Как известно, в развитых странах до половины пищи выбрасывается, много больше из-за привередливости оптовиков и торговцев, чем едоков. Как именно так получается, рассказывает Каролин Стил в «Голодном городе. Как еда определяет нашу жизнь«
Проблема отходов
Содержание
- 1 Проблема отходов
- 2 Эксперимент на себе
- 3 Как улучшить питание и при этом сэкономить деньги: первая неделя на пищевом неликвиде
- 4 Закупаю фруктово-овощной неликвид
- 5 Как перестать выбрасывать продукты: вторая неделя на пищевом неликвиде
- 6 Часть третья. Всё ли так несъедобно, что мы выбрасываем из еды?
- 7 Часть четвертая. Подводим итоги эксперимента
«Что такое отходы? Мусор, отбросы, испражнения, излишки, остатки, утиль: у этого понятия столько названий, оно выступает в стольких формах, что попытки дать ему одно сложное определение лишь уводят от сути — да и просто бессмысленны. Пожалуй, единственно возможная характеристика отходов выглядит так: все, что кому-то где-то не нужно. Это, впрочем, не означает, что оно не нужно кому-то или где-то еще. То, что считается отходами, то, что выбрасывается, различается у разных народов, разных слоев общества, разных людей. Отходы, как и красота, — в глазах смотрящего.
По сравнению с нашим временем, отношение к отходам в доиндустриальную эпоху было куда более прямолинейным. Поскольку большая часть из них представляла собой органику (прямо или косвенно — побочный продукт пищевой цепочки), повторное использование отходов считалось чем-то само собой разумеющимся. Города были частью естественного цикла, в рамках которого обеспечение продовольствием подпитывалось отходами, которые оно же и порождало. С любыми неудобствами, создаваемыми этой системой (не в последнюю очередь — с запахом), приходилось просто мириться. Чистоплюйство в доиндустриальном городе было роскошью, которую большинство людей не могло себе позволить. Но мы, жители постиндустриального Запада, относимся ко всему этому по-иному.
Большая часть отходов, возникающих в нашей жизни сегодня, представлена неорганическими веществами, причем очень различными — от материалов с высокой внутренней стоимостью (бумаги, подержанных автомобилей) до субстанций настолько токсичных, что даже случайный контакт с ними может убить нас или наших потомков (например, радиоактивных отходов).
В таком разнообразном материальном контексте сами отходы превратились в сложно устроенную отрасль экономики с собственными процессами, дилеммами и логикой.
Все это несколько заслоняет от нас тот факт, что входящий и исходящий потоки городской органики неразрывно связаны между собой и что они образуют цикл самой жизни — ни больше и ни меньше.
Через полтора столетия после отказа Лондона от повторного использования собственных нечистот подход к их переработке остается в Британии, по сути, однонаправленным. Мы живем в обществе потребления, где нет ничего незаменимого: мы выбрасываем машины и одежду, мобильники и компьютеры не потому, что они сломались, а потому что истек их культурный срок годности.
Иными словами, мы утратили понимание разницы между внутренней и внешней ценностью вещей. Расточительность — характерная черта нашего образа жизни, и это касается не только того, что мы выбрасываем, но и того, что мы потребляем, и даже того, как все эти вещи делаются. И в этом смысле расточительнее всего мы потребляем еду. Несмотря на помешательство современной пищевой промышленности на «эффективности», на практике она делает все с точностью до наоборот: скот питается специальными кормами, а не травой, овощи выращиваются вне сезона в отапливаемых теплицах, субсидии на авиатопливо оборачиваются ростом выбросов углекислого газа, продовольствие транспортируется через океаны в контейнерах-рефрижераторах и так далее. Тем не менее из всех форм расточительства, присутствующих в современном производстве продовольствия, наиболее вредная — это расточительное отношение к самой еде, поскольку тут сливаются воедино все остальные. Когда мы расточительно относимся к еде, впустую тратятся усилия, вода, солнечная энергия, ископаемое топливо, даже сама жизнь — все, что было использовано для ее создания.
Мы можем не догадываться о многих формах расточительства при промышленном производстве продуктов питания, но от одного его аспекта нам никак не откреститься — от нашего собственного участия в этом безобразии.
В британских семьях ежегодно выбрасывается 6,7 миллионов тонн еды — треть всех продуктов, что мы приобретаем. Конечно, столь невероятная доля отходов возможна только в обществе, где еда больше не ценится, где утрачено ощущение безнравственности подобного расточительства. В ходе недавнего исследования, проведенного в рамках финансируемой государством Программы действий в отношении отходов и ресурсов, выяснилось, что более половины наших соотечественников «не волнует» расточительное отношение к еде, а 40% опрошенных заявили, что выбрасывать пищу — «нормально», поскольку это «органика, которая легко разлагается в естественных условиях». К сожалению, «легко разлагающееся в естественных условиях» содержимое свалок, где в конечном итоге оказывается большая часть выброшенной нами еды, очень опасно для экологии: оно отравляет водоемы забродившими и загрязненными жидкостями, выпускает в атмосферу вредные токсины и обеспечивает четверть всех выбросов метана в стране, а парниковый эффект у этого газа в 23 раза сильнее, чем у двуокиси углерода.
