Социальные функции нетерпимости к атеизму в США

Print PDF

Фурман Д.Е.

Американские традиции нетерпимости

«Одной из особенностей массового сознания американцев, непосредственно вытекающих из природы американской буржуазной идеологической системы, является широко распространенная нетерпимость к атеизму. При всей аморфности и неопределенности американской массовой религиозности, при всей терпимости к любым религиозным различиям, к самым экзотическим и причудливым формам религий, американцы проявляют значительно больше терпимости к «Церкви Сатаны», чем к атеистам.

Американская пресса ничего не говорит о том, чтобы появившихся в 60-е годы поклонников сатаны травили. Тон самой прессы по отношению к ним скорее иронический, чем злобный. А по отношению к группе атеистов, возбуждавших судебные процессы по поводу неконституционности ряда форм государственного покровительства религии — тон озлобленный и их травлю даже такой респектабельный журнал, как «Тайм», описывает с нескрываемым злорадством¹.

Более 80% американцев, по данным одного опроса общественного мнения, заявляют, что никогда не стали бы голосовать за кандидата в президенты — атеиста, каким бы человеком он ни был и какую бы программу он ни выдвигал (61; 120).

В исследовании нетерпимости американцев, предпринятом С. Стоуффером, приводятся следующие данные. На вопрос о том, позволили бы вы атеисту публично говорить против религии и церкви? «нет»,—ответило 60%, «да» — 37%; на вопрос: «Изъяли бы вы из библиотеки атеистическую книгу?» — «да»—ответило 60%, «нет» — 35%; на вопрос: «Позволили бы вы атеисту преподавать в колледже (не «научный атеизм» преподавать, а просто преподавать)?»— «нет»,—ответило 84%, «да»—12% (179; 32—33). Как мы видим, степень нетерпимости колоссальная. И на первый взгляд она находится в разительном противоречии с принципами свободы и демократии, постулируемыми американской буржуазной идеологией. На самом деле, хотя логически здесь может быть противоречие, психологически и социально здесь противоречия нет, более того, одно предполагает другое.

Чем же все-таки объясняется эта нетерпимость и каковы ее функции?

Прежде всего отметим, что нетерпимость к атеизму сочетается с широчайшей религиозной терпимостью и этим идеологически и психологически принципиально отличается от нетерпимости, скажем, ирландского протестантского экстремиста, для которого «паписты» — не меньшее пугало, чем коммунисты, или испанского франкиста, ненавидящего коммунистов, но не любящего и протестантов. Здесь нечто иное.

Как мы уже говорили, «средний американец» не так терпим, как это может показаться на основании его религиозной терпимости. В отношении религиозных различий он ведет себя, как мог бы вести себя образованный европеец с секуляризированным сознанием, переросшим примитивные религиозные и идеологические мифы. Но «средний американец» отнюдь не находится на таком высоком уровне сознания. Просто в соответствии с особой организацией американской буржуазной идеологии, неотъемлемыми элементами которой являются признание равноправия и высокой ценности любой религии, «общерелигиозное освящение» этой идеологией и значительная степень «аморфности», допустимости «внутриидеологических» различий, религиозная терпимость «среднего американца»— это терпимость к «внутриидеологическим» различиям.

Его нетерпимость к атеизму — это нетерпимость к чуждой идеологии. Потенциал нетерпимости «среднего американца», возможно, не меньше, чем у испанского франкиста — католика, но распределяется этот потенциал иначе. Если абстрактно-религиозное освящение американской буржуазной системы ценностей в сочетании с требованием терпимости к религиозным различиям есть аспект американской буржуазной идеологической системы, а атеизм — знак, символ, аспект отрицания этой системы², то терпимость к религиозным различиям не исключает, а предполагает нетерпимость к атеизму, функционально связана с ним.

