Монголы как рыночники

Print PDF

Рядом западных и отечественных авторов наподобие Ричарда Пайпса или Алексея Широпаева монгольское владычество над русскими землями рассматривалось как предпосылка для установления в России «деспотической» и «патерналистской» власти, тем более что форма правления самой Монгольской империи в целом и Улуса Джучи (Золотой Орды) в частности традиционно интерпретировалась ими как частная форма «восточного деспотизма»[1]. Очевидно, что подобные суждения руководствуются общим принципом post hoc est prosper hoc, однако любопытно рассмотреть их более подробно.

Монгольская правящая верхушка Улуса Джучи отличалась тем, что крайне благоволила торговле; ханы-Джучиды участвовали в торговых товариществах – уртачествах. Активно практиковалась передача права сбора на откуп – особенно в зависимых от монголов русских землях – мусульманским купцам[2]. В 1262 году последние своим произволом довели до восстания население Северо-Восточной Руси, о чем сообщает Лаврентьевская летопись. В начале 80-ых годов XIII века, по данным Симеоновской летописи, мусульманский откупщик Ахмад владел несколькими слободами в Курской земле, которые подверглись разграблению со стороны тамошних князей.

Начало монгольского владычества над Русью следует датировать 1243 годом, когда великий князь Владимирский Ярослав Всеволодович совершил поездку ко двору Батыя, где тот объявил его, по версии Лаврентьевской летописи, «стареи всем князем в Русском языце», то есть вручил ему ярлык на киевское (номинально – старейшее на Руси) княжение и верховную власть. Это, а также тот факт, что старший сын Ярослава Александр был на тот момент новгородским князем, означало, что монгольский сюзеренитет отныне распространяется и на Новгород, важнейший торговый центр.

Традиционно Новгород, у отечественных либералов ассоциирующийся со «свободой», рисуется чуть ли не как метафизический антагонист Золотой Орды, антимонгольские выступления 1257 и 1259 годов в котором жестоко усмирялись монгольским подручным Александром Невским (сторонников этой версии не смущает даже то, что всё остальное время Александр в целом спокойно княжил в Новгороде[3]). В действительности, однако, монгольско-новгородские отношения носили иной характер.

Так, по данным Новгородской первой летописи старшего извода, в 1269 году, когда рыцари Ливонского ордена напали на вассальный по отношению к Новгороду Псков и оказались в состоянии войны с новгородцами и тогдашним великим князем Владимирским, вместе с собранными Ярославом полками русских князей был «баскакъ великъ володимирьскыи» (то есть крупный ордынский чиновник, ведающий сбором налогов) по имени Амраган, вынудивший немцев заключить мир на условиях Новгорода[4].

С чем связано подобное поведение монголов? Очевидным образом – со стремлением защитить свою налоговую базу (особенно – столь богатую, как Новгород) от посягательств извне. Вместе с тем, что характерно, монголы покровительствовали и немецким купцам, о чем свидетельствует грамота, выданная великим князем Ярославом именно по воле хана Золотой Орды:

«Менгу Темерово слово къ Ярославу князю: даи путь немецкому гости на свою волость. От князя Ярослава ко рижаномъ, и к болшимъ и к молодымъ, и кто гоститъ, и ко всемъ: путь вашь чистъ есть по моеи волости; а кто мне ратныи, с тимъ ся самъ ведаю; а гостю чистъ путь по моеи волости»[5].

Это особенно любопытно в связи с тем обстоятельством, что в новгородско-княжеских соглашениях, регулирующих условия правления князя в Новгороде, начиная с 1270 года звучит требование не закрывать Немецкий двор («двора ти не затваряти»[6]), где торгуют ганзейские торговцы. Как отмечает современная исследовательница О. В. Себастьянова, именно с 1263 года, когда великим князем Владимирским стал Ярослав Ярославич, появляются первые договорные грамоты между Новгородом и великим князем[7]; она предполагает, что именно монголы сыграли в их появлении важную роль[8].

Так, новгородско-княжеский договор 1270 года был заключен при прямом участии монголов – «се приехаша послы от Менгу Темера цесаря сажать Ярослава съ грамотою Чевгу и Баиши»[9].

