Демографический переход: шаг первый, шаг последний

Print PDF

 

Аннотация. Описаны социальные регуляторы, управляющие динамикой численности человеческих популяций, показана их смена в процессе демографического перехода. Показано, что демографический взрыв является первой стадией последнего; его преходящесть несовместима с капитализмом.

С точки зрения зоолога человек отличается от всех прочих млекопитающих невозможным сочетанием двух черт популяционной динамики. Обычно зоологи делят виды на r-стратегов и K-стратегов: первые обладают высокой рождаемостью и высокой смертностью, живут, как правило, в нестабильных условиях, быстро размножаются в благоприятной ситуации, а при наступлении неблагоприятной массово гибнут. Это, например, лемминги, полёвки и многие другие мелкие грызуны и насекомоядные. К-виды обычно живут в стабильных условиях, имеют более или менее постоянную численность, медленно размножаются, могут избегать массовой гибели, но если таковая происходит — медленно восстанавливаются после неё.

Человек же — единственный биологический вид, сочетающий в себе r-тип динамики численности популяции, с К-типом её воспроизводства. Первое – это быстрые взлёты численности населения тех или иных территорий, связанные с прогрессивной урбанизацией, развитием территории и обвальные падения вследствие войн, голода, болезней и т.д., особенно в доиндустриальную эпоху, см.рис. динамики численности населения разных континентов в древности и в средние века.

 

Источник. Капица С.П. Общая теория роста человечества. М.: Наука, 1999. 188 с.

Второе же — долгая беременность, малое количество рождений за жизнь, долгий период беспомощности детёнышей и т.д. У других видов млекопитающих, даже имеющих меньшую массу, и, значит, в потенциале — более быстрое размножение, тип популяционной динамики всегда гармонирует с типом воспроизводства, у человека — находится в контрапункте с ним.

Другой важный момент состоит в том, что у подавляющего большинства видов животных ещё до достижения пределов включаются зависимые от плотности механизмы внутрипопуляционной регуляции. В результате кривая «тормозит» сильно раньше пределов, особенно у т.н. «социальных» видов. Существенная часть ресурсов, «добытых» индивидами из среды обитания, здесь «конвертируется» не в новых особей, но в поддержание социальной структуры группировок и «привычного особям» уровня социальной связанности и социальной зависимости.

Без этого зверьки «неспособны» результативно конкурировать, делиться на «лучших» и «худших», с поощрением первых естественным отбором и пр. В отличие от «несоциальных» видов, у «социальных» чрезмерное разрежение так же гибельно, как и переуплотнение. Поэтому механизмы внутрипопуляционной регуляции, помимо общеизвестного случая перенаселения, здесь включаются также после истребления и иной неизбирательной гибели, чтобы «собрать» уцелевших в поселения с должной плотностью социальной среды и интенсивностью контактов. С ростом численности таких видов частота и интенсивность контактов особей также растут[1], делая задачи регуляции всё более сложными, насущными и времязатратными, что тормозит рост.

Признаком всего перечисленного служит отмеченная у подавляющего большинства видов отрицательная корреляция между такими параметрами уравнения Ферхюльста-Пирла, как достигнутая численность N и мальтузианский параметр r. Единственное исключение – «несоциальные» виды с максимально лабильной стратегией, вроде норвежского лемминга Lemmus lemmus и азиатского бурундука Eutamias sibiricus; тут все ресурсы, добытые индивидами из среды, «конвертируются» в новых особей.

Человек отличается двумя особенностями. Во-первых, корреляция r и N в уравнении у него положительна. В отличие от животных, его популяции растут численно не за счёт большей размножаемости индивидов, а за счёт увеличения среднеожидаемой продолжительности жизни всей популяции (СОПЖ), то есть плодов общественного и научно-технического прогресса индивидам[2]. Благодаря этому к размножению допускаются те, кто в более отсталых обществах вообще не дожил бы до размножения, не мог завести семью из-за бедности, чей репродуктивный потенциал был бы снижен болезнями[3] и пр.

Поэтому человек достиг много большего уровня численности, чем любой вид позвоночных, даже мелкий и быстроразножающийся, вроде крыс. В изменённых человеком ландшафтах, сельских и городских, плотность населения людей выше, чем других видов позвоночных, даже ворон, бродячих собак, кошек и пр., а тем более многочисленных видов в природных ландшафтах – например, странствующего голубя. Единственное известное мне исключение – в сельскохозяйственных районах Африки (не на природных территориях) плотность красноклювого ткачика Quelea quelea выше, чем собственно населения, но с интенсификацией с/х оно сменится на обратное. Целый ряд видов позвоночных может быстро увеличивать численность как за счёт интенсификации размножения индивидов, так и за счёт популяционных механизмов «направленной переброски» особей, наиболее готовых к размножению (скажем, беременных самок) туда, где создались наиболее благоприятные условия. Это и странствующие голуби, и ряд видов мышевидных грызунов, и урбанизированные популяции птиц; — но во всех этих случаях темпы роста численности существенно ниже, чем у Homo sapiens.

