Экономика плантационного рабства

Ю.В.Латов

«… Прогрессивное развитие общества само может стать причиной искусственной регенерации давно, казалось бы, отживших и забытых форм социально-экономических отношений. В таких ситуациях складываются неотрадиционные отношения — искусственно воссозданные хозяйственные уклады, где архаичные методы мобилизации трудовых ресурсов и их эксплуатации используются ради создания ресурсов для современного производства…. Развитие неотрадиционных отношений создает ситуацию институциональной ловушки: воссоздавая архаичный уклад, общество получает выгоду в краткосрочном периоде, но в будущем его подстерегают высокие потери.

Формирование неотрадиционных отношений хорошо прослеживается на ранних этапах развития капиталистического общества. Становление капиталистической мир-системы придало «второе дыхание» всем трем типам докапиталистических экономических систем — и «азиатскому деспотизму», и рабству, и феодализму.

«Второе издание крепостничества» —  насаждение раннефеодальных форм эксплуатации крестьян, основанных на их прикреплении к земле и барщинном труде. Эта тенденция сформировалась в XVII в. и охватила, помимо России, все остальные страны к востоку от Эльбы (Восточную Германию, Венгрию, Польшу). Поскольку в XVIII в. Восточная Европа стала крупным экспортером сельхозпродуктов в Западную Европу, то помещичье хозяйство нового времени приобрело рыночную ориентацию, но крестьянские хозяйства втягивались в рынок довольно слабо.

Другим примером возрождения крепостнических форм эксплуатации в рамках рыночного хозяйства является экономика апартеида в Южной Африке (ЮАР, Родезия), ликвидированная только в самом конце XX в.: лишенные свободы передвижения, чернокожие африканцы оказывались вынуждены наниматься к белым предпринимателям за крайне заниженную оплату.

«Второе издание» «азиатского деспотизма» освещено в исторической науке гораздо слабее. Еще К. Маркс писал о голландской колониальной системе, которая в XVII в. возродила свойственную «азиатскому способу производства» систему «общественных работ, поставив ее на службу капиталистическому мировому хозяйству. Так, в Индонезии до XIX в. включительно действовала «система принудительных культур», при которой крестьян-общинников заставляли выращивать кофейные деревья и сдавать урожай по номинальным ценам колониальной администрации, которая затем вывозила его в Европу.

Хотя это производство носило в конечном счете рыночный, экспортноориентированный характер, но сами производители подвергались внеэкономическому принуждению и не становились ни товаропроизводителями, ни наемными работниками.

Самый известный пример неотрадиционных отношений — это американское капиталистическое рабство. Возникшее еще в XVI в., оно достигло апогея в первой половине XIX в., когда рабовладельческие плантации Северной Америки стали главным поставщиком хлопка на мировой рынок, а рабовладельческие плантации Южной Америки (британская и французская Вест-Индия, Куба, Бразилия) — сахара.

Новейшие тенденции в историографии американского рабства

Еще в первой половине XX в. в американской историографии сложилось два полемизирующих друг с другом подхода к анализу экономики рабства и его последствий. Оба они основаны на признании объективной необходимости ликвидации плантационного рабства — иная точка зрения для либерального обществоведения принципиально невозможна. Разногласия начинаются, когда заходит речь об эффективности рабовладельческой системы хозяйства и выбранного пути ее демонтажа. Научная дискуссия, некоторым образом, продолжает былое противоборство Севера и Юга. Одни экономисты обращают основное внимание на «провалы» рабовладельческой системы и на незавершенность эмансипации рабов, другие — на преимущества экономики рабовладельческого Юга и на разрушительные последствия ее реформирования. «Критики Юга» трактуют его как аграрное неорабовладельческое общество, «защитники Юга» — как своеобразную разновидность капитализма.

Роль «защитников» с 1960-х гг. взяли на себя клиометристы, сторонники использования экономико-математических методов. Знаменитая монография Р. Фогеля и С. Энгермана «Время на кресте» (1974) стала своеобразным манифестом этого направления, вызвав бурную дискуссию. Американские клиометристы доказывают, что по многим параметрам рабовладельческая плантация была заметно эффективнее фермерского хозяйства, «ужасы» рабства сильно преувеличены, а негативные последствия Гражданской войны, наоборот, недооценены. По их мнению, освобождение рабов произошло вовсе не по экономическим, а по политическим и по религиозно-этическим мотивам. Сама же эмансипация рабов оказалась организована, как они полагают, крайне неудачно, что привело к резкому упадку Юга.

Противники клиометристов, радикальные историки-экономисты, ведут критику «защитников Юга» с двух разных позиций. Одни из них — например, Ю. Дженовезе, автор «Политической экономии рабства» (1967) — требуют комплексного качественного (а не чисто количественного) анализа экономики Юга. Другие — например, Р. Рэнсом и С. Сатч, авторы книги «Одна видимость свободы» (1977) — сами берут на вооружение количественные методы анализа, но используют их для подчеркивания аномальности «капиталистов без капитала».

По мнению радикалов, нельзя изучать рабовладельческие плантации исключительно в категориях капиталистической экономики (как это делают клиометристы), поскольку хозяйственная культура плантаторов являлась во многом квазикапиталистической, близкой к позднефеодальному стяжательству. Именно архаичные принципы хозяйственной деятельности южан оказались, по их мнению, причиной «провала» освобождения рабов и упадка послевоенного Юга. Если клиометристы ориентируются на неоклассическую парадигму экономического анализа, то радикалы — на институциональный подход.

В 1980-е гг. появилась тенденция сближения позиций клиометристов и радикалов на базе тезиса об экономическом дуализме Юга, во многом схожем с дуалистическими структурами современного «третьего мира«.

Первыми рабами в английских колониях были не африканцы, а белые — наказанные преступники (главным образом, участники мятежей) и «законтрактованные» (бедняки, согласившиеся за переезд в Америку отработать несколько лет на положении рабов у первопоселенцев). Однако использовать их для тяжелого физического труда оказывалось довольно трудно — если белого раба эксплуатировали слишком сильно, то он мог просто убежать, поскольку на западе лежали обширные неосвоенные земли. Выход был найден в использовании черных рабов, отделенных от местного населения расовым барьером, которые к тому же обладали лучшими естественными субъективными производительными силами, чем белые.

…На Севере труд негров-рабов всегда использовался довольно слабо — здесь не выращивали трудоемких культур (типа риса и табака), а потому рабы никогда не превышали 5% населения. Во время американской революции на Севере проживало менее 10% от примерно 500 тыс. рабов из восставших тринадцати колониях, все остальные находились на Юге. Если на Севере доля негров-рабов в населении имела тенденцию падать, то на Юге она, наоборот, росла: в 1680 г. рабы составляли менее 1/10 населения Юга, но уже к 1790 г. их доля выросла до 1/3. После американской революции численность рабов на Юге росла буквально взрывообразно, достигнув приблизительно 1,1 млн. в 1810 г. и почти 4 млн. в 1860 г.

В отличие от Кубы или Ямайки, где негры-рабы заметно превосходили по численности свободных белых, на американском Юге рабы составляли, как в античном мире эпохи расцвета рабства, примерно 1/3 населения. Только в штатах Южная Каролина и Mиссиссипи число рабов превосходило количество свободных людей.

Американская экономика рабства XIX в. базировалась на выращивании хлопка, на уборке которого было занято к 1860 г. 90% всех рабов. Именно хлопководческие штаты стали затем ядром мятежной Конфедерации, в 11 штатах которой в 1861 г. четверо из каждых десяти человек были рабами, составляя более половины их сельскохозяйственной рабочей силы.

В капиталистической мир-системе первой половины XIX в. рабовладельческая экономика Юга обеспечивала производство хлопка гораздо эффективнее, чем какой-либо иной регион мира, — в 1860 г. Соединенные Штаты обеспечивали 2/3 мирового сбора хлопка. Доход от этого экспортноориентированного сектора стал одним из главных стимулов хозяйственного роста не только для Юга, но и для других регионов страны. Северные коммерсанты делали бизнес, организуя экспорт хлопка за границу (главным образом — в Великобританию) и доставляя южанам произведенные на Севере и импортные товары потребления. Низкая цена хлопка, произведенного рабочей силой рабов, позволяла текстильным фабрикантам — и в Соединенных Штатах, и в Англии — расширять производство и обеспечивать потребителям дешевые товары. Когда Джеймс Хаммонд, сенатор от Южной Каролины, воскликнул в 1859 г.: «Хлопок — это король!»- никто не оспорил эту высокую оценку хлопковых плантаций Юга.

Хлопковый бум стимулировал рост спроса на рабский труд. Однако его предложение натолкнулось на институциональное ограничение.

