Критика Дика Свааба

Print PDF

Equality

«Вступление

Книга нейробиолога Дика Свааба «Мы это наш мозг. От матки до Альцгеймера»[1] стала бестселлером Нидерландов в 2011 году. У нас она тоже получила определенное признание в кругах любителей научно-популярной литературы. Автор не боится поднимать в своем труде весьма острые социальные вопросы вроде гомосексуальности. При этом нередко спешит дать ответы на вопросы, по которым в мировой науке еще не сложился консенсус. Ту же упомянутую гомосексуальность Дик Свааб объявляет целиком и полностью врожденной, разделяя примерно 50 на 50 генетику и условия внутриутробного развития.

Общее наше впечатление от книги можно выразить формулировкой: неплохо, но могло быть и лучше. Наряду с большим количеством интересной информации, автор частенько приводит сомнительные или даже неверные сведения, подкрепляя их не ссылками на исследования, а личными наблюдениями и забавными историями из жизни. Не чужда ему и типичная ошибка авторов, пишущих о широком спектре вопросов: выход за границы своей компетенции. Это редко заканчивается чем-то хорошим, Свааб тут не исключение.

Однако идеальных книг не бывает. Можно сравнить работу Дика Свааба с трудом отечественного биолога Дмитрия Жукова «Стой, кто ведет? Биология поведения и других зверей». В книгах затрагиваются похожие вопросы, оба автора имеют примерно одинаковый естественно-научный взгляд на мир, оба не любят феминизм. Тем не менее, вне всякого сомнения, книга Дика Свааба написана значительно более ответственно и качественно. И если выбор стоит между ними двумя, то мы рекомендуем вам «Мы это наш мозг».

Подробнее о проблемах книги

Мы заметили два основных типа изъянов:

1. Специфические ошибки, заметные только ученым из соответствующих областей.
2. Сомнительные рассуждения, подкрепленные личными историями и спорными аналогиями.

Подробно рассмотрим по примеру из каждой категории. Обратите внимание на то, какое количество текста и привлекаемых научных материалов приходится тратить, чтобы показать ошибочность коротенького абзаца из книги.

Гомосексуальность у животных

В параграфе IV.5 «Гомосексуальность в животном мире» автор пишет:

«Сексуальное поведение плодовой мушки Drosophila melanogaster следует стереотипному образцу, различному для самцов и для самок. Самцы с fruitless-мутацией бисексуальны. Еще 30 лет назад была опубликована статья о лесбийских плодовых мушках, возникавших из-за генетического изменения в хромосоме 2. Я надеялся, что мутированные гены, вызывавшие гомосексуальное поведение дрозофилы, смогут указать, какие генетические факторы могут иметь отношение к гомосексуальному поведению человека, но в Стэнфорде, где я был приглашенным профессором, в этом тогда (еще) не преуспели.»

Первая фраза этого утверждения абсолютно корректна — да, половое поведение плодовой мушки действительно представляет собой последовательность стереотипных действий, различных для особей мужского и женского пола. Более того, характерное для самцов половое поведение обеспечивается особыми нейронами, развивающимися под действием транскрипта гена fruitless, специфичного для самцов. Но все дальнейшие утверждения в этом абзаце неверны.

То, что Свааб называет гомосексуальным поведением у дрозофил — попытки спаривания с самцами у самцов, гомозиготных по некоторым аллелям гена fruitless — не более, чем нарушение ритуала ухаживания. Даже и без этих генетических изменений молодые самцы дрозофилы, только что достигшие половозрелости, неизбирательно ухаживают за самками, неполовозрелыми самцами и иногда за взрослыми самцами[2]. По мере накопления опыта отказов попытки ухаживания за самцами угасают. Так же угасают попытки ухаживания за самками, которые недавно уже спаривались, такие самки всегда отвечают на ухаживания отказом.

Ген fruitless кодирует транскрипционный фактор, подвергающийся альтернативному сплайсингу в зависимости от пола. Специфичный для самцов транскрипт этого гена участвует в формировании сенсорных и моторных нейронов, необходимых для нормального ритуала ухаживания[3]. У самок образуется другой транскрипт с того же самого гена. Самки, модифицированные таким образом, чтобы производить мужской транскрипт, начинали ухаживать за другими самками. Самцы, гомозиготные по некоторым дефектным аллелям этого гена, проявляли неизбирательное ухаживание за другими дрозофилами вне зависимости от их пола или вовсе не проявляли полового поведения.

