Битва на Синих водах — факт или историографический миф?

Print PDF

А.А.Бабенко, О.В.Комаров

Аннотация: В статье с позиции источниковедения рассматривается Синеводская битва. Обобщаются факты, на основании которых можно воссоздать картину политической жизни в Подолии, Киеве и на Брянской земле третьей четверти XIV в. Синеводская битва, которая якобы произошла на реке Синюхе, притоке Южного Буга, в 1362 г., давно и обширно представлена в исторических работах. Только некоторыми исследователями ее реальность подвергалась сомнению. Проблема в том, что на основе этого «факта» строятся разветвленные реконструкции истории Южной Руси и Северного Причерноморья XIV в. Однако это представляется методологической ошибкой, противоречащей принципам источниковедения.

Обзор весьма богатой историографии по данной проблеме в настоящей работе приведен не будет, это само по себе является темой отдельной большой работы — будет попытка показать, что мы можем увидеть при изучении источников. С одной стороны, следует показать характер источников, в которых говорится об этом событии, с другой — рассмотреть события на тех землях, с которыми связаны сообщения о Синеводской битве.

Повесть о Подолии

Исходным источником о Синеводской битве является летописная «Повесть о Подолии». На ее основе были составлены сообщения в Хронике Быховца¹ (начало XVI в.), Хронике Стрыйковского² (издана в 1582 г.), Густынской летописи 3 (начало XVII в.). В историографии присутствует описание битвы, взятое из Хроники Стрыйковского, а год события (1362 г.) заимствован из Густынской летописи.

При этом сравнение текста однозначно показывает, что все эти три известия являются вторичными по отношению к «Повести», а добавленные подробности могут быть результатом авторской обработки, что в целом характерно для всех трех произведений.

Текст «Повести о Подолии», помещенной в Супральской летописи (составлена в начале XVI в.):

«Коли господар был на Литовскои земли князь великы Олгирд и, шед в поле c литовъскимь воискомь, побиль татаров на Синеи воде, трех братов: князя Хочебия, а Кутлубугу, a Дмитрея.

A то си три браты, татарскыа князи, отчичи и дедечи Подолскои земли, a от них заведали втамони, a боискаки, приезьдяючи от них утамонъв, имывали ис Подолъскои земли дань. A брать великого князя Олгирдов держав Новъгородн Литовскыи, князь Коръять, a в него были четыри сыны: князь Юръи a князь Александро, князь Костентин, князь Федор. Ино тыи княжятя Коръятевечи три браты: князь Юръи a князь Александр, князь Костентин и князь Федор со князя великого Олгирдивым презволениемь и c помочию Литовския земли пошли в Подолскую землю.

И тогды в Подолскои земли не быль ни один город ни деревомь рубленого, a ни каменем будованого. И тогды тые княжята Корятовичи пришли в Подолскую землю от татар, и боскакомь выхода не почали давати. И на первое нашли собе твержю на реце на Смотрити, a в другомь месте были черници в горе, и в томь месте наредили город Бакоту. И ловячи в ловех пригодилося имь так: угонили много оленеи в тот остров, кде ныне Каменское место лежить. И посекши лесь город муровали Каменець, a ис того вси Подолски городы умуровали и всю землю Подолскую осели»⁴.

Сразу можно заметить, что географической привязки битвы в этом источнике нет (по тексту она скорее находилась вне Подолии, раз поход Кориатовичей описан как отдельная операция). Не указано, участвовали ли в ней Кориатовичи. Не указан хронологический разрыв между битвой и приходом Кориатовичей в Подолию. Привязка битвы к месту где-то рядом с Подольской землей («миновав Канев и Черкасы»), сведения об участии в ней Кориатовичей и ряд других «подробностей» появляются только у Стрыйковского.

Исследование «Повести о Подолии» было осуществлено С. В. Полеховым⁵. Эпизод с Синеводской битвой там не разбирается, факт ее существования признается со ссылкой на Рогожский летописец (об этом ниже). Однако, при этом подробно рассмотрен характер всей повести. Написана она была в Литве в период 1431–1432 гг. По ходу сопоставления с другими источниками обнаруживается большое количество неточностей и искажений, которые объясняются идеологическими задачами и литературным стилем.

Уже относительно самого начала повести (в приведенном выше отрывке) можно отметить, что города существовали в Подолии и до прихода Кориатовичей; у Кориата было не четыре сына, а минимум семь; дань татарам сохранилась. Далее там вводится сюжет о сватовстве к дочери польского короля Казимира, чего быть не могло. Не соответствуют реальности сведения о том, что князь Федор Кориатович владел Новгородком-Литовским (совр. Новогрудок), а в Подолии он появился только после смерти своих братьев.

В Повести говорится, что после возвращения Западной Подолии Витовту (1411 г.) последний поставил старостой «дворенина своего Грановского», т.е. польского пана Винцентия из Гранова (умер в 1410 г., на службе у Витовта не состоял). И это только то, что достоверно удалось установить по информации других источников.

«Повесть о Подолии» — это полемическое произведение, созданное с насущной идеологической задачей показать, что Подолия была завоевана у татар, обустраивалась и защищалась силами Литовского государства. Сознательные искажения реальности могут быть отмечены даже по отношению к событиям, отстоящим от времени создания Повести всего на пару десятилетий. Если нет оснований говорить, что в Повести были выдуманные персонажи, то описание их деятельности может не соответствовать действительности.

В этом контексте становятся бесперспективными попытки найти имена трех татарских князей в других источниках того времени, так как тот факт, что это были реальные личности, сам по себе не доказывает реальность описываемых в Повести событий. К тому же фраза о «трех братьях» уже намекает на возможность литературного конструкта (ее так и понимают, не стараясь найти именно братьев, но при этом принимают за факт упомянутую в Повести деятельность этих князей).

С позиции источниковедения «Повесть о Подолии», полемически искажая реальные события, не может являться самостоятельным источником фактов, особенно ее первая часть. Можно только на основе других источников попытаться понять, знания о каких событиях использовал автор при составлении текста.

«Синю воду и Белобережие повоевал»

После «Повести о Подолии» следует рассмотреть сведения Рогожского летописца. Он известен по списку второй четверти XV в., по отношению к XIV в. отражает тверской вариант «общерусского» летописного свода 1408 г.

Под 1363 г.:

«того же лета литва взяли Коршев и сотворишася мятежи и тягоста людем по всеи земли. Тое же осени Олгерд Синю воду и Белобережие повоевал»⁶.

Летописное «воевал», начиная с самых ранних летописных сводов, означало, как правило, «опустошал местность». То есть эта формулировка сама по себе ни захватов территорий, ни осад, ни сражений, ни даже боевых стычек не подразумевала. Нет указаний на то, что это был поход на татарские земли, или на то, что он сопровождался столкновениями с татарами. Нет также прямой географической привязки событий (в какой «земле» происходили). Поэтому важно посмотреть на предшествующие события, описанные в летописи.

Расположение упомянутого летописцем города Коршев можно примерно установить. Под 1362 г. описывается распространение чумы:

«того же лета бысть мор на люди в Орде, так по ряду пошел и по русским городом в Новосиле, и в Коршеве и в Брянске и по иным местам и на Коломне»⁷ .

То есть Коршев должен был располагаться где-то на линии между Брянском и Новосилем, поскольку только такое расположение может объяснить последовательность («по ряду пошел») распространения чумного мора со стороны Орды. Этот город обычно отождествляют с «Коршовом на Сосне» из «списка русских городов», который, видимо, находился к юго-востоку от Новосиля на правом притоке Дона, реке Сосне. В настоящее время эта территория считается принадлежавшей князьям Елецким, служившим великим князьям рязанским, но о столкновениях в 1363 г. воинов Ольгерда с рязанцами источники умалчивают.

Поэтому можно с достаточной степенью уверенности предположить, что подразумевался не этот малозначительный населенный пункт, а удельный «княжий» город Карачев, который как раз и располагался между Брянском и Новосилем. Как полагает А. А. Горский, фраза «мятежи по всей земле» могла относиться только к большой территории, то есть ко всему Чернигово- Брянскому княжеству (Северской земле), а «Коршев» якобы являлся родовым гнездом Марии Корчевской, жены черниговского (брянского) князя Романа Михайловича.

