Ошибки «от логики»

Print PDF

Я писал, что одна из причин доверия к разнообразным «теориям заговора» — ошибка, описанная Г.Ф.В.Гегелем в эссе «Кто мыслит абстрактно?». Делающие её некритично доверяют концепции, «вообще» верной, не проверив, работает она в данном конкретном случае или нет. Иными словами, ставят «логику» перед «натуралистикой», тогда как надо наоборот, ведь самое верное обобщение, не единственное в этом мире, в данном конкретном случае «нашу теорию» может пересилить концепция противоположного характера или конкретные обстоятельства момента отменить и т. д.

Увы, такого рода ошибки свойственны всем людям, и даже известным учёным.

Они не менее склонны подать как факт обобщение, логически следующее из более общей теории (безусловно верной), но в данном конкретном случае не работающее. Хороший пример — пошедшая с лёгкой руки Чарльза Дарвина история об «английских кошках, старых девах и опылении клевера». Он слишком доверился концепции «баланса природы» (в слоганах Барри Коммонера «всё связано со всем», «ничто не даётся даром» и «всё должно куда-то деваться»), в принципе верной и до сих пор работающей в современной экологии, важной для понимания равновесия альтернативных стратегий у особей в популяции, «разделения труда» между полами и в разных других сюжетах, однако неверной именно в данном случае.

«Наиболее значительным вкладом Дарвина в концепцию баланса природы явилось, бесспорно, описание высокой репродуктивной способности видов, сдерживаемой различными факторами. Исключая внутривидовую конкуренцию, которой он придавал большое значение, большая часть того, что он говорил по этому вопросу, не содержала нового. Однако ввиду того, что обсуждение этого предмета составляло часть его теории эволюции, здесь было новое, хотя и косвенное привлечение внимания к неустойчивости ситуации. Но этот общий теоретический акцент на неустойчивости не помешал Дарвину поддержать в некоторых отношениях концепцию баланса природы.

Наиболее ощутимая поддержка этой концепции содержится в следующем отрывке, основанном на публикации Ньюмана (Newman, 1850) и частично на его собственных наблюдениях:

«На основании произведённых опытов я убедился… что посещение пчёлами необходимо для оплодотворения некоторых видов клевера… Только шмели посещают красный клевер, так как другие пчёлы не могут добраться до нектара… Отсюда мы вправе с большой вероятностью заключить, что если бы весь род шмелей вымер или стал бы очень редок в Англии, то и анютины глазки, и красный клевер стали бы также очень редки или совсем исчезли. Число шмелей в стране зависит в значительной мере от численности полевых мышей, истребляющих их соты и гнёзда; полковник Ньюман, долго изучавший жизнь шмелей, полагает, что “более двух третей их погибает в Англии этим путём».

Но число мышей, как всякий знает, в значительной степени зависит от количества кошек, и полковник Ньюман говорит:

«Вблизи деревень и маленьких городов я встречал гнёзда шмелей в большем количестве, чем в других местах, и я приписываю это присутствию большого числа кошек, ловящих мышей».

Отсюда становится вполне вероятным, что присутствие большого числа животных кошачьей породы в известной местности определяет через посредство, во-первых, мышей, а затем шмелей, изобилие в этой местности некоторых цветковых растений»1.

Чем чаще повторяли эту популярную историю, тем она больше разрасталась. Так было и с замечаниями Дарвина. В более поздних вариантах говорилось, что кошки принадлежали старым девам, которые держали их ради компании; женщины были старыми девами, потому что слишком много мужчин-англичан служило в морском флоте; моряки ели вяленое мясо скота, который пасся на клеверных лугах, опылявшихся шмелями (L. Milne, M. Milne, 1960, гл. I). Короче, поздняя версия этого рассказа о балансе природы означала, что если бы старые девы решили не выпускать кошек из своих домов, Британская империя потерпела бы крах намного раньше, ибо по мере увеличения количества мышей пчёлы, клевер, скот и моряки — все сократились бы численно.

Лишь немногие натуралисты и экологи, если бы вообще таковые нашлись, поверили бы в самые крайние выводы этой истории, но я упомянул её для того, чтобы показать, с какой лёгкостью правдоподобный рассказ может выйти за пределы науки.

