Как клерикалы «убили» немецкую эволюционную биологию

Print PDF 

Нацистский режим сильно повредил физике — математике, а вот биологии практически нет. Как показывает Э.И.Колчинский в фундаментальном исследовании, сопоставляющем «историю идей» с их социальными, идеологическими и медицинскими коннотациями в СССР, Англии/США и Германии в межвоенный период, причин тому было две, и обе — чисто немецкие:

1. Главным препятствием эволюционным исследованиям были клерикалы (политический католицизм). Где они имели влияние: в южнонемецких землях в Австрии, особенно после гибели «Красной Вены» в 1934 г.[1], они это дело почти полностью пресекли. Напротив, нацисты же утверждали «научность» своей расово-национальной, а отчасти и социальной программы[2], от «расового чувства» до «расовой гигиены», почему с соответствующими исследователями заигрывали, поддерживали институции, их финансирующие (гранты общества Кайзера Вильгельма).

Именно из этой прагматики стал нацистом великий Лоренц: и если бы только он!… Клаудиа Кунц в «Совести нацистов» показывает, что почти все – как несколько ранее известный генетик Бенно Мюллер-Гил в «Смертоносной науке» и последующих статьях.

2. Расизм, в т.ч. социальный, и следующие из него практики («расовое» понимание политики и т.д. человеческих/общественных отношений, евгеника, «расовая гигиена» и пр.) были «общим местом» в настроениях «западной» интеллигенции того времени, исключая меньшинство коммунистов и социалистов[3]. Единственное исключение — прекрасная Франция, где эти теории не считались научными ровно с того момента, как данные гг. соединились с антидрейфуссарами и проиграли.

Хотя именно Франция была родиной большинства расистских идей и подходов (включая объявление неприятных французским реваншистам народов, вроде пруссаков, «славянами» и «монголами», а не «настоящими европейцами», чем баловался и великий Брока[4]), данное поражение полностью пресекло их публикацию в научных журналах. Почему классик «арийского мифа»  Жорж Ваше де Лапуж был вынужден публиковаться в Германии[5]. Реабилитация произошла только при вишистском режиме. См. обсуждение этой истории в «Цвет и кровь: французские теории расизма» Пьера-Андре Тагиеффа, С.133-159.

В других странах «Запада» (Германии, Англии, США, Скандинавии, не говоря уж о лимитрофах) всё было совершенно иначе. «Расовая биология», «политическая антропология«, и т.д. концепты считались научными: отсюда больше 300 позитивных рецензий в межвоенный период на классическое руководство по этому делу, «Основы учения о наследственности и расовой гигиене» («Grundriß der menschlichen Erblichkeitslehre und Rassenhygiene», т. н. «книгу трёх мужчин») за 1921-1945 гг., когда она выдержала 5 изданий. Их разделяли «вполне нормальные» эволюционисты с генетиками, часто и гении, вроде Р.Фишера и К.Пирсона: правда, «аполитичные» или правых взглядов.

Однако же в Англии и США профессура, научное сообщество в целом было настроено либерально-демократически. Патриотизм понимался как экспертная критика политиков и государства, а не нерассуждающее служение ему, как в Германии. Там, на беду, в этом слое преобладал правый консерватизм, внимание и почтение к фёлькишским мифам, что облегчало впитывание мифов «арийских». Что было следствием т. н. «системы Альтхоффа»: «исторически сложившегося на рубеже веков в Германии взаимодействия власти, университетской верхушки и социальной и политической элиты, по имени прусского министра  просвещения в 1882–1907 г.

На ее недостатки (закрытость, избирательный  характер поддержки ряда областей и направлений в науке, личный характер  политики) указывал ряд авторитетных критиков, к числу которых принадлежал,  например, Макс Вебер[6]». О последствиях недостатков см. книгу Фрица Рингера про закат немецких «мандаринов»[7] (так называли университетских профессоров, поскольку они госчиновники, в т.ч. в плане толкования «духа», как в Китае).

