Гомосексуализм: соотношение социального и биологического

В продолжение темы, как «традиционные ценности» культивируют нетрадиционные склонности

Биологически организмы гомосексуалистов безусловно «с изъяном» (хотя в меньшей степени, чем у диабетиков и в куда меньшей, чем у тех асоциальных психопатов, которые преобладают среди топ-менеджеров, ибо имеют преимущество в конкуренции за место во внутрифирменной иерархии). Это и повышенная флюктуирующая асимметрия, и повышенная частота депрессии/самоубийств, не снижающаяся при ослаблении гомофобии в данном обществе, и «автоматическое» распознавание их, проходящее мимо сознания (п.34). Примерно как мы по запаху тела «автоматически» отделяем стариков (п.43).

А вот люди они совершенно нормальные — не больные, не «извращенцы»; психологически тестируя их личность, никак не определишь, гомосексуалист или нет. Вот, скажем, вышло исследование семейной идентичности мужчин, состоящих в однополых союзах. И выяснилось вполне ожидаемое, что для них «семья» психологически значит то же самое, что в обычных брачных союзах. Выявлено, что гомосексуальная пара воспринимается ими как самостоятельная семья с четко определенными границами; эмоциональная значимость самого себя и партнера — высокие, а родителей — более низкие, вплоть до эмоционального отвержения; собственная семья характеризуется как группа с эксклюзивными эмоционально-насыщенными отношениями и единством понимания ценностей и целей; в характеристике себя как члена семьи доминирует семантика ответственности за обеспечение качества и стабильности отношений.

Оно и понятно, семья как отдельная связь, отдельное эмоциональное единство («остров» теплоты, любви и заботы, отгороженный от эмоций «работы» и «улицы»), противопоставленная родственным связям «по вертикали», исторически молода, и возникла лишь в раннем капитализме. В средневековье, как показывает Ю.Л.Бессмертный на французском материале, этого не было, семья не осознавалась ни отдельностью, ни единством в отличие от кровного родства. «Семья» не отличалась от производственного участка (лат.familia — домохозяйство с работниками и рабами, между которыми и членами семьи не делали различия ни крестьяне, ни ремесленники Средневековья), и пр. Ну и «промискуитет гомосексуалистов» во многом мифологичен.

Поэтому главное зло пресловутого закона «о пропаганде» — он лженаучен, т.к. не позволяет сказать соответствующему подростку, что с ним все в порядке, он такой же человек как и прочие, и толкает психологов и других специалистов ко лжи.

«Пропаганды гомосексуализма» как стиля жизни и формы культуры, обладающего некими достоинствами, этот закон как раз не запрещает; иначе пришлось бы запретить швейковское «все эстеты гомосексуалисты». Гашек имел в виду реально существовавшее мнение Вильгельма II о том, что гомосексуалисты аномально чутки к прекрасному, почему он — к ним не принадлежа — их вокруг себя концентрировал, оказывал предпочтение и пр., в т. ч. среди генералитета (также Гашек не упускает тут случая постебаться над немцами).

«Гомосексуализм был издавна распространен в германской армии. В начале века он стал даже модой, поскольку сам кайзер (который лично был «не из тех») любил окружать себя субъектами, которых он называл «византийцами» и ценил их артистические способности; среди них были послы, один прусский принц, несколько генералов. Сам начальник кабинета кайзера граф Гюльзен-Гезелер внезапно умер от закупорки сосудов в 1906 году, одетый в костюм оперной танцовщицы. В армии помнили о скандале, который привел в 1907 году к осуждению и ссылке принца Филиппа Эйленбургского за его открытую связь с кирасирским полковником Куно де Мольтке…»

Андрей Васильченко. Сексуальный миф Третьего рейха.

А эти культурные явления (совсем не всегда личные гомосексуальные склонности) побуждали и не-гомосексуалистов в верхушке Второго рейха копировать соответствующий стиль жизни и поведения. Как и агрессия, данное поведение воспроизводится путем моделирования по образцу, но не ради однополого секса как такового, а когда соответствующая культура с этим связывает некие важные качества. Точно так же распространению гомосексуализма способствовал культ «мужского фронтового братства», особенно среди реакционной публики — у фрайкоровцев, «союзов ветеранов» и нацистов, где это особенно культивировалось.

«Ганс Блюхер в 1917 году подчеркнул, что в «союзах мужчин» всегда присутствовал гомоэротический элемент отношений. В ходе Первой мировой войны героизм и связанный с ним культ «союза мужчин» получил второе дыхание и достиг своей кульминации в эпоху Третьего рейха. Так же, как во времена Ренессанса и Наполеона, предметом воодушевления стали сверхчеловеческие усилия, которые в основе своей имели скрытый гомоэротический подтекст.

Поколение, пережившее Первую мировую войну, «преднамеренно отказалось от гражданской формы любви» и избрало для себя новую ориентацию. Разгулявшемуся культу мужчины «не нужна была прекрасная женщина в качестве объекта обожания», он стилизовал «пограничную ситуацию открытого военного насилия как оргастическо-сексуальное проявление». В книгах «солдатских националистов», какими были Эрнст Юнгер а также Эрнст фон Заломон, место женщины как сексуального объекта странным образом заняло оружие.