То же исследование выявило целый ряд причин нашего расточительного отношения к пище. Оказалось, что большинство из нас приобретает больше еды, чем нужно, поскольку мы не составляем списков покупок и не планируем заранее, что будем готовить, а слоняемся по супермаркетам в мечтательном оцепенении, оживляясь лишь тогда, когда нам предлагают что-нибудь типа «два по цене одного», и бездумно хватая с полки эти продукты. Когда же мы приносим купленное домой, проблема усугубляется нашим неумением вести домашнее хозяйство. Мы не можем правильно рассчитать количество продуктов, нужное для приготовления обеда, позволяем детям отказываться от тех блюд, что им не нравятся, и выбрасываем остатки, поскольку у нас отсутствуют кулинарные навыки, позволяющие пустить их в дело. Наконец, но не в последнюю очередь, мы не успеваем заметить, что у продуктов подходит к концу срок годности, а порой даже выкидываем их до того, как этот срок истек, потому что не понимаем, что означают цифры на этикетках, и не доверяем нашим собственным ощущениям, когда надо решать, испортилась еда или нет.
Двадцать процентов людей, опрошенных в ходе исследования, заявили, что «не станут рисковать», употребляя продукты, у которых приближается дата рядом с надписью «рекомендуется использовать до», даже если они выглядят совершенно нормально: иными словами, они просто не понимают, что означает «рекомендуется использовать до». Другой опрос, проведенный Управлением по продовольственным стандартам в 2005 году, дал аналогичный результат: выяснилось, что лишь треть британцев правильно понимает то, что написано на этикетках продуктов, то есть целых две трети этого не понимают. Даже сами эти надписи приходится корректировать с учетом нашей некомпетентности. Стоит продуктам покинуть руки профессионалов, с ними начинают приключаться самые дурацкие вещи: мы оставляем их в багажнике раскаленного автомобиля, забываем в глубине холодильника с неправильно отрегулированной температурой или кладем туда, где до них может добраться собака. Поскольку производители продовольствия при расчете сроков хранения вынуждены учитывать нашу безалаберность, эти сроки искусственно занижаются еще на фабрике.
Страх перед грязью
Все причины, по которой мы расточительно относимся к еде, по сути, сводятся к одной — нашей оторванности от кулинарной культуры. Мы живем в тумане пищевого неведения, но тот факт, что нам проще выбросить еду, чем определить, не испортилась ли она, говорит не только о нашей лени и неосведомленности. В нынешнюю эпоху стерильности и помешательства на гигиене еда внушает нам страх не только из-за ее теснейшей связи с нашим организмом, но и потому, что в британском государстве навязчивой заботы еда и все, что с ней связано, — чуть ли не единственный аспект сферы здоровья и безопасности, за который нам по-прежнему приходится отвечать самим. Мы стремимся изгнать из нашей жизни грязь и заразу, но чем больше мы отдаляемся от еды и готовки, тем меньше мы в состоянии контролировать и то, и другое.
Ядерные отходы пугают, но в повседневной жизни мы с ними не сталкиваемся, и даже если такое случится, нам не придется самостоятельно определять степень исходящей от них угрозы. С едой же мы имеем дело каждый день. И когда у нас возникают сомнения в съедобности пищи, мы предпочитаем выбросить ее (пусть даже с очень большой вероятностью ошибки), а не понюхать, потрогать или (боже упаси!) попробовать, чтобы выяснить, нормальный ли у нее вкус. Мы словно боимся самого контакта с такими продуктами, не потому что вторжение в область сомнительной свежести может нам навредить, а потому что сама мысль об этом кажется нам оскорбительной.
В книге «Чистота и опасность», вышедшей в 1966 году, антрополог Мэри Дуглас проанализировала, почему отвергнутая пища немедленно начинает считаться «грязной». В природе, отмечала она,
«грязи» не существует — есть только различные формы существования материи. Грязь возникает из-за нашей склонности различать и систематизировать окружающие нас предметы. Она попросту представляет собой «отторгаемые кусочки и осколки… явно находятся не на месте и представляют угрозу для правильного порядка».
Чтобы проиллюстрировать свои доводы, Дуглас берет в качестве примера кусок еды на тарелке. Поначалу, поясняет она, он «всем хорош», поскольку является компонентом блюда, которое мы собираемся съесть. Но если он отвергнут, отодвинут в сторону, его положение сразу же становится неоднозначным. Он уже перестал быть явной частью блюда, но еще не полностью относится к отходам — и оказывается «грязным», опасным, грозящим испортить все остальное, что лежит на тарелке. Однако стоит отправить его в мусорное ведро, как должный порядок восстанавливается: теперь эта пища явно превратилась в отбросы, и ее больше не примешь за то, чем она не является. Материя снова оказывается в надлежащем месте.