Что вместе с патриотизмом, разогретым версальскими унижениями, привело к наци очень многих известных биологов: например, Э.Штреземанна. Так, скажем, большая часть авторов сборника 1943 г. «Эволюция организмов», знаменовавшего завершение немецкого варианта СТЭ (как «Новая систематика» 1942 г. в англосаксонском мире, и «Факторы эволюции» Шмальгаузена с «Морфологическими закономерностями эволюции» Северцова у нас) было активными членами НСДАП и СС, включая редактора, известного зоолога Геберера. О чём см. в книге Э.И.Колчинского «Биологи Германии и России-СССР в условиях социально-политических кризисов первой половины ХХ века: между либерализмом, коммунизмом и национал-социализмом» (2е изд. Спб, 2009):

«Среди авторов книги были философ Г. Динглер, антропологи Г. Вайнерт, В. Гизелер, Г. Геберер, X. фон. Крог, О. Рехе, генетики Г. Бауэр, В. Людвиг, Н.В. Тимофеев-Ресовский, зоологи В. Гере, Б. Ренш, В. Франц, ботаники В. Зюндорф, К. Мэгдефрау, В. Циммерман, Ф. Шванитц, палеонтологи И. Вайгельт, Л. Рюгер, этолог К. Лоренц, Из них только четверо— Б. Ренш, Л. Рюгер, Н.В. Тимофеев-Ресовский и В. Циммерман — не состояли в нацистских организациях. Из остальных 16-ти некоторые поддержали нацистов еще до прихода власти, вступив в НСДАП, СС и СА. Однако в целом книга была свободна от высказываний в нацистском духе, которые авторы делали в других своих публикациях.

Это, видимо, объяснялось тем, что Геберер, сам активный деятель НСДАП, СС и СА, старался подчеркнуть строго научный характер книги и интернациональный характер эволюционного синтеза. Кроме того, в разгар войны, когда публиковали книгу, идеологизация науки отходила па второй план, уступая место технократии и практичности. Авторы подчеркивали функциональное значение эволюционной теории, пропагандируя  коллективный труд как вклад биологов в борьбу Третьего рейха с врагом. В научные издания все реже включали не только идеологемы национал-социализма, но даже биологические понятия, вошедшие в его язык (отбор, борьба за существование). В то же время возросла частота использования идеологически нейтральных или даже чуждых терминов (миграция, дрейф генов, гибридизация, макромутации в эволюции и т. д.). Активнее использовали иностранную литературу, забыв о пропаганде «арийской биологии».

Среди авторов книги были философ Г. Динглер, антропологи Г. Вайнерт, В. Гизелер, Г. Геберер, X. фон. Крог, О. Рехе, генетики Г. Бауэр, В. Людвиг, Н.В. Тимофеев-Ресовский, зоологи В. Гере, Б. Ренш, В. Франц, ботаники В. Зюндорф, К. Мэгдефрау, В. Циммерман, Ф. Шванитц, палеонтологи И. Вайгельт, Л. Рюгер, этолог К. Лоренц. Из них только четверо — Б. Ренш, Л. Рюгер, Н.В. Тимофеев-Ресовский и В. Циммерман — не состояли в нацистских  организациях. Из остальных 16-ти некоторые поддержали нацистов еще до прихода власти, вступив в НСДАП, СС и СА.

Однако в целом книга была свободна от высказываний в нацистском духе, которые авторы делали в других своих публикациях. Это, видимо, объяснялось тем, что Геберер, сам активный деятель НСДАП, СС и СА, старался подчеркнуть строго научный характер книги и интернациональный характер эволюционного синтеза. Кроме того, в разгар войны, когда публиковали книгу, идеологизация пауки отходила на второй план, уступая место технократии и практичности. Авторы подчеркивали функциональное значение эволюционной теории, пропагандируя коллективный труд как вклад биологов в борьбу Третьего рейха с врагом.

