Как проигрывают учёные

Print PDF

В продолжение темы про систематическое сопротивление учёных новым открытиям (или «чужим» исследовательским программам)

«Ну а теперь — обещанный кусок про «хоббитов», не влезший в антропологическую подборку.

В классических детективах часто живописуется такая сцена: публично обвиненный героем-сыщиком подозреваемый запальчиво кричит в ответ «вы никогда это не докажете!». В этот момент всем прочим действующим лицам (а уж читателю – и подавно) становится ясно: да, это и есть убийца. Докажут там или не докажут, но убил точно он.

С убийц, тем более литературных, взятки гладки – они в эту игру не на спортивный интерес играют, им в случае неудачи светит виселица, тут уж не до невозмутимости. Казалось бы, ученые должны относиться к проигрышам спокойнее – вроде бы их интересует только чистая и беспристрастная истина, а если та или иная симпатичная теория чем дальше, тем очевидней с ней не стыкуется, то надо бы с ней спокойно попрощаться. Но ученые – тоже люди. И тоже не любят проигрывать.

4 августа очень уважаемый журнал Proceedings of the National Academy of Sciences (PNAS) опубликовал две статьи (одна и другая). Каждая подписана четырьмя именами, из коих три – одни и те же в обеих статьях. Самое известное и «говорящее» из них – маститый южноафриканский антрополог Мацей Хенненберг. Обе статьи посвящены одной теме: пресловутые флоресские «хоббиты» (Homo floresiensis, карликовый островной вид людей, обитавший на индонезийском острове Флорес в совсем недавние времена) – вовсе никакой не вид и не одно из крупнейших открытий палеоантропологии XXI века, а ошибка исследователей, принявших за новый вид останки современного человека, страдавшего какой-то патологией развития.

Собственно, ничего особо нового в этом нет: эту песню Хенненберг и его постепенно редеющие единомышленники поют все те десять лет, что человечество знает о «хоббитах». В статьях отсутствуют результаты каких-либо новых исследований флоресских находок или иных материалов – кроме разве что перерасчета объема мозга «хоббита», сделанного на основании «измерения окружности черепа» и давшего цифру 430 куб. см. Что ж, авторов можно поздравить с отличным глазомером – в прошлом году японцы, пользуясь самыми современными методами виртуальной реконструкции, определили его в 426 куб. см., всего на 4 кубика точнее, чем Хенненберг намерил рулеткой!

Новым словом можно считать разве что предположительный диагноз: если раньше анатомические особенности «хоббитов» объявлялись следствием микроцефалии, затем гипотиреоидного кретинизма и наконец – синдрома Ларона, то теперь Хенненберг и компания видит в них признаки синдрома Дауна. Что, однако, нисколько не смущает уважаемых ученых: по их мнению, «бремя доказывания должно лежать на сторонниках более экстравагантной гипотезы» (вот она, реплика из детектива!) – каковой они, естественно, считают версию отдельного вида людей. В переводе на нормальный человеческий язык это пафосное утверждение означает: у нашей точки зрения доказательств нет и не предвидится, так что нам остается только пытаться заставить оппонентов опровергать наши взятые с потолка «объяснения» придуманные ad hoc гипотезы.

И пока они не опровергли их все, мы будем считать их точку зрения «необоснованной». А работать им придется долго: как отмечают сами авторы, разных форм микроцефалии известно около 200, и не меньше четверти из них сопряжено с низкорослостью. Так что у Хенненберга с компанией, как у того ребе из анекдота, впереди еще множество идей. Проверять которые они предлагают своим противникам. А пока не проверят – ни-ни, никаких новых видов! Разве можно «учреждать» новый вид на основе одного черепа, который обладает признаками аномального развития, даже если конкретный медицинский диагноз неясен…

Невозможно поверить, что эти патетические благоглупости пишут профессиональные антропологи. Сколько черепов неандертальца было в распоряжении Кинга, когда он описал этот вид? По скольким костям описан наш наиболее вероятный непосредственный предок – гейдельбергский человек? Сколько экземпляров питекантропа и в какой «комплектности» нашел Дюбуа? По останкам скольких особей соотечественник Хенненберга Раймонд Дарт ввел в науку представление об австралопитеке? А сколько нам сегодня известно останков сахелянтропа (один череп, два обломка нижней челюсти и три зуба), оррорина, ардипитека кадаббы (полчелюсти, ключица, несколько зубов, три обломка длинных костей рук, две фаланги кисти и одна – стопы)? Не говоря уж о буквально высосанном из пальца денисовце?