Далее Дуглас указывает: если в первобытных культурах «грязь» зачастую становится элементом религиозной картины мира, то на Западе «избегание грязного… дело гигиены или эстетики». Тот факт, что наши представления о грязи, как она выражается, «определяются в первую очередь знаниями о патогенных организмах», придает нашим отношениям с нею странный характер: страх не позволяет нам увидеть ее созидательную, творческую и даже искупительную силу. Возвращаясь к отвергнутому куску, Дуглас описывает, как в ходе «долгого процесса распада, разложения и гниения» он преобразуется в универсальное средство, способное, подобно воде, поглощать прошлое и порождать новую жизнь. Созидательная бесформенность комка плодородного грунта делает его «подходящим символом для начала и роста, так же, как и для упадка». Именно эту возрождающую способность грязи, утверждала Дуглас, мы, жители Запада, и не можем осознать из-за нашего помешательства на чистоте. По ее мнению, западный образ жизни «безнадежно парадоксален», поскольку он отрицает те самые животворные силы, что движут человеческим существованием: «Это заложено в нашем существовании, что чистота, к которой мы так стремимся и ради которой идем на такие жертвы, оказывается мертвенно-холодной и твердой как камень, когда мы достигаем ее».
Аргументы Дуглас проливают свет на всю сложность наших взаимоотношений с едой, особенно когда мы имеем дело с продуктами, которые кажутся нам «сомнительными». Учитывая, как плохо мы отличаем свежую пищу от испорченной, самым угрожающим нам представляется то, что оказывается — по крайней мере в нашем восприятии — где-то между этими двумя понятиями. Раз «сомнительная» еда не поддается систематизации, нам проще выбросить ее, чем рисковать тем, что она испортит другие продукты в холодильнике, которые, мы уверены, хороши, поскольку куплены совсем недавно.
Еще более красноречива другая идея Дуглас о том, что боязнь грязи отражает наши более глубинные страхи, связанные с самой жизнью. Уже более ста лет продукты, которые мы едим, как и пространства, где мы обитаем, создаются на Западе так, чтобы блокировать любые напоминания о том, что мы смертны. Мы соорудили вокруг себя физический и психологический санитарный кордон, отделяющий нас от всего, что отдает смертью, разложением, испорченностью и гниением — то есть от того, что когда-то считалось частью карнавальной культуры В результате мы живем в театре тревоги — в мире, над которым вечно нависает угроза со стороны тех самых вещей, которые необходимы для поддержания жизни. Мы шарахаемся от наших собственных отходов, потому что они слишком явно напоминают нам о том, кто мы такие.
Безупречный город
Страх перед грязью и связанная с ним погоня за идеальной чистотой глубоко укоренены в западной культуре. Они различимы начиная с эпохи Просвещения, когда серия научных открытий в области физики (Ньютон), астрономии (Галилей) и биологии (открытие Гарвеем кровообращения) изменила основы наших представлений о природе. Философы вроде Декарта начали утверждать, что человек, должным образом вооруженный научным знанием и рациональным мышлением, способен не только объяснить окружающий мир, но и покорить его. Казалось, что отныне человеческий разум способен понять все — природу, общество, вселенную. Просвещение наложило свой отпечаток на все аспекты западной культуры, не забыв и города: их перенаселенность и запущенность внезапно оказались в центре внимания. Как раз тогда, когда человеческий организм стал объектом научного познания, города начали восприниматься как «больные».
Как пациентам, им требовалось хирургическое вмешательство: надо было вырезать пораженные ткани, чтобы спасти здоровые. Городам XIX столетия не просто грозили болезни и катастрофы — они были охвачены вечной боязнью общественных потрясений. В книге «Парижские клоаки и их обитатели» Дональд Рид описывает, как в послереволюционную эпоху страхи практического и социального порядка создали в Париже ощущение угрозы снизу, со стороны подпольного мира отбросов города (растительных, животных, неорганических и людских), который город отчаянно стремился подавить. Забитые, гниющие, болезнетворные подземные стоки Парижа несли в себе множество угроз: они были не только источником заражения, но и царством неуправляемых и опасных деклассированных элементов, которые могли в любую минуту выйти на поверхность и захватить город.
Для Виктора Гюго эти подземелья были символом морального разложения столицы:
«Клоака — это совесть города. Все стекается сюда, всему дается здесь очная ставка. В этом призрачном месте много мрака, но тайн больше нет. Всякая вещь принимает свой настоящий облик или по крайней мере свой окончательный вид. Куча отбросов имеет то достоинство, что не лжет… Весь мерзкий хлам цивилизации, выброшенный за ненадобностью, падает в эту бездну правды…»
Не только Гюго считал физическое разложение эквивалентом аморальности. Четырех лет общения с лондонской беднотой хватило, чтобы убедить Генри Мэйхью в том, насколько тесна «связь между физической неопрятностью в общественных делах и безнравственностью». Париж Гюго и Лондон Мэйхью были городами на грани срыва, чье общественное и материальное одряхление вскоре потребуют, как выразился Рид, «беспрецедентных усилий по обузданию и преобразованию подземелий».
