Приватизация детства

Print PDF

Меган Эриксон

Аннотация

Статья Меган Эриксон повествует о классовых различиях в подходах к воспитанию детей, о том, как усиливающееся имущественное расслоение в США давит на молодых родителей и как воспитание ребенка превращается в сумасшедшую гонку, противниками в которой выступают государство, школы и другие такие же родители, а призом — надежда на нормальное существование во взрослой жизни.

 

На сегодняшний день почти половина американских детей, родившихся в семьях с низким уровнем дохода, вырастают во взрослых с низким уровнем дохода, а 40 процентов детей, родившихся у богатых родителей, становятся взрослыми с высоким уровнем дохода. Система социальной защиты населения в США всегда была основана во многом на мобильности с помощью образования, и возможностей стать богаче родителей получив лучшее образование действительно становилось все больше и больше с 1947 по 1977 год, но с тех пор они, наоборот, резко сокращаются.

Корреляция между уровнем образования у родителей и детей в наше время выше в США, чем в странах Европы, особенно Скандинавии, где лишь небольшая доля детей из семей с низкими доходами становятся малообеспеченными взрослыми. По словам Ричарда Вилкинсона, “если американцы хотят осуществить американскую мечту, им стоит переехать в Данию”.

Социальная мобильность всегда была исключением, нежели правилом — дети, родившиеся в семьях из беднейших 20% населения имеют лишь 6% шанс попасть в верхние 20% в течение своей жизни — но, к сожалению, на этой фантазии теперь основаны программы социальной защиты в США. Совет вытянуть себя из болота за волосы никогда не звучал так жестоко, как когда он в качестве государственной политики предписывается существенной части населения.

При Клинтоне, который выполнил свое обещание “положить конец социальному обеспечению в том виде, каким мы его знаем” прямая помощь — сама по себе не особо способствующая перераспределению — была заменена карательной программой “от социального обеспечения к труду”, которая делала акцент на личной ответственности.

В 1996 году Помощь семьям с детьми-иждивенцами (AFDC) стала временной (TANF), а продление доступа к правительственным дотациям стало зависеть от заполнения налоговой декларации (EITC).

Используя данные налоговых деклараций, экономист Томас Пикетти показал, что доходы от капитала и доходы от зарплаты в богатейших семьях выросли до такой степени, что в Америке 2010 года, как в “Позолоченный век” Европы 1910 года, богатейший 1 процент населения зарабатывает столько же, сколько беднейшие 50% вместе взятые, а богатейшие 10% получают столько же дохода, сколько все остальные 90%.

С 70-х годов ХХ века реальная зарплата работников увеличилась незначительно или вообще уменьшилась, в то время как зарплаты богатейшего 1% населения повысились на 165%. При этом 70% дохода у богатейшего 0,01% населения приходится не на зарплату, а на доходы с капитала.

Исследование данных успеваемости по результатам тестов по математике и чтению, проведенное Шоном Риерданом из Центра по анализу образовательной политики в Стратфорде, определило, что в тот же период (с 1970-х) “тенденции успеваемости на тестах у детей из семей с низким и высоким уровнем дохода совпадают с таковыми в самом доходе, и разница в успеваемости между бедными и богатыми теперь в два раза выше, чем разница в успеваемости между афроамериканцами и белыми”.

По мере того, как расовая разница в результатах тестов снижалась с годами, прошедшими после дела “Браун против Комитета по вопросам образования”, разница, основанная на уровне дохода все росла. В наше время классовое происхождение определяет открытые для ребенка пути в жизни больше, чем когда-либо еще, и более широким образом.

Разница между Англией времен Диккенса и современными Соединенными Штатами заключается в том, что очень немногие богатые люди осознают, что им просто повезло при рождении. Вместо этого, как отметил политолог Джон Герринг, бедность воспринимается как национальный кризис, как болезнь.

