуть по направлению к спрятанным фруктам.
Как правило, все эти усилия непризнанного лидера не приводили к успеху, и тогда «лидер» впадал в истерику — он начинал кататься по земле, кричать и рвать на себе волосы. Видя такой поворот событий, безучастные дотоле шимпанзе бросались к расстроенному собрату и принимались успокаивать его, прибегая к характерной для всех обезьян церемонии груминга (выискивание паразитов в шерсти). После подобного эпизода желание лидера увлечь за собой остальных полностью пропадало, и склад с фруктами так и оставался ненайденным».
Е.Н.Панов, 2008. Орудийная деятельность и коммуникация шимпанзе в природе// Разумное поведение и язык. М.: Языки славянский культур. Коммуникативные системы животных и язык человека. Проблема происхождения языка. С.231-261.
Сам Менцель, естественно, ничего подобного не предполагал, но лишь отступил в «убежище незнания». Мол, обезьяны используют настолько тонкие мимические действия, что наблюдатель на них не обращает внимание, он же не знает заранее, «на что смотреть», или что другие шимпанзе оказываются достаточно рассудительными, чтобы сделать свое собственное умозаключение об этом[2]. Второе, по понятным причинам, менее вероятно, ведь группа не колебалась, не выбирала разные направления, а сразу и дружно скакала к тайнику (-ам).
Искомый же результат коммуникации, по мнению данного автора, создаётся за счёт синхронизации этих ритмов методом «проб и ошибок», где каждое отдельное взаимодействие направлено не на то, чтобы «решить проблему коммуникации», в данном случае найти спрятанную пищу в приемлемое время, ориентируясь на те или иные сигналы, а возбудить друг друга до нужного уровня, обеспечивающего достаточно частое повторение такого рода взаимодействий, каждое из которых не очень успешно или совсем неуспешно. Мол, через некоторое количество этих попыток синхронизация будет достигнута и проблема коммуникации решится сама собой.
Понятно, что «невидимость» коммуникативных средств, использованных шимпанзе в опытах Менцеля для дистанционного наведения несведущих фуражиров на корм, сильно поддерживает данную точку зрения. Куда лучше, чем попытка того же автора «дискредитировать» в качестве коммуникативных средств те ритуализированные элементы поведения, которые этологи обнаруживают как опосредующие прямые действия особей в отношении друг друга, выделяют по специфической форме (чем идентифицируют их как таковые и одновременно отличают друг от друга и от фона) и именуют «демонстрациями». Поскольку их специфичность как средств коммуникации показана давно и прочно.
И вот недавно группа авторов повторила опыты Е.В.Менцеля, только направляемым был человек, направляли же его пара шимпанзе, воспитанных людьми и имеющих опыт общения с ними на одном из «языков-посредников», т.е. language-trained apes. И сразу же проявились и специфическая жестикуляция, с одной стороны, направляющая, с другой «оценивающая« передвижения направляемого по принципу «холодно-горячо«, и её направленные и адекватные перестройки по мере движения направляемого. То есть скорей всего в исходных опытах наблюдатель просто не мог выделить соответствующие жесты, поскольку обезьяны использовали «свои« телодвижения и для себя (скажем, связанные с положение тела или движением глаз), наблюдатель же просто не знал куда смотреть, и не выделил. А вот когда шимпанзе взаимодействовали с человеком, они подстраивали собственную жестикуляцию к его телодвижениям, почему её специфичность и «направляющая роль« стали видимы.
«Жестикуляция шимпанзе оказалась на удивление пластичной: общаясь с другими, они могут корректировать свои жесты в зависимости от того, как изменилась ситуация и какую информацию теперь нужно сообщить собеседнику.
Все знают игру в «горячо/холодно», когда один ищет некий предмет (как вариант — угадывает некое слово-понятие), а другой направляет его поиски, говоря «горячо» или «холодно», когда напарник приближается к цели или отдаляется он неё. В похожую игру учёные из Университета штата Джорджия (США) сыграли с шимпанзе, причём обезьяны тут были теми, кто говорил «горячо» или «холодно».
