В продолжение темы минусов «однониточных» объяснений
Сперва характерный пример:
Наблюдения за двумя дикими группами зелёных мартышек на о.Барбадос (завезены около 300 лет назад) прояснили механизм влияния иерархических рангов матерей на ранг детёнышей. Вероятность воспроизведения детёнышем ранга матери очень высока — просто соотношение рангов самок предопределяет исход стычек детёнышей в 85.5% случаев, если они присутствуют при конфликте — на 94%.
Основной механизм, посредством которого детёныши приобретают ранг их матерей[1] — повышенная агрессивность более высокоранговых самок к детёнышам более низкоранговых вне связи с конфликтами между самими детёнышами. Подобные выпады бывают вообще без какой-либо видимой причины.
До 5 месяцев детёныши пользуются одинаково полной свободой поведения в группе¸ обладают единым стереотипом поведения, но потом проявления форм активности, свойственных доминантам[2], для отпрысков подчинённых самок делается невыгодным или невозможным из-за нападений высокоранговых самок. Их детёныши в тех же ситуациях пользуются большей безнаказанностью. В силу такого поведения матерей детёныши низкоранговых самок много сильней ограничиваются в своих действиях, чем высокоранговых, что формирует разное ранговое положение детёнышей и соответствующим образом сказывается на стычках между ними.
Соответственно, самки передают собственный ранг детёнышам не прямо, а опосредованно, через выработку стереотипа подчинённости у отпрысков низкоранговых самок.
Отвергнута гипотеза, что детёныши пассивно получают ранг своих матерей ещё до того, как сами начинают участвовать в конфликтах. Помощь «своим» детёнышам не является механизмом передачи ранга, но служит лишь поддержанию определённого ранга детёнышей.
Соответственно, на начальных стадиях формирования ранговых отношений детёнышей их основной ранг определятся возрастом, а ранг, приобретённый от матери — зависимый. Когда же они вырастают и исчезают различия между ними в размерах тела, зависимый ранг становится основным.
Horrocjs J., Hunt W., 1983. Maternal rank and offspring rank in vervet monkeys: an appraisal of the machanisms of rank acquisition// Anim. Behav. Vol.31. №3. Р.772-782.
Мы видим, что здесь (как и во всех других случаях, равным образом у животных и человека) формообразующая роль социальных влияний извне выше детерминации «биологией» изнутри, от «генов» с «физиологией» до нервных структур.
Везде где первое «сталкивается» со вторым, именно оно «пересиливает» и формирует искомую разнокачественность особей, а не наоборот. Чаще, однако, оба фактора детерминации действуют «согласно и в унисон»: именно потому, что популяции (и социумы) успешно управляют перемещениями и взаимодействиями особей, концентрируя их в пространстве и организуя взаимодействия так, чтобы максимизировалась устойчивость популяционной / социальной структуры и репродуктивный выход системного целого. А поведение сходным образом управляет генами.
Такие же явные, непосредственные и легко исследуемые механизмы «сигнальной наследственности» присутствуют везде, где разнокачественность особей воспроизводится в череде поколений. См. примеры в родительском поведении млекопитающих (включая «заботливых отцов» у полёвок), агрессивном поведении их же, разнообразных формах поведения птиц, социальной релятивности действия гормонов и пр. Это верно равным образом как для функционирования поведения (и формирования поведенческой разнокачественности по результатам последнего) здесь и сейчас, так и для передачи последней в череде поколений. О чём говорит большее влияние социализации у приёмных родителей, чем происхождения от «кровных родных».
Поэтому первый минус биологизаторства (утверждающего примат эндогенной детерминации и ничтожность — или несущественность социальных влияний в формообразовании и спецификации поведения животных с людями) — упорное «незамечание слона», коротко обрисованного выше, хотя именно он создаёт особенности, подлежащие объяснению. При том, что уже известно о «соотношении сил» первых и вторых использовать «биологию» как ведущее объяснение минимум неразумно, а максимум — следствие вненаучных влияний, отражение идеологической заданности (см. PS).
