Print PDF

Мартин Гиленс, Бенджамин Пейдж

 

От редакции

Данная статья Гиленса и Пейджа, рассматривающая реальное влияние рядовых граждан, элиты и разнообразных групп по интересам на политику правительства США, уже обсуждалась у нас ранее. Теперь мы рады представить ее целиком, на русском языке.

 Проверка теорий американской политологии: элита, группы по интересам и рядовые граждане

 

Каждое из четырех течений американских школ политологии, а именно, мажоритарной выборной демократии, доминирования экономических элит, и двух видов плюрализма групп по интересам (мажоритарного и ангажированного), предлагает свою версию того, как разные категории субъектов (рядовые граждане, экономическая элита и группы по интересам, ориентированные либо на массы, либо на бизнес) влияют на формирование политического курса.

Существует множество эмпирических исследований о влиянии на политику той или иной категории субъектов, но, до недавнего времени, было невозможно проверить все эти противоречащие друг другу теоретические прогнозы в рамках единой статистической модели. Мы предприняли попытку провести анализ с использованием уникального массива данных, включающего значения ключевых переменных по 1779 политическим вопросам.

Многомерный анализ показывает, что экономическая элита и организованные группы, представляющие интересы бизнеса, отличаются существенным независимым влиянием на курс правительства США, в то время как влияние рядовых граждан и массовых групп по интересам весьма невелико или вообще отсутствует. Данные результаты говорят в пользу теорий доминирования экономической элиты и ангажированного плюрализма, но не теорий мажоритарной выборной демократии или мажоритарного плюрализма.

Ссылка на дополнительные материалы предоставлена авторами перед разделом «Использованная литература».

Мартин Гиленс (mgilens@princeton.edu) — профессор политологии Принстонского университета, занимающийся исследованиями представительской демократии, общественного мнения и СМИ, особенно в контексте неравенства и государственной политики. Профессор Гиленс является автором книги “Богатство и влияние: экономическое неравенство и политическая власть в Америке” (2012, издательство Princeton University Press).

Бенджамин И. Пейдж (b-page@-northwestern.edu) — профессор Северо-Западного университета. В настоящее время занимается крупным совместным исследовательским проектом “Экономически успешные американцы и общее благо”. Авторы благодарны Ларри Бартельсу и Джеффу Айзеку, а также анонимным рецензентам из “Политических перспектив” и участникам семинаров в Гарвардском и Рочестерском университетах за полезные отзывы.

Кто управляет страной? Кто в действительности руководит ею? В какой степени широкие массы американских граждан являются носителями власти: полностью, частично, или по большей части вообще бессильны? Именно этим вопросам посвящена большая часть важных работ по изучению американской политики.

Корпус литературы по этой тематике широк и разнообразен, но может быть разделен примерно на четыре группы теорий: теория мажоритарной выборной демократии, теория доминирования экономической элиты, и два типа плюрализма с группами по интересам: мажоритарный плюрализм, где все интересы граждан представлены в более-менее равной степени, и ангажированный плюрализм, в котором преобладают интересы корпораций, деловых ассоциаций и профессиональных сообществ.

Каждая из этих точек зрения дает свои прогнозы относительно независимого влияния четырех групп субъектов, а именно, рядового гражданина или “среднего избирателя”, экономической элиты и массовых или деловых групп по интересам, на американскую политику.

Каждое из этих четырех течений произвело огромный объем литературы. Каждое опирается на большой объем эмпирических данных, — количественных, исторических, данных наблюдений, — о важности вклада разных категорий субъектов (или, как это слишком часто бывает, только одной такой категории) в формирование политического курса США. Эта литература внесла неоценимый вклад в наше понимание того, как работает американская политическая система, и насколько демократическим или недемократическим (в разных смыслах этих слов) является на самом деле наш политический процесс. Однако, до недавнего времени было невозможно сверить прогнозы разных теорий в рамках единой статистической модели, которая позволила бы исследователю проанализировать независимое влияние каждой из категорий субъектов на политические решения.

В своей работе, пусть предварительным и экспериментальным путем, мы попытались произвести подобную проверку, используя уникальный массив данных. Пусть наши показатели, быть может, и далеки от совершенства, но мы надеемся, что этот первый шаг вдохновит будущих исследований на изучение одной из наиболее фундаментальных проблем американской политики.

Основным выводом нашего исследования является то, что экономическая элита и организованные группы, представляющие интересы бизнеса, имеют существенное независимое влияние на политику правительства США, в то время как независимое влияние массовых групп по интересам и рядовых граждан невелико или вообще равно нулю. Наши результаты в значительной степени подтверждают теории доминирования экономической элиты и ангажированного плюрализма, но не теории мажоритарной выборной демократии или мажоритарного плюрализма.

Четыре теоретических течения

Каждое из вышеупомянутых политологических течений произвело слишком большой объем литературы, чтобы его можно было подробно разобрать в рамках данной работы. Мы можем всего лишь ссылаться на наиболее основополагающие работы в рамках каждой из них. Кроме того, нам следует признать, что работы конкретных исследователей не всегда четко попадают в ту или иную категорию: некоторые ученые работают независимо от них, а некоторые используют сразу несколько категорий, отражая разные взгляды и сложность процесса формирования политики. В своей работе мы сфокусировались на «чистых образцах» каждой из теорий, с целью подчеркнуть конкретные особенности прогнозов, которые были сделаны в их рамках. Принимая во внимание природу используемых нами данных, мы фокусировали внимание на постулируемых в рамках этих теорий источниках общественного влияния, а не на механизмах данного влияния, которые обсуждаются наиболее часто.

Мажоритарная выборная демократия

Согласно позитивистским, или эмпирическим теориям мажоритарной демократии, формирование политики США происходит согласно воле большинства рядовых граждан, а власть основана на институте демократических выборов. Истоки подобных мыслей восходят еще к Тонквилю, который во время президента Джексона считал американское большинство “всемогущим”, особенно на уровне отдельных штатов, и беспокоился о возникновении “тирании большинства” [1]. Схожие мысли были выражены Авраамом Линкольном в его идее о власти “народа, народом и для народа”, которую Роберт Даль назвал “популистской демократией” [2].

В современности, наиболее весомым воплощением данной точки зрения являются теории рационального выбора в рамках выборной демократии, согласно которым, партии и кандидаты в двухпартийной системе, в погоне за голосами избирателей, склонны сходиться в некоей серединной точке относительно предпочтений граждан. Если предпочтения граждан имеют некий максимум в пределах одной шкалы, то “теорема среднего избирателя”, предложенная Гарольдом Хоттелингом, подтвержденная Дунканом Блэком и популяризированная Энтони Даунсоном в “Экономической теории демократии” предсказывает, что обе партии займут сходную позицию относительно распределения голосов вокруг наиболее предпочитаемых позиций. С некоторыми допущениями, государственная политика, соответствующая предпочтениям среднего избирателя, является не только эмпирически предсказуемым равновесным результатом двухпартийной предвыборной гонки, но и, в определенном смысле, как “победитель по Кондорсе”, также нормативно является “наиболее демократичной” политикой, поскольку она предпочтительней, чем любой альтернативный политический курс, принятый в результате прямого мажоритарного плебисцита с участием всех граждан [3].

Однако, “хаотические” результаты, полученные в рамках теорий социального выбора (начиная с Кеннета Эрроу), продемонстрировали, что прогноз для “среднего избирателя” может быть выведен логически только в одномерной политике. Если упорядочение предпочтений граждан не является одномерным, а сами предпочтения достаточно разнообразны, правило большинства, равно как и двухпартийной предвыборной гонки, может вообще не привести ни к какому равновесию [4]. Однако, следует отметить, что возможное в теории не обязательно происходит на практике. В реальном мире результаты зависят от того, как именно организованы социальные институты, и как на самом деле распределены предпочтения.

Несмотря на “хаотические” результаты и широкую критику теоремы среднего избирателя как чересчур упрощенной и эмпирически неприменимой, а то и вовсе неверной [5], многие ученые, — в большей степени экономисты, чем политологи, — все еще придерживаются идеи о том, что политические предпочтения среднего избирателя являются двигателем формирования решений в политической системе США. В пользу того, что средний избиратель определяет существенную, если не бОльшую часть государственной политики, был приведен большой объем эмпирических данных такими исследователями, как Алан Монро, Бенджамин Пейдж, Роберт Шапиро, Роберт Эриксон, МайклоМаккуэн и Джеймс Стимсон (авторами весьма влиятельной работы “Макрополитика”), и другими. Эти данные свидетельствуют о том, что политический курс федерального правительства США совпадает с предпочтениями большинства примерно в двух третях случаев, что политика государства изменяется в том же направлении, что и коллективные предпочтения граждан, тоже примерно в двух третях случаев, и что либерализм или консерватизм граждан тесно связан с либерализмом или консерватизмом политического курса в отдельных штатах, а колебания либеральных или консервативных “настроений” населения тесно связаны с усилением либерального или консервативного течения в политике во всех трех ветвях власти [6].

Ложкой дегтя в этой бочке меда является тот факт, что в этих данных нигде не учитывается и не оценивается влияние таких переменных, как предпочтения состоятельных индивидов, или предпочтения и действия организованных групп по интересам, которые могут независимо влиять на общественное мнение, при этом, возможно, выступая от его имени, и таким образом делать ложной статистическую связь между общественным мнением и проводимым политическим курсом. Недавние исследования, проведенные Ларри Бартельсом и одним из авторов данной работы (Гиленсом), прямо учитывающие предпочтения “зажиточных” американцев в анализе вместе с предпочтениями тех, кто находится ниже их по шкале распределения доходов, показывают, что предполагаемая связь между общественным мнением и предпочтениями рядового гражданина может действительно оказаться ложной, по большей части или целиком [7].

Вариант “электорального поощрения и наказания”, версии демократического контроля с помощью избирательной системы, согласно которому избиратели ретроспективно оценивают, насколько хорошо результаты политического курса правительства удовлетворяют их основным интересам и ценностям, а политики принимают решения с оглядкой на то, как о них потом будет судить “латентное общественное мнение” (по В.О. Кею-младшему), мог бы предоставить альтернативное объяснение: политики склонны удовлетворять глубинные нужды и ценности граждан, а не их текущие предпочтения в области политики [8]. Мы не можем проверить эту теорию, потому что у нас нет надежных данных о глубинных интересах и ценностях индивидов, в отличие от их открыто выражаемых политических предпочтениях — и мы с трудом можем себе представить, как таковые получить. Но данные о том, что коллективные предпочтения в области политики склонны оставаться стабильными с течением времени, говорят нам, что открыто выражаемые коллективные политические предпочтения не так уж сильно отличаются от выражаемых впоследствии “латентных” предпочтений. Подобное различие между ними возможно лишь в особых обстоятельствах, например, во время экономической рецессии или разрушительной войны [9]. В таком случае, демократическая теория “электорального поощрения и наказания” также предсказывает, что большую часть времени курс правительства будет реагировать на текущие предпочтения рядового гражданина.

Доминирование экономической элиты

Другая, отличающаяся группа теорий, утверждает, что в американской политике доминируют индивиды, обладающие существенными экономическими ресурсами, т.е. высоким уровнем дохода или богатства, который включает в себя владение коммерческими предприятиями, но не ограничивается им.

Не все “теории элиты” разделяют это мнение. Некоторые делают упор на социальный статус или должностное положение: например, ключевые управленческие роли в корпорациях, высокие должности в политических партиях, а также исполнительной, законодательной или судебной ветви власти, или в верхних эшелонах вооруженных сил. Некоторые теории элиты предполагают смесь из разных элитных групп, определяемую комбинацией общественного положения, экономических ресурсов и должностей, которая достигает определенной степени единства за счет общего происхождения, совпадающих интересов и социальных взаимодействий.