В Париже эти усилия связаны в первую очередь с именем барона Жоржа Османа, занимавшего пост префекта департамента Сена при Наполеоне III. Именно он стал движущей силой, пожалуй, самого радикального переустройства, когда-либо пережитого любой европейской столицей. Получив от императора задание привести город в порядок, Осман с беспощадной эффективностью принялся превращать Париж, как он выразился, в «имперский Рим нашего времени». С 1852 по 1870 год он перекроил средневековый город, прорезав его древнюю ткань живописными неоклассическими бульварами поистине эпического масштаба — при этом под каждым из них прокладывался столь же впечатляющий сточный коллектор. Подземной частью работ руководил главный инженер Османа Эжен Бельгран: он не только разработал многие из тех методов, которые позднее использовал Базалгетт, но и справился с куда более сложной задачей, чем его британский коллега, поскольку течение Сены было слишком слабым, чтобы обеспечить промывку стоков. Осознанно заимствуя опыт Марка Агриппы, Осман и его инженер создали систему акведуков (порой, что характерно, соединенных с теми, что построили еще римляне), обеспечивавшую искусственную промывку канализации.
«Османизация» Парижа стала впечатляющим достижением, но у этого триумфа инженерной мысли была своя оборотная сторона. Массовый снос старой застройки, осуществлявшийся Османом якобы для сооружения канализационной системы, имел и другую цель: облегчить контроль над столицей в случае народных волнений. Прямые и широкие бульвары позволяли войскам вести огонь с большого расстояния и изолировать районы города друг от друга. За приведением города в физический порядок скрывался замысел его подчинения порядку военному.
Каковы бы ни были его побудительные мотивы, переустройство Парижа бароном Османом знаменовало собой вступление в зрелость концепции города индустриальной эпохи. Обветшавшая инфраструктура времен старого режима уходила в прошлое, и на ее месте возникал новый — зонированный, контролируемый, обслуживаемый — городской организм, который стал образцом для городского планирования на много десятилетий вперед; собственно, на его основе и возникла сама эта научная дисциплина. Отныне составные части города отделялись друг от друга: зоны, предназначенные для работы и развлечений, для бедных и богатых, для грязного и чистого имели свои четко определенные места.
Традиционный многофункциональный подход к градостроительству, в котором все аспекты человеческой жизни сосредоточивались на одной и той же улице, был тогда отвергнут как старомодный, неэффективный, грязный. Отныне города будут представлять себя автономными, рационально устроенными машинами с железным сердцем и каменной утробой. Их внутренняя работа, как и в организме человека, окажется скрыта от глаз. Очищенные от отбросов города будут лишены любых напоминаний об их органической сути. Место задних дворов с их свиньями и курами займут благоустроенные парки и сады — пустые напоминания о мире природы, призванные вернуть к жизни старые пасторальные грезы.
Безукоризненная пища
В то время, как западные города лишались своего органического содержания, наша еда начала все больше выглядеть и вести себя так, будто она относится к неорганическому миру. Погоня за чистотой породила на Западе спрос на идеальный внешний вид пищи и воспитала в людях готовность употреблять лишенные природных свойств, безвкусные продукты. Поскольку именно их у пищевой промышленности лучше всего выходит изготавливать, она с готовностью учитывает наши пожелания, отсеивая «некрасивые» плоды и разделывая убитых коров таким образом, чтобы результат ни в коем случае не оскорблял наших нежных чувств.
Исключение из цепочки снабжения абсолютно съедобной пищи породило на Западе целую вспомогательную отрасль. Наша любовь к мясу, которое не заподозришь в родстве с чем-то мохнатым, пернатым или пушистым, создала индустрию, полностью построенную на использовании неугодных нам частей тела: от производства гамбургеров («100% говядина, без добавок» — только не спрашивайте, какие куски) до абсолютно противоестественного обычая скармливать животным плоть их же мертвых собратьев. По мере того как наша готовность дорого платить за мясо уменьшается параллельно с безудержным ростом спроса, мясная промышленность все больше опирается на этот вспомогательный источник доходов, находя способы распорядиться мясом и требухой, которые отказываемся есть мы, но с удовольствием едят те, кто принадлежит к иным культурам или биологическим видам.
Визуальная и смысловая санация пищи не ограничивается животными: растительные продукты тоже становятся участниками конкурса красоты, чтобы соответствовать нашим эстетическим ожиданиям. В недавней статье в еженедельнике The Observer рассказывалось, что яблоки сорта «кокс», чтобы оказаться на полке супермаркета Sainsbury’s, должны иметь диаметр от 60 до 90 миллиметров, а красные пятна на их боках не могут покрывать более 30% поверхности. В результате 12% абсолютно нормальных яблок отсеиваются сразу после сбора.
Наша восприимчивость к эстетическим соблазнам не только создает огромные объемы «предотходов» в самом начале цепочки снабжения, она порождает расточительство и в ее конце. Мы, конечно, уже не приносим в жертву тысячу быков при освящении храма, но нас по-прежнему волнуют картины необузданного пищевого изобилия со всей сопутствующей им нерачительностью. Заваленные товаром полки супермаркетов во многом заменили ломящиеся от яств столы на пиршествах прошлого. Секрет воздействия на нашу психику того и другого — в демонстрации реальной или симулируемой щедрости. При этом в отличие от уличных рынков, где вечерняя распродажа оставшихся продуктов является неотъемлемой частью ежедневной драмы, супермаркеты стремятся создать у покупателей впечатление о безукоризненной свежести всего, чем они торгуют. Признание, что какие-то продукты, возможно, немного «того», может разрушить весь этот эффект. Хотя в некоторых супермаркетах товары, чей срок годности приближается к концу, выставляются по сниженным ценам, большинство магазинов предпочитает втихую от них избавляться — отдавать благотворительным организациям, или, что происходит куда чаще, просто выбрасывать.
