Как классовое пересиливает национальное

Герб князей Мачабели

Дедушка Сталина — осетин — готовил восстание против русских войск. Ибо, как только Грузия попала  «за грань дружеских штыков», немедленно выяснилась их дружественность к классово-близким грузинским помещикам, использовавшим их для подавления восстаний крестьян, грузинских и особенно осетинских  (поскольку в месте жительства предков Сталина преобладали вторые).

«Первого Джугашвили, чье имя нам известно, звали Заза. «Есть сведения, — вспоминал учившийся вместе с Иосифом (Coco) Джугашвили в духовной семинарии Г. И. Елисабедашвили, — что дед Виссариона жил в Анануре (Душетского района) и его звали Заза. Устроив восстание крестьян и спасаясь от князя Эристави, он сбежал в Горийский уезд.

Здесь повторилось то же самое, и он скрывался в горах, где есть церковь Геристави (т. е. вершина Гери. — А. О.). Когда там его проследили, он оттуда перешел в Диди Лило и жил там до смерти».

«Прадед Сталина по линии отца Заза Джугашвили, — писал друг детства Coco А. М. Цихитатришвили, — участвовал в крестьянском восстании в Анануре (Душетский уезд Тифлисской губернии), был арестован, бежал в Горийский уезд и здесь стал крепостным князей Эристави. Снова принял участие в крестьянском волнении и снова бежал. Был пастухом в Геристави, а затем поселился в Диди Лило, селении близ Тифлиса»17.

В связи с этим обращает на себя внимание статья Е. Стуруа «Сталин в период учебы в Гори», опубликованная в 1939 г. на страницах ленинградской газеты «Смена». В ней говорилось: «Его (т. е. Сталина. — А. О.) предки в начале прошлого столетия проживали в Арагвинском ущелье. В 1802-1804 гг. они принимали участие в крестьянских выступлениях против царских колонизаторов и дворянства. После кровавого подавления восстания они переселились в селение Диди Лило» 18.

Возникает вопрос, не прадед ли И.В.Сталина фигурировал в показаниях священника Иосифа Пурцеладзе из селения Мерети. Эти показания были даны им 8 декабря 1805 г. майору Рейху и касались участников одного из первых антирусских восстаний в Грузии, возглавлявшегося князем Элизбаром Георгиевичем Эристави. «Я знаю и видел, — сообщил И. Пурцеладзе, — что к сыну кулар агаси Элизбару хаживали осетины, жившие по ту и сю сторону; не проходило и ночи, чтобы одни из них не приходили, а другие не уходили. Элизбаром посылаемые люди были Джукашвили Заза и Таури-хата, но Заза чаще хаживал днем и приводил осетин по ночам» 19.

Где именно жил Заза Джугашвили, мы не знаем. Можно лишь утверждать, что одним из таких мест могло быть селение Гери, находившееся в северной части Горийского уезда, неподалеку от названного выше селения Мерети и будущей столицы Южной Осетии Цхинвали. Селение Гери расположено на берегу Большой Лиахвы и удалено от Гори на расстояние около 40 км. В 1869 г. это был горный аул, в котором насчитывалось 52 «дыма» и 341 человек. Все они были осетинами20.

О том, что предки И.В.Сталина когда-то действительно жили в Гери, свидетельствуют воспоминания жены его троюродного брата Нины Ивановны Джугашвили (урожденной Циклаури). «Мой свекор, Георгий Джугашвили, — вспоминала она, — рассказывал, что их предки — выходцы из села Гери — переселились в селение Диди Лило. Он с удивлением добавлял, что ему непонятно это переселение, так как из окрестностей Диди Лило семь деревень сбежало из-за постоянных ветров»21.

И далее: «Точно не могу сказать, кто переселился из Гери — Иван (отец Виссариона) или Николай (отец моего свекра Георгия) или же их отец, но Георгий и Виссарион рождены в селении Диди Лило и жили на восточной окраине села (около теперешнего сельсовета) (писано в 1949. — А. О.). Тут они жили в одной землянке (теперь на этом месте построен дом, дом сыновей Георгия — Сандро и Николо)»22.