Чтобы прийти к успеху даже в чисто дарвиновском смысле, людям надо вкладываться не в собственное размножение, а в эти плоды, развивающие общественную инфраструктуру, обслуживающую всех (пусть при неравном доступе в классовом обществе). Или как минимум в улучшение собственной позиции в обществе, но не в максимизацию размножения. Что мы и видим в демографии богатых семей в Швеции и др. странах.

Второй аспект, по которому Homo sapiens отличается от всех прочих видов млекопитающих, тем, что увеличение местных популяций людей всегда идёт не за счёт увеличения размножаемости индивидов, но её падения — но при увеличении средней ожидаемой продолжительности жизни, позволяющей большему числу людей в популяции до этого самого воспроизводства дожить и в нём долговременно участвовать.

Наибольшая индивидуальная размножаемость — 16-18 детей за жизнь — наблюдается в племенах австралийских аборигенов, с трудом восстанавливающих свою, в среднем постоянную численность, после периодических засух. Когда же численность населения некоторой территории долговременно (в исторических масштабах времени) растёт, число рождений за жизнь неуклонно падает при возрастании СОПЖ. Что и наблюдалось на всём протяжении истории нашей цивилизации: всякий быстрый рост населения на некоторых территориях, обычно связанный с урбанизацией и индустриализацией, сопровождается столь же быстрым падением размножаемости индивидов при опережающем росте СОПЖ, что сейчас, что в средневековье, что в эллинистическую эпоху[4].

Иными словами, только у людей воспроизводство популяции является «общим делом» в том смысле, что существующий паттерн социальной структуры, присущие ей отношения, вносят в увеличение СОПЖ существенно больший вклад, чем биологический потенциал индивидов. Не говоря уже о том, что без включения в систему социальных отношений родившиеся организмы не становятся людьми, а социальные отношения изменяются только кооперативно, в борьбе одних групп (классов, слоёв) с другими.

И наоборот – общественный регресс, «возобновляющий» действие тех факторов смертности, которые казались преодолёнными в предыдущем развитии и поэтому уменьшающий СОПЖ, ведёт не к компенсаторному росту рождаемости, но к её общему падению. Так, рост сверхсмертности в трудоспособном возрасте, вызванный увеличением социального стресса и других средовых рисков (травмы и отравления, заболевания, войны, техногенные катастрофы и ДТП) стал главным фактором снижения СОПЖ после 1991 г. во всех бывших республиках СССР и бывших соцстранах. За счёт чего как шагреневая кожа, постоянно сжималась база людей, могущих начать репродукцию, что и послужило причиной падения общего числа рождении в каждый следующий момент времени.

Поэтому многих пугающий демографический «взрыв», с ростом численности по экспоненте в каждой отдельной популяции или на каждой отдельной территории, есть первая стадия прямо противоположного процесса стабилизации численности, называемого демографическим переходом. В конце процесса рождаемость и смертность стабилизируются на одинаково низком уровне, что означает «переход» от традиционного типа воспроизводства населения (много детей, из которых значительная часть не доживает до размножения) к современному (2 ребёнка, почти всегда доживающие). См.схему ниже (1 — рождаемость, 2 — смертность, 3 — прирост).

 

 

В популяции, претерпевающей «переход», вследствие общественного и/или научно-технического прогресса сперва падает смертность и растёт СОПЖ. Дальше, с заметным запаздыванием, начинает падать рождаемость, несмотря на то, что СОПЖ продолжает увеличиваться, т.е. «жизнь улучшается».

Период, когда смертность уже снизилась, а рождаемость ещё нет, характеризуется «демографическим взрывом». См. рисунок ниже (показан абсолютный годовой прирост населения в млн., 1 – развитые страны, 2 – развивающиеся) (См. также рисунок изменений возрастного распределения под действием демографического перехода). / Источник: Капица С.П. 1999. Ibid.

 

 

 

Начавшись в XVIII веке в таких странах, как Франция и Швеция, «переход» в следующее столетие охватил всю Европу, в 1930-1960-х гг. завершился в Японии и СССР, с 1970-х начался в «третьем мире».

 

 

При этом соблюдается общее правило: в странах, захваченных этой тенденцией первыми, переход очень растянут, период между падением смертности и началом снижения рождаемости значительный. Чем позже страна начала «переход», тем стремительней он протекает, и короче лаг-период, сильнее волна «демографического взрыва». Что мы и наблюдали в 1940-1980-х гг. в «третьем мире», сперва в городах-колониальных центрах, а потом и в сельской периферии стран, ставших к тому времени независимыми. / Источник: Капица С.П., 1999. Ibid.

nbsp;

nbsp;

Я долго не знал, почему «переход» начался именно во Франции с Швецией и других скандинавских странах, а в более развитых, вроде Великобритании, отставал. Оказывается, он раньше всего начался в странах где была создана акушерская служба, и роды принимали дипломированные акушерки — а всяким необученным повитухам (уровень компетентности которых был сравним со знахаркой), и неспециализированным хирургам или аптекарям это было запрещено. За счёт этого именно в данных странах резко упала смертность рожениц и детей. Причём тогда при отсутствии антисептики было безопаснее рожать дома, чем в больнице[5]. Это был «первый шаг» демографического перехода:

Рожать детей в большинстве стран Северной Европы было, несомненно, безопаснее, чем в Британии. В европейских странах роды проходили дома в присутствии опытных акушерок. В Британии отсутствовали система обучения родовспоможению и лицензирование этого вида деятельности, поэтому роды могли принимать хирурги или аптекари, в то время как в большей части Европы утвердилась акушерская служба, что, несомненно, принесло свою пользу, и показатели материнской смертности снизилось. Нередко женщины погибали во время родов от осложнений, послеродовой горячки, занесенной инфекции или из-за плохого уходы за роженицей. В Нидерландах, Франции, Норвегии, Швеции и Дании обучение акушерок и контроль за ними рассматривались как важное дело и способ избавиться от необученных повитух, которые часто были виновницами занесения инфекции, вызывающей послеродовую горячку. В начале XIX века в Швеции приняли решение создать службу хорошо обученных независимых акушерок и позволить им применять инструменты, такие как щипцы. После этого решения 1829 г. было покончено с повитухами, не имеющими лицензий, и так называемыми помощницами (hjalpkvinnor), несмотря на то что в сельской местности им отдавалось традиционное предпочтение при родах. В русских деревнях, где крестьянка могла рассчитывать только на помощь повитухи, уровень компетентности которой сопоставим с западноевропейской знахаркой, детская и материнская смертность была высокой. В 1900 г. Россия все еще занимала первое место по детской смертности в Европе: на каждую тысячу новорожденных умирали 275 детей. Для сравнения во Франции этот показатель составлял 160 детей, в Англии — 140, а в Норвегии — 80 детей. По мнению реформаторов, решение заключалось в создании корпуса квалифицированных акушерок для деревень, и к 1905 г. более 10 тысяч таких специалистов уже приступили к работе, хотя большинство из них предпочитали города. В результате деревенская повитуха оставалась единственным выбором крестьянки. «Как только город, страна, область или нация разрабатывает систему родовспоможения, основанную на квалифицированных, имеющих лицензию, контролируемых и пользующихся уважением акушерках, — пишет Лаудон,—-стандарты заботы о матерях растут, а показатели материнской смертности падают». Роды в больнице все еще оставались исключением. В Германии в 1870-х гг. в больнице было принято менее 1% родов. В те времена домашние роды все еще были безопаснее для матери и ребенка, потому что вероятность получить инфекцию в больнице оставалась высокой.

Рисунок 4.1 иллюстрирует связь между показателями материнской смертности и наличием службы квалифицированных и лицензированных акушерок. Например, в Нидерландах, где показатели материнской смертности при родах заметно снизились, особенно после начала использования в 1880-х гг. антисептических препаратов, система акушерской помощи, уходящая корнями в XVII век, укрепилась системой контроля, установленной в первые два десятилетия XIX века. Акушерки получали специальную подготовку, затем официальную аккредитацию и проходили переподготовку. К 1900 г. показатель материнской смертности в Нидерландах составлял 24 случая на 10 тысяч родов, тогда как в Англии и Уэльсе он был в два раза выше и составлял 48 смертей на то же количество родов. Совершенно очевидно, что датские акушерки весьма успешно справлялись с сепсисом (бактериальная инфекция) и послеродовой горячкой, в то время как врачи общей практики в Англии и Уэльсе шокировали своим вольным использованием щипцов и анестезии без должного внимания к антисептике. Аналогично, в Дании после обвинения в занесении инфекции, вызывающей послеродовую горячку, акушерок специально инструктировали и обучали методам антисептической обработки, в результате чего значительно сократилась смертность от послеродовой инфекции. Ключевым фактором, определяющим материнскую смертность, было качество родовспоможения, а не классовая принадлежность женщины. И суть в том, что хоть какое-то обучение лучше, чем никакого, особенно если достижения медицины обещают безопасность.

 

 

При построении графика использовались средние статистические показатели материнской смертности, имеющиеся по каждому десятилетию. В Англии. Уэльсе (1867-1914) и Шотландии (1867-1914) акушерской службы не было. К странам, использовавшим акушерок, относятся Нидерланды (1878. 1883. 1888. 1893. 1898. 1903. 1905-1914), Швеция (1867, 1872, 1882, 1887, 1892, 1902, 1907, 1911 — 1914) и Дания (1895, 1905, 1914).

В то же время следует отметить рост младенческой смертности на протяжении всего XIX века, что отражено в табл. 4.2. В Англии и Уэльсе самые высокие показатели зафиксированы в 1846 г., когда на тысячу родов приходилось 164 умерших новорожденных. В деревенской России эти показатели были почти вдвое выше, чем в индустриальной Западной Европе: 290 смертей на тысячу родов в одной из губерний на рубеже веков, что объяснялось плохим физическим состоянием матерей, низким уровнем грамотности и трудностями, которые испытывали женщины с маленькими детьми, вынужденные работать (особенно летом). К концу XIX века все больше матерей разрешались благополучно, но судьба их новорожденных детей оставалась неопределенной. И если по показателям материнской смертности судили о качестве акушерской или врачебной помощи, ответственность за высокую младенческую смертность повсеместно возлагалась на матерей. Филантропы из средних классов, государственные инспекторы и врачи объединились и сообща предъявляли обвинения в плохом уходе за новорожденными несчастным матерям, игнорируя часто ужасающие условия жизни рабочих и крестьянских семей: перенаселенность, плохие санитарные условия, эпидемии. Считалось, что смерть младенца можно предотвратить, если кормить его грудью и правильно за ним ухаживать. Младенческая смертность была той проблемой, где государству предстояло сыграть важную роль.