Даже сеть Whole Foods Market, недавняя сенсация в области торговли «органическими» продуктами, пришедшая в нашу страну из Америки, считает необходимым демонстрировать свой товар как новую коллекцию на показе мод. Сверкающие пирамиды безукоризненно глянцевитых баклажанов и идеально пухлых помидоров в ее магазинах больше напоминают пищу, полученную в результате непорочного зачатия, чем нечто, реально выращенное на грядках. Несмотря на этические корни компании и то, что там называют ее «уникальной преданностью идеям», главный ее навык заключается в театрализованном изображении сверхизобилия, а вовсе не в возврате покупателей с небес на землю, в которой перемазана узловатая морковка. Эта черта объединяет все формы подачи товаров в ее магазинах. В головном нью-йоркском филиале продукты на полках — к примеру, горы упаковок с мясом, приготовленным 20 разными способами, — незаметно подаются через сдвигаемые задние стенки: словно ниоткуда появляются руки в белых перчатках и с ловкостью иллюзиониста заменяют старое новым. Прилавки полны до самого закрытия магазина, словно говоря нам: этой еды всегда будет вдоволь, она никогда не испортится, никогда не подведет.
Лишь когда мы приносим покупки домой, иллюзия начинает развеиваться. Вне тщательно продуманного конвейера охлаждения продукты из супермаркета вновь обретают свои природные свойства и начинают недвусмысленно демонстрировать последствия их подавления. Мясистые фрукты особенно плохо приспособлены для современной системы продовольственного снабжения, и их часто собирают неспелыми, чтобы они не помялись при транспортировке. В результате превосходные на вид персики, соблазнявшие нас румяными боками, на поверку оказываются твердыми, как пушечные ядра, и моментально, без какой-либо промежуточной стадии, переходят от незрелости к гниению. Этим до времени сорванным плодам суждено стать жертвой нашего пристрастия к пище, отрицающей природу и не несущей никаких отметин реальной жизни».
Эксперимент на себе
Поэтому интересен опыт, поставленный на себе Бермет Борубаевой: как прожить месяц на овощах-фруктах и т.д. пище, некондиционной, оставшейся после базарного дня и пр.? И даже сделать из неё что-то вкусное.
«Мысль об эксперименте пришла мне в голову на фестивале зеленого кино «ECOCUP». Точнее, во время перфоманса, устроенного в ЦТИ «Фабрика» после показа фильма «Готовка из мусора» (Waste Cooking; Австрия, 2015, реж. Георг Миш). Если кратко, то он повествует о том, сколько хорошей, пригодной к употреблению еды люди выбрасывают в отходы. Чтобы это доказать, автор фильма — австрийский активист Давид Гросс путешествует по Европе с мобильной кухней, готовит обеды из продуктов, предназначенных «на выброс», и угощает всех желающих.
Я смотрела фильм и понимала, что тоже часто выбрасываю продукты. Например, когда покупаю больше, чем нужно, или когда засуну упаковку в холодильник и задвину чем-то, а потом забываю про неё. Вот продукты и портятся. И сыр у меня не раз плесневел, и молоко сколько раз прокисало…
После фильма организаторы Фестиваля устроили перфоманс «ужин из объедков». Один из них проходил в арт-резиденции ЦТИ «Фабрика», которую я координирую. Конечно, я тоже участвовала в его подготовке. Мне поручили найти предназначенные на выброс продукты, из которых мы могли бы приготовить вкусные блюда и угостить ими зрителей.
Я пошла на рынок, рассудив, что там не сложно обнаружить теряющие товарный вид овощи и фрукты, которым грозит помойка. И действительно, на рынке я нашла кабачки, помидоры, огурцы, тыкву, яблоки, грушу, хурму по самым низким ценам. Молоко и разнообразную молочную продукцию я купила с большой скидкой по акции «Товар последнего дня» в сети натуральных продуктов «Подворье». Помимо этого, кое-какую провизию организаторы «ужина из объедков» нашли в своих собственных холодильниках.
Из добытых продуктов наш повар Светлана Хакимова приготовила целый пир: суп-пюре из тыквы, вкуснейший вегетарианский плов, хумус с крекерами, домашний сыр, смузи из творожков с бананами и хурмой! Все эти кушанья зрители и сами организаторы ели и только нахваливали. Я смотрела и думала: столько людей так вкусно накормили, а ведь могли все эти продукты просто выбросить!
После того «обеда из объедков» мне и захотелось провести эксперимент, а смогла бы я хотя бы один месяц прожить на такой еде, полноценно питаясь и при этом экономя деньги? И где, кроме рынков, можно найти съедобные продукты, чтобы каждый день готовить завтрак, обед и ужин?
Моя подруга прислала мне ссылку на статью про фудшеринг. Оказывается, люди активно делятся едой через социальные сети, отдавая другим излишки или то, что им не понравилось на вкус. Это меня вдохновило, и я начала подготовку к эксперименту.