На начальном этапе развития американского рабства абсолютно преобладающим источником пополнения рабочей силы была трансатлантическая работорговля.  Перелом произошел, когда в 1807 г. парламент Великобритании запретил торговлю рабами, а затем аналогичные запреты приняли и другие западноевропейские страны. Создалась парадоксальная ситуация: с одной стороны, завозить новые партии рабов из Африки в Америку было уже запрещено, но с другой стороны, плантационное рабовладельческое хозяйство процветало еще несколько десятилетий (в Североамериканских Соединенных Штатов — до 1865 г., на Кубе — до 1886 г., в Бразилии — до 1888 г.).

Из этой ситуации было два выхода: либо развивать контрабандный вывоз рабов из Африки, либо стимулировать размножение рабов в самой Америке. Оба эти метода воплотились в жизнь.

Противоборство между международным патрулем и работорговцами-неформалами вызвало рост издержек риска, а как следствие — сильный рост цен на невольников и увеличение числа нелегальных работорговцев, готовых поставить на кон свою жизнь, чтобы заработать за удачный рейс целое состояние. Начался настоящий «бум»: ежегодный оборот работорговцев-контрабандистов, соблазненных нормой прибыли порядка 1000 — 2000%, заметно превзошел легальный оборот XVIII в. … в последние десятилетия трансатлантической работорговли из Африки было нелегально вывезено вдвое-втрое больше негров-рабов, чем за предшествующие 350 лет легальной работорговли. Конец этому промыслу положили отнюдь не удачные действия международного патруля, а полная ликвидация рабства в Америке.

Нелегальная работорговля являлась главным источником пополнения рабочей силы для рабовладельческих плантаций Латинской Америки (главным образом, Бразилии и Кубы). Что касается Северной Америки, то в южных штатах еще в XVIII в. освоили самовоспроизводство рабов, в результате чего рабовладельческое хозяйство Юга стало практически независимым от внешних поставок трудовых ресурсов. Согласно оценкам (Табл. 1), хотя за XVI — XIX вв. в США перевезли всего 6% всех африканских негров-рабов, уже в 1820-е гг. в этой стране находилось более 1/3 всех рабов Нового Света.

Статистика свидетельствует, что в 1810-1860 гг. численность рабов на Юге выросла четырехкратно. Это происходило из-за более высокой рождаемости, вызванной в свою очередь более пропорциональным соотношением рабынь и мужчин-рабов в США, чем в других частях Америки, а также из-за более низкой смертности. Опыт Соединенных Штатов уникален - только в этой стране удалось добиться высокого естественного прироста негров-рабов: например, на Карибах наблюдалась депопуляция негров-рабов со скоростью 2-5% ежегодно, а в Соединенных Штатах — прирост на 2-3%. Это объясняется, видимо, не столько высоким гуманизмом североамериканских рабовладельцев, сколько более здоровыми условиями труда в Северной Америке [это достижение делят с ними рабовладельцы из вольных обществ Дагестана до Кавказской войны — их кулы и чагары тоже размножались. Прим.публикатора].

Американские рабы выращивали и собирали сначала в основном рис и табак (в XVIII в.), а затем хлопок (в XIX в.). Эта работа была заметно менее изнурительна, чем труд на сахарных плантациях Вест-Индии и на шахтах Южной Америки, где рабов эксплуатировали буквально «на износ»».

«..Собранные историками статистические данные показывают, что в XIX в. цены на негров-рабов стабильно росли: взрослых здоровых рабов (prime field hands — буквально «полноценные полевые руки») продавали за 400-600 долл. в 1800 г., за 1.300-1.500 в 1850 г. и до 3.000 накануне Гражданской войной. На Рис. 1 изображена динамика суммарной ценности всех рабов в Соединенных Штатах с 1805 до 1860 г.: в 1805 г. в стране было чуть более 1 млн. рабов стоимостью 300 млн. долл., а пятьюдесятью пятью годами позже — 4 млн. стоимостью около 3 млрд. долл. Ценность капитала, вложенного в рабов, примерно равнялась полной ценности всех сельхозугодий и сельскохозяйственных построек Юга, и этот капитал стабильно, сам по себе, увеличивался в результате как роста цены рабов, так и умножения их числа.

Совокупная стоимость рабов в США в 1805-1860 гг, млн. долл.

 

Южные рабовладельцы справедливо ожидали, что и в будущем экономические выгоды от рабства будут только расти. Р. Фогель и С. Энгерман в книге «Время на кресте» попытались сделать контрфактический прогноз, как менялись бы цены на рабов, если бы не произошла отмена рабства: по их оценке, к 1890 г. цены на рабов увеличились бы более чем 50% к уровню 1860 г….. Цена раба зависела от двух основных экономических факторов — от характеристик самого раба и от общего состояния рынка. Важнейшими индивидуальными особенностями, определяющими цену конкретного раба, были его возраст, пол, способность к деторождению (для женщин), физическое состояние, характер, уровень трудовых навыков. Кроме того, на стоимость рабов влияли спрос на товары, производимые рабами, и сезонные факторы.»

«На спрос на рабов влиял и еще один фактор — ожидания относительно длительности сохранения рабства. По мере развертывания Гражданской войны цены сильно понижались, потому что падала уверенность, что рабство выживет.

До начала клиометрических исследований преобладало мнение, что накануне Гражданской войны рабство как экономическая система изживала сама себя, поскольку примитивные приемы труда рабов истощали почву. Высказывалось даже мнение, будто рабство сохранялось на довоенном Юге не по экономическим соображением, а как культурная традиция, поскольку именно обладание рабами обеспечивало высокий престиж. Неравномерная, но в целом повышательная динамика цен на рабов показывает, что рабовладельческая экономика отнюдь не приходила в упадок, а, напротив, становилась все более выгодной.

Р. Фогель и С. Энгерман доказали, что инвестиции в рабов имели высокую норму окупаемости, а потому рабовладельцы держали рабов в первую очередь именно для извлечения прибыли. Инвестиции в рабов давали норму прибыли приблизительно в 8-10%, что сопоставимо с окупаемостью других активов. Авторы «Времени на кресте» также вычислили, что довоенные южные фермы были на 35% более эффективны, чем северные, а рабовладельческие фермы на Новом Юге — на 53% эффективнее не-рабовладельческой фермы на Севере. Это значит, что рабовладельческая ферма, которая была бы идентичной свободной ферме (по количеству земли, домашнего скота, машин и используемой рабочей силе), производила бы продукцию, стоящую на 53% больше, чем продукция аналогичной не-рабовладельческой фермы.

Одной из важнейших причин более высокой производительности труда на плантациях следует считать бригадную организацию труда рабов, основанную на кооперации и специализации. Например, при посеве «черные бригады», состоящие из пяти работников, трудились так: первый раб (plowman — пахарь) взрыхлял землю; второй (harrower) разбивал комья; третий (driller — бурильщик) делал лунки для семян хлопка; четвертый (dropper — высаживатель) сажал семена; пятый человек (raker) прикрывал лунки. За работой следили надсмотрщики (drivers), поддерживающие быстрый темп работы.

…поскольку рабы составляли значительную часть богатства, то рабовладельцы были заинтересованы не издеваться над ними, а обращаться бережно и рационально. … малолетние рабы жили заметно хуже свободных детей, но взрослые рабы жили в условиях, подобных условиям жизни свободных белых рабочих того периода (а иногда даже лучших). Их питание по энергетической ценности даже превосходило обычную пищу свободных работников примерно на 10%.

…рабовладельцы использовали для повышения эффективности труда своих рабов не только отрицательные (в виде, например, телесных наказаний), но и положительные стимулы. Рабы часто не работали по воскресеньям. Они могли иногда получать от своего хозяина «премиальные» в наличных деньгах или в ином виде, либо раньше уходить с работы, если заканчивали ее быстрее. Некоторые рабовладельцы разрешали своим рабам оставлять себе часть собранного урожая или работать на собственных маленькие огородах.

Кое-где рабы имели право продавать выращенные ими продукты, а в штате Луизиана — даже иметь под своим контролем некоторые суммы денег, называемые «peculium». Все эти методы предоставления рабам частичной самостоятельности оказывали, однако, двоякий эффект: с одной стороны, они повышали эффективность рабовладельческой хозяйственной системы, но с другой, приближали ее крушение, поскольку давали рабам вкус свободы, заставляя желать большего.

Хотя рабство сильно ограничивало для чернокожих возможности приобрести профессиональную квалификацию, однако примерно 25% черных американцев все же смогли приобрести навыки управляющих или рабочих со средней квалификацией. Именно из этой «черной аристократии» вышли большинство лидеров негритянского освободительного движения, организаторы разных форм протеста — от бегства на свободу до восстаний».

