Биология как идеология. Часть 2

Print PDF

Ричард Левонтин

Аннотация

Продолжение изложения и частичного перевода брошюры Ричарда Левонтина «Биология как идеология», первую часть которого можно прочесть здесь.

Все дело в генах?

Современное общество во многом стало результатом революций XVII века в Англии и XVIII века во Франции и в Америке, которые разрушили старый порядок, отличавшийся аристократическими привилегиями и неизменностью места человека в обществе. Новые буржуазные мыслители объявили это старое общество и идеологию, на которой оно было построено, нелегитимными, и в результате этих революций создали и легитимизировали идеологию равенства и свободы. Но, несмотря на провозглашение “свободы, равенства, братства” Дидро и утверждения отцов-основателей США, что “все люди созданы равными и наделены Создателем неотчуждаемыми правами на жизнь, свободу и стремление к счастью” (под которым разумеется подразумевались деньги), эти права и свободы еще долгое время не распространялись ни на женщин, которые получили избирательное право лишь в начале ХХ века, ни даже на всех мужчин, поскольку в США и французских колониях сохранялся институт рабства, Конституция США определяла чернокожих как “⅗ человеческой личности”, и на протяжении большей части истории парламентской демократии в Англии избиратель должен был удовлетворять имущественному цензу, чтобы голосовать.

Чтобы совершить революцию и поддерживать порядок, требуются несколько более привлекательные лозунги, чем “свобода и равенство для некоторой части общества”, поэтому идеология и лозунги сильно опережали реальность. Если мы посмотрим на общество, созданное этими революциями под эгидой этой идеологии, мы увидим огромное неравенство между имущими и неимущими, между полами, нациями и отдельными людьми. Однако со школьной скамьи нам вдалбливают в головы, что мы живем в обществе свободных и равных людей. Разрешение этого болезненного противоречия двигало существенную часть социально-политической истории, по крайней мере, в Северной Америке, на протяжении последних 200 лет.

У этого противоречия есть два возможных объяснения. Первое — что все слова о свободе и равенстве это ложь, прикрывающая замену старого режима, державшегося на наследственных привилегиях, на новый, основанный на привилегиях, которые дает богатство, и что неравенство в нашем обществе является его структурным элементом и неотъемлемым аспектом всей политической и экономической жизни. Но это объяснение угрожало бы стабильности всей системы, поскольку намекает на то, что реализовать наши надежды на равенство и свободу для всех людей можно было бы только посредством еще одной революции. Поэтому оно не может быть популярно среди учителей, редакторов СМИ, успешных политиков и прочих людей, связавших свое благополучие с существующей системой.

Второе объяснение, которое является господствующим с начала XIX века, пытается по-другому истолковать понятие равенства, имея в виду не равенство результата, а равенство возможностей. Старый феодальный режим, таким образом, представляется как система искусственных препонов, мешающих честному соревнованию людей друг с другом, и после их уничтожения “лучшие и худшие” определяются естесственным процессом отбора, согласно которому одни люди получают богатство и власть, а другие — нет. Этот взгляд не угрожает сложившемуся статус кво, а наоборот, его поддерживает, объясняя тем, кто оказался в проигрыше, что их положение является результатом их собственных врожденных недостатков, а значит, изменить ничего нельзя. Наиболее явным образом эту точку зрения выразил психолог Ричард Гернштейн из Гарварда:

“Господствующие классы прошлого, скорее всего, не сильно превосходили низшие биологически, и поэтому революция имела реальные шансы на успех. Убрав искусственные социальные барьеры между классами, общество стимулировало создание биологических барьеров. Когда люди имеют возможность занять свою естесственную нишу в обществе, высшие классы по определению оказываются более способными во всем, по сравнению с низшими”

[R.J. Herrnstein, I.Q. in the Meritocracy (Boston: Altantic-Little, Brown, 1973), стр. 221.]

 

Ричард Гернштейн

 

 

Из этого совершенно не понятно, какие именно законы биологии гарантируют, что “биологически худшие” люди не могут перехватить власть у “биологически лучших”, но дело тут и не в логике. Заявления по типу гернштейновского призваны убедить нас, что мы живем если и не в лучшем из вообразимых миров, то наверняка в лучшем из реально возможных. Общество организовано таким образом, что каждому в равной степени предоставляются все возможности для развития, и любое оставшееся неравенство уходит корнями во врожденные различия индивидов, а не в структуру общества.