В языке филантропии капитализм из причины бедности превратился в решение. Консерваторы наказывают, либералы прощают, неолибералы решают.

В таком ключе неудивительно, что бизнесмены склонны спасать детей от чумы “бедности”, а не скидывать их в нее наподобие в стиле Оливера Твиста.

Понятие бедности представляет патологией людей, которые проигрывают от капитализма, а не ее конкретные экономические источники: “Есть жертвы, но нет преступников”. В отличие от “имущественного неравенства” или классовой борьбы, это понятие не дает нам критиковать и подвергать сомнению нашу экономическую систему.

Но мы являемся участниками именно классовой борьбы, которая вовлекает в себя не только мужчин и женщин, но также и детей. Исследователи из Фонда Рассела Сейджа обнаружили изменение в воспитании американских детей, которое совпадает с политико-экономическим контекстом времен их детства.

С 1972 по 1988, по мере того, как общество становилось все более экономически стратифицированным, а от роста ВВП повышалось благосостояние все меньшего и меньшего процента богатых семей, школы также стали подвергаться экономическому расслоению.

Работа исследователей экономики труда Джозефа Дж. Алтонджи и Ричарда Мансфельда показывает, что сортировка детей в школы по классовому признаку усилилась в 1980-е годы.

В то же время, расходы на развивающие детей товары и услуги в семьях из слоев с высокими доходами резко повысились. Во вступлении к работе Ниража Кушаля, Кэтрин Магнусон и Джейн Вальдфогель, Грег Дункан и Ричард Мюрнан замечают, что “В 1972-1973 годах богатые семьи тратили примерно на 2700 долларов в год больше на развитие детей, чем бедные семьи”, но к 2005-2006 годам “этот разрыв вырос почти в три раза, до 7500 долларов”.

По оценке Мередит Филлипс, с рождения до шести лет дети из богатых семей проводят на 1300 часов больше в местах помимо своего дома, школы или детского сада, чем дети из бедных семей.

Богатые родители также могут позволить себе роскошь свободного времени, чтобы передать детям знания, необходимые для понимания естественных и социальных наук в раннем детстве, через путешествия, посещения музеев или простые экскурсии.

С учетом этих данных, неудивительно, что первое использование выражения “родитель-вертолетчик” (Родитель, чрезмерно «трясущийся» над благосостоянием своего чада, «зависший» над ребенком в виде круглосуточного наблюдения за ним — прим. перев.) приходится на 1989 год. Страх родителей перед тем, что классовый статус их детей более неустойчив, чем их собственный, актуален даже для семей из среднего и высшего классов.

“Семья” остается сентиментальным образом, который кажется убежищем от дикого и ужасного мира тиранической работы, но на деле ее назначением стала защита и подготовка отпрысков к жизни в беспощадной глобализованной экономике.

Современная семья стала конкурирующей экономической единицей, не просто отделенной, но активно противостоящей обществу в целом. Идея того, чтобы “найти себя”, “найти работу” и “найти психотерапевта” (говоря удобными определениями из “Крамер против Крамера”) становились все более и более важными в американском обществе с увеличением влияния психологии и потребительской культуры. Теперь культивация идентичности в своих детях является непременным атрибутом успеха для взрослых (и для передачи привилегий из поколения в поколение).

В конце концов, воспитание детей дорого стоит, а значит, оно должно быть вложением денег. С 1960 года Департамент сельского хозяйства США выпускает ежегодные доклады об ожидаемой стоимости выращивания ребенка. Считается, что на ребенка, родившегося в 2013 году, родители суммарно потратят 245340 долларов.

Социальная реклама, выпущенная этим департаментом, показывает воображаемый  интернет-магазин наподобие “Амазона”, с картинкой ребенка, подписанной ценой в 245340 долларов США и курсором мышки, который зловеще висит над кнопкой “Добавить в семью?”. В разделе “Подробности” указано разделение расходов по категориям: на проживание, питание, транспорт, одежду, здравоохранение, детский сад, образование и прочее. “Обучение в колледже в стоимость не входит”.

