Print PDF

Лоик Вакан, факультет социологии, Калифорнийский университет

 

Аннотация

От редакции:

Джентрификация — процесс сноса традиционных «неблагополучных» рабочих районов и их перестройки в места обитания среднего класса и городских верхов, обычно сопровождаемый выселением коренных жителей и резким повышением арендной платы и цен на жилье. Этот важный процесс, идущий почти во всех крупных городах Запада, редко попадает в поле зрения российского читателя. К несчастью, статья американского урбаниста Лоика Вакана страдает всеми пороками, присущими современному «прогрессивному» крылу гуманитарной интеллигенции: любовью к многословности, изощренной терминологии и постмодернизму, во многом формирующему мировоззрение даже тех представителей этого крыла, которые относятся к нему негативно. В целом она посвящена больше критике современной урбанистики и социальных наук, нежели рассмотрению собственно феномена джентрификации, но некое общее представление о проблеме и ее более широком контексте дать может.

Данная статья подтверждает поставленный Томом Слейтером диагноз о том, почему современные исследования джентрификации сами оказались подвергнуты «джентрификации». В ней утверждается, что переход от осуждения к прославлению джентрификации, уход от темы выселения коренных жителей и эвфемистическая сосредоточенность на “социальном смешении” являются лишь частью более масштабного явления: исчезновения рабочего класса из поля зрения общественной дискуссии и социальных наук.

Это стирание пролетариата с лица города укрепляется растущим подчинением урбанистики политике, по мере того, как эта научная дисциплина становится все более и более привязанной к точке зрения власть имущих. Обе тенденции, в свою очередь, выявляют и усиливают смещение роли государства от источника социальной поддержки для малообеспеченных слоев населения к поставщику деловых услуг и благ для горожан средних и высших классов: в их числе очистка застройки и улиц от материального и человеческого мусора, оставленного там разрегулированием экономики и сокращением расходов на социальную поддержку. Чтобы построить более точные модели изменяющегося положения классов и пространства в неолиберальном городе, нам необходимо переосмыслить джентрификацию в более широком и крепком аналитическом контексте, путем пересмотра классового анализа, чтобы выявить (рас)формирование постиндустриального пролетариата, избежать соблазнов шаблонной проблематики и отдать должное государству как источнику социопространственного неравенства.

 

Переосмысление джентрификации: рабочий класс, наука и государство в современной урбанистике

 

Дерзкая статья Тома Слейтера, озаглавленная “Изгнание критических точек зрения из исследований джентрификации” — пришедшийся как нельзя вовремя сигнал для исследователей классов, пространства и политики в городах. Она выявляет удивительный поворот и вызывающую беспокойство тенденцию в современных работах по джентрификации, в которых овладение районов проживания рабочего класса жителями и предприятиями из средних и высших классов все чаще и чаще представляется как в целом положительное явление, если вообще не как благодеяние.

Сосредотачиваясь исключительно на деятельности и стремлениях “облагораживателей” и рассматривая их через метафорические “розовые очки”, почти полностью забывая о судьбе прежних жителей, которые будут вытеснены из своих домов перепланировкой и перестройкой района, эти исследования попугайски повторяют риторику бизнеса и правительства, которая приравнивает неолиберальную трансформацию мегаполиса к пришествию социального рая, полного равенства, сил и возможностей. Однако, поставленный Слейтером диагноз касательно причин и сторон явления, которое можно обозначить как “джентрификацию исследований джентрификации” после окончания эры фордизма и кейнсианства, недостаточно глубок, и в результате этого его призыв “отвоевать термин у тех, кто лакирует и приукрашивает явление, чье обозначение не так давно было ругательным словом” (Слейтер, 2006 г. стр. 737) рискует не достичь своих целей как на политическом, так и на научном фронте [1].

