Диалектическая логика vs формальная

Print PDF

В завещании конца VIII в. упоминается передача церкви двух рабов (servos), из коих «один свободный, а другой раб» (unus est liber et alter servus). Или в клюнийской грамоте XI в., оформлявшей дарение виллы «с рабами и рабынями (cum servis et ancillis), проживающими в этом наследственном владении …,будь то свободные, будь то рабы (sive sint liberi, sine sint servi)». / А.Я.Гуревич. «Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства». М.: Искусство, 1990. С.34.

***

Если воспринимать эти записи с точки зрения формальной логики, получается бессмыслица – человек может быть, или свободным, или рабом, tertium non datur. То есть авторы написали явную глупость, вряд ли можно им доверять и пр…

Однако такого рода записи в ту переходную эпоху между рабовладением и феодализмом были нормой, все их воспринимали как само собой разумеющееся и пр. И с точки зрения диалектической логики они дают нам очень ценную информацию, о том как утрачивало смысл противопоставление раба и свободного, ключевое для рабовладельческого строя (как для греков и римлян, так и для окружающих их варварских племён, находящихся на разных стадиях разложения первобытного строя), и сменялось на системообразующий критерий, важный для феодализма – кто кому обязан службой. Тот факт, что одни и те же люди и ситуации описываются то в одной системе классификации, то в другой, чётко показывает «движение истории».

Другой пример — из практики боксёров.

С одной стороны, и боксёры, и тренеры утверждают, что без сильного интеллекта здесь, как и в шахматах, делать нечего. И действительно, нельзя выиграть бой, «забив» противника, сильные но глупые быстро проигрывают. Нужно по текущим действиям оппонента «с сильным опережением» просчитать его тактику и противопоставить ему свою, которая будет эффективной в противостоянии именно ему (а для других нужна другая тактика). Т.е. нужно решить чисто интеллектуальную задачу прогностики с выбором оптимальной стратеги и из множества возможных (или уже отработанных данным боксёром). С другой стороны, при том граде ударов, который бойцы обрушивают друг на друга, решить соответствующую задачу головой и невозможно, и нет времени, мысли полностью отключаются и на ринге бойцы действуют автоматически.

При этом со стороны выбор каждым наиболее подходящей стратегии боя и её рефлексивное корректирование вслед за изменением стратегии противника, пытающимся одолеть возникающее противодействие со стороны данного боксёра выглядят как решение интеллектуальной и логической задачи, хотя и проходящее помимо сознания, т.е. рациоморфный процесс.

«Разговоры с боксерами и тренерами о “ментальном” аспекте бокса поднимают кажущееся противоречие: с одной стороны, они утверждают, что бокс — “дело для думающих людей” и часто уподобляют его шахматам; с другой стороны, они также настаивают на том, что на ринге не нужно тратить время на логику.

Loic Wacquant, right, in 1989 with Curtis Strong, the Illinois junior lightweight champion, at Woodlawn Boxing Gym in Chicago

“На ринге нет никакого места для мысли: одни рефлексы! Когда ты начинаешь думать, поезд ушел”, — учит Ричи. В то же самое время стоун-лэндский тренер согласен с Рэем Арселом (цит. по: Anderson, 1991, p. 121), старейший тренер, продолжающий заниматься своим делом и в 92 года после того, как подготовил восемнадцать чемпионов мир, в том, что “в боксе главное мозги, а не мышцы. Меня не интересуют твои бойцовские способности. Если ты не умеешь думать, ты просто очередной парень с улицы”.

Загадка разрешается, как только осознаешь, что способность размышлять и рассуждать на ринге становится способностью организма боксера in globo или “телесно-духовного” комплекса (Dewey, 1929, p. 277). Это стирание грани между телесным и ментальным подчеркивается в следующем комментарии местного претендента среди полутяжеловесов:

Все дело в компьютере, мозгах, которые управляют телом. Если компьютер не слишком сильный, то он не может послать сильного сигнала телу; и у тебя не хватает мозгов, чтобы выполнить задачу. Ты должен думать, какую позицию занимает противник, куда можно ударить, где можно “подставиться” под удар, чтобы уйти от него и ударить самому. Об этом думаешь постоянно, если хочешь ударить или уйти от удара, а чтобы “пролететь”, не нужно думать ни о чем.

Вопрос: Но ведь на раздумья нет времени?

Ответ: (похрустывает суставами пальцев, нервно понижая голос) На это все уходят доли секунды: мысли проносятся моментально (снова хрустит суставами, повышая голос), ты думаешь постоянно, думаешь постоянно. Все, что ты делаешь, как ты двигаешься, — все это продуманно. Чтобы сделать что-то на ринге, ты должен думать. Вот так ты должен думать (перестает хрустеть). Говорят, что только после долгих тренировок больше не нужно думать. Это происходит естественно, но твое тело делает естественным образом все, что считает нужным; мысль намного опережает тебя, у тебя нет возможности ее продумать. Ты получаешь уже готовые ответы.