Департамент сельского хозяйства также любезно предоставил калькулятор стоимости воспитания ребенка, который позволяет родителям рассчитать свой индивидуальный прогноз, основанный на доходе их домохозяйства, семейном положении, количестве детей, регионе проживания и семейном бюджете. Таким образом родителей пытаются заставить думать о воспроизводстве в первую очередь как о личном экономическом выборе.

Существует целый ворох инструментов, которые по уверениям изготовителей помогают папам и мамам вырастить умного, смышленого ребенка наиболее эффективным способом. Американская линейка игрушек “Sassy Baby”, не содержащая Бисфенола А, созданная якобы с участием специалистов по детскому развитию и продающаяся в более чем семидесяти странах поставляется с “предложениями по развитию” и “идеями по взаимодействию” в каждой упаковке.

К примеру, их “спортзал ощущений” “побуждает ребенка расти и развиваться” путем использования в нем различных цветов и типов поверхностей. Идеи по взаимодействию заключаются в том, чтобы ребенок играл с висящими игрушками, а родитель аплодировал, когда дитя тянется к тем игрушкам, на которые он укажет. В качестве дополнительного бонуса компания утверждает, что “наша страсть к моде гарантирует современной маме, что ее ребенок получится точь-в-точь как она: умным, сообразительным, смекалистым… бойким!”

Детские коляски с отверстиями для ног, которые стали статусным символом новых родителей, после того, как создатели сериала “Секс в большом городе” на пятом сезоне сделали одного из своих персонажей бруклинской мамашей, продаются в премиумном исполнении голландской “компанией по обеспечению мобильности” Bugaboo, с кучей рекламных материалов о познавании окружающего мира и безо всякого упоминания о том, что же в них по идее должны возить (или скрывать?).

Южноафриканская компания Bumbo продает сидения для детей, которые помогают в удержании головки и верхней части тела и снабжены шариком-погремушкой, который, если верить рекламе, стимулирует зрительно-моторную координацию и моторные навыки, все это ради защиты вашего самого ценного вклада.

Если подумать, тяжело найти что-нибудь, что не рекламировалось бы как стимулирующее любопытство или поощряющее развитие зрительно-моторных навыков “вашего самого ценного вклада”.

Всего за несколько долларов детскую кроватку можно снабдить пластмассовыми брусками разных цветов и текстур, домашними или магазинными погремушками, карандашиками, мелками, маркерами, песком и так далее.

Рвать плотную цветную бумагу двухлетнему ребенку может быть сложновато, что позволяет ему развивать мелкую моторику, точно так же, как сбор листьев или резка ножницами, которые развивают зрительно-моторную координацию…

Детей не нужно побуждать расти, они растут сами. Больше всего человеческим детям нужно то, что необходимо любому другому млекопитающему: комфорт.

Через рост самоосознания второй волны феминизма, радости и проблемы родителей были с бодрой непочтительностью вытащены из частной домашней жизни на авансцену общественного мнения.

Дети богатых превращаются во более разнообразные портфели инвестиций: развивающих курсов, частных школ, игровых встреч и гувернеров. Эти маленькие Эйнштейны затем поступают в престижные средние школы и колледжи “Лиги плюща”. Но начинается все с дошкольного образования.

Вокруг культивации из ребенка успешного взрослого, подготовленного к жизни в глобализованной экономике, выросла целая культура. Ее язык — английский, плюс испанский или китайский, ее литература — блоги мамаш.

Дети рабочего класса, с другой стороны, все время находятся под подозрением за то, что в существующей экономической системе координат воспринимается как нехватка: нехватка высоких баллов на тестах, нехватка уверенности в себе, или способности и склонности к самообладанию.