То есть, конечно, сами слова обезьяны не произносили, но вполне успешно заменяли их жестами. Эксперимент Чарльза Менцеля (Charles Menzel) и его коллег состоял в том, что человеку вменялось найти спрятанную еду, а шимпанзе должны были жестами направлять его к ней. В опыте участвовали две обезьяны из Языкового исследовательского центра, то есть приматы уже имели опыт общения с людьми, которые учили их распознавать элементы человеческого языка, сопоставлять их с объектами и т. д.
Хотя, казалось бы, показать, где находится предмет, просто, это предполагает довольно развитые коммуникативные навыки, которые к тому же нужно варьировать по ходу дела. Во-первых, для начала надо привлечь внимание напарника, а во-вторых, это внимание нужно удерживать, поскольку смысл общения будет меняться по мере поступления новых сведений, после каждого нового сообщения-жеста. В жестах должно читаться намерение, стремление к «разговору», но при этом они должны быть разные.
Как пишут исследователи в Nature Communications, когда человек приближался к нужному месту, характер жестов у обезьян менялся: они переставали быть указывающими, шимпанзе больше не направляли экспериментатора и как бы говорили ему: «Горячо». Человек тоже подавал знаки обезьянам, указывая в ту или иную сторону, и одна из обезьян меняла жесты в зависимости от того, куда показывал учёный, позволяя точнее определить правильное направление.
Особенность полученных результатов не столько в том, что они показывают способность шимпанзе к общению с другими и пониманию целей и мотивов других; это уже давно не новость. Суть тут в том, что средства общения у шимпанзе оказались неожиданно пластичными: их жесты менялись по ходу развития ситуации. А это делает возможным более высокий уровень координации действий в группе и, соответственно, уровень общения.
Авторы работы предполагают, что из такой сложной жестикуляции между индивидуумами в конце концов могла появиться языковая система знаков.
Подготовлено по материалам Университета штата Джорджия. Фото на заставке принадлежит Shutterstock».
Кирилл Стасевич. Обезьяны пообщались с человеком жестами.
Таким образом, специфический результат коммуникации таки требует использования специфических средств и не достижим без их выработки (по тем же примерно причинам, по каким непосредственное общение душ невозможно). Другое дело, что это в данном случае лишь сигналы ad hoc – также как жестикуляции шимпанзе и бонобо, исследованные ранее (в сравнении с таковыми горилл, орангов и маленьких детей).
Такие же результаты получены в большом и подробном исследовании жестикуляции диких шимпанзе Катрин Хобайтер и Ричарда В. Бёрна (см.саму статью в Current Biology и особенно дополнительные материалы к ней, по индивидуальным вариациям использования и «значения» отдельных жестов). Исследование очень хорошее, но вполне обычное и продолжающее широко известные работы по жестикуляции шимпанзе, о которых речь шла в начале. Все они здесь аккуратно цитируются и вообще тут полная преемственность и постепенное развитие с добавлением первых знаний мало-помалу, а не открытие вдруг чего-то совершенно иного, как нам преподнесли это исследование популяризаторы «Учёные расшифровали язык жестов шимпанзе» (это совершенно неадекватно). Собственно, к сравнению с работой тех же авторов 2011 г. здесь добавилось только одно – показана всё большая стереотипизация жестов в рамках локальной традиции сообщества, когда другие особи начинают их повторять (вместо ожидаемого размывания).
А так, конечно, это никакой не язык, это пантомима (в смысле семиотического синтаксиса), подобная той, которой пользуются глухонемые, слишком бедные и/или изолированные от таких же, чтобы в детстве выучить соответствующий sign language [из этой среды вышел знаменитый Ильдефонсо]. Содержание сообщения здесь кодируется не отправителем за счёт определённых признаков формы сигнала, а практически реципиентом за счёт его умственных способностей, знания истории взаимодействия других обезьян в группе, как и когда они использовали этот жест, и тонкого анализа контекста его потребления в данном конкретном случае. Неслучайно практически вся жестикуляция соответствует высказываниям: «Дай Х» или «Делай У», практически нет называния предметов внешнего мира и комментирования действий других особей или своих собственных.