В научные издания все реже включали не только идеологемы национал-социализма, по даже биологические понятия, вошедшие в его язык (отбор, борьба за существование). В то же время возросла частота использования идеологически нейтральных или даже чуждых терминов (миграция, дрейф генов, гибридизация, макромутации в эволюции и т. д.). Активнее использовали иностранную литературу, забыв о пропаганде «арийской биологии».

Работу издавали в условиях, когда многие немецкие биологи продолжали сомневаться в реальности эволюции. Поэтому ее значительную часть посвятили доказательству самого факта эволюции, рассмотрению методологических, мировоззренческих и естественнонаучных аспектов современного селекционизма. В предисловии Геберер писал:

«Дело зашло так далеко, что в образованных кругах Германии эволюционное учение рассматривают как опровергнутую и отставленную будто бы с позиций современной биологии гипотезу. И поскольку перед историческим пониманием жизни возникли серьезные трудности, очевидно, что мировоззренческие последствия должны быть особенно значительными».

Такое методологическое и мировоззренческое обоснование теории эволюции было дано в главах, подготовленных В. Циммерманом и Г. Динглером. Геберер был уверен, что, вопреки всему, эволюционная теория переживает особенно благодарное время, так как успехи генетики позволили понять каузальные механизмы эволюции, в то время как палеонтология накопила громадное количество данных о реальной эволюции.

Авторов «Эволюции организмов» к совместной работе побудило осознание необходимости синтеза современных знаний о проблемах эволюции и понимание невозможности осуществить всеобъемлющий синтез такого знания одному человеку. Учитывая трудности военного времени, когда многие авторы оказались даже на разных фронтах, особенно удивительно, что редактору в конечном счете удалось создать книгу, написанную с единых теоретических позиций. Как объяснял сам Геберер, это стало возможным благодаря готовности участников коллективного труда учитывать замечания редактора и вносить в свои тексты его формулировки.

И хотя каждая глава книги может быть рассмотрена как завершенная специальная работа, в целом она вся составлена в виде единой логической цепи и не является простым набором отдельных глав. Данная коллективная монография является наиболее полным синтезом эволюционных знаний того времени. Это хорошо сознавал и Геберер, когда писал:

«Ее гармоничное строение объединяет результаты теоретиков и практиков, геофизиков и геологов, палеонтологов, зоологов, ботаников, генетиков, антропологов, физиологов и философов, что само по себе говорит достаточно об истинности ее содержания».

Книга была направлена, прежде всего, против ламаркизма, который в те годы рассматривался как эволюционная идеология, чуждая арийскому духу и политически тяготевшая к левым взглядам. Но нацисты уничтожили Г. Пржибрама и В. Арндта не за их научные взгляды, а по расовым и политическим соображениям [второго — за пораженческие высказывания]. Профессор А. Яфа, зоолог из Бреслау, специалист по китам, покончил жизнь самоубийством не из-за эволюционных убеждений, хотя надо признать, что в полемике с научными оппонентами, прежде всего ламаркистами, сторонники СТЭ пытались использовать власть в качестве арбитра. Геберер, Крог, Лоренц, Шваниц и Циммерман не стеснялись писать, что в ламаркистских теориях заинтересованы евреи и коммунисты.

Примером подобной критики ламаркизма может служить статья К. Холера в первом номере журнала «Раса — ежемесячник Нордического движения», в которой учение о наследовании влияния внешней среды представлено как политически опасное, так как якобы из него следовало, что

«…мы не имеем права бороться с евреями, ибо они давно стали германцами благодаря приспособлению <…>. Мы не имеем также права стерилизовать преступников-рецидивистов, ибо они несомненно подлежат исправлению путем помещения их в другую среду».

