«Здесь я хочу чуть подробнее рассказать о социальном происхождении руководителей и активистов исламистского движения в Тунисе (сейчас – «ан-Нахда», раньше – Движение исламской направленности, ДИН). Надо исправить ошибочное мнение, что это мол «деревенщина» или «выходцы из трущоб» (тем более что оно отдаёт социальным расизмом). А это более чем достойные члены общества.
«Основной прирост личного состава Исламской группы наблюдался в 1976-1980 гг., когда в эту организацию вступило свыше 2/3 её членов. Изучив данные о лицах, арестованных летом 1981 г., тунисский социолог аль-Баки Хермасси подсчитал, что больше половины из них по месту рождения происходили либо из г.Тунис (33%), либо из городов и местечек восточного побережья страны (21%), это полоса Сахель-Сфакс; уроженцами центральных и южных районов Туниса были 44% взятых под стражу, но меньше ¼ активистов новообразованного ДИН. Последнее опровергает распространенное мнение, что волна исламизма в этой стране накатилась с юга, из традиционно отсталой и более бедной области, чем урбанизированное приморье.
Происхождение активистов и арестованных лидеров ДИН
Место рождения (в %%) | Активисты | Арестованные в 1981 г. |
Тунис-столица | 30 | 33 |
Область Сахель** и вилайя Сфакс | 39 | 21 |
Южный и Центральный Тунис | 24 | 44 |
Северо-Западный Тунис | 7 | 2 |
**Центрально-восточное побережье страны, исторически являвшееся колыбелью [борьбы за независимость и правящей партии] — Нового Дустура. Выходцами из Сахеля был [первый президент страны] Хабиб Бургиба и многие его сподвижники или сотрудники разных лет.
Лишь позже, в дни т.н. хлебного бунта (о нём см.ниже) стихийные волнения действительно вспыхнули на юге, в оазисах Кебили, Дуз, Сук-эль-Ахда и Эль-Хамма, откуда перекинулись почти на всю территорию страны и послужили на руку исламистам, которые в ряде случаев открыто ими дирижировали. Но среди пионеров ДИН, попавших под первый их массовый арест, «южане» отчётливо преобладали только над выходцами из Северо-Западного Туниса (2%). Это — бывшая зона европейской аграрной колонизации, где издавна шло интенсивное развитие капиталистических отношений в деревне (прерванное лишь на относительно короткий период «социалистического эксперимента» 1960-х гг.). и, соответственно, сельского пролетариата, который, в свою очередь, пополнял ряды фабрично-заводских рабочих.
Уроженцы этих мест, одного из основных очагов исхода в миграционных потоках «деревня-город», как видно, почти остались в стороне от раннего исламистского движения в Тунисе. Миграция же «город – город», иногда вторичная, развивалась здесь главным образом по направлению из Сахеля (вилайя Сус) на северо-восток, к столичному мегаполису, где в интересующий нас период были сосредоточены все высшие учебные заведения Туниса, локомотив ДИН и её плацдарм…
[Массовые демонстрации против роста дороговизны 29.12.1983-6.01.1984 были связаны с решением правительства снять государственные субсидии на хлеб, пшеничную крупу и мучные изделия широкого спроса, принятым по рекомендациям экспертов МВФ (дроблёная пшеница – основа приготовления кускуса, самого популярного в странах Магриба блюда типа плова, который готовят по праздникам с мясом, а в будни с рыбой или просто с овощами). Волнения прекратились, когда это решение было отменено указом президента Бургибы, но за это время полиция и военные успели убить минимум 70 человек и ранить 400; точное число погибших так осталось невыясненным].
…Собрав подписи 15000 студентов, лидеры ДИН провели 18-20 мая 1985 г. под своей эгидой учредительный съезд Тунисского всеобщего союза студентов (UGTE), созданного в качестве альтернативы всеобщему союзу тунисских студентов и получившего название, обманчиво похожее на то, что носила старая организация (UGET), уже перешагнувшая за своё тридцатилетие. Вновь созданный союз «стал наиболее серьёзной опорой ДИН не только в университете, но и в целом в молодёжной среде…. Несогласных с его решениям подвергали карам – избивали, обливали кипятком». Тот год, начиная с конца предыдущего, стал триумфальным для Движения исламской направленности. Под его давлением был отменён циркуляр, запрещающий ношение религиозной одежды в школах, вернулись на прежнее место службы многие уволенные исламисты или им сочувствующие.