Для начала проинспектировала содержимое собственного холодильника, и оказалось, что у меня самой много «пищевого неликвида». Вот салат из морской капусты – мне он показался невкусным, я отставила его в сторону и забыла. Вот заплесневевшее тесто – не всё израсходовала, когда готовила домашнюю лапшу. Вот творог уже заветрился – купила его слишком много, рассчитывала регулярно готовить сырники и запеканки, но на работе случился аврал….
Как улучшить питание и при этом сэкономить деньги: первая неделя на пищевом неликвиде
Расчищаю домашние запасы
«Роллы эти без рыбы, поэтому на следующий день их вполне можно есть»,
Закупаю фруктово-овощной неликвид
Девочка с персиковым неликвидом
Готовлю домашний сыр
Импровизации на тему гаспачо
Добыча из фудшеринга
Также разжилась яблоками — одна семья уезжала из города и отдала мне целый ящик. Их аромат до сих пор гуляет по комнатам. Один раз сделала смузи из этих яблок и остатков персикового варенья. Остальные яблоки ем просто так – в них полно витаминов и минералов.
Овощной плов тоже может быть вкусным
Уроки первой недели
Источник zdravkom.ru
Как перестать выбрасывать продукты: вторая неделя на пищевом неликвиде
Оставить на потом — это значит никогда
Планируем покупки, игнорируем рекламу
Технологии во спасение
Зачем покупать еду в магазине, если она растет рядом?
1) Заранее определить, сколько и каких продуктов нужно на неделю и не поддаваться на уловки торговли в виде акций, скидок.2) Каждые два-три дня проводить ревизию в холодильнике, чтобы вовремя выявить продукт, который начал портиться. Возможно, за день перестроиться не получится, но при желании это происходит довольно быстро.
Часть третья. Всё ли так несъедобно, что мы выбрасываем из еды?
Эксперимент «месяц на неликвидных продуктах» выдержан. Все источники по поиску «не нужной» еды были описаны ранее. Сейчас же осталось обозначить послесловие и сделать нам всем выводы.
Как уже было не раз сказано – в мире 30-40 % произведенных продуктов питания пригодных к употреблению отправляется на свалку. Я постараюсь показать здесь как подобный процесс происходит на примере одного города – Москва.
Наши холодильники
Как было уже ранее сказано, один из больших процентов пищевых отходов производиться у нас прям под носом, а точнее в нашем холодильнике. Мы не умеем ставить ограничители в супермаркетах, особенно когда видим ценники с акциями. Тащим тяжеленые сумки с продуктами, отдавая солидную часть нашей заработной платы. По статистике треть продуктов ежегодно в мире пропадает именно по вине потребителя. Тратишь меньше, выбрасываешь меньше, если всего лишь не набираешь то, что съесть не сможешь. На крайний случай всегда можно отдать лишнее в группе по «фудшерингу» помогая другим и сберегая ресурсы планеты.
Овощебазы и склады
В странах Восточной Европы от 40 до 80 % продуктов пропадает на овощебазах и складах при неправильных условиях хранения. Несовременное оборудование, бюрократические вопросы, низкие скорости мобильности увеличивают срок простаивания продуктов при транспортировки от «поля» к «прилавку». Поставленная логистика и эффективный менеджмент позволили бы справиться с задачей сокращения потерь произведенной продукции [при капитализме, однако, это ведёт к тому, что «клюв вытащат, хвост увязнет». Уменьшение порчи и лёжкости будет достигнуто за счёт факторов, описанных Каролин Стил — отвержение «плохо смотрящихся» продуктов, транспортировка незрелыми, исключение ценных местных сортов. Т.е. в отходы попадает не меньше, при одновременном увеличении цены: капитализм одновременно бьёт и по людям, и по природе. В квадратных скобках здесь и далее прим.публикатора].
Сетевые магазины
Блуждая среди продуктовых стен изобилия в супермаркетах раньше меня всегда мучал вопрос, неужели все продукты раскупаются? Ведь так много на полках скоропортящихся товаров, на которые не сказать, чтобы прям ажиотаж как во времена дефицита. Теперь я понимаю, что раскупается только часть, а то, что мы с вами не купили, идёт либо в «цеха по переработке», либо на свалку. Возле станции «Лосиный остров» каждый день у мусорных контейнеров можно обнаружить огромные горы выброшенной еды. Это из соседнего сетевого магазина сбрасывают просроченные продукты, которые потеряли свой товарный вид или истёк срок годности. Подобный вопрос касается всех сетевых магазинов, которые накручивают от 40 до 60 % на стоимость продуктов, а нераспроданную часть просто выбрасывают. А вот в сети натуральных продуктов «Подворье» практически нет остатков, так как они ставят 40 % скидки на товар с последним днем срока годности. Если всё-таки что-то остаётся отвозят обратно на ферму.
Рынки
Не секрет, что на рынок лучше всего приходить вечером. Когда продавцы неспешно собираются закрываться – самое лучшее время оценить сколько осталось нераспроданным и какой товар требует немедленной реализации. Продавцы могут объявить вечернюю распродажу и поставить по бросовым ценам товар, который завтра уже продать будет невозможно. Я хожу между прилавков и интересуюсь, если ли у кого такой неликвидный товар. Только одна женщина неодобрительно смотрит и предлагает завершить разговор. В другом месте удается скупить фруктов и овощей по 30 рублей за кило. А один продавец собирает в пакетик для меня помидоры, огурцы, болгарский перец и даже отказывается брать за это деньги. Очень вкусные запеченные овощи в духовке получились в этот вечер, наверное, потому что приправленные добротой.