Говорить при этом о бисексуальности или гомосексуальности таких самцов абсолютно некорректно. Сексуальность, не важно по отношению к какому полу она осуществляется у человека, предполагает эмоциональное вовлечение, чего у дрозофил мы наблюдать не можем. Дрозофила осуществляет врожденный ритуал, с помощью активации моторных нейронов, дифференцировавшихся в ее мозгу под влиянием транскрипта гена fruitless, характерного для соответствующего пола. Условия запуска этого ритуала определяются сенсорными нейронами, также развивающимися под влиянием специфического для самцов транскрипта fruitless.

Самцы с мутацией в гене fruitless не бисексуальны, они просто осуществляют неизбирательное половое поведение, как в отношении самок, так и в отношении самцов. Как показано в лаборатории Брюса Бейкера[4], выключение гена fruitless в обонятельных сенсорных нейронах самцов дрозофил достаточно для того, чтобы они стали ухаживать за всеми мухами подряд, невзирая на пол. Эти обонятельные нейроны необходимы для восприятия половых феромонов, и нарушение их работы можно сравнить скорее с дальтонизмом или врожденной глухотой, чем с гомосексуальностью.

«Лесбийские» плодовые мушки, упомянутые Сваабом — это самки дрозофил, у которых в мозгу экспрессировался, благодаря генетической инженерии, мужской транскрипт гена fruitless[4]. Такие самки действительно демонстрировали самцовое поведение и ухаживали за другими самками, более того, чем более были у них развиты нейроны кластера P1, тем более выраженным было их самцовое половое поведение. Вот только к млекопитающим (тем более, человеку) это отношения не имеет: гомолога гена fruitless у млекопитающих не обнаружено[5].

Более того, сам по себе ген fruitless находится далеко не на вершине сигнального пути, определяющего развитие признаков того или иного пола у дрозофилы. На вершине этого сигнального пути у дрозофилы лежит ген sxl (sex lethal), а эволюционно консервативным для насекомых является лежащий ниже ген dsx (double sex), обеспечивающий у дрозофилы экспрессию гена вителлогенина, запасаемого в яйцах белка, у самок и отсутствие ее у самцов. Ген fruitless образует другую ветвь того же сигнального пути, он находится под управлением sxl и управляет развитием половых особенностей нервной системы дрозофилы[6].

Таким образом, частная история дифференциации нейронов, обеспечивающих половое поведение самцов плодовой мушки дрозофилы, не имеет никакого отношения к половому поведению человека, и даже у насекомых за пределами отряда двукрылых влияние на неё гена fruitless пока неизвестно.

[я бы сказал резче: это типичная ошибка антропоморфизма, когда инстинктивные действия животных, а тем более их сбои, воспринимать как отражающие их собственные «намерения» и «желания», в данном случае извращённые и преступные. См. пример с «тёмной стороной калана» или с  «гомосексуализмом у животных». Характерное исключение здесь — карликовый шимпанзе-бонобо; у него, как и у других антропоидов, также нет инстинктов, как и у нас самих.]

Девочки и куклы

В параграфе IV.2 «Половые различия в поведении» сказано:

«Мальчики более активны, несдержанны и преимущественно играют в солдатики или с машинками, тогда как девочки предпочитают играть в куклы. Поскольку на основании наблюдений над животными я сильно сомневался относительно мнения о влиянии общества, мы с женой более тридцати лет назад нашим детям, мальчику и девочке, систематически предлагали два вида игр, и их выбор всегда был одним и тем. Дочка играла только с куклами, а сын проявлял интерес только к машинкам. Двое детей дают слишком мало материала для публикации.»

«Предпочтение тех или иных игрушек вовсе не навязывается нам обществом, оно запрограммировано в нашем мозге, чтобы подготовить нас к нашей будущей роли в обществе: материнству для девочек и борьбе и решению технических задач для мальчиков».

Далее для подтверждения биологической природы интереса детей разных полов к куклам и машинкам соответственно автор обращается к экспериментам на обезьянах, у которых представители разных полов тоже выбирали игрушки разных типов. Эксперименты, проведенные на обезьянах, тоже вызывают ряд вопросов, о чем можно прочесть в нашей собственной научно-популярной заметке[7]. Сейчас мы на этом подробно останавливаться не будем. Тем более что данные по исследованиям обезьян все равно не годятся для выводов о людях.