Однако попытки уличить антидарвинистов в мировоззренческих и политических ошибках особого успеха не имели, так как противники дарвинизма также проявили себя как верные сторонники расовой гигиены. Здесь продолжало существовать мощное направление ламаркизма (Г. Беккер, Ю. Хармс, Л. Плате) и неокатастрофизма (К. Бойрлен, Э. Дакке, О. Шипдевольфидр.). Причем К. Бойрлен и Л. Плате зарекомендовали себя как убежденные нацисты. Выступая па страницах журнала «Раса» с ответом на критику ламаркизма, Г. Беккер и Л. Плате доказывали, что ламаркизм не противоречит учению национал-социализма о расах. Однако в целом развитие биологии в нацистской Германии характеризовалось аптиламаркистской наиравленностыо, в результате чего происходил отход исследователей от ламаркизма… Одним из примеров этого служит судьба Б. Ренша, который до начала 1930-х гг. был одним из наиболее активных сторонников механоламаркизма^[8].

В формировании оппозиции сторонников СТЭ сальтационистским теориям особое место занимает концепция аддитивного типогенеза Г. Геберера, который отстаивал положение о единстве механизма микро- и макроэволюции и предпринял одну из наиболее продуктивных попыток преодолеть антиселекционистскую направленность большинства палеонтологических работ в Германии и объяснить факты быстрых эволюционных преобразований механизмами микроэволюции.

Почти одновременно с Дж.Г. Симпсоном Геберер попытался «каузальные основы микроэволюции экстраполировать на макрофилогению». Это считали невозможным сделать К. Бойрлен, О. Кун, О. Шиидевольф. Ключевым в решении этого противоречия Геберер считал понятие о типе. Рассмотрев критически многочисленные гипотезы о двух основных фазах макрофилогенеза, которые он характеризовал как фазы типогепеза и адаптациогенеза, он, в конечном счете, пришел к выводу, что выделение фазы типогенеза является искусственным.

«Периодичность, — подчеркивал Геберер, —существовала многократно,<…> однако она вызвана не причинами, постулируемыми в гипотезах чередования трех фаз, а тем, что есть периоды быстрой активной формы, неожиданно сказывавшейся очень перспективно <.. .>. Такое понимание, однако, не требует какого-либо скачкообразного типогенетического особенного процесса».

Поэтому он считал, что правильнее говорить о филогенетическом типогенезе, во время которого идет постепенное формирование адаптивных новшеств. Принимая возможность объяснения макрофилогенеза микроэволюционными процессами, Геберер показывал, как данные современной генетики и эмбриологии подтверждают положение о том, что крупные результаты могут быть вызваны незначительным отклонением в процессах морфогенеза. Хорошими примерами быстрой деспециализации форм, по мнению Геберера, могут служить различные явления педоморфоза и неотении. Упомянул он и о явлениях крупных мутаций у растений. Эти взгляды получили дальнейшее развитие во втором и третьем изданиях «Эволюции организмов».

Практически именно Геберер первым выступил с развернутым обоснованием взгляда о возможности объяснения данных палеонтологии с позиций современных знаний о генетических факторах эволюции. Он же впервые с позиций СТЭ дал развернутую и аргументированную критику концепций сальтационизма и неокатастрофизма. К несчастью для него, книга «Эволюция организмов» вышла в 1943 г., когда Германия была изолирована от остального научного сообщества.

Не случайно в ней учитывались лишь довоенные работы англо-американских и советских авторов. Повторное издание этой книги  появилось лишь через 16 лет, когда ситуация в эволюционной теории изменилась коренным образом, а в области эволюционной палеонтологии бесспорно господствовали работы Дж.Г. Симпсона.

Хотя Б. Ренш, Г. Геберер, В. Циммерман и Н.В. Тимофеев-Ресовский с полным правом относятся к основателям «современного синтеза», признание в англоязычном мире получила лишь книга Ренша. Она вышла два года спустя по окончании войны и переиздавалась дважды (в 1954 и 1972 гг.). По рекомендации Добржанского ее перевели на английский язык в 1960 г. под заголовком «Evolution above the Species Level» и с тех пор включали в число основополагающих для современного синтеза. Что же касается книги «Эволюция организмов», то, несмотря на два ее послевоенных переиздания (в конце 1950 и вначале 1970-х гг.), её практически не цитировали ни в англоязычной, ни в русскоязычной литературе.