 

 

 

 

 

 

 

 

«…Было ли рабство как метод организации рабочей силы выгодным и эффективным? — оно было выгодно, но не эффективно. Рабство могло приносить высокую прибыль рабовладельцам, которые эксплуатировали рабов как движимое имущество, но при этом рабство втягивало людей в такую систему организации производства, стимулировало такой образ жизни, которые позже не могли не оказать крайне негативного влияния на общество. Это значит, что рабовладельческая система являлась институциональной ловушкой, в которую легко войти, но трудно выйти».

 

Среди современных историков-экономистов нет единства мнений, считать ли рабовладельческий Юг «докапиталистическим обществом» (к этому склоняются историки-радикалы) или все же особой разновидностью капитализма (по мнению клиометриков). Причиной этих разногласий служат не только не-капиталистический характер самого института рабства, но и многие разительные отличия хозяйственной культуры Юга от «духа капитализма».

«Нормальный» капитализм развивался на базе правового общества, где отношения между людьми регулируются писанными законами и тщательно оформленными контрактами. Напротив, на Юге огромное значение приобрели неформальные, но общепринятые традиции, регулирующие все сферы жизни.
Известно, что в испанских колониях действовал кодекс рабовладения, который регулировал порядок бракосочетания рабов, условия их выкупа на свободу и т.д. На Юге же «не существовало ничего, что могло бы… именоваться кодексом законов о рабстве и сравниться с испанским законодательством, защищавшим наряду с другими подданными империи и рабов». В результате деформализации отношений между собственниками и «живым имуществом» раб оказывался в полной зависимости от доброй (или злой) воли своего хозяина, не стесненной почти никакими законодательными ограничениями. «Неписаные законы» Юга давали рабовладельцу полную свободу рук.

 

Деформализации подверглись и взаимоотношения между белыми, которые на Юге гораздо сильнее регулировались «законами чести», чем буквой закона. Поверхностным проявлением этой тенденции стали многочисленные дуэли, придававшие Югу романтический колорит эпохи д`Артаньяна. Менее известен тот факт, что поскольку южный джентльмен не мог отказаться от выплаты долга, то почти во всех штатах Юга совершенно отсутствовали и законодательство об акционерных обществах, и сама эта форма бизнеса с ограниченной ответственностью.

«Корпорация вошла в повседневную деловую практику Юга только после Гражданской войны».

Другое проявление архаизации хозяйственной культуры Юга — это формирование типичного для рабовладельческого общества презрительного отношения к труду как к занятию «только для черных», позорящему свободного человека. Даже рабы презрительно смотрели на «нищую белую шваль», которая работала своими руками, хотя большая часть южан относилась именно к тем, кто имел, как шутили, «только двух рабов — правую и левую руку». Зажиточные плантаторы часто жили как русские баре — передоверяли руководство плантацией наемным управляющим, а сами предавались охоте, светским развлечениям и обломовской праздности. Такой образ жизни был экономически вполне допустим, поскольку рост цен на рабов автоматически повышал богатство рабовладельцев, не требуя от них ударить палец о палец.

Капиталистическое общество по своей природе является промышленным и урбанизированным. Плантационное рабство затормозило на Юге и индустриализацию, и урбанизацию. Накануне Гражданской войны на Юге проживала примерно 1/3 американцев, но производилось лишь 11% национального промышленного производства. Доля аграрного населения составляла на Юге, как в доиндустриальных обществах, более 90%. В 1860 г. в городских округах проживали примерно один из пяти человек в Соединенных Штатах, но лишь менее 7% жителей 11 южных штатов.

Приверженность традициям сделала Юг консервативным обществом, довольным существующим положением дел и озабоченным скорее его сохранением, чем обновлением. Развитие понималось как «расползание» Юга вширь (присоединение Луизианы, Техаса, Канзаса) без каких-либо качественных перемен. Немудрено, что после отмены рабства многие южане оказались «унесенными ветром» — потерявшими старый мир, но так и не нашедшими себя в новом.

Таким образом, можно согласиться с Д. Бурстиным, что

«на Юге развивался капитализм, но не его дух».

Подобное сочетание стремления к наживе с отсутствием производительной активности сильнее напоминает позднефеодальное стяжательство, чем капиталистическое предпринимательство. Этот причудливый синтез современных форм с архаичным содержанием есть, видимо, имманентный признак неотрадиционных отношений, дуалистичных по своей природе

Источник Журнал экономической истории, 2004

via wsf1917

Плантация или ферма: Аграрное развитие Юга до Гражданской войны

И. М. Супоницкая

В одном из рассказов У. Фолкнер описал, как фермеры горного Теннесси убили плантатора из Миссисипи, возвращавшегося с гражданской войны¹. Отношения между южанами у писателя — непримиримый конфликт двух разных и враждебных миров. Между тем долгое время Юг представляли однородным — рабовладельческим, плантационным. Таков он в работах первого профессионального историка региона У.Б. Филлипса². Правда, в 1940-е годы исследователи во главе с профессором Вандербильтского университета Ф. Оусли доказали: на Юге, как и на Севере, всегда численно преобладали мелкие фермы, и отсюда сделали вывод о демократическом характере общества Юга, что, однако, сразу вызвало возражения³. Этот вопрос до сих пор обсуждается в американской историографии, которая в последние десятилетия особенно внимательна к изучению фермерского хозяйства⁴. Цель настоящей статьи — выяснить экономическую роль плантаций и ферм на довоенном Юге, а также специфику аграрной эволюции региона.

В отличие от Севера, где

«от центрального Нью-Йорка до Великих равнин замечательно однородные условия»⁵,

Юг разнообразнее по природе. Для всего региона характерен теплый субтропический климат с мягкими зимами и знойным летом, что позволяет выращивать плантационные культуры. Но колебания температуры в различных районах весьма значительны. Климат верхнего Юга прохладнее. Среднеянварская температура в северном Миссури около -4°, количество морозных дней, как и в Аппалачских горах, доходит до 120 в году, а вегетационный период длится 6 месяцев. На побережье Мексиканского залива, на глубоком Юге, с короткой теплой зимой, редкими морозами, жарким и влажным летом, вегетационный период длится 9 месяцев. Среднеянварская температура в северной Флориде +10°, в южной Флориде субтропики переходят в тропический климат⁶.

С климатическими различиями связаны и различия в плантационных культурах: верхний Юг пригоден для производства табака, конопли, нижний — для хлопка, сахара, риса.

Юг неоднороден и по рельефу: береговые низменности, протянувшиеся вдоль Атлантического океана и Мексиканского залива шириной до 300 км, сменяются холмистым Пидмонтом, который переходит в Южные Аппалачи. Поэтому в каждом штате, помимо низменных, плантационных районов, существовали фермерские, не пригодные для плантационных культур (горные, холмистые, лесные, песчаные). Их называли «верхними» или «отдаленными» районами (upcountry, backcountry). Соотношение фермерских и плантационных районов определяло лицо штата.

Перед гражданской войной 15 рабовладельческих штатов Юга делились по природе и социально-экономическому развитию на 7 штатов верхнего Юга (Делавэр, Мэриленд, Миссури, Кентукки, Северная Каролина, Вирджиния, Теннесси) и 8 штатов нижнего Юга (Джорджия, Южная Каролина, Миссисипи, Луизиана, Арканзас, Техас, Флорида)⁷. Но даже субрегионы не были однородными: штаты отличались той ролью, которую играло в них плантационное хозяйство. Степень « плантационности» мы определяем долей рабов в населении штата, долей плантаторов среди рабовладельцев, количеством латифундий (1 тыс. и более акров). По этим показателям каждый субрегион можно разделить еще на две группы (см. таблицу):

1) 4 фермерских штата верхнего Юга, так называемые пограничные: Делавэр, не имевший плантаторов и плантаций, отчего иногда его относят к Северу; Мэриленд, Кентукки, Миссури. В них доля рабов не достигала 20%, а плантаторов — 6% среди рабовладельцев и было наименьшее число латифундий.

2) 3 смешанных фермерско-плантационных штата верхнего Юга: Северная Каролина, Вирджиния, Теннесси, где доля рабов не превышала трети населения, а плантаторов— 12% рабовладельцев.

3) 3 смешанных плантационно-фермерских штата нижнего Юга: Арканзас, Техас, Флорида — «новые» штаты, где плантационная система находилась еще в становлении (доля обработанных земель в Техасе — 10%), а потому невелико число латифундий и плантаторов.

4) 5 плантационных штатов нижнего Юга: Джорджия, Южная Каролина, Алабама, Миссисипи, Луизиана — основа всей плантационной системы Юга, где доля рабов составляла 40—50% населения (в Миссисипи и Южной Каролине рабы по численности превышали белое население), наибольший удельный вес плантаторов и количество латифундий.