Например, известная книга С. Райта Миллза “Властвующая элита” содержит довольно скрупулезное описание того, как социальная, экономическая, политическая и военная элиты США по ходу истории менялись местами, с разными формами доминирования. Миллс отмечал, что выделенные им элиты происходят в существенной степени из высших классов, включая сверхбогатых людей и директоров корпораций, но их статус как элиты не определяется богатством [10]. Мы же в данном случае сосредоточились на теориях, которые подчеркивают важность экономической элиты в формировании политического курса.

Анализ политики США, сосредоточенный на экономических элитах, восходит к Чарльзу Бирду, который утверждал, что главной задачей конституции США была защита частной собственности с приоритетом интересов богатых торговцев и владельцев плантаций, а не большинства, которое составляли мелкие фермеры, рабочие и ремесленники. Одна из основополагающих работ этого течения, авторства Дж. Вильяма Домхоффа, посвящена детальному разбору доминирования элиты в ключевых областях американской политики, несмотря на наличие свободных выборов: посредством фондов, “мозговых центров” (неправительственных аналитических учреждений) и “аппарата по формированию общественного мнения”, а также лоббистов и политиков, которых она финансируют. Филипп Э. Бёрч тщательно отслеживал экономическое происхождение чиновников федерального правительства на всем протяжении истории США. Проведенный Томасом Фергюсоном анализ политического значения “крупных инвесторов” также можно рассматривать в качестве теории экономической элиты.

Одним из наиболее недавних ответвлений этой теории является сравнительная теория “олигархии” Джефри Винтерса, согласно которой богатейшие граждане — даже в такой “гражданской олигархии”, как США — доминируют в ключевых сферах политики, касающихся защиты богатства и доходов [11]. Третье и четвертое из выделенных нами теоретических течений постулируют, что правительственная политика обычно отражает результат борьбы между организованными группами по интересам и коммерческими учреждениями [12].

Мажоритарный плюрализм

Корни течения, которое мы можем охарактеризовать как “мажоритарный” плюрализм групп по интересам, уходят к десятому выпуску “Записок федералиста” Джеймса Мэдисона, где политика была проанализирована в контексте “фракций”, — довольно туманного понятия, которое охватывает как политические партии, так и народное большинство, а также то, что мы сегодня посчитали бы организованными группами по интересам, коммерческими предприятиями и отраслями промышленности. Мэдисон считал, что борьба между этими разнообразными фракциями, которые обязательно найдутся в любой более-менее крупной республике, приводит к тому, что проводимая политика так или иначе представляет интересы и нужды граждан в целом, или, по крайней мере, не допускает принятия “тиранических” решений, наподобие внушавшего страх выпуска инфляционных бумажных денег, который наверняка понравился бы местному большинству должников-фермеров, но дорого бы стоил их кредиторам-предпринимателям [13].

В двадцатом веке Артур Бентли в своем “Процессе правления”, а затем и Дэвид Трумэн в монументальном труде “Правительственный процесс”, рассматривали организованные группы по интересам в качестве отправной точки политического анализа, обрисовав детальную картину, как эти группы могут добиваться своих целей. Трумэн составил всеобъемлющий каталог технологий лоббирования и прочих методов группового влияния, и по сей день не утративший актуальности. Он также несколько приукрасил соображения Мэдисона, увеличив как правдоподобие, так и привлекательность мажоритарного плюрализма групп по интересам предположением о том, что в политической системе, где доминируют группы, все интересы обладают хотя бы минимумом влияния, потому что политики вынуждены учитывать мнение всех “потенциальных” групп, которые могут возникнуть, если те или иные интересы будут ущемлены [14], чтобы избежать неприятностей в будущем.

Анализ городской политики Нью-Хейвена, проведенный Робертом Далем, был выполнен в стиле Мэдисона или Трумэна, в том смысле, что автор утверждал, что в нем представлено большинство, или даже все имеющиеся заинтересованные стороны, в то время как в своем анализе он не делал различий между гражданскими активистами и организованными группами. Анализ Далем американской политики в терминах “полиархии” или “плюралистической демократии” также хорошо подходит под наш идеальный тип теории мажоритарного плюрализма, поскольку он предполагает, что в результате борьбы между разными группами по интересам, нужды и желания рядового гражданина, как правило, удовлетворяются достаточно хорошо. Ряд современных работ по анализу политики групп по интересам также, судя по всему, рисует картину межгрупповой борьбы, дающей более-менее мажоритарные результаты [15].

Главным вызовом для гипотез мажоритарного плюрализма служит выдвинутый Манкуром Ольсоном аргумент о том, что коллективное действие больших рассредоточенных групп индивидов, где важность интересов обычно масштабируется с их количеством, натыкается на “проблему безбилетника”. За исключением особых обстоятельств (выборочной мотивации, побочных эффектов, принуждения), у индивидов, которые извлекли бы выгоду из коллективного действия, может не оказаться никакой мотивации к тому, чтобы лично сформировать организованную группу или участвовать в ней. Если каждый будет руководствоваться принципом “пускай это сделает кто-нибудь другой”, скорее всего, ничего так и не произойдет. Этот аргумент предполагает, что “потенциальные группы” Трумэна на самом деле так никогда и не сформируются, даже если интересы миллионов людей будут ущемлены или забыты правительством. Более того, чиновники, зная об этой проблеме коллективного действия, могут осознать свою возможность игнорировать большую часть населения и свободно действовать против интересов рядовых граждан [16].

Ангажированный плюрализм

Доказательство Ольсона подводит нас к важной точке зрения в плюралистических традициях: теориям об “ангажированном” плюрализме, которые предполагают борьбу между нерепрезентативным множеством групп по интересам. В свое время Э.Э. Шаттшнайдер назвал их “небесным хором сливок общества”, а довольно недавно Кей Леман Шлозман, Сидней Вебер и Генри Брэди окрестили их “хором отнюдь не небесным”. Гипотезы об ангажированном плюрализме в большинстве случаев говорят о том, что давление групп по интересам, так же как и его результаты в виде политического курса правительства, обычно склоняются в сторону желаний корпораций, бизнеса и профессиональных объединений [17].

Шаттшнайдер утверждал, что политические результаты варьируются в зависимости от “масштаба конфликта”: деловые группы по интересам всегда победят рядовых граждан, если масштаб события невелик, а само событие плохо освещено публично.

Грант Макконел добавил к этому идею о том, что настоящими “избирателями” для политиков являются влиятельные группы. Джордж Стиглер (выражая идею, которую некоторые экономисты презрительно величают “чикагским марксизмом”) анализировал регуляторную политику в терминах ангажированного плюрализма: захвата регуляторов регулируемыми. Чарльз Линдблюм выявил несколько способов, включая “привилегированное положение” бизнеса, которыми коммерческие фирмы и их объединения влияют на курс правительства. Томас Фергюсон предложил “инвестиционную теорию” политики, согласно которой “крупные инвесторы”, особенно представляющие некоторые отрасли промышленности, финансируют политические партии, чтобы протолкнуть политический курс, отвечающий их экономическим интересам. “Нео-поланьианский” анализ Фреда Блока делает упор на группы. Наиболее современным вкладом в литературу об ангажированном плюрализме может служить анализ политики, проведенный Джекобом Хакером и Полом Пирсоном по модели “победитель получает все”, в котором подчеркивается роль финансового сектора [18].

Марксистские и неомарксистские теории о капиталистическом государстве утверждают, что правящие классы, особенно буржуазия, — владельцы средств производства, — заставляют государство обслуживать свои материальные интересы и доминируют в формировании политического курса. Как написано в “Манифесте коммунистической партии”, “буржуазия… завоевала для себя исключительную политическую власть в форме современного представительского государства. Исполнительная власть в современном государстве есть не более чем комитет по управлению общими делами всей буржуазии” [19].

Мы не можем проверить прогнозы таких теорий с достаточной точностью, поскольку у нас нет подобающего средства измерения политических предпочтений господствующего класса (в марксистской теории ни доход, ни богатство не являются точными индикаторами классового положения). Тем не менее, мы можем отметить что некоторые “инструменталистские” марксистские теории, в том числе важная гипотеза, выдвинутая Ральфом Миллибэндом, схожи с теориями ангажированного плюрализма тем, что в их прогнозах группы по интересам и корпорации, представляющие “крупный бизнес”, обычно побеждают [20].

Что же до эмпирических данных о группах по интересам, то хорошо известно, что организованные группы регулярно занимаются лоббированием, тесно общаются с государственными служащими, пользуются “вращающейся дверью” между государственными и частными учреждениями, предоставляют чиновникам выгодную для себя информацию и готовые законопроекты, а так же вкладывают существенные средства в предвыборные кампании политиков [21]. Более того, эмпирические данные явно свидетельствуют о том, что большинство групп по интересам и лоббистов представляют коммерческие предприятия или профессиональные группы, что поддерживает теории об ангажированном плюрализме. Тех, кто представлял бы бедные слои или даже просто экономические интересы рядовых работников, относительно мало, особенно сейчас, когда профсоюзное движение в США достаточно ослабело [22].

Но действительно ли группы по интересам влияют на формирование политического курса? Существует множество исследований конкретных примеров, в которых даже убежденный скептик может увидеть это влияние в действии. Ведущей классической работой по данному вопросу до сих пор остается анализ Шаттшнайдером введения тарифа Смута-Хоули в 1928 году, которое представляло собой настоящую оргию по разделу “казенного пирога” [23]. Тем не менее, многие политологи, ориентирующиеся на количественные показатели, предпочитают игнорировать или отрицать подобные неколичественные данные. Более того, предпринимались попытки доказать, что группы по интересам не имеют никакого влияния на формирование политического курса, получившие особенно широкое распространение в период Холодной войны, когда нелестное описание американской политики могло быть признано непатриотичным. Реймонд Бауер, Итиэль Пул и Льюис Энтони Декстер доказывали, что влияние бизнеса на обновление законодательства о взаимной торговле минимально или вообще равно нулю, а Лестер Мильбрат, по результатам интервью с лоббистами и членами Конгресса, заключил, что влияние лоббистов крайне невелико.

Позднее, Фред Макчизни выдвинул остроумное предположение о том, что вложения в предвыборные кампании политиков со стороны групп по интересам могут представлять собой не столько подкуп этими группами политиков, сколько результат вымогательства со стороны этих политиков, которые угрожают пренебречь интересами групп [24]. Очень немногие исследования предоставляют количественные данные по воздействию групп по интересам, основанные на нескольких разных вопросах политического курса. Важными исключениями из этого являются работы Марка Смита и Фрэнка Баумгертнера, Джеффри Берри, Мэри Хойнаки, Дэвида Кимбалла и Бет Лич [25].

Марк Смит рассмотрел 2364 вопросов “делового единства”, поднимавшихся на протяжении четырех десятков лет, по которым Торговая палата США (которую можно с достаточной долей уверенности назвать выразителем интересов деловых кругов в целом, особенно в данном конкретном наборе вопросов, по которым мнение большинства предприятий совпадало) публично выразила свою точку зрения “за” или “против”. Затем он вычислил шесть годовых показателей  “успешности” палаты, означающие, добилась ли она от Конгресса необходимых ей действия или бездействия [26]. Среднестатистический показатель успеха Торговой палаты по части проведенных или отвергнутых законопроектов оказался весьма высок [27], однако Смит не считал, что этот успех обязательно является проявлением влияния. (Среднестатистические показатели влияния требуют допущения, что выражение мнения само по себе не связано с ожиданием успеха) Более того, чтобы оценить независимое влияние бизнеса и избежать ложных результатов, необходимо было бы включить данные по точкам зрения других субъектов. Вместо этого, Смит посвятил большую часть своих усилий анализу корреляций между высоким и низким процентом успеха по времени с такими переменными, как “настроения” общества и партийный состав Конгресса.