Детство в наше время является отборным и полным опеки жизненным эпизодом для богатых и отчаянным испытанием, полным случайностей и высоких ставок, для семей среднего и рабочего классов, которые стремятся к социальным лифтам. Но оно ни для кого уже не представляет никакого особенного удовольствия.

Все это выставление детей в рекламе в качестве веселых, умных и смышленых вложений является ответом на увеличивающееся имущественное расслоение, которое ставит родителей, желающих дать своим детям преимущество, в отчаянное положение. Нужды и расписания детей поглощают силы родителей с монолитной и исчерпывающей полнотой.

Это больше не выбор. Это финансовый императив: семьи среднего класса понимают, сознательно или подсознательно, что их дети рождены с определенной экономической форой, и по мере того, как экономическое расслоение в обществе нарастает, права на ошибку становится все меньше и меньше.

Бывший преподаватель частной школы и родитель-активист Брайан Джонс, который недавно баллотировался на пост заместителя губернатора Нью-Йорка, как-то раз сказал мне во время интервью:

“Готовность родителей внедрять эти сверхстрогие режимы в жизни своих маленьких детей, даже если они вызывают у детей тревожность и делают их несчастными, связана с тем, что родители чувствуют и знают: рынок труда сужается, а значит, сужаются и жизненные перспективы для их детей.

Если бы они знали, что с их ребенком будет все в порядке, если бы минимальный почасовой размер оплаты труда был 15 долларов и можно было бы бесплатно учиться в колледже, а у всех было бы право на здравоохранение и достаточно доступного жилья — если бы они просто могли быть уверены, что с ребенком будет все в порядке, истеричного стремления заставлять пятилетних детей плясать под эту стандартизированную дудку различных тестов было бы куда меньше.”

Детство оказалось переосмысленным, не как время компенсации за отчужденный труд взрослой жизни, но как время подготовки к ней. Быстро усиливающееся расслоение не только между бедными и богатыми в США, но и даже между теми, кто вошел в верхний 1% (верхние 0,01 процента населения обогатились больше, чем остаток верхнего 1% вместе взятый, что имеет конкретные последствия для взглядов богатых родителей и родителей из среднего класса и их поведение по отношению к собственным детям) означает, что семьи состоятельных людей и среднего класса правильно воспринимают постоянное окультуривание своих детей, постоянный поиск конкурентного преимущества для них, как нечто необходимое для того, чтобы их дети во взрослой жизни имели доступ к интеллектуальному труду, а не к выводимым за рубеж и обесцененным рабочим профессиям.

“Я вижу обе стороны этого вопроса” — говорит Джонс.

“В определенном смысле наличие выбора поднимает самооценку. Я понимаю притягательность того, что у богатых всегда есть выбор. Проблема в том, что иногда с получением большего выбора ты теряешь права. Ты становишься покупателем вместо гражданина. Я испытываю этот феномен с обеих сторон.”

В качестве нью-йоркского родителя, который подает заявления на поступление в школу за свою детсадовского возраста дочь (что требуется теперь ото всех семей),

“У меня есть выбор, но нет никаких гарантий. У меня нет пространства для маневра, если мой выбор вдруг не удастся. И у школ, особенно у чартерных школ, тоже есть выбор, в каком-то смысле даже более важный, чем у меня, потому что они могут аннулировать мой.

Система Kindergarten Connect (нью-йоркская автоматизированная система распределения кандидатов в школы) после того, как ты узнаешь все, что тебе надо и делаешь нужный выбор, выдает тебе единственную школу, и все, “ешь что дают”, и это сильно раздражает.”

Эта система вызывает реакцию на индивидуальном уровне: родители подают апелляцию правительству, чтобы распределение их детей поменяли. Разумеется, чем сильнее твои связи, и чем больше у тебя свободного времени, тем более вероятно, что это получится. Но, что гораздо важнее, родители больше не взаимодействуют с государством коллективно: они атомизированы, как потребители.

