Реконструкция, которую предали

Print PDF

Хезер Кокс Ричардсон

 

 

История о том, как во время Реконструкции элиты успешно сыграли на расистских предрассудках, чтобы задавить стремление к расширению прав рабочего класса и призывы к перераспределению богатств.

 

Вступление

Победа северян в Гражданской войне в США должна была привести к полному обновлению страны. Сотни тысяч солдат погибли на полях сражений не просто за то, чтобы положить конец рабству, но и за то, чтобы создать качественно новое правительство, которое обеспечивало бы экономические возможности для всех.

Северяне, с трудом находя силы, чтобы сражаться и финансировать войну беспрецедентных масштабов, заменили довоенную систему, находившуюся в руках горстки богатых южных рабовладельцев, правительством, представляющим “власть народа, волей народа и для народа”. Это новое, народное правительство обрело после войны глубокие корни, поскольку получить гражданство стало легче, а каждый из взрослых мужчин получил право голоса.

Казалось, что с 1860 по 1870 Вторая американская революция наконец-то привела конституцию США в соответствие с обещаниями Декларации Независимости, в которой говорилось, что все люди созданы равными.

К сожалению, это продолжалось недолго.

Год спустя после принятия Пятнадцатой поправки, идея народного правительства набила оскомину многим. С Юга доносились голоса о том, что «пролетарский парламент», большинство которого составляли чернокожие, разрушает Южную Каролину, а на севере популярные журналы, напуганные растущим влиянием рабочих, огрызались, что «вмешательство невежественных трудяг в политику опасно для общества».

Было решено, что голос в правительстве может иметь далеко не каждый. После этого идеологического сдвига все быстро изменилось. В 1875 году Верховный Суд постановил, что граждане могут быть лишены права голоса, если эта дискриминация не основана на расовой принадлежности. В следующем же году белые избиратели вернули себе Юг.

Идея Ликольна о власти народа, народом и для народа прожила всего лишь одно десятилетие.

Общепринятая история периода Реконструкции возлагает вину за ее провал на расизм белых южан, которым помог “случайный президент” Эндрю Джонсон. Но сторонники Конфедерации не контролировали государственную политику, их влияние было слишком мало после того, как они проиграли в войне, погубившей более чем 600 тысяч американцев и стоившей более 6 миллиардов долларов, чтобы что-то всерьез решать. Государственную политику контролировали северяне.

Реконструкция провалилась не потому, что белые южане ей сопротивлялись — хотя большинство из них действительно были против нее — но потому, что северяне от нее отказались. Они начали думать, что довоенные рабовладельцы были правы в одном очень важном аспекте: они предупреждали, что бедным рабочим ни в коем случае нельзя давать право голоса, потому что, если им представится такая возможность, они немедленно станут настаивать на перераспределении богатств.

В 1861 году северяне начали четырехлетнюю кампанию за то, чтобы в американском правительстве больше не властвовали богачи. Они проливали свою кровь и жертвовали своими братьями ради этого дела. Десять лет спустя все перевернулось, и стало принято считать, что Америка стоит не на равенстве всех людей, но на том, на чем всегда настаивали южные рабовладельцы: на защите собственности.

Этот мгновенный поворот зависел от странного политического переплета, в который входил переворот в Париже, индустриализация в Нью-Йорке и предоставление права голоса черному населению Южной Каролины за год до президентских выборов. Эти три события, кажущиеся независимыми, вместе создали гремучую смесь, которая связала расизм с анти-социализмом в американском общественном сознании настолько плотно, что с тех пор они так никогда и не разделялись.

 

Угроза снизу

 

С марта по май 1871 года в Париже правила установленная рабочими Коммуна. Это относительно незначительное в мировом контексте событие заняло собой заголовки всех газет в Америке, потому что в 1866 году, после нескольких лет неудачных попыток, наконец-то был протянут трансантлантический телеграфный кабель, соединяющий Америку и Европу. Франко-прусская война 1870-1871 годов оказалась отличной сенсационной темой для скармливания стране, которая нуждалась в острых новостях после своей собственной войны. С окончанием этого конфликта редакторы перешли к заполнению своих колонок описанием сцен из жизни Коммуны.