[Поэтому инициируемая исламистами во Франции – также как в самом Тунисе, о чём напишу позже – «борьба за платок» суть попытка развернуть события в том же направлении, и странна частая здесь солидарность как бы левых с крайней реакцией.]…
…Бургиба клятвенно пообещал, что сделает всё возможное, чтобы избавиться от бидонвилей и от «аль-ихванийа», как он называл ненавистных ему исламистов-интегристов, которые, в свою очередь, считали его своим «историческим врагом». Ошибкой Бургибы… было то, что он, опираясь на свой прежний опыт агитатора, вовлекающего голытьбу в антиколониальное движение и хорошо знавшего её психологию, быт и нравы, слишком тесно увязывал феномен исламизма с наличием очагов нищеты.
[Надо сказать, что партизанская война против французов в Тунисе была лучше организованной, более успешной и много менее кровавой, чем в соседнем Алжире. Организованно начатая, она была в 1955 г. организовано и прекращена, продемонстрировав силу движения Новый Дустур.
В 1960-е гг. Бургибу не зря называли «арабским Ататюрком»: его режим стал одним из прогрессивных в арабском мире, и остался таким в 1970-80-е гг., когда египетская и алжирская версии «арабского социализма» прекратили своё существование. «Ключевое место среди новаций первого правительства Бургибы занял Закон о личном статусе (гражданский кодекс) от 13 августа 1956 г., особенность которого состояла в том, что он не отменял шариат де-юре, а лишь предлагал его новое прочтение, которое за некоторыми исключениями, в частности касательно вопроса о наследовании имущества, полностью изменило традиционное толкование положений мусульманского права и его источников – св.текстов. Издание этого закона в один прекрасный день приблизило семейное и общественное положение тунисской женщины к тому, что представительницы слабого пола уже завоевали в странах Запада, где на это ушло около 100 лет».]
…Между тем, в тот период, когда шёл бурный рост рядов ДИН, средний тип его активиста представлял собой не босяк, не обитатель городских трущоб, а учитель начальной и средней школы или лицея, зачастую преподаватель философии (предмет, обязательный в тунисских лицеях на последнем году обучения – но не в ВУЗах). Напротив, университетская профессура оставалась, за редкими исключениями, практически непроницаемой для пропаганды исламистов и тем самым ограничивала их влияние на студенчество. Таково общее мнение тунисских социологов. С ним соглашается Салах Каркар, признавший задним числом, что ДИН с его учительским ядром отнюдь не стало народной партией…
Это движение, сказал он [в 2002 году] …, снискавшее симпатии «в высшем среднем классе, слабо затронуло пролетарские слои, даже безработных».
По сведениям из того же источника, к 1989 г. исламисты сумели перетянуть на свою сторону не более 15-20% членов Всеобщего Тунисского Союза Труда (ВТСТ), а это – лакомый кусок для любых сил оппозиции, ибо специфика социально-политического развития независимого Туниса, даже его уникальность, в том и кроется, что здесь единственным потенциальным и реальным противником «партии власти» и, следовательно, ахиллесовой пятой авторитарного режима являлся – и ныне является – именно этот профцентр, созданный в 1946 г., но уходящий корнями своей истории в далёкие двадцатые. В те годы, когда возникла (пусть ненадолго) его предтеча, Всеобщая конфедерация тунисских трудящихся (ВКТТ), созданная по инициативе Мухаммеда Али аль-Хамми (1894-1928), человека необычайной судьбы и, кстати, выходца из тех же забытых богом мест, что и аль-Ганнуши – из оазиса Эль-Хамма.