Резкий переход от едкого осуждения джентрификации к ее слащавому восхвалению, уход от вопроса выселения коренных жителей этих районов с более низким социоэкономическим статусом, пресная сосредоточенность на “социальном смешении” и эвфемистические отсылки к “оквартириванию” (residentialization — процесс застройки районов города жилыми домами, — прим. пер.) вовсе не являются отдельными инцидентами, свойственными исключительно исследованиям облагораживания районов. Они — лишь часть более всеобъемлющей тенденции к исчезновению рабочего класса из поля зрения общественной дискуссии и социальных наук, которая наблюдается последние два десятилетия. Это стирание, в прямом и переносном смыслах, пролетариата с лица городов усиливается растущей покорностью урбанистики, которая становится все более привязана к точке зрения и соображениям городской администрации и власть имущих, и все больше отделяется от самоопределяющихся и саморазвивающихся теоретических течений. И обе этих тенденции выявляют, подтверждают и усиляют трансформацию роли государства из источника социальной поддержки для малоимущего населения в поставщика деловых услуг и благ для горожан из средних и высших классов, и основной из таких услуг является очистка застройки и улиц от материального и человеческого мусора, оставленного дерегулированием экономики и сокращением социальной помощи, направленная на то, чтобы превратить город в место, пригодное для буржуазного потребительства (Вакан, 2008 г.). В данной статье я рассмотрел каждый из этих вопросов по очереди, с тем, чтобы усилить и уточнить призывы Слейтера к критическому подходу к исследованию джентрификации.

Исчезновение рабочего класса из поля зрения общественной дискуссии и урбанистики

Любое тщательное изучение джентрификации, казалось бы, по определению должно отслеживать векторы развития коренных жителей из низших классов и новых жителей из высших классов и их борьбу за дальнейшую судьбу облагораживаемого района, поскольку именно этот классовый конфликт и лежит в основе данного явления (Гласс, 1964г. Лис и ко. 2007 г.). Несмотря на это, по данным Слейтера социальное и пространственное расстройство, вызываемое облагораживанием районов, практически целиком исчезло из современных исследований, и Слейтер считает, что “причина, по которой выселение само по себе оказалось выселенным из науки, по сути лежит в методологии” (Слейтер, 2006 г. стр. 748).

Но физическое отсутствие в данных районах тех, кого из них выселили, не может объяснить, почему исследователи не расширяют свое поле зрения, чтобы в него попали их скитания по городскому пространству, или не прибегают к другой методологии (например, к отслеживанию выборки из бывших жильцов или вырисовке продолжительных жизненных историй) чтобы задокументировать жилищные потрясения, вызревающие на дне городской структуры. Подобные “методологические” трудности почему-то совершенно не мешали поколению пионеров исследования джентрификации! Эмпирическое исчезновение выселяемого рабочего класса из литературы, посвященной облагораживанию городских районов, вовсе не является результатом дефективных методов изучения проблемы: оно отражает объективно существующую фрагментацию промышленного рабочего класса, в том виде, в котором он был исторически нам известен во время “долгого столетия” (1870-1970 гг.) индустриального общества, которое достигло своего пика в период совместной зрелости фордистского режима производства и кейнсианского социального государства, и было соответственно маргинализовано в политической и интеллектуальной сфере с тех пор.

Единый и сосредоточенный рабочий класс, находившийся на передовой истории до 1970-х годов, съежился, раскололся и рассеялся в результате деиндустриализации, росту разрегулированной занятости в сфере услуг, распространению массовой безработицы и нестабильной занятости, а также образовательных требований даже для самого неквалифицированного труда. Вместе с низовыми работниками сферы услуг, рабочие по-прежнему составляют большинство экономически активного населения в большинстве развитых стран (Маршанд и Телот, 1997 г. Райт, 1997 г.) но их морфология была трансформирована углубляющимися различиями в навыках, виде занятости и репродуктивной стратегии, а также пространственным рассеиванием.