Однако же подобных заверений совершенно недостаточно, чтобы объяснить масштабы сохраняющегося неравенства. Если мы живем в меритократическом обществе, где каждый может подняться до уровня, обусловленного его врожденными способностями, почему власть и деньги так часто передаются по наследству? С точки зрения натурализма объяснить это можно было, если предположить, что люди не только различаются врожденными способностями, но и передают эти способности по наследству. Иными словами, они у нас в генах. Таким образом, социальная и имущественная концепция наследования превратилась в биологическую. Но даже такое объяснение совершенно не обязывает общество связывать способности человека преуспевать на каком-то поприще с его материальным положением. Если люди от рождения склонны к разным видам деятельности, это не повод вознаграждать их по-разному. Можно представить себе общество, которое руководствуется принципом “от каждого по способностям, каждому по потребностям”. В ответ на это возражение была разработана биологическая теория человеческой природы, которая постулирует, что несмотря на заложенные в генах различия между людьми, у них также есть и некие общие черты, которые гарантируют, что естесственные и наследуемые различия между людьми будут всегда и везде оборачиваться соответствующим социальным статусом. Можно сколько угодно принимать законы, гарантирующие равенство, но стоит государству на секунду ослабить контроль, и люди вернутся к своему “естесственному положению”.

“Эти три концепции: что мы отличаемся друг от друга фундаментальными способностями из-за внутренних различий, что эти различия наследуются биологически, и что человеческая природа гарантирует формирование иерархического общества, вместе образуют то, что мы можем называть идеологией биологического детерминизма”.[R. Lewontin, Biology as Ideology, стр. 23]

Мысль о том, что “кровь себя покажет”, доминирует в литературе XIX века, от “Оливера Твиста” Чарльза Диккенса, где пробившийся “в люди” сирота оказывается сыном успешных родителей, до произведений Дж. Эллиота и Эмиля Золя. Идея того, что преступность, лень, алкоголизм и распутное поведение передаются по наследству широко распространялась психологами и врачами вплоть до Второй Мировой войны. Эти якобы врожденные различия не ограничивались отдельными людьми: то же самое говорили про различные нации и расы, и слова эти можно было услышать отнюдь не только от фашистских демагогов, но и от серьезных представителей научного сообщества.

Снова и снова ведущие интеллектуалы уверяли публику, что современная наука показывает врожденные расовые и индивидуальные различия в способностях у людей. Современные биологи не отказались от этой точки зрения. За исключением короткого перерыва после Второй Мировой войны, когда преступления нацизма сделали эту точку зрения крайне непопулярной, биологический детерминизм был основным учением о человеческой природе в биологии, хотя эти идеи не имеют серьезного обоснования и противоречат всем принципам биологии и генетики. [R. Lewontin, Biology as Ideology, стр. 26]

Чтобы понять, насколько ошибочными являются подобные рассуждения, следует обратиться к тому, как вообще развивается организм. Наши гены отнюдь не определяют нас полностью, хотя, безусловно, имеют влияние. Даже зная точный молекулярный состав каждого гена в организме, тяжело предсказать, каким он в итоге окажется. Разумеется, разница между львами и ягнятами практически целиком заключается в их генах, но разница между отдельными представителями одного вида обусловлена уникальным сочетанием двух факторов: генов и условий их развития, постоянно взаимодействующих между собой. Более того, существует еще и третий фактор, чисто случайный: так называемые помехи или “шум” в развитии, благодаря которому на одной стороне тельца дрозофилы может быть больше волосков, чем на другой, несмотря на то, что гены обеих сторон одинаковы и внешние условия (температура, влажность и так далее) — тоже.

Сложно сказать, насколько велик вклад этих случайных различий, возникающих в процессе развития организма. Фундаментальным принципом генетики развития было и остается, что каждый организм является уникальным результатом взаимодействия между генами и внешними условиями, модифицированного случайными элементами клеточного роста и деления. Более того, организм меняется в течение всей своей жизни.