Франк Баумгертнер и коллеги в своем детальном анализе 98 случаев формирования политического курса Конгресса, в которых участвовали группы по интересами, пытались выяснить, существует ли связь между полученным результатом и объемом ресурсов, затраченным группами. Многомерный анализ Баумгертнера и коллег обнаружил небольшую тенденцию, согласно которой результаты чаще были благоприятны для сторон с бОльшими ресурсами (вложениями в избирательные кампании, лоббистскими расходами, количеством членов и так далее) [28]. До того, как стал доступен массив данных, использованный в нашей работе, насколько нам известно, никто не преуспел в оценке влияния групп по интересам в рамках широкого спектра вопросов и с учетом влияния как широких масс, так и экономической элиты, — не говоря уже о том, чтобы анализировать все три типа потенциального влияния одновременно.

Проверка теоретических прогнозов

Эмпирическое исследование таких масштабов стало возможным благодаря уникальному массиву данных, собранному на протяжении многих лет одним из нас (Гиленсом) для других, хотя и схожих, целей: оценки влияния “зажиточных граждан”, бедных граждан и граждан среднего достатка на формирование курса правительства.

Гиленс, во главе небольшой армии своих ассистентов [29] собрал данные о многоплановом и разнообразном наборе политических событий: в общей сложности 1779 предложений по смене политического курса, имевших место между 1981 и 2002 годами,  в отношении которых среди широких слоев населения проводился общенациональный социологический опрос о поддержке или неодобрении подобных изменений. В общей сложности четырем критериям: дихотомичный ответ “за/против”, конкретность изменения курса, соответствие решениям федерального правительства и недвусмысленная, не размытая формулировка удовлетворяло 1923 случая. Из них 1779 соответствовали дополнительным критериям: содержали информацию о доходе респондентов, не касались поправок в Конституцию или решений Верховного суда (которые предполагают совсем другой процесс принятия решений), и повлекли за собой четкое, недвусмысленное наличие или отсутствие смены политического курса.

Разумеется, эти 1779 случаев не являлись выборкой из всех возможных вариантов политического курса, — это было бы невозможно, — но мы считаем их особенно актуальными для оценки влияния общества на политику. Данные вопросы не ограничивались узкой повесткой дня Вашингтона. В то же время, — поскольку их сочли достаточно важными для включения в опросник, — они имели тенденцию касаться достаточно значимых тем, относительно которых у рядовых граждан можно было предположить наличие некоего мнения и желания оказать влияние на политику [30].

В каждом из случаев Гиленс обращался к оригинальным данным исследования, чтобы оценить связь ответов с уровнем дохода. Для необходимой поправки на разнящиеся от опроса к опросу категории доходов, он применил технику квадратичной логистической регрессии, дабы выявить мнения респондентов из десятого процентиля (весьма бедные), пятидесятого процентиля (средних доходов) и девяностого процентиля (довольно зажиточные) [31]. В данной работе мы использовали эти данные по политическим предпочтениям чтобы измерить — несовершенным, но удовлетворительным на наш взгляд образом — две независимых переменных, которые в вышеописанных теоретических течениях считаются крупными источниками влияния на политический курс.

Политические предпочтения пятидесятого процентиля — то есть, респондентов со средним уровнем дохода — служат достаточно хорошим мерилом предпочтений рядового гражданина, или, если быть более точным, среднестатистического неинституционализированного взрослого американца, которые занимают ключевое место в теориях мажоритарной выборной демократии [32]. Во всех случаях, где связь между доходом и предпочтениями является монотонной, и во всех случаях, где между этими двумя параметрами вообще не было выявлено никакой систематической связи, предпочтения респондента со средним доходом совпадали со среднестатистическими. В остальных случаях они были очень близки друг ко другу [33].

Мы считаем, что предпочтения “зажиточных” американцев из девяностого процентиля по доходам может считаться удовлетворительной заменой мнению американцев, обладающих крупным богатством или очень высоким доходом, и их можно использовать для проверки основополагающих прогнозов теории экономической элиты. Конечно же, людей из девяностого процентиля по доходам нельзя назвать ни очень богатыми, ни очень элитарными: в ценах 2012 года, “зажиточные” респонденты Гиленса имели всего лишь 146 тыс долларов годового дохода. Но, принимая в расчет разницу между их предпочтениями, и таковыми у граждан со средним доходом, мы можем предположить, что между рядовыми гражданами и по-настоящему богатыми людьми разница будет похожей, только еще больше.

Некоторое доказательство данного предположения можно почерпнуть из проведенного в 2011 году совместного исследования выборов в Конгресс [34]. По результатам 13 вопросов о политических предпочтениях, вошедших в этот опрос, предпочтения верхних 2% доходополучателей (группы, которую можно по-настоящему считать “богатыми”) гораздо больше коррелируют с предпочтениями верхних 10% доходополучателей, чем с предпочтениями рядового респондента (r5.91 против 0.69) [35]. Таким образом, взгляды умеренно-богатых “зажиточных” респондентов могут давать полезное представление о взглядах по-настоящему богатых людей.

В любом случае, неточность, порожденная использованием “зажиточных” американцев в качестве представителей мнения богатых, скорее всего приведет к недооценке влияния экономической элиты на политический курс. Таким образом, если мы обнаружим существенное воздействие на курс правительства даже с использованием такого несовершенного показателя, будет логично предположить, что по-настоящему богатые граждане влияют на политику еще больше [36].

Чтобы измерить предпочтения и действия групп по интересам, в идеале нам было надо использовать индекс, подобный индексу Баумгертнера с коллегами,  который они разработали для анализа своих 98 политических вопросов: индекс, который бы оценивал общий объем ресурсов, привлеченных всеми основными заинтересованными группами, принявшими ту или иную сторону в каждом из 1779 вопросов. К сожалению, выстроить подобный индекс для всего объема использованных нами данных не представлялось возможным, поскольку это потребовало бы усилий, примерно в 20 раз превосходящих весьма основательную работу, проделанную исследовательской командой Баумгертнера. К счастью, Баумгертнер с соавторами нашел более простую замену своему индексу: как оказалось, количество считающихся “влиятельными” групп по интересам (из групп, появляющихся на протяжении нужного временного периода в рейтинге “25 самых влиятельных” журнала Fortune), выступающих за данное изменение курса, минус количество выступающих против, весьма значительно коррелирует с полным индексом групп по интересам (r50.73) [37].

Гиленс выработал мерку суммарного расположения групп по интересам, используя модифицированную версию этого простого подсчета, вычитающего количество “влиятельных” групп по интересам, выступающих против данного изменения курса, из количества выступающих за. К набору групп из списка “25 самых влиятельных”, который уделял слишком мало внимания некоторым крупным интересам бизнеса, он добавил десять ключевых отраслей промышленности, в которых были задекларированы наиболее высокие расходы на лоббирование (итоговый список всех рассматриваемых отраслей и групп по интересам см. Приложение 1). По каждому из 1779 случаев предложенных изменений политического курса, Гиленс и его ассистенты воспользовались данными из нескольких источников, чтобы обозначить все вовлеченные группы по интересам как выступающие “однозначно за”, “отчасти за”, “отчасти против” и “однозначно против” данных изменений. Затем Гиленс сравнил количество групп на каждой из сторон по каждому вопросу, считая “отчасти” за и “отчасти” против как половинный вес от “однозначно” за или против.

Чтобы учесть возможность убывания отдачи по мере того, как количество групп на одной стороне увеличивается (рост количества групп с 10 до 11 скорее всего имеет меньшее значение, чем с 1 до 2), он взял логарифмы от количества групп “за” и количества групп “против” перед тем, как вычитать одно число из другого. Таким образом,

Суммарное расположение групп по интересам = ln(кол-во “однозначно за” + 0,5 [кол-ва “отчасти за”] + 1) — ln(кол-во “однозначно против” + 0,5 [кол-ва “отчасти против”] + 1) [38]

Также в данной работе излагаются результаты сравнительных индексов расположения групп, вычисленных отдельно для массовых и ориентирующихся на бизнес категорий групп, перечисленных в Приложении 1.

Наша зависимая переменная измеряет, были ли упоминавшиеся в опросах изменения политического курса введены в действие в течение четырех лет после того, как эти вопросы были подняты (выяснилось, что в большинстве случаев результат наступал в пределах двух лет). Разумеется, было совсем не просто установить наличие или отсутствие изменений в политическом курсе для каждого из 1779 разных случаев: Гиленс и его ассистенты провели многие часы за просмотром новостных сообщений, правительственных сводок, квартальных публикаций Конгресса, научных работ и так далее [39]. Чтобы проверить выявленные нами теоретические течения, мы для начала взяли все группы по интересам вместе, не разделяя их на массовые и действующие в интересах бизнеса. В рамках единой статистической модели, мы оценили независимое воздействие на нашу зависимую переменную (изменение курса) каждой из трех независимых переменных: политических предпочтений рядового гражданина (предпочтений пятидесятого процентиля по доходам), политических предпочтений экономической элиты (предпочтений девяностого процентиля по доходам) и позиций групп по интересам (индекса суммарного расположения групп).

Далее, чтобы четко отделить мажоритарный плюрализм от ангажированного плюрализма, мы используем два отдельных индекса суммарного расположения групп по интересам: первый, включающий только массовые группы, и второй, ограниченный интересами бизнеса и профессиональных объединений. Основные гипотезы касательно интересов, изложенные в таблице 1, достаточно очевидно вытекают из нашего обзора четырех идеальных типов теорий.

В чистом виде теории мажоритарной демократии (например, рациональные модели предвыборной гонки, не включающие никаких социальных субъектов кроме рядовых граждан) предсказывают, что влияние рядовых граждан на политику является положительным, значительным и существенным, в отличие от влияния прочих субъектов. Теории доминирования экономической элиты прогнозируют позитивное, значительное и существенное влияние на политику со стороны экономической элиты. Большинство подобных теорий допускают какое-то (хоть и небольшое) независимое влияние рядовых граждан на политику, например, в социальных вопросах, не касающихся экономики. Многие из них также оставляют место для независимого влияния групп, представляющих интересы бизнеса, а значит, возможно, и для групп по интересам в целом, но упор они все равно делают на состоятельных индивидов.

В целом, теории группового плюрализма прогнозируют, что только организованные группы по интересам могут иметь положительный, значительный и существенный эффект на государственную политику. Влияние исходит от коллективов, а не индивидов — богатых или нет, неважно. В зависимости от типа теории плюрализма, рядовые граждане могут быть так или иначе представлены посредством организованных групп, но не обладают значительным независимым влиянием сами по себе.

Теории мажоритарного плюрализма предсказывают, что позиции организованных групп по интересам, взятые все вместе, должны довольно точно представлять предпочтения рядовых граждан, то есть, иметь положительную и существенную корреляцию с ними. Но, поскольку большая часть политического влияния осуществляется через группы, многовариантный анализ, включающий как расположение групп по интересам, так и предпочтения граждан, должен показать значительно большее влияние групп, нежели граждан. Идея Трумэна о “потенциальных группах”, однако же, оставляет место для некоторого прямого влияния со стороны рядовых граждан.

Теории ангажированного плюрализма также предполагают, что группы по интересам имеют куда больше влияния, чем рядовые граждане или отдельные представители экономической элиты. Но согласно их прогнозу, главную роль играют группы, ориентирующиеся на интересы бизнеса. Признавая всю сложность политической сферы, мы также должны признать и возможность того, что более чем одно из этих течений может оказаться в какой-то степени правым: что несколько категорий субъектов — если не все они — могут иметь существенное, положительное и независимое влияние на формирование политического курса. Мы также должны рассмотреть нулевую гипотезу, которая гласит, что ни одно из этих теоретических течений даже отчасти не описывает происходящее в американской политике.