И таково положение не только в «человеческой» палеонтологии. Очень многие ископаемые виды в самых разных систематических группах описаны по уникальным и часто весьма фрагментарным находкам. Самое крупное наземное хищное млекопитающее всех времен – эндрюсарх – до сих пор известно по единственному черепу, найденному около 90 лет назад. Знаменитый археоптерикс чуть ли не сто лет был представлен двумя экземплярами, принадлежавшими двум разным видам. И т. д., и т. п. Конечно, такой подход чреват ошибками и конфузами вроде анекдотического «гесперопитека», но выбора у палеонтологов нет: как гласит еще один известный анекдот, орешки на помойке горстями не валяются.
С другой стороны, все пассажи о «виде, учрежденном на основании единственного черепа», мягко говоря, недобросовестны. Да, череп всего один. Но всего в пещере Лянг Буа были найдены кости, принадлежащие как минимум восьми индивидуумам. В статьях в PNAS, правда, упоминаются останки других особей из Лянг Буа, но они подаются как «нормальные», не имеющие следов патологии. Между тем, хотя «комплектность» останков весьма различна (в частности, более-менее точно рассчитать рост можно только для двух особей), размер костей не оставляет сомнений, что рост всех восьмерых лежал далеко за пределами нормы для любой известной популяции Homo sapiens. И череп был маленьким не только у «тетушки Фло» (голотипа H. floresiensis) – судя по размерам нижней челюсти другой особи. Неужели существование целого племени микроцефалов, кретинов или даунов – гипотеза менее экстравагантная, чем существование островного изолированного вида?

Еще более лукавым выглядит утверждение, что черты флоресцев, дескать, «по отдельности встречаются у многих представителей австронезийской расы». Вот именно-с, батенька, что по отдельности! Ряд черт «хоббитов» не просто отличается от аналогичных признаков сапиенсов – эти отличия определенным образом скоординированы. Например, и строение локтевого сустава флоресцев, и строение их ключиц отличается от сапиенсных, но при этом вторые отличия отчасти компенсируют ограничения, налагаемые первыми. Если рассматривать их «по отдельности», то каждое действительно можно считать проявлением какой-нибудь врожденной или приобретенной патологии. А если вместе – то придется признать их явным свидетельством независимой эволюции.

Ну ладно, допустим, Хенненберг и его соавторы не знают старого правила Кренке («любой видовой признак встречается у близких видов как редкое индивидуальное отклонение») – от нынешних ученых всего можно ожидать. Но так ведь и всю ультрамодную сравнительную геномику можно закрыть – на том бесспорном основании, что любые совпадающие в двух сравниваемых последовательностях нуклеотидные замены, если рассматривать их по отдельности, могли не быть унаследованы от общего предка, а возникнуть независимо.

Чего же ради почтенная группа ученых публично прибегает к столь слабым и лукавым доводам? Чем им не угодило представление о флоресцах как об отдельном виде?

Ларчик открывается просто: Хенненберг – полицентрист. Т. е. сторонник теории, согласно которой Homo sapiens возник независимо в нескольких отдаленных друг от друга регионах планеты от нескольких разных форм (а возможно, и видов) более ранних гоминид. Честно говоря, уже в 1938 году, когда знаменитый исследователь синантропа Франц Вайденрайх выдвинул эту теорию, она выглядела изрядным анахронизмом. Современная версия дарвинизма – синтетическая теория эволюции (СТЭ) – еще только создавалась, и даже само это словосочетание еще не прозвучало, но уже и тогда было ясно, что с дарвиновской эволюционной моделью такие представления несовместимы принципиально. Но Вайденрайха – как, впрочем, и многих его тогдашних коллег – это не смущало: дарвинофобия, поразившая в начале ХХ века едва ли не все разделы фундаментальной биологии, именно в палеонтологии затянулась аж до середины столетия. В моде были автогенез (эволюция под действием внутренних причин, т. е. «записанная» наперед в самой эволюционирующей форме), ортогенез (направленная эволюция), разного рода вариации на тему ламарковского «принципа совершенствования» и тому подобная метафизика.