Более сложная версия генетического детерминизма постулирует, что да, организмы являются результатом как генов, так и внешней среды, но разница между ними является разницей в потенциалах. Это так называемая метафора пустого сосуда. Каждый из нас вступает в жизнь ведром определенного размера — кто-то большего, кто-то меньшего — и если внешняя среда дает нам лишь немного воды, уровень воды в каждом ведре оказывается одинаковым, но стоит предоставить каждому столько воды, сколько ему нужно, и врожденная разница в потенциале сразу же проявит себя.

На самом деле эта метафора и стоящая за ней гипотеза имеет такое же отношение к биологии, что и гипотеза о зафиксированных генетических параметрах. Взаимодействие между организмом и окружающей средой не может быть описано при помощи разницы потенциалов. Если у нас есть два сорта крыс, один из которых мы селекционировали на способность лучше проходить лабиринт, а другой — на худшее его прохождение, они действительно будут отличаться, в том числе и наследственными способностями, но можно ли будет сказать, что один вид “лучше” другого, если в случае смены задания или его условий они покажут одинаковые результаты?

Более осторожный и запутанный подход к биологическому детерминизму отказывается от аксиом первого подхода и метафор второго и прибегает кстатистике. Он ставит вопрос как проблему разделения влияния генов и влияния среды, чтобы можно было сказать, например, что 80% различий между индивидами вызвано генами, а 20% — средой. Разумеется, эти различия должны для этого рассматриваться на уровне популяций, а не индивидов. Заявление о том, что чей-нибудь рост в 185 сантиметров на 150 сантиметров определяется его генами, а на 35 — средой, например, выглядело бы крайне глупо.

Статистический подход рассматривает пропорции вариаций между индивидами, вместо того, чтобы расчленять один параметр одного индивида, и пытается привязать какую-то пропорцию между индивидами или группами к разнице в генах, а какую-то вторую пропорцию к разнице в среде.

Данный подход намекает, что если большая часть различий между индивидами в, например, уровне интеллекта, вызвана генетическими различиями, изменение окружающей среды не будет иметь существенного значения. Так, часто говорят, что 80% различий между IQ у детей обусловлено генетикой, и лишь 20% — средой, в которой они развиваются. Таким образом, возможно устранить лишь 20% этой разницы, а врожденные 80% останутся. Этот аргумент, хотя и правдоподобен, абсолютно неверен. Пользуясь арабскими цифрами, любой даже самый заурядный ученик начальной школы в Канаде сможет считать в столбик так же быстро, как самый гениальный римский математик, которому приходилось возиться с неудобными римскими X, V и I, или даже быстрее. Как можно в таких условиях привязать генетические различия к разнице в результатах, и уж тем более отделить их от разницы, обусловленной средой? Изменения среды, в данном случае культурной, способно поменять результат в несколько раз. Более того, различия между индивидами могут нивелироваться культурными или технологическими нововведениями. Приписываемые генетике различия, появляющиеся в одной среде, могут исчезнуть в другой.

Хотя биологическая разница в усредненных параметрах телосложения и физической силы и существует между случайно выбранными группами мужчин и женщин (хоть она и меньше, чем принято считать) эта разница очень быстро теряет значение и исчезает из виду в мире электрических приводов, гидроусилителей руля и электронных систем контроля. Таким образом, пропорция различий в популяции, связанных с вариацией в генах, оказывается не фиксированным параметром, а меняется от одной среды к другой. Забавно, но выходит, что то, насколько разница между нами обусловлена генетикой, зависит от окружающей среды. [R. Lewontin, Biology as Ideology, стр. 29]

И наоборот, то, насколько разница между людьми зависит от окружающей среды, может зависеть от генов. Эмпирическим образом было показано, что организмы с определенными генами сильнее зависят от разницы в окружающей среде в определенных областях, чем особи с другими генами. Гены и окружающая среда не являются независимыми причинно-следственными связями. Гены влияют на то, насколько чувствителен индивид к среде, а среда влияет на то, насколько проявляется разница в генах. Взаимодействие между ними неразделимо, и пропорцию для него можно определить лишь для строго определенной популяции в строго определенных условиях, и как только условия меняются, все расчеты идут прахом.