Фон Заломон описывал в своих фантазиях сексуальные качества винтовки, этой «невесты солдата»: «Винтовка вздымается и бьется как рыба, я твердо и нежно хватаю ее рукой, зажимаю ее дрожащее дуло между коленями и берусь за ремень…».

Андрей Васильченко, op.cit.

Понятно, что если люди в среднем готовы «прогибаться под рынок», работать на нелюбимой работе ради денег или квалификации, они могут и практиковать нетрадиционный секс даже при отсутствии личной склонности, если в соответствующей культуре это связано с чем-то почитаемым. Ведь мастерство и профессия определяют «человека» куда больше и полней, чем гастрономические вкусы или предпочитаемые формы спаривания, «производство» в этом плане важней «потребления». Вообще, все формы человеческого поведения, от отношения к собственности и агрессии до сексуальности связаны с культурой, её символами, одобряемым и порицаемым, а не с побуждениями и влечениями индивида, точнее, второе подлаживается под первое и обслуживает его. Что есть частный случай хорошо известного этологам правила о том, что поведение определяет состояние животного, а не наоборот.

Как показывает Васильченко, «гомосексуалист №1» из коричневых Эрнст Рем приобрёл свою склонность в кайзеровской армии, где гомосексуализм процветал по причинам, описанным выше (как и в строящихся по армейскому образцу СА и Гитлерюгенде). Как говорил их старший коллега дуче после убийства Дольфуса: «Что представляют собой господа нацисты? Убийцы и педерасты».

Это получало литературное освещение, подчас несколько юмористическое. Так, Виктор Клемперер в «Языке Третьего рейха» описывает

«один немецкий шовинистический роман 20-х годов. Там два главных положительных персонажа были: обер-лейтенант, способный военный, упоротый реваншист и гомосексуалист; молодой юнкер, который хочет быть учеником обер-лейтенанта, а не его возлюбленным. Там есть хеппи-энд: обер-лейтенант на почве неразделенной любви стреляется, предварительно обратив в реваншизм юнкера».

Так сказать, «традиционные ценности белой Европы».

Закономерно оборотной стороной культивирования «мужского» оказывается пренебрежение к женщинам, их вытеснение из общественной жизни на кухню и в постель. Соответственно, «мачистско-брутальный» стиль гомосексуалистам не менее свойственен, чем «женственно-эстетический».

Это позволяет решить интересную эволюционную проблему: наследуемость (мужского) гомосексуализма порядка 0.39 (см. обсуждение разных факторов генетической и эпигенетической детерминации — у мужчин, у женщин наследуемость ниже). С чем хорошо согласуются рефлекторные реакции зрачков на образы сексуального характера, разные у гомо- и гетеросексуалов.

Как тогда связанные с ним гены распространяются в популяции? Обычно придумывают некие «побочные плюсы», компенсирующие предполагаемое снижение детности, скажем повышенную фертильность родственниц геев или бисексуальность в неполной дозе, дающую выигрыш за счет «эффекта Гармодия и Аристогитона«.

Однако мне кажется, что в таких объяснениях нет нужды — они умножают сущности сверх необходимости. В традиционном обществе значимого снижения детности гомосексуалистов просто нет. Там, хочешь не хочешь, а надо иметь жену и детей, а социальное влияние у нас грешных всегда пересиливает побуждения изнутри. Поэтому и среди элиты, и среди простолюдинов известна масса тех, кто успешно размножился, будучи гомосексуалистом: король Людовик XIII, Эдуард II, Филипп Орлеанский, младший брат Людовика XIV, Яков I, османские султаны Мехмед Завоеватель и Селим Грозный, кастильский король Энрике IV («Бессильный») и много кто ещё. И почти все вышеназванные германские аристократы свой род тоже продолжили.

Плюс характерные учреждения традиционного общества — монастыри, кадетские корпуса и пр. ввиду закрытости и чисто мужского характера выступают рассадником гомосексуализма. См. описание в «Истории нравов» Фукса или в знаменитом «Послании..» Филофея Псковского, где обличение содомии — вторая по важности тема после Третьего Рима, ввиду «умножения» оной.

Другой пример — «из-за раздельного проживания мужчин и женщин в ОАЭ, Саудовской Аравии и других странах, многие юноши приобретают первый сексуальный опыт со своими товарищами, и продолжают практиковать исключительно анальный секс и со своими женами, потому что не умеют заниматься любовью по-другому«.

Поэтому для считающих гомосексуализм «пороком» или «грехом» единственный научно обоснованный путь вытеснения его из общества — это борьба с гомофобией и легализация однополых браков. Исчезает необходимость мимикрии — а значит и социального давления, распространяющего их гены в популяции, и гомосексуалисты спариваются лишь между собой, не притязая соблазнять натуралов.