Об этом же писал и А. М. Цихитатришвили: «Предки Джугашвили рождены не в Гори. Они жили в селении Гери (Горийский уезд, Лиахвинское ущелье). Как все крестьяне этого ущелья, они также были крепостными князей Мачабели», «о том, что живущие в Лило Джугашвили являются выходцами из Гери, я слышал как от своего отца, так и от самой тети Кеке (матери И. В. Сталина. — А. О.). Кроме того, в моей памяти не изгладилось, что Бесо и Кеке часто вспоминали Гери и ходили туда молиться как в молельню своих предков»23.

В воспоминаниях А. М. Цихитатришвили содержится описание обстоятельств, при которых произошло переселение Джугашвили из Гери в Диди Лило. «У Джугашвили, — отмечал он, — был старый дедушка, не то Зура, не то Заза (если только я не ошибаюсь), который находился в сношениях с князем Мачабели. После его смерти его дети и внуки вместе с частью деревни собрали свои пожитки и попросили нового владетеля Мачабели, бежавшего из персидского плена и известного своей добротой, поселить их где-нибудь по направлению к Кахетии. Этот Мачабели как бежавший из плена был награжден тогдашним правительством большими поместьями и дианбегством в Йоркском ущелье до Тифлиса. Он уважил просьбы горцев и поселил их в селении Лило»24.

А.В. Островский. «Кто стоял за спиной Сталина?»
(несмотря на попсовое название, не имеющее отношения к содержанию, книга замечательно-фактологичная).

Классовое перевешивало «национальное» и в прочих кавказских войнах:

«Классовая борьба в аулах феодальных обществ в эту эпоху [конец 18 – начало 19 века на Кавказе – Публикатор] выражалась прежде всего в борьбе за землю, в борьбе за ликвидацию феодальных повинностей и даннических отношений. Речь идёт здесь не только о борьбе дагестанских узденей и куло с феодалами, об этой борьбе мы пока ещё знаем немного. Но наряду с борьбой внутри феодальных племён мы находим и борьбу племён-данников с феодалами, взимающими эту дань. Пожалуй, больше всего сведений у нас о борьбе в Нагорном Дагестане. Здесь мы знаем о восстаниях кулов и о ликвидации даннических отношений со стороны ряда «вольных обществ», о высвобождении этих обществ из-под власти аварских кланов. Картина, которую находим мы в Аварии, отражается и в классовых отношениях в шамхальстве. Известные черты её можно найти и у кумык, где «чёрный народ» выступает в конце XVIII в «против владельцев». Феодалы к моменту появления на Кавказе царских войск слабели, им приходилось иной раз поступаться своими правами, как это показывают факты освобождения «вольных обществ» от взноса дани или же переход кулов на положение узденей. Феодалы поэтому крайне нуждались в солидной военной поддержке против своих подданных.

Это обстоятельство, правда, наиболее ярко выступает перед нами несколько позднее, но оно, понятно, и не могло особенно явственно выступить в официальной переписке до появления царских войск в пределах ханств. Вот что писал, например, Мехти-Шамхал Тарковский генералу Н.М. Сипягину:

«Хотя я несколько раз пред сим писал в.пр.о поспешном отряжении сюда 10 тыс. победоносных войск для наказания непослушных и непокорных дагестанцев и получал всякий раз удовлетворительные от Вас ответы, оставаясь спокойным в ожидании прибытия просимого сюда отряда, но он не прибыл и наказание непокорных отсрочилось. Между тем, ныне некоторые общества деревень вновь обнаружили неповиновение и непокорность».

И, не довольствуясь просьбой о поддержке, шамхал делает попытку получить царские войска в полное своё распоряжение:

«А потому, — пишет он, — дружески прошу Вас, как искреннего моего друга, прислать 6 т[ысяч] победоносных русских войск под начальством благоразумного командира, предоставив верховную власть над этим отрядом собственно мне, строго подтвердив их командиру, чтобы он отнюдь не действовал вопреки моей воле и приказанию и исполнял бы всякое моё указание согласно законам г.н., войска же разместил в тех же местах, которые будут сочтены мной удобными и приличными.