Основные положения и методы СТЭ формировались одновременно и сходным образом: и при нацизме, и при коммунизме, и при либерализме. Это хорошо понимали ученые, которых в англоязычной литературе пытаются сейчас представить в качестве чуть ли не единственных архитекторов СТЭ. Например, Добржанский описывал образование СТЭ следующим образом:

«С 1930-х гг. нашего века довольно большая группа биологов начала проверять математические дедукции (созданные в 1926 г. С.С. Четвериковым в СССР, в 1930-е гг. Дж.Б.С. Холдейном и Р. Фишером в Англии, С. Райтом в США) с помощью наблюдений в природе и экспериментов. В эту группу входили такие зоологи, как Э. Майр, Б. Ренш, Дж.С. Хаксли и Ж. Тесье; ботаники Дж. Стеббинс и В. Грант; палеонтологи, анатомы и эмбриологи Дж.Г. Симпсон и И.И. Шмальгаузен; генетики К. Дарлингтон, М. Уайт, Э. Форд и некоторые биохимики. В результате возникла современная биологическая, или синтетическая теория эволюции».

Ранее, говоря о формировании СТЭ, Дж.Г. Симпсон пришел к выводу, что в ее создании участвовали ученые пяти стран (Англии, Германии, Италии, СССР[9] и США). Помимо ученых, упомянутых у Добржанского и Безигера, Симпсон к создателям СТЭ причислял также А. Бузатти-Траверсо, Л. Дайса, Н.П. Дубинина, Г.Дж. Мёллера и Н.В. Тимофеева-Ресовского».

Так или иначе, обе причины стали страшны для общества, но полезны науке — эволюционная биология и генетика в нацистской Германии были на уровне, а то и лидировали.

А вот когда уровень необратимо упал — это в «клубничном рейхе» в послевоенные годы. Клерикалы, в основном католические (хотя их поддерживал ХДС/ХСС вообще, а там были и протестанты) начал атаку на эволюционно-генетические исследования под лозунгами «дарвинизм это фашизм», «биологические теории связаны с ужасами нацистского истребления людей» (которое католическое церковь, как организация поддерживала делом, а то и публично одобряла; как две другие христианские церкви в Германии). И вполне успешно стигматизировала теорию эволюции, не хуже чем Маккарти либералов и прогрессистов в американской политике. Именно это сравнение использовал один из создателей СТЭ и, что важно, баварец Эрнст Майр, уехавший в США ещё до «национальной революции». См. Э.И.Колчинского, op.cit.:

«После краха гитлеровской Германии сторонники недарвиновских концепций эволюции и креационисты с максимальной эффективностью использовали идеолого-политические обвинения в адрес селекционистов для искоренения СТЭ из немецкого языкового пространства. При их поддержке организовали газетную и книжную кампанию против эволюционной биологии, родственной «нацистской идеологии».
Эта кампанию поддержали клерикальные круги, что нашло отражение в печально знаменитой энциклике папы Пия XII (1950), известного своими тесными связями с руководителями национал-социалистической Германии и фашистской Италии и заявившего о несовместимости дарвинизма с Ветхим заветом. Эту позицию католической церкви пересмотрел только Иоанн Павел II, официально заявивший о  непротиворечивости эволюционного учения догмам католицизма, а нынешний глава римско-католической церкви Бенедикт XVI признал недопустимым преподавание креационизма в школах ввиду его несовместимости с современной наукой.

…В 1954 г. Э. Майр посетил Германию и отметил в своих путевых заметках: «Германия —теперь клерикальное государство  —антиэволюционное движение особенно сильно <…>. Как Маккарти считает синонимами “либерализм” и “коммунизм”, так и здесь теперь эволюцию связывают с типологическим селекционизмом, а биологию — с нацистским режимом».

Как следует из этого окрашенного горечью замечания, противники дарвинизма больше преуспели в искоренении ненавистного им учения в демократическом государстве, чем это сделали сторонники теории естественного отбора со своими оппонентами при национал-социалистическом режиме».