 

 

Линн Абрамс. Формирование европейской женщины новой эпохи. 1789-1918. М.: Изд-во ГУ-ВШЭ, 2011. Серия исследований культуры. С.129-133.

Обратите внимание на две особенности хода кривой демографического перехода во Франции, универсальные для одноимённых процессов во всех странах. Во-первых, это устойчивость движения по траектории, определившейся ещё в 19 веке, несмотря на значительные изменения численности популяции, материальной культуры, достатка, как и состава популяции. После двух «возмущений» — экстремальных всплесков смертности и падений рождаемости в двух мировых войнах – популяция возвращалась к прежней траектории. Понятно, что управление столь «автоматическим» процессом возможно только параметрическое, рассчитанное на кратковременный эффект, но не силовое, рассчитанное на немедленный. Как, собственно, мы и видим на примере мер по восстановлению рождаемости в условиях «второго демографического перехода», о котором ниже. Во-вторых, всплеск, соответствующий второй мировой войне, когда захватчикам сопротивлялась только компартия (вкупе с разными апатридами и гастарбайтерами), примерно втрое ниже такого же в первую мировую, когда с бошами воевало всё охваченное шовинизмом общество. / Источник: С.П.Капица, 1999. Ibid.

Действительно, темпы роста численности населения на каждой отдельной территории до 1980-х гг. были прямо пропорциональны степени урбанизации, в том числе в развитых странах, хотя у переехавших в города детность в среднем снижается. Важно подчеркнуть, что в отсталых районах и в третьем мире – наоборот. Вообще, промышленное развитие и урбанизация территорий сперва ведут к взрывообразному росту численности, но дальнейшее продолжение индустриального и городского развития требует более квалифицированной рабочей силы, подготовка которой требует больше времени на обучение, что в силу тех же закономерностей рост численности прекращает[6]. В первой половине этого процесса «средняя женщина» имеет больше детей, чем хотела бы, во второй – уже меньше желаемого, как в современной Европе[7].

Таким образом, в споре Адама Смита и Мальтуса прав первый, а не второй. Численность нашего вида управляется социальными регуляторами, только сложней, чем у социальных видов животных. У нас одни и те же процессы (общественного развития) сперва вызывают «взрыв», а потом «переход». Соответственно, воспроизводство человеческих популяций зависит от характеристик общественного устройства более, чем от репродуктивной биологии составляющих её индивидов. Что это за регуляторы?

Хороший пример ключевой роли общественных изменений в регуляции численности нашего вида – строго линейная зависимость между приростом численности популяции и приростом производства энергии, как если бы человек был бы машиной. / Источник. С.П.Капица, 1999. Ibid.

Это значит, что на каждую дополнительную единицу энергии, произведённую благодаря общественному и техническому прогрессу, рождается пропорциональное количество рабочих рук для её «обработки» на соответствующих производствах. Если бы рост численности человеческих популяций регулировался чисто биологически, зависимость была бы логарифмической, если б мы были самовоспроизводящимися машинами – степенной.

То есть если растущая экономика в соответствии со своими собственными деловыми планами и инвестициями производит на N калорий больше, воспроизводство человеческих популяций по всему миру подгоняется таким образом, что на эту калорию находятся рабочие руки, которые будут её обрабатывать  последовательно на разных стадиях технологических циклов в процессе создания разного рода товаров. И если файнмеханику в Швеции или в Канаде платят $45  в час за выточку сложных деталей, то взаимодействие популяций разных стран устроено и согласовано так, чтобы произвести 100 низкоквалифицированных рабочих рук в Боливии, Таиланде и Индии, которые добудут соответствующий металл за $1 в час или в день, и 10 рабочих рук металлургов, получающих в $10 в странах, куда выселяется европейская и американская металлургия.

Цены условны, а вот пирамида технологических уровней (или волн) в мировой экономике вполне реальна и очень похожа на экологическую пирамиду чисел — повышение доходов в сколько раз при переходе к следующему более верхнему слою пропорционально снижает рождаемость в соответствующей популяции и стимулирует рост рождаемости в нижележащих слоях. То есть стабилизация населения, даже частичная депопуляция в «мировом городе» одновременно провоцирует рост рождаемости на «сельской периферии» (скажем, в семьях мигрантов из Туниса или Алжира, работающих на Сицилии и в Калабрии).

Механизм стимуляции рождаемости тоже понятен — чем больше город нуждается в рабочей силе со стороны, тем выгодней приглашать гастрабайтеров издалека, из сельской периферии, а не из «ближних пригородов» урбанизированного ареала.