«Ортогенез, неуклонно влекущий линии, однажды начавшись, есть установленный факт, но ни в коем случае не какая-нибудь бездоказательная выдумка, которую легко отбросить», – уверенно писал известный палеонтолог Шиндевольф в год выхода в свет знаменитого сборника «Эволюция: современный синтез», давший СТЭ ее имя и ставший началом ее победного шествия по биологическим дисциплинам. Только в 1950-е годы Джордж Симпсон утвердил в палеонтологии синтетистские взгляды.

Тревожить прах всех этих почтенных концепций, морально устаревших еще до своего рождения, нам понадобилось только для того, чтобы дать представление о той идейной атмосфере, в которой родился полицентризм. В этот фон он вписывался так же органично, как заяц-беляк в заснеженный пейзаж: что, собственно, удивительного в том, что несколько форм, эволюционируя в совершенно разных природных условиях, сходятся в единый вид, если эволюция вообще – процесс целестремительный и мало зависит от внешних условий? Тем более когда речь идет о венце творения – человеке, который, конечно же, является целью не только своей эволюционной линии, но и всей биологической эволюции в целом. Механизмы такой целеустремленности, правда, оставались совершенно загадочными, и о них говорилось только в самых общих и туманных словах (примерно как о приснопамятных «коренных преимуществах социализма»), но тогда это казалось вполне нормальным.

Понятно, что в картине нынешних представлений об эволюции полицентризм выглядит нелепо и неуместно, как тот же белый заяц в совершенно бесснежном лесу. С конкретизацией механизмов направленной эволюции дело за три четверти века не только не продвинулось ни на микрон (какая неожиданность, правда?), но и стало гораздо хуже: те общие словеса, что звучали тогда вполне респектабельно (какие-нибудь «химические особенности строения протоплазмы» эволюционирующих групп), сегодня просто неприличны ввиду своей очевидной бессодержательности. Зато селекционистские концепции в течение этих десятилетий бурно развивались как вширь, так и вглубь, а их господство в эволюционистике стало абсолютным. И тому, кто по тем или иным причинам (в силу ли традиций конкретной научной школы, религиозно-идеологических взглядов или просто личной эксцентричности) исповедует полицентризм, остается только досадливо отмахиваться: может, эта ваша СТЭ и удачно описывает несколько десятков тщательно отобранных примеров видообразования у певчих птичек и плодовых мушек, но Разум был создан совсем другими силами, для которых в вашей убогой редукционистско-механицистской модели нет ни места, ни понятий.

Но чертов Homo floresiensis самим фактом своего существования рушит и этот последний рубеж обороны. От кого бы ни происходили эти странные существа, ясно, что их эволюция шла отнюдь не в направлении «сапиентизации». И если у взрослого здорового «хоббита» объем мозга действительно составлял чуть больше 400 кубиков, то ясно, что в ходе предыдущей эволюции он мог только уменьшаться (существ с меньшим мозгом в человеческой эволюционной ветви просто не было). То есть двигаться прямо против «главной тенденции эволюции гоминин» – прогрессивного увеличения размеров мозга. И значит, никакой предопределенности, никакой априорной цели эволюция не имеет не только у птичек-мушек, но и конкретно в случае рода Homo. А это не оставляет полицентризму совсем никакого пространства.

