Диалектика ненасилия и развитие СМИ

Print PDF

Необходимая медийность

«Можно ли сказать, что событие совершилось (будь то марш протеста или сидячая забастовка), если оно не освещено в прес­се? Подобно падению дерева в чаше леса, оно остается незаме­ченным. Между лидерами общественных движений, начиная с Мартина Лютера Кинга-младшего и Джона Льюиса и кончая Стоукли Кармайклом и X. Рэпом Брауном, существовали зна­чительные расхождения во взглядах на тактику борьбы за граж­данские права, но все они были согласны в том, что события должны освещаться в прессе. И для сторонников насилия, и для поборников ненасилия стало очевидным, что насилие как тако­вое и риторика, связанная с насилием, являются наиболее эф­фективным средством, дабы привлечь внимание журналистов.

Даже сам Махатма К. Ганди — великий адепт и вдохновитель движения ненасилия — очень хорошо понимал это. Он был край­не озабочен тем, чтобы в Индии, Великобритании и Америке становились известны все организованные им мероприятия, и часто говорил о том, что насильственные меры Великобритании имеют свою ценность, поскольку привлекают внимание прессы. Таков парадокс ненасилия: сами протестующие могут быть сто­ронниками ненасилия, однако их протесты должны вызвать в ответ насильственные действия. Если же обе стороны не будут применять насилие, то ничего интересного не выйдет. Мартин Лютер Кинг не раз сожалел об этом, однако, встретив Лаури Прит­четта, он понял, что такова реальность и от нее никуда не уйти.

В 1962 году, когда движение «Конференция руководства христианских общин Юга» («Southern Christian Leadership Conference»), возглавляемое Мартином Лютером Кингом, выбирало город для проведения кампании сопротивления ненасиль­ственными методами, Притчетт был главой полиции города Ол­бани (штат Джорджия). О сегрегации на сельской территории юго-западной Джорджии шла дурная молва; именно там про­шел один из первых федеральных процессов по поводу избира­тельных прав в рамках действия Закона о гражданских правах 1957 года. Маленький Олбани с населением семьдесят пять ты­сяч жителей, примерно треть которых составляли чернокожие, был самым крупным населенным пунктом в этой области, и Эс- эн-си-си, получив поддержку местного чернокожего населения, решил начать там кампанию по регистрации избирателей. Регистрационная кампания подразумевала также десегрегацию об­щественных зданий, в том числе автовокзалов, и Мартин Лютер Кинг внес соответствующее предложение.

Между участниками движения протеста и законниками произошло множество стычек, сопровождавшихся массовыми арестами; арестован был и Кинг. Однако ни разу не было слу­чая, чтобы вежливые и даже деликатные шерифы применили насилие. У Притчетта были возможности предупреждать лю­бые действия протестующих, поскольку он имел информато­ров среди темнокожей общины Олбани. Так как насилие не применялось, Кинг и другие руководители движения ни разу не имели возможности позволить вмешаться в происходящее Роберту Кеннеди и министерству юстиции, как то было в дру­гих местах: вмешательство на государственном уровне при­влекло бы к событиям больше внимания. Еще хуже было то, что Притчетт импонировал журналистам, так как держал себя просто и любезно.

Он сообщил им, что изучил идеологию не­насилия Мартина Лютера Кинга и сам принял юридические меры в пользу ненасилия. Кингу пришлось отвечать на крити­ческие выпады со стороны активистов борьбы за гражданские права, обвинявших его в том, что, будучи арестован в Олбани, он оказался в безопасности и мог не предпринимать никаких действий. Однако по этой же причине он не смог выступить в имевшей резонанс телевизионной передаче «Встреча с прес­сой». А в итоге из тюрьмы его освободил лично сам Притчетт, заявив при этом, что «неопознанный негр» внес за него залог и заплатил соответствующий штраф. Многие полагали, что Кин­га выкупил его отец, известная в Атланте фигура (некоторые именовали его Папаша Кинг). На самом деле хитрый Притчетт попросту освободил его.

В целом кампания в Олбани была катастрофой. После Олба­ни лидеры движения за гражданские права научились избегать притчеттов и выбирать те города, где полицейские отличались особой ретивостью, а нрав начальства был злобным и перемен­чивым.

«Участники общественных движений испытывают ощущение, что то, что попадает в сводку новостей и воспринимает­ся как новость, по-настоящему ценно»,

— заявил Джин Робертс, уроженец Северной Каролины, писавший о проблеме граждан­ских прав в «Нью-Йорк тайме». В 1965 году, во время марша в Сельме (Алабама), Мартин Лютер Кинг заметил, что фотограф журнала «Лайф» Флип Шульке не фотографирует, а помогает тем, кого избили полицейские. Позднее Кинг разыскал фото­графа и объяснил ему, что он принесет больше пользы, если будет не помогать демонстрантам, а снимать их.