Типичной ошибкой биологического детерминизма является постулат о том, что если какое-то различие заключается в генах, никакое изменение ситуации невозможно. Типичным примером является болезнь Вильсона, наиболее дистиллированный случай генетического заболевания, когда организм из-за дефектного гена перестает обезвреживать попадающую в организм с едой в малых количествах медь. В “нормальных” условиях это ведет к накоплению меди в организме, повреждению нервной системы и смерти примерно к подростковому возрасту или в молодости. В наше же время человек с болезнью Вильсона может принимать препарат, обезвреживающий медь, и вести абсолютно нормальную жизнь, ничем особо не отличающуюся от жизни других.

Иногда говорят, что примеры типа введения арабских цифр, калькуляторов и таблеток не считаются, потому что надо измерять некую голую, невооруженную, “самостоятельную” способность. Но мерила подобных “самостоятельных” способностей не существует, да и нужно ли оно? Одни люди лучше умеют запоминать длинные столбцы чисел, а другие — умножать большие числа в уме. Почему на контрольных дают тестируемым “костыль” в виде карандаша и бумаги, ведь надо измерять “самостоятельную” способность считать в уме? И вообще, зачем позволять людям, проходящим тесты на умственные способности, носить очки, ведь измеряться должны “самостоятельные” способности, не модифицированные культурой? Ответ прост: общество не интересуют какие-то отдельно взятые “самостоятельные способности”, его интересует способность человека выполнять социально значимые задачи в той среде, в которой он будет работать.

Кроме чисто концептуальных сложностей с разделением различий на генетические и вызванные средой, существует еще и сложности в проведении экспериментов, особенно когда дело касается людей. Как мы определяем влияние гена на какой-то признак? Мы смотрим на ряд особей, по-разному родственных друг другу, и если особи, которые более связаны родством, более похожи друг на друга по этому признаку, мы относим это различие на счет генов. Но тут и кроется проблема с генетикой человека. В отличие от лабораторных животных, родственные друг другу люди обычно имеют не только схожие гены, но и схожую среду развития, поскольку находятся в одной семье, социальном классе и так далее. То, что дети в чем-то походят на своих родителей, никак не разделяет их признаки на генетические и обусловленные средой: это наблюдаемый факт, который нужно объяснять, а не доказательство влияния генов. В конце концов, два наиболее общих признака у родителей и детей в Северной Америке, это политическая партия и религиозная конфессия, к которым они принадлежат, но даже самый ярый биологический детерминист в здравом уме не станет утверждать, что существует ген принадлежности к епископальной церкви или республиканства.

Проблема заключается в отделении генетического сходства от сходства окружающей среды. Именно поэтому столько внимания в генетике человека уделялось исследованиям близнецов. Считается, что если близнецы больше похожи друг на друга, чем обычные братья или сестры, или что если близнецы, выросшие в непохожих условиях, все равно похожи друг на друга, то это доказывает влияние генов. Лучше всего это иллюстрируют случаи однояйцевых близнецов, выросших в разных семьях, и если между ними и есть какое-то сходство, то оно уж точно должно быть генетическим…

 

 

 

На момент написания статьи (т.е. 1991 год) было опубликовано лишь три исследования однояйцевых близнецов, выросших в разных условиях. Первое и самое большое из них было опубликовано сэром Сирилом Бёртом. Оно же единственное утверждает, что между условиями жизни семей, в которых росли разлученные близнецы, не было никакого сходства, и что генетическая наследуемость IQ достигает 80%. Однако, тщательное расследование журналиста Оливера Гилли из “Таймс” и профессора Леона Камина из Принстонского университета показало, что Бёрт просто придумал свои данные и самих якобы обследованных близнецов. Это стало одним из крупнейших скандалов в современной психологии и биологии и обсуждать его результаты дальше в общем уже не стоит.