И тут уже вопрос встает так: либо отказываться от любимой теории (признавая тем самым, что ты употребил свою единственную жизнь на служение химере), либо любыми средствами попытаться дискредитировать – хотя бы в своих собственных глазах – эволюционную и систематическую валидность треклятых «хоббитов». Микроцефалы, кретины, дауны – кто угодно, лишь бы не самостоятельный вид. Для доказательства этого хороши не только софизмы и двусмысленности, но и прямые инсинуации – вроде пущенной несколько лет назад тем же Хенненбергом сплетни, будто один из зубов единственного известного «хоббитского» черепа несет в себе зубоврачебную пломбу ХХ века…
А вы говорите – беспристрастная наука!

P. S. Дуплет Хенненберга и компании в PNAS вызвал настоящий скандал в антропологическом мире. Оказывается, пропихнуть подобные тексты в респектабельное издание сегодня уже не так-то просто, даже если ты известный ученый.

[я бы с этим поспорил — статьи не с «уходящими», а с «модными» теориями проходят легко даже при очевидной несообразности (вроде статьи Кевина Аткинсона, что языки, подобно генам, «распространялись из Африки») или даже фальсифицированности. Некоторые из них вызывают вопросы и у уважаемого автора; с «дуплетом Хеннеберга» их объединяют, во-первых, «однониточные теории», во-вторых, «отрицание поведением принципа фальсификации» — сбор фактов под гипотезу, игнорируя явные опровержения. Хотя их авторы не «ретроградны», а наоборот, «ультрасовременны» — настолько, что концепции не стыкуются с эмпирическим материалом. Только в этом случае риск сравнимого недовольства коллег существенно меньше — против моды (и парадигмы) подавляющее большинство идти не готово, даже при сравнимой эмпирической (не)обоснованности построений. Публикатор].

Но именно в PNAS есть одна лазейка: поскольку это орган Американской национальной академии, авторы-академики имеют право сами выбирать себе рецензентов. (До недавнего времени статьи академиков шли в PNAS вообще без рецензирования – как это и по сей день делается в наших «Докладах Академии наук», – но после того, как один академик, рехнувшись, начал каждые полгода сдавать туда статьи о том, что СПИД бывает не от вирусов, а от безнравственности, редакции пришлось ввести такую вот компромиссную привилегию.) Правда, Хенненберг – не член NAS. Но он нашел выход: попросил поставить свое имя под обеими статьями 90-летнего академика Кеннета Сю. Который, правда, будучи по своей научной специальности гидрогеологом, не имеет ни малейшего отношения к палеонтологии вообще и к изучению флоресских находок в частности – зато очень не любит СТЭ и вообще дарвинизм. Кто-то все еще полагает, что у Хенненберга с коллегами чисто научный спор по конкретному специальному вопросу, не имеющий идеологической подоплеки?

Нота-бене: невозможно не вспомнить: «На помощь Артемону шли жабы. Они тащили двух ужей, ослепших от старости. Ужам все равно нужно было помирать – либо под гнилым пнем, либо в желудке у цапли. Жабы уговорили их погибнуть геройской смертью»

А. Н. Толстой, «Золотой ключик или Приключения Буратино».

Дальше были найдены благожелательные рецензенты – и две статьи, не содержащие практически ничего, кроме уверток и софизмов, пришлось ставить в номер. [Это самый интересный элемент системы peer review. См. то же явление «с другого конца» — реплику антрополога С. Дробышевского про трудности публикации качественных «наших» исследований в хороших журналах:

«За рубежом наша антропология почти неизвестна. В немалой степени из-за того, что западные журналы не принимают наши статьи из принципа, только потому, что они из России. Единственный способ издаться нашему человеку на Западе — провести там много времени, перезнакомиться с их специалистами, а потом, лично написав статью, отдать ее этим специалистам, поставив себя не на первое и даже не на второе место в списке авторов. Понятно, что такого никто из наших не хочет. Замкнутый круг — на Западе не берут к публикации наши статьи и поэтому считают, что у нас антропологии нет, и поэтому не берут наши статьи». Публикатор.]

Собственно, вокруг этого и идет основная свара. Исследователи флоресской находки, которым швиндели шустрого южноафриканца уже осточертели, возмущаются «вопиющим нарушением принципа объективного научного рецензирования» (как это назвал один из первооткрывателей «хоббитов» Питер Браун) и требуют прихлопнуть эту лазейку. Редакция вяло отбрехивается, но опубликовала имена рецензентов злополучных статей – чтоб неповадно было оказывать подобные «дружеские услуги». Что до существа дела, то его обсуждают мало, поскольку обсуждать, собственно, нечего.

