Даниэль Иммервар

 

Малыми делами бедность не победить

 

Посетители магазинов сети “Whole Foods”, должно быть, уже заметили новые украшения, недавно добавленные на кассы: фотографии улыбающихся жителей бедных стран. Это дело рук благотворительного отделения магазина, фонда “Whole Planet”, который проводит восьмую по счету ежегодную “кампанию процветания” во имя “будущего без бедности”. Покупатели могут пожертвовать “сумочную скидку”, — те пять центов, что они получают за отказ от пластиковых пакетов, — фонду микрокредитования.

Совместив эти пожертвования с традиционными взносами, “Whole Foods” надеется собрать 5 миллионов долларов, чтобы профинансировать сорок тысяч микрозаймов “обедневшим предпринимателям” по всему миру. Они утверждают, что эти прямые финансовые вливания, производимые без посредничества правительственных структур, смогут “расширить возможности бедняков и их общин”.

Нынешняя эпоха во многом — эпоха микро, малых дел и местного активизма. Микрокредиты — лишь часть более широкой тенденции к развитию “снизу вверх”, которая направлена на привлечение бедняков к кампаниям против бедности напрямую.

Всемирный Банк серьезно вкладывается в эти начинания. Его главный экономист описывает общинное соучастие как “центральный принцип политики развития”, и за последние 15 лет это учреждение выдало более 85 миллиардов долларов на расширение полномочий местных общин и децентрализацию правительств.

В 2006 году Мухаммед Юнус, публичное лицо микрокредита (и партнер фонда “Whole Planet”), получил Нобелевскую премию мира. В 2009 году ее же получил Барак Обама, который начал свою карьеру с организации общественности в южном районе Чикаго.

Существенная доля энтузиазма по поводу решения проблемы бедности этим путем происходит от ощущения того, что рекомендуемые экспертами методы “сверху вниз” не слишком помогают.

Строительство огромных плотин, призванных удовлетворить ирригационные нужды сельского хозяйства и производить электричество, привели к переселению миллионов людей (от 40 до 80 миллионов в течение ХХ века) и созданию огромных водоемов, оказавшихся идеальными рассадниками переносящих заразу комаров. Кампании по планированию семьи деградировали до спонсируемой государством принудительной стерилизации. Попытки правительств оживить рынок при помощи “особых экономических зон” вылились в захват крестьянской земли частными корпорациями, которые затем за крайне низкую плату нанимают на работу тех, кого они разорили и согнали с земли.

Услышав одну такую историю, ее легко можно списать как ошибку. Услышав пятнадцать, начинаешь задумываться, а не закономерность ли это?

Развитие — крайне сложное дело, имеющее культурное, социологическое, экологическое и экономическое измерения. Возможно, неправильно излишне полагаться на иностранных экспертов, которых обычно тянет к суровым диагнозам и всеобъемлющим решениям. Возможно стоит дать бедным общинам самим решать, что для них будет лучше. В конце концов, именно им лучше всего видно, что происходит на местах, и у них должна найтись мотивация сделать все правильно.

Такова логика, которая стоит за нынешней популярностью мелкомасштабных проектов с вовлечением местного населения. Народная мудрость вместо экспертного знания, множество мелких проектов вместого нескольких крупных, общины, которые сами управляют курсом своего развития — все это звучит очень в новинку.

Однако же, немногие осознают, что в этом подходе нет ничего нового. В 50-х и 60-х годах ХХ века США, ООН и десятки правительств по всему миру уже проводили массовую кампанию развития общин по всему глобальному Югу.

Ее история становится известна нам лишь сейчас.

 

Достаточно одной деревни

Общинное развитие в современном его виде началось в одном среднем по размерам районе северной Индии, под названием Этава. В 1948 году премьер-министр Джевахарлал Неру нанял планировщика-урбаниста Альберта Майера из США чтобы тот выяснил, что может быть сделано для “улучшения жизни общин” в индийских деревнях. В качестве опытного хозяйства Неру посоветовал ему взять Этаву.

Неру обратился по правильному адресу. Как и многих из его соотечественников, Майера беспокоило влияние механизации на Соединенные Штаты, и особенно на их общественную жизнь. Он по достоинству оценил увиденное в индийских деревнях. Вместо того, чтобы сосредоточиться на материальных результатах (более высоких урожаях и количестве скота), Майер пришел к выводу о необходимости ориентироваться на нужды, которые “чувствуют” сами жители Этавы. Таким образом, они сами могли бы придти к “народным” решениям своих проблем.