Поход Ольгерда на Брянскую землю Горский связывает с тем, что в 1363 г. московский митрополит Алексий совершил поездку в Литву, по окончании которой был поставлен владыка в Брянск (при том, что Алексий ни тогда, ни в другие годы не ставил епископов в епархиях на подчиненных Ольгерду землях)⁸ .

Следует отметить, что, согласно последней публикации черниговского княжеского помянника в составе одного из синодиков Киево-Печерской лавры, супруга Романа Михайловича именуется Мария Корачевская9 . То есть летописный Коршев можно с большой долей вероятности соотнести с Карачевым.

Если данная идентификация летописного Коршева как Карачева верна, то уже в 1363 г. козельско-карачевские князья, судя по всему, потеряли добрую половину территории своего княжества. Что, вероятно, вынудило козельского князя Тита пойти на роль младшего союзника великого князя рязанского Олега-Иакова Ивановича. В 1365 г. князь Тит Козельский успешно помогает рязанцам великого князя Олега в разгроме эмира Тагая в битве под Шишевским лесом¹⁰ , но до 1368 г. он умирает, оставив нескольких сыновей (трое известны по именам — Иван, Святослав, Федор).

Вероятно, осенью 1368 г. старший из братьев, Иван, присягает Ольгерду, когда последний движется на Москву через земли Верхнеокских княжеств. Однако, вскоре он бежит в Москву, нарушив присягу великому князю литовскому, воспользовавшись, по всей видимости, походом московской рати на верховские брянские эксклавы весной 1370 года¹¹. Подобный вариант развития событий реконструируется на основании сведений, содержащихся в известном письме Ольгерда патриарху Филофею, датированном 1371 г., с жалобами на самоуправства «московитян»¹².

Интересно, что среди захваченных людьми великого князя Московского волостей и городов Карачев не упомянут, что может свидетельствовать в пользу его присоединения к ВКЛ еще до 1368 г. С другой стороны, в письме говорится об измене некоего «нагубника» Василия, бежавшего в Москву, несмотря на крестное целование и поручительство какого-то (скорее всего, брянского) епископа. Судя по всему, в «нагубнике» Василии следует видеть карачевского наместника великого князя литовского, а это значит, что Карачевская волость к 1371 г. была лишена даже остатков суверенитета, в отличие от Козельского, Вяземского и Новосильского княжеств.

Еще осенью 1356 г. Ольгерд совершил походы на Смоленск и Брянск¹³, начав активную политику по их подчинению в противостоянии с Московским княжеством. Масштабные военные действия Ольгерда против Смоленского княжества отмечены под 1359 г.¹⁴ В 1356–1360 гг. Литва вела боевые действия за Ржевское княжество (северная часть Смоленской земли), в которые напрямую вмешивались московские войска¹⁵. Можно отметить также литовско-тверскую пограничную войну 1361–1362 гг. 16 В 1365 году в ходе очередной литовско-смоленской войны Ольгерд совершил масштабный поход на Смоленск¹⁷, в результате чего Смоленское княжество вошло в сферу его влияния.

Одновременно с усилиями великого князя литовского по превращению Смоленской земли в зависимое от ВКЛ государственное образование происходило и подчинение Брянского княжества. Интересно, что упомянутые выше события вокруг Смоленска тесно связаны с Брянским княжеством. По предположению А. Горского, Брянск в конце XIII века был передан ханом Токтой князю из смоленской династии Ростиславичей¹⁸.

Однако следует отметить, что существует и альтернативная точка зрения Д.Н.Александрова — о том, что до середины XIV столетия в Брянске продолжали княжить представители местной династии черниговских Ольговичей¹⁹. Полагаем, что несколько прояснить ситуацию поможет обращение к одному источнику, введенному в научный оборот еще А.Г.Кузьминым, но до сих пор не опубликованному и в достаточной мере не оцененному. Речь идет о выписках из несохранившегося синодика Духовского монастыря Переяславля- Рязанского в составе рукописного сборника «Рязанские достопамятности» первой редакции²⁰.

В отличие от многих других помянников, Духовский синодик содержит, кроме простого перечня княжеских имен, немало другой информации — ряд лиц записаны с отчествами, у некоторых указаны имена жен, удельные прозвания. Кроме собственно рязанских, пронских и муромских князей, в источнике упомянуты и их родственники из других ветвей Рюриковичей, в частности, черниговские Ольговичи. В синодике для поминания были в том числе записаны

«Михаил и княиня его Феодосия, и сыны его Роман и Константин и княгиня его Анна».

Далее в тексте значится князь Александр Константинович, чье время деятельности маркируют записанные рядом имена великого князя рязанского Ивана Ярославича и великого князя тверского Михаила Ярославича (оба убиты в Орде соответственно в 1328 и 1318 гг.).

Наконец, еще ниже поминается князь

«Ярослав Дмитрий Черниговский и сын его Роман»

в окружении князей, живших уже в середине XIV столетия²¹. Как нам представляется, эти княжеские имена принадлежат владетелям Чернигова и Брянска середины XIII — середины XIV вв. Не касаясь в данной работе проблемы происхождения князя Михаила, его сыновей Романа и Константина можно отождествить с достаточной степенью уверенности. Первый — известный по сообщениям Галицко-Волынской летописи и родословным источникам князь Роман Михайлович Черниговский и Брянский, второй — его брат, упоминаемый в помянниках черниговских князей²². Запись имени князя Александра Константиновича, по нашему мнению, позволяет решить проблему происхождения чернигово-брянских князей XIV в., которые до недавнего времени считались потомками Романа Михайловича Брянского.

Полагаем, что именно Александр Константинович записан в черниговских княжеских помянниках под именем загадочного

«Великого князя Черниговского, инока Леонтия, оставившего двенадцать тем людей»²³.

Этого князя в исторической литературе обычно считают одним лицом с Олегом Романовичем Брянским, однако форма записи в источнике говорит о двух разных лицах. Князя Ярослава-Дмитрия Черниговского, видимо, следует отождествить с князем Дмитрием Брянским, зимой 1333/34 гг. приходившим со своими людьми и «с тотары» под стены Смоленска²⁴. Судя по всему, он был сыном князя Александра Константиновича.

Поминание князя Дмитрия Черниговского вместе с сыном позволяет предположить, что князь Роман Дмитриевич умер в сравнительно молодом возрасте, но у него, похоже, осталось потомство. Сыном этого Романа возможно считать загадочного князя Дмитрия Романовича, о чьей смерти в Твери под именем инока Прокопия 12 октября 1414 г. сообщает Тверская летопись²⁵. Польский историк С.М.Кучиньский полагал Дмитрия-Прокопия сыном черниговского и брянского князя Романа Михайловича, убитого в Смоленске по приказу Юрия Святославича в 1401 году, но источникам известен лишь единственный сын Романа Михайловича — Семен²⁶. Не исключено, что именно Дмитрий Романович был записан как «Великий князь Дмитрий Черниговский» вместе с братом Иваном в черниговских княжеских помянниках в ряду других князей конца XIV — начала XV вв. Упоминающиеся в тех же источниках «Великие князья Черниговские» Михаил Александрович и его вероятный сын Роман Михайлович представляли другую линию потомков Константина Михайловича²⁷.

Этот генеалогический экскурс приведен нами для того, чтобы попытаться высветить истоки многолетней «брянской смуты», приведшей в конце концов к потере брянскими князьями суверенитета и вхождению Брянской земли в состав великого княжества Литовского. По всей видимости, у скончавшегося в одном из брянских монастырей в самом конце XIII или начале XIV вв. князя Олега Романовича Брянского не осталось наследников мужского пола. Зачастую в подобных случаях русские князья предпочитали завещать удел близким родственникам по женской линии (зятья, племянники), чем отдавать наследство «братии» более отдаленного родства²⁸. Видимо, именно таким родственником оказался смоленский князь Святослав Глебович, что косвенно подтверждается записью Олега Романовича «Дебрянского» рядом со Святославом Глебовичем и его сыновьями в Успенском синодике²⁹.