«Сначала они утверждали, что он («хоббит» – Б. Ж.) страдал от микроцефалии. Мы доказали их неправоту. Потом они выдвинули гипотезу о карликовости Ларона. Наша команда опровергла и ее. Теперь они решили попытать счастья с синдромом Дауна», – напомнила профессор Флоридского университета Дин Фолк (ну, мэм, они же сами пишут, что у них в запасе еще полсотни синдромов, так что вам еще будет что опровергать!).

Похоже, что отдача от августовского залпа окончательно похоронит научную репутацию Хенненберга – и без того уже довольно двусмысленную. (То ли не рассчитал человек, то ли решил громко хлопнуть дверью на прощанье.) А заодно – и репутацию «патологической» гипотезы как объяснения флоресских находок.

Популярный русскоязычный ресурс «Антропогенез.ру», до сих пор старательно выдерживавший нейтралитет в споре о природе «хоббитов», на сей раз выступил с откровенно издевательским комментарием (правда, все насмешки относятся строго к статьям в PNAS, а не к «патологической» гипотезе как таковой).
Вообще говоря, это всегда стремно – судить о той или иной теории по научной добросовестности и человеческой порядочности ее автора или наиболее видного апологета. Но в данном случае, пожалуй, идея стоит своего рыцаря.

Источник bbzhukov

P.P.S. Сейчас обнаруживаются и предки «хоббитов» — люди из Мата Менге. См. С. Дробышевского:

«Долина реки Соа, расположенная в центре Флореса, уже прославилась древнейшими на острове орудиями. В нескольких местонахождениях археологи обнаружили артефакты разных времён: 1,01-1,026 млн.л.н. в Воло Сеге, 906 тыс.л.н. – в Танги Тало, 880 тыс.л.н. – в Боа Леза и Мата Менге. Местность Мата Менге и оказалась источником палеоантропологического счастья: раскопки октября 2014 года принесли кусочек черепа, обломок нижней челюсти и шесть зубов. Они были откопаны из второго слоя, датированного рядом методов временем 650-800 тыс.л.н. Тут же нашлись кости комодских варанов, гигантских крыс и карликовых слонов-стегодонов, а также орудия – примитивные отщепы.

Как ни мало найдено в Мата Менге, даже по этим немногочисленным фрагментам можно видеть некоторые моменты эволюции «хоббитов«. Челюсть из Мата Менге, судя по тому, что в ней прорезался третий моляр – «зуб мудрости», принадлежит взрослому человеку, но какая же она маленькая! Она на четверть меньше, чем даже челюсти «хоббитов» из Лианг Буа, не говоря уж о всех прочих известных людях – древних или современных. Не так много признаков можно определить на обломке, но они явно отличают человека из Мата Менге от австралопитеков и хабилисов, зато сближают с эректусами и «хоббитами». То же можно сказать о зубах. Хотя у нас нет верхней челюсти и передней части нижней, по асимметрии стёртости резцов и премоляра мы можем уверенно утверждать, что череп был прогнатный, то есть лицо выдавалось вперёд.

Важно для понимания островной эволюции строение моляра: у человека из Мата Менге он пятибугорковый и умеренной длины, как и у яванских питекантропов, тогда как у «хоббитов» – четырёхбугорковый и укороченный. При этом размеры и моляра, и других зубов – включая два молочных клыка – чрезвычайно маленькие – меньше, чем даже у самых мелкозубых современных людей, не говоря уж о эректусах, зато близки к параметрам зубов «хоббитов» из Лианг Буа. Лишь премоляр из Мата Менге вполне вписывается в изменчивость сапиенсов, хотя и он несопоставим с огромными премолярами Homo erectus.

Получается, что сначала у предков «хоббитов» катастрофически уменьшились размеры челюстей и зубов (и, трудно сомневаться, – всего черепа), а уж потом стали меняться детали строения.