Многие рабочие семьи покинули муниципальные квартиры и переместились в типовую застройку, или вообще переселились из города в поисках более дешевого жилья. Что важнее, эти морфологические перемены сопровождались коллективной деморализацией и символическим обесцениванием рабочего класса в общественной и научной дискуссии, по мере того, как профсоюзы приходили в упадок, а левые партии сдвигались вправо. Центральную позицию как в культуре, так и в выборном процессе, занимают образованные средние слои и рыцари движущих неолиберальный капитализм финансового, культурного и технологического секторов, их взгляды и стремления преобладают в общественной дискуссии и дают ориентиры для деятельности политиков и правительства. Рабочие как таковые, безусловно, существуют, но рабочий класс как таковой стал немодным, непонятным и незаметным, если не вообще невидимым [2].

Вместо того, чтобы отслеживать механизмы и модальности классового разложения и его пространственных коррелятов с тем же усердием, с которым они занимались сосредоточением классов и конфликтами между ними в предыдущую эпоху, чтобы понять, каким образом депролетаризация и внештатная занятость формирует новый городской пролетариат на смене веков, исследователи отвернулись от этих вопросов. Таким же образом, классическое изучение “традиционных районов проживания рабочего класса”, рассматриваемое Топаловым в его работе 2003 года, исчезло и было заменено, с одной стороны, изучением этнической принадлежности и сегрегации, а с другой — городской бедности и уличной преступности. На каждую книгу о бедняцких кварталах, рассматривающую социальную структуру и повседневную жизнь рабочих (например, Шварц, 1990 г. и Кефалас, 2003 г.) приходится дюжина книг о межэтнической напряженности, расовой изоляции и культурной преемственности (например, Хартиган, 1999 г., Смолл, 2004 г., Шарман, 2006 г., Вильсон и Тауб, 2006 г.) и еще дюжина — об иммиграции, насилии и теневой экономике (Бургуа, 1995 г., Лепутр, 2005 г., Смит, 2005 г., Венкатеш, 2006 г.).

У подножия городского порядка, язык классовой теории был заменен штампами “низших слоев” в США и “исключения” в Западной Европе, там, где районы проживания рабочего класса пережили инволюцию, и “возрождения” и “заживления”, когда говорят о тех районах, которые были заняты высшими классами, переселяющимися обратно в раздваивающийся город. Когда исследователи джентрификации игнорируют проблемы рабочего класса, выдавливаемого из своих домов растущей арендной платой, уменьшающимися площадями и государственной политикой, направленнной на поддержку бизнеса и среднего класса, они всего лишь следуют общей тедненции классовой слепоты в урбанистике, в то время, как классовое неравенство растет буквально у них на глазах [3].

Усиливающаяся подчиненность урбанистики

Рассеивание промышленного рабочего класса — не единственная причина, по которой он исчез из поля зрения социальных наук, а его традиционные места проживания превратились в “этнические гетто” и опороченные районы порока и насилия (Вакан, 2007 г.). Другим влиятельным фактором здесь стало усиливающееся подчинение урбанистики точке зрения, языку и настроениям тех, кто формирует политику и общественное мнение.

Двадцать с лишним лет назад, исследования классов и культуры города были обозначены битвами между борющимися за интеллектуальное превосходство теоретическими школами: экологией человека, марксизмом, веберовской политэкономией и новоявленной культуралистской тенденцией, питаемой теориями идентичности, феминизмом и постмодернизмом (Логан и Молоч, 1987 г., Хайден, 1986 г., Уолтон 1990 г.). Но в новом климате разочарования в политике и отступления государства, порожденном коллапсом Советского Союза и усиливающейся гегемонией неолиберализма, интеллектуальный радикализм угас и затем совсем оторвался от реальности. “Невыполненные обещания марксизма” и “мираж культурного поворота”, пользуясь словами Михаэля Сторпера (2001 г.), оставили зияющую теоретическую пустоту, которая была быстро заполнена прозаическим искушением исследований на злободневные темы и трудностями с поисками финансирования [4]. В наше время урбанистика руководствуется, в основном, приоритетами государственных менеджеров и вопросами, поднимаемыми мейнстримными СМИ. Панорама современных социологических исследований “фактуры житейских невзгод” в американских мегаполисах начинается на такой ноте:

“С 1995 по 2005 годы среди квалитативных социологов, интересующихся бедностью, появилось множество новых направлений исследований. Реформа системы социальной поддержки, проведенная Конгрессом в 1996 году, привлекла внимание к низкооплачиваемой работе, по мере того, как до журналистов и ученых начала доходить мысль, что бедность является в не меньшей, а то и большей, степени, результатом недостаточных доходов, а не последствием зависимости от социальной поддержки. Работодатели стали субъектами, чьи ожидания, нормативные требования и культурная дистанция от мира низких зарплат играют мощную роль в сортировке соискателей на успешных и неудачников. Исследователи также стали уделять больше внимания закономерностям в формировании семей среди бедных.” (Нейман и Массенгилл, 2006 г. стр. 423)

“Реформа системы социальной поддержки привлекла внимание”: эта выдержка многое говорит о том, как политические тенденции и порожденное ими финансирование формируют интеллектуальную повестку дня. В 1980-х внимание американских исследователей было поглощено “низшими слоями”, концепцией, которая соблазнила сначала благотворительные фонды, а затем журналистов и политиков своей мерзкой моральной и расовой подоплекой (Кац, 1989 г.). После 1996 года этот термин был в одночасье изгнан с научной сцены безо всяких сожалений, чтобы освободить место для изучения храбрых низкооплачиваемых работников, пытающихся совершить переход “от социальной поддержки к работе”, а также поддерживающих их семей, работодателей, которые бросаются их нанимать, или наоборот, шарахаются от них в ужасе, и бюрократов, которые наблюдают за их карьерой (для примера сравните работу Дженкса и Питерсона 1991 года с работой Хейза 2003 года).

В ЕС Брюссельская целевая социоэкономическая программа по исключению и интеграции похожим образом отвлекла исследователей от изучения массовой безработицы и ее пространственного эффекта, и обратила их внимание на новую бюрократическую проблематику “исключения” и “интеграции”. Во Франции, в Нидерландах, Германии и Бельгии политическая напряженность вокруг вопроса постколониальной иммиграции и деградация муниципального жилья вызвали целую волну исследований и программ по оценке политического курса по темам “смешения районов”, “строительства сообществ” и борьбы с преступностью, сосредоточенных на районах проживания рабочего класса, которые тщательно избегали социоэкономического подтекста деградации городских районов, действуя вполне в русле методов политиков, использующих территорию, этническую принадлежность и нестабильность в качестве ширмы, прикрывающей десоциализацию наемного труда и ее воздействие на жизненные стратегии и пространство пролетариата (Вакан, 2006 г.).

Таким образом, когда исследователи джентрификации, в полном соответствии со взглядами правительства и бизнеса, выдают слащавые описания “обновления” жилых районов в качестве “урбанистического решения” проблемы социопространственной деградации, они не отрываются от коллектива: их случай лишь самый острый из широко распространенной эпидемии подчинения, которая все больше и больше захватывает широкие области социальных наук в целом и урбанистики в частности [5].

Государство как хозяин дома и чистильщик улиц

Тот факт, что 26-томник Международной энциклопедии социальных и поведенческих наук под редакцией Нила Смельзера и Пола Болтеса издания 2004 года не содержит статьи о джентрификации, говорит о многом. Данный термин можно найти там в качестве подраздела к статьям “оживление районов и развитие сообществ” и “район”, где можно прочесть следующее:

“В категории партнерства между общим и частным, наиболее ярким явлением является джентрификация: заселение жильцов из верхних слоев среднего класса в районы с низким доходом населения, обычно находящимся поблизости от центральных деловых районов города. Несмотря на часто встречающиеся и осуждаемые последствия в виде выселения малоимущих коренных жителей, процесс джентрификации поощряется городскими управами в Европе и Америке, особенно путем благоприятного законодательства и налоговых льгот. Местные жители инвестируют свои собственные средства в улучшение своей среды обитания, и зачастую им удается получить хотя бы минимальную помощь от добровольных и общественных организаций. Наконец, что не менее важно, существует феномен улучшения районов иммигрантами… Общим моментом для всех этих процессов является то, что они обычно начинаются со спонтанных частных вложений, которые затем получают некую поддержку от местных органов власти. Вместе они меняют облик части наших старых городов и районов (Кармон, 2004 г. стр. 10493)”.