«Ваше дело — запечатлеть то, что с нами происходит».

В 1965 году в Сельме грузная женщина средних лет по име­ни Энни Ли Купер изо всей силы ударила шерифа кулаком. Это привлекло внимание фотографов, и они начали снимать, как три шерифа хватают женщину. Затем она позволила шери­фу ударить ее. Он размахнулся и ударил ее дубинкой так силь­но, что журналисты услышали звук удара. Они сделали и сни­мок: шериф Кларк замахивается дубинкой на беспомощную женщину. Фото попало на первые полосы газет по всей стране. По словам Мэри Кинг из Эс-эн-си-си,

«умелое использование новостей, передаваемых средствами массовой информации, для воспитания общества является современным эквивален­том борьбы с помощью «пера», и «перо» по-прежнему остается сильнее, нежели клинок».

По мере того как деятельность движения за гражданские права приобретала все больший резонанс в средствах массовой информации, Мартин Лютер Кинг стал их любимцем. Он ока­зался первым лидером подобного движения, ставшим звездой СМИ, и поэтому далеко обогнал в популярности своих пред­шественников и современников, а его влияние сделалось значительно более сильным и непосредственным, чем раньше. Ральф Эбернати говорил:

«Мы знаем, что превращаемся в сим­волы».

Участники движения часто обвиняли Кинга в том, что он привлекает к себе всеобщее внимание, ему достаются все похвалы и аплодисменты. На самом деле движение таким об­разом его использовало. Он редко говорил что-то новое. Но. обладая харизмой и будучи ярким оратором, чье присутствие на телевидении заставляло события «работать», он был звездой поневоле и в большей мере чувствовал себя как дома, находясь в церкви, нежели на демонстрации или пресс-конференции. Однажды он сказал:

«Я ощущаю в себе присутствие двух Мар­тинов Лютеров Кингов. Я сам себе удивляюсь… Моя собствен­ная карьера озадачивает меня. Тот Мартин Лютер Кинг, о ко­тором говорят люди, есть нечто совершенно чуждое для меня».

После Олбани телевидение стало неотъемлемой частью стра­тегии любой кампании. В «Конференции руководства христи­анских общин Юга», организации Кинга, Эндрю Янг выполнял работу главного советника по средствам массовой информации, или по крайней мере тем из них, которые контролировались белыми. Он понимал: для того чтобы движение ежедневно упо­миналось в телепередачах, необходимо каждый день давать со­общения, короткие и драматичные — «сильные укусы»; при этом их нужно дополнять «наглядными иллюстрациями». Янг подчеркивал (а Кинг быстро усвоил), что ежедневные заявления Мартина Лютера Кинга должны занимать не более шестидесяти секунд. Многие активисты Эс-эн-си-си считали, что Кинг и его организация зашли слишком далеко, что они неумеренно ис­пользуют СМИ. Они полагали, что он увлечен участием в крат­косрочных событиях, годных только для новостей, тогда как им хотелось вести более серьезную общественную работу на Юге, чтобы добиться фундаментальных изменений: медленный про­цесс, который не годится для телекамер.

Однако факт оставался фактом: к 1968 году движение за гражданские права, движение «Власть черных», антивоенное движение, даже конгресс и рядовые политики — все оказались глубоко заинтересованы вопросом о том, как привлечь телере­портеров, или, выражаясь словами тогдашнего корреспонден­та Си-би-эс Дэниела Шорра, «как нажать кнопку».

Марк Курлански. 1968. Год, который потряс мир. М.: АСТ, 2008. 544 с.

Предпочтения в новостях

Необходимая медийность борьбы за равноправие «легла» на основную черту журналистики при капитализме: «свободные СМИ» больше заинтересованы в крови, насилии и борьбе (с внятными винерами и лузерами, выступающими «образцами» социальных ролей для граждан), чем в мире, сотрудничестве и пр. позитивных событиях (ибо в них отражается отрицаемое при капитализме общее благо, а иногда и — не дай бог! — подчинение ему частных интересов). См. классика социальной психологии:

«Принимая по внимание мощь и влияние теленовостей, разумно задаться вопросом: какие факторы являются определяющими в выборе сюжетов для телевизионных программ новостей? Здесь нельзя ответить односложно, однако оказывается, что один из главных факторов связан с развлекательной ценностью показанной новости. Действительно, не кто-нибудь, а настоящий эксперт — директор Британской вещательной корпорации (Би-Би-Си) заявил, что теленовости являются формой развлечения. Исследование на тему о том, почему люди смотрят новости по телевидению, подтвердило эту точку зрения: большинство телезрителей в первую очередь желают, чтобы их развлекали и отвлекали от повседневных забот, и только во вторую — информировали. В полном согласии с вышесказанным тот, кто несет ответственность за программы новостей, принимая решение, какие именно новости показывать и какую часть ‹многомильной› пленки с записью событий дня представить публике, основывается (по крайней мере отчасти) на развлекательной ценности имеющегося в его распоряжении материала.