Первая скептическая реакция на сообщение Дарвина содержалась в анонимной враждебной рецензии Р. Оуэна «Происхождение видов» (Оwen, 1860, р. 494). Хотя впоследствии Дарвин внёс в текст небольшие изменения, этот фрагмент оставался по существу тем же самым во всех шести изданиях «Происхождения видов» (Ресham, 1959, р. 157). Проверку правильности сообщения Дарвина предпринял, наконец, в середине XX века А.Л. Мак-Ати. Он обнаружил, что из двух упомянутых видов растений Viola tricolor [фиалка трёхцветная] является самоопыляющейся, а Trifolium pratense [клевер луговой] обычно опыляется как медоносными пчёлами, так и шмелями (МсАtee, 1947). Кроме того, роль полевых мышей [Apodemus agrarius, с чёрной полоской по хребту] в разрушении гнёзд шмелей оказалась Ньюменом преувеличенной. Короче говоря, сообщение Дарвина могло бы в некоторых частных случаях соответствовать действительному положению. Делать же по этому вопросу широкое обобщение при ограниченном масштабе исследований было опрометчивым шагом”2.

Другой пример — орнитологический. Известно, что мухоловки, синицы и многие другие насекомоядные воробьиные птицы выкармливают птенцов в основном гусеницами пядениц. Сроки их размножения подогнаны по времени так, чтобы времяения, необходимое для выкармливания птенцов и добычи пищикогда надо выкармливать птенцов и пищи требуется очень много, пришлось как раз на период пика обилия гусениц. Об этом писал ещё Дэвид Лэк, и это общепринятый факт.

Исследования, проведённые в Голландии, показали, что мухоловки-пеструшки, хотя и стали размножаться намного раньше в календарном отношении за последние десятилетия, всё равно теперь размножаются слишком поздно — так что когда у них большие птенцы, нуждающиеся в усиленном питании, пик обилия гусениц уже прошёл. Получается, что несмотря на более раннее размножение в календарном отношении, в фенологическом отношении мухоловки размножаются позднее, чем раньше, 30-40 лет назад. Из-за этого успешность их размножения становится с каждым годом всё ниже, и популяция сокращается. Это вызвано тем, что сроки вегетации деревьев, и, как следствие, пик обилия гусениц, сместился на более ранние сроки ещё сильнее, чем сроки разможения мухоловок. А мухоловки не могут прилетать ещё раньше (чтобы успеть к пику гусениц), потому что сроки их миграции из Африки обусловлены фотопериодически, а фотопериод каким был, таким и остался. Это я пересказал в двух словах пару очень влиятельных статей в Nature: Both, Visser, 2001 и Both et al., 2006. И вот тут ещё об этом: Both et al., 2009…

Ну вот. А сегодня я прочитал очень интересный обзор польских коллег, который, конечно, предпочтут не заметить: Cholewa, Wesołowski, 2011. Здесь показано, что утверждение Д. Лэка не основано на данных. Настоящих хороших данных о том, что синицы и мухоловки действительно кормят птенцов в основном гусеницами пядениц, нет. И вообще, качественных данных о том, чем кормят птенцов дуплогнёздники в Европе, очень мало.

Подавляющее число исследований основаны на анализе данных из очень небольшого числа гнёзд на 1-2 годах наблюдений и не соответствуют критериям качественного научного исследования. Авторы не пишут, что рассогласования сроков нет. Они пишут, что основное утверждение Лэка, которое лежит в основе всего этого прогона, благодаря которому удалось экологам несколько раз опубликоваться в Nature (мы же не молекулярщики, для нас Nature — это очень круто), — голословно, так как и не основывается на данных».

Источник ascir

Третий пример — панадаптационизм, «обрывающий» необходимую цепь доказательств при проверке, поддерживается ли признак Х (скажем, специфический паттерн поведения) отбором или нет. Как известно, для этого недостаточно показать, что особи с Х имеют некое преимущество У над прочими, не-Х, например, чаще спариваются, лучше защищают территорию, находятся выше по «лестнице иерархии» и т.д. Надо продемонстрировать, что данное преимущество

а) устойчиво воспроизводится в максимально гетерогенной выборке обстоятельств контекста (заданных большими или меньшими изменениями разных параметров экологической и социальной среды, обычно меняющихся в поселениях этого вида). Ибо не исключено, что в части, а то и во всех наблюдениях преимущество У создано ими, а не Х. Один из примеров — некоторое преимущество в спариваниях «угощающих» самок самцов шимпанзе, обнаруженное в одном из сообществ на длинном временном интервале. Буде подобное преимущество «создавалось» угощением как таковым, а не какими-то обстоятельствами контекста, оно бы фиксировалось  на коротком временном интервале в каждой из выборок со сближениями «угощающих» и «неугощающих» самцов с самками, чего не происходит. Действительно, сейчас понятно, что «угощение» мясом — частный случай социальной поддержки в группах шимпанзе, выгода которой также не спаривания, а более общая, связанная с соцальной поддержкой. Почему эти данные и опровергли известную идею «обмена еды на секс».