Я процитировал эту статью не только потому, что она подтверждает основной тезис Слейтера, но потому, что, хоть она и отмечает роль органов власти, она очень сильно недооценивает ее масштабы, влияние и своевременность. Исследователям джентрификации давно пора признать, что основным двигателем перемещения людей, ресурсов и учреждений в городе является государство.

Слейтер (2006 г., стр. 746-747) среди причин изгнания критических точек зрения на джентрификацию из науки в том числе называет “стойкость теоретических распрей”, которые привели дискуссию в стерильное и застойное состояние. Но доведенное до ритуала противостояние между экономическим объяснением Нила Смита и культуралистским подходом Дэвида Лея, которое Слейтер считает основным теоретическим шаблоном исследований по джентрификации, проблематично тем, что оно оставляет за рамками: политику, политический курс и государство. “Тезис о разнице в ренте”, предпочитаемый неомарксистским анализом, подход со стороны “культурных различий”, принятый неовеберианскими или постмодернистскими исследователями (которые пользуются фразеологией Бордье так же уверенно, как отвергают его теоретические принципы) и тезис о глобализации, основанный на работах Саскии Сассен — все они оставляют “за скобками” ключевую роль государства в производстве не только пространства, но также пространства потребителей и производителей жилищ.

Логан и Молотч (1987 г.) правильно настаивали на том, что площадь является не обычным товаром, а полем боя между использованием и обменной ценностью. Но в своих описаниях характеристик этого поля боя они не зашли достаточно далеко, и, в духе национального здравого смысла в США, очень сильно недооценили роль Левиафана в нем. Пьер Бордье (2000 г., 2005 г. стр. 30-31) показал в “Социальных структурах экономики”, что жилплощадь является “продуктом двойной социальной конструкции, роль государства в которой ключевая”, и заключается в формировании пространства  застройщиков и продавцов налоговой, финансовой и регуляторной политикой со стороны экономики, и формировании настроений и возможностей покупателей жилплощади (включая их склонности покупать или арендовать) с социальной стороны вопроса. Двойное государственное воздействие на “рынок” жилья затем утраивается политическим управлением городского и регионального планирования, какими бы слабыми ни были его институты. Как напоминали нам двадцать лет назад Тед Герр и Десмонд Кинг (1987 г., стр. 4) — “те, кто обладают государственной властью и пользуются ею, могут позволить судьбе городов решаться преимущественно частно-экономическим путем, но это вопрос политического выбора, а не железной необходимости”.

Вес центрального или местного государственного аппарата является еще более решающим в бедных и рабочих районах, поскольку рабочие и бедняки наиболее сильно зависят от государственной политики по части доступа к социальной аренде жилья (Гарло, 1995 г.). Но роль государства в джентрификации вовсе не ограничивается строительством и распределением жилья или формированием группы покупателей жилплощади — она охватывает весь спектр политических решений, влияющих на городскую жизнь, от поддержания инфраструктуры до образования и транспорта, полиции и предоставления культурных благ. Без кампаний агрессивного полицейского патрулирования улиц, проводимых новым “карательным” государством в неблагополучных районах и вокруг них за последние десять лет (Герберт, 2006 г., Вакан, 2008 г.) средние слои не могли бы переехать в центральные районы города, и джентрификация никогда не зашла бы дальше горстки “островков возрождения в море упадка” (Кармон, 2004 г., стр. 10493).