Понятно, что это тоже интересно, но лишь «в пятых»: исследования эндогенной детерминации продуктивны лишь тогда, когда изучены социальные влияния, «создающие» эти формы поведения и эту разнокачественность особей (обратите внимание, здесь и далее все рассуждения равно пригодны для людей и высших позвоночных, никакой апелляции к «уникальности человека» и прочих уступок фидеизму, человек — лишь кульминация эволюционной тенденции, начавшейся задолго до).
По той же причине в «Манифесте генетиков» замечается, что исследования «биологической» компоненты различий между людьми в силе ли, уме, музыкальности и прочих способностях служат науке, а не идеологии лишь в обществе социального равенства. И, собственно, «биологическую» составляющую этих различий можно корректно выделить лишь после достижения этого равенства (по крайней мере, в части параметров, влияющих на эти различия). И наоборот: если это не так, социальное влияние делается предпочтительным объяснением перед эндогенной детерминацией (см., например конформизм с уступчивостью, в которых сейчас тоже ищут в первую очередь «биологию»). Что видно лучше всего в проблеме «наследования интеллекта» и смежных с ней (1, 2, 3). Дополнительный довод в пользу того же — в эволюции гоминиды отбирались на способность воспитывать и перевоспитывать друг друга, культивируя нужные человеческие качества, и позитивно откликаться на это культивирование, в диапазоне от обучения в зоне ближайшего развития (термин Л.С.Выготского) до конформизма.
Второй минус, существенно хуже первого: «биологизаторы», как и вообще сторонники «однониточных» объяснений, активно отказываются «смотреть в сторону» формообразующей роли социальных влияний. Поэтому силы исследователей тратятся снова и снова на бесплотные поиски «биологических» детерминант — а находятся лишь корреляты, что не то же самое, и регулярно дезавуируются прошлые кандидаты на роль «объяснения» из их числа. Хороший пример — история с «генами интеллекта» и «агрессивности«. Во втором случае, что показательно, у человека, но не у мыши: у мыши есть инстинктивные компоненты агрессии структуры движений (так что генам есть что контролировать, у нас — нет). Второе — у мышей сильно различаются самцовая и самочья агрессивности, из-за радикально разного образа жизни и поведения самцов и самок, там это натурально как два разных вида, пересекающиеся лишь при спаривании. Отсюда соответствующие гены — на У-хромосоме.
Третий минус, наверное самый худший. В методологическом плане биологизаторство (как и «однониточные объяснения» вообще) исключительно устойчивы к фактам. Хотя следующие из них теории раз за разом проваливаются в конкурсе на роль «общего закона», их сторонники снова и снова создают этого рода объяснения ad hoc, проявляют нешуточную креативность в их выдумывании (и в представлении общим правилом). Пусть реальность подсказывает необходимость искать «там, где теряли, а не под фонарём», эти сторонниками таких концепций призывы в общем и целом игнорируются. См. примеры с правилом Бейтмана, внебрачными копуляциями у птиц и «обменом еды на секс» в объяснении происхождения брачно-семейных отношений людей (1-2-3).
И если «устойчивость к фактам» у биологизаторства в принципе объяснима идеологическими влияниями большого общества (действующими на хороших учёных не менее, чем на нас, грешных, см.1-2-3), то для географического детерминизма и т.д. «однониточных» объяснений неполитического характера это точно не так. Скорей всего, здесь виною исходные косяки методологии этого рода объяснений.
Во-первых, они не соответствуют принципу оптимального разнообразия Эшби, согласно которому объясняющее по уровню сложности должно соответствовать объясняемому, слишком примитивное объяснение не вскроет действительных причин, как не увеличивай точность анализа, и ведёт именно к вышеописанной слепоте. Избыточно сложное ведёт к антропоморфизму и похожим фантомам, но их легче заметить и дискредитировать.См. «Безопасная бритва Оккама»
Во-вторых, они не соответствуют совету Максвелла (из конкурирующих объяснений выбирать то, которое не пресекает дальнейшего рассуждения), в силу методологического индивидуализма в своей философской основе заранее отказываясь от объяснений, следующих из системного подхода и идеи целостности систем что в биологии, что в науках о человеке и обществе. Что смешно, именно они раз за разом оказываются наилучшим решением.