Действительно, анализ данных из Демографического Ежегодника ООН показывает, что средний уровень детности  в поколении i во всех странах мира чётко отрицательно коррелирует со средней величиной инвестиций в создание одного рабочего места, сделанных поколением i-1. Чем больше инвестируется в образование следующего поколения, в ео профессионализацию, в создание рабочих мест, чем заблаговременней произведены инвестиции, тем ниже будет в нём рождаемость (Население России…, 2000).

Эта закономерность равным образом действует как для развитых стран, так и для развивающихся, богатых и бедных, и, видимо отражает именно тот механизм обратной связи от экономического развития, потребляющего людей, к росту численности популяции, производящему рабочие руки, о котором писал Адам Смит 200 лет назад. Поэтому в современном обществе, хотя на детность влияет множество разных факторов, и эти влияния противоречивы, главный предиктор числа детей, рождённых женщиной (зачатых мужчиной) за жизнь – это общее время, потраченное на получение образования. См.рисунок ниже

 

Обозначения. 1—здравоохранение, 2—длительность жизни, 3—плодовитость, 4—детская смертность, 5—детоубийство, 6—рождаемость, 7—стерильность, 8—брачность, 9—пренатальный контроль рождаемости, 10—оптимальное детское жизненное пространство, 11—женская занятость, 12—групповая мобильность, 13—размер группы, 14—стандарт жизни, 15—социокультурная система и образование, 16—производящая технология, 17—продуктивность, 18—ресурсы, 19—диета, 20—потенциальный максимум популяции, 21—миграция, 22—территория, 23—плотность населения, 24—профессиональная смертность, 25—милитаризм, 26—популяция, 27—материнская смертность, 28—война, 29—болезни и эпидемии, 30—убийство стариков, 31—дорепродуктивная численность, 32—мужчины и 33—женщины репродуктивного возраста, 34—естественная смертность, 35—пострепродуктивная численность.

Чем дольше человек учится в школе, ВУЗе, аспирантуре, тем в среднем позже он (она) вступают в брак, позже рождается первый ребёнок, выше вероятность незаведения второго и третьего. Отсюда чёткая отрицательная корреляцией между средним числом детей рождённых за жизнь, и временными затратами на образование. временем, затраченным на получение образования.

Поэтому именно образование, не рост доходов или уровня жизни (а тем более не контрацептивы с прочим «планированием семьи»), оказывается ключевым фактором в демографических прогнозах. Управляя этим параметром, можно в долговременном плане смягчить «взрыв», и затормозить «переход» на уровне простого воспроизводства, не ниже.

“Если государства будут интенсивно инвестировать в образование, численность населения Земли к 2050 году составит 8,8 млрд. (по сравнению с 9,9 млрд. в инерционном сценарии).

Сценарии изменения численности населения планеты до 2050 года. Третий слева — инерционный, четвёртый — оптимистичный. (Схема IIASA.)

Вольфганг Лутц и Самир К. С., представляющие Международный институт прикладного системного анализа (IIASA), Венский институт демографии и Венскую школу экономики и бизнеса, опубликовали в журнале Science исследование, в котором называют образование главным фактором, который необходимо учитывать при долгосрочных прогнозах численности населения. Вольфганг Лутц и Самир К. С. утверждают, что долгосрочные прогнозы, не учитывающие образование как независимый и критически важный фактор, несостоятельны. По расчётам исследователей, женское образование — самый важный демографический фактор вообще. У образованных дам обычно меньше детей, выше продолжительность жизни и выживаемость новорожденных (для последнего образованность матери важнее её доходов). Образование и женщин, и мужчин влияет на экономический рост и демократизацию общества; с образования начинаются каскадные социальные изменения. Учёные разработали модель прогноза численности населения планеты и отдельных стран, в которой образование является одним из определяющих факторов — наряду с привязанной к образованности рождаемостью, а также смертностью и миграцией. В четырёх просчитанных сценариях роста народонаселения к 2050 году влияние всех факторов, кроме образования, было одинаковым.

Инерционный сценарий, при котором все страны оставляют расходы на образование на нынешнем уровне, дал численность населения в 9,9 млрд.; оптимистичный, когда все принимаются инвестировать в образование, как Сингапур и Южная Корея, «ограничился» 8,8 млрд. Расчёты по отдельным странам производят ещё большее впечатление. Например: если Кения (с численностью населения 31 млн. в 2000 году) будет вкладывать в образование по максимуму, численность кенийцев в 2050-м составит 85 млн.; при пренебрежении образованием население превысит 114 млн. Исследователи подчёркивают, что это базовая модель: разрыв между сценариями развития при учёте всех последствий инвестиций в образование (рост «человеческого капитала» и улучшение качества жизни) будет разительным.

 

 

Влияние образованности женщин развивающихся стран на фертильность и младенческую смертность (таблица IIASA).

Результаты исследований опубликованы в журнале Science. Кстати, знаете ли вы, что нас вот-вот будет 7 млрд? И — любопытно: как относятся к этим оценкам в ООН?»