б) самое важное: преимущества У у особей с Х недостаточно для утверждений, что существует отбор, ответственный за появление и/или интенсификацию Х в данной популяции. Надо показать, что можно «пройти всю цепочку» от преимущества в одном из видов конкурентной борьбы между индивидами к «универсальной валюте», в которой отбор оценивает успех разных стратегий поведения Х и не-Х (а не особей, которые здесь лишь носители признаков и «расходные материалы» для их статистических испытаний!) — дифференциальная размножаемость, больший репродуктивный успех Х с учётом дожития потомков до собственного размножения.

Как известно, успехи и неудачи в борьбе за существование «оцениваются» отбором на финише «состязания», в данном случае между Х и не-Х. Тем более у долгоживущих позвоночных со сложным поведением, имеющих возможность манипулировать «инвестициями» в самосохранение и/или размножение: в известных условиях «пропустить» год, в других — размножаться ускоренно, снижая иммунитет и, часто, продолжительность жизни. Поэтому в нашем случае необходимо «пройти всю цепочку»: обнаружив преимущество Х, показать, что оно в имеющихся колебаниях экологической и социальной среды неизменно ведёт к большему числу детёнышей, доживших до размножения, чем у не-Х.

Дело в том, что социальные обстоятельства, в которых поведение Х ведёт к преимуществу У (и соответствующие особенности среды обитания вне сообщества), обычно одновременно препятствуют его «конвертации» в больший репродуктивный успех и поддержку отбором, «заставляя» альтернативные стратегии поведения сопряжённо «работать» на устойчивость системы в целом, примерно как судно идёт против ветра разными галсами. К тому же большинство видов и популяций уже «прошли эволюцию», поэтому «здесь и сейчас» находятся в состоянии стазиса, созданного контрбалансом противоположных направлений отбора, о чём см. книгу А.С. Северцова (2008) «Эволюционный стазис и микроэволюция».

Так, розовые крачки Sterna dougallii показывают пример признака, потенциально пригодного половому отбору, однако же неиспользуемого. Рулевые перья самцов и самок удлинены так, что на них обращаешь внимание, и у самок несколько больше, чем у самцов. На 2515 крачках с острова Птичий, Массачусетс, США (745 — с известным полом) показано, что длина хвоста положительно коррелирует с предсказанной успешностью размножения, а также с датой откладки яиц, массой тела и возрастом птиц, т.е. теоретически это сигнал «качества» самца. Удлинение в среднем хвоста с возрастом складывается из его роста у молодых и лучшего выживания более длиннохвостых у старших птиц. Пары образуются в среднем на 1,73 года, т.е. не на 1 сезон, и подбираются по сходной длине хвоста, однако это может быть следствие подбора по возрасту. Самки в популяции преобладают, и самцы игнорируют самок со слишком короткими хвостами, и наоборот. Иными словами, длина хвоста здесь — объективный признак «качества», и скорей не самца, а самки, или обеих полов, важный для устойчивости пары. Однако он так и не превратился в сигнал для полового отбора.

Надо очень хорошо постараться, чтобы найти селективный пресс, выводящий из этого равновесия; такое обычно бывает при появлении нового (или сверхсильного) «возмущения», выводящего среду обитания вида за пределы исторических типичных изменений сложившейся периодичности (скажем, антропогенная трансформация биотопов, например, в связи с урбанизацией). Элементарные эволюционные явления — направленная трансформация признака отбором — не «валяются в каждом углу», куда направится взор наблюдателя для прояснения ситуации, ровно в той мере, в какой предшествующая эволюция вида в разных «углах», т.е. местообитаниях, оставалась успешной, т.е. он там закрепился, а не вымер.

Поэтому при проверке адаптивности искомого паттерна поведения нужно пройти все этапы анализа от старта (обнаружение одного или нескольких преимуществ у носителей Х в сравнении с не-Х) до финиша жизненного цикла особей (его «конвертации» в больший репродуктивный успех с учётом размножения «созданного» ими потомства). Увы, разнообразные панадаптационисты, описанные в известной статье Гулда и Левонтина про «парадигму Панглосса», раз за разом недопустимо «обрывают цепочку». Обнаружив преимущество У у носителей Х, они успокаиваются и считают специальный отбор в пользу Х показанным, а все следующие этапы «от У до большей размножаемости носителей Х в поколениях» — автоматически следующими из этого факта.

Это ошибка, раз за разом «наказывающая» социобиологов и других сторонников отбора на уровне генов (и вдвойне — популяризаторов из той же среды). Вот, например, попытки продемонстрировать половой отбор у больших фрегатов Fregata minor и королевских пингвинов Aptenodytes patagonicus. Вполне корректно показав преимущества самцов с более развитыми «украшениями» в конкуренции с  другими самцами (в первом случае) или их предпочтения самками (во втором), авторы успокаиваются и думают, что дело сделано, и не доводят доказательство действия полового отбора до конца — демонстрации, что самцы с более развитыми «украшениями» а) чаще спариваются, чем с менее развитыми и б) эти спаривания реально увеличивают репродуктивный успех таких особей. Потому что явное преимущество особей, оказывающихся «лучшими» на одном из этапов реализации репродуктивного потенциала, может быть перечёркнуто или обращено в противоположность на следующих.

