Левые корни неолиберализма

Рецензия на книгу: Болтански, Л., Кьяпелло Э., 2011. Новый дух капитализма. М.: Новое литературное обозрение.

Впервые опубликован в: Спільне: журнал соціальної критики, №4, 2012: Класова експлуатація та класова боротьба. С. 212-215.

В прошлом году наконец-то вышел русский перевод книги Люка Болтански и Эв Кьяпелло «Новый дух капитализма». Фундаментальный труд современной французской социологии наконец стал доступен большому числу в том числе и украинских читателей. Можно лишь сожалеть, что перевод опоздал на целый десяток лет с момента выхода книги.

Как раз в начале 2000-х холодная статистика о росте неравенства и эксплуатации в «цивилизованных европейских странах» изрядно бы остудила ярых еврооптимистов и поклонников капиталистического конца истории, которых в то время было немало.

Вместо описания рая для «среднего класса», в котором якобы давно и безболезненно были преодолены перегибы «дикого капитализма», французские социологи начинают рассказ со скрупулезного суммирования данных о росте уровня безработицы с 1970-х годов, уменьшении реальной заработной платы для неуправленческих должностей до уровня 60-летней давности, увеличении количества работников, работающих неполный рабочий день, росте числа людей, живущих на уровне прожиточного минимума, уменьшении возможностей получить образование, путей к карьерному росту и обеспеченной старости. При этом концентрация капитала и его доходы за это время только выросли. Левым всё это известно благодаря широко распространённой критике неолиберализма, и даже и даже бывшие либералы-оптимисты после экономического кризиса 2007-2008 годов начинают задумываться над социальными последствиями последних сорока лет капитализма. Зачем же тогда читать книгу Болтански и Кьяпелло сегодня?

«Новый дух капитализма» интересен левым прежде всего тем, что возлагает на них вину за успех неолиберального поворота. И дело даже не в том, что ведущие социал-демократические и часть коммунистических партий приняли неолиберальный консенсус, за что их часто упрекают леворадикальные критики. Авторы доказывают, что в победном продвижении неолиберализма новые левые, вероятно, повинны больше, чем старые. Это означает насущную потребность критического пересмотра левой теории и практики в том виде, в котором она начала формироваться с 1960-х годов.

Прежде всего, Болтански и Кьяпелло различают две разновидности критики капитализма: социальную и художественную. Социальная критика сосредоточена на обличении и обвинении капитализма в создаваемых им нищете и неравенстве, а также на распространении индивидуализма и эгоизма в человеческих отношениях. Художественная же критика направляет своё острие, с одной стороны, на усиление угнетения, регулирования и контроля, с другой — на стандартизацию и лживость жизни в буржуазном обществе. И если первая ярче всего воплотилась в марксистском социализме, то вторая в богемной контркультуре «свободных художников». Важным видится аргумент французских социологов о том, что критика всех этих источников недовольства капитализмом не может сочетаться в пределах одной непротиворечивой системы взглядов, в частности из-за того, что эти разные виды критики апеллируют к разным социальным классам. Это важно помнить во времена постмодерна, когда правильным тоном считается отрицание объективной истины, стратегической политики и иерархии приоритетов, а также модно настаивать на равнозначности, скажем, классовой борьбы и языковых игр в феминитивы. Рациональное эгалитарное общество и безудержный индивидуализм малосовместимы, так что с 1960-х годов художественная критика стала элементом легитимации неолиберального мира.

Люк Болтански и Эв Кьяпелло приводят систематическое доказательство трансформации идеологической легитимации капитализма путём сравнительного контент-анализа широкой выборки литературы по менеджменту 1960-х и 1990-х годов. Где еще искать концентрированный дух капитализма, как не в руководствах о том, как эффективно управлять капиталистической фирмой? Если в шестидесятых годах ценится корпоративная иерархия, которую нужно защищать и делать максимально меритократической в соответствии с эффективностью выполнения задач управленцами, то в девяностых годах идеалом капиталистического менеджмента становится неиерархическая, даже антииерархическая сетевая структура, построенная на горизонтальных связях, а не в вертикальной плоскости доминирования/подчинения.