 

Таблица 1: Теоретические прогнозы о независимом влиянии категорий субъектов на политический курс

Теория (“чистый” тип)	Рядовые граждане	Экономическая элита	Все группы по интересам	Массовые группы по интересам	Группы, ориентирующиеся на бизнес
Мажоритарная выборная демократия	Y	n	n	n	n
Доминирование экономической элиты	y	Y	y	n	y
Мажоритарный плюрализм	y	n	Y	Y	Y
Ангажированный плюрализм	n	n	y	y	Y

n — независимое влияние ничтожно или отсутствует

y — некоторая степень независимого влияния

Y — существенное независимое влияние

Влияние рядовых граждан, экономической элиты и групп по интересам на формирование политического курса

Перед тем, как мы продолжим, следует отметить, что даже если у одной из наших прогностических переменных, выступающих в качестве контроля для других, и не оказывается вообще никакого независимого влияния на формирования политического курса, это вовсе не означает, что субъекты, чьи предпочтения представлены этой переменной — будь то рядовые граждане, экономическая элита или организованные группы по интересам — всегда “проигрывают” от политических решений. Формирование политического курса не обязательно является ведущейся между этими субъектами игрой с нулевой суммой. Когда одна категория субъектов выигрывает, другие также могут выиграть, если их предпочтения положительно коррелируют друг с другом.

Оказывается, что на деле предпочтения рядовых граждан по целому спектру вопросов положительно и довольно сильно коррелируют с предпочтениями экономической элиты (см. таблицу 2). Довольно часто, рядовые и зажиточные (которые в наших расчетах выступают представителями экономической элиты) граждане хотят от правительства одного и того же. Эта двумерная корреляция влияет на то, как нам следует интерпретировать последующие многомерные результаты в терминах “выигравших” и “проигравших”. Она также объясняет, почему серьезные ученые до сих пор могут придерживаться теоретических течений мажоритарной выборной демократии и доминирования экономической элиты, даже если одно из них абсолютно неверно в части причинно-следственных связей.

К примеру, можно считать, что рядовые граждане “выигрывают” (то есть, получают нужный им политический курс), даже если они сами не имели никакого независимого влияния на формирование политического курса вообще, в случае, когда выигрывают элиты, с которыми они часто бывают согласны. Но суммарные позиции групп по интересам вообще не коррелируют с предпочтениями рядовых граждан в сколь-нибудь значительной степени. Если взять все группы по интересам вместе, то их индекс суммарного расположения коррелирует с предпочтениями рядовых граждан лишь на незначительные 0,04! (см. таблицу 2) Этот факт подвергает сомнению аргумент Дэвида Трумэна и прочих о том, что организованные группы по интересам успешно представляют население в целом. Более того, даже суммарное расположение тех групп, которых мы зачислили в “массовые”, коррелируют с предпочтениями рядовых граждан лишь на весьма скромном (хотя статистически значимом) уровне 0,12.

Некоторые отдельные американские организации с массовым членством, в особенности AARP (Американская ассоциация пенсионеров) и профсоюзы, действительно предпочитают тот же самый политический курс, что и рядовые граждане. Но прочие организации с массовым членством занимают позиции, которые либо не связаны с желаниями рядовых американцев (группы за аборт и против аборта), либо им противоположны (группы владельцев оружия) [40]. Некоторые группы с массовым членством могут отражать взгляды своих корпоративных спонсоров или наиболее состоятельных членов. Другие сосредотачиваются на вопросах, по отношению к которым население разделено более-менее равномерно. Почему бы так ни сложилось, но все массовые группы по интересам, взятые вместе, просто-напросто в общем и целом не оказываются хорошими представителями рядовых граждан в целом. Еще хуже дело обстоит с группами, защищающими интересы бизнеса, в случае которых наблюдается довольно скромная, но негативная общая корреляция в -0,10.

Связи между предпочтениями экономической элиты и позициями групп по интересам, как массовых, так и ориентирующихся на бизнес, также найдено не было. Этот удививший нас результат возможно отражает контраст между присущей коммерческим предприятиям ориентацией на получение прибыли и более широким спектром идеологических взглядов среди индивидуальных представителей элиты. Например, экономическая элита обычно предпочитает более низкие правительственные расходы практически во всех областях, в то время как бизнес-группы и отдельные отрасли часто лоббируют расходы в тех областях, где они могут получить прибыль. Так, фармацевтические, больничные, страховые и медицинские организации лоббируют увеличение расходов на здравоохранение, подрядчики из оборонной промышленности — на вооружение, Американская федерация фермерских бюро — на сельскохозяйственные субсидии, и так далее.

Таблица 2: Корреляция между независимыми переменными

	Предпочтения рядовых граждан	Предпочтения экономической элиты	Все группы по интересам	Массовые группы по интересам	Группы, ориентирующиеся на бизнес
Предпочтения рядовых граждан	-
Предпочтения экономической элиты	0,78***	-
Все группы по интересам	0,04	0,05	-
Массовые группы по интересам	0,12***	0,01	0,47***	-
Группы, ориентирующиеся на бизнес	-0,10***	-0,02	0,96***	-0,05	-

***p,0,001; n=1779.

Примечание: Значения представляют собой коэффициенты корреляции с поправкой на ошибки измерения, подробнее см. Приложение 2.

Таблица 3: Политический курс и предпочтения рядовых граждан, экономической элиты и групп по интересам

	Модель 1	Модель 2	Модель 3	Модель 4
Предпочтения рядовых граждан	0,64(0,08)***	-	-	0,03(0,08)
Предпочтения экономической элиты	-	0,81(0,08)***	-	0,76(0,08)***
Расположение групп по интересам			0,59(0,09)***	0,56(0,09)***
Коэффициент детерминации R^2	0,031	0,049	0,028	0,074

***p, 0,001

Примечания: Все предикторы располагаются на шкале от 0 до 1. Зависимой переменной является политический курс, она принимает значение 1 если предложенное изменение курса имело место в течение четырех лет с момента опроса и 0 если нет. Предикторы являются логитами расчетного процента респондентов из пятидесятого (“рядовые граждане”) и девяностого (“экономическая элита”) процентиля по доходам, выступавшего за данное изменение курса, а также суммарного индекса расположения групп, описанного в тексте статьи. Стандартные ошибки асимптотически непараметричны, все анализы отражают ожидаемую ошибку измерений в своих прогнозах, подробнее см. Приложение 2. Стандартизированные коэффициенты для модели 4 в данной таблице равны 0,01, 0,21, и 0,16 для рядовых граждан, экономической элиты и групп по интересам соответственно. N=1,779.

 

Первые проверки степени влияния на политический курс

Первые три столбца таблицы 3 содержат двумерные результаты, в которых каждая из трех (все группы по интересам пока сведены в одну категорию) независимых переменных моделируется отдельно в качестве единственного предиктора изменения политического курса. Как и можно было предположить, исходя из приведенной литературы, каждое из трех широких теоретических течений, — мажоритарная выборная демократия, доминирование экономической элиты и плюрализм групп по интересам, — находит там свое подтверждение. Взятые по отдельности, все независимые переменные, — предпочтения рядовых граждан, предпочтения экономической элиты и суммарное расположение организованных групп по интересам, — сильно, положительно и довольно значительно коррелирует с изменением курса.

Неудивительно, что каждое из этих теоретических течений имеет своих ярых приверженцев. Но картина разительно меняется, если внести все три независимые переменные в модель 4 и протестировать относительно друг друга. Оценка воздействия со стороны предпочтений рядовых граждан резко падает до незначительного околонулевого уровня. Очевидно, что рядовой гражданин или “среднестатистический избиратель”, лежащий в основе теорий мажоритарной выборной демократии, сильно сдает в противостоянии с экономической элитой и организованными группами по интересам. Таким образом, основные прогнозы “чистых” теорий мажоритарной выборной демократии могут быть решительно отвергнуты. Рядовые граждане не только не являются единственными обладателями существенной власти над формированием политического курса, их независимое влияние на курс в принципе невелико или вообще отсутствует.

В отличие от них, экономические элиты по нашим оценкам пользуются довольно существенным и весьма значительным независимым влиянием на политический курс. Это не означает, что теория доминирования экономической элиты подтверждается целиком, поскольку наши результаты показывают, что элита вынуждена делить влияние на формирование политического курса с организованными группами по интересам. Тем не менее, из всех рассмотренных в рамках данной работы субъектов, формирующих политику правительства США, экономическая элита оказывается самым влиятельным.

Сходным образом оказалось, что организованные группы по интересам (пока что рассматриваемые все вместе) обладают существенным независимым влиянием на формирование политического курса. Опять же, прогнозы “чистых” теорий плюрализма групп по интересам подтверждаются не полностью, потому что организованные группы по интересам вынуждены делить влияние с экономической элитой. Но, по нашим оценкам, позиции групп по интересам имеют большое, положительное и очень значимое влияние на формирование политики правительства.

Наши результаты показывают, что реальности больше всего соответствуют “смешанные” теории, в которых как представители экономической элиты, так и организованные группы по интересам (включая корпорации, которыми как правило владеет и управляет эта же элита) играют существенную роль в формировании политического курса, в то время как независимое влияние населения в целом невелико или вообще отсутствует.

Довольно небольшая объяснительная сила всех трех независимых переменных вместе (с коэффициентом детерминации всего в 0,074 в модели 4) возможно вызвана ограничениями наших представительных мер, особенно в части экономической элиты (поскольку наша замена ее “зажиточными” гражданами, надо признать, весьма несовершенна) и возможно в части групп по интересам (поскольку лишь небольшая доля политически активных групп была включена в наш индекс). Опять же, из этой ограниченности наших данных может следовать, что группы по интересам и экономическая элита на самом деле имеют больше влияния на политику, чем может показаться, исходя из наших оценок. Однако, также возможно существование важных объясняющих факторов, оставшихся за пределами трех теоретических течений, рассмотренных в рамках данного анализа. Или политические результаты содержат большую долю идиосинкразии, или вариаций по спектру вопросов, которые сложно отразить в какой бы то ни было общей модели. Точно определить это по имеющимся данным мы не можем.

Порядки величин коэффициентов, изложенных в таблице 3, тяжело интерпретировать из-за наших трансформаций независимых переменных. Удобным способом оценки относительного влияния каждой категории субъектов является сравнение того, как предсказанная вероятность изменения политического курса меняется по мере движения от точки к точке на распределении политических предпочтений, в то время, как предпочтения прочих субъектов постоянно находятся в нейтральных точках (50 процентов “за” у рядовых граждан и экономической элиты, и суммарный индекс расположения групп по интересам равный 0). Этот разброс вероятностей, основанный на коэффициентах из модели 4 в таблице 3, выведен в виде линейного графа на рисунке 1 вместе с гистограммой распределения предпочтений. Очевидно, что когда суммарное расположение групп по интересам и предпочтения зажиточных американцев взяты в качестве константы, предпочтения широкой публики не имеют почти никакого значения. Вероятность изменения курса примерно одинакова (около 0,3) вне зависимости от того, выступает за нее ничтожное меньшинство или подавляющее большинство рядовых граждан (см. верхний раздел рисунка 1).

Для сравнения, — опять же, при всех прочих субъектах в роли константы, — предлагаемое изменение курса, пользующееся лишь небольшой поддержкой со стороны экономической элиты Америки (только 1 из 5 выступают “за”) проходит лишь в около 18% случаев, в то время, как предлагаемое изменение с большой поддержкой (4 из 5 “за”) со стороны элиты принимается примерно в 45% случаев. Схожим образом, если поддержка изменения курса со стороны групп по интересам недостаточна (пять групп однозначно “против”, и ни одна не выступает “за”), вероятность прохождения этого изменения равна 0,16, но поднимается до 0,46 когда группы по интересам его открыто поддерживают (см. два нижних раздела рисунка 1) [41]. Если же против предлагаемого изменения политического курса выступают как группы по интересам, так и экономическая элита, это понижает вероятность его принятия еще больше (обычно так происходит с повышением налогов). В противоположном случае, сильная поддержка среди групп по интересам и экономической элиты повышает вероятность принятия поправки к политическому курсу, но остается очевидная тенденция системы к поддержанию статус кво. Изменения, пользующиеся большой поддержкой (описанной выше) со стороны обеих категорий, принимаются правительством лишь в примерно 56% случаев (в нашем массиве данных провалившиеся поправки с сильной поддержкой включают понижение налогов, расширение налоговых льгот, увеличение образовательных расходов на К-12, поддержку колледжей, и предложения к администрации Клинтона добавить в программу “Medicare” льготы на препараты рецептурного отпуска).