Так, например, происходит при попытке продемонстрировать существование «сигналов овуляции» у людей. Социобиологи активно продвигают гипотезу «сигналов овуляции» — что, мол, у людей она не только не скрыта, но, наоборот, такой вот своеобразный эструс, способность распознавать момент наивероятнейшего оплодотворения по этим сигналам концентрирует самцов, что даёт самкам “выигрыши” (какие именно, правда, не уточняется).

Причём её часто используют в паре в противоположной гипотезой, что у людей овуляция скрыта именно и для того, чтобы самки удерживали самцов и манипулировали ими. Правда, в данном конкретном случае присущая социобиологам любовь к использованию двух противоположных объяснений одновременно допустима: при некотором несовершенстве гипотезы сигналов овуляции первое объяснение переходит во второе.

Идею о human oestrus и сигналах овуляции подкрепляют данными, что во время овуляции девушки больше обнажаются, привлекательней выглядят для парней, стриптизёрши получают больше чаевых и т.д. и т.п.; именно их широко рекламирует научпоп. Но до недавнего времени не было работ, где бы состояние яичников, гормональное состояние и половую активность (гетеросексуальных) женщин контролировали одновременно. Такое исследование появилось впервые лишь в 2014 г., C. Карузо с соавт. в J. Sex. Med. Оказалось, что у женщин с постоянными партнёрами секс зависит куда больше от режима труда и отдыха (по выходным), чем от прихода момента максимальной вероятности оплодотворения. У женщин без партнёров изменения сексактивности по фазам цикла были выражены лучше и нет предпочтения выходных. А вот подъёма сексуальной активности, инициируемой их партнёром, в момент наиболее вероятного зачатия нет ни у тех, ни у других, см. рис. 3 и 4 статьи (у тех и других однако показана положительная связь с андрогенами, хотя меньшая чем с выходными).

Причём подъём активности у женщин без партнёра скорей всего объясняется социальным влиянием: в западной культуре секс, как и деньги, предмет достижений и поприще конкуренции. СМИ все уши пиплу прожужжали, что женщина наиболее сексуальна в этот период, что и побуждает именно одиноких отслеживать «пик сексапильности» по овуляциям и легче идти на сексуальные контакты именно в это время.

Таким образом, у людей «сигналы овуляции» если и существуют, то влияют лишь на оценки женской привлекательности, а на реальный секс, увы, нет, тем более на репродуктивный успех. А вот, в противовес, разнообразные исследования, где действенность полового отбора показана строго — на птицах, амфибиях, грызунах, насекомых, снова птицах и т.д.

Забавно, что в обоих случаях применение научной теории обращается из сознательного действия в рациоморфный процесс (понятие Эгона Брунсуика). Социальная психология нам подсказывает, что такое «окостенение» может коснуться всех форм поведения, обычно предполагающих наблюдение, выводы и анализ; в условиях нехватки времени, других ресурсов (голод, усталость) и, особенно, более конкурентного общества они переходят из «ведения» системы 2 по Д. Канеману в систему 1. См., например, автоматическое подражание, откуда следует многое: закон Филлипса и  смертельные для негров стереотипы американской полиции, свидетелей и прочих добрых граждан, каковые к тому же  быстрее относят тот или иной объект к категории оружия, а не просто инструмента, если при этом показывается чёрное, а не белое лицо. Одновременные измерения активности головного мозга, например методом связанных с событием вызванных потенциалов (ССВП), показывают, что имплицитная реакция происходит в течение 100 миллисекунд. На сознательном уровне те же самые WASPы  могут демонстрировать недифференцированную реакцию на членов «другой» группы и часто вообще не осознают «особость» своего отношения к «чёрным».

Вышеописанный «обрыв цепочки» доказательств в надежде, что подтверждение первого звена автоматически подтвердит и последующие, вполне тождественен известной психологам активации стереотипов. Предубеждения в отношении рабочих, бедных, негров, женщин, евреев — что они «хуже», глупее, «опасней» и пр. — автоматически активируются при использовании слов и выражений, указывающих на диффамирующую идею, вроде «ленивых и глупых черномазых», и определяют оценки в отношении конкретного человека или ситуации, без проверки, применимы они к нему или нет, если слышавший подвержен предубеждению. Оказывается, так, речекряком, могут применяться также идеи высокой науки, не одни бытовые мнения.

Примечания

1. Ч. Дарвин. Соч., т. 3, с. 323.
2. Ф. Эгертон. Развитие концепции баланса природы. // Историко-биологические исследования. Вып.6. М.: Наука, 1978. С.81-83