Против передачи брянского стола смоленскому князю выступил Александр Константинович, приходившийся Олегу Брянскому двоюродным братом. Вся дальнейшая история смоленско-брянских отношений в первой половине XIV в. несет на себе четкий отпечаток борьбы за «брянское наследство» между смоленскими претендентами «по веретену» и черниговскими Ольговичами, отстаивавшими традиционное право наследования «по мечу», то есть по мужской линии. К середине XIV столетия черниговско-смоленское соперничество, по-видимому, усугубилось и династическими распрями уже среди самих брянских Ольговичей, чем не замедлили воспользоваться их «конкуренты» — смоленские Ростиславичи.

В 1357 г.

«князь Василии Смоленскыи приде из Орды селе на княженьи в Дьбряньске и мало пребыва, только осмь недель, престаися и бысть в Брянске лихостию лихих людеи замятьня велика и опустенье града и потом нача обладати Олгерд Брянском»³⁰.

Процесс подчинения Брянского княжества Ольгердом прямо не описан, но ряд моментов этого процесса все-таки отражен в источниках. Гипотетически можно предположить, что Ольгерд поддержал одну из враждующих брянских партий — сторонников малолетнего Дмитрия Романовича, который и был им посажен в Брянске «из своей руки». Сторонники Романа Михайловича вынуждены были, по всей видимости, обратиться за помощью к Москве. В начале 1370-х гг. сложилась ситуация, когда великие князья литовский и московский имели каждый собственного «великого князя Черниговского», в связи с чем считаем возможным и другое отождествление князя «Дмитрия Бряньского» из перемирной московско-литовской грамоты 1371 года, которого традиционно считают сыном Ольгерда³¹.

В середине 1350-х гг. из состава Русской церкви была выделена Литовская митрополия, во главе которой стоял митрополит Роман (ему подчинялись епархии Полоцкая, Туровская и епархии Малой Руси, то есть галицко-волынские). Из письма константинопольского патриарха в июле 1361 г. известно, что Роман к тому времени самовольно подчинил себе епархию в Киеве и Брянске³² . Из Рогожского летописца известно, что зимой 1359 г. митрополит Алексий ездил в Киев³³ , а вернулся он в 1360 г.³⁴ Из патриаршей грамоты 1380 г. известно, что во время этой поездки Ольгерд захватил Алексея под стражу, но тому удалось бежать³⁵. К этому моменту и можно отнести факт захвата литовским митрополитом епархии в Киеве, а также в Брянске. По смерти Романа в 1362 г. Литовская митрополия перестала существовать, а в 1364 г. константинопольский патриарх официально присоединил Литовскую митрополию к Русской³⁶.

Таким образом, поход Ольгерда на «Белобережье и Синюю Воду» происходил на фоне войны за Брянскую и Смоленскую земли. В Брянской земле происходила сложная, с давними корнями, политическая борьба, которая в один момент затухнуть не могла. Можно сравнить с сообщениями за 1341 г.:

«осени месяца октября в 1 день, в Покров святыя Богородица, пришедше Олгерд с литовскою ратию к городу к Можайску посад пожьгли, а города не взяли. Тогда Руготу оубили».

Затем, после ряда сообщений:

«того же лета взяша Литва Тигошинов, мужи и жены пожгоша и младенци»37.

Тешиновичи (Тешинов) — старинная можайская волость, но в XV в. она входила в Вяземские земли, пока перед 1487 г. не была обратно присоединена к Можайским волостям³⁸.

То есть вначале описывается военное событие с крупным географическим ориентиром (удельным городом), а затем, без прямого указания на связку, описываются военные события с локальным ориентиром (волостью). В этом контексте естественно и локальные ориентиры сообщения 1363 г. искать рядом с крупными ориентирами, отмеченными в том же году.

Источники XVI–XVII вв. называют «Синими Водами» реку Синюху, приток Буга, а «Белобережьем» — низовья Днепра³⁹. Можно заметить, что низовья Днепра назывались Белобережьем еще в Повести временных лет, при описании княжения Святослава. Однако один и тот же топоним мог относиться к разным местам, особенно в разные исторические периоды. Соответственно, в данном случае следует найти упоминания указанных терминов в источниках XIV в.

Таким источником является составленный в последней трети XIV в. «Список русских городов дальних и ближних»⁴⁰. Там упоминается и город Белобережье. Местоположение его не определено, но назван он среди «литовских городов», то есть он не относится ни к «киевским городам» (киевская и северская земли), ни к «подольским городам». Список «литовских городов» представлен литовско-белорусскими землями, частью Смоленской земли и Верхнеокскими землями, топонимы в значительной степени перечисляются в смешанном порядке.

Окончание списка:

«Пустаа Ржова на Волге. Мелечя, Селук, Восвято, Зижеч, Ерусалимь, Ржищев, Белобережье, Самара, Броницарев, Осечен, Рясна, Тур, Копорье на Порозе, Карачев, Торуса, Туд, Сижка, Горышон, Лукы».

Здесь есть города ржевской земли и ряда других прилегающих к новгородским владениям территорий (Ржова, Селук, Восвято, Зижеч, Ерусалимь, Ржищев, Осечен, Рясна, Тур, Туд, Сижка, Горышон, Лукы). А часть можно связать с регионом Верхней Оки — Самара, Броница, Рев, Карачев, Торуса⁴¹.

М. Н. Тихомиров читал «Броницарев» как «Брони, Царев», однако прочтение А.В.Журавеля «Броница, Рев» нам видится более обоснованным, учитывая также и сведения Литовской метрики о существовании в данном регионе населенных пунктов с названиями «Бронничи» и «Ревны»⁴² . В «Пискаревском летописце» XVII в. при описании событий конца XVI в. встречаем еще один любопытный ряд топонимов, территориально связанный с юго-восточным пограничьем уездов Верхней Оки с «Диким Полем»:

«елецких князей вотчина Ливна, Койса, Оскол, Волуйка, Белгория, Самара, Кромы, Манастырев и иныя многия польския и сиверския»⁴³.

При этом следует отметить, что «нераспознанные» топонимы из Списка (их относительно немного) в основном можно относить к пограничными с Полем регионами (киевские, подольские, рязанские города), которые подверглись запустению в XV в. В нашем случае уже не так важно, где конкретно располагалось Белобережье из Списка (так как можно только строить предположения). Это, в первую очередь, пример того, что в XIV в. этот термин совсем не обязательно мог относиться лишь к Днепровскому региону.

Две современные Куликовской битве немецкие хроники, Детмара и Иоганна фон Позильге, сообщают под 1380 г. о «великой битве» между русскими и татарами у «Синей Воды» (Blowasser / Вlоеn Wаssir):

«Там сражалось народу с обеих сторон четыреста тысяч. Русские выиграли битву. Когда они отправились домой с большой добычей, то столкнулись с литовцами, которые были позваны на помощь татарами, и [литовцы] отняли у русских их добычу и убили их много на поле» / «В том же году была большая вой на во многих странах: особенно так сражались русские с татарами у Синей Воды, и с обеих сторон было убито около 40 тысяч человек. Однако русские удержали [за собой] поле. И, когда они шли из боя, они столкнулись с литовцами, которые были позваны татарами туда на помощь, и убили русских очень много и взяли у них большую добычу, которую те [русские] взяли у татар»⁴⁴.

Начиная с Карамзина, существует версия, что в хронику они попали во время ганзейского съезда в Любеке (где писал Детмар) из Новгорода. С. Н. Азбелев, поддерживая эту версию, связывал появления топонима «Синяя Вода» с тем, что новгородцы, возвращаясь отдельно с Куликовской битвы, подверглись нападению литовского войска на р. Синяя Тулица⁴⁵. Следует заметить, что можно выдвинуть и «литовскую версию», поскольку торговыми отношениями с Ганзой были связаны и города ВКЛ (прежде всего, Полоцк), а Ягайло 31 мая 1380 г. заключил сепаратный мирный договор с Орденом⁴⁶ . Можно сделать предположение, что «Синей Водой» назвали Непрядву или какую-либо иную речку в районе битвы. В данном случае не обязательно рассматривать аргументы по отношению к разным версиям (так как это будут версии, а не факты). Важно, что источник XIV в. связывает топоним «Синие Воды» с регионом Куликовской битвы, то есть помещает его в регионе Верхней Оки.