 

Мажоритарная выборная демократия

Что же нам делать с результатами, которые на вид противоречат целым томам убедительного теоретизирования и количественных исследований, демонстрируя, что влияние на политику рядового гражданина или “среднего избирателя”  ничтожно или вообще отсутствует? Как уже было сказано, наши результаты не означают, что рядовой гражданин всегда проигрывает в процессе принятия политических решений в США. Поскольку предпочтения рядовых граждан положительно коррелируют с предпочтениями экономической элиты, рядовые граждане довольно часто получают желаемый политический курс, даже если они и являются более-менее случайными бенефициарами  этой победы, а не ее причиной. Наши результаты совершенно не обязаны противоречить прежним двумерным показаниям о совпадении между политическим курсом и желаниями населения примерно на две трети, или о тесном соответствии между либеральными или консервативными “настроениями” населения и колебаниями политического курса [42]. Наш основной тезис затрагивает причинно-следственную связь: если интерпретировать прежние результаты в рамках действительного причинно-следственного эффекта, они оказываются ложными по большей части, или даже целиком.

Более того, вопросы, по которым экономическая элита и рядовые граждане расходятся, касаются важных сторон жизни, включая многие аспекты торговых ограничений, налоговой политики, корпоративного регулирования, абортов и молитв в школах, так что получающиеся в результате политические поражения для рядовых граждан — не мелочь. Помимо этого, нам следует помнить о том, что в нашем анализе предпочтения зажиточных граждан служат заменой предпочтениям по-настоящему богатых американцев, которые вполне могут иметь куда больше политического влияния, чем зажиточные, и чьи политические предпочтения обычно сильнее отличаются от таковых у рядовых граждан. Таким образом, даже небольшие измеряемые различия между предпочтениями зажиточных и средних граждан могут сигнализировать о ситуациях, в которых желания экономической элиты весьма отличаются от таковых у большинства американцев, и в которых она обычно побеждает.

Наконец, даже в двумерном описательном смысле наши результаты показывают, что способность американской политической системы реагировать в тех случаях, когда широкие массы требуют действий со стороны правительства, сильно ограничена. Политическая система США обладает значительной тенденцией к сохранению статус кво из-за внутренних препятствий к правлению большинства, намеренно встроенных в нее: федерализма, разделения властей, бикамерализма, а также прочих препон в виде антимажоритарных правил и процедур в Конгрессе. Таким образом, когда народное большинство выступает за сохранение статус кво и против предлагаемого изменения курса, оно обычно побеждает, но если даже очень значительное большинство выступает за перемены, оно как правило не добивается своего. В рассмотренных нами 1779 случаях, незначительное народное большинство, выступающее за перемены, добивалось желаемого примерно в 30% случаев. Что более показательно, даже подавляющее народное большинство, выступающее за перемену курса, добивалось этих изменений лишь примерно в 43% случаев, при 80% населения выступающих “за”.

В любом случае, нормативным сторонникам широкой демократии вряд ли понравится такая  “демократия по совпадению”, в которой рядовые граждане добиваются своего от правительства, только когда их желания совпадают с таковыми у настоящих хозяев положения, то есть элиты или групп по интересам. Когда доходит до дела, все решает настоящее влияние.

Экономическая элита

Теория доминирования экономической элиты чувствует себя в рамках нашего анализа довольно хорошо, даже с учетом того, что наши результаты скорее всего недооценивают политическое влияние элиты. Хоть наша мерка предпочтений богатых или составляющих элиту американцев и является полезным инструментом, лучшим из тех, что мы смогли создать для столь крупного набора политических вопросов, но скорее всего она слабее отражает необходимые предпочтения, чем наши измерения взглядов рядовых граждан или расположения вовлеченных групп по интересам. Однако же, даже используя эту несовершенную мерку мы обнаружили существенное воздействие. Реальная степень влияния элиты на политику правительства может оказаться еще выше.

Чего нам не позволяют сделать наши данные, так это разобраться в разных версиях теории элиты. Мы не можем быть уверены в том, чье именно политическое влияние мы оцениваем: верхнего 1% собственников, верхней 1/10 этого 1%, или, вполне возможно, менее богатых но более многочисленных граждан из 90-го процентиля по доходам, чьи предпочтения прямо оценивает наша мерка? В любом случае, следует подчеркнуть, что наши данные касаются именно экономической элиты. Доход и богатство обычно положительно коррелируют с прочими параметрами элитного статуса, как, например, высокое общественное положение и занятие высоких должностей, но не тождественны им.

Мы ничего не можем сказать напрямую о внеэкономических аспектах отдельных теорий элиты, особенно делающих упор на субъектов, которые могут и не отличаться высоким уровнем дохода: например, государственных служащих и активистов политических партий.

Организованные группы по интересам

Наши результаты, показывающие существенное влияние со стороны групп по интересам, заслуживают особого внимания, поскольку ранее практически не проводилось оценок масштаба влияния групп с контролем в виде предпочтений других неправительственных субъектов. Наши данные наглядно демонстрируют, что, при влиянии как рядовых граждан, так и экономической элиты, взятом в качестве контроля, организованные группы по интересам имеют весьма существенное независимое влияние на формирование политического курса. Таким образом, теории плюрализма групп по интересам получают серьезную эмпирическую поддержку.

И здесь несовершенство нашего измерения расположения групп по интересам (хотя скорее всего и менее значительное, чем в случае с экономической элитой) предполагает, с тем большим основанием, что реальное влияние организованных групп может быть куда больше обнаруженного нами. Если бы мы располагали данными об активности тех тысяч групп, что не вошли в наш индекс суммарного расположения групп по интересам, мы могли бы найти множество случаев, когда группа (возможно, без противодействия со стороны других групп) добивалась своего. Это может быть особенно актуально для таких узкоспециализированных случаев, как особые налоговые льготы или субсидии, выделяемые одной или двум компаниям, которые недостаточно представлены в нашем массиве данных, состоящем из довольно высокоуровневых политических вопросов (он включает лишь те вопросы политики, которые считались достаточно важными для включения в общенациональный опрос).

Важной чертой влияния групп по интересам является то, что оно часто применяется против предлагаемых изменений политического курса. Из 1357 политических случаев, в которых было отмечено участие хотя бы одной группы по интересам, лишь в 36% случаев большинство таковых групп выступало за изменение курса, в то время как в 55% из них оно выступали против (в оставшихся случаях количество групп на обеих сторонах оказалось равным). [43]

Разграничение между мажоритарным и ангажированным плюрализмом

Можем ли мы сделать какие-либо выводы по поводу того, похожи ли процессы влияния групп по интересам на широкий репрезентативный мажоритарный плюрализм в стиле Трумэна или “ангажированный” плюрализм в стиле Шаттшнайдера, в котором преобладают интересы бизнеса, профессиональных объединений и корпораций?

Мы уже привели ряд результатов, ставящих мажоритарный плюрализм под серьезное сомнение. Если организованные группы, возможно, представляют интересы граждан гораздо лучше, чем это смогли бы сделать сами невнимательные к политике американцы, а суммарные результаты борьбы между группами по интересам помогают рядовым гражданам добиться своего, то следовало бы ожидать, что суммарное расположение групп по интересам будет положительно и сильно коррелировать с политическими предпочтениями рядовых граждан. Но из таблицы 2 видно, что они вообще не коррелируют между собой никаким значительным образом. Расположение групп по интересам почти никак не связано с предпочтениями рядовых граждан. Более того, нет никаких признаков того, что чиновники действуют с оглядкой на возможную реакцию “потенциальных групп” и ведут политический курс в том русле, которого требуют рядовые граждане [44]. Эмпирические основания теории мажоритарного плюрализма выглядят весьма шаткими. Мы также видим, что состав универсума групп по интересам в США сильно перекошен в сторону корпораций, бизнеса и профессиональных объединений [45], что однозначно выступает в пользу ангажированного, а не мажоритарного, плюрализма.

Если идти еще дальше, то теории мажоритарного плюрализма предсказывают большее независимое влияние массовых групп по интересам, чем теории ангажированного плюрализма. Таким образом, было бы разумно разграничить группы по интересам на массовые и ориентирующиеся на бизнес (списки обоих см. в Приложении 1) и включить их в наш многомерный анализ вместе с предпочтениями рядовых граждан и экономической элиты, вместо нашего прежнего общего индекса суммарного расположения групп по интересам. Результаты данного анализа изложены в таблице 4. Очевидно, что предсказания теорий ангажированного плюрализма работают значительно лучше, чем таковые у теорий мажоритарного плюрализма. Коэффициенты влияния оказываются положительными и статистически значимыми как для массовых, так и для ориентирующихся на бизнес групп по интересам, но коэффициент последних почти вдвое превосходит коэффициент первых.

Более того, когда мы сузили пространство анализа до меньшего набора вопросов, по которым оба типа групп занимали какую-либо позицию, — то есть, когда мы рассмотрели лишь те случаи, в которых группы, ориентирующиеся на интересы бизнеса, и массовые группы прямо взаимодействовали друг с другом, — контраст между оцениваемым влиянием этих двух типов групп оказался еще больше [46].

Преимущество ориентирующихся на бизнес групп в формировании политического курса отражает их численное превосходство в универсуме групп по интересам в Вашингтоне, а также редкость случаев, когда бизнес-группы по какому-либо вопросу оказываются по разные стороны баррикад [47]. Оба этих фактора (численное превосходство и относительная сплоченность) играют роль в гораздо более сильной корреляции общего расположения групп по интересам с бизнес-группами, а не массовыми группами (0,96 против 0,47 — таблица 2). Значение численного превосходства бизнес-групп становится очевидным, когда мы делаем поправку в наших измерениях расположения бизнес-групп и массовых групп на разную численность групп в этих категориях. Анализ, параллельный тому, что изложен в таблице 4, и использующий этот исправленный индекс, показывает, что отдельно взятые среднестатистическая бизнес-группа и среднестатистическая массовая группа по интересам имеют примерно равное влияние. Большее общее влияние бизнес-групп в нашем анализе следует в основном из-за того, что в каждом вопросе их как правило участвовало в среднем в два раза больше, а не из-за того, что каждая отдельно взятая бизнес-группа имеет в среднем больше влияния, чем отдельно взятая массовая группа [48].

В целом наши результаты прочно указывают на то, что теории ангажированного плюрализма лучше отражают политическую реальность, чем теории мажоритарного плюрализма. Постулат о том, что набор разнообразных групп по интересам с широкой базой поддержки занимают позиции и формируют реальный политический курс, который отражает желания основной массы населения, просто неверен. Группы по интересам как таковые обычно не стремятся к тому же курсу, что и рядовые граждане. “Потенциальные группы” этот пробел также не восполняют. Активных массовых групп по интересам не так много, они (в совокупности) являются не самыми лучшими представителями взглядов населения, и их коллективное влияние на политический курс меньше, чем у групп, ориентирующихся на бизнес, чья позиция обычно противоположна предпочтениям рядовых граждан. Эти бизнес-группы более многочисленны и активны, они тратят гораздо больше денег и обычно добиваются своего.

Таблица 4 также подтверждает наши результаты касательно экономической элиты и среднестатистических избирателей. Когда расположения массовых и ориентирующихся на бизнес групп по интересам включаются в многомерную модель по отдельности, влияние предпочтений рядовых граждан по-прежнему остается на уровне нуля, в то время как влияние экономической элиты по данным оценкам остается большим, положительным и независимым.