Выводы из всего сказанного вполне очевидны: люди из Мата Менге – потомки яванских питекантропов и предки флоресских «хоббитов», уже чрезвычайно мелкие, но не во всём ещё подобные своим потомкам.

Вместе со всем прочим, необходимо отметить, что у «хоббитов» Лианг Буа нет специализаций гоминид из Нгави, Самбунгмачана и Нгандонга. Стало быть, их пращуры отделились от питекантропов Явы до того, как те стали превращаться в странных людей Нгандонга.

Благодаря новым находкам в Мата Менге мы можем достовернее оценить скорость уменьшения размеров тела «хоббитов»: миллион лет назад на Яве жили полноразмерные питекантропы, а около семисот тысяч лет назад на Флоресе – уже карлики. Думается, что в реальности изменения заняли не все эти триста тысяч лет, а намного меньший срок. Известно, что на острове Джерси в проливе Ла-Манш благородным оленям для того, чтобы из 200-килограммовых стать 36-килограммовыми, понадобилось всего 5,8 тысячи лет! Ясно, что люди – не олени, но дело ведь не в рогатости и копытастости, а надлежащем отборе.

Показательны изменения культуры на Флоресе: если миллион лет назад в Воло Сеге первые жители острова делали крупные ашельские рубила, то уже около 900 тысяч лет назад их потомки перешли на изготовление маленьких отщепов. Это можно объяснять по-разному, но самым очевидным и логичным выглядит то, что у творцов просто-напросто уменьшились руки. Они уже не могли ухватить большой булыжник и колоть его мощными ударами, силёнок хватало лишь на скалывание мелких кусочков камня. Похвально, впрочем, что предки «хоббитов» в принципе не забросили трудовую деятельность, а упорно продолжали работать, даже несмотря на катастрофическое усыхание мозгов.

Нельзя также не вспомнить недавно описанные орудия с Сулавеси, ставящие очередной вопрос: попали ли люди на Флорес напрямую с Явы через Ломбок и Сумбаву или же шли кружным северным путём через Сулавеси? Что ж, неплохо бы поискать орудия на Ломбоке и Сумбаве и найти кости на Сулавеси…

Климат в Мата Менге реконструируется как сухой, ландшафты – саванные, хотя и с болотами. Интересно, что фауна Флореса почти не менялась за всё время существования людей на острове: те же комодские вараны гонялись как за «прото-хоббитами» Мата Менге, так и за «хоббитами» Лианг Буа, те же гигантские крысы и почти те же стегодоны радовали тех и других своим вкусным мясом. Видимо, именно эта стабильность позволила существовать карликовым человечкам сотни тысяч лет почти без изменений.

В очередной раз можно порадоваться, что предположения, высказанные исследователями ещё в первоописании «хоббитов», полностью подтверждаются с появлением новых находок! Логика и сопоставление данных позволяют предсказывать открытия. Упорный труд позволяет делать их. Мы узнали новые интересные детали, картина мира стала целостнее, а в ещё одном «белом пятне» проявились призрачные черты удивительного прошлого. И нельзя сомневаться, что новые изыскания позволят наполнить его яркими красками.
Источники:

• Bergh van den G.D., Kaifu Y., Kurniawan I., Kono R.T., Brumm A., Setiyabudi E., Aziz F. et Morwood M.J. Homo floresiensis-like fossils from the early Middle Pleistocene of Flores // Nature, 2016, V.534, №7606, pp.245-248.
• Brumm A., Bergh van den G.D., Storey M., Kurniawan I., Alloway B.V., Setiawan R., Setiyabudi E., Grün R., Moore M.W., Yurnaldi D., Puspaningrum M.R., Wibowo U.P., Insani H., Sutisna I., Westgate J.A., Pearce N.J.G., Duval M., Meijer H.J.M., Aziz F., Sutikna Th., Kaars van der S., Flude S. et Morwood M.J. Age and context of the oldest known hominin fossils from Flores // Nature, 2016, V.534, №7606, pp.249-253.

Источник Антропогенез.ру