Западное общество продолжает верить в магию

Print PDF

Считается, что в современном обществе магия уже не играет той роли, которая отводилась ей в первобытные времена. Кое-какие суеверия, конечно, остались, но всё-таки мы стали более трезво смотреть на вещи.

Если вы действительно так считаете, спешим вас разочаровать. Психологи Джордж Ньюман и Пол Блум из Йельского университета (США) заметили, что на аукционах, где выставляются вещи, принадлежавшие знаменитостям, степень физической близости звезды с предметом — важный фактор ценообразования. Например, если объекта касались Джон Кеннеди, Мерилин Монро или другие люди, обладающие в глазах публики положительным обаянием, то за него давали более высокую цену.

Если же собравшимся предлагали вещь, которую потрогал, скажем, Бернард Мейдофф, желание расстаться с деньгами резко уменьшалось.

Психологи увидели в этом проявление подспудной веры в то, что личные качества владельца передаются предмету. По их мнению, перед нами классический пример контактной магии, когда нечто нематериальное (магическая сила) переносится с одного на другое посредством физического контакта. Западное общество по-прежнему мыслит первобытными категориями. (Странного, кстати, ничего нет: ещё в конце XIX века распространение инфекционных болезней объяснялось учёными существованием загадочных миазмов.)

По итогам торгов исследователи выявили сильную корреляцию между финальной стоимостью вещи и оценкой того, насколько часто герой прикасался к ней. В случае с Мейдоффом корреляция оказалась обратной.

В то же время зафиксировано исключение из правила. Самые дорогие вещи, которые шли дороже $10 тыс. (в основном ювелирные изделия), не рассматривались через призму физического контакта со знаменитостью. Иными словами, когда в центре внимания были серьёзные суммы, люди прощались с суевериями и становились вполне современными прагматиками.

На этом Ньюман и Блум не остановились. Они опросили 435 случайных людей о том, как много человек готов заплатить за свитер, который принадлежал горячо любимой или горячо ненавидимой им знаменитости. Респондентам предварительно сообщали, что свитер был либо стерилизован (то бишь лишился «магической силы», присущей звезде), либо осмотрен экспертами аукционного дома (следовательно, к нему прикасались «простые» люди), либо реализовывался со строгим условием, что в будущем его нельзя будет перепродать (тем самым человек лишался возможности рассматривать вещь как выгодное вложение капитала и оценивать свитер сам по себе).

За стерилизованный свитер (принадлежавший Мерилин Монро, например) испытуемые готовы были заплатить на 14,5% меньше, а если им нельзя было его перепродать, то всего на 8,9% меньше, то есть «магическая сущность» ценилась выше денег. То, что к вещи прикасались посторонние, почти никак не сказывалось на решении: «магическая сила» знаменитости стойко выдерживает попытки её загрязнить.

Если же спрашивали про свитер знаменитости с дурной славой, то результаты были прямо противоположными: стерилизованный ценился на 17,2%, а ощупанный профанами — на 9,4% выше, то есть «магическая сила» «плохой» знаменитости не выдерживает соприкосновения с простолюдинами и легко выводится. Запрет на перепродажу тоже почти никак не влиял на цену предмета.

Естественно, подобные выкладки никоим образом не способны удивить того, кто собаку съел на продаже вещей знаменитостей. В прошлом году куртка-пилот, принадлежавшая Кеннеди, ушла за $570 тыс.

X: рейтинг физического контакта. Y: стоимость предметов на аукционах. (Изображение авторов работы.)

Результаты исследования опубликованы в журнале Proceedings of the National Academy of Sciences».