Газеты печатали сенсационные истории о Коммуне, в которых она представляла кошмаром, “дикой, безответственной, кровожадной стихией толпы”. Парижские рабочие захватили власть и конфисковали все деньги, фабрики и земли, планируя перераспределить богатство состоятельных людей между собой.

Газета “Philadelphia Inquirer” утверждала, что “парижские коммунисты” действовали исходя из “коммунистической идеей о том, что всякая собственность есть кража”. В этом они повторяли идеи Международного товарищества трудящихся, которое, если верить предупреждениям из “Boston Evening Transcript”, состояло из “аграриев, революционеров, уравнителей, подстрекателей, анархистов и зачинщиков безраздельных грабежей и убийств”.

Во время Гражданской войны, когда американские рабочие жертвовали своими жизнями во имя Родины, немногие северяне поверили бы в то, что рабочий класс намеренно может уничтожить общество. Более того, республиканцы военного времени считали рабочих ключом к здоровой экономике и специально переделали правительство во время войны, чтобы оно отвечало нуждам тех, кого они считали краеугольным камнем для дела Севера.

Поступившись интересами индейцев, республиканцы провели Закон о гомстедах [гомстед — фермерское домохозяйство, созданное из фонда свободных земель на западе США — прим. перев.], чтобы обеспечить каждого своей фермой, учредили государственные колледжи и Департамент сельского хозяйства, который должен был обеспечить бедных фермеров доступом к новейшим идеям в их области. Они оплатили трансконтинентальную железную дорогу, которая перевозила бы переселенцев к шахтам и полям на западе. Наконец, они приняли Тринадцатую поправку в конституцию, запрещающую рабство.

Республиканцы считали, что помогают развитию экономики, давая каждому гарантированную возможность подняться наверх и “внести свой вклад в величие и славу Республики”.

“Что полезно для народа, не может быть вредным для правительства, поскольку в нашей стране их интересы совпадают,” — говорил Оуэн Лавджой, республиканец из Иллинойса, — “при нас правительство представляет собой лишь инструмент, посредством которого народ действует себе на благо”. Новые школы и Департамент сельского хозяйства “увеличат процветание сельского хозяйства, производства и коммерции”, а “изначальные капиталовложения будут возмещены многократно увеличением абсолютного богатства, в этом нет никаких сомнений”, — настаивал известный “бюджетный ястреб” Вильям Питт Фессенден.

Пока северные демократы выли в ужасе от расового равенства, установленного Тринадцатой поправкой, республиканец из Огайо Джеймс Эшли отвечал им, что свободная рабочая сила сделает Америку “самой могущественной и густонаселенной, самой предприимчивой и богатой нацией в мире”.

Всего лишь шесть лет спустя республиканцы уже были готовы поддаться мыслям о том, что рабочие, вместо сердца Америки, являются опасными уравнителями, и правительство не просто не должно защищать их интересы, а само должно быть защищено от их влияния.

Это может случиться и у нас

Этот поворот на 180 градусов уходит корнями в экономическое развитие военных лет. Гражданская война породила бум на Севере, поскольку промышленность должна была удовлетворять военные нужды. Конгресс ввел высокие пошлины, чтобы защитить свою промышленность от иностранных конкурентов, осознавая, что ей требуется поддержка со стороны государства, чтобы вынести груз новых промышленных налогов, введенных тем же Конгрессом. Под конец войны процветающие предприятия выпускали сталь, железнодорожные рельсы, лопаты, подковы, пуговицы, дождевики и все прочее, необходимое для нужд солдат и их семей.

Но это процветание не распространилось на рабочих промышленности. Во время войны профсоюзная активность спала, поскольку, хоть зарплата и не поспевала за инфляцией, зато отток рабочей силы на войну держал безработицу на низком уровне. В то же время государственные заказы щедро сыпали деньги налогоплательщиков в карманы промышленников и финансистов. Как только война закончилась, рабочие организовались, чтобы потребовать от Конгресса уравнять правила игры в экономике.