Штат	% рабов в населении		% плантаторов среди рабовладельцев		Число латифундий (1 тыс. и более акров)	Средний размер акров на ферму
	1850	1860	1850	1860	1860	1850	1860
Верхний Юг
1. Делавэр	2,5	1,6	—	—	—	158	151
2. Мэриленд	15,5	12,7	4,6	6,2	35	212	190
3. Миссури	12,8	9,7	1,9	2,2	95	179	215
4. Кентукки	21,5	19,5	3,3	4,0	166	227	211
5. Теннесси	23,9	24,8	7,4	8,0	158	261	251
6. Северная Каролина	33,2	33,3	12,0	11,7	311	369	316
7. Вирджиния	33,2	30,7	10,2	11,0	641	340	324
Нижний Юг
1. Арканзас	22,4	25,5	8,5	6,0	69	146	245
2. Техас	27,3	30,2	6,0	9,9	87	942	591
3. Флорида	45,0	44,0	13,7	15,7	77	371	444
4. Джорджия	42,1	43,7	15,6	15,5	902	444	430
5. Алабама	44,4	45,1	16,1	17,9	696	289	346
6. Луизиана	47,3	46,8	13,6	17,8	371	372	536
7. Миссисипи	51,1	55,2	17,7	19,0	481	309	370
8. Южная Каролина	57,6	57,2	18,3	19,8	482	541	488
* De Bow J.D. B. Statistical View of the United States… Compendium of the 7th Census. Wash., 1970. Р. IX; 8th Census of the United States, 1860. Agriculture. Wash., 1864. Р. 247—248, 221—222; 8th Census of the United States, 1860: Population of the United States in 1860; Wash., 1864. P. IV.

Плантационные культуры с круглогодичным циклом сельскохозяйственных работ в американских условиях дефицита рабочих рук потребовали принудительного труда сначала завербованных из Англии, затем рабов. Фермерские культуры (пшеница, кукуруза) с сезонным сельскохозяйственным циклом привели к укреплению, как и на Севере, семейной фермы. Рабовладельческая плантация и семейная ферма представляют институты различных социальных систем. Мелкая земельная собственность — фундамент общества с широким средним слоем и политической демократией подобно Северу, где семейная ферма стала системообразующим фактором. Крупное плантационное землевладение с неизбежностью приводит к социальной поляризации и политической олигархии.

В соединении семейной фермы и рабовладельческой плантации — основа социально-экономического и культурного дуализма Юга. Именно крупное землевладение (в 1860 г. здесь находилось 85% всех латифундий США⁸) и рабство сыграли решающую роль в развитии Юга, сделав его качественно иным, чем вся остальная страна.

Плантацией первоначально называли самую первую английскую колонию — Вирджинию, принадлежавшую акционерам Лондонской компании. Позднее землю разделили, передав в частное владение, которое также именовалось плантацией. В американской историографии нет точного определения плантации. Цензы XIX в. все хозяйства называли фермами, давая их общую статистику. Правда, 7-й ценз 1850 г. подсчитал плантации, приняв за критерий размер производства плантационных культур: более 5 кип хлопка, более 20 тыс. фунтов неочищенного риса, 3 тыс. и более фунтов табака. Позднее было признано, что при таком критерии в разряд плантаций попало много ферм⁹. 8-й ценз 1860 г. назвал плантаторами рабовладельцев, имеющих 20 и более рабов, с чем позднее согласилось большинство историков. Ф. Оусли включил в критерий количество рабов и количество земли, отнеся к плантаторам владельцев более 10 рабов и 500 акров земли¹⁰.

Семейную ферму и плантацию отличают не только количественные показатели, но и структура производства, его цели. Фермер производил в основном продукты питания для себя, продавая излишки на рынке, т.е. вел натуральное или мелкотоварное хозяйство, тогда как рабовладельческая плантация, также снабжавшая себя продовольствием, выращивала плантационные культуры для рынка, представляя крупное товарное производство. Существенна и разница в характере труда: фермер сам со своей семьей трудился на поле, плантатор использовал труд рабов. Важное дополнение к определению плантации внес У.Б. Филлипс. Ферма, писал он, перерастает в плантацию, когда ее владелец не может совмещать свой труд на земле с управлением хозяйством¹¹. Это обычно происходило, когда в хозяйстве было занято 20 и более рабов.

Такого определения плантатора мы и будем придерживаться. Крупный плантатор — владелец 50 и более рабов, как правило, нанимавший управляющего. Хозяйство, использовавшее до 10 рабов, являлось рабовладельческой фермой. Плантационная рабовладельческая система в США прошла два этапа развития.

Первый этап (до XIX в.) был связан с эрой меркантилизма и торгового капитала, когда господствующую роль играли табачные плантации Вирджинии, Мэриленда, Северной Каролины. Второй этап начался с промышленным переворотом, сделавшим хлопок — сырье для текстильной промышленности — ведущей культурой. Само массовое производство хлопка стало возможным только с изобретением хлопкоочистительной машины Уитни (1793 г.), что превратило хлопковые плантанции в крупное товарное производство. С распространением хлопка центр плантационного хозяйства переместился с верхнего Юга на нижний.

7-й ценз 1850 г. дал следующую структуру плантационного рабовладельческого хозяйства¹². В 14 штатах Юга, кроме Делавэра, где не было плантаций, насчитывалось 101 335 плантаций.

73% из них (74 031) составляли хлопковые, находившиеся в 12 штатах, причем 83% их сосредоточивались в 5 штатах: Алабаме, Луизиане, Миссисипи, Джорджии, Южной Каролине — основы хлопкового пояса.

На втором месте по численности — табачные плантации (15 745) — 15,5% всех плантационных хозяйств, которые находились в Кентукки, Вирджинии, Теннесси, Мэриленде.

Третье место занимали плантации конопли — 8327, или 8,2%, ведущие производители: Миссури, Кентукки.

Самые немногочисленные плантации— сахарные— 2681, или 2,6%, находившиеся в Луизиане и Флориде, а также рисовые— 551, или 0,5%, большей частью в Южной Каролине. Плантационные культуры выращивались в основном рабами, чье распределение в сельском хозяйстве примерно соответствовало доле в нем самих плантационных культур. В 1850 г. в сельском хозяйстве Юга было занято 2,8 млн. рабов, из них 73% в производстве хлопка, 14 — табака, 6 — сахара, 5 — риса, 2% — конопли¹³.

Плантационная система верхнего и нижнего Юга существенно отличалась сельскохозяйственными культурами, характером производства. Первые эксперименты с табаком проводились в Вирджинии с 1612 г., а в 1617 г. он стал уже главным экспортным товаром колоний. Накануне войны за независимость вывоз табака составил 55 млн фунтов¹⁴. Прибыль от него значительно превышала прибыль от пшеницы: стоимость среднего урожая пшеницы на 1 акр составляла 10—12 долл., а табака — 54 долл. Культура табака требовала особого ухода и внимания, от чего зависело его качество. Поэтому рабы на табачных плантациях получали индивидуальное задание. Обычно одному рабу давали всего 2—3 акра, тогда как хлопка — 8—10 акров, пшеницы — 20 акров¹⁵.

Табак долгое время выращивали на плантациях, но позднее убедились, что его производство доходнее и эффективнее на мелких плантациях и фермах. В 1850 г. в табачных районах Вирджинии и Северной Каролины свыше половины табака (52%) выращивалось на плантациях с 10—12 рабами¹⁶. Их владельцы также работали на полях вместе с рабами.

Небольшими по размеру (до 50 акров) были и плантации конопли, чье производство значительно выросло с расширением хлопководства, так как из конопли делали корзины, веревки для упаковки хлопка, а также одежду для рабов. Выращивание конопли — грязная, трудоемкая работа, целиком легла на плечи рабов. Именно конопля способствовала укреплению в Кентукки рабства. Но она не требовала к себе такого внимания, как табак, а потому на конопляных плантациях было занято небольшое; число рабов.

Перед гражданской войной в штатах верхнего Юга преобладали мелкие плантации и фермы. В 1860 г. в 4 пограничных штатах (Делавэр, Мэриленд, Кентукки, Миссури) 50—80% рабов находились на фермах, имевших до 10 рабов, и трудились вместе с хозяином¹⁷. Рабство здесь относительно «мягче», чем на нижнем Юге, как заметил Ф. Дуглас, видный общественный деятель, проведший детство и юность невольником в Мэриленде. Ф. Олмстед, северянин-журналист, путешествуя в 1850-е годы по Югу, сообщал, что рабы Вирджинии, Северной Каролины лучше одеты и лучше выглядят, чем рабы Южной Каролины¹⁸. Итак,

«экономическая логика табачного производства сделала табачное общество одновременно частью рабовладельческого Юга и в то же время отличным от него»¹⁹.

В 1803 г. экспорт хлопка впервые превысил экспорт табака²⁰. С ним на Юге началась новая эра плантационного рабовладельческого хозяйства. За 1794—1804 гг. производство хлопка выросло в 8 раз, а с 1810 г. и вплоть до гражданской войны оно удваивалось каждые десять лет, кроме 1840-х годов, когда произошло падение цен на хлопок. В 1860 г. Юг, став мировым лидером, производил 2/3 мирового хлопка, который составлял половину национального экспорта²¹.