Упоминание «Синие Воды» из немецкой хроники также используется для доказательства Синеводской битвы. Предполагается, что хронист смешал Куликовскую и Синеводскую битву. Но это подразумевает знакомство немецких хронистов с самой Синеводской битвой, чего мы больше нигде не видим. Приведенное описание полностью соотносится с другими описаниями Куликовской битвы (масштабная кровопролитная битва, закончившаяся победой русских; добавлено только о нападении на отходящих русских литовцев, но это не противоречит известным данным: неподалеку было войско Ягайло, а по документам известно о грабительском нападении рязанцев на московское войско⁴⁷). И это описание совсем не пересекается с описаниями Синеводской битвы, кроме самого топонима. Факт состоит в том, что это сообщение появилось за полстолетия до первого упоминания Синеводской битвы.

То есть, исходя из сведений источников XIV в., наиболее вероятная версия говорит о походе Ольгерда осенью 1363 г. до восточных окраин Брянского княжества и южных владений козельско-карачевских князей, в результате которого у последних была отторгнута значительная часть их «отчины». Это сообщение, с локальными географическими ориентирами, иначе выглядит полностью вырванным из контекста летописания. Сам факт масштабных военных действий Ольгерда на востоке русских земель в 1356–1365 гг. при активизации войны с крестоносцами с 1360 г., а также неоднократных вспышек эпидемий в эти годы заставляет сомневаться в самой возможности провести еще и масштабные наступательные операции против татар.

«И Киев под Федором князем взял…»

На основании сведений поздней компилятивной Густынской летописи в исторической литературе утвердилось мнение о том, что одним из следствий поражения татар в Синеводской битве стал силовой захват Ольгердом Киева и смещение со стола местного князя. Следует процитировать это сообщение источника:

«В лето 6870. 1362… В сие лето Олгерд победи трех царков татарских и з ордами их, си есть Котлубаха, Качзея, Дмитра; и оттоли от Подоля изъгна власть татарскую. Сей Олгеръдъ и инныя руския державы во свою власть приять, и Киев под Феодором князем взят и посади в нем Володымера, сына своего»⁴⁸ .

Истоки появления «киевского князя Федора» в этом сочинении легко находятся. В Новгородской первой летописи под 1331 г. описывается, что находящийся в Волынской земле митрополит утвердил новгородского владыку Василия, но не утвердил псковским владыкой литовского ставленника Арсения.

«Арсении же со плесковици поиха посрамлен от митрополита из Волыньскои земли на Киев, на память святого отца Семеона столпъника. Поиха Василии владыка от митрополита; яко прииха под Чернигов, и ту научением дияволим пригнася князь Федор Киевьскыи со баскакомъ в пятидесят человек розбоем, и новгородци остерегошася и сташа доспевъ противу себе, мало ся зло не учинило промежю ими; а князь въсприимъ срам и отъиха, нь от бога казни не убежа: помроша коне у его».⁴⁹

Нападения на Василия летописное сообщение прозрачно связывает с поездкой Арсения в Киев. В своде 1418 г. есть более подробный вариант этого события: митрополит тайно известил находящегося в обратном пути Василия, что Гедимин послал 300 литовцев перехватить его, из-за чего владыка и пошел кружным путем через Чернигов; от Федора пришлось откупиться, а митрополичьего протодьякона отвели в Киев⁵⁰. Возможно, однако, что эти более поздние сведения не имеют достоверного источника и являются следствием слухов и домыслов.

В итоге видим, что речь идет о некоем князе Федоре, который сидел в Киеве или на одном из киевских уделов под присмотром ордынских баскаков (не факт, что речь идет о баскаках, сидящих в Киеве), когда еще Орда была в зените могущества. В историографии утверждается, что

«в летописном рассказе о событиях 1331 г. явственно проступает пролитовская ориентация киевского князя»⁵¹.

Польский король Казимир Великий

Однако уже здесь большая натяжка — если «интерес Гедимина» был в том, чтобы захватить Василия, то Федор только взял выкуп или договорился каким-то иным образом: по-видимому, он преследовал совсем другие цели. Поэтому нет оснований видеть в нем литовского ставленника и даже литовского союзника. По соотношению Федора с личностями из других источников в историографии есть много предположений (большинство из них основано на мнении о влиянии Гедимина в Киеве в то время). Если строить гипотезы, то этим князем мог быть Рюрикович, православный литовец или даже крещеный татарин.

Скорее всего, князь Федор Киевский происходил из путивльской ветви Ольговичей. В черниговских княжеских помянниках встречается несколько имен князей по имени Федор⁵² , но уверенно отождествить кого-либо из них с Федором Киевским 1331 г. на сегодняшний день не представляется возможным. Как факт, на основании выше изложенных церковных событиях, можно только признать, что в 1360 г. Киев находился в сфере влияния Ольгерда. При этом еще зимой 1352–1353 гг. литовский ставленник Роман ездил к Тырновскому патриарху, который утвердил Романа митрополитом, но

«не приняша его кыяне»⁵³. То есть тогда еще Киев не был под контролем Ольгерда.

Наличие баскаков в 1331 г. не означает, что литовцам пришлось их потом выгонять из Киева. Ведь и в Северо- Восточной Руси они после 1327 г. были упразднены.

В историографии можно встретить утверждение, что Владимир Ольгердович документально как киевский князь упомянут уже в договоре Ольгерда и Кейстута с ливонским Магистром Фридрихом фон Фримерсхаймом от 7 ноября 1367 г. 54 Это утверждение не соответствует действительности — в грамоте князь Владимир упомянут просто как сын «короля Ольгерда» («Woldemarum filium Algherden regis»). Сидел ли он в Киеве на тот момент, из грамоты не ясно. Жалованная грамота храму Св. Николая в Смедене, которую обычно относят к раннему периоду княжения Владимира в Киеве, к сожалению, не датирована⁵⁵. Еще один, довольно известный документ — жалованная грамота некоему князю Юрию Ивантичу, как будет показано ниже, является, по всей видимости, поздним фальсификатом.

Все остальные акты, связанные с князем Владимиром, относятся уже к периоду после Кревской унии 14 августа 1385 г. Не сильно проясняют ситуацию и нумизматические данные. Похоже, еще до вокняжения Владимира в Киеве была возобновлена чеканка монеты. Двусторонние подражания дангу хана Джанибека эмитировали, скорее всего, киевские князья из путивльской династии Ольговичей, известные по черниговским помянникам. Как предполагает Д. Гулецкий, подражания дангу Джанибека чеканились какое-то время параллельно с именными монетами князя Владимира Ольгердовича⁵⁶ . То есть эти монеты мог чеканить как сам Владимир, так и сохранившие свои уделы князья прежней династии (Василий и Юрий Владимировичи, Борис Константинович, Иван Борисович).

Несмотря на то, что на сегодняшний день известно более 1200 монет семи типов, атрибутируемых Киевскому княжеству времен княжения Владимира Ольгердовича, хронология их чеканки продолжает оставаться дискуссионным вопросом⁵⁷. Тем не менее, стоит отметить, что эмиссия надежно атрибутируемых Владимиру Ольгердовичу монет с княжеской «тамгой» не могла быть начата ранее 1371/72 года⁵⁸ . Кроме того, вполне себе «мирное сосуществование» князя Гедиминовича на старшем столе и представителей прежней династии на уделах отнюдь не подтверждает версию Густынской компиляции о силовом захвате Киева. Скорее наоборот, это может свидетельствовать о договорном характере появления в Киеве сына великого князя литовского.

Интересно также, что сыновья Владимира Ольгердовича использовали на своих печатях в качестве княжеского знака якоревидную тамгу, сходную со знаками на печатях Бориса Константиновича и Давида Дмитриевича, князей черниговского происхождения⁵⁹. Сведений о супруге Владимира Ольгердовича в источниках, к сожалению, не сохранилось, но очень вероятно, что она происходила из местной княжеской династии — путивльской ветви черниговских Ольговичей.