Иерархию критикуют за ригидность и бюрократичность, неэффективность в условиях глобализирующегося мира усиленной конкуренции, в котором жизненно необходимы гибкость, мобильность, умение быстро адаптироваться, проявлять инициативу, быть открытым к инновациям. Само слово «управленец» приобретает негативные коннотации, ему взамен все чаще употребляют слово «коуч». Менеджер-коуч – это не тот, кто управляет и контролирует, а тот, кто помогает раскрыть способности и развить потенциал сотрудников фирмы. Вместо иерархического управления – самоорганизация, построенная на доверии, вместо контроля – самоконтроль, вместо гигантских корпораций – «сжатая» модель фирмы, лишающаяся «лишних» функций и персонала через аутсорсинг и аутстафинг. Вместо гарантий карьерного роста в одной корпорации менеджерам предлагается возможность бесконечной самореализации через привлечение к одному проекту, то к другому. Приведу лишь одну цитату из десятков проанализированных французскими социологами пособий по современному менеджменту:

«Если современная организация состоит из “специалистов-эрудитов”, это должна быть организация равных, коллег, партнеров. Нет какой-либо доминантной компетенции, рабочие оцениваются не по предполагаемому преимуществу должности, а по вкладу в общее дело. Отсюда следует, что современная организация не может быть организацией руководителей и подчиненных, это должна быть организована команда» (Болтански, Кьяпелло, 2011: 143). Какой анархист под этим не подпишется?

И действительно, сложно не увидеть родство установок для новых менеджеров современного капитализма с идеалами шестидесятых радикалов. Часто, Часто, рассказывая историю поражения Красного мая, вспоминают предательство революционных студентов со стороны организованного рабочего движения, купившегося на подачки де Голля. Однако это лишь часть правды. Во-первых, нельзя пренебрегать масштабом уступок в первой половине 1970-х в ответ на рабочие забастовки, стачки и беспорядки. Они затронули от 5 до 9 миллионов рабочих, для которых, в частности, закрепили и расширили гарантии занятности, оплачиваемого отпуска, увеличения пенсий, выплаты по уходу за ребенком и по безработице, право на повышение квалификации, переговорную силу профсоюзов, запретили неоформленное трудоустройство и усилили наказание за нарушение трудового законодательства. Как пишут авторы, «годы после мая 1968 года отличились во Франции наиболее значимым социальным прогрессом со времен Освобождения [от нацистской оккупации. – В. И.]» (с. 325). Во-вторых, с середины 1970-х можно говорить, что скорее студенческая часть движения шестидесятых «предала» рабочую. После нефтяного шока и кризиса 1973 г. дальнейший подкуп рабочих из-за расширения социального государства становится слишком дорогим для капиталистов, так как снижает до опасного предела норму прибыли. Работодатели меняют свою стратегию: уступки в ответ на социальную критику останавливаются и заменяются уступками художественной критике. Путём постепенных экспериментов, анализа и обобщения социологами-специалистами по трудовым отношениям и закрепления на уровне законодательства капиталисты прибегают к тем же «качественным», а не «количественным» изменениям, которых требовали гошистские радикалы, недовольные соглашательством профсоюзов. На смену бюрократической иерархии предлагается независимость и автономия отдельных предприятий внутри корпорации, отдельных отделов внутри предприятий, отдельных рабочих внутри трудовых коллективов. На смену вертикальному иерархическому контролю приходит самоконтроль, более эффективный и дешевый, одновременно напоминающий радикальные требования рабочего самоуправления на предприятиях. Гибкость и мобильность становятся приоритетами управленческой политики. Независимость получают даже те наемные работники, которые её и не требовали. Последствиями нового сетевого капитализма становится усиление классовой эксплуатации, перераспределение прибавочной стоимости от наемного труда к собственникам капитала. Углубляется дифференциация среди наемных работников: бессрочная трудовая сделка на полный рабочий день с социальным пакетом осталась у меньшей доли наемных работников — обычно у тех, кто обладал редкими на рынке труда умениями или знаниями. Все больше рабочих работали на условиях неполной и/или временной занятости. Разнообразные гибкие формы нестандартной занятости (неполный рабочий день, фриланс, срочный трудовой договор), открывая больше возможностей для учета индивидуальных потребностей, одновременно подрывали защищённость наёмного труда и увеличивали интенсивность труда за ту же плату, позволяя увольнять или не платить рабочим в периоды «простоя» на производстве. Таким образом, антипрофсоюзные репрессии наряду с реорганизацией предприятий и моделей найма – измельчение предприятий, передача части их функций другим фирмам через аутсорсинг и аутстафинг, повышение мобильности персонала, ослабление солидарности трудовых коллективов, индивидуализация зарплаты – выводили все больше наемных работников за пределы сильных профсоюзов и ослабляли их влияние.