Так, у бонобо один из жестов, которыми особи инициируют секс, выглядит следующим образом (но бывают и другие). Она протягивает руку в сторону другой особи и делает «гребок» ладонью к себе, затем развёртывает кисть ладонью вверх, и поворачивает корпус в сторону места, куда призывает спариваться. Важно, что сложный жест, состоящий из нескольких более простых, каждый из которых сам по себе что-то означает. Подмахивание рукой к себе, указывает на объект жеста, поворот кисти ладонью вверх «рисует» путь к предлагаемому месту для секса, а всё вместе – призыв спариться. Такими же комбинированными были и другие жесты, описанные в данном исследовании, притом что их использование и «значения» целиком определялись традицией, разной в обоих изученных группах (что важно, тоже в природе, около Киншасы). См.видео с жестами шимпанзе и бонобо из данной работы.
Такая изменчивость жестов в зависимости от контекста, способность их внешнего облика и способа демонстрирования гибко подстраиваться к реакции партнёра – понимает он или нет, готов делать, что предлагается или нет? — говорит о том, что это пока лишь ad hoc сигналы, а не знаки со свободным значением – их форма и в меньшей степени информационное содержание гибко меняются в зависимости от «соображения» адресанта и адресата сообщений, от их намерений, оценки ситуации и пр. Поэтому ими не передать содержательную информацию о внешнем мире, в отличие от инстинктивных систем дифференцированных сигналов «типа верветок» — лишь о собственном возбуждении и намерениях.
Настоящий язык, в смысле семиотической системы, позволяет включённым в неё индивидам понимать сообщения, только зная код, и «соблюдая правила» продуцирования & восприятия сигналов. Здесь самого сообщения уже достаточно для прочтения адресатом, не надо знать контекста и предыстории издавания (при таком незнании оно может быть неверно понято, но прочитано будет правильно, и вообще будет прочитано как сообщение). Отсюда идёт универсальность жестикуляции антропоидов, её общность у шимпанзе, бонобо и человеческих детей (а во многом и у гориллы с орангом).
Это не язык, а телодвижения, специфически активизирующие память о традиции (их употреблении в разных ситуациях) и соображение обоих участников (по поводу контекста нынешней ситуации). Сравнивая с разными типами жестов человека, жесты обезьян можно было бы назвать «языком», если бы значение жестов не «просчитывалось» бы в их форме и/или в контексте употребления вполне «внешними» индивидами (не токмо обезьянами, но и людьми, как мы видели), а требовало знания кода. Как, например, у этих сицилийских жестов, где заранее не догадаешься, что одно движение значит «зарежу», а другое «смотри, какая красивая женщина пошла».
Источник. М.Л.Бутовская, 2004. Язык тела. Природа и культура. М.: Научный мир, 2004. раздел 5.6.
Поэтому в настоящем языке содержание сообщения целиком определяется специфическими характеристиками формы сигнала («измена»), а сигнал (слово) действует сильнее прямого наблюдения за адресантом и/или изменением ситуации, о которой сообщает сигнал. Всё это верно с одной стороны для языка человека, с другой — для систем коммуникации животных; построенных на инстинктивных сигналах-символах, вроде дифференциальных систем сигналов тревоги верветок, лемуров и т.д. низших приматов. А вот описанные Хобайтер и Бёрном жестикуляции антропоидов, включая человека, в коммуникативном отношении ближе к пищевому крику макаков, ранговым крикам бабуинов и др. пантомимам, понимаемым из контекста и поддерживаемым локальной традицией.
Так, пищевой крик цейлонских макаков Macaca sinica вполне неспецифичен, но вполне действенен в коммуникативном отношении. Обнаружив новый вид пищи или богатый источник корма, обезьяны издают характерный крик продолжительностью около 0,5 с (частота колеблется от 2,5 до 4,5 кГц). Эмоциональной основой крика служит общее возбуждение, своего рода эйфория, стимулированная находками новых источников или видов пищи, где уровень возбуждения (отражённый в соответствующих параметрах крика) растёт пропорционально степени новизны и «лакомости» пищи.