Давайте сравним это с тем, как детей привечают в Финляндии, стране, которая находится на верхних позициях как по имущественному равенству, так и по успеваемости на тестах. Вместо инструмента-калькулятора, который “поможет вам лучше спланировать итоговые расходы, включая питание, или приобрести нужную страховку” для подготовки к воспитанию детей, финское государство с 1938 года предлагает будущим родителям выбор между коробкой одежды, пеленок и игрушек или денежное пособие в 190 долларов на детские товары.

95% финнов выбирают коробку, которая содержит подгузники и масло, одежду, включающую комбинезончик, зимний костюмчик и шапочку, легкий костюмчик с капюшоном и вязаную шапочку, рукавицы, сапожки, колготки разных цветов, носки и вязаную маску, а также банные принадлежности, включая полотенце, маникюрные ножницы, расческу, зубную щетку и салфетки, а также прочие товары, необходимые детям и родителям: книжку с картинками, игрушку-грызунок, прокладки для бюстгальтера и презервативы.

 

 

К коробке также прилагается матрас, спальный мешок и постельное белье. Она представляет собой символ того, что страна делает все возможное, чтобы дать всем своим детям равные возможности, но причины ее появления абсолютно практичны. Один финский родитель рассказал о том, как получил свою детскую коробку на BBC News:

“Я воспринял это как доказательство того, что кому-то было не все равно, что кто-то хотел, чтобы наш ребенок получил хорошую стартовую площадку в жизни. И теперь, когда я захожу в гости к друзьям, у которых есть маленькие дети, мне приятно видеть, что у нас есть одинаковые вещи. Это усиливает ощущение, что мы все тут заодно.”

Каковы последствия того, что некоторые американские дети ходят в школу голодными, а некоторых возят в колясках марки Bugaboo за 1000 долларов? В рамках этики неолиберального капитализма с ее девизом “делай то, что нравится”, жизненные пути оказываются обусловлены классовым происхождением, но оформлены как выбор родителей: частная школа или государственная? Образование для одаренных детей, общее или специальное? Все это разделяет американских детей с рождения, во время взросления и во взрослой жизни как никогда раньше, превращая процесс воспитания в частный семейный бизнес-проект, а образование в “голодные игры”, в конкуренцию за материальные ресурсы и нужные связи, без которых немыслим экономический успех.

В исследовании, проведенном на 80 белых и чернокожих семей с детьми возраста начальной школы, из числа бедняков, рабочего класса и среднего класса, социолог Анетта Лоро рассматривала и обсуждала опыт воспитания детей с самими детьми, их матерями, отцами, бабушками и дедушками, дядями и тетями, двоюродными братьями, и так далее.

Поскольку поп-культура является по сути буржуазной культурой, исследование Лоро, в отличие от нее, оказывается беспрецедентным и очень подробным описанием ценностей американских рабочих и бедных семей в 90-х годах ХХ века. Это имеет особенное значение в свете того карикатурного негативного образа грубого быдла, которое сформировали в тот период в общественном сознании “реформаторы” внутренней политики США.

Лоро обнаружила, что, вопреки стереотипу “паразитки на соцпособии”, матери из среднего класса, рабочего класса и бедноты все занимались “интенсивным материнством” и осознавали важность проявления тепла и заботы по отношению к своим детям.

“В каждой семье можно было наблюдать мгновения эмоциональной связи, счастья и тихого уюта”, которые казались имеющими “глубокое значение как для родителей, так и для детей во всех классах общества”, пишет она.

Однако же, между бедными и рабочими семьями и семьями среднего класса обнаружилась некоторая фундаментальная разница. Некоторые обычаи и взгляды на вещи сильно зависят от класса:

“Роль расовой принадлежности оказалась куда меньше, чем я ожидала. В тех областях, на которых сосредотачивает внимание данная книга — то, как дети проводят время, каким языком пользуются родители дома и как поддерживают порядок, каковы социальные связи семьи и стратегии, используемые для вмешательства в работу общественных институтов — белые и чернокожие родители и их дети вели себя очень похоже, если не сказать идентично».