На этом примере видно, что у всех научных достижений есть «тень» (или «отдача») в виде идеологического вывода (и, в целом, чем крупнее прорыв, тем длинней). Если собственно научный поиск и результат един для всего человечества — в том числе, как в примере с эволюционной теорией, мы видим параллельное движение с равными достижениями во всех вариантах политических режимов ХХ века — то «социальный заказ», побуждающий двигаться в этой фундаментальной области, и та самая «тень», в разных обществах оказываются очень различными, сообразно специфике их устройства.

Примечания

^[1]«Декретами [канцлера и австрофашиста. Здесь и далее прим.публикатора] Дольфуса от 12 и 16 февраля 1934 г. социал-демократическая партия Австрии [связанная с «Венским кружком», «Обществом свободомыслящих» и другими прогрессистами из научной среды] была запрещена. Распускались профсоюзы и другие массовые организации, вместо которых был создан под эгидой правительства Отечественный фронт. Торжествующая реакция стремилась уничтожить все, что хотя бы в малой степени несло на себе следы былого демократизма. Практически прекратило свою деятельность Общество советско-австрийских культурных связей. Было закрыто большинство женских школ. Католическая церковь, давно стремившаяся к социальному реваншу, начала интенсивно насаждать в стране нравы и обычаи, заимствованные из монастырской жизни. В Форарльберге, например, подростки могли ходить на танцевальные вечера только в сопровождении родителей. А в Граце гимназистки должны были представлять епископу Павликовскому медицинское заключение о непорочности, без чего они не допускались к сдаче выпускных экзаменов». Миронов Д. А., Перцев А. В. Австромарксизм, позитивизм и рабочее движение. Свердловск: изд-во УрГУ, 1990.

^[2]следуя евгенической составляющей социальной помощи Веймарской республики и других образцов «социального государства» той эпохи (например, шведского). Историки показывают, что это неизменно оборачивалось неэффективностью евгеники при эффективности социального расизма: под удар попадали не собственно «вырожденцы», а люди неудобные, склонные спорить, «качать права», вместо того чтобы вести себя смирно. Так, в Швеции одним из показаний к стерилизации сделали «асоциальность», и чтобы получить эту стигму, достаточно было незамужней женщине одной пойти на танцульку. Именно имплицитно осознаваемая «образованным слоем» классовая польза социального расизма поддерживала евгенику на плаву, вопреки полной антинаучности. Ситуацию изменили лишь ужасы нацистского истребления — притом что аналогичные предприятия американских однодумцев не вызвали интереса до гибели СССР, когда разоблачения уже не могли помешать.

^[3]скажем, писавших «Манифест генетиков» 1939 г.; это были лучшие из исследователей того времени, но сугубое меньшинство.

^[4]«Среди интересов Поля Брока (Paul Вгоса), французского ученого-краниолога XIX века (его имя носит поле Брока, участок лобной доли мозга, отвечающий за речь и часто повреждающийся при инсультах), была привычка измерять мозг, и его всегда возмущал  тот факт, что немецкие мозги были граммов на сто тяжелее, чем французские. Поэтому он решил, что при измерении веса мозга во внимание должны приниматься другие факторы,  например общий вес тела: это объясняло, к его удовлетворению, больший вес немецких мозгов. Но для своей выдающейся работы о том, что у мужчин мозг больше, чем у  женщин, он такой поправки не сделал. Случайно или намеренно, кто знает?». Цит.по: Бен Голдакр. Обман в науке. С.74.

^[5]Притом что был крупный специалист по жужелицам, и эти статьи не встречали препятствий нигде. Что правильно и, наоборот, нынешняя практика «исключения» и «развенчания» известных учёных прошлого за их нацистские, расистские и т. д. осуждаемые ныне взгляды вредна для науки, подла в личном и опасна в социальном плане (особенно в немецкоязычном пространстве — лучше бы сдерживали собственных неонаци с подкрепляющими их саррацинами). С одной стороны, гений и злодейство — вещи обыкновенные, особенно при капитализме. С другой, тут, как обычно в реакционной риторике, социальная проблема (пронизанность интеллектуалов идеологией момента, включая её наиболее отвратные стороны, необходимость сознательных усилий для освобождения хотя бы от вторых) подменяется личным «этическим выбором», с культивированием  ложного мнения «учёные вне политики».