И эта нетерпимость к атеизму выполняет важнейшие защитные функции для американского общества. Именно потому, что это общество допускает значительную степень свободы, что оно допускает любое оппортунистическое движение, ставящее частные цели, достижимые в рамках американского буржуазно-демократического строя, движение, остающееся в русле американской буржуазной системы ценностей (и, следовательно, как символ этой системы ценностей сохраняющее, хотя бы в самой минимальной степени, религиозную символику, пусть даже предельно абстрактную), именно потому, что оно бережно относится к любым религиозным убеждениям, разделяющий ценности этого общества «средний американец» не может понять людей, выступающих против этого общества принципиально,людей, которые «и в Бога не веруют».

Для него это не обычные, нормальные люди, а какие-то «исчадия ада», скорее всего, агенты иностранных разведок. И против таких людей, людей, имеющих свой позитивный социальный идеал, американское общество поворачивается иным лицом — не терпимым и «добрым» лицом, которое обращено ко всем церквам, сектам и всем тем, кто так или иначе апеллирует к «христианским ценностям» и «идеалам демократии», а лицом нетерпимым и фанатичным. Оно бросает против них всю свою мощь, мощь идеологии, подкрепленной авторитетом двухсот вероисповеданий, слитой с национальной историей и национальным самосознанием. Как лейкоциты бросаются на чужеродное тело, проникшее в организм, и окружают его, так ненависть окружает проникшую в американское общество «чужеродную» идеологию. Психологически ее носителям иной раз приходится хуже, чем тем, кто живет в условиях открытого идеологического террора.

Толпа в США не будет бросать цветы тем, кого ведут на казнь прислужники «отчужденной» государственной власти,— она скорей растерзает тех, кого будут охранять стоящие на формально правовых позициях представители государственного аппарата³. Но в этих условиях государство не может удержаться на формально-правовых позициях. Как в условиях всеобщей религиозности нельзя строго соблюдать принцип отделения церкви от государства, хотя, как мы видели, всеобщая религиозность функционально связана с этим принципом, так в условиях всеобщей нетерпимости нельзя строго соблюдать правовые нормы буржуазной демократии, хотя опять-таки эта нетерпимость функционально связана с этими нормами. И те самые нормы и принципы, во имя защиты которых организуется травля инакомыслящих, постоянно нарушаются в ходе этой травли.

Разумеется, американское общество не находится в состоянии постоянной «охоты за ведьмами». Но существует постоянный высокий потенциал нетерпимости, который в любой момент может перерасти в истерию. Л.Харц пишет:

«Каждый, кто наблюдает их (взрывы истерии.— Д. Ф.), не может не ощущать здорового уважения к динамиту, сокрытому под свободной и легкой поверхностью американского либерального общества» (104; 56).

В книге Стоуффера раскрыта чудовищная, уму непостижимая картина травли коммунистов в период маккартизма. Это именно истерия, взрыв ненависти, пик (до какой степени может дойти эта истерия, мы покажем в следующей главе). Этого не было раньше⁴, и это спало позже: Но приведенные выше цифры, говорящие о нетерпимости к атеизму (меньшей, чем к коммунизму, но большей, чем к идеям национализации⁵) не связаны с истерией. Никакого особого наступления на религию в то время не было. А цифры эти — прекрасный показатель общего уровня нетерпимости к инакомыслящим, на основе которого возникают отдельные взрывы истерии по отношению к каким-то определенным, наиболее заметным и опасным в данный момент группам инакомыслящих, и цифры эти громадны.

Нетерпимость распределяется в разных социальных слоях неравномерно. Степень терпимости к инакомыслящим— это прямое отражение дедогматизации и демифологизации сознания, и естественно, что терпимость эта усиливается по мере увеличения основного фактора демифологизации— образования (17.9; 90). Напротив, нетерпимость тем больше, чем меньше образование. Но образование довольно тесно связано с богатством и высоким социальным статусом. Поэтому получается, что наиболее терпимы к инакомыслящим представители как раз тех слоев, которые гарантированы от принципиального и массового «инакомыслия» своим социальным интересом. Напротив, те, кто по своему социальному положению может быть склонен к «инакомыслию», одновременно в силу своего более догматического и мифологизированного мышления и колоссального давления американской буржуазной идеологии усваивают ее более догматично и более нетерпимы к «инакомыслию». Таким образом, нетерпимость сильнее именно там, где терпимость была бы наиболее опасна.