Подводя итог, следует констатировать, что ни письменные источники, ни нумизматические материалы не дают достаточных оснований связывать появление на киевском столе князя Гедиминовича с итогами Синеводской битвы, а точная дата вокняжения в Киеве Владимира Ольгердовича остается неизвестной.

Летописи о событиях в Литве в XIV в.

Событие с достаточно большой долей вероятности можно считать фактом, если оно записано в погодном летописании (с возможным искажением подробностей, а также неточностями при переписке). На территории ВКЛ первое погодное летописание известно только в 1430–40-х гг. (в Смоленске), а затем — в разных регионах, с конца XV в. Ранее известны только отдельные летописные повести («Летописец великих князей литовских», составленный из ряда повестей и летописных известий XIV в., «Повесть о Подолии», «Похвала Витовту», составленная в Смоленске в 1430-х гг.). Для погодного описания событий XIV в. — начала XV в. летописные сборники ВКЛ использовали летописание Северо- Восточной Руси.

События XIV в. в Литве и Западной Руси в определенной степени отражены в погодном летописании, которое велось в городах Северо- Восточной Руси («Залесье»), Новгороде и Пскове. Вопрос состоит в том, насколько полно эти источники отражают ключевые события в жизни ВКЛ.

Наиболее широко «литовские события» представлены в Рогожском летописце. За 1328–1375 гг. он представляет собой соединение тверского летописания и московского свода 1408 г. (этот свод, Троицкую летопись, отражает Симеоновская летопись). Можно предполагать, что большая часть «уникальных» сообщений Рогожского летописца относится к тверскому летописанию. Ряд «литовских событий» конца XIV в. попал в свод 1418 г.

Есть сообщения в Никоновской летописи, составленной в 1520-х гг. (там использовались и несохранившиеся летописные источники, но многие сообщения перерабатывались, а даты могли путаться). Тверские и московские князья с начала XIV в., получая титул великих князей владимирских, именовались князьями всея Руси; они вступали в династические связи с Гедимином и его потомками. То есть для тверского и московского летописания был объективный интерес к «общерусским» и «литовским» событиям.

Прежде всего, в восточных русских летописях говорится о событиях, связанных с контактами (династическими, военными, церковными) ВКЛ с Новгородом, Псковом, Москвой, Тверью, Рязанью. Наиболее слабо представлены польско- литовские отношения, события в Галицко- Волынской земле. Только под 1349 г. Новгородская первая летопись сообщает:

«прииде король краковьскыи со многою силою, и взяша лестью землю Волыньскую и много зло крестианомъ створиша, а церкви святыя претвориша на латыньское богумерзъское служение»⁶⁰.

Но следует отметить, что это было главное событие в польской военной экспансии на Русь.

Троицкая летопись говорит о ключевых событиях войн с крестоносцами с середины XIV в.: о поражении литвы в битве с немцами в 1348 г.⁶¹ (битва на Стреве); о взятии немцами Ковно в 1369 г.⁶²; о походе немцев на Вильно в 1394 г.⁶³. В Рогожском летописце также говорится о пленении немцами князя Кейстута в 1361 г.⁶⁴, о пленении его сына в 1362 г.⁶⁵, а под 1370 г. записано:

«тое же зимы Олгерд ходил на немци и бысть межи их тамо сеча»⁶⁶

(это о сражении у Рудау в феврале 1370 г.).

То есть оба крупных сражения времен литовско-орденских войн XIV в. отражены в летописях (последнее сообщение показывает, как бы в Рогожском летописце отразилась битва с татарами в походе 1363 г.).

В летописании Северо-Восточной Руси есть относительно много сообщений о Брянской земле и княжествах Верхней Оки в первой половине XIV в.⁶⁷ Только в Рогожском летописце есть сообщения о событиях на Смоленской и Брянской землях за 1356–1365 гг., в целом о военных действиях Литвы в этот период, о походе Ольгерда на Смоленск осенью 1375 г. (в ответ на московский поход на Тверь), о походе Литвы на Тегошинов в 1341 г.

Войны Литвы со Смоленском и Рязанью в 1386–1396 гг. в Троицкой летописи представлены только сокращенным описанием смоленских событий 1386 г. (осада Мстиславля и битва на р. Вихрь), в то время как в более поздних сводах они представлены относительно подробно.

Летописи Северо- Восточной Руси освещали события династических кризисов в ВКЛ, которые приходились на 1341–1345 и 1377–1392 гг. В Троицкой летописи есть только большое сообщение под 1377 г. о смерти Ольгерда, о его братьях и сыновьях, о женитьбе Ягайло на польской королевне⁶⁸. Тверская летопись под 1390 г. сообщает о походе Витовта с немцами к Вильно⁶⁹. Новгородская первая летопись сообщает о смерти Гедимина в 1341 г.⁷⁰ Под 1345 г. и под 1381 г. сообщается о войне между литовскими князьями⁷¹. В своде 1418 г. под 1386 г. было сообщение о женитьбе Ягайло, принятии им католичества⁷², под 1392 г. — о соглашении между Ягайло и Витовтом.⁷³

Летописцы касались и литовско-татарских отношений. В Троицкой летописи из литовско- татарских войн упоминается только битва на р.Вороксле 1399 г.⁷⁴ А под 1398 г. сообщается о бегстве Тохтамыша в Киев⁷⁵. В Новгородской первой летописи есть самостоятельный рассказ об этой битве⁷⁶. В Никоновской летописи под 1324/25 г.:

«того же лета царь Азбяк посылал князей Литвы воевати, и многа зла сотвориша Литве, и со многим полоном приидоша во Орду»⁷⁷ .

Под 1337/38 г.:

«того же лета татарове воеваше Литву»⁷⁸.

В Рогожском летописце под 1374 г.

«того же лета въсенине ходили литва на татарове на Темеря, и бышет межи их бои»⁷⁹.

Там есть и другие сообщения о военных действиях татар, не упомянутые в Троицкой летописи (о брянско-ордынском походе на Смоленск зимой 1333/34 г., о походе татар Мамая на рязанские города и о выдвижении московского войска на Оку в 1373 г., о походах мамаевцев на Новосиль в 1375 г., о занятии московским князем обороны по Оке в 1376 г.). Летописи стремились описать смену ханов в Орде, а также внутренние войны в Орде в 1350–90-е гг. (в Рогожском летописце есть дополнительные сведения по 1360-м гг.).

Можно сказать, что в русских землях к востоку от ВКЛ интересовались происходящими в нем событиями, и наиболее важные события внешних вой н и династических конфликтов в летописях были отражены, хотя и оставались большие лакуны. В летописях Северо- Восточной Руси встречается довольно много упоминаний, связанных с «буферными» смоленско-брянскими землями. Но в них не описаны события с привязкой к Галицко-Волынской, Подольской или Киевской земле (кроме некоторых церковных событий).

По этой причине нельзя сразу отметать теорию о Синеводской битве в Подольской или Киевской земле. Однако, если Польша для восточных русских земель интереса не представляла, контактов с ней практически не было, то о территории Орды такого сказать нельзя. В контексте того, что основное военное направление для ВКЛ — противостояние с Орденом — в летописании Северо- Восточной Руси отражено достаточно заметно, существенно снижается возможность того, что крупное литовско-татарское столкновение было ими пропущено.

Если искать летописный источник, послуживший основой для создания «Синеводской битвы Ольгерда» в «Повести о Подолии», то, акцентируя внимание на «походе на татар при Ольгерде» (а не на «Синие Воды» и «поход Ольгерда»), приходим к упомянутому сообщению о походе на Темеря в 1374 г. Летописное описание не говорит, в какой степени успешен был поход. «Бои» могли означать и дистанционные столкновения («бились со стен»), то есть характер столкновений неясен. Там нет географической привязки (как и в случае сообщений Никоновской летописи о походах татар при Гедимине). Уже это вполне может косвенно свидетельствовать о том, что события происходили в далеких от Залесья территориях (то есть названные галицковолынские, подольские или киевские земли). В летописях татары орды Мамая постоянно выделяются. Отдельно они выделялись и под 1374 г. То есть достаточно велика вероятность того, что летописный Темерь был самостоятельным правителем где-то западнее Днепра.