Дело не в том, чтобы они были нравственны, а чтоб в требовании социальной ответственности учёных. В т.ч. потому, что раз за разом оказывается, что прогрессистское — ещё лучше марксистское — мировоззрение предполагает лучшую науку, с меньшим риском подгонки данных под обслуживание предрассудков «чистой публики», с меньшим путаньем причин с корреляциями и т. д., чем бытующее у ряда учёных стремление «научно  обосновать»  эти самые предрассудки. Второе даёт много худшую науку, однако существенно выгодней: активно поддерживается рыночными механизмами,  от нынешних форм популяризации, работающих на рынок, а не долг перед обществом, и грантовой системы, заставляющей учёных быть рекламщиками своих исследований и лабораторий, до Pionieer Fund и других видов специальных вложений в их обоснование (откуда кормятся деятели вроде Линна и Раштона).

^[6]См. А.Н.Дмитриев.  Мобилизация интеллекта: Первая мировая война и международное сообщество// Интеллигенция в истории. Образованный человек в  социальных представлениях и действительности. М.: ИВИ РАН, 2001.

^[7]Показательный пример готовности немецких профессоров стоять навытяжку перед пресловутым «прусским лейтенантом» (а то и фельдфебелем) связан с известным манифестом «К цивилизованному миру».

И дело даже не в его отвратительности: в конце концов, славимые им мерзости «белой Европы» в этом общественном слое были общим местом. Дело в том, что этот документ был составлен так, что гарантированно не достигал своей главной — пропагандистской — цели: вызвать симпатии к немцам и центральным державам со стороны США. Надо сказать, что те и другие действительно были заманены Антантой в ловушку, с её стороны война планировалась и готовилась заранее, именно такой, как произошла, тогда как немцам, забарывающим Антанту экономически (Англию — в промышленном производстве, Францию — в производстве предметов роскоши, постепенно и вывозе капитала) было выгодно оттянуть войну как можно дольше. Этот факт был общим местом в советской историографии вопроса (см. «Империалистскую войну»). Но после 1933 г., увы, «политика, обращённая в прошлое», вытеснила собственно историю. Гитлеровский режим и гитлеровскую политику из краткосрочных пропагандистских задач стали амальгамировать с кайзеровским, при всей их противоположности, и приняли концепцию «вины Германии за первую мировую», крайне вредную немецким коммунистам и прогрессистам.

Так или иначе, американские профессора и прочие интеллектуалы были сильно предрасположены сочувствовать именно Германии, местная наука тогда была дериватом немецкой, лучшей в мире и, хотя инструментарий исследований в США уже делали лучше чем немцы, основатели всяких новых научных направлений, на которые был богат ХХ век, учились в Германии, или там «подготовлялись к профессорскому званию», работали по грантам и пр. Что продолжалось до 1933-36 г.; см., например, биографию Барбары Мак-Клинток. Ведь даже во Франции авторитет и влияние немецкой науки были огромны, см. Дмитриев. op.cit.

Все эти в принципе симпатизирующие Германии американцы с горечью констатировали, что вместо увеличения понимания немецкой позиции, «К цивилизованному миру…» вызовет общую ненависть или как минимум пренебрежение к немцам, хотя в США были все основания для обратного. В конце концов, вражда к англичанам в США тогда была очень сильна, а второй этнос по численности после англосаксов — это именно американские немцы; скажем, у  ирландской борьбы за независимость, опиравшейся на немецкую помощь, симпатиков в США было более чем достаточно.