Таблица 4: Влияние на политический курс массовых групп по интересам и групп, ориентирующихся на бизнес, по отдельности

Предпочтения рядовых граждан	0,05(0,08)
Предпочтения экономической элиты	0,78(0,08)***
Массовые группы по интересам	0,24(0,07)***
Группы, ориентирующиеся на бизнес	0,43(0,08)***
Коэффициент детерминации R^2	0,07

***p, 0,001

Примечания: Все предикторы располагаются на шкале от 0 до 1. Зависимой переменной является политический курс, она принимает значение 1 если предложенное изменение курса имело место в течение четырех лет с момента опроса и 0 если нет. Предикторы являются логитами расчетного процента респондентов из пятидесятого (“рядовые граждане”) и девяностого (“экономическая элита”) процентиля по доходам, выступавшего за данное изменение курса, а также суммарного индекса расположения групп, описанного в тексте статьи. Стандартные ошибки асимптотически непараметричны, все анализы отражают ожидаемую ошибку измерений в своих прогнозах, подробнее см. Приложение 2. Стандартизированные коэффициенты для модели 4 в данной таблице равны 0,01, 0,21, и 0,16 для рядовых граждан, экономической элиты и групп по интересам соответственно. N=1,779.

Демократия в Америке?

Каждое из четырех теоретических течений, — мажоритарной выборной демократии, доминирования экономической элиты, мажоритарного плюрализма групп по интересам и ангажированного плюрализма, — считает разные категории субъектов ключом к формированию политического курса в США, и каждое из этих течений породило большой пласт эмпирических исследований, которые с виду демонстрируют большое влияние отдельной категории субъектов. Однако, почти все эти эмпирические результаты были по сути двумерными. До совсем недавнего времени не было возможным проверить все эти теории относительно друг друга систематическим и количественным образом. Нам удалось добиться весьма впечатляющих результатов путем прямого противопоставления прогнозов “чистых” теорий в рамках единой статистической модели, используя уникальный массив данных, включающий несовершенные, но работающие измерители ключевых независимых переменных для почти двух тысяч вопросов политики.

Первым таким результатом является почти полный провал теории “среднестатистического избирателя” и прочих теорий мажоритарной выборной демократии. Если использовать предпочтения экономической элиты и позиции организованных групп по интересам в качестве контроля, предпочтения рядовых американцев оказывают лишь ничтожное, околонулевое и незначительное влияние на политический курс. Провал теорий мажоритарной выборной демократии тем более удивителен, что он идет вразрез с вероятными последствиями ограниченности наших данных. Предпочтения рядовых граждан измерялись гораздо более прямым образом, чем остальные наши независимые переменные, однако именно они, как оказалось, имеют меньше всего влияния.

Организованные группы по интересам также не являются заменой прямому влиянию граждан, воплощая в себе волю граждан и следя за тем, чтобы их предпочтения побеждали, как говорится в теориях мажоритарного плюрализма. Группы по интересам действительно обладают существенным независимым влиянием на политический курс, и некоторые из них, особенно профсоюзы, действительно являются достаточно хорошими представителями предпочтений рядовых граждан. Но для системы групп по интересам в целом это не так. Общее суммарное расположение групп по интересам в значительной степени не совпадает с предпочтениями рядовых граждан, а суммарное расположение наиболее влиятельных групп, ориентирующихся на бизнес, и вовсе противоположно желаниям рядового гражданина. Таким образом, существующие группы по интересам не работают в роли приводных ремней для желаний широкой массы населения. “Потенциальные группы” также не заполняют эту нишу, поскольку предпочтения рядовых граждан имеют небольшое или вовсе нулевое влияние на политический курс, если позиции существующих групп взяты в качестве контроля. Более того, предпочтения экономической элиты, измеренные посредством нашего заменителя, предпочтений “зажиточных” граждан, имеют куда большее влияние на изменение курса, чем предпочтения рядовых граждан. Разумеется, это не означает, что рядовые граждане всегда проигрывают, довольно часто им удается получить тот курс, которого они хотят, но только потому, что данный курс совпадает с желаниями экономической элиты, которая пользуется настоящим влиянием.

Конечно же, наши результаты наиболее прямо демонстрируют “первый слой” власти: способность субъектов формировать политический курс по спорным вопросам. Но они также до определенной степени отражают ее “второй слой”: способность формировать повестку дня, которую рассматривают политики. Проанализированный нами спектр политических альтернатив гораздо шире, чем тот, что всерьез обсуждается политиками или ставится на голосование в Конгрессе, и наши альтернативы (в среднем) более популярны среди широких масс, чем среди групп по интересам. Таким образом, судьба этих предложений может отражать отказ политиков от их рассмотрения, нежели сознательный отказ от них самих после рассмотрения (из наших данных невозможно различить эти два варианта). Слабее всего наши результаты демонстрируют “третий слой” власти: способность элиты формировать предпочтения народа [49]. Мы знаем, что группы по интересам и сами политики часто тратят существенные усилия на формирование общественного мнения. Успех этой их деятельности отлично объяснил бы высокую степень корреляции между предпочтениями масс и предпочтениями элиты. Но это не могло сильно преувеличить нашу оценку влияния рядового гражданина на политический курс, потому что оно близко к нулю.

Что наши результаты говорят о демократии в Америке? Для сторонников широкой демократии, которым хотелось бы, чтобы правительство реагировало в основном или исключительно на предпочтения рядовых граждан страны, они точно являются поводом к беспокойству. В США, как показывают наши результаты, большинство не правит — во всяком случае, не в смысле причинно-следственной связи между предпочтениями и формирующимся политическим курсом.

В тех случаях, когда большинство граждан расходится во мнении с экономической элитой или организованными группами по интересам, оно обычно проигрывает. Более того, из-за склонности американской политической системы к поддержанию статус кво, даже когда за изменение курса выступает довольно значительное большинство американцев, оно как правило его не добивается. В качестве аргумента против широкой демократии можно было бы сказать, что рядовые граждане не уделяют должного внимания политике и невежественны в вопросах формирования курса, зачем же тогда беспокоиться о том, что их плохо информированные предпочтения не влияют на формирование политики правительства? Быть может, экономическая элита и лидеры групп по интересам отличаются более высоким профессионализмом в области политики, чем рядовые граждане. Быть может, им лучше знать, какой политический курс пойдет на пользу всем и, быть может, они ориентируются на общее благо, а не на эгоистичные цели, когда решают, какой курс поддерживать.

Но это кажется нам сомнительным. Мы считаем, что напротив, взятые все вместе, рядовые граждане имеют довольно хорошее представление о своих ценностях, и выражаемые ими предпочтения в области политики заслуживают уважения [50]. Более того, мы не уверены в информационном превосходстве элиты. Конечно, подробные знания о политике обычно растут вместе с доходом и статусом. Естественно, что богатые американцы и директора корпораций обычно знают больше о налоговой и регуляционной политике, которые затрагивают их напрямую. Но что они знают о гуманитарных последствиях социальной защиты, программы здравоохранения, талонов на продовольствие, или пособий по безработице, ведь ничто из этого никак не влияет на их непосредственное благополучие? И прежде всего, мы не видим причин полагать, что лучшая информированность всегда влечет за собой стремление подняться над собственными интересами или решимость работать на общее благо. В общем и целом, мы считаем, что наиболее надежным защитником интересов народа является сам народ, а не кто-либо еще.

Оставив в стороне сложный вопрос о различиях в интересах и мотивации, мы хотели бы предупредить, что не стоит заранее предполагать большую мудрость со стороны экономической элиты или организованных групп по интересам. Это следует проверить эмпирически. Чтобы установить, кто, сколько, и что именно на самом деле знает о политическом курсе, нужны новые эмпирические исследования.

Наши результаты также показывают, что необходимо выяснить точнее, какой долей влияния на политику правительства обладают какие именно слои экономической элиты (“зажиточные”? верхний 1%? верхняя 1/10 от 1%?), и для чего они его применяют. Схожие вопросы возникают по поводу точных границ влияния отдельных категорий организованных групп по интересам. Нам также следует больше узнать о политических предпочтениях и влиянии разных субъектов, которые здесь не рассматривались, включая активистов политических партий, чиновников и прочую внеэкономическую элиту. Мы надеемся, что наша работа будет стимулировать дальнейшие исследования в этой области. Несмотря на то, что эмпирические доказательства теорий мажоритарной демократии казались очень прочными,  наш анализ показывает, что большинство населения имеет весьма незначительное влияние на принимаемый правительством политический курс. Американцы располагают многими ключевыми для демократического управления институтами, такими, как регулярные выборы, свобода слова и собраний, и весьма широкое, хотя и все еще оспариваемое, избирательное право. Но мы считаем, что если в формировании политического курса доминируют мощные коммерческие организации и небольшой слой богатых американцев, то претензии Америки на статус демократического общества находятся под вопросом.

Примечания

1. Токвилль, 2000 г., стр. 235-49. Токвилль делал упор на правительства штатов, которые по его мнению “на самом деле управляют” американским обществом. Он отмечал, что Отцы-основатели США установили ограничения для прямой демократии на федеральном уровне (стр. 235, п.1). Однако, в общих чертах Токвилль считал, что “при демократии законы… исходят от большинства всех граждан”, стр. 222.

2. Линкольн, 1863 г. Даль, издание 1956 г, глава 2, дал определение “широкой демократии” в терминах прямого правления большинства и отследил ее теоретические корни к идеям Аристотеля о политическом равенстве, “власти большинства” у Локка, “общей воле” большинства у Руссо, и “республиканскому принципу” Джеймса Мэдисона , а также подверг критическому анализу ее нормативные свойства.

3. Готеллинг, 1929 г. Блэк, 1948 г, 1958 г. Даунс 1957 г. Во второй главе своей работы Даунс предлагает остроумную, но несколько туманную версию этой теории, в восьмой главе он объясняет вариант одномерной версии Готеллинга. Расширения до многомерности можно увидеть у Дэвиса, Гинича и Ордешука в работе 1970 г. Теорема Мэя утверждает, что правление простого большинства является единственным правлением, которое при коллективном решении о выборе между двумя альтернативными вариантами удовлетворяет демократическим условиям Эрроу: решительности, анонимности, нейтральности и положительному отклику к предпочтениям индивидов, см. Мэй, 1952 г.

4. Эрроу, 1963 г. Маккельви, 1976 г. См. Сен, 1970 г.

5. Особенно едкую критику можно прочесть в работе Фергюсона 1995 года (приложение “Выведенное и забытое”).

6. Монро, 1979 г. 1998 г. Пейдж и Шапиро, 1983 г. Эриксон, Райт и Макивер, 1993 г. Стимсон Маккуэн и Эриксон, 1995 г. Эриксон, Маккуэн и Стимсон, 2002 г.

7. Бартельс, Гиленс, 2012 г. См. также Якобс и Пейдж, 2005 г. в которой указано, что, если учесть предпочтения лидеров бизнеса и прочей элиты, влияние широкой публики на внешнюю политику США ничтожно мало или вовсе отсутствует.

8. Кей, 1961г. глава 11 и стр. 472-476, Фиорина, 1981 г. Заллер, 2003 г. Вариация на тему этой логики, сосредоточенная на возможности “потакания” политиков текущим предпочтениям дана в работе Канес-Рона, Геррона и Шоттса от 2001 г. “Латентными” предпочтениями называются коллективные политические предпочтения, которые граждане предположительно выводили бы из своих основных нужд и ценностей, если бы они обладали точной информацией касательно будущих результатов политического курса. Эти “латентные” предпочтения связаны с идеальными “истинными” предпочтениями, которые некоторыми теоретиками политологии считаются более достойными правительственного отклика, чем те политические предпочтения, которые граждане реально выражают. Это можно считать добавлением нормативной привлекательности к системе демократического контроля, основанной на “поощрении и наказании через выборы”. См. Мансбридж, 2003 г.

9. См. Пейдж и Шапиро, 1992 г.

10. Миллз, 1959 г., глава 12, особенно стр. 279. Роберт Майклс, основатель современной теории элиты, в своей работе 2001 года подчеркивал важность руководящих должностей в политических партиях. Часть ранних работ Теды Скочпол (например, Скочпол и Финегольд, 1982 г.) может считаться основанной на государственнической теории элиты, которая делает упор на государственных служащих. Начиная с работы 1992 года “Защищая солдат и матерей”, однако же, Скочпол в своем анализе американской политики уделяет больше внимания негосударственной элите, общественным движениям, организованным группам по интересам и предпочтениям широкой публики. Таким образом, работы Скочпол, как и некоторых других известных исследователей американской политики (например, Кацнельсона, 2013 г.) нельзя легко поместить в одну из наших простых теоретических категорий.