Поэтому сосредоточимся на экспериментах по выявлению предпочтений к тем или иным игрушкам, в которых участвовали дети, причем не двое, как в выборке Дика Свааба. Такие исследования показали, что на самом деле ситуация гораздо сложнее, чем «дочка играла только с куклами, а сын проявлял интерес только к машинкам».

Эксперименты по определению привязанности детей к тем или иным типам игрушек проводятся уже достаточно давно, и уже работы 80-х годов прошлого века показывают, что позиция «девочки почти всегда предпочитают куклы, а мальчики почти всегда предпочитают машинки» не соответствует реальному поведению детей.

Рассмотрим для начала эксперимент 1985 года, в котором были задействованы 52 ребенка (28 девочек и 24 мальчика) возрастом от 14 до 35 месяцев [8]. Он показал, что для девочек была характерна корреляция пристрастия к игрушкам, традиционно считающимся более подходящими для этого пола, с возрастом: чем старше была девочка, тем чаще она играла в куклы, а вот у мальчиков уже в раннем возрасте исследователи заметили сильное стремление к традиционно «мальчишеским» игрушкам, при этом время, потраченное на игру с ними, значимо не менялось в зависимости от возраста, и уже самые младшие испытуемые довольно сильно тяготели к игрушкам такого типа.

Исследователи обратили внимание и на родительское поведение: родители предлагали своим детям игрушки, считающиеся подходящими для того пола, к которому принадлежал ребенок, и делали стереотипные предположения о том, какую игрушку предпочтет ребенок. Тем не менее, исследователи не сделали вывода о том, какова была доля влияния родителей на выбор детьми игрушек (к вопросу влияния родителей на выбор игрушек детьми мы еще вернемся позднее)[8].

Другая работа 80-х годов – опубликованное в 1988 году исследование[9] – дала в чем-то похожие результаты: предпочтения мальчиков в выборе игрушек были более стереотипными. Тем не менее, с возрастом стремление к выбору характерных для своего пола предметов для игры становилось все более явным как у мальчиков, так и у девочек.

Крайне интересной в этом отношении является более современная работа[10], авторы которой засекли конкретное время, которое ребенок проводил с той или иной игрушкой, и дали довольно любопытную статистику, на которой следует остановиться подробнее. В качестве испытуемых в этом исследовании были задействованы дети, за поведением которых авторы наблюдали в 17 месяцев, а затем повторили эксперимент, когда детям исполнился 21 месяц.

Испытуемые были первенцами в семьях и не имели каких-либо отклонений в развитии. Всего в эксперименте были задействованы 82 ребенка (36 мальчиков и 46 девочек). Использование лексики, с помощью которой ребенок маркировал пол, к 17 месяцам была выявлена у 16 девочек и 3 мальчиков (т. е. всего 25 процентов испытуемых могли при помощи слов маркировать пол человека), а к 21 месяцу – уже у 35 девочек и 17 мальчиков (за 4 месяца количество детей, научившихся словесно обращать внимание на признак пола, увеличилось с 25 процентов до 68). К 21 месяцу 10 процентов детей, которые использовали слова, маркирующую пол, употребляли для этих целей одну лексему, остальные – две и более.

Из тех, кто употреблял две и более лексемы, 47 процентов для указания на пол использовали слова «мальчик» и «девочка», 18 процентов – иные слова, указывающие на пол человека («женщина», «мужчина», «парень» и т. д.), а еще 35 процентов оперировали лексемами, указывающими только на один пол, причем необязательно их собственный. Следует отметить, что у девочек способность заявить о гендерной принадлежности формировалась в среднем раньше, чем у мальчиков. Также у 17 процентов детей (трех мальчиков и десяти девочек) к 21 месяцу сформировалась собственная гендерная идентичность, т. е. они стали применять слова, маркирующие пол, по отношению к себе.

Эксперимент проходил по классической схеме: детям давались на выбор традиционно считающиеся подходящими для девочек или мальчиков и гендерно нейтральные игрушки, а далее анализировалось количество времени, которое ребенок проводил с тем или иным предметом.