Хлопковый пояс протянулся от Северной Каролины, юго-восточного Миссури, западного Теннесси через весь нижний Юг до восточного Техаса, занимая площадь около 400 тыс. кв. миль. Но центром производства хлопка являлись плодородные районы аллювиальных почв вдоль реки Миссисипи, где находилось наибольшее количество плантаций и рабов. Хлопок, как и табак, выращивался и на плантациях и на фермах. На его производстве в 1850 г. было занято 800 тыс. рабов и 100 тыс. белых²². Наиболее эффективным считались крупные плантации размером не менее 400 акров. У плантаций находилось от половины до 2/3 производства хлопка²³.

Сахар и рис в отличие от табака и хлопка выращивали преимущественно на плантациях. Из 1980 крупных плантаций, имевших 100 и более рабов, около трети — сахарные и рисовые²⁴. Их владельцы были самыми богатыми людьми не только США, но и мира. Эти плантации являлись наиболее капиталоемкими, прибыльными, с высокой концентрацией богатства. В рисовых графствах у 5% самых крупных плантаторов сосредоточивалось 42,2% всех рабов, в сахарных районах— 40,3%, тогда как у 5% самых крупных хлопковых плантаторов — 31,4% рабов, у табачных — 27,2%²⁵.

95% сахара производилось в южной Луизиане. В 1860 г. средний размер сахарной плантации составлял 500 акров обработанной земли и 75 рабов. В 50-е годы в сахарном производстве происходило усиление крупных плантаций (500 и более акров) и сокращение мелких ферм до 100 акров: доля первых выросла вдвое, составив 40,1%, вторые сократились вдвое, до 15,9%²⁶. Сахарные плантации являлись не только сельскохозяйственными предприятиями, но и промышленными, занимаясь переработкой сахарного тростника на небольших заводах. Переход от использования на них лошадиной силы к паровым двигателям сделал наиболее эффективными крупные плантации. В 1860 г. 2/3 плантаторов использовало на своих заводах паровые двигатели, производя 65—70% сахара²⁷. С этим связана самая высокая капиталоемкость сахарных плантаций, доходившая до 350 тыс. долл., на крупных.

Изучение плантационного хозяйства Юга заставляет усомниться в распространенном тезисе о его экономической отсталости, невозможности технического прогресса при рабстве²⁸. Да, основу плантационной системы составлял тяжелый ручной труд рабов. Но нельзя забывать, что плантационное рабство находилось в американской буржуазной цивилизации. Плантаторы были прежде всего предпринимателями и заботились о повышении эффективности своего хозяйства, используя самую современную технологию, получая ее с Севера, что видно на примере сахарных плантаторов, быстро перешедших от применения лошадиной силы к паровым двигателям на своих заводах.

Таков и самый богатый плантатор Северной Каролины Поль Камерон, владевший четырьмя плантациями и 900 рабами. Только в 50-е годы он увеличил капиталовложения в механизацию в 6 раз (с 1,5 до 9 тыс. долл.). Камерон купил 4 плуга Маккормика, сенокосилку, молотилку, сепаратор. В его имении находились кузнечные цеха, мельницы, винокуренные заводы²⁹. Это целый производственный комплекс, который почти полностью себя обслуживал всем необходимым. Камерон не является единичным примером. Таких, как он, было немало на довоенном Юге.

Итак, плантации занимали решающие позиции в производстве плантационных культур, выращивая основную часть сахара и риса, до 2/3 табака и хлопка. В 1860 г. на плантациях работала половина всех рабов, занятых в сельском хозяйстве³⁰. В последние десятилетия до гражданской войны шел процесс экономического усиления плантаторов, что особенно характерно для хлопкового пояса. За 1850—1860 гг. удельный вес крупных плантаций (500 и более акров) снизился с 5,9 до 5,3%, а доля принадлежащей им земли возросла с 34,4 до 37,8%³¹.

Крупные плантаторы Луизианы, составляя четверть процента населения штата, владели почти половиной рабов и производства хлопка, 76% производства сахара, 42% обработанной земли. В их руках сосредоточивалось 35% богатства штата³².

Однако не менее внушительны позиции ферм на Юге. Фермеры доминировали не только в населении региона, но и среди рабовладельцев, составляя 70—90% от их числа на верхнем Юге и 60—70% на нижнем³³. Им принадлежала половина рабов и большая часть земли. Даже в хлопковом поясе у плантаций находилось немногим более трети обрабатываемой земли. Среди фермеров Юга, как и Севера, преобладали землевладельцы.

Нельзя забывать, что Юг был перед гражданской войной ведущим производителем, помимо плантационных, еще и фермерских культур. На его долю приводилось свыше половины производства кукурузы, 4/5 гороха и бобов, около 30% пшеницы, более половины рогатого скота, и птицы, свыше 60% свиней. Причем 80% фермерской продукции, за исключением кукурузы, производили штаты верхнего Юга³⁴.

Фермерские культуры по стоимости превышали плантационные. В 1855 г. стоимость урожая кукурузы составляла 209 млн. долл., хлопка — 136 млн., а стоимость пшеницы равнялась стоимости табака, риса, сахара, вместе взятых³⁵.

Самыми многочисленными были мелкие фермы до 100 акров. Однако фермы Юга неоднородны: семейные, рабовладельческие, капиталистические; производители фермерских и плантационных культур. В фермерских районах они ближе по структуре хозяйства фермам Севера и Запада, но из-за неразвитости внутреннего рынка, путей сообщения, малочисленности городов фермеры вынуждены были вести натуральное хозяйство. Строительство железной дороги радикально меняло ситуацию, способствуя росту городов, переходу фермерства к товарному производству, как это случилось в западной части верхней Джорджии в 1850-е годы, где сразу началось сокращение производства фермерских культур и рост производства хлопка³⁶.

Если на верхнем Юге типичной фигурой являлся фермер-нерабовладелец, то на нижнем Юге — фермер-рабовладелец. В хлопковом поясе рабовладельческие фермы составляли 60% ферм в 1850 г. и 50% в 1860 г.³⁷ Рабовладельческая ферма существенно отличалась от семейной. Она, как правило, была товарным хозяйством, производя плантационные культуры и ориентируясь на рынок. Ее хозяин владел не только землей, но и рабочей силой, был « трудовладельцем», что позволяло фермеру иметь досуг, освободить от тяжелых полевых работ членов своей семьи.

Средняя рабовладельческая ферма на хлопковом Юге была в 5 раз богаче нерабовладельческой, что характерно и для верхнего Юга. В Кентукки, где 84% рабовладельцев — фермеры, имевшие до 10 рабов, средняя стоимость рабовладельческой фермы почти в 8 раз превышала стоимость нерабовладельческой³⁸. Рабовладельческая ферма по сути близка плантации, являясь промежуточным звеном между нею и семейной фермой. Многие сыновья плантаторов начинали с нее. Поэтому она представляла часть плантационной системы.

Неоднородность ферм, присутствие трех видов хозяйства делают невозможным ответ на вопрос, что преобладало на Юге: плантации или фермы? Необходимо уточнить его: преобладало ли плантационное рабовладельческое хозяйство, в которое входили плантации и фермы или семейная ферма? Ответ на такой вопрос очевиден: на Юге первенствовало плантационное рабовладельческое хозяйство, которое определяло всю социально-экономическую систему региона. Г. Райт справедливо заметил, что водораздел на Юге проходил не между плантатором и фермером, а между рабовладельцем и нерабовладельцем.

Рабовладельцам в хлопковом поясе принадлежало 90—95% сельскохозяйственного богатства³⁹. В штате Миссисипи у них в 1860 г. 87,6% обрабатываемых земель, 93% хлопка, 86,6% кукурузы⁴⁰. Даже на фермерском верхнем Юге господство рабовладельцев неоспоримо. В том же Кентукки они, составляя четверть всех белых семей, владели перед гражданской войной 60% обработанной земли, 70% стоимости ферм, около 2/3 пшеницы и живого скота, 95% конопли, более половины кукурузы и табака⁴¹.

Несмотря на свою многочисленность, семейные нерабовладельческие фермы, встроенные в качественно иную по сравнению с Севером социально-экономическую систему с крупным землевладением и рабством, не могли играть лидирующей роли в экономике и обществе Юга. Плантационное рабовладельческое хозяйство, самообеспечивающееся и ориентированное на внешний рынок, задерживало развитие промышленности, городов, внутреннего рынка региона, а вместе с этим превращение ферм в товарные. Вынужденное вести натуральное и мелкотоварное хозяйство фермерство Юга не могло стать процветающим социальным слоем.