Попав на ринг, тренированное тело, которое знает и понимает, сортирует и хранит информацию, находит правильный ответ в репертуаре запрограммированных действий и реакций. Боксерское мастерство, таким образом, определяется тем, что тело бойца просчитывает варианты и решает за него, мгновенно, без опосредования — и опасных задержек, которые оно вызывает, — абстрактными размышлениями, до представления и стратегического расчета. Тело служит непосредственным, стихийным стратегом: оно знает, понимает, оценивает и реагирует одновременно. В этом отношении, опытный боксер не сильно отличается от опытного джазового пианиста: обоим для правильного исполнения — удара в одном случае, нот в другом — требуется привычное знание, “воплощенный способ прохождения дистанций”, который может быть приобретен только через “длительное усвоение” (Sudnow, 1978, p. 12-13), определяющее принятие “дисциплинированным телом основных положений сознания” (Levao, 1988, p. 13)». / Лоик Вакан. Социальная логика бокса в чёрном Чикаго: к социологии кулачного боя. С.134.

***

То есть боксёры во время реального боя (да и в работе со спарринг — партнёром) и мыслят, и не мыслят одновременно. С точки зрения формальной логики глупость и противоречие, с точки зрения логики диалектической это значит всего лишь, что здесь «мыслящим органом» выступает не мозг, не сознание, связанное с работой мозговой ткани и неотделимое от неё, а всё тело боксёра.

И чтобы оно могло эффективно выступать в такой роли, когда «голова» «выключена» нарастающим болевым воздействием, у тела вырабатывается соответсвующий автоматизм до боёв — во время работы со спарринг-партнёром и после — во время разбора видеозаписей боя, по результатам которых подбирают наиболее подходящих партнёров для спарринга.

К слову, с точки зрения «диалектической психологии» Ильенкова-Леонтьева именно «мыслящее тело», а не мозг было первоначальным источником психики, и связанных с нею решений, аффектов и воли, как это описано в интересной работе А.В.Сурмавы. Я первоначально не принимал этот взгляд, но потихонечку догадался, как он совмещается с этологическими представлениями об инстинкте, коммуникации и социальности.

Именно поэтому боксёр из примера 2 выступает воплощением практического разума:

«Стратегия боксера, таким образом, обусловлена не телеологией индивидуального рационального выбора и не механическим подчинением нормативным требованиям тренера или “субкультуры” спортзала, а столкновением боксерского габитуса с тем самым полем, которое и произвело его. Социальное искусство кулачного боя преодолевает целый ряд схоластических различий между интенциональным и привычным, рациональным и эмоциональным, материальным и духовным, которые так глубоко укоренены в дуалистической онтологии современной социальной науки, что мы даже не замечаем, насколько они уродуют фундаментальную реальность человеческого социального действия. В основе бокса лежит соприкосновение, даже слияние этих противоположностей. Он представляет собой воплощенный практический разум, который избегает логики индивидуального сознания и расчета. Столкновение на ринге требует сжатых суждений, основанных на боксерской восприимчивости и реакции и выносимых мгновенно, что служит антитезой систематически спланированным и размеренным решениям в духе “просчитывающего разума”, лежащего в основе социального действия, которое описывается теорией игр и рационального выбора.

В сущности, стратегию боксера на ринге можно описать цитатой из работы Хью Броди (Brody, 1982, p. 37), посвященной охотникам-атабаскам и инускам, проживающим на северо-западе Канады:

Чтобы принять правильное, разумное и точное решение на охоте, необходимо учесть взаимосвязь всех возможных факторов и избежать ошибки сосредоточения на каком-то одном моменте, считающемся основным. И — что еще более важно — решение принимается в самом действии; между теорией и практикой нет никакого разрыва или промежутка. Как следствие, решение, как и действие, от которого оно неотделимо, всегда является изменяемым (и, следовательно, оно не может быть названо решением в собственном смысле слова).

Успешное обучение боксу, таким образом, требует сочетания квазиантиномических диспозиций: импульсов и влечений, укорененных в дорогом для Джорджа Герберта Мида “биологическом индивиде” (Mead, 1934), в теле, которое можно назвать “диким”, на границе культурного, и способности постоянно справляться с ними, регулировать, трансформировать и избирать их в соответствии с планом, который является объективно рациональным, оставаясь при этом недосягаемым для рационального сознания. Это противоречие, свойственное боксерскому габитусу, объясняет, каким образом вера во врожденные способности боксера может мирно сосуществовать с неумолимой и твердой этикой работы и борьбы.

Как и в случае с религией у Дюркгейма (Durkheim, 1965), миф о боксерском даре — это “иллюзия, основанная на реальности” (cum fundamento in rei): то, что бойцы считают естественной способностью (“в тебе должно быть это”, “нужно родиться боксером”), на самом деле представляет собой особый характер, складывающийся в результате длительного процесса насаждения боксерского габитуса, процесса, упрощенного до такой степени, что новичкам оказывается достаточно опыта, приобретенного на улицах гетто. Наивное представление о естественном, часто используемое для объяснения того, почему некоторые боксеры обучаются очень быстро или без труда добиваются успехов, свидетельствует об этой культивируемой природе, социальное происхождение которой становится в буквальном смысле невидимым для тех, кто воспринимает ее при помощи ментальных категорий, которые сами по себе являются ее продуктом. / Лоик Вакан. Социальная логика бокса в чёрном Чикаго: к социологии кулачного боя.