Человек среди людей

Print PDF

Читаю книгу психолога Якова Львовича Коломинского «Человек среди людей» (М.: Молодая гвардия, 1973. Серия «Эврика» 237 с.) про социальную психологию, нашу и зарубежную, в 1940-1960-х гг. Сам он одним из первых занялся взаимоотношениями между детьми в коллективе, социометрией, кто популярен, кто нет и почему, как это влияет на коллектив и как на данную структуру отношений можно повлиять.

Божович Л.И.

В то время наша – и ГДРовская — психология была не то что на мировом уровне, но и лидировала. Скажем, 17 международный конгресс психологов проводили в Москве, и там один из симпозиумов был советско-американский. Его вели два (тогда ещё живых) классика – ученица Л.С.Выготского Лидия Ильинична Божович и создатель экологического подхода в психологии, автор книги «Два мира детства. Дети США и СССР» Урия Бронфенбреннер. Предмет обсуждения назывался по-русски «Формирование личности в коллективе», по-английски «Социальные факторы формирования личности», что отражало разницу подходов, следующую из противоположности общественного устройства «у нас» и «у них». Как я понимаю, в английском «коллектив», «коллективизм» — слова сугубо негативные, в русском – наоборот.

к под номером 6 — единственный подлинный испытуемый. На его лице мы видим запоздалое изумление, вызванное тем, что все остальные участники эксперимента дают очевидно неверные ответы относительно длины линий.

Аркадий Петрович Сопиков воспроизвёл известные опыты Аша на конформизм, с оценкой длины линий наперекор сфабрикованному экспериментатором мнению группы. Он взял 3 группы юношей 14-15 лет: победители физмат олимпиад, «активисты» — секретари и члены комсомольских бюро, и «оркестранты» — постоянные участники духовых оркестров. Наиболее самостоятельными оказались «физики» — 23,5% конформных реакций, далее идут «активисты» — 32.5%, и с большим отрывом лидируют по конформности «художественные натуры» — 67,5%. Средний школьник данного возраста без этих особенностей показывает 27% конформных реакций.

Далее, человек поддаётся влиянию подставной группы, даже когда знает о её роли. В тех же опытах смотрели, как поведёт себя «стреляный воробей» — подросток, которого уже раз испытывали. При беседе с ними перед опытом они как один настаивал, что уж «на этот-то раз не попадутся!!!!». И попадались, но другим способом, по поговорке – обжегшись на молоке, дуют на корову. У них характер ошибок менялся на противоположный: если группа говорила, что правилен больший отрезок, они как бы «назло ей» утверждали, что меньший. Т.е. всё равно чел ошибался, и именно под влиянием группы, но в другую сторону. Так часто иной считает себя волевым, настойчивым человеком, потому что всегда поступает «наперекор власти», «борется за свободу» и «с диктатурой». На деле ему оказаться игрушкой в руках другого человека (или чужих интересов) так же легко, как конформному обывателю, только ключик другой.

Больше того, эти подростки ошибались, даже зная всё то, что рассказано выше. Два-три дня спустя после «ответов назло» с ними проводили третий эксперимент про дину отрезков, когда подставная группа, отвечая на вопросы экспериментатора, давала не ложный ответ, как это обычно делается, а «правильный».

Тут, казалось бы, социальная информация не противоречит показаниям органов чувств, а точно согасуется с ними, ничто не мешает ответить правильно. Но нет, «стреляные воробьи» упорно отвечали как «пуганые вороны». Думая, что их будут сбивать, они боялись повторять совершенно верные ответы группы и сделали 33% ошибок (неподготовленные испытуемые этого возраста делают в среднем 35%.

Это значит, что социальное влияние на нас оказывает не нормативное, а информационное влияние, и мы настолько социальные существа, что информация следующего из чужого мнения и поступков часто имеет высший приоритет перед сообщениями наших органов чувств.
В ГДР наиболее интересны (и полезны на производстве) были работы института психологии Йенского университета, особенно Ганса Гибша и Манфреда Форверга. Жена последнего, Гизела Форверг, разрабатывала тренинги для женщин-руководителей. В ГДР держали курс на полное равенство в этой сфере, а женщины, привыкнув, что их не слушают, перебивают, их мысль берут и высказывают как свою, часто панически боялись выступать, спорить и убеждать коллектив.