Что примечательно, внешне это сработало. Используя лишь имеющиеся у них технологии и местные ресурсы, жители Этавы смогли построить школы, дороги и колодцы. Этава быстро стала знаменитой. Президент Трумэн прославлял ее в своих речах, Элеанора Рузвельт посетила ее с визитом, а работа Майера удостоилась статей в Time, Life, New York Times, и Ladies Home Journal.

На основе опыта Этавы, Индия в 1952 году начала общенациональную программу развития общин, приуроченную ко дню рождения Ганди. США пожертвовали десятки миллионов долларов, Фонд Форда принимал непосредственное участие, а ООН отправило делегации экспертов в помощь. Чтобы стимулировать развитие деревенских общин и далее, индийское правительство начало кампанию “демократической децентрализации”, заменяя назначаемых местных чиновников выборными и доверяя часть экономического планирования деревенским советам.

К середине 1960-х программа развития общин охватила все деревни в Индии. Чтобы оценить это достижение по достоинству, стоит иметь в виду, что, вместе взятые, эти деревни содержали около десяти процентов всего населения мира.

Из Индии развитие общин пошло дальше. США основало отдел развития общин в составе Государственного департамента, чтобы помочь ему деньгами и знаниями. Затем они основали Корпус Мира, чтобы посылать молодежь помогать за границей. К 1960 году программы развития сообществ действовали в более чем 60 странах.

Обозревая все это, Неру заключил, что развитие общин было “наиболее революционным” достижением его правительства.

 

 

Этавский пузырь

Но удивительных вещей в этой истории о развитии общин две: первая, которую отметил Неру, заключается в том, насколько широко оно разошлось. Вторая — насколько мало оно в итоге значило.

Прогресс тяжело измерить. Если спросить экономиста, как определить успех проекта по развитию, экономист укажет вам на цифры. Повысились ли доход и ожидаемая продолжительность жизни, или понизились? Но сторонники общинного развития всегда настаивали, что их достижения нельзя описать холодной статистикой. Строительство живой культуры общественного участия, по их словам, — целостный процесс, а не дело цифр. Вместо численных показателей, они предлагали истории.

И все же, цифры, при всех своих недостатках, часто служат мерилом реальных вещей, о которых нам хотелось бы знать. В случае с Индией, наиболее актуальные цифры относились к сельскому хозяйству. К концу 1950-х стало понятно, что Индия производит недостаточно продовольствия, чтобы прокормить свое растущее население. “Перед Индией встает проблема ошеломляющей серьезности”, предупреждал Фонд Форда. Хотя этот фонд и был ключевым сторонником общинного развития, перед лицом цифр он поменял свою точку зрения. Основной проблемой Индии, по его мнению, был не недостаток добрососедского духа, а недостаток продовольствия.

К 60-м годам стало ясно, что развитие общин в Индии не способно отсрочить надвигающийся сельскохозяйственный кризис. Да и сложно оказалось понять, что оно вообще могло сделать: исследование за исследованием в Индии и других странах искало плюсы схем развития, опирающегося на общины, и не находило их. Наиболее высокоуровневый доклад на тему индийской программы, выпущенный самим правительством Неру, показал, что в реальности было достигнуто очень мало, за вычетом высокодуховных разговоров. В конечном итоге лишь немногие общины “проявили какой-либо энтузиазм в отношении этой деятельности”.

Серьезной проблемой, как подчеркивали эти исследования, было то, что данные общины редко оказывались демократическими коллективами. Деньги, предназначенные для общественного использования, имели обыкновение оседать в карманах землевладельцев и старост. В то же время, наиболее острые проблемы: долги, патриархат, касты и пользование землей, — даже обсуждались крайне редко.

Знаменитый экономист Гуннар Мюрдаль после тщательного исследования вопроса заключил, что “суммарный эффект” общинного развития заключается в “увеличении, а не уменьшении, неравенства”. Антрополог Джеральд Берреман высказался более грубо: “поставить деревенские советы старейшин во главу борьбы с бедностью — все равно, что заставить школьные комиссии Джима Кроу возглавить борьбу с расовой сегрегацией” [Здесь имеются в виду печально известные “законы Джима Кроу” в южных штатах США, направленные на сохранение расовой дискриминации после отмены рабства, — прим. перев.].