Николай Третьяков. «Образование – самый важный фактор в демографических прогнозах» (Подготовлено по материалам Международного института прикладного системного анализа»).

Иными словами, если «первый шаг» демографического перехода был связан с созданием профессиональной системы родовспоможения, то последний – с образованием. Соответственно, Мальтус ошибся — рост численности популяции регулируется, и именно процессами социальной трансформации в обществе, связанными с ростом городов, модернизацией страны, изменением структуры занятости и пр. Поэтому в демографическом отношении именно сейчас человечество находится в точке неустойчивости. Прогнозы ООН показывают, что возможны самые разные варианты – и плохой — продолжение роста, и наиболее привлекательный — стабилизация, и не лучший — падение численности (депопуляция). / Источник: Капица С.П., 1999. Ibid.

Откуда вдруг возьмётся падение? При прочих равных, вероятность неожиданного падения численности, до вымирания включительно, у разных видов млекопитающих увеличивается установлением постоянной численности и прекращением колебаний, как то следует из модели Л.В.Полищука, предсказывающей риск оказаться под угрозой вымирания и попасть в Красную книгу для разных видов млекопитающих. Видимо, человек здесь не исключение.

«Предотвращение вымирания видов приобрело особую актуальность в недавнее время в связи с активно обсуждающейся в научной литературе и обществе проблемой сохранения биоразнообразия. Существуют две группы фактов и, соответственно, две точки зрения на связь размаха колебаний численности с вероятностью вымирания.

Согласно одной, на первый взгляд более естественной точке зрения, чем сильнее колеблется численность, тем больше вероятность падения её до нуля. Согласно другой, большие, регулярно повторяющиеся колебания численности характерны для видов, наименее подверженных риску вымирания. В настоящей работе представлены данные в пользу второй точки зрения. Центральное положение в работе занимает соотношение между рождаемостью (годовой плодовитостью) В и годовой смертностью взрослых особей М, B/M.

Показано, что размах колебаний численности, то есть отношение максимума к минимуму численности, равен или, по крайней мере, пропорционален отношению В/М. На основе собранных литературных данных рассчитаны величины В/М для 90 видов млекопитающих фауны бывшего Советского Союза, из которых 25 видов находятся в Красной книге СССР. Показано, что краснокнижные виды характеризуются низкими величинами B/M, и вероятность попадания вида в Красную книгу (L) находится в отрицательной зависимости от B/M:L = 2.60 (B/M)^-2.36(r² = 0.88, P<2х10^-4). Таким образом, получается, что вероятность попадания вида в Красную книгу, а значит и риск вымирания, находится в отрицательной зависимости от размаха колебаний численности.

Для объяснения этого результата необходимо ответить на два вопроса: почему зависимость между вероятностью попадания вида в Красную книгу и размахом колебаний численности является отрицательной? И – почему в одних случаях зависимость между риском вымирания и размахом колебаний численности получается положительной, а в других – отрицательной? Ответ на первый вопрос состоит в том, что отношение B/M есть мера скорости роста численности. Это отношение равно количеству потомков, произведённых самкой за время жизни (так как I/M есть средняя продолжительность репродуктивной жизни), и представляет собой верхнюю оценку скорости роста численности в расчёте на время генерации.

Виды с высокой скоростью роста численности (r-виды) не только испытывают сильные колебания численности, но и в силу высокой скорости размножения в большей мере способны противостоять неблагоприятным факторам среды, чем медленно размножающиеся виды. Поэтому не ничего удивительного в том, что чем больше скорость роста численности, тем больше размах колебаний численности и тем меньше риск вымирания, а значит, и вероятность попадания вида в Красную книгу. Ответ на второй вопрос менее ясен. По-видимому, здесь необходимо учитывать влияние пространственного и временного масштаба на характер колебаний численности. Положительная зависимость между размахом колебаний и вероятностью вымирания часто наблюдается для населения небольших островов или фрагментов природных местообитаний среди окультуренного ландшафта.

Популяции данного вида непрерывно существуют на таких островах лишь относительно короткое время (при их вымирании возможно новое заселение), и эффект скорости роста численности просто не успевает проявиться, так как для его реализации нужно время порядка длительности существования нескольких генераций. Большой размах колебаний численности обусловлен в этом случае не внутренними причинами (высокой скоростью роста численности), а внешними – теми, которые в конечном счёте и ведут к вымиранию. Напротив отрицательная зависимость между размахом колебаний и вероятностью вымирания  возникает на больших пространствах (например, таких, которые охватываются Красной книгой Советского Союза) и больших временах. В этом случае размах колебаний обусловлен, скорее всего, собственной скоростью роста численности вида. Эта же собственная скорость, если она высока, спасает вид от вымирания.