Глядя на другие работы, в которых приводятся подробности о семьях разлученных близнецов, мы понимаем, что живем в реальном мире, а не в оперетке авторства Гилберта и Салливана. Причиной, по которой близнецы были разлучены при рождении могла стать смерть матери во время родов, после которой один близнец растет в семье тети, а другой — в семье бабушки или лучшего друга. Иногда родители не могут позволить себе вырастить обоих детей и отдают второго ребенка родственникам. Фактически, оказывается, что разлученные близнецы не были разлучены вовсе: они были воспитаны членами одной и той же многопоколенной семьи в одной и той же деревне, они вместе ходили в школу, вместе играли. Прочие исследования приемных детей, направленные на изучение наследуемости IQ, которые якобы демонстрируют влияние генов, страдают своими собственными дефектами по экспериментальной части, включая очень маленькую выборку, невозможность сравнить детей в одном и том же возрасте и предвзятую подборку случаев для изучения. Многие родители стараются сделать своих близнецов как можно более похожими друг на друга. Им дают имена, начинающиеся с одной и той же буквы, и одевают похожим образом. Международные фестивали близнецов дают награды наиболее неотличимым друг от друга близнецам. Одно из исследований близнецов проводилось путем подачи в газеты объявления, обещающего бесплатную поездку в Чикаго для однояйцевых близнецов, таким образом привлекая тех из них, кто был наиболее схож друг с другом. В результате этих смещений на настоящий момент не существует убедительного доказательства доли генов в вариации человеческого поведения.  [R. Lewontin, Biology as Ideology, стр. 32]

Одним из главных примеров биологического идеологического оружия, при помощи которого людей убеждают в том, что их положение в обществе является постоянным, неизменным, и даже справедливым, служит постоянная путаница между “унаследованным” и “неизменяемым”. Эта путаница проявляется сильнее всего в исследованиях приемных детей, которые призваны измерять биологическое сходство. Если приемные дети больше похожи на своих биологических родителей, чем на приемных, значит, можно говорить о том, что наблюдается влияние генов. Если рассмотреть большинство исследований приемных детей по поводу наследуемости интеллекта, окажется, что они постоянно воспроизводят два результата:

• Во-первых, приемные дети действительно похожи на своих биологических родителей в том смысле, что чем выше IQ биологического родителя, тем выше IQ ребенка, даже если эти дети стали приемными в раннем возрасте. Если не принимать в расчет такие вещи, как разницу в пренатальном питании и очень ранней стимуляции, то можно действительно сказать, что гены имеют какое-то влияние на измеряемое значение IQ. О конкретных аспектах этого влияния можно только гадать: тесты на IQ очень высоко оценивают скорость, и вполне вероятно, что гены влияют на скорость реакции или общую скорость процессов в центральной нервной системе.
• Во-вторых, в исследованиях приемных детей как правило оказывается, что показатель IQ у приемных детей в среднем на 20 пунктов выше, чем у их биологических родителей. У биологических родителей с более высоким IQ все равно оказываются дети с более высоким IQ, но в среднем эти дети как группа далеко обгоняют своих родителей. Более того, показатели IQ у этих детей обычно примерно равны таковому показателю у их приемных родителей, у которых они всегда сильно выше, чем у биологических. Для генетика, корреляция между двумя рядами показателей — биологических родителей и детей — является неоспоримым доказательством влияния генов на IQ. Вместе с тем, эта наследуемость никак не предсказывает и не объясняет изменения в среднем значении по группе от поколения к поколению, которое оказывается куда больше, чем генетически обусловленная разница внутри поколения, которая действительно воспроизводится. Получается, что исследования приемных детей больше говорят о значении тестов на IQ и социальных реалиях усыновления.

Что такое тесты на IQ? Это набор числовых, комбинаторных, словарных и образовательных задач. Почему считается, что эти тесты выявляют умных людей? Потому, что они изначально были стандартизированы, чтобы на них показывали хорошие результаты дети, которых учитель уже считает умными. Фактически, тесты на IQ являются попыткой навести наукообразный марафет на существующие предубеждения образовательных институтов.