Итак, посмотрим, с какими же игрушками играли дети в 17 месяцев. Как ни странно, но львиную долю времени дети обоих полов посвятили совсем не куклам и не машинкам, а чайному сервизу. Игра с ним заняла и у мальчиков, и у девочек в два с лишним раза больше времени, чем игра с куклой и машинками. 17-месячные мальчики играли с чайным сервизом чуть реже, чем их сверстницы, зато в 21 месяц интерес девочек к этой игрушке несколько угас (хотя все равно время, проведенное с ним, превышало у них время, проведенное с куклами), а у мальчиков остался на прежнем уровне. В куклы мальчики и девочки в 17 месяцев играли почти одинаковое количество времени (интерес девочек к куклам совсем ненамного превышал интерес мальчиков), зато в 21 месяц время, проведенное с куклами, у мальчиков упало, а у девочек выросло примерно в полтора раза.

Интересным является также и то, что в 17 месяцев с игрушечным грузовиком мальчики по времени играли почти столько же, сколько и с куклой, а вот в 21 месяц время, проведенное с куклой, у мальчиков уменьшилось, а игра с грузовиком занимала примерно столько же времени, сколько и раньше. Интерес девочек к игре с грузовиком оставался невысоким как в 17 месяцев, так и в 21, при этом время, проведенное с этой игрушкой, у девочек не изменилось. Из любопытного также следует отметить тот факт, что в 17 месяцев девочки чаще мальчиков играли в кубики (хотя в целом они не вызвали у детей особенного интереса), а вот к 21 месяцу время, проведенное с этой игрушкой, стало у них одинаковым.

Иными словами, испытуемые мужского пола в 17 месяцев играли с куклами примерно столько же по времени, сколько и с машинками, и столько же времени, сколько с куклами играли девочки того же возраста. А вот к 21 месяцу разница в предпочтениях у одних и тех же детей стремительно изменилась: девочки стали играть с куклами в полтора раза чаще, а у мальчиков интерес к этой игрушке снизился. Кроме того, наибольшей популярностью у детей пользовалась нацеленная в большей степень на аудиторию девочек игрушка – чайный сервиз.

Если говорить о детях, которые во время проведения эксперимента выработали умение словесно маркировать представителей обоих полов или же проявили способность к гендерной самоидентификации, то их склонность к гендерно стереотипной игре возросла по сравнению с теми детьми, у которых способность к словесному маркированию пола проявилась в меньшей степени.

Упомянутые выше изменения в предпочтениях у группы детей, не имевших никаких задокументированных отклонений, заставляют сомневаться в цитатах из книги. За каких-то четыре месяца дети, у которых в это время активно шло формирование различения полов, а также формирование собственной гендерной идентичности, изменили свои пристрастия к определенным видам игрушек, а в целом они предпочитали ориентированную в большей степени на аудиторию девочек игрушку тем, которые должны были «готовить их к их будущей роли в обществе».

В завершение темы об игрушках и предпочтениях детей следует затронуть вопрос о возможном влиянии родителей на интерес детей к тем или иным игровым практикам. В упомянутой выше работе[10] было проанализировано поведение детей во время игры со своими матерями. Во время игры с матерями дети демонстрировали больший интерес к гендерно нейтральной игре, а корреляция между умением маркировать пол и вовлечением в гендерно стереотипные игровые практики исчезала. Авторы исследования сделали вывод, что матери, принадлежавшие к среднему классу, вовлекали детей в более нейтральные игры.

Влияние гендерных стереотипов на отношение к тем или иным предметам фиксировалось в исследовании[11], в котором участвовали 56 детей (31 мальчик и 25 девочек) возрасте от 4 до 9 лет. Детям показывали гендерно-нейтральные объекты и говорили им, что они больше подходят (нравятся) людям женского пола/мужского пола/обоих полов.

Потом детям говорили, что они могут играть со всем, что есть в коробках и разрешали им потрогать любые предметы в течение 6 минут. Через неделю детей просили как можно точнее описать предметы, лежащие в коробках.

Дети из старшей группы трогали вообще все предметы чаще, чем дети из младшей группы. Также они чаще трогали предметы, помеченные как «объекты для своего гендера» (мальчики — для мальчиков, девочки — для девочек). Дети же младшего возраста играли со всеми объектами в равной степени.

В силу возрастных различий дети старшего возраста припоминали больше деталей о предметах, чем дети младшего возраста. Также обе возрастные группы мальчиков и младшие девочки лучше описывали предметы «для своего гендера», в то время как в старшей группе девочек различий между описанием объектов из разных коробок обнаружено не было.