Источник Компулента

Описанное явление, к слову, было чуждо советскому обществу — никто из длинной очереди в Мавзолей не пытался касаться чтимого артефакта. В отличие от шуточного натирания маузера у революционного матроса или носа собаки у погранца на станции метро «Площадь Революции» — для удачи на экзаменах

Одна из причин столь печальных различий — популяризация науки при социализме «преподносится обществом» как важный и необходимый труд по саморазвитию, «поднимающий» обычного человека до уровня лучших исследователей с «передового края» науки. При капитализме же это лишь развлечение, одно из многих продаваемых обывателю, чтобы он выбрал именно науку в конкуренции с «тайнами воды», «похищениями инопланетян» и всем прочим, необходим специфический игриво-упрощающий стиль. Он же негативно влияет на качество, сколь бы талантливый исследователь (и хороший писатель) не старался уложиться в этот формат. Об этом хорошо написал Дмитрий Вибе:

«Общение учёных с телевидением, как правило, никаких положительных эмоций не сулит: слишком различны цели и задачи у обоих «лагерей».

На ТВ стали довольно часто появляться разного рода «познавательные» фильмы и сюжеты. За редким исключением, участие в этих фильмах в качестве приглашённого эксперта никаких положительных эмоций не сулит. Однако телевидение остаётся самой массовой возможностью донести свою точку зрения. Поэтому я снова и снова наступаю на те же самые грабли.

В жизни многих научных работников рано или поздно наступает момент, когда в мобильном телефоне раздаётся бодрый голос: «Здравствуйте! Меня зовут Светлана (например), я работаю в телевизионной компании X. Ваш телефон нам дал N (на свете много добрых людей, всегда готовых подарить ближнему номер твоего мобильника). Он сказал, что вы можете прокомментировать информацию о…» Поначалу это радует и повышает самооценку. Я буду в телевизоре! Я медийный персонаж! Я суперзвезда! Но после пары-тройки появлений на экране энтузиазм значительно снижается.

Довольно скоро начинаешь понимать: хотя тебя как бы и зовут в качестве эксперта-учёного, в целом происходящее на экране мало напоминает киножурнал «Хочу всё знать». Раньше основной задачей было расколоть «орешек знанья». Теперь основная задача — любой ценой привлечь как можно больше зрителей. Раньше главным был учёный, специалист, разбирающийся в научной проблеме. Теперь главный — режиссёр, специалист по построению завлекательной картинки. В новых обстоятельствах приглашённый учёный становится даже не актёром, а декорацией, элементом дизайна, фоном, на котором должен отчётливее проявиться великий режиссёрский замысел.

Замысел этот теперь, в отличие от эпохи киножурнала «Хочу всё знать», практически всегда художественный и практически никогда не просветительский. Оно и понятно: само слово «просветительский» навевает скуку, а снимать хочется игровое кино. В конце концов, кто знает авторов научно-популярных фильмов? Разве что всплывёт в памяти команда Кусто, да знатоки припомнят Павла Клушанцева или Льва Николаева. А игровое кино — это Тарковский, Феллини, «новая волна» и красная дорожка в Каннах. Вот и получается, что при декларируемой цели — «мы делаем фильм об эволюции галактики Млечный Путь» — на выходе получается малобюджетный экшн «Млечный Путь и Туманность Андромеды: гибель миров».

При этом если просветительское кино подразумевает точность в изложении фактов, то в художественном фильме можно слегка и приврать. Или даже не слегка. Собственно, в игровом кино само понятие вранья теряет смысл. Тревожная музыка, яркий видеоряд (часто не имеющий отношения к теме), традиционно зловещий голос диктора… К реальности, правда, никакого отношения, но здесь выстраивается не лекция, а драматическое произведение, так ли уж нужны в нём подлинные факты?

Снимается сюжет про астероид Апофиз. Моя задача — просто помочь в съёмке. Мрачный ведущий говорит в камеру: «В декабре 2012 года на минимальном расстоянии от Земли пролетит гигантский астероид Апофиз. Это будет его первое свидание с нашей планетой». Видимо, у меня что-то отражается на лице, и меня спрашивают: «Что-то не так?» «Кое-что, — говорю я. — Он не гигантский, пролетит мимо Земли не в декабре 2012 года, а в январе 2013 года, и это будет не первое его сближение с Землёй. Остальное всё правильно». Режиссер на мгновение задумывается, а потом машет рукой: «Ой, да ладно. Мы всё равно уже в заставку 2012 забили».