Записанное на пленку наводнение, постигшее крупный город, имеет гораздо большую развлекательную ценность, нежели репортаж, посвященный плотине, которая построена как раз с целью предотвратить наводнение, потому что вид плотины, сдерживающей поток, не так возбуждает внимание (хотя сама эта новость может быть и более важной). В связи с тем, что такая динамичная игра, как футбол, более выигрышно смотрится на экране телевизора, ее показывают чаще, чем такую спокойную игру, как шахматы. По этой же причине восстания, бомбардировки, землетрясения, массовые бойни и другие акты насилия получат, вероятно, больше экранного времени, чем рассказы о людях, помогающих друг другу или работающих на то, чтобы предотвратить насилие.

Итак, программы теленовостей имеют тенденцию фокусироваться на агрессивном поведении индивидов — террористов, протестующих, забастовщиков или полицейских, потому что активные действия производят более возбуждающее впечатление на зрителей, чем показ людей, которые ведут себя мирно и добропорядочно.

Конечно, подобное освещение новостей не дает сбалансированной картины реальных событий в стране. И происходит это не вследствие того, что люди, находящиеся у руля средств массовой информации, злонамеренны или желают нами манипулировать; они просто пытаются нас развлечь — в этом вся причина. И в этом своем стремлении они могут неумышленно повлиять на нас в том направлении, что мы и вправду поверим, будто в поведении людей стало больше насилия, чем когда-либо прежде. А это может ошеломить нас и даже вызвать депрессию, заставить нас задуматься ‹о временах и нравах› и ‹до чего страну довели›. В конце концов это может сказаться на нашем голосовании, на нашем желании посещать центральные районы крупных городов, на наших аттитьюдах в отношении других наций и так далее. Как мы увидим ниже, это может вызвать даже агрессивное поведение людей.

Подобное тенденциозное освещение событий было продемонстирова-но средствами массовой коммуникации в отношении несостоявшегося восстания в Остине (штат Техас).

История, о которой я хочу рассказать, произошла в первую неделю мая 1970 г. Фон происшедших событий был типичен для многих университетских городков во времена, когда шла война в Юго-Восточной Азии. После столкновений во время несанкционированной студенческой демонстрации против посылки американских войск в Камбоджу напряжение между студентами Техасского университета и местной полицией выросло до критической точки. Во время демонстрации около шести тысяч студентов промаршировали перед зданием сената штата, разбили несколько окон и неоднократно вступали в схватку с полицией; демонстрацию разогнали с применением слезоточивого газа, а несколько студентов и офицеров полиции были ранены.

Однако это оказалось всего лишь прелюдией — незначительным инцидентом по сравнению с тем, что, казалось, неминуемо произойдет позже. Спустя несколько дней Техасский университет бурлил от возмущения по поводу бессмысленного убийства четырех студентов Кентского университета в штате Огайо, совершенного солдатами местной Национальной гвардии (об этом убийстве упоминалось ранее на страницах этой книги). Техасские студенты, чтобы выразить свой протест, решили совершить гигантский марш в центр Остина — на сей раз предполагалось участие 20 тысяч человек.

Городской совет Остина, опасаясь беспорядков, отказал организаторам марша в разрешении на его проведение. Находясь в состоянии фрустрации и гнева, студенты решили все равно провести манифестацию, а их лидеры выбрали следующий вариант: ограничить движение колонн тротуарами, что формально не требовало разрешений у городских властей. Распространились слухи, что со всего штата в Остин съедутся сотни вооруженных пьяниц и хулиганов, чтобы ввязаться в стычки со студентами. Изобиловали и другие слухи: будто бы в город вызваны воинские части, расквартированные на территории штата, а также местная полиция — знаменитые ‹техасские рейнджеры› (знаменитые, в частности, отсутствием дружеских чувств по отношению к студентам) и им дан приказ жестко, не останавливаясь перед применением оружия, выступать против любого нарушителя закона, даже если он случайно оступился или упал с тротуара на проезжую часть.