Любопытно рассмотреть события, предшествовавшие заключению этого договора. В 1270 году, по данным Новгородской первой летописи, «бысть мятежъ в Новегороде» против князя Ярослава. В отличии от мятежей конца 50-ых годов, никакого антимонгольского характера он не носил – все претензии были по отношению к князю[10].

Ярослав «послалъ къ цесарю татарьску Ратибора, помочи прося на Новъгород» — как ранее просил (и получил!) помощь против немцев. Но в его конфликте с Новгородом хан, уже было предоставивший свои войска в распоряжение Ярослава («уже бо бяше цесарь отпустилъ рать на Новъгородъ»), встал на сторону новгородцев, заявив, что «новгородци прави, а Ярославъ виновать». Итогом этого конфликта и стало подписание договора 1270 года. Таким образом, монголы выступили в данном случае в роли защитников новгородских и немецких торговых интересов от великокняжеской власти.

Федор Ростиславич Черный, князь ярославский и смоленский, один из наиболее ярких представителей промонгольского политического курса, одновременно был видным покровителем ганзейских торговцев. Так, в его правление был подтвержден смоленско-ганзейский торговый договор от 1229 года[11]; более того, известно, что когда в 1284 году немец Бирел судился со смолянином Армановичем, Федор рассудил их в пользу Бирела и «выдалъ есмь Армановича и съ дворомъ немьцомъ»[12]. Другой примечательный эпизод – поведение монголов (по данным Симеоновской и Никоновской летописей) по отношению к иноземным торговцам при разорении ими годом ранее (в 1283 году) Курской земли.

Симеоновская летопись сообщает:

«Егда же приидоша Татарове, гонящеся по Олге и Святославе, не обретше ею, и наутриа выдаша Ахмату бояръ изниманныхъ и черныхъ людеи, рекуще: «кого убьешь, кому животъ даси, ты ведаи». Они же повели ихъ бояръ, бяше бо приведено на побоище то много множество людеи, скованы по два въ немецкыхъ железехъ; бяху бо изымани поломници неции гости, егда же изби бояръ, и повеле поломници те пустити, а порты повеле дати паломникомъ избитыхъ бояръ».

Никоновская же уточняет:

«Таже сташа и повелеша передъ себя привести бояръ Олговыхъ; бе же покованы бояре въ железехъ Немецкихъ по два. Тогда же прилучися въ земли той быти гостемъ нарочитымъ Немецкимъ и Цареградцкымъ, и техъ приведоша покованыхъ въ Немецкихъ железехъ; уведеша же о нихъ яко гости суть, и повелеша ихъ розковати, и весь ихъ таваръ изыскавше отдати имъ целъ, и не вредити ихъ ничемъ никому».

То есть монголы одарили иноземных торговцев (которым, что показательно, не причинили никакого вреда) за счет взятых в плен бояр. Последних они ещё и заковали в цепи «немецкого» (то есть иноземного) производства, видимо, привезенных торговцами.

Инициатором разорения Курской земли, согласно Симеоновской летописи, был правивший в причерноморских степях монгольский военачальник Ногай:

«Царь же Ногои разгневася и дасть рать на Олга, и повеле его изнимати, а княжение его взяти все».

Ногай, как отмечает Г. В. Вернадский, на тот момент был зятем и союзником византийского императора Андроника II Палеолога – вплоть до того, что в 1282 году послал свои войска против враждебных ромеям фессалийцев. Но византийцы были вовсе не единственными торговцами, пользовавшимися покровительством в Золотой Орде.

В конце 60-ых – начале 70-ых годов XIII века хан Менгу-Тимур – уже знакомый нам в роли покровителя ганзейских торговцев на Северо-Востоке Руси – поощряет основание генуэзцами, которые за счет Нимфейского договора по сути прибрали к рукам торговлю Византийской империи, колоний в Крыму. В 1278 году в Крыму, опять же в правление Менгу-Тимура, появились также исконные торговые соперники генуэзцев — венецианцы[13]. В начале 90-ых годов XIII века оппозиционный по отношению к центральному ордынскому правительству Ногай начал покровительствовать венецианцам и чинил насилие по отношению к генуэзцам, вторгшись в Крым[14], что привело к тому, что генуэзцы в борьбе Ногая с ханом Тохтой поддержали последнего, и тот победил Ногая.