С колониальных времен между фермерами и плантаторами шла борьба. В Англии в пору огораживания «овцы пожирали людей», на Юге рабство пожирало свободных фермеров— «йоменов», как их называли там⁴². Плантаторы скупали самые плодородные земли, заставляя фермеров перебираться в районы, не пригодные для плантаций, иди уходить на Запад. Перед гражданской войной во всех штатах шел абсолютный и относительный рост плантаторов среди рабовладельцев и сокращалась доля мелких рабовладельцев (фермеров), владевших до 10 рабов, а в штатах верхнего Юга (Делавэре, Мэриленде, Кентукки и Вирджинии) снижалась их численность⁴³.

В сравнении с Севером, на Юге всегда было больше безземельных. В конце XVIII в. они составляли 40% населения⁴⁴. Позднее их доля несколько сократилась, но все-таки осталась значительной, доходя до трети в середине XIX в. На верхнем Юге безземельных было 35% белого населения в 1850 г., 30% — в 1860 г. В Теннесси около половины всех нерабовладельцев не имели земли в 1850 г., через десятилетие — 42%⁴⁵. Среди безземельных — арендаторы, сельскохозяйственные рабочие, скваттеры, пастухи. Но большую часть — до половины в Теннесси, Джорджии — составляли арендаторы.

До недавнего времени аренда на Юге до гражданской войны была мало изученной, так как арендаторы не включались в цензы. Даже такой тщательный исследователь, как Г. Райт, не учел их долю в хлопковом поясе, приняв всех фермеров за владельцев, хотя, но подсчетам Д. Уинтерса, арендаторов было около 10%⁴⁶. Историки Ф. Боуд и Д. Джинтер в работе, посвященной аренде в Джорджии, установили, что ее уровень колебался в различных графствах штата от 3,4 до 42,6% хозяйств. Она ниже в старых хлопковых районах и выше в новых, а также в верхних фермерских, где составляла от 20 до 40% ферм⁴⁷. Историки полагают, что довоенному Югу были уже хорошо известны все формы аренды вплоть до кропперства, которые широко распространились после гражданской войны. Единственное свидетельство кропперства было обнаружено в судебных записях Северной Каролины за 1837 г., где кроппер рассматривался как нанятый землевладельцем без права на урожай. С. Хан нашел контракты на денежную аренду и испольщину в двух графствах Джорджии⁴⁸.

Примером арендатора может служить Джеймс Беннит из Северной Каролины. Долгие годы он арендовал ферму на Пидмонте, выращивая хлопок и постоянно влезая в долги. Только в 1846 г., почти в сорокалетием возрасте, Беннит наконец смог купить участок земли в 325 акров в графстве Оранж около г. Хиллсборо. Через 8 лет он выплатил кредит, продав часть земли (133 акра). Чтобы обезопасить семью от колебаний рынка и быть независимым, фермер перешел от хлопка к производству кукурузы, овса, овощей и фруктов, продавая половину урожая. За 1850-е годы стоимость его фермы удвоилась⁴⁹.

Д. Уинтерс, исследовав аренду в нескольких графствах в Теннесси, пришел к мысли, что и на Юге, как на Севере, аренда играла положительную роль: она давала доступ к земле неимущим, позволяя скопить деньги на ее покупку. Здесь тоже действовала так называемая сельскохозяйственная лестница. Арендаторами обычно были люди до 40 лет, переходившие потом на более высокую ступеньку — владения землей. В 1860 г. в 4 графствах Теннесси из 15,1% оставшихся с 1850 г. и не сменивших места жительства 73,8% стали землевладельцами. В верхних районах Джорджии, по подсчетам Хана, из 33% оставшихся арендаторов 60% купили землю⁵⁰.

Приведенные данные свидетельствуют о мобильности не только вертикальной, но о высокой горизонтальной. Ведь в обоих случаях прежнее место жительства покинуло, так и не добившись успеха, 85 и 65% арендаторов. Отсюда можно сделать вывод, что удача сопутствовала далеко не всем и что на довоенном Юге горизонтальная мобильность все-таки преобладала над вертикальной. Эта тенденция еще более усилится после гражданской войны.

Последние предвоенные десятилетия с очевидностью показали, два субрегиона Юга — верхний и нижний — двигалась в разных направлениях. С XVIII в. приатлантические штаты страдали от эрозии земли из-за сильных дождей, разрушивших верхний слой, а также от истощения почв под плантационными культурами. Табак давал хороший урожай только первые два года. Через четыре года плантаторы забрасывали землю, переходя на новые участки дальше на Запад: от прибрежной равнины на Пидмонт, в Кентукки. Сокращение посевных площадей под табаком вызвало депопуляцию в Вирджинии, Северной Каролине, Мэриленде, миграцию населения на Запад.

Однако с 1820-х годов в этих штатах начался процесс, названный историком Э. Кревеном «аграрным возрождением»⁵¹. Он выразился в изменении структуры сельского хозяйства, его диверсификации: сокращении производства табака и росте фермерских культур (пшеницы, кукурузы), животноводства, использовании машин и удобрений. Доля табака в хозяйстве Мэриленда сократилась с 90% в 1747 г. до 14% в 1859 г.⁵², что приводило к снижению роли плантационного хозяйства и рабства, превращению штата из плантационного в фермерский. В Северной Каролине в 1860 г. лишь в 6 графствах выращивали табак, что объясняется также конкуренцией с табачными районами Кентукки. Даже в плантационной восточной части этого штата под плантационными культурами было занято перед гражданской войной всего 8,5% площадей, остальное — под фермерскими⁵³.

Аграрии верхнего Юга стали широко использовать ротацию культур, удобрения. В Вирджинии возник новый тип хозяйства — сочетание табака, пшеницы и клевера. Большую роль в популяризации агрономических знаний сыграл общественный деятель, агроном и редактор журнала «The Farmer’s Register» Эдвин Раффин из Вирджинии. В 1840— 1860-е годы на Юге издавалось много журналов по сельскому хозяйству («The American Farmer», Baltimore; «The Southern Agriculturist», Charlston, «The Farmer’s Journal», Raleigh, North Carolina). Они рассказывали о новшествах агрономии, делились опытом лучших передовых хозяйств, давали советы фермерам. Как об образце интенсивного хозяйства журнал « The Farmer ’ s Journal » рассказал о плантации Панола в графстве Эджкомби Северной Каролины, где из 908 акров земли было 600 акров культивированной.

Основная ее часть поровну распределялась между хлопком и кукурузой. Благодаря удобрению владельцы получали урожай в два раза больший, чем без него. На плантации было занято 34 раба и 20 мулов. Сельскохозяйственные работы продолжались круглый год: начинались в январе распашкой плугом и кончались в декабре завершением сбора урожая⁵⁴.

В 1840-е годы стали возникать сельскохозяйственные общества в графствах, штатах, а в 1841 г. появилось Национальное сельскохозяйственное общество. К 1856 г. в США действовало 912 подобных местных организаций, из них 165 на Юге⁵⁵. На ежегодном собрании общества содействия сельскому хозяйству графства Оранж, Северная Каролина, в 1854 г. выступал с докладом крупнейший плантатор Поль Камерон. Он дал анализ аграрного развития штата и убеждал в необходимости продолжать усилия по улучшению почв, диверсификации сельского хозяйства, развитию промышленности и железных дорог⁵⁶.

Знаток агрономии, П. Камерон отказался от практики своих предков — истощения земли. Он ввел севооборот, глубокую вспашку, использовал удобрения, внимательно следил по прессе за нововведениями в сельском хозяйстве. Помимо хлопка и табака, в его имениях выращивали кукурузу, пшеницу, овес, лен, рожь, овощи, разводили крупный рогатый скот⁵⁷.

В результате интенсификации сельского хозяйства, перехода от плантационных культур к фермерским в штатах верхнего Юга снижались средний размер земельных участков (в Северной Каролине, к примеру, за 1850—1860 гг. с 369 акров до 316 акров), доля плантационных культур; вместе с этим сокращался удельный вес в населении рабов, рабовладельцев, а в некоторых штатах и их численность (см. табл.). Иными словами, на верхнем Юге происходило ослабление позиций плантационного рабовладельческого хозяйства, и они все более сближались по экономической структуре с Севером.

Снижение экономической роли рабства при высокой цене на рабов, вынуждало рабовладельцев верхнего Юга продавать их на нижний Юг или эффективнее использовать, отчего распространялся найм рабов. В то же время увеличивалось число отпущенных на свободу. В Мэриленде за 1831—1845 гг. было освобождено 2988 рабов, или по 200 человек в год. Доля свободных черных составляла в 1850 г. 88,8% черного населения в Делавэре и 45,3% в Мэриленде, где перед гражданской войной находилось самое большое число свободных черных Юга. Эти факты позволили современной исследовательнице Б. Филдс сделать вывод о постепенном умирании рабства в Мэриленде⁵⁸. Впрочем, этот процесс отчетливо видели и современники.