Главное доказательство неспецифичности сигнала — индивидуальные различия в реактивности макак существенно влияют на интенсивность подачи звуков и на их частотные характеристики. Кроме того, характеристики сигнала не зависят от конкретных особенностей пищевых объектов, то есть пищевой сигнал макак лишён иконического смысла. Тем не менее пищевой крик — эффективное и надёжное средство коммуникации. В адекватной ситуации крик зарегистрирован в 154 случаях из 169. Положительная реакция других особей на крик обнаружена в 135 случаях из 154; члены стада, услышавшие крик, сбегаются к нему с расстояния до 100 м[3].
У павианов чакма Papio hamadryas ursinus, живущих в Ботсване, крики варьируют индивидуально, и эти вариации обезьяны используют не как индивидуальную метку, а как маркёр ранга соответствующей особи (чего не сделаешь без знания биографий и историй взаимоотношений в группе каждого из павианов). Самцы конкурируют за место в линейной иерархии, наиболее ожесточённые стычки происходят между особями близких рангов, что сопровождается интенсивной подачей громких криков (louder call). Исследователи использовали записи громких криков разных особей в конфликтах друг с другом, чтобы проверить, как реагируют на них «третьи особи» — павианы-самцы, не участвующие напрямую в конфликте. Использовали 10 особей, ранг которых был немного выше или ниже рангов записанных самцов; везде более высокоранговые особи сильней реагировали на крики самцов иного ранга – большего или меньшего, как бы узнавая свой ранг. Низкоранговые самцы на все записи высокоранговых реагировали одинаково сильно. Возможно, они и различали ранги по голову, но поскольку ничего не теряли и не выигрывали в возможной стычке более высокоранговых животных, они не варьировали реакцию[4].
А вот что действительно составляет значительное достижение работы Хобайтер и Бёрна, но было совершенно опущено в популяризаторских пересказах – ими была строго показана:
а) намеренность использования всех жестов, включая понимание необходимости большей стереотипности соответствующих телодвижений, чтобы реципиент их мог лучше выделить и распознать, б) понимание состояния других особей и характера имеющегося у них знания – о ситуации при выборе того, какими жестами опосредовать обращённое к ним желание, и обращаться ли вообще. Фактически это первое строгое доказательство наличия теории сознания (theory of mind) у диких шимпанзе[5], и анализируемые жестикуляции послужили исследованию не коммуникативной системы, но интеллекта обезьян.
Примечания:
[1] См. Его работы по теме: Menzel E.W., Jr., 1971. Communication about the environment in a group of young chimpanzees // Folia Primatologica, 15 (3—4). P. 220—232; Menzel E.W., Jr, 1974. A Group of chimpanzees in a one-acre field// Behavior of Nonhuman Primates Vol. 5, Eds. Schrier A.M., Stollnitz F. Academic Press. P.83-153; Menzel E.W., Jr, Halperin S., 1975. Purposive behavior as a basis for objective communication between chimpanzees // Science. Vol.189. P.652–654; Menzel E.W., Jr., 1979. Communications of object-locations in a group of young chimpanzees // The Great Apes—Perspectives on Human Evolution. Vol. 5. Eds. D.Hamburg & E. McCown. Benjamin/ Cummings, Menlo Park. P.359-371.
[2]Menzel E.W., Jr., Johnston M.K., 1976. Communication and cognitive organization in humans and other animals // Annals of the New York Academy of Sciences. Vol.280. P.131-42.
[3] Dittus W., 1984. Toque macaque food calls: semantic communication concerning food distribution in the environment// Anim. Behav. Vol.32. №2. Р.470-477.
[4]Kitchen Dawn M., Cheney Dorothy, Seyfarth Robert M., 2005. Male chacma baboons (Papio hamadryas ursinus) discriminate loud call contests between rivals of different relative ranks // Anim. Cogn. Vol.8. № 1. С. 1-6.
[5] Помимо жестикуляций «с намерением», у шимпанзе в той же Уганде найдены такие же тревожные крики (см.пересказ по-русски).