Составитель Повести мог знать любые два из трех приведенных выше источников (сообщение о походе Ольгерда на Синюю Воду и Белобережье; сообщение о походе литвы на Темеря; пришедшее к немцам через какие-то русские земли описание Куликовской битвы — как «битвы на Синей Воде»), чтобы в итоге получилась «битва Ольгерда с татарами на Синей Воде». Такая трансформация реальных событий в полемическом произведении вполне нормальна.

Подолия

Появления Кориатовичей на Подолии обычно привязывается к предположительной дате Синеводской битвы. При этом имеются и документальные источники, на которые, следуя правилам источниковедения, и нужно в первую очередь ориентироваться. Самые ранние документы, связанные с Подольской землей, датируются 1374–1375 гг. Из них старейший — грамота подольского князя Юрия Кориатовича и его брата Александра от 7 ноября 1374 г., которая давала привилегии жителям Каменца⁸⁰ . Также известна грамота Александра Кориатовича 1375 г., дающая привилегии краковским купцам⁸¹.

Наиболее примечательной является сохранившаяся в подлиннике подтвердительная жалованная грамота от 17 марта 1375 г., данная князем Александром Кориатовичем («князь и господарь Подольской земли») Смотрицкому доминиканскому монастырю.⁸²

Она сообщает о существовании выплат татарам. В ней указано, что изначально жалованная грамота давалась от имени князя Юрия Кориатовича, то есть Юрия к весне 1375 г., скорее всего, уже не было в живых. На печати было написано:

«Александр, князь владимирский»⁸³.

В современной хронике Яна из Чарнкова описано, что в 1366 г. польский король Казимир захватил Владимир-Волынский и посадил в нем править Александра, сына Михаила-Кориата и племянника Ольгерда⁸⁴. После смерти короля в 1370 г. Александр поехал на его похороны, а князь Кейстут и луцкий князь Любарт захватили Владимир. О том, что Александр прибыл из Подолии и вернулся туда, хроника не упоминает. Это ставит под большое сомнение княжение Александра Кориатовича в Подолии уже в 1360-е гг.

Последним документом, говорящим об Александре Кориатовиче, является папская булла 30 января 1378 г. Там он называется владыкой Каменца и восхваляется за защиту католической веры против вероломных татар⁸⁵. Эта булла была ответом на просьбу Александра относительно исповеди, что говорит о принятии им католичества⁸⁶. Т. е. она не была приурочена к столкновению с татарами, которые, соответственно, могли происходить за несколько лет до того. Если не предполагать другие неизвестные столкновения с татарами, то этот документ должен отражать столкновение 1374 г.

Согласно «Повести о Подолии», Юрий был призван на княжение в Молдавию, где был отравлен, а Александр был убит татарами. На основании этого делаются далеко идущие выводы, но характер источника не позволяет принять это как факты (для жанра Повести нужно было подчеркнуть, что Литва являлась защитником Подолии от татар, а также показать претензии на влияние в Молдавии). Базой для этой фразы могли быть дипломатические контакты или конфликты с Молдавией и столкновения с татарами первых подольских князей.

Источники по Молдавии не говорят о правлении литовского князя (только скудность этих источников позволяет допускать такое предположение). Смерть Александра датируется обычно 1380 г. Но документ, в котором упоминается следующий правитель Подолии, Константин Кориатович, относится к 1385 г. — это подтвердительная грамота краковским купцам⁸⁷. Подтверждение подобных привилегий с большой долей вероятности можно относить к началу правления. Таким образом, по документам и хроникам получается, что первым подольским князем был Юрий Кориатович. Зимой 1374/75 г. он погиб, но не ясно, как долго он перед этим был во главе Подолии.

В 1352 г. он фигурирует как один из литовских князей, подписавший перемирие с польским королем Казимиром⁸⁸. Ряд документов дает основание предполагать, что в 1360-е гг. Юрий, как и Александр, состояли при дворе Казимира⁸⁹. Т. е. как «князь подольский» он тогда тоже неизвестен. По мнению В. Михайловского, после 1352 г. и до 1366 г. князья Юрий и Александр Кориатовичи принесли присягу польскому королю Казимиру Великому⁹⁰.

Не исключено, что и «окняжение» Подолии Кориатовичи провели, будучи «слугами» польского короля. Значительную часть окружения этих князей составляли выходцы из Галицкой и Перемышльской земель (Коронной Руси), а также поляки, венгры и даже немцы⁹¹. Создается впечатление, что Подолия была сугубо личным «примыслом» Кориатовичей, причем двигались они не со стороны владений Литвы, а со стороны земель Коронной Руси. В 1370 г. умер Казимир Великий, а новый польский король Людовик Венгерский особо не вмешивался во внутреннюю политическую жизнь Польши, что было хорошим фоном для предполагаемого старта Кориатовичей в Подолию со стороны Коронной Руси.

Если сопоставить эти сведения с летописным известием о походе литвы на Темеря в 1374 г., то вполне можно предполагать, что примерно тогда же могло произойти вытеснение татарского правителя с Подолии и утверждение там княжеской власти Кориатовичей. В то время в политической жизни того региона были задействованы Литва, Молдавия, Венгрия, татары, Польша, папский престол. Поэтому для понимания того, что мы достоверно знаем, необходимо обобщить все однозначные письменные и археологические сведения, связанные с указанными политическими игроками.

Войны татарские

У нас практически нет примеров, чтобы источники XIV в. отразили значительное столкновение русских или литвы с татарами, и притом этого не было в погодном летописании. Следует отметить статью Б. Черкаса о походе Тохтамыша на Великое княжество Литовское в 1380 г.⁹² Базой этой теории служит жалованная грамота, якобы данная киевским князем Владимиром Ольгердовичем от 19 января 1381 г. местному землевладельцу Юрию Ивантичу Половцу-Рожиновському, у которого пострадали владения на р. Роси от недавнего вторжения Заволжской Орды.

Однако этот документ, известный по списку XVI в., — доказанная подделка (таких поддельных документов XVI–XVII вв., связанных с земельными вопросами, известно большое количество)⁹³. В статье в качестве факта приводится гибель

«подольского князя Александра Кориатовича в бою с татарами, что имело место приблизительно в 1380 г.».

Ягайло Гедиминович, литовский князь и польский король.

Однако, как указывалось выше, эта дата смерти Александра может быть смещена на годы, и даже его гибель от татар не является фактом.

Также следует заметить, что в статье как факт приводится поход Кориатовичей на Белгород- Днестровский в 1374 г. Это бытующее утверждение основано на грамоте 1374 г., в которой «господарь земли Молдавской», литовский князь Юрга (Юрий) Кориатович, находясь в Бырладе, пожаловал белгородскому наместнику Якше Литавору село Зубровцы за верную службу, прежде всего, за подвиги против татар на Днестре. Однако, установлено, что эта грамота является подделкой, сделанной румынским публикатором XIX в. Б.П.Хаждеу⁹⁴ .

В письме великому магистру от 1 января 1425 г. Витовт говорил о победе в Верховьях Оки над ханом Куйдадатом:

«Мы тем более сильно обрадовались, что небесный пастух, наш любимый Господь Бог, нам и нашим людям дал такую удачу, что они так значительно в большом бою победили татар, чего раньше никогда не было, хотя между собой часто воевали»⁹⁵.

Таким образом, не следует забывать, что в XIV в. татары были крайне опасным противником, и битвы с ними были громким событием. Куликовская битва и битва на Ворскле отразились как в залесском, так и в новгородском погодном летописании, а также современных немецких хрониках, они быстро стали эпическим сюжетом. Поэтому уже сразу можно сказать, что предположительная Синеводская битва не могла даже приближаться по размаху к этим событиям. Но, даже если это было событие масштаба не больше, чем масштаб столкновений татарских периферийных правителей с нижегородским и рязанским великими князьями в 1360-х гг., то всё равно умолчание о столкновениях с татарами в летописном описании похода Ольгерда на Синие Воды и Белобережье выглядит маловероятным (особенно, если поход состоялся на земли восточнее Днепра; а в случае такого крупного события западней Днепра, оно бы отразилось в каком-либо из западных источников, как это было со столкновениями с татарами в 1370-х гг.).