Потенциал нетерпимости, который находится в распоряжении американского буржуазного общества и который оно в любой момент может обрушить на головы «подрывных элементов» — это оружие, которого нет в большинстве европейских буржуазных обществ. И это, разумеется,— один из источников силы, прочности американского буржуазного общества. Но одновременно это и показатель его относительной слабости. Л. Харц пишет:

«Американское либеральное общество включает в себя значительно меньше радикалов, чем любое другое западное общество, но истерия по поводу них разжигается больше, чем где-либо» (104; 286).

Почему? Не только потому, что есть прекрасное оружие массовой нетерпимости, всегда готовое к бою. Очевидно, еще и потому, что опасность, исходящая от тех, кого Харц называет радикалами, в США находится в ином отношении к их численности, чем в европейских буржуазных странах.

На наш взгляд, нетерпимость всегда свидетельствует о реальной опасности для идеологической системы, для строя, который освящен этой идеологической системой, исходящей от идеологии, по отношению к которой проявляется нетерпимость. Эта опасность для постороннего наблюдателя не всегда видна, и нетерпимость кажется просто следствием предрассудков, неверного понимания реального соотношения сил. Но, как правило, внутренняя логика системы, реагирующей нетерпимостью правильнее, чем логика наблюдателя, видящего систему лишь извне, не знающего ее внутренних механизмов и ее скрытых слабостей.

Какие же слабости скрываются за истерией по поводу небольших и вроде бы не представляющих реальной опасности групп? Американское общество «покоится» на связи национального,, религиозного и буржуазно-демократического аспектов идеологии, на их отождествлении на уровне массового сознания. В этом залог его прочности. Но в этом же — и его слабость, если так можно выразиться, «ранимость». Ведь любой американец, если он не видит в американской конституции вершину человеческой мудрости, в американском социальном обществе — вершину прогресса; и если он — нормальный американец, не агент иностранной державы и не какой-то выродок, то самим своим бытием он разрывает эту связь, опровергает миф об «американском образе жизни».

В других обществах есть традиция разного рода радикализмов. Каких только философий и «крайних партий» ни повидали за время своей истории французы! И это как-то релятивизирует идеологические противоречия: возникло стихийное национальное чувство — «в конце концов все мы французы». Это чувство в трудную минуту может сплотить нацию, заставить на какое-то время забыть об идеологических разногласиях. Но в США этого нет. «Мы — американцы» — значит прежде всего «мы — приверженцы американского образа жизни». Поэтому инакомыслящий для буржуазного общества США опаснее, чем для других буржуазных обществ. И оно подвергает его такой травле еще и потому, что у него нет иных средств борьбы.

Роль нетерпимости к атеизму.

В предшествующей главе мы говорили о функциональном значении нетерпимости к атеизму как одного из основных и наиболее устойчивых элементов общей американской нетерпимости к инакомыслящим, которая легко переходит в истерию и маниакальное преследование какой-то определенной, представляющейся наиболее опасной в данный момент идеологии. Теперь посмотрим, до какой степени может доходить эта истерия. Мы уже упоминали исследование С. Стоуффера, давшего картину американского сознания в маккартистскую эпоху.

На вопрос: «Позволили бы вы коммунисту говорить публично?» — «нет» ответило 60%, «да» — 27%; на вопросы:

«Изъяли бы вы из публичной библиотеки коммунистическую книгу?» — «да» — 66, «нет» —27%;

«Лишили бы вы коммуниста работы, если он — школьный учитель?» — «да» — 91, «нет» — 5 %;

«Если он — продавец в магазине?» — «да» — 68 (!’), «нет» — 26%;

«Лишили бы вы его американского гражданства?» — «да»— 77, «нет»,— 13%;

«Посадили бы вы его в тюрьму?» — «да» — 51, «нет» — 34%;

«Порвали бы вы с другом, если бы узнали, что 10 лет назад он был коммунистом?» — «да» — 14 (!), «нет» — 78;

«Считаете ли вы, что хорошо доносить ФБР на соседей и знакомых, о которых вы подозреваете, что они коммунисты?» — «да» — 73 (!), «нет»—19%;

«Считаете ли вы, что переловить всех коммунистов, даже если при этом пострадают невиновные, важнее, чем сохранить гражданские права, если при этом не все коммунисты будут пойманы?» — «да» — 58, «нет» — 32% (179; 32—46).