Пока рабочие начинали организовываться, рост промышленности привлек большое число иммигрантов в Нью-Йорк, где они обычно голосовали за демократов. Штат Нью-Йорк был традиционно республиканским, но победа в самом городе определяла, в какую сторону склонится штат на общих выборах. У Нью-Йорка было куда больше голосов в коллегии выборщиков, чем у любого другого штата, что придавало его крупнейшему городу особое значение в политике на уровне всей страны. В 1870 году Нью-Йорк перешел в стан демократов, что не предвещало ничего хорошего для республиканцев, если они хотели сохранить за собой Белый дом в 1872 году.

Так что в 1871 году республиканцы, в ярости от того, что рабочие и иммигранты Нью-Йорка посмели угрожать их контролю над политикой всей страны, начали пугать избирателей тем, что происходящее в Париже с той же легкостью может произойти и в Америке. А может быть, уже происходит.

Первый Интернационал, основавший свою штаб-квартиру в 1867 году в Нью-Йорке, уже готовит беспорядки, — предупреждали республиканцы. Исконные враги собственности и капитала, они собираются принудить каждого, кто хоть чем-нибудь владеет, делиться с тем, у кого ничего нет. С их точки зрения каждый мелкий фермер является помещиком-землевладельцем, который несправедливо владеет своим богатством. Такие идеи могут пользоваться поддержкой только у нищих, лентяев и преступников, которые предпочитают грабить мелких фермеров и механиков, вместо того, чтобы самостоятельно зарабатывать.

В апреле 1871 года “Нью-Йорк Таймс” пишет следующее:

“Крайности, в которые впадают парижские коммунары, и их ужасные преступления на несколько лет способны ослабить влияние рабочих слоев во всех странах. Великий «средний класс», ныне правящий миром, до такой степени ужаснется этим абсурдным и чудовищным выходкам, что станет держать низшие классы в ежовых рукавицах.”.

Контрреволюция Джонсона

Демократы-южане яростно боролись против республиканской программы Реконструкции, но северяне игнорировали их расистские вопли.  Однако в 1871 году нападки республиканцев на рабочий класс снабдили южан новым сокрушительным аргументом.

Немедленно после окончания войны южане сделали все, что смогли, чтобы восстановить ситуацию расового превосходства. Они воскресили довоенный мир «белых людей» при помощи «Черного кодекса», — свода законов, позволяющих содержать чернокожее население Юга в состоянии, настолько близком к рабству, насколько позволяла Тринадцатая поправка.

В Миссисипи, например, суд мог отдавать чернокожих детей “в подмастерья” белым хозяевам, а взрослых чернокожих мужчин можно было арестовать, оштрафовать и затем “сдавать внаем” тому, кто заплатит за них штраф. По законам большинства штатов за “бродяжничество” полагались принудительные работы, а за нарушение прочих законов, — телесные наказания, каторга, или штраф, который обязывал осужденного работать на человека, который его оплатил. Нигде не учитывались показания чернокожего против белого.

Республиканцы отказывались признавать “реконструкцию”, оставившую верных черных унионистов в полурабстве, под господством тех же самых людей, что менее чем год назад с оружием в руках сражались за уничтожение Соединенных Штатов. Они отказали новоизбранным конгрессменам с Юга во вступлении в должность.

Затем, пока комитет работал над планом Реконструкции, Конгресс попытался распространить равенство на Юге. В 1866 году он расширил сферу деятельности Бюро по делам вольноотпущенников, чтобы дать ему право покупать землю для предоставления обнищавшим черным и белым южанам своего хозяйства и образования, в котором они так остро нуждались. В своей деятельности республиканцы не ограничились только штатами бывшей Конфедерации, распространив помощь также на черных и белых бедняков из пограничных штатов. Кроме того, Конгресс учредил федеральные суды в тех штатах, где черным не позволялось давать показания в суде или быть присяжными.

Республиканцы считали эти шаги довольно умеренными, направленными на то, чтобы интегрировать Юг в общенациональную экономику свободного труда с помощью тех же государственных программ, которые они довольно успешно использовали на Севере во время войны.

Однако, тут им пришлось столкнуться с противостоянием со стороны Эндрю Джонсона, который наложил вето на эти законопроекты. В пояснениям к вето Джонсон удачно связал расизм со страхом перед низами общества и ненавистью к федеральным налогами, которые республиканцы ввели во время войны. Джонсон дал расистам возможность противостоять наделению черного населения правами с помощью принципиально новой риторики о «небольшом правительстве».