Как потом выяснилось, все эти слухи оказались почти целиком ложными, однако важно, что им поверили самые широкие слои населения. Поскольку вероятность удержать двадцатитысячную толпу строго в пределах тротуаров представлялась весьма эфемерной, было очевидно, что ситуация чревата вспышками насилия. Носом чуя возбуждающую сенсацию, корреспонденты ведущих телекомпаний высадили свой десант в Остине. Однако в самый последний момент взрывоопасная обстановка была разряжена. Группе университетских психологов, а также профессорам и студентам юридического факультета в последний момент удалось убедить федерального судью выпустить временное распоряжение, запрещающее городским властям использовать какое-либо силовое противодействие демонстрантам. Более того, вскоре стало известно, что служебная записка нескольких полицейских чинов, выступивших за разрешение манифестации, стала важным фактором, определившим решение судьи. Главным результатом планировавшегося мероприятия — особенно благодаря той роли, которую сыграла полиция, — стало не только полное отсутствие какого бы то ни было насилия, но и поразительный ‹взрыв› доброй воли и солидарности между весьма различными элементами городской общины. Двадцать тысяч студентов дружно вышли на улицы города, но их шествие протекало мирно: некоторые из них предлагали прохладительные напитки полицейским офицерам, которые в свою очередь предусмотрительно перекрыли движение автотранспорта по улицам, где двигались колонны манифестантов; студенты и полицейские обменивались дружескими приветствиями, тепло пожимали друг другу руки и так далее и тому подобное,

Самое же интересное заключалось в том, что общенациональные телекомпании полностью проигнорировали этот обнадеживающий поворот событий! Поскольку большинство из нас было прекрасно осведомлено о том, что целые группы известных всей стране репортеров из различных средств массовой информации всю последнюю неделю не вылезали из Остина, то отсутствие освещения этих событий в программах новостей выглядело достаточно загадочным. Дополнительное расстройство принесло объяснение, данное Филлипом Манном и Айрой Искоу:

‹Так как не было насилия, группы репортеров покинули город, и, таким образом, событие не получило общенационального освещения. Таков комментарий, последствия которого сегодня печально очевидны›.

В этой связи интересно отметить, что в том же самом городе, но тринадцатью годами позже, произошло еще более драматичное, но куда менее важное событие, получившее исчерпывающее освещение в средствах массовой информации. 19 февраля 1983 г. около полусотни членов ку-клукс-клана организовали шествие к местному Капитолию, где были встречены толпой улюлюкающих противников численностью около тысячи человек. В ход пошли бутылки и камни, в результате несколько человек получили незначительные ранения. И именно это столкновение было показано в выпусках теленовостей; многочисленные сообщения и фотографии происшедшего появились во всех газетах страны.

Широчайшее освещение в средствах массовой коммуникации получили трагические события в Чикаго в октябре 1982 г.: семь человек умерли в результате отравления цианидом, подмешанным в тайленол (таблетки от головной боли). В течение нескольких дней невозможно было включить радио или телевизор, открыть свежую газету, чтобы не наткнуться на эту историю. Конечно, она была и трагичной и необычной, поэтому она хорошо подходила для копирования.

Эффекты информационного бума в средствах массовой коммуникации не замедлили сказаться: из разных городов страны сразу же начали поступать сообщения об аналогичных отравлениях зубной пастой, глазными каплями, каплями против насморка, газированной водой и даже сосисками. Эти случаи, удачно названные ‹обезьяньими отравлениями›, также привлекли внимание средств массовой коммуникации. Общественная реакция на эти события раскручивалась, как по спирали: многие люди, поддавшись панике, при первых симптомах раздражения в горле и болях в животе бросились в аптеки. Ложные тревоги превысили реальные случаи отравлений теми или иными продуктами в семь раз. Поскольку это произошло как раз в канун праздника Хэллоуин, встревоженные официальные лица во многих городах запретили угощать детей, боясь, что кто-нибудь захочет скопировать убийство, отравив сладости.

Отравления, вызванные тайленолом, почти наверняка были делом рук одного человека, а все последующие события были порождены широким освещением происшедшего в средствах массовой коммуникации. Тем не менее среди населения распространилось убеждение, что волна отравлений представляет собой ‹эпидемию болезни, от которой нет лекарств› (так выразилась одна из служб новостей), и эта эпидемия сама по себе является не чем иным, как симптомом ‹больного› общества, страны, которая ‹сходит с ума›… Многие газеты оказались в смешной ситуации: сначала они сделали сенсацию из реальных случаев отравления, а затем ‹раздули› критические комментарии экспертов, обсуждавших разрушительные последствия подобной шумихи.

Позже, в марте 1986 г., четверо подростков из Нью-Джерси договорились совершить коллективное самоубийство и довели свой план до конца. На протяжении недели после этого трагического события на Среднем Западе были найдены мертвыми еще двое подростков, и по всему выходило, что их самоубийство напоминало предыдущее. Естественно, в средствах массовой коммуникации прозвучали положенные случаю растерянность и боль по поводу самоубийств среди молодежи. Но не могло ли освещение данных событий по телевидению и в прессе породить волну ‹обезьяньих› самоубийств? Это именно так, утверждает социолог Дэвид Филлипс. Вместе с коллегами он изучал статистику случаев подросткового суицида, которые последовали после того, как в новостях или в специальных телерепортажах появились сообщения на эту тему. Их исследования выявили флуктуации уровня самоубийств тинейджеров до и после таких передач. В течение недели после передачи был отмечен значительный рост самоубийств среди подростков, что нельзя было назвать просто случайным совпадением. Более того, чем подробнее освещалось самоубийство ведущими телекомпаниями страны, тем выше оказывалось число самоубийств. О сохранении роста самоубийств можно было говорить даже с учетом иных возможных причин совершения подобных актов.