Жена тарковского шамхала (худ. Г. Г. Гагарин, 1845 г.)

Те же мотивы видим мы и в переписке кумыкских князей в конце XVIII в. Андреевские князья, например, доносят 5 сентября 1785 г.:

«Народ из повиновения нашего вышел; есть у них намерение нас из деревни выгнать», подобные настроения были и в других аулах, а несколько позже, при ликвидации движения, царские войска прибыли в Костиковскую деревню, и «в ней жительствующие народы присягнули, дабы российскому престолу быть верным и князю своему Хамзе Алишеу послушными с условием тем, что, если оное пренебрегут, будут выгнаны из деревень, либо преданы смерти».

Восстановление власти феодалов вело к усилению феодальной эксплуатации. В 1807 г. кавказское начальство, в связи с утверждением Мехти-Шамхала в должности дербентского хана, получило два прошения от дербентцев. В первом из них они жалуются на то, что шамхал «…отделил селения Дербентские от города и наложил на них повинность в подводах, кои никогда от нас даваемы не были»; в другом – жалобы усиливаются. Шамхал назначил в Дербент пристава, который «делал притеснения» и, в частности, «он взял нас на жатву, велел весь урожай убрать», а кроме того, начал взыскивать дань сорочинским пшеном. Все эти цитаты говорят об одном и том же. Ханы, князья, владельцы пытаются в борьбе со своими «непокорными» подданными опереться на штыки русского царизма.

И самодержавие, как мы видим из тех же документов, не думает отказаться всякого рода владельцам в помощи, если даже, по особым уже соображениям, эту помощь иногда и затягивает. Даже в самые острые для царского владычества в горах моменты, 1843 г., когда победоносное крестьянское восстание потрясло самые основы царского владычества на Кавказе, Генеральный штаб Отдельного Кавказского корпуса твёрдо проводил всё ту же линию. В одном из обзоров, составленных в это время, мы находим целое рассуждене о необходимости усиления, а не сокращения власти феодалов. Говоря о власти Джамов-бека над некоторыми магалами, автор обзора подчёркивает её слишком узкие границы:

«В настоящем положении дел они [эти магалы – Н.П.] совершенно покорны, но при малейшем волнении в соседстве, не в состоянии держаться против возмутителей, если Джамо не будет заблаговременно уполномочен от правительства править Вольным Кайтахом, обществами Ганк, Гопша, Мюра и Маджалис, а также Сюрьгой на безотчётных правах своего отца и бывшего их владетеля Уцмея Аделхана».

Много примеров той же политической линии будет встречаться в дальнейшем. Одно из свидетельств уже обобщает эти разрозненные высказывания. Виконт Г.де Кастильон, французский консул в Тбилиси, донося Гизо о положении на Кавказе в сороковых годах XIX в., неоднократно связывает успехи России с предательской в отношении собственного народа политикой кавказский феодалов. Вот, например, что он пишет, имея в виду Кабарду:

«Равнинная страна, богатая и влиятельная аристократия, облегчили ему [Ермолову – Н.П.] средства для этого».

Следовательно, первое положение, определяющее взаимоотношения царизма с различными классами народов Восточного Кавказа, говорит нам о союзе между русским царизмом и местными феодалами. Только в пятидесятых годах у отдельных представителей царской администрации появились сомнения в правильности политики насаждения феодалов среди демократических обществ:

«Есть вещи, которых невозможно положить общим правилом, как, например, поддержание в кавказских народах аристократии. В обширной стране ей из разнородных племён, в ней обитающих, есть такие, в которых все усилия наши к поддержанию знати ввергли бы на в непримиримую борьбу с низшим многолюдным классом, обременив казну нашу и войска содержанием и охранением людей праздных и корыстолюбивых, тогда как в иных народах правило это применимо и само собой соблюдается по влиянюи, нами от того получаемому».