 

 

 

Он использовал традиционный южный расизм для нападок на государственную помощь бедным. Не обращая внимание на то, что помощь распространяется и на белое население Юга, он утверждал, что работящие белые будут вынуждены платить за милостыню, которое государство будет раздавать черным лентяям.

Он заявил, что распоряжение земельными наделами и образованием находятся за пределами компетенции правительства. Конгресс “никогда не считал себя в праве расходовать народные деньги на покупку или аренду домов для тысяч, или даже миллионов, представителей белой расы, которые честно зарабатывают на жизнь ежедневным трудом”. Так же он утверждал, что правительство “никогда не учреждало школы ни для одного из слоев нашего общества”.

Несмотря на то, что эти утверждения, строго говоря, не были неправдой, поскольку правительство получило землю, распределяемую Законом о гомстедах, а закон о выделении земли под колледжи просто давал штатам возможность основать учебные заведения, а не учреждал федеральные школы, они подвергали правительственную деятельность республиканцев расистским нападкам.

После этого Джонсон подверг сомнению пользу, которую гомстеды и образование могут принести стране. Он настаивал, что положения нового Закона о гомстедах просто-напросто создадут “систему поддержки лишенцев”. Почему, — задавал он риторический вопрос, помимо прочего, ложно толкующий смысл закона, — государство будет снабжать жилищем бывших рабов, тогда как белые люди никогда не получали ничего подобного? Вольноотпущенники должны упорно трудиться, чтобы преуспеть, а не гоняться за милостыней.

Джонсон связал расизм и страх перед классовой борьбой с новыми общенациональными налогами, введенным во время войны. По его мнению республиканцы использовали эти деньги для того, чтобы создать орду верных им бюрократов, которые будут заниматься тем. что высосут бедных новых налогоплательщиков досуха. Он утверждал, что расходы на новые федеральные суды и Бюро по делам вольноотпущенников превысят 23 миллиона долларов, и создадут огромное количество должностей, включая агентов, уполномоченных и клерков, платить за которые будут из налогов.

Вето, наложенное Джонсоном, положило начало спору, который терзает американскую политику до сих пор: спору о том, что государственная помощь это на самом деле подачки черным, за которые платят трудолюбивые белые налогоплательщики.

 

 

 

Разделяй и властвуй

Именно этот метод приняли на вооружение белые демократы-южане в 1871 году. Когда республиканцы начали свои нападки на рабочих-северян, они отказались от откровенно расистских аргументов и вместо них принялись настаивать на том, что бывшие рабы насаждают на Юге коммунизм. Пятнадцатая поправка дала избирательные права чернокожим мужчинам, а в Южной Каролине черного населения оказалось большинство. Это означало, что белые жители Южной Каролины могли использовать свой штат в качестве прекрасной иллюстрации того, как рабочие грабят состоятельных людей посредством избирательной урны.  

До Гражданской войны богатые белые южане предупреждали северян о том, что предоставление права голоса малоимущим рабочим уничтожит общество. Рабовладельцы настаивали на том, что трудящиеся в обществе отличаются силой и верностью, но также тупостью, и должны оставаться под присмотром. Подобно бревнам, забитым в землю в качестве свай для фундамента дома, эти люди служат “почвой” общества, выполняя тяжелую ручную работу. В свою очередь, их труд поддерживает небольшой, но гораздо более утонченный высший класс, который движет прогресс и развивает цивилизацию.

Чтобы сохранить эту систему, правительство должно оставаться в руках лучших представителей общества. Если бы “почве” позволили голосовать, она бы потребовала проведения политики, которая распределяла бы плоды ее труда по ее собственным карманам. Всеобщее избирательное право означает активное правительство, которое перераспределяет богатство. Работяги промотают присвоенные средства, вместо того, чтобы позволить приличным людям скопить состояния, при помощи которых те улучшают общество. Таким образом, прогресс остановится.