Таким образом, наиболее убедительным объяснением роста подростковых самоубийств, следовавших за освещением аналогичных случаев в средствах массовой информации, можно считать наличие ‹рекламы› — именно она запускает механизм последующих ‹обезьяньих› самоубийств. Такое поведение характерно не только для подростков. В другом своем исследовании, посвященном изучению последствий широкого освещения самоубийств в средствах массовой коммуникации, в качестве предмета рассмотрения Филлипс выбрал автокатастрофы со смертельным исходом. Дело в том, что некоторые люди, решившие расстаться с жизнью и в то же время не желающие травмировать свои семьи сообщением о самоубийстве родного и близкого им человека, выбирали иной путь: они убивали себя в автокатастрофе, которая внешне могла производить впечатление трагической случайности. Каждый подобный инцидент должен был проходить в официальных отчетах как ‹автокатастрофа со смертельным исходом, в которую был вовлечен один автомобиль с одним водителем›. Филлипс резонно предположил, что вслед за широко освещаемым в средствах массовой коммуникации самоубийством должен наблюдаться существенный рост таких ‹автокатастроф›, а их жертвы хотя бы в чем-то должны были походить на самоубийцу, показанного по телевизору.

Именно это он и обнаружил, изучая записи дорожной полиции, произведенные ‹до› и ‹после› преданного широкой гласности самоубийства. Никаких изменений в количестве автокатастроф с участием нескольких машин или одной машины, но при наличии в ней пассажиров, не наблюдалось, и жертвы подобных автокатастроф никак не напоминали самоубийц, о которых говорили средства массовой коммуникации. Однако у автокатастроф, в которых можно было заподозрить скрытое самоубийство, наблюдался заметный пик, да и возраст жертв таких инцидентов соответствовал возрасту самоубийцы, о котором оповещали телевидение или пресса.

Снова приходится сделать вывод: наиболее вероятным объяснением этих результатов является то, что ‹реклама› в средствах массовой коммуникации самоубийства одного человека побуждает других людей также лишить себя жизни.

И отравление тайленолом, и ‹обезьяньи› самоубийства конечно же относятся к событиям, заслуживающим того, чтобы о них говорили на телевидении и писали в газетах. Я вовсе не считаю, что средства массовой информации вызвали эти трагические события или что их вообще не стоило освещать. Я хочу лишь подчеркнуть очевидный факт: избирательное акцентирование материала в новостных программах способствует тому, что средства массовой коммуникации не просто сообщают нам о происходящем, они определяют ход последующих событий».

Эллиот Аронсон, 2007. Общественное животное. Введение в социальную психологию. 416 с.

Black Power

Соединившись, обе эти составляющие, корректировали негритянское движение от нерасовой борьбы за равноправие (вместе с белыми «райдерами свободы») и потом социальную эмансипацию к чёрному национализму и расизму, вполне безопасному для системы:

«…во многих отношениях 1967 год был неблагополуч­ным для Америки. Рекордное число волнений, сопровождав­шихся разрушениями и проявлениями жестокости, разрази­лось среди чернокожего населения американских городов, в том числе Бостона, Канзас-Сити, Ньюарка и Детройта.

Именно в 1968 году вместо слова «негры» в обиход вошло наименование «черные». В 1965 году Стоукли Кармайкл, орга­низатор «Студенческого комитета борьбы за ненасильственные действия» («Student Nonviolent Coordinating Committee»), или Эс-эн-си-си, известного своей энергичной и эффективной борьбой за гражданские права, изобрел наименование «Черные панте­ры». Затем к нему было добавлено выражение «Власть черных». В то время слово «черный» в значении «темнокожий» употреб­лялось достаточно редко, в качестве поэтического оборота, од­нако в 1968 году это слово вошло в обиход для обозначения борцов за права темнокожего населения, а к концу года стало наиболее предпочтительным для обозначения всех людей с этим цветом кожи. В свою очередь, слово «негр» стало уничижитель­ной кличкой для тех, кто не боролся за свои права. [белый автор, правда, забывает сказать, что «чёрный», да и «негр», вытеснило оскорбительное наименование «самбо» (порт. «обезьяна»), как звали их до начала борьбы].

На второй день нового, 1968 года Роберт Кларк, тридцати­семилетний школьный учитель, занял место в палате предста­вителей штата Миссисипи, причем против его кандидатуры не было подано ни одного голоса. Он стал первым чернокожим, занявшим это место в Миссисипи, за весь период с 1894 года.