Речь идёт не только о частичном родстве художественной критики и неолиберальной идеологии. Новые левые искренне поддерживали нововведения сетевого неоменеджмента, рассматривая их как подрывающие тот иерархический бюрократизированный тейлористский капитализм, против которого они боролись. Более того, многие из новых левых оказали прямую помощь становлению неолиберализма: с избранием президента Франсуа Миттерана вошли в государственный аппарат и местные органы власти, стали экспертами при Министерстве труда и мэриях, а также консультантами при частных предприятиях, способствуя внедрению политики гибкости, казавшейся столь близкой идеалам самоуправления. В то же время организованное рабочее движение – старые «бюрократические» профсоюзы – подвергались острой критике с одной стороны, за защиту привилегированной «рабочей аристократии», а с другой – за поддержку «тоталитарных» коммунистических партий. Суть не в банальном обвинении «хиппи, которые стали яппи». Речь идёт не о предательстве взглядов, как раз наоборот – новая левая художественная критика органически легитимировала неолиберальные преобразования и усиление классовой эксплуатации, формируя специфическое явление «гошистского капитализма».

«Новый дух капитализма» является, возможно, наиболее фундаментальным исследованием левых корней неолиберализма, но далеко не единственным в своем роде. Например, известная феминистическая активистка и теоретик Нэнси Фрейзер обращает внимание на легитимацию неолиберальных реформ феминистической критикой второй волны, которая подчинила социально-экономическую борьбу борьбе за идентичность, а критику политической экономии – критике культуры (Фрейзер, 2013). Джоанна Бокман тщательно исследует влияние анализа восточноевропейских экономистов на проблемы плановой экономики и рыночные и «самоуправленческие» эксперименты в направлении поиска моделей социализма, альтернативных советской, на развитие и популяризацию неолиберальной экономической теории. Опять-таки, происходило это не без поддержки западноевропейских новых левых, искавших «третий путь» в спонсируемых консервативными бизнес кругами институтах вроде Центра исследования экономических и социальных проблем в Милане – «восточного общества Мон-Пелерин», по выражению Милтона Фридмана (Bockman, 2011: 134).

Выводы этих исследований требуют кардинального пересмотра приоритетов и теоретических моделей левой критики в том виде, в каком она институциализировалась в западной академической среде в конце ХХ века. Во-первых, необходимо усиление и обновление социальной критики. Сами Болтански и Кьяпелло выдвигают важные предложения по ограничению специфической для сетевого мира эксплуатации – эксплуатации немобильных мобильными, ведь доходы тех, кто может легко и «творчески» перемещаться из одного места или проекта в другое, фундаментально зависят от тех «маленьких людей», которые продолжают рутинную работу на местах.

Однако их рецепты направлены разве что на лучший учёт вклада всех участников проекта, более справедливое вознаграждение в рабочей сети или на обеспечение базовых возможностей и способностей к мобильности для всех, но не на возможность преодоления капитализма, который, как следует из их собственного исследования, проявляет незаурядную креативность в нейтрализации антикапиталистической критики. Во-вторых, радикального пересмотра требует и художественная критика. Если она должна оставаться хоть в какой-то степени антикапиталистической, она не может продолжать использовать ту же риторику критики обывательщины, конформизма, всех ограничений в сфере морали и сексуальности, которая еще с 70-х годов была успешно инкорпорирована в неолиберальный капитализм. Контркультурный упор на индивидуальность и личные особенности является эффективным механизмом содействия потреблению товаров «не для таких, как все», а сексуальная революция открыла путь глобальной секс-индустрии. Проблема не только в отворачивании левых от актуальных проблем социальной критики, но и в том, чтобы не лить воду на колесо легитимации капитализма – якобы более «человечного» на поверхности, но более жестокого и эксплуататорского в глубине производственных процессов.

Источники

Bockman, J., 2011. Markets in the Name of Socialism: The Left-Wing Origins of Neoliberalism. Stanford: Stanford University Press.

Болтански, Л. и Кьяпелло, Э., 2011. Новый дух капитализма. М.: Новое литературное обозрение.

Фрейзер, Н., 2013. Фемінізм, капіталізм і підступність історії. У: Спільне: журнал соціальної критики, №6. Гендер і праця. С. 8-18.

Перевод с украинского редакции.