В связи с влиянием родителей на поведение и игру детей мы рассмотрим также исследование «Gender-Typed Play Behavior in Early Childhood: Adopted Children with Lesbian, Gay, and Heterosexual Parents», авторы которого проанализировали поведение и игру с определенными типами игрушек детей от двух до четырех лет, которые были усыновлены (удочерены) однополыми и традиционными семьями[12]. Для наблюдения использовался тест PSAI, подразумевавший анализ игры с определенными предметами (7 игрушек в общей сложности), предпочтения определенных занятий (лазание, игра в дочки-матери и т. п.) и воспроизведения ряда стереотипов поведения (стремление не испачкаться, активные игры). Результаты представлены на следующей таблице (чем выше показатель, тем больший интерес к типично маскулинному поведению проявляет ребенок).

Исследование показало, что поведение и игры мальчиков и девочек были менее гендерно стереотипными в однополых семьях, а мальчики, воспитывавшиеся в семьях, где в качестве родителей выступали две женщины, в среднем демонстрировали менее маскулинное поведение, чем те, которые воспитывались двумя мужчинами или же росли в традиционных семьях (правда, поведение мальчиков, которые воспитывались у двух мужчин, было менее стереотипным, чем поведение мальчиков, росших в традиционных семьях). У девочек наблюдалась обратная зависимость: девочки, воспитывавшиеся двумя женщинами, в среднем проявляли больший интерес к деятельности и игрушкам, характерным для противоположного пола.

Обращают на себя внимание и цифры, демонстрирующие «разброс» в поведенческих характеристиках: у всей группы мальчиков по тесту PSAI он составляет 39.16 – 81.26, у всей группы девочек – 18.64 – 65.90, и это говорит о том, что конкретная девочка может демонстрировать более «маскулинное» поведение, чем конкретный мальчик.

Одной из слабых сторон этого исследования является малая выборка (о чем, кстати, пишут и сами исследователи) – всего 126 семей, — тем не менее, во-первых, его результаты демонстрируют, что поведение и игры конкретной девочки могут быть даже более «маскулинным», чем поведение и игры конкретного мальчика (и, соответственно, поведение и игры мальчика могут быть более «феминными» по сравнению с играми девочки), то есть поведение ребенка не является жестко продиктованным его половой принадлежностью, как пишет об этом Дик Свааб, а может варьироваться в довольно значительных пределах.

Во-вторых, результаты, которые продемонстрировали дети из нетрадиционных семей, заставляют задуматься о том, какую роль играет семья в определении игрушек и увлечений детей.

Подводя итог разговору об игрушках и гендерных предпочтениях детей, следует отметить, что определенные склонности к определенным типам игрушек у детей несомненно фиксируются. Тем не менее, реальная картина значительно отличается от описаний Свааба. Мы можем с немалой долей уверенности утверждать, что роль социализации в целом и семьи в частности в вопросе формирования пристрастий к тем или иным игрушкам или занятиям значима. По некоторым данным, их влияние начинает проявляться уже на втором году жизни ребенка (вполне вероятно, даже раньше), а родители могут непосредственно влиять на игровые практики своих детей; но пока это влияние до конца не исследовано, утверждать, что имеющиеся, предположим, у полуторагодовалых детей различия являются «биологическими» и «врожденными» не представляется возможным.

Следующий момент, на который следует обратить внимание, — это разброс в характеристиках поведения конкретных мальчиков и девочек даже при воздействии на них семьи и социальных стереотипов. Поведение конкретного ребенка может варьироваться в достаточно широких рамках, поэтому чересчур активная «подготовка детей к будущей роли в обществе: материнству для девочек и борьбе и решению технических задач для мальчиков» с учетом одних только гендерных стереотипов может оказать негативное воздействие как на развитие ребенка, так и на динамику отношения между ним и родителями.