Проходя мимо мусорного контейнера, я обнаружила, что в нём помимо разных коробок и прочего мусора ещё полно вполне ещё нормальной еды. Персики, спасённые из мусорного бака, были вполне вкусные, и из них получилось отличное варенье. Когда всё вместе свозится на общие свалки, то из органических отходов начинает выделяться метан. Происходит возгорание, которое намного хуже даже автомобильных выбросов. На рынках должны стоят специализированные мусорные баки, которые доставляют отходы в фермерские хозяйства и на переработку на удобрения.
Сеть общественного питания и кондитерские
В Москве можно найти места общественного питания на любой вкус и кошелёк. Тонны салатов, супов, ростбифов и гамбургеров к нашему расположению каждый день. Всё что не съели – в помойное ведро. Я заходила в разные места с вопросом, куда делают то, что уже подать к столу невозможно. В некоторых заведениях еду передавали людям по договоренности, где-то распределялось между персоналом или сотрудникам готовили из этого обеды. Но вот политику в трех заведениях я опишу подробнее.
Недавно я наблюдала сцену, когда в одном из китайских ресторанов прибыл автобус туристов из Китая. Для гостей тут же накрыли столы со вкуснейшими яствами, а после того как они встали остатки быстро смели в одно ведро. Особенность сервировки в китайской кухне в том, что все блюда подаются в больших тарелках на крутящиеся столы, где каждый может положить столько, сколь нужно. То есть вся еда, которую выбрасывают там в огромных количествах «нетронутая» и пригодна к употреблению и дальше.
Как-то я была на встрече с директорами разных сетей общественного питания, где был также и создатель всеми нами любимой сети «Теремок». Он сказал, что бывает такое, что приготовили и не распродали до конца срока годности. Установленный срок годности супа 3-4 часа, после чего его сливают. Кто из нас хоть раз в жизни отравился супом 5-часовой давности? А знаменитый борщ, который хорош только на следующий день (проверено)? С его точки зрения это может помешать бизнесу, если отдавать эту еду бесплатно, а не выбрасывать:
«Вы можете себе представить, что будет твориться возле каждой точки?»
Про самый показательный пример, наверное, знают все – это сеть общественного питания «Братья Караваевы». Ежедневно мы видим на витринах огромное количество бутербродов салатов, десертов. Каждый день за несколько минут до закрытия сотрудники «Караваевых» начинают сваливать с витрин ещё пригодную в пищу в черные мусорные пакеты. При этом сотрудникам строго запрещается брать что-то себе или чем-то угоститься. Никому не позволено оставить себе салатик, который юридически можно ещё пробить на кассе. Политика сети построена таким образом, что всё что не продано, всё идет на утилизацию без исключения.
Сложно представить объёмы съедобной еды, которая тоннами выбрасывается каждый день сотрудниками этих сетей. А сколько ещё таких по Москве? А сколько пенсионеров, которые видели голод в военное время, а сейчас вынуждены голодать во времена изобилия?
Если не остановить это безумие, то очень скоро мы станем все жертвами продовольственного кризиса из-за бездумного опустошения посевных площадей и водных ресурсов.
Часть четвертая. Подводим итоги эксперимента
На заключительном этапе проведения эксперимента хочется понять как на правовом уровне происходит так, что мы выбрасываем тонны съедобных продуктов каждый день.
Для этого нужно нарисовать целостную картину, какой путь проходят продукты от производства до нашей тарелки. Больше всего выбрасывается овощей и фруктов. Часть продовольствия теряется по дороге от места сбора до точки сбыта, а также на овощебазах. Или в результате сортировки, когда «некрасивые» плоды отсеивают, так как в торговых сетях есть строгие критерии и их не возьмут на реализацию.
Вы спросите, если так много выбрасывается съедобной пищи, то почему государство ничего не предпринимает на законодательном уровне. Федеральный закон о качестве продуктов питания регулирует только реализацию продуктов питания, либо предписывает утилизацию/ уничтожение уже не пригодных к употреблению продуктов. То есть закон, по сути, следит за тем, чтобы реализаторы продукции продавали качественный продукт. Если по каким-то причинам товар стал негодным или неликвидным, то закон только предписывает его уничтожение. Всё! Для закона мораль неведома. То, что из-за пробелов в законе во всей пищевой цепи почти половина произведенного продовольствия пропадает, никого не волнует.
[Проблема не в законе, а в капитализме. Бенефициары этой системы — и сами предприниматели, и их журналистско-депутатско-юридическая обслуга принципиально за платность. Как говорила незабвенная Валерия Ильинична Новодворская, единственно честная из этой стаи, «Еду надо заработать. Нет права на еду«. Без постоянно висящих над безденежными угроз голода, болезни, необразованности и пр. система не работает. Хуже того, угрозы должны увеличиваться со временем, обычно быстрее зарплат, чтобы люди были готовы крутиться, зарабатывая не на любимой работе, как в СССР, а «куда рынок поставил».