В Индии общинное развитие умерло в 1964 году вместе с Неру. Его дочь Индира Ганди, вскоре ставшая премьер-министром, обескровила программу и перевела Министерство общинного развития под контроль ориентированного на производство Министерства сельского хозяйства.

Это было довольно распространенным решением. По мере того, как над глобальным Югом нависала угроза дефицита продовольствия, страны, обратившиеся к общинному развитию в 50-е в 60-х, пошли обратным путем, от воспитания общинной солидарности и навстречу гибридным семенам, улучшенному скоту, химическим удобрениям и крупномасштабному сельскому хозяйству. Зеленая революция была во многом реакцией на невзрачные результаты общинного развития.

В 50-х годах развивающаяся страна без программы общинного развития была редкостью. К 70-м редкостью стала страна, сохранившая такую программу.

 

Напалмовые ценности

Единственной областью, где программы развития общин продолжали процветать, оказалась противопартизанская борьба. Начиная с 50-х годов, ЦРУ США оплачивало подобные программы на Филиппинах, как способ подавить сельское повстанческое движение: левое “восстание хуков”. Поощряя самоидентификацию крестьян по принципу “общины”, которую контролировали землевладельцы, а не классовой принадлежности, ЦРУ надеялось одолеть зарождающуюся революцию.

И у них получилось. При помощи кнута и пряника, — программ общинного развития и напалма, — ЦРУ и филиппинское правительство победило восставших. С точки зрения ЦРУ, это было чудом. Как радостно заявил один из его сотрудников, развитие общин может стать защитой “от захвата левыми каждой деревни в Латинской Америке, Азии и Африке”.

Здесь желаемое явно принималось за действительное. Единственным местом, где США полностью поддерживали развитие общин в качестве тактики противопартизанской борьбы, оказался Южный Вьетнам. Когда правительство Нго Динь Зьема, ссылаясь на опыт Индии, объявило о начале своей собственной деревенской программы согласно провозглашенному Зьемом “принципу общинного развития”, США прислало своих экспертов с Филиппин.

Венцом всего этого стала программа “стратегических деревень”, которая должна была сплотить общинный дух южновьетнамских крестьян, живущих в укрепленных деревнях, за пределами которых была установлена зона неограниченного ведения огня. Помимо опытных специалистов, США предоставили 10 миллионов долларов финансирования.

Несмотря на это, “стратегические деревни” стали символом провала режима Зьема. Ненавистные для собственных же обитателей и легко проницаемые для партизан, эти деревни быстро рухнули после смерти Зьема в 1963 году.

 

 

Разговор ни о чем

 

Общины, однако же, снова в моде. И связанные с ними проблемы, выявленные в середине прошлого века, вновь вылезают на поверхность.

В 2013 году Газала Мансури и Вьявендра Рао, два ведущих экономиста Всемирного Банка, рассмотрели почти пять сотен случаев соучастного развития. Просмотренные ими отчеты покрывали широкий спектр деятельности и мест: совместное составление бюджета в Бразилии, микрокредитование в Пакистане, доступ женщин к воде в Кении, лесное хозяйство в Уганде, послевоенное восстановление в Либерии. Их отчеты включали этнографические работы, опросы, контрольные выборки и эконометрический анализ.

Выводы оказались неутешительными. Иногда, по их заключению, соучастные программы вызывали творческие ответы на местные условия. Но чаще всего их захватывала местная элита. Там, где программы развития общин давали хоть какой-то измеряемый результат, этот результат, обычно весьма скромный, как правило приходился на пользу тем, кто был “наиболее грамотен, наименее изолирован географически и наилучшим образом связан с богатыми и влиятельными людьми”.

Если общинные программы постоянно терпят крах, и в прошлом и в настоящем, что же остается? Вернуться к экспертному управлению? Больше плотин и лучше семена? Если уж выбирать из двух подходов: эксперта по развитию, который спрашивает, “что мы можем сделать для бедных”, и специалиста по общинам, который спрашивает “что мы можем сделать вместе с бедными”, то второй подход выглядит хотя бы менее снисходительным.