Этот подход относится «к сфере макроэкологии. Эта часть экологии изучает явления, происходящие на больших пространствах, когда биологические, в частности демографические, свойства видов выходят на первый план, а изменчивость среды, доставляющая в других ситуациях массу неприятностей экологам, отступает на второй. На языке вероятностной теории вымирания это означает, что в макромасштабе основное значение имеет демографическая стохастичность и гораздо меньшее — средовая. Почему так происходит? Демографическая стохастичность зависит от скорости роста численности (именно с ней мы имеем дело в этой работе). Средовую стохастичность можно описать так: в последовательные отрезки времени среда становится то лучше, то хуже, и, если эти отклонения велики, на каком-то отрезке среда может стать совсем неблагоприятной, что приведет к вымиранию вида. Говоря формально, средовая стохастичность зависит от дисперсии скорости роста численности. Если дисперсия велика, то даже при большой скорости роста вероятность вымирания все равно велика. Однако на большом пространстве эта дисперсия стремится к нулю, потому что обычно отдельные локальные популяции в разных точках пространства могут испытывать противоположно направленные средовые воздействия, взаимно уравновешивающие друг друга. Здесь работает закон больших чисел, где “большое число” — количество удаленных друг от друга, а потому почти независимых популяций. Таким образом, на большом пространстве эффект средовой неопределенности относительно невелик. Однако при обычном, среднем уровне численности эффект демографической стохастичности также невелик, поскольку он проявляется только в случае низкой численности.

Иная ситуация складывается в случае, когда из-за неумеренного промысла или природных катаклизмов (неурожая кормов, эпизоотии, холодной или многоснежной зимы и т.д.) численность всех локальных популяций и вида в целом одновременно сокращается. Такие катастрофы довольно редки, однако теоретически любой вид может оказаться в подобной ситуации. Тогда, по-видимому, и решается, кому суждено погибнуть или в лучшем случае попасть в Красную книгу, а кому — нет. В периоды низкой численности эффект средовой стохастичности на большой территории по-прежнему невелик, и судьба вида оказывается полностью зависимой от демографической стохастичности. Виды с высокой рождаемостью (самки которых, по нашей оценке, приносят более 2.9 дочерей в год) быстро возвращаются к прежнему, нормальному уровню численности, им вымирание, как правило, не грозит. Напротив, медленно размножающиеся виды задерживаются в состоянии низкой численности на длительное время, поскольку им труднее компенсировать последствия, например увеличения промысла.

Яркая иллюстрация тому — катастрофическая ситуация, сложившаяся в последнее время с популяцией сайгака (Saiga tatarica). Замечу, в 20-х годах прошлого столетия, когда Красных книг еще не было, в результате неконтролируемого промысла численность и ареал этого млекопитающего резко сократились. В 30-е годы в связи с прекращением контрабандного вывоза сайгачьих рогов в Китай и во время Великой Отечественной войны, когда людям было не до сайгака, его численность постепенно начала восстанавливаться. А в 50-е годы стало ясно, что виду ничто не угрожает. Теперь ситуация, похоже, повторяется. Рога сайгака всегда ценились в китайской медицине, а сейчас их стали еще и рекламировать в качестве альтернативы рогу носорога. В результате на китайском рынке резко вырос спрос на рога сайгака, и браконьеры начали истреблять их (прежде всего самцов), что поставило под угрозу существование всей популяции. А ведь до октября 2002 г., когда сайгак был внесен в Красную книгу МСОП, он вообще не числился среди “краснокнижных” видов. Хотя плодовитость сайгака, равная 0.75 дочерей в год, выше, чем у многих других копытных, соответствующая ей вероятность попадания в Красную книгу составляет примерно 0.5. Это совсем не маленькая вероятность: она означает, что каждый второй вид с такой годовой плодовитостью оказывается под угрозой вымирания. Ясно, что даже в периоды высокой численности сайгак нуждается в пристальном внимании экологов и специалистов по охране природы.

Другой пример вида со сравнительно низкой скоростью размножения, которого нет в Красной книге, — росомаха (Gulo gulo). Это некрупное животное из семейства куньих широко распространено в тайге и лесотундре Евразии и Северной Америки. Низкая его плодовитость связана прежде всего с тем, что большинство самок приносят потомство через год [10]. Однако численность росомахи в евразийской части ареала в последние десятилетия весьма стабильна, а потому в Красной книге ее нет. Относительной неуязвимости этого вида способствуют гигантский ареал, скрытный образ жизни, а также всеядность. Как замечает Б.В.Новиков, “росомаха всегда готова съесть все, что можно хоть как-нибудь использовать в пищу”. Но не только это держит зверя “на плаву”. Росомаха — известный интеллектуал и умелец, о чем можно судить по легкости, с которой она дурачит охотников, обходя идеально замаскированные капканы, избегая встреч, разоряя спрятанные охотниками съедобные припасы. Таких животных трудно втиснуть в рамки каких-либо прозаических коэффициентов, а интеллектуальный индекс пока никто не считал. Однако стоит иметь в виду, что при плодовитости 0.625 дочерей в год вероятность попадания росомахи в Красную книгу — 0.55, т.е. примерно такая же, как у сайгака. Хотя в настоящее время этому медленно размножающемуся виду ничего не угрожает, его “благополучие целиком и полностью зависит от нашего к нему отношения” (Б.В.Новиков)». / Л.В.Полищук, 2002. Соотношение между рождаемостью и смертностью, размах колебаний численности и вероятность попадания вида в Красную книгу (на примере млекопитающих) // Журн. общей биологии. Т.63. №2. С.99-111.