Чьи дети обычно становятся приемными в раннем возрасте? Дети бедняков и рабочих, которые обычно не имеют такого широкого доступа к культуре и образованию, как средний класс. Люди, которые усыновляют приемных детей, напротив, обычно принадлежат как минимум к среднему классу и обладают всей полнотой эрудиции и культурного багажа, подходящих для прохождения тестов на IQ. Таким образом, приемные родители как группа в среднем имеют более высокий IQ, чем биологические родители, которые решили отдать своих детей на усыновление. Та образовательная и семейная среда, в которой эти дети выросли, оказала предсказуемый эффект в виде повышения их IQ до уровня приемных родителей, даже если там и наблюдались мелкие эффекты со стороны унаследованных от биологических родителей генов. Этот разбор исследований приемных детей наглядно показывает, что нельзя отвечать на вопрос “как мы можем поменять ситуацию с данным явлением?” путем ответа на вопрос “влияют ли гены на этот признак?” Всерьез ответить на вопрос, поставленный Артуром Дженсеном в своей знаменитой статье “Насколько мы можем увеличить IQ и академическую успеваемость?” можно только пытаясь увеличить IQ и академическую успеваемость, а не задаваясь, как Дженсен, вопросом, насколько генетика влияет на IQ, поскольку влияние генетики на какой-либо признак не означает, что он становится неизменяемым.

Согласно мнению биологических детерминистов, мало того, что существует врожденная разница в способностях между индивидами, но эта разница между индивидами еще и объясняет разницу в успехе и влиянии между различными расами. Сложно представить, как можно получить данные о разнице между чернокожими и белыми, которые не мешали бы вместе генетические различия и различия в окружающей среде. Усыновление детей других рас, например, встречается относительно редко, особенно в случае с усыновлением чернокожими детей белых. Иногда такие данные все-таки появляются.

В т.н. “домах д-ра Бернардо” в Великобритании, куда дети-сироты попадают вскоре после рождения, было проведено исследование интеллекта у детей черного и белого происхождения. Дети тестировались несколько раз, каждый по достижении определенного возраста, и разница в результатах тестирования на IQ между этими двумя группами была обнаружена, но оказалась статистически несущественной. Если ничего больше об этом не говорить, читатель наверняка подумает, что эта небольшая разница была в пользу белых детей, но на самом деле все оказалось наоборот: там, где эта статистически незначительная разница проявлялась, она обычно была в пользу чернокожих детей. Нет абсолютно никакого основания полагать, что различия в статусе, общественном положении и благосостоянии между черными и белыми в Северной Америке имеет какое-то отношение к разнице в генах, кроме, разумеется, обычных социальных последствий для разницы в цвете кожи, который действительно задан генетически. Более того, между расами в принципе существует значительно меньше генетических различий, чем можно было бы подумать, опираясь исключительно на внешние признаки. Генетические различия между групными группами людей всегда существенно меньше, чем различия между отдельными людьми внутри этих групп. Около 85% генетической вариативности у людей приходится на разницу между людьми внутри одной этнической группы, еще 8% — на разницу между этническими группами внутри одной и той же расы, и лишь 7% — на различие между собственно человеческими расами.

Таким образом, у нас нет никаких причин априори полагать, что между расами будут наблюдаться различия в таких признаках, как поведение, темперамент и интеллект. Точно так же нет никаких доказательств того, что социальные классы различаются между собой генетически каким-либо образом, кроме тех случаев, когда этнические корни используются в качестве основания для экономической дискриминации. Пропагандируемая идеологами биологического детерминизма чушь о том, что низшие классы биологически “хуже” высших, это такая же бессмыслица, как и то, что все хорошие вещи в европейской культуре происходят от нордических народов. Это ширма, призванная легитимизировать структуру неравенства в нашем обществе, наводя на него биологический марафет, и продолжая усугублять путаницу между тем, на что влияют гены, и тем, что может поменяться под воздействием изменений в обществе и среде.

 

Грубая ошибка, заключающаяся в спутывании наследственности и неизменности, на протяжении всех этих лет была самым сильным оружием, которое биологические идеологи применяли для оправдания общественного неравенства. Поскольку, будучи биологами, они должны были бы понимать ошибочность своих суждений, можно заподозрить, что поскольку они являются выгодополучателями от этой системы неравенства, их нельзя считать объективными специалистами.  [R. Lewontin, Biology as Ideology, стр. 36]

Продолжение в следующих частях