Есть ли плюсы? Конечно. Эти объяснения а) проще б) модней и «технологичней», требуют более сложной аппаратуры и больше средств на проведение, скажем, молекулярно-генетических исследований, так что выгода и престиж оказываются в одном флаконе. Но это простота, которая хуже воровства: как писал Генри Луис Менкен, для каждой проблемы есть минимум одно логичное, красивое и простое решение; и решение это всегда неправильное.
Правда, надо сказать, что у исследователей есть свои собственные, внутринаучные основания к выбору геноцентрических и биологизаторских объяснений.
«специалисты придерживаются [биологизаторских] теорий именно потому, что такой подход имеет свои достоинства, которые я, будучи его противником, вижу столь же явственно, как достоинства милой мне концепции социальных влияний (или культурно-исторической теории в психологии). …
Фактически спорят о факторах (или детерминантах) формирования должного поведения в должном месте и времени социального взаимодействия людей. Время может быть личным, историческим или эволюционным, в зависимости от того, какого масштаба процессы рассматриваем. Вопрос в том, что важней для данного формирования, биолого-генетические влияния «изнутри», или социальные влияния «извне». Последние делятся на усваиваемые и употребляемые сознательно – обучение / воспитание и действующие «автоматически» – разные формы конформизма, уступчивости и т.п. «социального бессознательного», но то и другое суть социальные влияния.
Что здесь объясняющее и объясняемое, управляющее и управляемое и т.д.? Я считаю, что экзогенные влияния извне, от социальной системы (формирующей личность «в перекрестье» общественных отношений примерно также, как децентрализованная регуляция формообразования в разных участках гидроидных полипов формирует столон, из которого развивается зооид, морфологически и функционально соответствующий потребностям целого) важней эндогенной детерминации «изнутри», генетикой, психофизиологией и т.п. «биологией» индивида. Почему так – попробую рассказать позже, здесь существенно что «биологизаторская» точка зрения не только легитимна, но имеет свои преимущества.
Это преимущества, скажем так, принципа экономии. Придерживаясь «биологизаторской» точки зрения, биолог притязает на поприще гуманитарных дисциплин – истории, культурной антропологии, этнографии, социологии, примерно как паук-серебрянка живёт под водой в колоколе из воздуха. Хотя он «находится на чужой территории», он нигде не покидает темы и метода собственно биологических исследований по генетике, этологии, физической антропологии и пр. Освоение же естественниками гуманитарных дисциплин хотя бы на уровне «компетентного читателя» профессиональных публикаций гуманитариев маловероятно по целому ряду причин. Это требует сил и времени, которые лучше потратить на любимую биологию: история, этнография, религиоведение (не говоря уж о социологии с экономикой) обычно преподаются достаточно плохо, и у биолога не возникает соответствующей подготовки в студенческие годы. В зрелом возрасте её обрести обычно ещё труднее.
Наконец, гуманитарные дисциплины воспринимаются естественниками как существенно более идеологически ангажированные, что в советском, что в западном варианте, на фоне чего «биологизаторская» позиция кажется беспристрастной и в естественнонаучно объективной. Опять же, «биологическое» и «социальное» в поведении человека (как, впрочем, и других высших позвоночных) отнюдь не существуют раздельно и независимо друг от друга.
«Социальное» надстраивается над «биологическим» и управляет им, как всадник лошадью. В каждой схеме реагирования, реализуемой нашим поведением в ответ на определённого рода стимуляцию, «социальное» определяет «распознавательную часть» – в каких ситуациях и на какие стимулы надо реагировать и пр. По мере общественных изменений, при освоении новых профессий и появлении новых навыков старые ключевые ситуации и пусковые стимулы социального характера заменяются новыми и пр. «Биологическое» образует исполнительный механизм, обеспечивающий собственно действие, с поддерживающим его психофизиологическим состоянием; оно достаточно консервативно и куда медленней меняется в ответ на общественные изменения в ходе человеческой истории.