Если принять «Белобережье» за топоним, связанный с Нижним Днепром, то получается, что Ольгерд совершил туда поход. Но этот регион в то время не являлся ордынской периферией. Тогда на левом берегу Нижнего Днепра находилось «Кучугурское городище», которое по археологическим данным являлось крупным административным центром с развитыми общественными постройками и металлургическим производством.

«Археологические находки не оставляют сомнения в том, что Кучугурское городище представляет собой остатки одного из административно- политических центров владений Мамая, где, возможно, какое-то время находилась его ставка»⁹⁶.

То есть, даже если Ольгерд вмешался бы в войну за власть в Орде, например, на стороне Мамая, то это стало бы грандиозным событием, которое, несомненно, должно было найти свое отображение в источниках того времени.

Вымышленные битвы

Выдуманные битвы — явление далеко не уникальное. Слова про крупные сражения или масштабные осады всегда «понятней и интересней», чем описание военных и политических процессов, состоящих из множества «скучных деталей». Это «эпичные события», достойные произведений высокого стиля.

Выяснить, что сражение придумано, можно, когда есть достаточно источников по описанному месту и времени. В русском летописании первым подобным мифом можно назвать поход Олега на Царьград. Он описан не в погодном летописании, которое появилось чуть ли не через столетие. Сюжетной базой стало греческое описание похода росов на Константинополь в 860 г. (получилось раздвоение сюжета на поход Аскольда и поход Олега, который оброс эпическими подробностями). А поход Олега на Царьград греческие источники полностью отвергают.

В литовском летописании Синеводская битва — не единственная придуманная в литовском полемическом летописании. Она органично вписалась в Хронику Быховца, которая представляла собой стилистически цельное произведение, созданное с целью показать исторические достижения литовцев. Там деятельность Гедимина представлена в виде трех походов, ключевыми в которых были сражения: Окменская битва с крестоносцами в Жемайтии, сражения у Владимира-Волынского с волынским князем и сражение на р. Ирпень с киевским и другими русскими князьями. Если про сражения с русскими князьями еще можно сказать, что недостаток источников позволяет допускать реальность этих походов и битв хотя бы в искаженном виде (упомянутые в повествованиях князья либо вымышленные, либо взяты из других времен). Но немецкие хроники достаточно подробно описывают войны с Литвой, чтобы понять выдумку сюжета об Окменской битве.

У Стрыйковского «тактически подробно расписана» не только Синеводская битва, но и названные три битвы Гедимина. Если посмотреть в целом на его описания битв с участием русских и литвы в XII–XV вв., то там видно стремление создать описание боестолкновения с упоминанием маневров и используемого вооружения. Допущение, что у него были какие-то «неизвестные источники», совершенно не имеет оснований (такие источники обычно можно вычленить из текста). Все эти многочисленные описания имеют один ярко выраженный стиль. Эта типичная для той эпохи

«реконструкция события, как должно было быть».

Она замечена уже в описании Длугошем битв XII–XIII вв. Делается замечание, что тактика в описании этих сражений у Стрыйковского соответствует эпохе. Но всё это «соответствие» ограничивается тем, что не упомянуто использование огнестрельного оружия (да и то, в описании Окменской битвы он ошибочно приписал орденской пехоте использование ручного огнестрельного оружия уже в ту эпоху). А если вдаваться в детали, то начинают возникать вопросы.

Можно произвести разбор Хроники Быховца и Хроники Стрыйковского о соответствии другим источникам описания походов Гедимина, а также разбор описаний Стрыйковским этих четырех битв (в контексте его описаний «стародавних» битв в его Хронике). Однако для этого нужна отдельная работа. Прежде всего, следует сделать цельный обзор характера этих произведений.

Подводя общий итог, можно сформулировать следующие выводы. Умолчание такого важного события, как победа над татарским войском, в источниках XIV в. говорит о том, что битву на Синей Воде нельзя считать историческим фактом. Соответствующий сюжет в полемическом сочинении, написанном более чем через полвека после описанной эпохи (правления Ольгерда), находит искаженные истоки в подтвержденных источниками событиях: вокняжении Кориатовичей на Подолии и вой не с соседним татарским правителем в первой половине 1370-х гг. В «Повести о Подолии» эти события под влиянием принятого стиля серьезно преобразились. Летописное сообщение о походе Ольгерда на «Синие Воды и Белобережье» записано в контексте сложной и долговременной борьбы за земли Брянского княжества.

Автор «Повести о Подолии» мог использовать как его, так и известие, которое отобразилось в немецких хрониках наименованием Куликовской битвы «сражением на Синей Воде». Все «подробности» о событиях вокруг Синеводской битвы в хрониках XVI–XVII в. выглядят как развитие сюжета «Повести о Подолии», стремлением авторов «реконструировать» события, используя известные нам источники и свои представления «как могло быть».

В заключение не лишним будет напомнить, что в историческом исследовании должен максимально исключаться метод «допущения, сделанного на основе допущения». Неполная историческая картина, основанная на проверенных фактах и учитывающая возможность разных интерпретаций данных, лучше, чем разветвленная концепция, имеющая шаткие основания.

Примечания

¹ПСРЛ. Т. 32. М., 1975. С. 139.

²Maciej Stryjkowski. Kronika polska, litewska, żmódzka i wszystkiej Rusi. Warszawa, 1846. T. II. S. 6–7.

³ ПСРЛ. Т 40. Густынская летопись. Спб., 2003. С. 130.

⁴ПСРЛ. Т. 35. Летописи белорусско-литовские. «Повесть о Подолье». Ч. 2 // Древняя Русь. ВоМ., 1980. С. 66.

⁵Полехов С.В. 1) Летописная «Повесть о Подолье». Ч. 1 // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2014. No 1 (55). С. 33–42; 2) Летописная «Повесть о Подолье». Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2014. No 2 (56). С. 49–62.

⁶ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Рогожский летописец. Петроград, 1922. Стб.75.

⁷Там же. Стб. 73.

⁸Горский А. А. Брянское княжество в политической жизни Восточной Европы (конец XIII — начало XV вв.) // Средневековая Русь. Вып. 1. М., 1996. С. 91.

⁹Поменник Введенської церкви в Ближних Печерах Киево-Печерської Лаври / Упорядкування та вступна стаття Олексiя Кузьмука // Лаврьский альманах. Вип.18. Київ, 2007. С.18.

¹⁰ПСРЛ. Т 10. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью.

М., 2000. С. 5; ПСРЛ. Т. 18. Симеоновская летопись. М., 2007. С. 104.

¹¹ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Стб. 92.

¹²Русская историческая библиотека. Т.6. Прил. No 24. Стб. 136–140.

¹³ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Стб. 65.

¹⁴Там же. 67–68.

¹⁵Там же. 65, 67–69.

¹⁶Там же. Стб. 72–73.

¹⁷Там же. Стб. 78–79.

¹⁸Горский А. А. Брянское княжество в политической жизни Восточной Европы (конец XIII —

начало XV вв.) // Средневековая Русь. Вып. 1. М., 1996. С. 78–79.

¹⁹Александров Д. Н. Феодальная раздробленность Руси. М.: Экслибрис- Пресс, 2001. С. 206–21319; 293-297.

²⁰Кузьмин А. Г. Рязанское летописание. Сведения летописей о Рязани и Муроме до середины XVI века. М., 1965. С. 48–54.

²¹ОР РГБ. Ф. 256. Собрание графа Н. П. Румянцева. No 98. С. 39.

²²Поменник Введенської церкви в Ближних Печерах Киево- Печерської Лаври / Упорядкування та вступна стаття Олексiя Кузьмука. С. 17.

²³Там же

²⁴ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Стб. 47.