Среди интересовавших генуэзцев (колонии которых быстро превратились в крупные центры работорговли) товаров, были, среди прочего, рабы. Дороже всего стоили русские рабы, за ними по цене шли черкесы, а самыми дешевыми были татары[15]. Из этого следует, что татарские рабы были наиболее доступны и многочисленны. То есть монгольские ханы, несмотря на всё свое могущество (до XIV века Золотая Орда оставалась одним из сильнейших государств Восточной Европы) позволяли генуэзским коммерсантам торговать своими подданными, что называется, оптом и в розницу.

Таким образом, мы видим, что для Улуса Джучи была характерна фритредерская экономическая политика, направленная на активное покровительство иностранным (в том числе – западноевропейским, но не только) торговцам; такая же экономическая политика проводилась и в зависимых от монголов русских землях. Подобным экономическим связям не мешали даже неоднократные политические конфликты Золотой Орды и подвластных ей русских княжеств с католическим миром – будь то пограничные войны конца 60-ых годов XIII века с Ливонским орденом или зафиксированные в Ипатьевской летописи монгольские походы (совместно с галичанами) на Польшу и Венгрию 80-ых.

Следовательно, никак нельзя связывать, вслед за Пайпсом и ему подобными «мыслителями», будто бы существующий «извечный российский деспотизм», выражающийся-де в неприятии рынка, с эпохой монголо-татарского владычества над Русью. Скорее наоборот – Улус Джучи при рассмотрении экономического аспекта его политики можно, пусть и впадая в грех анахронизма, сравнить с чаемой некоторыми отечественными либералами наподобие г-на Чубайса «либеральной империей».

 Примечания

[1] Например, Г. В. Вернадский – серьезный ученый, а не пропагандист, как Пайпс или Широпаев — в своем исследовании «Монголы и Русь» пишет, что «прямо или косвенно монгольское нашествие способствовало падению политических институтов Киевского периода и росту абсолютизма и крепостничества».

[2] Об этом см. статью Р. М. Валеева «Торговля и товарно-денежные отношения Золотой Орды».

[3] В качестве исключения можно привести события 1255 года, когда новгородцы согнали наместника Александра – его сына Василия – и пригласили на княжение брата Александра Ярослава (см. об этом Новгородскую первую летопись старшего извода). Но когда Александр подошел к Новгороду с войсками, Ярослав бежал, а новгородцы договорились с Александром – «взяша миръ на всеи воли новгородскои».

[4] Любопытно, кстати, что никто из тех авторов, что изображает Александра Невского чуть ли не принципиальным монгольским коллаборационистом, не характеризует также его младшего брата — за готовность использовать монгольские войска в войне с Ливонским орденом, равно как и для подавления выступлений недовольных новгородцев (подробнее – см. ниже), к чему сам Александр не прибегал.

[5] Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.-Л., 1949. С. 57

[6] Грамоты Великого Новгорода и Пскова…, с. 13.

[7] Себастьянова О. В. Древний Новгород…, с. 152.

[8] Тем более что появляются они, как нетрудно заметить, именно вскоре после того, как в конце 50-ых гг. Новгородская земля была окончательно включена в монгольскую сферу (через появление в ней баскаков).

[9] Грамоты Великого Новгорода и Пскова…, с. 11.

[10] «Чему еси отъялъ Волховъ гоголными ловци, а поле отьялъ еси заячими ловци; чему взялъ еси Олексинъ дворъ Морткинича; чему поималъ еси серебро на Микифорѣ Манускиничи и на Романѣ Болдыжевичи и на Варфломѣи; а иное, чему выводишь от нас иноземца котории у насъ живуть» — под иноземцами, видимо, надо понимать ганзейских торговцев, права которых и охранял договор 1270 года.

[11] Смоленские грамоты XIII-XIV веков. М., 1963, с. 66

[12] Смоленские грамоты XIII-XIV веков…, с. 62-63.

[13] Подробнее см. книгу Р. Ю. Почекаева «Цари ордынские».

[14] Там же.

[15] М.Д. Полубояринова. Русские люди в Золотой Орде. М., 1978, с. 39-40.