11. Бэрд, 1913 г. Домхофф, 2013 г. Берч, 1980-1981 гг. Фергюсон, 1995 г. Винтерс, 2011 г. Винтерс и Пейдж, 2009 г. Граница между теориями элиты, делающими упор на экономическую элиту, и теориями групп по интересам, ориентирующихся на организованные интересы корпораций (рассмотренные далее), не всегда может быть четко проведена. В данной работе мы считаем большинство теорий, подчеркивающих роль корпораций или отраслей промышленности (напр. Блок, 2007 г. Фергюсон 1995 г.) как по большей части относящиеся к теориям “групп по интересам”, а не элиты. Мы относим к теоретикам элиты тех, кто, как Домхофф, называет себя таковыми сам, даже если они занимаются бизнес-элитой и считают корпоративные организации важными механизмами влияния. Винтерс в своей работе 2011 года ближе всего подошел к тому, чтобы сосредоточиться именно на богатых индивидах, а не на их организациях. Можно поспорить о том, что экономический господствующий класс, лежащий в основе классической марксистской теории, являются “экономической  элитой” Но теоретики марксизма считают классовое положение лишь отчасти связанным с богатством или доходом, и то, что их внимание сосредоточено на владении средствами производства, позволяет предположить, что коммерческие компании и бизнес-ассоциации могут считаться ключевыми политическими субъектами. По этой причине мы рассмотрим эти теории в контексте корпораций и организованных групп по интересам, отметив родство “инструменталистских” марксистских теорий с теориями ангажированного плюрализма.

12. Термин “группы по интересам” обычно вызывает в памяти образ групп с массовым членством, таких, как Лига женщин-избирательниц или Национальная стрелковая ассоциация США, но многие политически важные “группы” на самом деле являются коммерческими корпорациями.

13. Гамильтон, Мэдисон и Джей, 1961 г. стр. 77-84.

14. Бентли, 1908 г. Трумэн, 1971 г. особенно стр. 511.

15. Даль, 1956 г. 1989 г. Берри в работе 1999 года подчеркивает растущее влияние “гражданских групп”.

16. Ольсон 1965 г.

17. Шаттшнайдер, 1960 г, стр. 35. Шлозман, Верба и Брэди, 2012 г. главы 10-14.

18. Шаттшнайдер, 1960 г. глава 1, Макконел 1966 г. Стиглер, 1971 г. Линдблюм, 1977 г. части IV и V, Фергюсон 1995 г. Блок 2007 г. Хакер и Пирсон, 2010 г.

19. Маркс и Энгельс, 1972 г. Это английское издание напечатано с издания 1888 года редакции Энгельса.

20. Миллибэнд, 1969 г. глава 6. Фред Блок в работе 1977 года проводит четкую границу между “инструменталистскими” марксистскими теориями вроде теории Миллибэнда, в которой политически сознательные члены господствующего класса используют свои экономические ресурсы, чтобы формировать политику правительства в своих собственных материальных интересах, и “структурные” теории, в которых сама капиталистическая экономическая система склонна формировать политику государства и предпочтения его граждан, включая рабочих, которых призывают смириться с низкими зарплатами и высокой прибылью капиталистов во имя будущего роста и инвестиций. Другие марксистские теории власти см. Исаак, 1987б. Формализованную структурную марксистскую теорию см. Пржеворски и Валлерстайн, 1982 г.

21. Опять же, наши данные мало помогают разделить эти или другие механизмы политического влияния. Мы делаем упор на возможные источники влияния среди индивидов или групп в обществе.

22. Шлозман, Верба и Брэди, 2012 г. главы 10-14, особенно страницы 321, 329 и 356.

23. Шаттшнайдер, 1935 г.

24. Бауэр, Пул и Декстер, 1963 г. Мильбрат, 1963 г. Макчизни, 1997 г.

25. Смит, 2000 г. Баумгертнер и ко. 2009 г.

26. Смит, 2000 г. глава 3.

27. Цифровые показатели успешности в работе Смита 2000 года не приводятся, но кривая на рис. 4.1 стр. 83 показывает успех Палаты в случае 60 или более процентов законопроектов за большинство лет, с очень существенной вариацией из года в год.

28. Баумгертнер и ко. 2009 г. стр. 233 и 235. Эти многомерные результаты могут быть занижены, потому что регрессии включали в качестве независимых переменных активную поддержку или противодействие со стороны чиновников Конгресса и исполнительной власти. Поскольку поведение чиновников вполне может быть подвержено влиянию со стороны самих групп по интересам, включение этих предикторов ограничивает оценку влияния групп прямым воздействием, исключая любые непрямые эффекты, которые могли быть достигнуты путем влияния групп на чиновников. С другой стороны, исключение прочих влиятельных субъектов из анализа могло (если их предпочтения положительно коррелировали с предпочтениями групп по интересам) привести к ложно преувеличенным оценкам влияния групп по интересам. Дополнительную сложность в оценке влиятельности групп по интересам представляют собой случаи, в которых группы не занимают вообще никакой позиции, и которые не попали в анализ Смита или Баумгертнера сотоварищи. Включение случаев без позиций необходимо для оценки степени, в которой группы влияют на общее формирование политического курса, но не для оценки влияния групп в тех случаях, где они его действительно применяют.

29. Благодарность за отличную работу и помощь в колоссальном труде по сбору и оцифровке этих данных выражается Мартину Коэну, Джейсону Конвеллу, Андреа Ванакор и  Марку Весту из UCLA, а также Олегу Беспалову, Даниэлю Кассино, Кевину Коллинзу, Шане Гадариан, Реймонду Хиксу и Ли Шейкеру из Принстонского университета.

30. Аргументы в пользу нормативного и эмпирического значения “повестки дня опросов” рассмотрены в работе Гиленса 2012 года, стр. 50-56. Нужно отметить, что если (как мы видим) влияние населения на эти, как правило, широкомасштабные вопросы невелико или отсутствует, крайне маловероятно, что население имеет больше влияния на более технические или менее заметные вопросы.

31. В 2012 году десятый процентиль дохода домохозяйств был около 12200 долл. США, пятидесятый процентиль — около 51000 долл. США, и девяностый процентиль — около 146000 долл. США (Бюро переписи населения США, 2013 год). Более подробно эти данные см. Гиленс 2012 г. стр. 57-66.

32. Разумеется, рядовой (средний) гражданин не идентичен формальному или реальному “среднестатистическому избирателю”. Но в целом небольшая величина разницы между политическими предпочтениями избирателей и всех граждан в целом (см. Вольфингер и Розенстоун, 1980 г. стр. 109-114, Шлозман, Верба и Брэди 2012, стр. 120-121) предполагает, что наше измерение в целом отражает дух теорий среднего избирателя. Что же касается самих этих расхождений, то мы придаем рядовому гражданину большее нормативное, но меньшее эмпирическое, значение.

33. Чтобы составить примерную оценку того, насколько предпочтения среднего по предпочтениям респондента совпадают с предпочтениями среднего по доходам респондента, мы вычислили среднее предпочтение для каждой из пяти групп по доходам (с десятого, тридцатого, пятидесятого, семидесятого и девяностого процентиля). Например, если на отдельном немонотонном вопросе пять групп по доходам выдавали средние предпочтения в 0,50, 0,60, 0,70, 0,65 и 0,55 (с десятого по девяностый процентиль соответственно), то оценочное общее среднее предпочтение будет равно 0,60 (в данном случае соответствует предпочтению тридцатого процентиля по доходам). В большинстве случаев, общее среднее предпочтение равно предпочтению средней по доходам группы (пятидесятого процетиля). Там, где оно таковым не является, разница предпочтений по доходам обычно невелика. С использованием этого метода, общие средние предпочтения и предпочтения людей со средним доходам получаются очень схожими: r5.997.

34. Данное исследование является одним из нескольких опросов, которые удовлетворяют критериям достаточно большого размера выборки (n=20,150) и достаточно высокой верхней категории по доходам, чтобы дать информацию по политическим предпочтениям очень зажиточных американцев.

35. Корреляции между политическими предпочтениями верхних 2 процентов и верхних 10 процентов основаны на 76 респондентах CCES, которые указали семейный доход в размере как минимум 350000 долларов. Соответствующие корреляции, получившиеся с использованием 179 респондентов CCES, указавших доход как минимум в 250000 (примерно равно верхним 4,5% распределения доходов) равны 0,97 и 0,76. Часть подтверждающих данных происходит из сравнения Опроса экономически успешных американцев (Пейдж, Бартельс, Сирайт, 2013 год), основанного на местной выборке богатейших 1-2 процентов американцев, и Опроса по неравенству (Пейдж и Джейкобс, 2009 г.), основанном на репрезентативной выборке населения США. Восемь вопросов о политических предпочтениях, включенные в оба из этих опросов, показывают, что предпочтения верхних 25% доходополучателей обычно оказываются примерно посередине между таковыми у рядовых граждан и богатых. Похожие результаты, касающиеся политических предпочтений верхних 4% см. Пейдж и Хеннесси, 2008 г.

36. Мы делаем концептуальное различие между двумя типами недостатков в наших измерениях: есть недостатки, которые влияют на отношения между нашими индикаторами и идеями, на которых они основаны (такие, как случайные и коррелирующие ошибки измерения, рассмотренные нами в приложении), а есть недостатки, которые происходят из несовершенного совпадения между этими идеями, и характеристиками, которые нам хотелось бы измерить. Например, поправки, изложенные в приложении, помогают нам улучшить наши оценки предпочтений американцев из девяностого процентиля по доходам, но не могут помочь нам сделать эти оценки более точными индикаторами предпочтений по-настоящему богатых американцев, чьи взгляды нам хотелось бы включить в наши модели.

37. Баумгертнер и ко. 2009 г. стр. 225. Мы считаем, что наше измерение суммарного расположения групп по интересам, описанное далее, в действительности лучше, чем рассмотренная Баумгертнером и ко. замена его рейтингом “Fortune 25”, потому что оно включает отрасли, которые не занимаются лоббированием через централизованные отраслевые организации, нелинейно в суммарном числе групп, и отражает степень, в которой отдельно взятый вопрос актуален для интересов конкретной группы или отрасли.

38. Подробности об Индексе суммарного расположения групп см. Гиленс, 2012 г. стр. 127-130.

39. Об измерении изменений политического курса см. Гиленс, 2012 год стр. 60 и примечание 18 стр. 284.

40. Корреляции позиций отдельных групп с предпочтениями рядовых граждан см. Гиленс, 2012 г. стр. 156-157.

41. Данные конкретные значения низких или высоких уровней поддержки среди зажиточных американцев и групп по интересам были выбраны из-за того, что около 15% всех предлагаемых изменений курса вызывали либо менее 20%, либо более 80% поддержки со стороны зажиточных, и около 15% всех предлагаемых изменений, по которым группы по интересам занимали какую-либо позицию, вызывали суммарный индекс групп по интересам либо в более пяти групп “однозначно за”, либо в более пяти групп “однозначно против” (считая “частично” за или против за половину группы).

42. См. Монро, 1979 г. 1998г. Пейдж и Шапиро, 1983 г. Стимсон, Маккуэн и Эриксон, 1995 г.

43. Это может показаться контринтуитивным, но оказалось, что бизнес-группы несколько меньше склонялись к противодействию предлагаемым изменениям (33 процента против, 26 процентов за) чем массовые группы (38 процентов против, 20 процентов за).

44. Даже если существующие организованные группы не отражают желания рядовых граждан, упреждающие реакции чиновников на несформировавшиеся еще “потенциальные группы” могли бы в теории обеспечить хоть какое-то представление интересов рядовых граждан, как и считал Дэвид Трумэн. Но результаты, изложенные у нас в таблице 3, показывают незначительное независимое влияние рядовых граждан при позициях существующих организованных групп по интересам в качестве контроля, и не оставляют простора для потенциальных групп (и упреждающих реакций чиновников на них) как выразителей предпочтений рядовых граждан.