Если грубо, наше тело, вступая в социальные взаимодействия, «делает из социологии психологию», дальше мозг «делает из психологии биологию» и тело действует в ответ или с предвосхищением уже под управлением вполне биологических причин, тогда как «психическое» отслеживает взаимодействия уже следующего этапа. Скажем, тестостерон у «среднего человека» опосредует конкурентные усилия, возникающие в ситуациях ухаживания и угрозы, однако у профессиональных спортсменов он же опосредует именно сверхординарные усилия на соревнованиях, у профессиональных брокеров колебания уровня тестостерона модулируются колебанием курсов акций в большей степени, чем агрессивной и сексуальной стимуляцией.
Другой пример – видимо, от наших антропоидных предков люди унаследовали особый страх перед змеями, связанный с определёнными районами мозга. Есть и явно приобретённые страхи – вроде парализующего страха перед математикой, не дающий освоить данный предмет даже при явных способностях, видных в случае снятия страха, или страх подтверждения стереотипа у женщин, негров и других представителей угнетённых групп населения в ситуации, когда они думают, что их тестируют не как личностей, а как типовых представителей этих групп, чтобы подтвердить бытующие предрассудки об их «низшести». Они непроизвольно пугаются этого, и от страха невольно стереотип подтверждают. Так вот, «исполнительная часть» этих явно приобретённых страхов включает те же отделы мозга, что страх перед змеями, имеющий значимую биологическую компоненту.
В таком случае, анализируя поведение человека, можно сосредоточиться только на «исполнительной части», свойственных нам форм поведения и схем реагирования, а это почти исключительно «биологическое», связанное с эндогенной детерминацией. Тонкости и особенности этой детерминации неисчерпаемы, ими можно с огромным увлечением заниматься всю жизнь. А социальное, напротив, оставить за рамками рассмотрения.
Тем более ведь и действие экзогенных факторов – «сигнальной наследственности» и социальной стимуляции тоже передаётся (в том числе через поколение) через изменения психофизиологического состояния, уровня гормонов и нейромедиаторов, эпигенетические изменения работы генов у лиц, выросших в разных социальных обстоятельствах и пр.
А значит, возможно, не выходя за пределы научной точности, «не сходя с территории» собственно биологии, утверждать, что существенна именно эндогенная детерминация, а максимум, что социальные влияния могут сделать – лишь компенсировать биологически обусловленную дефектность у лиц, которых общество вынуждено «подтягивать» к требованиям, обязательным для всех своих членов, тогда как «биологически» могут соответствовать не все. Или сдерживать биологически обусловленные преимущества части людей в тех позициях, где по данным характеристикам обществу нужны средние, а не лучшие.
В любом случае, для биолога, поведенщика и эволюциониста, «биологизаторство» – вполне легитимная точка зрения. А вот для небиолога, и особенно для человека из публики – нет, ибо в силу непричастности к соответствующим исследованиям он воспринимает эволюционные и этологические теории как своего рода идеологические доктрины. Он не видит, не понимает, как они развиваются и меняются во взаимодействиях с фактами и, естественным образом, имеет тенденцию последние подгонять под теорию, чего делать никак не следует»
Теперь два слова об идеологических увлечениях «биологическим в человеке» у публики. Cейчас биологизация человеческого поведения в моде – у людей старательно ищут «инстинкты», как раньше искали бессмертную душу и, в общем-то, для того же самого – чтобы индивид в своих бедах, проблемах винил себя, а не дефекты общественного устройства.