Но этот взгляд не получил распространения: дворянство офицерского корпуса не могло понять подобных «вольностей».

… «Плоскостная» Чечня в описываемую эпоху ведёт упорную борьбу с пытающимися здесь закрепиться феодалами из Аварии, кумыкских аулов и Кабарды. К этому времени феодалы проникают в плоскостную Чечню, и среди чеченских «владельцев» мы находим князей атагинских, алдинских, большечеченских и т.д. Феодалы эти усиленнно искали поддержки российского царизма, зная о том, что удержать родовое чеченское общество в повиновении себе собственным силами они не могут. Недаром же Государственная коллегия в промемории от 21 октября 1757 г. вынуждена была константировать:

«Они [чеченцы. – Н.П.] из всех тамошних горских народов наглее и дерзновеннее, не слушая ни мало, в чём не хотят, и владельцев своих».

Владельцы же настойчиво просили у царизма помощи, ссылаясь наа чеченские набеги на казачьи станицы. Заметим мимоходом, что набеги эти в большинстве организовывались самими же феодалами. В 1756 г. чеченские владельцы отправили к кизлярскому коменданту целое посольство с жалобами на своеволие подданных и с просьбой об «искоренении» чеченцев:

«А чтоб им тех воров удержать и до такого злодейства не допустить, того они владельцы, по непослушанию их, чеченцев, учинить не могут, чего для с объявлением о том, где им, владельцам, жить повелено будет, он, Алибек, от владельцев и от небольшого числа народа при них находящегося, в Кизляр и прислан. Ежели повелено будет их, чеченцев, наказать, что они, владельцы, с российским войском первые их искоренять должны и с чеченцами сообщаться не будут ибо они, чеченцы, стали уже её императорскому величеству противники».

В свете этого заявления становится понятно и следующее сообщение П.Г.Буткова:

«В 1757 г. чеченцы вышли из должного повиновения своим владельцам и совсем оказались противными российской стороне, и на явные противности обратилися. Почему того же гда октября 23 дня Государственная Военная Коллегия предписала наказать их, привесть к прежнему повиновению: разорить и искоренить их, дабы они из гор на чистые места вышли».

Но для петербургского правительства вопрос стоял сложнее. Речь шла не узко о борьбе чеченцев со своими феодалами.

«Понеже чеченцы, — писала в указе от 19 января 1758 г. Кизлярскому коменданту Екатерина, — время от времени приходят в вящую дерзость и потому немалое предстоит сумнение, чтобы к ним и другие горские народы, видя, что их противности без наказания остаются, что далее, то больше приставать не стали и в тамошней стороне общего возмущения не причинили, то по сему резону, тем более, что они себя и в оборонительное состояние приводить уже тщатца, учинением против них действительных поисков замедливать не должно».

За указом последовала экспедиция 1758 г., к участию в которой привлечены были калмыцкие феодалы, хотя Военная коллегия и опасалась «могущего быть в калмыцком народе движения». Калмыцким феодалам дано было обещание, «…что получаемая ими от чеченцев добыча вся им оставлена быть имеет, кроме христиан, ежели оные в их плене найдутся». Кроме того, позволено было «каждому, кто похочет.. всякий возможный им [чеченцам – Н.П.] вред причинить, оставляя каждому полученную им добычу…. а особливо такое дозволение генерал-майора князя Эльмурзы Черкасского сыну Давлет-Гирею, яко собственно от чеченцев озлобленному».

Экспедиция после сражения с чеченцами 24 мая 1758 г. добилась изъявления чеченцами покорности и возвращения феодалов».

Н.И.Покровский. Кавказские войны и имамат Шамиля. М.: РОССПЭН, 2009., с.198-201, 204-206 (книга пролежала в разных издательствах с 1934 по 1950 год, но так и не была опубликована: запретной была тема перерождения народного восстания).

Источник wolf_kitses