Однако, есть и третий вопрос, который могут задать себе обитатели глобального Севера, и который был бы куда более продуктивен: “что мы делаем с бедными”?

Этот вопрос подразумевает другую систему координат, которую сторонники общинного развития редко принимают во внимание. Он учитывает возможность существования некоторой причинно-следственной связи между политикой правительств глобального Севера и продолжающейся бедностью глобального Юга. Вместо того, чтобы зацикливаться на бедных людях в бедных регионах, он охватывает и Север, и Юг.

 

Бремя вины

Как только мы изменили масштаб картины, чтобы в нее вошли и бедные, и богатые, некоторые аспекты бедности становятся наглядней. Например, становится ясно, что текущее распределение мировых ресурсов зависит от архитектуры международной торговой и финансовой систем, которые были построены богатыми и для богатых.

Международный Валютный Фонд, к примеру, формально является организацией, направленной на улучшение всеобщего благосостояния. Несмотря на это, голоса в нем распределяются примерно на основе позиции стран в мировой экономики. Так, Индия, население которой в четыре раза превосходит население США, имеет голосов меньше 1/7 США.

Похожие механизмы действуют в ООН, ВТО и Всемирном Банке. На уровне отдельных стран мы все стремимся жить при демократии. В масштабах всего мира мы живем при плутократии.

Неудивительно, что богатые страны пользуются этим влиянием в своих интересах. Они возводят таможенные барьеры против стран глобального Юга, одновременно требуя, в качестве условий для предоставления займов, чтобы те же самые страны сняли свои таможенные барьеры. Они субсидируют свое собственное сельское хозяйство и затем наблюдают за тем, как их фермеры вываливают продукцию на южные рынки по ценам ниже рыночных. Они требуют, чтобы бедные страны строго и бдительно охраняли интеллектуальную собственность, повышая цены на медицину и технологии для тех, кто в них больше всего нуждается.

Все это создает существенные препятствия для достижения всемирного экономического равенства. Настолько, что экономическая судьба человека во многом определяется страной, в которой ему довелось родиться, — больше, чем возрастом, полом, образованием, трудолюбием или даже богатством родителей.

В таком случае, почему бы просто не открыть границы? Глобализация сделала национальные границы проницаемыми для идей, инвестиций и культуры, почему бы не для людей тоже? Однако же, одним из важнейших способов сохранения своего богатства для богатых стран является закрытие границ от иностранцев.

Или возьмем, например, изменение климата. Оно сулит растущую температуру, более сильные и частые ураганы и повышение уровня моря — страшные угрозы для бедных стран. Вклад бедняков в создание этой проблемы очень мал — углеродный след среднестатистического жителя Бангладеш составляет примерно 2% от такового у жителя США, — но именно их жизни подвергаются наибольшему риску от нее.

Изменение климата — яркая иллюстрация ограниченности борьбы с бедностью путем усиления общинного духа среди бедняков. Это проблема огромнейшего значения, в особенности для глобального Юга, однако ее вряд ли можно решить путем поддерживаемых государством действий общин.

Чем более глобально взаимосвязанной становится мировая экономика, тем менее значимыми оказываются местные стратегии, особенно финансируемые правительствами или Всемирным Банком, в деле борьбы со структурами, порождающими бедность и усиливающими худшие ее проявления.

Неравноправное таможенное законодательство, пограничный контроль и экологические бедствия — ничто из этого не ново, но оно помогает поставить малые дела на их место в общей картине мира. Если бы элитам в богатых странах действительно хотелось помочь беднякам и они были бы готовы пожертвовать частью своей доли мировых ресурсов на это дело, им не нужно было бы искать нужную смесь технических решений и соучастной открытости в своих программах помощи. Они просто могли бы прекратить проводить свою эгоистическую политику.

В мире, где богатые нации продолжают строить международную систему так, чтобы богатство скапливалось в определенных регионах, а затем не пускают в эти регионы бедных, и поглощают ресурсы темпами, которые могут сделать непригодной для жизни всю планету, современная одержимость идеей помочь беднякам помочь самим себе выглядит крайне странно. Воспитание местечковой солидарности в нем не сыграет никакой роли.

 

Оригинал статьи на английском языке