Белые южане, по словам одного сенатора из Южной Каролины, достигли идеальной “гармонии политических и социальных институтов”, поработив трудяг по расовому признаку. Север же, в свою очередь, допустил грубую ошибку, позволив своим работникам голосовать. Малоимущие избиратели, — без пяти минут революционеры.

Когда республиканцы наделили правами всех чернокожих мужчин, они позволили демократам вспомнить аргумент плантаторов о том, что разрешить трудящимся голосовать, — значит привести к перераспределению богатства. Республиканские политики будут ублажать черных избирателей, придерживаясь политики, которая будет обеспечивать рабочие места и обслуживающий сервис для черных, — говорили они. Бывшие рабы будут готовы на что угодно, лишь бы не работать в поле за низкую зарплату, так что необходимое Югу реальное производство будет заменено непроизводительными, но высокооплачиваемыми правительственными должностями. Ведущая демократическая газета в Нью-Йорке утверждала, что скоро появятся “губернаторы-негры, мэры-негры, негры, занимающие все уровни государственных должностей на уровне штатов и муниципалитетов”.  

За чей же счет будет весь этот банкет? Конечно, за счет налогов, которые платят трудолюбивые белые. Эта система “коррумпирует” правительство, поскольку люди, сами не владеющие собственностью, будут тратить чужие деньги.

К тому же, малоимущие афроамериканцы сами не будут платить те налоги, которые они введут, так что их правительство станет “одним из самых бездарных и коррумпированных, какие когда-либо существовали”. Черное правительство “узаконит грабеж” своими “сумасбродными расходами” на дороги, школы, больницы, лечебницы и прочие государственные учреждения. Активное правительство приведет к тому, что настоящие, трудолюбивые работники Америки станут рабами ленивых афроамериканцев.

Именно такую точку зрения отстаивали белые политики Южной Каролины в 1871 году. Большинство в местном законодательном собрании принадлежало чернокожим, и хотя в действительности афроамериканские законодатели были склонны голосовать в пользу интересов собственников, а не рабочих, белые наблюдатели утверждали, что они выступают за радикальное уравнение. Чтобы восстановить разрушенный войной штат, законодательное собрание ввело новые налоги.

Но если до войны налоговое бремя в Южной Каролине обычно непропорционально сильно ложилось на людей свободных профессий, банкиров и торговцев, новое собрание ввело налоги на землю, заставляя крупных землевладельцев платить существенные суммы денег. То же самое собрание использовало бюджет штата для покупки земли для поселенцев, — как правило, вольноотпущенников — по низким ценам.

 

 

 

Демократы Южной Каролины заходились в припадке расистской ярости, понося «вороний конгресс» и «обезьянью выставку», но, кроме того, они рассматривали новый налог с классовой точки зрения. Один наблюдатель заметил, что с лишением прав влиятельных белых жителей Южной Каролины и наделением черных правом голоса получился “пролетарский парламент, который не мог бы возникнуть, даже если бы существовало всеобщее избирательное право, ни в какой части мира, кроме некоторых южных штатов США”. Когда правительство штата Южная Каролина начало сбор нового налога, “Собрание налогоплательщиков” стало вопить о том, что рабочие конфискуют собственность.

Республиканцы Севера, до сих пор игнорировавшие расистские выкрики белых южан, гораздо благосклоннее отнеслись к новым классовым доводам. “Нью-Йорк Трибьюн” объясняла, что белые жители Южной Каролины, пытающиеся свергнуть новое чернокожее большинство в законодательном собрании своего штата, вовсе не расисты, а антикоммунисты. Проблема Южной Каролины, по мнению издательства, заключалась в том, что афроамериканцы пытались отнять богатство у трудолюбивых белых южан и отдать его «невежественным суеверным полуварварам», отличающимся «праздностью и нежеланием прилагать какие-либо усилия сверх тех, что требуются для добычи пропитания, чтобы утолить голод».

Игнорируя вполне реальные нужды штата, восстанавливающегося после войны, которая разорила его города, поля и людей, “Нью-Йорк Трибьюн” сообщала, что новый налог грабит собственников для того, чтобы финансировать “правительство ниггеров”.