Поскольку при современном капитализме общим правилом является то, что рынок играет «на понижение» образовательного и культурного уровня, в противоположность направленному «подтягиванию к вершинам культуры» в СССР, ГДР, и других соцстранах, современные СМИ целенаправленно интересуются именно новостями и исследованиями, которые дают пищу для предрассудков. А в крайнем случае – сами переделают рассказ исследователей, так чтобы эту пищу дать даже при наличии таковой. И это касается не только предрассудков, связанных с расизмом-социал-дарвинизмом, но и всех прочих.
Увы, между теориями исследователей и предрассудками публики нет китайской стены, есть обратное влияние второго на первое. Чем сильней грантовая система и «подвешенное» состояние позиций исследователей делают их ранее «железную» «чашку риса» «стеклянной», тем больше они вынуждаются быть рекламщиками своих работ, — а значит, подыгрывать предрассудкам «большого общества» или эпатировать публику этим подыгрыванием. У ряда из них это социальное амплуа развилось настолько, что доходит до фричества.
Этот «социальный заказ» обратно влияет на собственно исследования, и не лучшим образом. Поскольку биологизаторские объяснения идут в унисон общественным предрассудкам, они держатся существенно дольше того момента, как будут опровергнуты фактами. Иными словами, поскольку учёные тоже члены общества (в котором именно эти объяснения идеологически привлекательны), конкурирующим моделям их сложнее вытеснить, даже когда они состоятельней и в эксперименте, и в поле (или меньше противоречат уже известному, см. мнение С.А.Боринской про «наследование интеллекта»».
Лучший пример здесь опять же — социобиологические концепции, от «родственного отбора» до «обмана» в коммуникации. Следовательно, биологизаторские объяснения при прочих равных менее научны по главному критерию научности: из конкурирующих объяснений то ближе к истине и подлежит развитию, которое лучше описывает разнородные данные (лучше складывает головоломку из всех относящихся к делу «кусочков»). В норме оно вытесняет объяснения, описывающих хуже или (главное) менее разнородные данные, т.е. складывающие головоломку не так точно или старающихся «запрятать» неудобные кусочки подальше. А геноцентризм с биологизаторством ставят препоны естественному развитию науки по этой (идеальной) модели, и существенные.
Правда, надо прямо сказать, вред от восприятия публикой биологизаторских обоснований для собственных предрассудков и угнетения, существующего в современном обществе, существенно меньше объяснений религии (которым они постепенно приходят на смену), и в принципе преодолим теми же научными средствами. В чём мы видим прогресс — механизмы угнетения из «убойных», подчиняющих тебя напрямую, всё более превращаются в «манипулятивные», когда дезориентированные индивиды сами соглашаются, что «так есть». В чём виден прогресс и ритуализация вполне по Лоренцу.
Напротив, исследователи, обращающие внимание на приоритетную роль социальных влияний в формирование специфики некого поведения (или существенных различий между особями по некому поведению), не «слепы» к конкурирующим объяснениям «от биологии». Они в полной мере учитывают роль генов, физиологических состояний, нейронных структур и т.д. как уязвимость или преимущество в формообразующей роли социальных влияний, в ответ на которые последние изменяются, чтобы к выгоде индивида скомпенсировать первое или воспользоваться вторым. См. «Гены, диабет, и генные сети«, «Биологическое и социальное-2» и пр.. Фактически это частный случай эквифинальности онтогенеза, хорошо изученный эмбриологами.
Поэтому попытка в идеологических целях установить монополию объяснения через социальные влияния, обучение, воспитание и т.д. сигнальную наследственность, предпринятая в советское время, не вела к тем разрушительным для науки последствиям, с которыми связано биологизаторство. Что есть следствие, с одной стороны, большей методологической адекватности таких объяснений, с другой — с большей «онаученностью» советской идеологии (и вообще «марксистской- коммунистической«) в сравнении с нынешней буржуазной.
Примечания
[1] Точней, ранг, следующий непосредственно за рангом матери в системе внутригрупповой иерархии
[2] Подход к корму не в очередь, проявления агрессивности, захват лучшего места и пр.