При тренировке группе женщин давалась тема для дискуссии, надо выступить и убедить группу, настроенную оппозиционно. Это ситуация «солист против хора»: каждая из участниц выступила в ней дважды. На второй стадии обучения проигрывается ситуация «дуэт против хора». На третьей стадии даётся проблема, по которой участницы должны сделать 10-минутный доклад, сразу и без конспекта.
Ещё интересное исследование по стереотипам, связанным с социальной ролью и статусом, сделано в блокадном Ленинграде, где психолог Анна Александровна Люблинская заведовала детским садом. В индивидуальной беседе с каждым ребёнком им рассказывали о двух братьях Орловых. Один из них – Константин – воевал в разведке, другой – Николай – работал на заводе у линии фронта, что в Ленинграде было обычно.

Однажды Константин проходил по лесу, и услышал, как враг собираются взорвать мост, по которому должны пройти наши танки. Боец быстро добежал до штаба, сообщил о замысле фашистов, врагов обезвредили и мост спасли. В тот же день во время обстрела в цех, где работал Николай Орлов, попал снаряд. Ему оторвало руку, и начался пожар. Истекая кровью и превозмогая мучительную боль, Николай не забыл о том, что надо выключить ток, иначе завод взлетит на воздух. Он выключил и по терял сознание, завод был спасён.
Прошло немного времени, и на имя Орлова пришёл приказ о его награждении орденом. Но имя забыли, и непонятно, кого наградили из братьев. И детей спрашивали – а кого бы вы наградили? Никто не отдал награду рабочему, только бойцу: «он разведчик», «он на войне» и пр.

Понятно, что на длинной дистанции эти статусные различия обращаются в ничто, поскольку реальные различия людей связаны не с статусом ролью, а с местом в системе общественного производства. Но в каждый момент времени общество, желающее жить подольше, и этот самый ход истории задержать, особенно несправедливое желающее жить вечно, будет всячески окормлять сограждан на предмет, что именно статусно-ролевые различия главное. Опираясь на такие вот «детские» ошибки, вполне аналогичные с детским восприятием науки, чтобы эту самую детскость сознания сохранить на подольше, чтобы не было собственного мировоззрения и пр.

Интересные данные о влиянии межличностных отношений на восприятие получили психологи, которые изучают восприятие человека человеком. К. Готтшальдт описывает эксперименты с искаженными фотографиями. Проходило это примерно так. Исследователи специально изготовили такие фотографии, на которых силуэт испытуемых был искусственно либо расширен – «толстый», либо сужен – «тонкий». Человеку показывали фотографии и просили выбрать «самую похожую». При этом он имел возможность сравнить фотоснимки со своим отражением в зеркале, так сказать, с эталоном.

Казалось бы, проще выбрать неискаженное фото и сказать: «Вот я!». На самом деле все обстоит сложнее: люди в зависимости от своих притязаний стойко выбирают либо более расширенную фотографию, либо более суженную. Кто что выбирает в этой игре, особенно хорошо выявилось в опытах с подростками. Оказывается, на выбор своего изображения и снимка сверстника прежде всего влияют и собственное положение школьника в классе, и положение тех, чьи фотографии ему необходимо выбрать.

Ученики, которые удовлетворены своим посредственным положением в классе и оценкой сверстников, выбирают фото, точно соответствующие оригиналу – изображение с нулевым искажением. Подростки-бунтари, внутренне несогласные со своим положением, активно протестующие против ущемления своей индивидуальности, почти всегда склонны считать правильным искаженное изображение. Когда человек признает превосходство товарища, он выбирает как точное расширенное, «толстое», фото, при пренебрежительном отношении – узкое, «тонкое», фото. Подростки вообще склонны считать своим правильным изображением расширенное фото. Похожие результаты получены и в опытах с зеркалом, кривизну которого человек может сам регулировать[1].

Примечание:

[1] Это исследование, почти буквально воспроизводящее рассказ Чехова «Толстый и тонкий» — отличный пример, зачем нужна хорошая литература. Чтобы своими средствами дать знание о той части реальности, наличие которой мы «шкурой» чувствуем, влияние которой испытываем, но научными средствами обосновать не можем. Или наука не доразвилась ещё до данных задач: «ТОлстый и тонкий» написал за много десятилетий до первых исследований психобиологии статусной и классовой дифференции, вроде сделанных Краусом и Кельтнером.