По мере того, как дети взрослеют, относительное значение расовой принадлежности в их повседневной жизни с большой вероятностью возрастает. В четвертом классе, однако, во многих важных аспектах расовая принадлежность детей играет куда меньшую роль, чем классовая.

Дети белых и чернокожих родителей из среднего класса получали огромный объем индивидуального внимания, их родители строили все свое свободное время вокруг досуга своих детей. Эти приоритеты в свою очередь сильно влияли на расписание родителей.

В данной ситуации расовая принадлежность не имеет никакого значения. Белые и чернокожие дети совершенно одинаково ссорятся со своими братьями и сестрами и дерзят родителям.

Такое поведение абсолютно не позволяется в семьях рабочего класса и бедноты, неважно, белых или черных”.

Белые и черные семьи среднего класса наиболее часто занимаются тем, что Лоро назвала “скоординированной культивацией”, осознанием и развитием индивидуальных талантов ребенка, поощряемыми родителями, путем курсов и уроков, в то время, как родители из рабочего класса и бедных слоев были больше склонны опекать своих детей и поддерживать их “естественное развитие”. В таких семьях увлечения детей, инициированные родителями, встречались редко, а в общении с детьми обычно используется повелительный тон.

Чувство привилегированности, которым отличаются дети среднего класса, и которое играет важную роль в достижении финансового успеха в американской “меритократии”, прививается с рождения: например, разрешением сомневаться в решениях взрослых и торговаться с ними.

Дети из рабочего класса отличаются сильными связями с братьями, сестрами и прочими родственниками, и вполне самостоятельны, но их активно побуждали не доверять общественным авторитетам, таким, как учителя или врачи, что имеет далеко идущие последствия для функционирования этих детей в институтах, предназначенных для среднего класса, и в том, что они от этого получают.

Неслучайно, что, хотя США обеспечивают мизерную или вообще нулевую поддержку семей с детьми по сравнению с европейскими социальными государствами, именно они ввели, по словам Станселля,  “один из самых либеральных законов об аборте в мире”.

И действительно, судья Гарри Блэкмам, председатель Верховного суда, в деле “Роу против Уэйда” заметил, что “материнство или дополнительные отпрыски могут обречь женщину на мучительную жизнь и будущее”.

Если материнство является “естественной” ролью для женщины, то как же так получается, что оно может обречь ее на мучительную жизнь?

Вопрос оказывается не в том, хочет ли женщина, о которой идет речь, выносить и родить ребенка, а в том, может ли она себе это позволить — что станет с ее финансовым положением, если она это сделает.

Между тем, что называют “семейными ценностями” и социальной поддержкой, которая доступна американским женщинам и детям в целом, существует фундаментальное противоречие, о котором Тони Моррисон пространно говорил в интервью, процитированном в книге Нины Пауэр “Одномерная женщина”, изложение которого следует ниже:

Когда репортер спросил Моррисона о судьбе незамужних матерей-подростков, настаивая на том, что у них не было времени на то, чтобы “обнаружить, есть ли у них какие-либо способности или таланты”, Моррисон ответил:

“Ребенок им не повредит. Они сами не дети. Они могут потом стать учителями. Они могут стать хоть нейрохирургами. Мы должны помочь им стать нейрохирургами, в таком случае.

В этом и заключается моя работа. Иногда мне хочется обнять их всех и сказать: “Твой ребенок прекрасен и ты тоже, ты можешь всего добиться, и когда ты захочешь стать нейрохирургом, позвони мне, и я позабочусь о твоем ребенке».

Вот то отношение к человеческой жизни, которое должно быть. Но никто не хочет за него платить.”

На самом деле американцы платят за детей очень много — но только за детей, которых они считают своими, за детей, которые им принадлежат.

Оригинал