Яркие, сильные личности, начиная с Фархата Хашеда, народного любимца, трагически погибшего 5 декабря 1952 г., нередко возглавляли и ВТСТ, который сыграл большую роль в тунисском и – шире – североафриканском антиколониальном движении, действуя солидарно с партией Новый Дустур, но вовсе не являясь её придатком. В условиях же независимой страны этот профцентр пережил разные этапы своего существования, то всецело подчиняясь воле дустуровского истеблишмента (стремившегося то расколоть, то интегрировать ВТСТ в систему «партия-государство»), то возобновляя борьбу за свою автономию. Последнее как раз наблюдалось в критические восьмидесятые.
… тот факт, что ДИН не сумело тогда взять «крепость ВТСТ», во многом предопределило его будущий крах, почти тотальный, который нельзя объяснить только репрессиями, обрушившимися на тунисских интегристов. Ведь стереть с лица земли их собратьев по духу пытались и власть предержащие других арабских стран…
Продолжая мысль об особенностях социального облика ДИН следует ещё раз подчеркнуть, что это движение послужило отдушиной для иногда и не вполне осознанного чувства фрустрации, охватившего представителей «новой социальной периферии» переходного общества. Речь идёт о тех самых школьных учителях – моторе деятельности ДИН, которые, пишет тунисский социолог Абд-аль Кадир Згаль, будучи, как правило, уроженцами городских или полугородских центров и выходцами из «новой мелкой буржуазии», народившейся за годы независимости, не имели тех перспектив карьерного роста, что открывались перед им подобными в конце 1950-х и в 1960-е, на стартовом этапе становления и развития молодого суверенного государства.
Блокированная вертикальная социальная мобильность подталкивала часть представителей этой интеллектуальной элиты, объективно благополучной в плане материального положения, но обездоленной по сравнению с настоящей, обуржуазившейся постколониальной элитой, к «бегству в религию» и бунту против той идеологии модернизации, которую усердно проповедовал западник Бургиба (стремившийся, надо отдать ему должное, «сотворить из народа нацию» и привить ей чувство гражданской идентичности), а вожди ДИН квалифицировали как предательство и народа, и ислама. Однако, о чём уже сказано, их борьба за возвращение страны в лоно подлинно исламского социума имела относительно слабый успех.
В свете этих фактов требует некоторого уточнения вывод Н.И.Ворончаниной о том, что «в Тунисе, как и в других мусульманских странах, социальную базу фундаменталистского движения составляли «традиционные» слои мелкой буржуазии, ремесленники, мелкие крестьяне, городская и сельская беднота, пауперы, в большинстве своём вчерашние крестьяне и сельскохозяйственные рабочие, часть студенчества». Насколько нам известно, пауперы лишь присоединялись по ходу дела к уличным демонстрациям, организаторами или деятельными участниками которых были исламисты. Традиционные же слои мелкой буржуазии Туниса, если иметь в виду кустарей и торговцев, каких можно видеть в лавках на городском «суке» (базаре), или хозяева швейных, кожевенных и т.п. мастерских, по большей части давно осовременились. И совсем не они, а именно студенты и, что любопытно, в первую очередь слушатели факультетов естественных наук, находились в авангарде движения, возглавленного «философами» от классной доски.
Нельзя также согласиться с мнением, что студенты – выходцы «из беднейших слоёв населения» численно преобладал на естественных факультетах университета, якобы менее престижных, чем гуманитарные, и в Национальной школе инженеров. В этой школе, построенной и технически оснащённой с помощью СССР, на протяжении нескольких лет в 1970-е годы, советские специалисты вели преподавательскую деятельность, и они рассказывают как раз об обратном.
Основную группу этих специалистов, около 30 человек, составляли профессора и доценты Химико-технологического института им. Д.И.Менделеева По их словам, студенты нового инженерного ВУЗа в большинстве своём происходили из зажиточных семей; о том же пишет французский автор П.Вермерн. В свою очередь административные работники системы высшего образования Туниса, где приём в ВУЗы осуществляется на основе конкурсов лицейских дипломов «бакалавра» (аналог аттестата зрелости), подтверждают, что места на естественных факультетах, в том числе медицинском, пользуются высоким спросом, а необходимые для поступления на них отличные и хорошие оценки по математике чаще всего имеют питомцы престижных лицеев. Следовательно, выходцы из «хороших семей» и отнюдь – не из глубинки.