“Нью-Йорк Трибьюн” прямо сравнивала бывших рабов с парижскими коммунарами. Газета напечатала интервью с Робертом Тумбсом, демократом из Джорджии, бывшим рабовладельцем, который в свое время был ярым сторонником сепаратистов и первым госсекретарем Конфедерации. В интервью он объяснял, что толпа является “классом, которому страшнее всего вручать какие-либо бразды правления”. Если право голоса не будет предоставляться исключительно собственникам, “низшие классы… эти опасные, безответственные элементы” получат контроль над правительством и “начнут наступление на интересы землевладельцев”. По мнению Тумбса, “лишь те, кто владеет страной, должны ею править, и те, у кого нет собственности, не имеют никакого права издавать законы для собственников”.

В конечном итоге “Собрание налогоплательщиков” призывало всего лишь к тому, чтобы правительство Южной Каролины урезало свой бюджет, но его деятельность вовсе не ограничивалась этим скромным требованием. Белым южанам удалось превратить свою расовую вражду в экономический аргумент, приемлемый для северных республиканцев.

Республиканцам удалось связать вместе расовый и классовый конфликт. По их мнению, происходящее в Калифорнии было идентично происходящему в Нью-Йорке: оба штата управлялись “безответственными людьми, не имеющими собственности”. Налогоплательщики должны сплотиться против расширения правительственных расходов, даже на благие цели, потому что они неизбежно порождают растраты и коррупцию. Позволив черным голосовать после окончания Гражданской войны, в Южную Каролину-де привнесли социализм.

«Лучше быть мертвым, чем красным»

Казалось, вся страна может разделить эту участь.

Собрание налогоплательщиков Южной Каролины состоялось в удачное время, что помогло широкому распространению его риторики на Север. На президентских выборах следующего года за конроль над Республиканской партией боролись две фракции: за Гранта и против Гранта. Противники Гранта использовали риторику богатых белых южан для нападок на правительства, проводившие Реконструкцию в южных штатах, которые поддерживал Грант. Как в демократических, так и в республиканских газетах выпуск за выпуском повторялась мысль о том, что новые южные правительства коррумпированы, что ленивые чернокожие законодатели используют правительственные контракты для передачи денег белых налогоплательщиков нищим бывшим рабам.

После экономического кризиса 1873 года северные «реформаторы» начали охотиться за «социализмом» по всей стране. Э. Л. Годкин, редактор “Nation”, утверждал, что афроамериканцы “по уровню своего развития лишь немного выше животных” и занимаются грабежом собственников. “У происходящего только один смысл, только один итог — конфискация”, — заявлял он.. На Севере, продолжал он, налогоплательщики просят пощады у подражателей Южной Каролине, которые начиняют Америку «опасным, смертельным ядом, которым является социализм».  

Один из авторов “Scribner’s Monthly” писал, что люди восстают вовсе не против налогообложения вообще, но против “несправедливого, тиранического, произвольного, всеобъемлющего налогообложения, которое дает правительству доходы, идущие не дальше уже набитых до упора карманов прощелыг и простофиль”.

В 1875 году Верховный суд нашел способ защитить Америку от этого ползучего социализма. В деле “Майнор против Хапперсетта” было вынесено решение, что гражданство не обязательно гарантирует право голоса. Оно позволило накладывать ограничения избирательного права, отличные от таковых по расовой принадлежности, которые были запрещены Пятнадцатой поправкой. На выборах 1876 года белые вернули себе Юг. В 1880 году бывшая Конфедерация сплошняком голосовала за демократов.

К 1890 году в Америке возобладала тенденция, согласно которой право голоса необходимо держать подальше от рабочих, иммигрантов и цветных, в то время как белые женщины среднего класса уже получили его, — по крайней мере, на уровне штатов.. Движение 1889 года за защиту чернокожих избирателей и федеральное финансирование школ породило резко отрицательную реакцию, поскольку в общественном мнении тут же всплыл образ Реконструкции как периода, во время которого “массы невежественных избирателей” захватили власть и “погубили” Юг.