По мере распространения фудшеринга рынок реагирует эффективно и подло, сводя на нет доброе дело, о котором пишет Бермет — в «Билле» и «ЯЛюбимом» неподалёку пищевой неликвид стали продавать за треть — половину цены. Притом что его цена уже включена в стоимость обычных товаров; как говорят американцы, настоящий предприниматель умеет выжать один и тот же лимон дважды.
Да и закон при капитализме имеет в виду удобства бизнеса, а не людей, интересы ж тех и других противоположны. Только недавно Росстандарт лишил НИИ хлебопекарной промышленности полномочий по управлению стандартизацией хлебобулочных и макаронных изделий. Теперь (с августа 2017 года) такой работой будут заниматься представители бизнеса — члены Российской гильдии пекарей и кондитеров. Работники НИИ опасаются, что от такого решения качество хлеба значительно ухудшится.]
Крупные торговые сети такие как «Пятерочка», «Магнолия», «Перекрёсток» делают наценку на товар в размере 40-60 % в зависимости от сети. Если товар не реализован полностью, то остатки передаются владельцу для утилизации. На деле бывает, что происходит так, что товар просто списывается и выбрасывается на помойку. Для производителей и магазинов не выгодно делать уценку на товар, подходящий к концу срока годности. Выгоднее продать по высоким рыночным ценам, чем делать уценку. Люди будут раскупать товары с уценкой, а свежий товар будет застаиваться и также пропадет. Поэтому до последнего дня держат высокие цены, а что остается просто выбрасывается. И это тонны продуктов ежедневно!
По закону непригодный для реализации товар необходимо утилизовать или уничтожить. При этом утилизацию должен произвести владелец за свой счёт согласно установленному государством техническому регламенту (п. 3, 4 ст. 25 Закона № 29-ФЗ). Нести дополнительные издержки на утилизацию производителю не выгодно, так как у него уже убытки из-за того, что товар не был полностью реализован. Поэтому в магазинах их просто списывают, после чего всё выбрасывается в мусорные баки.
Один из самых часто выбрасываемых продуктов является хлеб. Вопреки воспитанию бережного отношения хлеба существующая система производит тонны хлебных отходов в день. В этом, в том числе, виноваты и строгие законы реализации хлеба. В соответствии с Федеральным законом «О санитарно-эпидемиологическом благополучии населения», например белый хлеб может быть в реализации только в течении 24 часов после выхода из печи — «по истечении этих сроков продажа хлеба и хлебобулочных изделий запрещается, и они подлежат изъятию из торгового зала и возвращаются поставщику как черствые».
Сроки на реализацию хлеба и хлебобулочных изделий: (СанПиН 2.3.4.545-96. 2.3.4. «Предприятия пищевой и перерабатывающей промышленности. Производство хлеба, хлебобулочных и кондитерских изделий. Санитарные правила и нормы«):
«3.11.8. Хлеб и хлебобулочные изделия могут находиться в продаже на предприятиях торговли после выхода из печи не более:
36 часов — хлеб из ржаной и ржано-пшеничной и ржаной обдирной муки, а также смеси пшеничной и ржаной сортовой муки;
24 часов — хлеб из пшенично-ржаной и пшеничной обойной муки, хлеб и хлебобулочные изделия массой более 200 г из сортовой пшеничной, ржаной сеянной муки;
16 часов — мелкоштучные изделия массой 200 г и менее (включая бублики).
Производство продуктов питания и процесс их доставки от производителя до потребителя полностью контролируется законами рынка. Учитывается только прибыль и убытки предпринимателей, но на государственном и глобальном уровне нет механизмов регулирование всего процесса. А ведь производство продуктов питания напрямую связанно с природными ресурсами нашей планеты. Постоянное увеличение пахотных земель под животноводство для производства гамбургеров сокращает количество лесов. Вырубаются гектары дикого леса, который уже невозможно будет восстановить. Пахотные земли эксплуатируются без необходимых перерывов, что делает их бесплодными.
Пищевые отходы не утилизированные должным образом, которые попадают на общие свалки выделяют опасный газ — метан. У метана, выделяемого подобным образом, вред негативного влияния на здоровье человека и экологию даже выше, чем от автомобильных выхлопов. Поэтому должны быть специальные программы утилизации всего мусора из пищевых отходов. В законе говориться, если уже из продукции нельзя ничего сделать, то она подлежит утилизации. Биопродукты можно использовать всегда без остатка. Те продукты, которые уже невозможно использовать в пищу, можно пустить на корм животным, на удобрение, на компост. Но желательно действовать на опережение и просто не допускать образование такого количество «съедобного» мусора – производить не больше, чем мы может съесть. Покупать не больше, чем нам нужно. А также вводить на законодательном уровне механизмы, которые бы позволяли регулировать реализацию без остатка. Проводить акции, распродажи последнего срока действия, передавать в организации для малообеспеченных слоев населения, делиться и отдавать оставшуюся еду в группах по фудшерингу.
Государство и общество должно осознать всю важность проблемы выбрасывания еды. Только устраняя пробелы в правовых отношениях и увеличивая сознательное отношение общества можно сократить объёмы выбрасываемой еды.