То есть, в работе предполагается, что тип динамики численности — это видовая характеристика, однако обычны случаи, когда в результате средовых изменений вид переходит от резких колебаний численности к стабильности (наоборот перейти гораздо труднее — надо существенно повысить рождаемость или среднеожидаемую продолжительность жизни внутри популяции за счёт изыскания резервов).

Первое происходит с леммингами под действием глобального потепления, второе — с человеком разумным первый раз в эллинистический период, второй — с началом высокого средневековья. Из модели Л.В.Полищука следует, что прекращение колебаний численности делает вид уязвимее, увеличивает риск неожиданного падения численности (столь сильного, что создаётся угроза вымирания) в результате непредсказуемых изменений среды. Понятно, что всё это прямо относится к нашему собственному виду. Раньше массовые вымирания от голода, эпидемий и войн восстанавливались за счёт колебаний численности, по скорости восстановления сравнимых с полевочьими. На пике демографического перехода в первую половину ХХ века восстановительные способности достигли максимума, а теперь они быстро падают, по мере распространения демографического перехода в третьем мире. Вместе быстрой урбанизацией в тех же развивающихся странах оба процесса приведут их популяции к состоянию простого воспроизводства уже в следующем поколении.

С другой стороны,  неостановимый рост потребления в странах развитых («вещизм», который вытесняет «детизм») уже вызвал к жизни второй демографический переход, когда рождаемость падает примерно вдвое ниже уровня простого воспроизводства, и поднять её не удаётся без специальных усилий государства. Дело в том, что 300 лет капитализм и связанный  с ним научно-технический прогресс вывел популяции из мальтузианской ловушки, когда превышение предела экологической емкости среды вызывало её разрушение, войны, голод и болезни — по мере научно-технического прогресса пределы показали способность подниматься всё выше.

Однако самым слабым звеном в любой социоэкономической системе, как всегда оказывается сам человек. Если в средневековье (и в традиционном обществе вообще) возможность завести семью и детность достаточно строго коррелируют с богатством, то именно капитализм поддерживает избыточный уровень размножения в бедных слоях, и не может без этого обойтись, как экономика развитых стран не обходится без гастарбайтеров на грязных работах. Те и другие при этом бичуются из социально-расистских или просто расистских соображений, что практично и выгодно – снижает цену рабочей силы.

Так вот, в ближайшие 30-50 лет этот ресурс развития кончается. Грубо говоря, все те обитатели «мировой деревни» (развивающихся стран), кто может переехать в «мировой город» и устроиться там, сделают это, в их семьях/у их родственников, живущих на посылаемые деньги, пройдёт демографический переход, от патриархальной схемы воспроизводства они перейдут к примерно 2,1-2,5 ребёнка на семью, а те кто сейчас постоянно голодает (доход <$1/день) или живёт в нищете (<$2/день) окончательно не сможет поправить свои дела и просто вымрет: при постоянном голодании размножаемость самая низкая.

То есть будет нарушено вышеописанное рыночное равновесие между производством небольшого числа хорошо образованных, специализированных и дорогостоящих рабочих рук в первом мире и большого числа неквалифицированных и дешёвых рабочих рук в третьем мире, на фоне падения воспроизводства в обоих группах, хотя и по разным причинам. Уже сейчас большая часть населения мира живёт в странах с низкой рождаемостью, а темпы годового прироста населения неуклонно падают.

 

 

Источник. Марфенин Н.Н. Биосфера и человечество за 100 лет// Россия в окружающем мире. 2001. Аналитический ежегодник. М.: изд-во МНЭПУ, 2001. С.12-51.

Соответственно, демографический потенциал капитализма будет исчерпан уже в следующем поколении: царь – голод и нужда из эффективного способа поставки низкоквалифицированных рабочих рук окажутся опасными для системы в целом.

По мере индустриализации-глобализации-урбанизации человек из вида c r-динамикой численности естественным образом становится видом с К-динамикой, и назад тут уже хода нет, что делает переход к социализму обязательным. То есть пока рождаемость была высокой, и колебания численности значительными, неуспешных можно было морить голодом, не лечить и содержать как скот, а во по мере демографического перехода каждую особь придётся холить и лелеять, лечить и учить независимо от показанных достижений, иначе возможно обвальное вымирание.

Минимальная «социалистическая» мера здесь следующая. В третьем мире введение государственной системы образования и здравоохранения по советскому или кубинскому образцу (где техническое, медицинское, с/х и естественнонаучное образование превалирует над гуманитарным). В первом мире — поддержка рождаемости и молодых семей по образцу ГДР, то есть жильё и трудоустройство за деторождение выше среднего уровня. Сохранение капитализма в условиях тех демографических процессов, которые описаны в постскриптуме, запускает факторы вымирания нашего вида, что описаны в статье Л.В.Полищука.

Какой именно сценарий реализуется, определится классовой борьбой ближайших 20 лет, в промежутке 2020-2040 года, по многим параметрам оказывающимся критическим для человечества. Скажем, по экологическим.