В настоящей научно-популярной программе такой подход к фактам был бы недопустим, а в ~~игривом~~ игровом научпопе — пожалуйста. В первом случае цель состоит в том, чтобы рассказать зрителю о какой-то научной проблеме, во втором — вызвать определённую эмоцию. Поэтому в современных «познавательных» фильмах режиссёр на самом деле заранее знает, что именно должен сказать приглашённый в программу эксперт. Есть, правда, одна проблема: эксперт не актёр, который будет с выражением читать текст из заготовленного сценария. Он ведь воображает, что его пригласили в качестве специалиста, который должен просветить съёмочную группу и зрителей в том, в чём он компетентен, а они — нет.

Решить эту проблему можно двумя способами. Первый состоит в том, чтобы заставить учёного как можно больше говорить, чтобы он сам не заметил, как произносит нужную фразу, отвечая на многочисленные вопросы. «Скажите, Земля столкнётся с межзвёздным пылевым облаком? — Нет. — А что будет, если столкнётся? — Она не столкнётся. — Но вот если всё-таки представить себе, что столкнётся, это будет страшная катастрофа? — Да, это будет страшная катастрофа». Стоп, снято! Последняя фраза идёт в эфир, остальное отрезается.

Иногда бывает и хуже. В одном из интервью по поводу грядущего конца света я произнёс следующий текст: «К нам на обсерваторию приходят люди и говорят: в 2012 году будет конец света, мы в это верим». В передаче я был дважды показан говорящим только вторую часть фразы: «В 2012 году будет конец света, мы в это верим». Справедливости ради отмечу, что в конце фильма прозвучал и полный вариант, но кто ж до конца досмотрел?

Второй способ — приглашать в качестве экспертов не только «официальных» учёных, но и «неофициальных», то есть таких, которые сами себя назначили учёными. Кто только не высказывается по астрономическим проблемам! Астрологи, уфологи, атлантологи (да-да, есть и такие)… Популярная формулировка: независимый эксперт. Эксперт в чём? Независимый от кого? Если он независимый, кто вообще решил, что он эксперт? Но это всё несущественные мелочи, потому что уж он-то скажет то, что нужно! Про информационную среду Космоса, энергетические каналы, гипнооружие…

Многочисленных независимых экспертов можно иногда разбавить настоящим учёным. В этом случае уже неважно, что он говорит. Его миссия — легитимизировать остальной коллектив. Конечно, он узнает об этом не во время съёмки, а позже, когда увидит результат.

Что с этим делать, неясно. С одной стороны, каждый подобный сюжет приводит, как сейчас говорят, к репутационным потерям. Причём не только для непосредственного участника, но и для его коллег, от имени которых он как бы выступает. Все же уверены, что существует некая официальная наука с согласованной и утверждённой позицией, строго придерживаться которой обязан каждый учёный.

С другой стороны, я же вижу, что, по сути, в описанных выше подходах нет злого умысла. Люди действительно считают, что снимают нечто научно-популярное, что именно так оно и должно выглядеть. Это вселяет надежду (очень наивную!), что когда-нибудь что-нибудь удастся изменить и исправить. Конечно, чаще всего реакция после просмотра очередного шедевра одна и та же: «Да чтоб я ещё раз…» Но иногда получается и неплохо. Ещё не «Хочу всё знать», конечно, но что-то похожее.

Вот и думай, что лучше. Многие коллеги склоняются к мысли, что нужно как минимум составлять «чёрный список» каналов, с которыми не нужно иметь дела, но это будет фактически означать полный игнор телевидения. Мне пока кажется, что это не выход. Если мы перестанем мелькать на экране, о нас попросту забудут. И останутся на экране одни независимые эксперты, которым без нас станет только лучше. Поэтому я снова и снова наступаю на те же самые грабли. Правда, сохранять надежду на исправление достаточно сложно.

Я, собственно, чего так завёлся-то? В понедельник иду на очередную запись, потому и подстраховываюсь. Предложено высказать мнение «официальной науки» об НЛО. Два человека на планете — оператор и корреспондент — услышат его в полном объёме. А потом кто-то решит, какую именно часть этого мнения следует узнать вам. Обещали, что в этот раз всё будет по-другому!»