С более общей точки зрения, исторический сдвиг от кейнсианского государства 1950-х к социал-дарвинистскому государству конца века, которое практикует экономический либерализм для верхов и карательный патернализм для низов, требует перемен в политическом обрамлении облагораживания районов. Здесь рассмотренная Слейтером литература по джентрификации выявляет для этих районов повторение общей тенденции делать бедняков невидимыми, либо рассредотачивая их (путем сноса и рассредоточения муниципального жилья), либо запирая их в специально отведенных местах (заклеймленных “пропащих” районах и расширяющейся тюремной системе, с которой они неразрывно связаны).

Заключение

Чтобы построить более точные модели меняющегося переплетения классовой и пространственной принадлежности в городе, мы должны не просто оживить критический дух, который вдохновлял пионеров исследования джентрификации, из соображений некоей интеллектуальной верности и почтения к их политической позиции, — нам нужно переместить джентрификацию в более широкую и прочную аналитическую систему координат.

Во-первых, нам нужно оживить и пересмотреть классовый анализ, чтобы понять формирование постиндустриального пролетариата и описать эволюцию “возрожденных районов” внутри общих структур социального и городского пространства и их совместного изменения.

Во-вторых, мы должны лучше сопротивляться соблазнам готовой проблематики политического курса и предварительных исследований, выступать за большую независимость от забот городской управы и делать больший упор на теорию.

И в-третьих, мы должны отдать должное государству как производителю социопространственного неравенства в расслаивающемся мегаполисе. Как и судьба “неблагоприятных” районов, гниющих на дне пространственной системы мегаполиса, траектория развития облагороженных районов в 21-м веке определяется в меньшей степени экономикой и в большей — политикой. Таким образом, нам нужно восстановить первичное положение политики в наших усилиях по анализу и практическому перенаправлению социальной трансформации неолиберального города.

1. Более развернутый аргумент, который не вошел в статью из-за ограничений по объему, рассматривал бы аналитический и политический моменты отдельно, а затем их соединил. Ход мысли в случае с джентрификацией был бы тот же, равно как и выводы о “городской поляризации снизу” в социальной теории и политическом курсе (Вакан, 2007 г. стр. 247-256).

2. Жесткий контраст с центральной ролью рабочего класса в прежнюю эпоху исследований, вдохновлявшихся марксизмом, можно увидеть в аналитической работе Кацнельсона 1992 года (стр. 203-256) о том, как “Рабочий класс формирует карту города”.

3. С 2000 года данный журнал опубликовал всего одну статью, в заголовке которой упоминалось бы словосочетание “рабочий класс” (Ватт, 2006 г.) и всего девять со словом “класс” (обычно сопровождаемым прилагательным “средний” или его эквивалентом). Что интересно, среди наиболее часто употребляемых терминов в заголовках можно найти глобализацию, управление, исключение, масштаб, социальные движения, сеть, предприятия и этническую принадлежность, то есть все основные ингредиенты “либерального новояза” (Бордье и Вакан, 2001 г.).

4. Проведенный в 2001 году Миличевичем анализ “дерадикализации” Новой городской социологии 1960-70-х годов может быть расширен, с необходимыми поправками (переходом с уровня личностных взаимодействий к структуре позиций на интеллектуальном поле) с Британии на Францию и США.

5. Разумеется, “перетягивание одеяла” между самостоятельностью и подчинением (автономией и гетерономией) само по себе полно напряженности и противоречий, которые еще предстоит описать. Но маятник явно качнулся в сторону второго. Во Франции, например, социологи-урбанисты сместились с “критического полюса” на “технический полюс” и с академической к профессиональной ориентации (Лассав, 1997 г., стр. 23-29): в то время, когда структуралистское поколение самоопределялось путем систематического низложения требований государства, нынешнее поколение по большей части сопровождает и даже предвосхищает эти требования. Трансформация Жака Донцело из подражающего Фуко критика государственной политики в защитника государства как “оживляющего социабельность в районе” лучше всего иллюстрирует этот коллективный сдвиг.

Оригинал статьи на английском языке