Как же так вышло? Писали его не они, а тот самый «прусский офицер», руководитель бюро информации  имперского военно-морского ведомства капитан Генрих Лоляйн, исходя из того, как такое принято писать у них, в армии, так чтобы нравилось его собственному начальству, не обращая внимания, как это сейчас говорят, на внешнюю валидность. А претворял его замысел в текст тоже отнюдь не учёный, а «поэт и драматург Георгий Фульда». Исходный вариант обсуждался в Берлине  с 13 по 19 сентября при участии писателя Германа Зудермана, обер-бургомистра города Георга Райке и профессора Риля. И несмотря на неверность тона и контрпродуктивность содержания, разнообразные известные (отдельные — даже великие) учёные из «патриотизма» подписывали чужой текст не пикнув, хотя следовало бы предложить переработать текст, чтобы помогал «немецкому делу», а не вредил, причём (как признавали впоследствии часть из них, вроде  экономиста Луйо Брентано), даже даже без внимательного ознакомления с  ним.

См. А.Н. Дмитриев, op.cit., с.10-11; как он пишет,

«Из подписавших 17 были деятелями искусства, 15 ученых-естественников, 12  теологов, 9 писателей и поэтов, по 7 – юристов, медиков и историков, 5  искусствоведов, 4 философа и филолога, 3 музыканта и всего 2 политика  (Фридрих Науман и Георг Райке).

Американский плакат, нагнетавший ненависть к Германии для вступления в войну. Дубинка изображает «культуру», от имени которой говорят авторы Манифеста 93-х.

Идея организаторов как раз и состояла в том, чтобы о единстве армии и духа нации свидетельствовали  лучшие  представители  последнего,  а  не  «ангажированные» по статусу парламентарии или деятели правительства». Но тогда им и надо было дать самим написать, своими словами — как сделали бы в Англии или США.

^[8]Как известно, евгенические концепции возможны и на ламаркистской основе. Хуже того, самый отвратительный  социальный расизм — кастовая система в Индии, Йемене и других обществах — эксплуатирует своего рода «народный ламаркизм», питаемый убеждением в естественности и неизменности принципов «Где родился, там и пригодился», вместе с «Уши выше лба не растут». Против такой системы много трудней возмутиться, чем против обычного рабства пленных и должников.

[9] Автор общеизвестных сейчас понятий «синтетическая теория эволюции» и «новый синтез» — Николай Иванович Бухарин. В 1932 г., выступая с большим докладом на торжественном заседании, посвящённом 50-летию со дня смерти Ч.Дарвина, называл современные ему воззрения на факторы и закономерности эволюции «синтетической теорией эволюции» (курсив Бухарина в тексте доклада; с.47).

Вместе с Бухариным там же делал доклад Н.И.Вавилов — один из авторов «Новой систематики» Джулиана Хаксли (1940). Ранее думали, что автор термина — именно Хаксли, употребивший его («новый синтез», «современный эволюционный синтез») в книге 1942 г. «Эволюция. Современный синтез».  Важно, что в 1931 г. Хаксли приезжал в СССР по приглашению Академии наук. Поездку организовал и курировал Бухарин, с которым Хаксли несколько раз встречался. Видимо, он прямо или косвенно, через Вавилова, создал название современного дарвинизма.

Увы, после ареста Бухарина в 1938 г. хранившие эту публикацию библиотеки частные лица в большинстве своём её уничтожили, осталось лишь несколько экземпляров. Поэтому приоритет Бухарина в наименовании СТЭ и возможное заимствование Хаксли не были известны в СССР и за рубежом, пока в 90-х гг. это не раскопал Э.И.Колчинский (См. сборник «Создатели современного эволюционного синтеза«).

Сейчас работа 1932 г. издана по-английски, что, возможно позволит восстановить справедливость. Как минимум, Николай Иванович — соавтор этого термина; см. Бухарин Н.И., 1932. Дарвинизм и марксизм// Учение Дарвина и марксизм — ленинизм (К 50-летию со дня смерти Дарвина). Ред. П.И.Валескална и Б.П.Токин. М.: Партиздат. С.34-61.