²⁵ПСРЛ. Т. 15. Летописный сборник,именуемый Тверскою летописью. СПб., 1863.Стб. 486.

²⁶Kuczyński S. M. Ziemie czernihowsko-siewierskie pod rządami Litwy // Працi Українського Наукового Інституту. Т. 33. Warszawa (Варшава), 1936. S. 166, 172, 186–188, 214.

²⁷Поменник Введенської церкви в Ближних Печерах Киево- Печерської Лаври / Упорядкування та вступна стаття Олексiя Кузьмука. С. 18.

²⁸Например, подобным образом одно из крупнейших княжеств Северо- Восточной Руси —Ярославское — оказалось в руках смоленского династа Федора Ростиславича.

²⁹Древняя российская вивлиофика, изд.Н. И. Новиковым. Ч. 6. М., 1788. С. 449.

³⁰ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Стб. 65.

³¹Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. М.-Л., 1950.

С. 21–22. No 6.

³²Русская историческая библиотека. Т. 6. Прил No 14. Стб. 86, 88.

³³ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Стб. 67.

³⁴ПСРЛ. Т. 18. С. 100.

³⁵Русская историческая библиотека. Т. 6. Прил No 30. Стб. 166–168.

³⁶Там же. Прил No 15. Стб. 91–98.

³⁷ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Стб. 53–54.

³⁸Темушев В. Н. К вопросу о московско-литовской границе в XV в. (владения князей Крошинских) // Ruthenica. VI. Киев, 2007. С. 305–306.

³⁹Чорний О. В. Історична географія Правобережної України середини ХІV століття в контексті битви на Синіх Водах // Наукові записки. Серія: Історичні науки. — Вип. 20: Синьоводська битва 1362 року в контексті історії Східної Європи. Кіровоград, 2014. С. 49–61.

⁴⁰М. Н. Тихомиров. Список русских городов дальних и ближних. Исторические записки. Т. 40. М., 1952. С. 214–259.

⁴¹Журавель А. В. Аки молния в день дождя. М., 2010. Кн. 1: Куликовская битва и ее след в истории. М., 2010. С. 326.

⁴²Lietu vos Metrika. Vil nius, 1998 kn 3.P. 38, 42.; Lietuvos Metrika. Vilnius, 2007. kn 6. P. 163–164. No 236.

⁴³ПСРЛ. Т. 34. Постниковский, Пискаревский, Московский и Бельский летописцы. М., 1978. С. 195.

⁴⁴Живая вода Непрядвы: Битва на Куликовом поле в свидетельствах современников и памяти потомков. М., 2017. 45

⁴⁵Азбелев. С. Н. Об участии новгородцев в Куликовской битве// Исторический Формат / 2016. No 4. С. 52–53.

⁴⁶Ліцкевіч А. У. Дагаворы паміж князямі ВКЛ, нобілямі Жамойці і прадстаўнікамі Тэўтонскага ордэна ў Прусіі і Лівоніі (1367–1398 гг.) // Arche. 2010, No 10 (Грунвальдскі нумар). С. 110–112.

⁴⁷Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. С. 29–30.

⁴⁸ПСРЛ. Т. 40. Густынская летопись. СПб, 2003. С. 130.

⁴⁹ Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.-Л., 1950. С. 344.

⁵⁰ ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. Новгородская четвертая летопись. М., 2000. С. 254.

⁵¹Шабульдо Ф. М. Земли Юго- Западной Руси в составе Великого княжества Литовского. Киев, 1987. С. 29.

⁵²ОР РГБ. Ф. 256. Собрание графа Н. П. Румянцева, No 378, л. 25 об.

⁵³ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Стб. 61.

⁵⁴Ліцкевіч А. У. Дагаворы паміж князямі ВКЛ, нобілямі Жамойці і прадстаўнікамі Тэўтонскага ордэна ў Прусіі і Лівоніі (1367–1398 гг.) // Arche. 2010, No 10 (Грунвальдскі нумар). С. 104–106.

⁵⁵Грамоти XIV ст. / Упорядк., вступн. стаття, коментарі і словники- покажчики М. М. Пещак.

К., 1974. С. 37. No 18.

⁵⁶Гулецкий Д. В., Петрунин К. М. Русские монеты 1353–1533. Каталог. Минск, 2013. С. 298.

⁵⁷См., напр. Климовський С. Київські монети Володимира Ольгердовича: приоритет політики чи економіки // Історико- географічні дослідження в Україні. Збірник наукових праць. Київ, 2007. Вип. 10. С. 358–375.

⁵⁸Козубовський Г . А. До хронології карбування монет Володимира Ольгердовича (1362–1394) / Археологія, 2016, No 4. С. 33 .

⁵⁹Однороженко О. А. Руські королівські, господарські та князівські печатки XIII–XVI ст.

⁶⁰Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. С. 361.

⁶¹ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Стб. 57. ПСРЛ. Т. 18. Симеоновская летопись. С. 95.

⁶²ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Стб. 91; ПСРЛ. Т. 18. С. 109.

⁶³ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Рогожский летописец. Стб. 164. ПСРЛ. Т. 18. Симеоновская летопись.

С. 143.

⁶⁴ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Рогожский летописец. Стб. 71–72.

⁶⁵Там же. Стб. 73.

⁶⁶Там же. Стб. 91.

⁶⁷ПСРЛ. Т. 18. Симеоновская летопись. С. 87, 90, 92, 93, 94.

⁶⁸ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Рогожский летописец. Стб. 117–118. ПСРЛ. Т. 18. Симеоновская летопись. С. 118.

⁶⁹ПСРЛ. Т. 15. Летописный сборник, именуемый Тверскою летописью. СПб, 1863. Стб. 445.

⁷⁰Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. С. 353.

⁷¹Там же. С. 358, 378.

⁷²ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 347.

⁷³Там же. С. 373.

⁷⁴ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Стб. 165.

⁷⁵Троицкая летопись. М.-Л., 1950. С. 448–449.

⁷⁶Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. С. 394–395.

⁷⁷ПСРЛ. Т 10. С. 189.

⁷⁸Там же. С. 208.

⁷⁹ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Стб. 106. ПСРЛ. Т. 18. С. 143.

⁸⁰Молчановский Н. Очерк известий о Подольской земле до 1434 года. Киев, 1885. С. 206.

⁸¹Там же. С. 201.

82Акты Западной России. Т. 1. СПб., 1846. С. 21.

83Молчановский Н. Очерк известий о Подольской земле до 1434 года. С. 214–215. Однороженко О. А. Руські королівські, господарські та князівські печатки XIII–XVI ст. Харків, 2009. С. 87, 242.

⁸⁴Молчановский Н. Очерк известий о Подольской земле до 1434 года. С. 214–215.

⁸⁵Там же. С. 216.

⁸⁶Там же. С. 217.

⁸⁷Там же. С. 200–201.

⁸⁸Грамоти XIV ст. С. 29–32. No 14.

⁸⁹Молчановский Н. Очерк известий о Подольской земле до 1434 года.. С. 202–203.

⁹⁰Михайловьский В. Еластична спiльнота. Подiльська шляхта в другiй половинi XIV-70-х роках XVI ст. Київ , 2012. С. 50.

⁹¹Там же. С. 41–47.

⁹²Черкас Б. В. Поход Токтамыша на Киевское княжество в 1380 году // Военное дело Золотой Орды: проблемы и перспективы изучения. Казань, 2011. С. 167–169.

⁹³Jozef Wolff . Kniaziowie litewsko- ruscy od konca czternastego wieku. Warszawa. 1895. S. 676–678.

⁹⁴Параска П. Ф. Внешнеполитические усло-вия образования Молдавского феодального госу-дарства. Кишинев, 1981.

⁹⁵Беспалов Р. А. Битва коалиции феодалов Верхнего Поочья с ханом Куйдадатом осенью1424 года // Верхнее Подонье: Археология. История. Тула, 2009. Вып. 4. С. 207–208.

⁹⁶Егоров В. Л. Историческая география Золотой орды в XIII–XIV вв. М., 2009. С. 83–84.

Источник Novogardia. 2020. №2. С.135-159.