Белые избиратели как класс являются более умными, умелыми и влиятельными, и они же обычно владеют собственностью, отмечала “Harper’s Weekly”, в то время как черные хотят лишь конфисковать налоги, собранные с белого населения. Белые южане апеллировали к “деловым людям с Севера”, чтобы те не давали ленивым черным голосовать и тем самым поставить под угрозу “собственность не только южан, но и северян: акции железных дорог, государственные и муниципальные облигации, а также интересы горнодобывающей и обрабатывающей промышленности”.

В 1890 году “Нью-Йорк Таймс” предложила ввести органичение избирательного права по уровню образования или собственности, чтобы не дать голосовать малоимущим рабочим. Именно это и было сделано в штате Миссисипи. За ним последовали прочие южные штаты. Северные штаты также нашли способы ограничить избирательные права малоимущих белых и иммигрантов.

Лишь один последний шаг был необходим, чтобы не дать малоимущим избирателям испортить государство: забраковать любое правительство, поддерживаемое афроамериканцами и рабочими, даже если оно пришло к власти честным и законным путем.

Когда в 1898 году коалиция черных и белых популистов победила на выборах в Вильмингтоне, муниципальном центре Северной Каролины, две тысячи “лучших людей” штата взбунтовались, чтобы отбить город обратно. По их словам, было крайне необходимо, чтобы “пасторы, юристы, доктора, коммерсанты, железнодорожные служащие, экспортеры хлопка и… достойные, состоятельные налогоплательщики этого города” могли установить и поддерживать “белое превосходство”, потому что иначе “бесхозяйственные и недальновидные” чернокожие будут пользоваться своими избирательными правами, чтобы протолкнуть свой блок к власти..

Собственность, по мнению этих “лучших людей”, была в опасности, а полицейские, нанятые правящей коалицией, оказались настолько «некомпетентны», что «высокоуважаемые» люди подвергались на улицах нападению. В ноябре 1898 года образовался совет горожан, который сжег редакцию газеты, выпускавшейся чернокожими, убил от пятнадцати до шестидесяти афроамериканцев и заставил законно избранных членов коалиции отказаться от своих должностей.  

Как сказал один белый участник, “никогда больше нами не будут править люди африканского происхождения”.

Живучее наследство

Политические пертурбации эпохи Реконструкции установили в американском общественном сознании, — как у противников рабства с Севера, так и у реакционеров с Юга — стереотип о том, что правительство с активной социальной политикой будет перераспределять богатства, принадлежащие трудолюбивым белым, в пользу ленивых афроамериканцев. Этот стереотип сформировал современную Америку.

Данная идея набросила красивый флер как на аргументы за лишение прав чернокожих, так и на противодействие защите прав рабочих. В 50-х и 60-х годах ХХ века она позволила консерваторам выступать против расовой интеграции под предлогом того, что усилия правительства по установлению равенства высасывают налоговые доллары из трудолюбивых белых, чтобы оплачивать пособия афроамериканцам.

Она сделала возможной “Южную стратегию” Никсона в 1968 году, когда республиканцы призывали американцев сплотиться против “коммунизма и интеграции”, стратегию, которую политтехнолог Ли Артватер назвал приличным способом завопить “Ниггер! Ниггер! Ниггер!”, когда речь идет якобы исключительно об экономических свободах.

Она вдохновляла созданный Рональдом Рейганом образ афроамериканской паразитки на пособии, которую он описывал как самого большого попрошайку на содержании у государства, с “80 именами, 30 адресами проживания, 12 карточками соцобеспечения”, и которая “получает пособие ветеранской вдовы за четырех несуществующих покойных мужей. Она также получает соцобеспечение по своим карточкам. Она получает медицинскую помощь по федеральной программе “Медикэйд”, получает талоны на продовольствие и собирает пособия под каждым из своих фальшивых имен”.

Эта же идея слышится сегодня в риторике, применяемой правыми против Барака Обамы. Черный президент, согласно стереотипу, заложенному более ста пятидесяти лет назад, просто обязан быть социалистом. И она будет слышаться и в будущем, когда либертарианцы будут настаивать на том, что это вовсе не классовые или расовые предрассудки заставляют их требовать отмены Закона о гражданских правах 1964 года и законов, защищающих рабочих, а простое желание бороться за свободу индивидуума.

Мы продолжаем пожинать ядовитые плоды несостоявшейся Реконструкции.

 

Оригинал