Вместе с тем изыскания вышеназванных французских авторов, Мишеля Камо и Венсана Жейсера, проведённые путём анализа биографических данных, а также бесед со многими участниками тунисского исламистского движения, указывают на то, что большинство из них являлись (в отличие от аль-Ганнуши с его относительно бедняцким прошлым) детьми вполне обеспеченных и образованных родителей, зачастую – сыновьями и дочерьми бывших деятелей среднего звена СДП (Дустура)».
Видясова М.Ф., Орлов В.В., 2008. Политический ислам в странах Северной Африки. История и современное состояние. С.60, 66, 68-70.
То есть в общем кортинко вполне предсказуема для капитализма: самые реакционные теории и гнусные предрассудки концентрируются в среднем классе, а организованные рабочие к ним довольно устойчивы. И «оранжевые» революции с «зелёными» показывают, что перед нами – всё тот же капитализм, который умеет культивировать в массах идеи, настроения, мнения, наиболее выгодные не им, а господствующему классу (вот пример).
Грамши называл это гегемонией, а Мих.Лифшиц, анализируя взгляды Грамши, показывал, что в «постмодернистский» разрыв между интеллигенцией и народом обязательно влезет черносотенец – поддержанный всей мощью «совокупной правой», от национал-либералов до консерваторов-охранителей. Их цель проста и понятна – каждый раз вовремя переводить социальный по генезу протест (вызванный местными особенностями капиталистической эксплуатации, коротко говоря) в безопасное для системы русло национализма и религии. В Европе это «оранжевая» реакция, от Тимошенко до Саакашвили (плюс Венгрия, Румыния, Польша и т.п. йоббики), на Ближнем Востоке – зелёная, от «Ан-Нахды» и помянутых «Братьев…» до Эрдогана, совместно поучаствовавших в свержении предпоследнего прогрессивного режима в регионе. И это понятно, ведь капитализм в равной мере подчинил себе и материальное, и духовное производство – так почему бы не пользоваться?
Ибо только охмурившись как следует национальными или религиозными чувствами – которые с содержательной точки зрения предрассудок и/или иллюзия – ширнармассы могут принять вредную для себя неолиберальную экономику, которую протаскивают все эти гг. [в Тунисе, к слову у них не получилось — прогрессивные преобразования предыдущего периода были слишком глубоки, левые и прогрессисты отбили натиск аль-ихванийя, а демократия осталась. Прим. 2016 года к тексту декабря 2011-го]
Для чего «радетели демократии» и выводят оранжевых – или зелёных – на социальную сцену. Вообще, в общественной жизни есть явления, в отношении коих всякий нормальный человек должен быть, по определению французского философа азербайджанского происхождения Пьера-Андре Тагиева, контрреакционером. В 1930-е гг. это был фашизм, сейчас – гомологичное оранжево-зелёное «цветение» социального водоёма с последующим протуханием «нового средневековья». И то, что они, по крайней мере в Европе, пока не сравнялись с той, тридцатых годов практикой уличных избиений и убийств, заслуга исключительно той прибавки гуманизма и прогресса, которая случилась в 1950-80-е гг.; пока был СССР, он работал как общечеловеческий реморализатор, нет его — и всё разрешено.
[Вообще, современный мир в силу своей глобализованности куда ближе существовавшему в Европе с 1875 по 1914 г. (где нынешний «третий мир» соответствует восточной и южной Европе тех лет), нежели ситуации 40-50 летней давности. Один только прогноз Маркса не сбылся – он полагал, что постепенное утверждение капитализма снесёт барьеры между странами и регионами. Развитие капитализма же везде вызывает к жизни национализмы и создаёт нации, чем усиливает эти барьеры. И глобальный мир остаётся не единым, а подразделённым на национальные государства, усиливающееся неравноправие которых исключительно важно для структурирования глобальной системы и для эффективного участия капитала каждой страны в прибылях мировой экономики.].
via wolf_kitses