Этот кошмар относится к 1953 г.—эпохе маккартизма. Между тем данные Стоуффера показывают, что, несмотря на маккартистскую истерию, «средние» американцы оценивали ситуацию относительно реалистически и не считали, что они находятся на грани гибели. Лишь 19% оценили опасность, исходящую от КП США как «очень большую» и лишь 17% сказали, что «очень похоже», что война с СССР будет через 2 года (179; 76—77).

Нетерпимость к атеизму — один из постоянных, прочных аспектов нетерпимости, нетерпимость к коммунистам— внешнее и в таких масштабах временное проявление нетерпимости. [Скажем, Буш-младший говаривал: «Нет, я не считаю, что атеистов нужно считать гражданами, также их нельзя считать и патриотами. Наша нация объединена Богом»]. Но нетерпимость к атеизму — это один из важнейших аспектов нетерпимости к коммунизму.

Так, в ответах на вопрос: «Во что верят коммунисты?»— первое, что приходит людям на ум, это то, что они против религии. Процент сказавших, что они — против религии (24), выше даже, чем процент сказавших, что они —за государственную собственность (18) (179; 166 . Другие данные также говорят о том, что одним из важнейших компонентов образа коммунистов является атеизм. Так, на вопрос: «Из какой расовой и религиозной группы, скорее всего, выходят коммунисты?» — 25% сказали— из иностранцев, 5% —из евреев, 9%’ — из негров (белые южане дали 15%, сами негры — 4%), из неверующих—12% (179; 174). 10% сказали, что они знали в своей жизни подозрительных личностей, которые, возможно, коммунисты. Среди ответов на вопрос: «Почему вы считали, что это лицо — коммунист?» — были такие: «не ходил в церковь и говорил против Бога», «не верил в Библию и говорил о войне», «презирал местную общественную жизнь и церковную работу, был не такой, как мы», «не верил ни в Христа, ни в рай, ни в ад» (179; 177).

Очень важно, что этой нетерпимости среди рабочих не меньше, а скорее даже больше, чем в других группах населения (179; 90)⁶. И это естественно. Рабочий в США находится на среднем уровне секуляризации сознания. То, что он воспринимает, он воспринимает более жестко, более догматично, чем интеллигент. И если уж он усвоил буржуазную систему ценностей, то стоит на ней жестко, и терпимости к тем, кто против нее, не проявляет».

«Религия и социальные конфликты в США». М.: Наука, 1981

Иными словами, нетерпимость к атеизму — пропагандистское средство, использование которого делает коммунизм необсуждаемым, позволяя тем самым «и невинность соблюсти, и капитал приобрести», т.е. слишком уж вызывающе не нарушать декларируемую свободу слова. Мол, мы против атеизма, поскольку «это безнравственно», и «коммунизм» необсуждаем, поскольку распознаётся по «атеизму». И даже в 1990 году атеистом в этой стране быть опасно (как, впрочем, и коммунистом).

Закономерности общественного мнения, описанные Д.Е.Фурманом, сейчас изменились только количественно. Рабочие сегодня чаще «бегут из церкви«, терпимость к атеизму и коммунизму выросли (вполне скоррелированно друг с другом). Но и сегодня описанное им остаётся преобладающим в обществе. Тем более что по тем же данным об изменениях отношения общества к разным взглядам и стилям жизни «Поколение миллениума» в среднем менее эмпатично и больше пренебрегает «другими», чем предыдущие. А такие люди в следующий момент склонны прибегать к богу, как средству от «одиночества в толпе» конкурентного общества.

Людям естественно хотеть равенства и братства, но в конкурентном обществе они не могут быть братьями напрямую, там «Ад — это другие». Поэтому им приходится измышлять общего Отца (с тем большим жаром, чем индивидуалистичней культура — почему максимальная религиозность — в США, а не в Швеции).

Примечания