Однако надо заметить, что в сфере борьбы за социальные права главные события переместились с Юга, где ее участники высказывались достаточно мягко, на Север, где вопрос пред­почитали ставить ребром. Чернокожие Севера отличались от чернокожих Юга. В то время как большая часть южан — после­дователей Мартина Лютера Кинга-младшего изучали труды Махатмы Ганди и ненасильственные методы, использованные им в антибританской кампании, Стоукли Кармайкл, выросший в Нью-Йорке, интересовался акциями, сопровождавши­мися проявлениями жестокости, такими как восстание мау-мау, поднятое против британцев в Кении. Кармайкл обладал незаурядным чувством юмора, едким остроумием, а кроме того — особым чувством театральности, вынесенным им с род­ного Тринидада. Живя на Юге, он, как и все сотрудники Эс-эн-си-си, годами подвергался оскорблениям: ему угрожали, он сидел в тюрьме. И все эти годы время от времени возникал вопрос о ненасильственных методах борьбы.

Кармайкл отве­чал оскорблениями (подчас не только словом, но и действием) в адрес тех сторонников сегрегации, кто притеснял его. Люди Кинга пели:

«Дайте нам свободу прямо сейчас!»; люди Кар­майкла — «Власть черных!».

Кинг пытался убедить Кармайкла взять на вооружение лозунг «Равноправие для черных», однако Кармайкл продолжал использовать свой слоган.

Все большее число чернокожих лидеров хотело бороться с сегрегацией с помощью сегрегации же, навязывая социальное устройство по принципу «только для черных». Лестные слова расточались даже в адрес тех, кто изгонял белых репортеров с пресс-конференций. В 1966 году Кармайкл стал главой Эс-эн- си-си, сменив на этом посту Джона Льюиса — южанина, за­щитника ненасилия, не любившего резких выражений. Кар­майкл превратил Эс-эн-си-си в агрессивную организацию, бо­ровшуюся за «Власть черных», и именно в это время движение «Власть черных» приобрело национальные масштабы. В мае 1967 г. Рэп — Губерт Браун (не особенно заметная фигура сре­ди участников борьбы за гражданские права) — сменил Кар­майкла на посту главы Эс-эн-си-си; к тому моменту движение оставалось ненасильственным лишь по названию. В 1967 году бушевали кровавые волнения, и Браун заявил на пресс-конфе­ренции:

«Вот что я скажу: лучше раздобудьте себе пистолет. Насилие необходимо: это такой же факт американской жизни, как пирожки с вишней».

Кинг утратил контроль над широко развернувшимся движе­нием за гражданские права, многие участники которого полага­ли, что принцип ненасилия изжил себя и стал бесполезен. Каза­лось, что 1968 год будет годом «Власти черных», и полиция при­водила свои силы в боевую готовность. К началу 1968-го боль­шая часть американских городов готовилась к войне — строились арсеналы; в «черные» районы отправлялись тайные агенты — совсем как шпионы на вражескую территорию. В Лос- Анджелесе, где во время беспорядков в августе 1965-го в районе Уоттс было убито тридцать четыре человека, обсуждался вопрос приобретения бронированных машин с пулеметами 30-го ка­либра, дымовых шашек, слезоточивого газа, установок для ту­шения огня и, наконец, сирен.

«Когда я увидел этот проект, то подумал: «О Господи, надеюсь, нам никогда не придется пус­тить это в дело!» — рассказывал заместитель начальника лос- анджелесской полиции Дэрил Гейтс, — но затем понял, на­сколько полезным это оказалось бы в Уоттсе, где у нас не было никаких средств зашиты от огня снайперов, когда мы пытались спасти наших раненых офицеров».

Подобные суждения стали весьма уместны с политической точки зрения, с тех пор как губернатор Калифорнии Пэт Браун потерпел на выборах пора­жение от Рональда Рейгана — по большей части из-за беспоряд­ков в Уоттсе. Проблема была в том, что бронированные машины стоили тридцать пять тысяч долларов каждая. Управление ше­рифа Лос-Анджелеса предложило решение, требовавшее мень­ших затрат: нашлись лишние военные бронемашины М-8 сто­имостью всего по две с половиной тысячи долларов.

В Детройте, где в 1967 году во время беспорядков на нацио­нальной почве погибло тридцать четыре человека, у полиции уже было пять бронированных машин, однако она создавала запасы слезоточивого газа и противогазов; требовались также антиснайперские винтовки, карабины, дробовики и более ста пятидесяти тысяч боекомплектов патронов. В одном из пред­местий Детройта был приобретен армейский гусеничный вез­деход — почти танк. В Чикаго для полиции покупались верто­леты; одиннадцать с половиной тысяч полицейских начали обучаться владению тяжелым вооружением и средствами кон­троля над толпой в преддверии 1968 года. К началу года Соеди­ненные Штаты, казалось, были охвачены страхом.