«Давайте не будем скрывать от себя правды, — писал в 1845 г. Джон Кэри, — Рабство в Мэриленде несовместимо дольше с прогрессом. Это мертвый груз и даже хуже. Оно превратилось в разорительную болезнь, ослабляющую жизненные силы».

Кэри считал, что только диверсификация остановит миграцию населения из штата, убеждал в успешности выращивания табака свободным трудом.⁵⁹

Ослабление позиций рабства на верхнем Юге осознавали и на нижнем Юге.

«Для верхнего Юга, — заметил чарльстонский «Меркурий», — рабство — дело удобства, а не необходимости. Они могли бы жить и без рабства. Для нас этот институт жизненно необходим»⁶⁰.

Особую роль штатов верхнего Юга объяснил известный писатель из Балтимора Джон П. Кеннеди в памфлете, написанном накануне гражданской войны. В силу географического положения эти штаты одинаково связаны с Севером, Югом и Западом. Но их интересы «несовместимы с интересами других секций Юга», поскольку основная тенденция почти всех штатов верхнего Юга состоит в

«увеличении свободного труда благодаря иммиграции и постепенном сокращении рабского»⁶¹.

Писатель был уверен, что без верхнего Юга невозможно создание конфедерации рабовладельческих штатов и что их позиция станет решающей в конфликте Севера и Юга, как решающим был их удельный вес на Юге. Они первенствовали в регионе по численности населения и в экономике, лидируя по общему объему сельскохозяйственного производства, в индустриализации, урбанизации. Только три штата верхнего Юга, вступившие в войну против Севера (Вирджиния, Северная Каролина, Теннесси), составили почти половину белого населения Конфедерации и производили значительно больше продовольствия, поголовья скота, промышленной продукции, чем остальные ее штаты⁶².

Поэтому неудивительна та борьба, которая разгорелась между Севером и нижним Югом за штаты верхнего Юга, как неудивительна позиция самих штатов верхнего Юга вплоть до начала военных действий боровшихся за сохранение Союза.

Если верхний Юг добился ощутимых результатов в интенсификации сельского хозяйства перед гражданской войной, то развитие 8 штатов нижнего Юга пошло по иному пути. Они также страдали от эрозии, истощения почв, а приатлантические штаты — от конкуренции западных. По подсчетам редактора журнала «S », в 1858 г. 40% культивированных под хлопком земель было истощено⁶³. Особенно тяжелая ситуация сложилась в Южной Каролине, которая в начале XIX в. производила половину хлопка США, но к 1830 г. потеряла первенство, перешедшее к новым штатам Запада (Миссисипи, Алабама, Луизиана). Из-за миграции населения на Запад штат потерял за

1820—1860-е годы более 200 тыс. человек, что отразилось на его политическом влиянии: число конгрессменов от него снизилось с 9 до 4 за 1840—1860 гг.⁶⁴ Вот почему Южная Каролина, имевшая самую сильную плантаторскую элиту (доля плантаторов среди рабовладельцев — 19,8%), стала инициатором южного сепаратизма.

Аграрные реформаторы и здесь выступали за диверсификацию. Автор одной из статей в ведущем журнале региона «De Bow ’s Review » призывал плантаторов сократить на четверть площади под хлопком, чтобы сеять пшеницу, кукурузу, заниматься животноводством⁶⁵. Одна ко никаких структурных изменений в сельском хозяйстве нижнего Юга не произошло. Молодые западные штаты только наращивали прибыльное хлопководство и не намерены были от него отказываться. Немаловажным обстоятельством, препятствующим развитию смешанного хозяйства, был влажный субтропический климат, неблагоприятный для роста пшеницы, кормовых трав, а значит, молочного животноводства, что обрекало приатлантические штаты на стагнацию. Лишь в XX в. высокие технологии и большие капиталовложения позволят решить эту проблему⁶⁶.

В результате нижний Юг все более превращался в монокультурный, плантационный субрегион. В отличие от верхнего Юга здесь продолжали расти средний размер земельного участка, доля рабов и рабовладельцев в населении (см. табл.), происходило усиление экономических позиций плантаторов за счет мелких фермеров. В хлопковом поясе удельный вес 50% самых мелких производителей хлопка за 50-е годы упал с 5,3 до 4%, а в производстве сахара доля мелких ферм (до 100 акров) сократилась вдвое⁶⁷.

Экономическая роль плантаторов возрастала и в новых хлопковых штатах. В Хэррисоне, ведущем хлопковом графстве восточного Техаса, доля плантаторов в населении выросла в 50-е годы с 8,6 до 14,2%, а в производстве хлопка — с 51 до 62,4%. В то же время удельный вес фермеров-рабовладельцев увеличился в населении с 33,8 до 39,8% и снизился в производстве хлопка с 23,3 до 16,8%, а во владении рабами с 23,5 до 16,3%. Плантаторам принадлежало в 1860 г. 63,1% рабов⁶⁸.

На Юге происходило перемещение рабов с верхнего субрегиона в нижний и сосредоточение их у крупных плантаторов. В 1860 г. в штатах нижнего Юга находилось 61,3% всех рабов и около 70% латифундий и плантаторов⁶⁹. Нижний Юг стал оплотом плантационного рабовладельческого хозяйства. Таким образом, два субрегиона Юга все дальше уходили друг от друга в своем развитии: верхний Юг сближался с Севером, включаясь в общенациональную рыночную экономику; нижний Юг, нацеленный на внешний рынок, оставался на позициях секционализма. Иными словами, внутри Юга был свой собственный «Север» и «Юг», между которыми назревали противоречия, что связано с особенностями аграрного развития региона.

Югу равно не подходит ни модель У. Филлипса — чисто плантационного региона, ни модель Ф. Оусли — фермерского, хотя верхний Юг был ближе ко второй, а нижний — к первой модели⁷⁰. Его отличительная черта — аграрный дуализм, который дает сложную и противоречивую картину разнонаправленного развития. Американский Юг представлял собой своеобразную пограничную зону, где соединились два различных пути аграрной эволюции: североамериканский фермерский и латиноамериканский латифундиальный.

Причем их граница проходила не только по середине самого Юга, деля его на два субрегиона, но даже внутри каждого штата. Борьба между Севером и Югом обнажила внутренний конфликт Юга (между верхним и нижним Югом, между плантационными и фермерскими районами внутри штатов). Этот внутренний конфликт, который продолжался и после гражданской войны, — его пиком стал популизм — был мастерски изображен в рассказе У. Фолкнера.

Гражданская война привела к расколу Юга: 4 пограничных штата (Делавэр, Мэриленд, Кентукки, Миссури), а также горная западная часть Вирджинии, постоянно конфликтовавшая с плантационными районами, перешли на сторону Севера, подтвердив тем приверженность фермерскому пути развития. Другие три штата верхнего Юга (Вирджиния, Северная Каролина, Теннесси) вступили в Конфедерацию, но оказались «конфедератами без охоты», сопротивляясь ее политике. Теннесси, разделенный на восточную фермерскую и западную плантационную части, дал самое большое число добровольцев в армию Союза⁷¹.