Аутизм – это не только «человек дождя»

Отдельно хочется выделить необычный недостаток книги: на наш взгляд, Дик Свааб создает излишне позитивный образ аутистов. А между тем это серьезная проблема для человека и его родственников. Аутизму отведена целая глава, при этом большая ее часть написана про савантов. Синдром саванта – это редкое, но удивительное состояние, при котором нарушение развития или поражение мозга сочетается с выдающимися способностями в какой-либо узкой области [см. описание из книги Оливера Сакса «Человек, который принял жену за шляпу«]. Такое состояние может быть как врожденным, так и приобретенным. Савантизм, по-видимому, тесно связан с аутизмом, и действительно, среди савантов примерно 50% — люди с расстройствами аутистического спектра[13], а в некоторых исследованиях[14] выявлено до 75%. Но лишь примерно один аутист из десяти имеет способности саванта[14]. Из этого же следует, что большинтсво аутистов таких способностей не имеют. Далеко не все аутисты являются савантами и не все саванты — аутисты.

Именно поэтому мы находим не совсем правильным описывать аутизм, приводя в пример только одаренных людей или людей с высокофункциональным аутизмом, лишь мельком упоминать остальных. Это может способствовать поддержанию искаженных представлений об этом серьезном явлении.

Выводы

Дик Свааб крупный западный специалист, его книга – это неплохой пример популяризации науки. Но вместе с пересказом исследований, он вносит довольно много своего авторского видения, а местами и попросту ошибается. Так что без своеобразного фильтра его читать не стоит.

Ссылки

1. Свааб Дик. Мы — это наш мозг: От матки до Альцгеймера / Пер. С 24 с нидерл. Д. В. Сильвестрова. — СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2014. — 544 с., ил.2. Vaias, L. J., Napolitano, L. M., & Tompkins, L. (1993). Identification of stimuli that mediate experience-dependent modification of homosexual courtship inDrosophila melanogaster. Behavior genetics, 23(1), 91-97. http://link.springer.com/article/10.1007/BF010675583. Demir, E., & Dickson, B. J. (2005). fruitless splicing specifies male courtship behavior in Drosophila. Cell, 121(5), 785-794.4. Manoli, D. S., Foss, M., Villella, A., Taylor, B. J., Hall, J. C., & Baker, B. S. (2005). Male-specific fruitless specifies the neural substrates of Drosophila courtship behaviour. Nature, 436(7049), 395-400.5. Gailey, D. A., Billeter, J. C., Liu, J. H., Bauzon, F., Allendorfer, J. B., & Goodwin, S. F. (2006). Functional conservation of the fruitless male sex-determination gene across 250 Myr of insect evolution. Molecular biology and evolution, 23(3), 633-643.6. Ryner, L. C., Goodwin, S. F., Castrillon, D. H., Anand, A., Villella, A., Baker, B. S., … & Wasserman, S. A. (1996). Control of male sexual behavior and sexual orientation in Drosophila by the fruitless gene. Cell, 87(6), 1079-1089.

   7. Биология и социум: что определяет гендерные предпочтения? https://vk.com/wall-64367994_61974

   8. O’Brien, M., & Huston, A. C. (1985). Development of sex-typed play behavior in toddlers. Developmental Psychology, 21(5), 866.

   9. Carter, D. B., & Levy, G. D. (1988). Cognitive aspects of early sex-role development: The influence of gender schemas on preschoolers’ memories and preferences for sex-typed toys and activities. Child development, 782-792.

   10. Zosuls, K. M., Ruble, D. N., Tamis-LeMonda, C. S., Shrout, P. E., Bornstein, M. H., & Greulich, F. K. (2009). The acquisition of gender labels in infancy: implications for gender-typed play. Developmental psychology, 45(3), 688.

   11. Bradbard, M. R., Martin, C. L., Endsley, R. C., & Halverson, C. F. (1986). Influence of sex stereotypes on children’s exploration and memory: A competence versus performance distinction. Developmental Psychology, 22(4), 481. (URL: http://psycnet.apa.org/psycinfo/1986-29670-001)

   12. Goldberg, A. E., Kashy, D. A., & Smith, J. Z. (2012). Gender-typed play behavior in early childhood: Adopted children with lesbian, gay, and heterosexual parents. Sex roles, 67(9-10), 503-515.

   13. Treffert, D. A., & Rebedew, D. L. (2015). The Savant Syndrome Registry: A Preliminary Report. WMJ, 114(4), 158-162. (URL: https://goo.gl/E9Sqih)

   14. Treffert, D. A. (2014). Savant syndrome: Realities, myths and misconceptions. Journal of autism and developmental disorders, 44(3), 564-571. URL: https://goo.gl/uXfNeX

Источник ВКонтакте