4 января тридиатичетырехлетний драматург Леруа Джонс, открыто выступавший в поддержку «Власти черных», был при­говорен к двум с половиной годам заключения в тюрьме штата Нью-Джерси и штрафу в тысячу долларов за незаконное хра­нение двух револьверов во время беспорядков в Ньюарке про­шедшим летом. Объясняя, почему вынесенный приговор ока­зался столь строгим, судья округа Эссекс Леон У. Капп заявил о своих подозрениях в адрес Джонса — он-де «участвовал в создании плана» поджечь Ньюарк в ту ночь, когда был аресто­ван. Через несколько десятилетий Джонс, известный как Ами­ри Барака, стал поэтом — лауреатом Нью-Джерси».

Марк Курлански, op.cit.

Социология расизма, в т.ч. полицейского

Увы, чёрный расизм сохраняется и посейчас, и по ряду параметров начинает превосходить белый, см. анализ соответствующих настроений в США:

«…большинство граждан США считают, что структурный расизм играет весомую роль в том, как к черным относятся офицеры полиции. Исследование 2015 года показало, что 88% черных и 59% белых считают, что полиция относится к черным несправедливо (само исследование).

Вы только гляньте на эти цифры? СМИ раздувают расовые проблемы, наверняка и поддувают огоньку-то. ОбдЖективные СМИ? Нет, продажная падаль, ищущая, где бы раздуть сенсацию – вот что думают опрошенные. Удивительное единодушие среди практически всех расовых групп, возрастов и регионов. Хочешь уладить конфликт – убери большие бабки из СМИ и заткни пасть продажному писаке. И никаких других вариантов здесь не предусмотрено.

Ох ты, ох ты. Как же так? Никому не нравится, как их изображают в СМИ. Это не честно, они всё выдумывают. Я не такая, я жду трамвая?

Оу, я прямо чувствую, что здесь черные думают, что белые – они такие жестокие, но генетически, а черные – они такие умные, но тоже генетически. Что хорошо – туповатых черных сепаратистов, как и их товарок в виде белых расистов – мало. Причем, их мало с обеих сторон. И вот это-то и радует. Не всё сгнило. Ниже мы ещё убедимся, что этой сволочи с обеих сторон примерно одинаково [тут, увы, автор выдаёт желаемое за действительно: видно, что черных расистов, поддерживающих наиболее важный для этой идеологии «биологический» аргумент, во всех возрастах и регионах (кроме Запада и возраста «65+» значимо больше, и среди молодёжи больше, чем среди старших возрастов — следствие неолиберальных реформ в образовании и высокой религиозности, отлично консервирующей любой расизм и т.п. настроения.. Что].

Вот это я люблю, вот это прекрасные «сцены жизни нашего городка»: 25% белых считает (в обоих случаях), что черные/белые в массе своей – расисты. Черные – избирательнее. 12% считают, что все черные – расисты, 45% – все белые расисты. Одни – недооценивают свой потенциал, другие – переоценивают свои «толерантные установки».

Источник apecanfly

Полицейское насилие вчера и сегодня

Но если угнетателям это, понятное дело выгодно, то угнетённым вредит — скажем мешает покончить с полицейским насилием, жертвой которого оказываются все — и белые бедняки, и сын подполковника армии США, и миллионеры, и глухонемой инвалид (хотя чёрные сильно чаще; со времён знаменитой статьи 60-х «Полиция встречается с [цветной] молодёжью, описывающей последствия «встреч» в виде устойчивой ненависти, в общем, мало что изменилось). Но «Black lives matter», увы, говорят лишь о чёрных жизнях.

Всё это происходит на фоне растущей безопасности службы в [американской] полиции и столь же растущей готовности копов к убийству сограждан (см. верхний и нижний рис.), что как бы показывает, зачем они нужны при капитализме.

«Известны факты полицейской жестокости. List of killings by law enforcement officers in the United States
Данные там очень неполные, но какие есть  — посмотрим на них для начала.

Год	Убийства полицейских	Убийства граждан полицейскими	«Счет»
2009	165	62 (явно неполные данные)	2,66
2010	161	283	0,57
2011	165	166	0,99
2012	127	602	0,21
2013	114	337	0,34
2014	127	623	0,20
2015		302

Любопытная тенденция вырисовывается, однако

Число погибших полицейских понемногу снижается, а вот число убитых полицейскими — заметно растет,

Есть сайт, где собирают конкретные данные по убитым полицией, там цифры заметно выше
Так вот, для 2015 года такие оказываются результаты

Январь     90 убитых
Февраль   85 убитых
Март          113 убитых
Апрель      101 убитый
Май            87 убитых
Июнь          78 убитых
Июль          97 убитых

То есть — 651 человек за неполных 7 месяцев. Более 90 человек в месяц  в среднем. Оценочно — 1100 человек в год.
Среди убитых — кто угодно. Больные, которые не могли ответить полицейскому, или были брошены в камеру без помощи,  женщины в автомобилях, «поведшие себя неправильно», сбитый во время аварии, которого переехал приехавший на вызов полицейский, неудавшийся самоубийца, которого добили вызванные копы, и так далее, и тому подобное
По расовому составу убитых — больше белых, хотя если учесть численности каждой расы в популяции,  черные рискуют пострадать заметно чаще белых.