Примечания

¹ Фолкнер У. Нагорная победа // Собр. соч.: В 6 т. М., 1987. Т. 6. Перевод названия неудачен, так как не передает смысла рассказа. “ Mountain Victory ” — это победа горных фермерских районов над низменным плантационным Югом.
² Phillips U. В. American Negro Slavery. N.Y., 1929; Idem. Life and Labor in the Old South. N.Y., 1929.
³ Owsley F.L. Plain Folk of the Old South. Baton Rouge, 1982 (repr. 1949). P. 134—141; Clark B.H. The Tennessee Yeomen, 1840—1860. N.Y., 1971 (repr. 1943); Weaver H. Mississippi Farmers. Nashwille, 1945; Linden F. Economic Democracy in the Slave South // Journal of Negro History. 1946. Vol. 31, N 2. P. 140—189.
⁴ Bonner J.C. Plantation and Farm; The Agricultural South // Writing Southern History / Ed. by A.S. Link, R.W. Patrick. Baton Rouge, 1965; Interpreting Southern History / Ed. by J.B. Boles, E.Th. Nolen. Baton Rouge, 1987. P. 48—77. Genovese E.D. Yeoman Farmers in a Slaveholders’ Democracy// Agricultural History. (Далее: AH). 1975. Vol. 49, N 2. P. 331— 342; Hahn S. The Roots of Southern Populism. N.Y., 1983; Ford L.K. Jr. Origins of Southern Radicalism: The South Carolina Upcountry, 1800—1860. N.Y., 1988.
⁵ Parker W.N. From Northwest to Midwest: Social Basis of a Regional History // Essays in 19th Century Economic History: The Old Northwest / Ed. by D.C. Klingman, R.K. Vedder. Athens, 1975. P. 9.
⁶ Milliards. В. Atlas of Antebellum Southern Agriculture. Baton Rouge, 1984. P. 13.
⁷ Мы следуем классификации, данной крупнейшим специалистом по истории сельского хозяйства Юга Л. Греем. См. : Gray L.C. History of Agriculture in the Southern United States to 1860. Wash., 1933. Voh 1. P. 482.
⁸ 8th Census of the United States, 1860. Agriculture. Wash. , 1864. P. 221 (подсчитано мной. — И. С.).
⁹ В кипе — 400 фунтов. См. : De Bow J.D.B. Statistical View of the United States… Compendium of the 7th Census [1850]. Wash., 1970. P. 178; Phillips U.B. American Negro Slavery. P. 225.
¹⁰ Owsley F.L., Owsley H.C. The Economic Basis of Society in the Late Antebellum South // Journal of Southern History. (Далее : JSH). 1940. Vol. 6, N 1. P. 42
¹¹ Phillips U.B. Life and Labor in the Old South. P. 305.
¹² De Bow J.D.B. Statistical View of the United States. P. 178.
¹³ Fogel R., Engerman S. Time on the Cross. Boston. 1974. P. 41.
¹⁴ Robert J.C. The Tobacco Kingdom: Plantation, Market and Factory in Virginia and North Carolina, 1800—1860. Durham, 1938. P. 3—5.
¹⁵ Ibid. P. 18.
¹⁶ Ibid. Р. 245.
¹⁷ 8th Census, 1860, Agriculture. Р. 247—248 (подсчитано мной. — И. С.).
¹⁸ Olmsted F.L. The Cotton Kingdom. N.Y., 1984. P. 164.
¹⁹ Siegel F.F. The Roots of Southern Distinctiveness, Tobacco and Society in Danville, Virginia, 1780—1865. Chapel Hill, 1987. P. 99.
²⁰ Robert J.C. The Tobacco Kingdom. P. 3.
²¹ 8th Census. Agriculture. P. XCIV; История США : В 4 т. М. , 1983. Т. 1. С. 232.
²² De Bow J.D.B. The Industrial Resources» Statistics» etc. of the Southern and Western States: 3 vol. N.Y., 1964. Vol. 1. P. 175.
²³ Phillips U.S. American Negro Slavery. P. 226; Link A. et al. The American People: A History. Arlington Heights (111.), 1981. Vol. 1. P. 405.
²⁴ Scarborough W.K. ТІіе Overseer. Plantation Management in the Old South. Athens, 1984. P. XIII.
²⁵ Niemi A. Inequality in the Distribution of the Slave Wealth // Journal of Economic History. (Далее : JEH). 1977. Vol. 37, N 3. P. 751.
²⁶ Schmitz M.D. Economics of Scale and Farm Size in the Antebellum Sugar Sector // JEH. 1977. Vol. 37, N 4. P. 960.
²⁷ Ibid. P. 961.
²⁸ См., к примеру: Захарова M. H. Народное движение в США против рабства, 1831— 1860. М. , 1965. С. 27.
²⁹ Anderson J.B. Piedmont Plantation: The Bennehan-Cameron Family and Lands in North Carolina. Durham, 1985. P. 75.
³⁰ Genovese E.D. Roll, Jordan, Roll: The World the Slave Made. N.Y., 1972. P. 7.
³¹ Wright G. “Economic Democracy” and the Concentration of Agriculture Wealth in the Cotton South, 1850—1860// AH. 1970. Vol. XLIV, N 1. P. 71—73.
³² Menn J.K. The Large Slaveholders of the Deep South, I860: Ph.D. diss. Univ. of Texas, 1964. P. 2.
³³ 8th Census, 1860. Agriculture. P. 247—248 (подсчитано мной. — И. С.).
³⁴ Gray L.C. History of Agriculture in the Southern United States to 1860. Vol. 2. P, 810, 831.
³⁵ Gates Р.W. The Fanner’s Age: Agriculture, 1815—1860. N.Y., 1960. P. 99.
³⁶ Hahn S. The Roots of Southern Populism. N.Y., 1983. P. 9; Weiman D.F. Farmers and the Market in Antebellum America: View from the Georgia Upcountry // JEH! 1987. Vol. XLVII,. N 3. P. 627-635.
³⁷ Wright G. The Political Economy of the Cotton South. N.Y., 1978. P. 34.
³⁸ Ransort R., Sutch R. Capitalist without Capital // AH. 1988. Vol. 62, N 3. P. 146; Channing S.A. Kentucky. a Bicentenial History. N.Y., 1977. P. 95.
³⁹ Wright G. The Political Economy. P. 35, 42.
⁴⁰ Weaver H. Mississippi Farmers. Nashville, 1945. P. 100.
⁴¹ Charming S.A. Kentucky. P. 95—96.
⁴² Gray L.C. History of Agriculture. Vol. 1. P. 445.
⁴³ 8th Census, 1860, Agriculture. P. 247—248.
⁴⁴ Main J.T. The Social Structure of Revolutionary America. Princeton, 1965. P. 62.
⁴⁵ Clark B.H. The Tennessee Yeomen, 1840—1860. P. 41-42.
⁴⁶ Winters DL. “Plain Folk” of the Old South Reexamined: Economic Democracy in Tennessee // JSH. 1987. Vol. 53,-N 4. P. 570, 572.
⁴⁷ Bode F.A., Ginter D.E. Farm Tenancy and Census in Antebellum Georgia. Athens, 1986. P.4—5.
⁴⁸ Ibid. P. 94; Hahn S. Op. cit. P. 22.
⁴⁹ Menius A.C. III. James Benitt: Portrait of an Antebellum Yeoman // North Carolina Historical Review. (Далее : NCHR). Oct 1981. Vol. 58. P. 309, 319.
⁵⁰ Winters D.L. The Agricultural Ladder in Southern Agriculture, Tennessee, 1850—1870 // AH. 1987. Vol. 61, N 1. P. 40—46; Hahn S. Op. cit. P. 68.
⁵¹ Craven А. О. Soil Exhaustion as a Factor in the Agricultural History of Virginia and Maryland, ‘ 1606—1860. Urbana, 1926. P. 122.
⁵² Fields BJ. Slavery and Freedom on the Middle Ground: Maryland during the Nineteenth Century. New Haven. 1985. P. 5.
⁵³ Sitterson J.C. Economic Sectionalism in Ante-Bellum North Carolina // NCHR. 1939. Apr. P. 137; Cathey С. О. Agriculture in North Carolina before the Civil War. Raleigh, 1966. P. 44.
⁵⁴ Farmer’s Journal. 1854. Vol. 3, N 4. Р. 114—115.
⁵⁵ Gates P.W. The Farmer’s Age. P. 314.
⁵⁶ Cameron P.C. An Address before the Orange Country Society for the Promotion of Agriculture, the Mechanic Arts and Manufactures. Hillsborough, 1855.
⁵⁷ Anderson J. В. Piedmont Plantation. P. 69.
⁵⁸ Fields BJ. Slavery and Freedom. P. 22, 85.
⁵⁹ Carey J.L. Slavery in Maryland. Baltimore, 1845. P. 33.
⁶⁰ Цит. : no: Barney W. The Road to Secession: A New Perspective on the Old South. N.Y., 1972. P. 185.
⁶¹ Kennedy J.P. The Border States: Their Power and Duty in the Present Disorder Condition of the Country. Philadelphia, 1961. P. 26, 30.
⁶² Crofts D.W. Reluctant Confederates: Upper South Unionists in the Secession Crisis. Chapel Hill; L., 1989. P. XV.
⁶³ Barney W.L. Secessionist Impulse: Alabama and Mississippi in 1860. Princeton, 1974. P. 10.
⁶⁴ Smith A.G. Jr. Economic Readjustment of an Old Cotton State: South Carolina, 1820— 1860. Columbia, 1958. P. 25, 37.
⁶⁵ De Bow’s Review. 1858. Vol. 24, N 3. P. 261.
⁶⁶ Rubin J. The Limits of Agricultural Progress in the 19th Century South// All. 1975. Vol. XLIX, N 2. P. 365-370.
⁶⁷ Wright G. “Economic Democracy”. P. 71—73; Schmitz M.D. Economics of Scale. P. 960.
⁶⁸ Campbell R.B. A Southern Community in Crisis: Harrison County, Texas, 1850……….. 1880. Austin, 1983. P. 32-33, 53, 121.
⁶⁹ 8th Census, Agriculture. P. 221, 247—248.
⁷⁰ Winters D.L. “Plain Folk” of the Old South Reexamined: Economic Democracy in Tennessee. P. 585.
⁷¹ Crofts D.W. Reluctant Confederates; Degler C. The Other South. Southern Dissenters in the 19th Century. N.Y., 1974. P. 175.

Опубликовано: Американский ежегодник 1994. М., 1995. С. 47-63