315 White172 Black96 Hispanic/Latino48 Other/Unknown12 Asian/Pacific Islander8 Native American
Счет предсказуемо окажется 9:1 в «пользу» полиции».

Источник aldanov

Иными словами, риторика насилия и «власть чёрных» 60-х поднялась и ушла, сгубив многих своих адептов. Но, растиражированная СМИ, она стала долгоиграющим легитимным основанием насилия полицейского, идущего по нарастающей.

«В Нью Йорке идут слушания, чтобы сделать сопротивление аресту не правонарушением, а уголовным преступлением. Мол, если сопротивляться аресту не будут, то и полицейские не будут подвергаться опасности быть травмироваными (брыкающимися ублюдками, у которых нет никаких прав, кроме обязанности платить налоги на содержание своих хозяев, естественно). Логика просто замечательная: все недавние смерти от рук полиции — это не вина полицейских, а вина арестованых. Значит, надо не наказывать полицейских за массовые убийства или тренировать их, чтобы убийств не происходило (если неумышленно), а наказывать убиваемых.
По-моему, хозяева жизни слегка не понимают значение слова «революция» и почему она случается.
Кстати, на мордокниге самые яростные противники этой меры — левые и республиканцы. Первые потому что против полицейского насилия в целом, вторые — потому что ущемляют права граждан…

Полиция использует соапротивление аресту в качестве обоснования любого чрезмерного применения силы».

Источник

А лозунги про Black Power успешно используются чёрными политиками, держащими собственный народ в говнище, но успешно переизбирающихся — вроде мэра Лос-Анджелеса Рэя Наджина времён «Катрины», ставшей свидетельством некомпетентности и развала не только на национальном, но и на местном уровне:

«Мне безразлично, что там болтают люди на окраинах или где бы то ни было. В конце концов, этот город будет шоколадного цвета. Он будет городом афроамериканского большинства. Именно так пожелал Господь.

Филолог афроамериканец Рэндалл Кеннеди в своей провокационной книге «Негр: странная карьера неудобного слова» утверждает, что в наше время многие чернокожие считают это слово проявлением братской любви при общении друг с другом, однако со стороны белого они воспринимают его совершенно иначе. Мэр Наджин – афроамериканец, но, употребляя «шоколадное» слово, он обращался к смешанной публике, поэтому на него обрушились с проклятиями все жители Нового Орлеана – и белые, и черные. Большинство критиков обвиняли Наджина не столько в расистских высказываниях, сколько в попытке посеять распри в рядах новоорлеанцев, причем именно в тот момент, когда всем им особенно важно действовать сообща. В таких вопросах все зависит от контекста: прибереги Наджин свою метафору для выступления с кафедры церкви, куда ходят одни чернокожие, в отсутствие микрофонов и репортеров, – и ее, скорее всего, встретили бы одобрительными смешками.

Правда, некоторые комментаторы убеждены: Наджин прекрасно знал, что говорит и кому – чернокожим избирателям. Хотя публично они могли и возражать против, казалось бы, расистского слова, в душе они испытывали чувство единения. Кстати, впоследствии Наджин легко победил на выборах.

В трагедиях вроде «Катрины» есть нечто, провоцирующее социальную и расовую нетерпимость, а то и прямые столкновения. Высказывание Барбары Буш о бедняках, никогда не живших в условиях лучших, нежели на стадионе «Астродом», вызвало целую бурю протестов. Ее называли бесчувственной, высокомерной защитницей привилегий сытого класса. С этим, конечно, сложно спорить. А вот если бы кто нибудь из обитателей «Астродома» рассказал репортеру CNN, что раньше ему не приходилось спать в помещениях, оборудованных кондиционерами, и теперь он получает от этого искреннее удовольствие, этот сюжет, мы уверены, не продержался бы в новостях и одного дня».

Томас Каткарт, Дэн Клейн. «Аристотель и муравьед едут в Вашингтон. Понимание политики через философию и шутки» (книга, посвящённая техникам (логические ошибки, эмоциональные приёмы и пр.), посредством которых американские политики лгут людям. Увы, «капитанов бизнеса» рассматривать они не стали)

А «я понимаю, что такое быть негром в Америке» успешно используют белые правые популисты; в итоге проигрывают все, система, работающая против людей, успешно защищается от возможного оппонирования.