45. Шлозман, Верба и Брэди, 2012 г. главы 10-14, особенно стр. 321, 329 и 356.

46. В 369 из 1779 случаев, в которых как опирающиеся на бизнес, так и массовые группы по интересам выражали какую-либо позицию, коэффициенты равны всего лишь 0,09 (n.s.) для массовых групп, но 0,48*** (p, 0,001) для бизнес-групп.

47. Для тех предлагаемых изменений курса, по которым хотя бы одна ориентирующаяся на бизнес группа заняла позицию, другую бизнес-группу можно было найти на противоположной стороне баррикад менее чем в 5 процентах случаев. Что интересно, массовые группы были несколько более склонны занимать обе стороны вопроса, к примеру, группы “за выбор” и “за жизнь” по вопросу аборта, или AARP, которая была против плана Клинтона по реформе здравоохранения, и AFL-CIO, которая была за.

48. Для анализа, изложенного в таблице 4, индексы как бизнес-групп, так и массовых групп были масштабированы для интервала от 0 до 1. Когда мы перемасштабировали эти индексы, чтобы отразить разное количество бизнес-групп и массовых групп, вовлеченных по каждому вопросу, стандартное отклонение индекса расположения бизнеса было равно 0,158, а массовых групп — 0,096. Их ассоциации с получившимся в результате курсом (аналогичные тем, что были приведены в таблице 4) были почти идентичны, 0,38 (р, 0,01) и 0,40 (р, 0,001) соответственно.

49. Бахрач и Барац, 1962 г. Люкс, 1974 г. См. Айзек, 1987а.

50. Нормативый аргумент см. Даль, 1989 г. особенно главу 7. Эмпирические доказательства того, что его условия обычно удовлетворяются, см. Пейдж и Шапиро, 1992 г. и Гиленс, 2011 г.

Дополнительные материалы

• Список массовых и ориентирующихся на интересы бизнеса групп, включенных в суммарный индекс расположения групп по интересам
• Поправка на ошибки при измерениях.
• Таблица А1. Анализ по методу обычных наименьших квадратов, параллельный модели структурных уравнений, представленной в таблице 3.
• Данные и код для воспроизведения результатов http://dx.doi.org/

Дополнительные материалы на английском языке

10.1017/S1537592714001595

Источники и литература

• Arrow, Kenneth J. 1963 [1951]. Social Choice and Individual Values. 2d ed. New York: Wiley.
• Bachrach, Peter, and Morton S. Baratz. 1962. “Two Facesof Power.” American Political Science Review 56(4): 947–52.
• Bartels, Larry M. 2008. Unequal Democracy: The Political Economy of the New Gilded Age. New York: Russell Sage Foundation and Princeton University Press.
• Bauer, Raymond A., Ithiel de Sola Pool, and Lewis Anthony Dexter. 1967. American Business and Public Policy: The Politics of Foreign Trade. New York: Atherton.
• Baumgartner, Frank R., Jeffrey M. Berry, Marie Hojnacki, David C. Kimball, and Beth L. Leech. 2009. Lobbying and Policy Change: Who Wins, Who Loses, and Why. Chicago: University of Chicago Press.
• Beard, Charles A. 2012 [1913]. An Economic Interpretation of the Constitution of the United States. New York, Simon and Schuster.
• Bentley, Arthur F. 1908. The Process of Government: A Study of Social Pressures. Chicago, IL: University of Chicago Press.
• Berry, Jeffrey M. 1999. The New Liberalism: The Rising Power of Citizen Groups. Washington, DC: Brookings.
• Black, Duncan. 1948. “On the Rationale of Group Decision-making.” Journal of Political Economy 56: 23–34.
• ——. 1958. The Theory of Committees and Elections. Cambridge: Cambridge University Press.
• Block, Fred. 1977. “The Ruling Class Does Not Rule: Notes on the Marxist Theory of the State.” Socialist Revolution 7(3): 6–28.
• ——. 2007. “Understanding the Divergent Trajectories of the United States and Western Europe: A Neo-Polanyian Analysis.” Politics and Society (March): 1–31.
• Burch, Philip H. 1980-81. Elites in American History. 3 vol. New York: Holmes & Meier.
• Canes-Wrone, Brandice, Michael C. Herron, and Kenneth W. Shotts. 2001. “Leadership and Pandering: A Theory of Executive Policymaking.” American Journal of Political Science 45: 532–50.
• Dahl, Robert A. 1956. A Preface to Democratic Theory. Chicago, IL: University of Chicago Press.
• ——. 1961. Who Governs? New Haven, CT: Yale University Press.
• ——. 1989. Democracy and its Critics. New Haven, CT: Yale University Press.
• Davis, Otto A., Melvin J. Hinich, and Peter C. Ordeshook. 1970. “An Expository Development of a Mathematical Model of the Electoral Process.” American Political Science Review 64(2): 426–48.
• Domhoff, G. William. 2013. Who Rules America: The Triumph of the Corporate Rich. 7th ed. New York: McGraw-Hill.
• Downs, Anthony. 1957. An Economic Theory of Democracy. New York: Harper & Row.
• Erikson, Robert S., Michael B. MacKuen, and James A. Stimson. 2002. The Macro Polity. New York: Cambridge University Press.
• Erikson, Robert S., Gerald C. Wright, and John P. McIver. 1993. Statehouse Democracy: Public Opinion and Policy in the American States. New York: Cambridge University Press.
• Ferguson, Thomas. 1995. Golden Rule: The Investment Theory of Party Competition and the Logic of Money-Driven Political Systems. Chicago, IL: University of Chicago Press.
• Fiorina, Morris. 1981. Retrospective Voting in American National Elections. New Haven, CT: Yale University Press.
• Gilens, Martin. 2011. “Two-thirds Full? Citizen Competence and Democratic Governance.” In New Directions in Public Opinion, ed. Adam Berinsky. New York: Routledge.
• ——. 2012. Affluence and Influence: Economic Inequality and Political Power in America. New York: Russell Sage Foundation and Princeton University Press.
• Hacker, Jacob S., and Paul Pierson. 2010. Winner-Take-All Politics: How Washington Made the Rich Richer—and Turned its Back on the Middle Class. New York: Simon& Schuster.
• Hamilton, Alexander, James Madison, and John Jay. 1961 [1787–88]. The Federalist Papers, ed. Clinton Rossiter. New York: New American Library.
• Hotelling, Harold. 1929. “Stability in Competition.” Economic Journal 39: 41–57.
•  Isaac, Jeffrey. 1987a. “Beyond the Three Faces of Power: A Realist Critique.” Polity 20(1): 4–31.
• ——. 1987b. Power and Marxist Theory. Ithaca, NY:Cornell University Press.
• Jacobs, Larry R., and Benjamin I. Page. 2005. “Who Influences U.S. Foreign Policy?” American Political
  Science Review 99(1): 107–23.
• Katznelson, Ira. 2013. Fear Itself: The New Deal and the Origins of Our Time. New York: Liveright.
• Key, V.O., Jr. 1961. Public Opinion and American Democracy. New York: Knopf.
• Lindblom, Charles E. 1977. Politics and Markets. New York: Basic.
• Lincoln, Abraham. 1989 [1863]. “Address at Gettysburg, Pennsylvania.” In Speeches and Writings 1859–1865. New York: Library of America.
• Lukes, Steven. 1974. Power: A Radical View. London: Macmillan.
• Mansbridge, Jane. 2003. “Rethinking Representation.” American Political Science Review 97(4): 515–28.
• Marx, Karl, and Friedrich Engels. 1972 [1848–1888]. Manifesto of the Communist Party. In The Marx-Engels Reader, ed. Robert C. Tucker. New York: W.W. Norton. See also http://www.marxists.org/archive/marx/works/1848/communist-manifesto/ch01.htm
• May, Kenneth O. 1952. “A Set of Independent Necessary and Sufficient Conditions for Simple Majority Decisions.” Econometrica 20: 680–84.
• McChesney, Fred S. 1997. Money for Nothing: Politicians, Rent Extraction, and Political Extortion. Cambridge, MA: Harvard University Press.
• McConnell, Grant. 1966. Private Power and American Democracy. New York: Random House.
• McKelvey, Richard. 1976. “ Intransitivities in Multidimensional Voting Models and Some Implications for Agenda Control.” Journal of Economic Theory 12: 472–82.
• Michels, Robert. 2001 [1911]. Political Parties: A Sociological Study of the Oligarchical Tendencies of Modern Democracy. Kitchener, Ontario: Batoche Books.
• Milbrath, Lester W. 1963. The Washington Lobbyists. Chicago, IL: Rand-McNally.
• Miliband, Ralph. 1969. The State in Capitalist Society. New York: Basic.
• Mills, C. Wright. 1959 [1956]. The Power Elite. Galaxy edition. New York: Oxford University Press.
• Monroe, Alan D. 1979. “Consistency between Public Preferences and National Policy Decisions.” American Politics Quarterly 7: 3–18.
• ——. 1998. “Public Opinion and Public Policy 1980–1993.” Public Opinion Quarterly 68: 6–28.
• Olson, Mancur, Jr. 1965. The Logic of Collective Action: Public Goods and the Theory of Groups. Cambridge, MA: Harvard University Press.
• Page, Benjamin I., Larry M. Bartels, and Jason Seawright. 2013. “Democracy and the Policy Preferences of Wealthy Americans.” Perspectives on Politics 11(1): 51–73.
• Page, Benjamin I., and Cari Lynn Hennessy. 2008. “What Affluent Americans Want from Politics.” WP-11-08. Institute for Policy Research, Northwestern University.
• Page, Benjamin I., and Lawrence R. Jacobs. 2009. Class War? What Americans Really Think about Economic Inequality. Chicago, IL: University of Chicago Press.
• Page, Benjamin I., and Robert Y. Shapiro. 1983. “Effects of Public Opinion on Policy.” American Political Science Review 77(1): 175–90.
• ——. 1992. The Rational Public: Fifty Years of Trends in Americans’ Policy Preferences. Chicago, IL: University of Chicago Press.
• Poole, Keith, and Howard Rosenthal. 2007. Ideology and Congress. New Brunswick, NJ: Transaction Publishers.
• Przeworksi, Adam, and Michael Wallerstein. 1982. “The Structure of Class Conflict in Democratic Capitalist Societies.” American Political Science Review 76(2): 215–38.
• Schattschneider, E.E. 1935. Politics, Pressures and the Tariff. New York: Prentice-Hall.
• ——. 1960. The Semi-Sovereign People: A Realist’s View of Democracy in America. New York: Holt, Rinehart and Winston.
• Schlozman, Kay Lehman, Sidney Verba, and Henry E. Brady. 2012. The Unheavenly Chorus: Unequal Political Voice and the Broken Promise of American Democracy. Princeton, NJ: Princeton University Press.
• Sen, Amartya K. 1970. Collective Choice and Social Welfare. San Francisco, CA: Holden-Day.
• Skocpol, Theda. 1992. Protecting Soldiers and Mothers: The Political Origins of Social Policy in the United States. Cambridge, MA: Harvard University Press.
• Skocpol, Theda, and Kenneth Finegold. 1982. “State Capacity and Economic Intervention in the Early New Deal.” Political Science Quarterly 97: 255–78.
• Smith, Mark A. 2000. American Business and Political Power: Public Opinion, Elections, and Democracy. Chicago, IL: University of Chicago Press.
• Stigler, George J. 1971. “The Theory of Economic Regulation.” The Bell Journal of Economics and Management Science 2(1): 3–21.
• Stimson, James A., Michael B. MacKuen, and Robert S. Erikson. 1995. “Dynamic Representation.” American Political Science Review 89(3): 543–65.
• Tocqueville, Alexis de. 2000 [1835–1840]. Democracy in America. Trans. and ed. Harvey C. Mansfield and Delba Winthrop. Chicago, IL: University of Chicago Press.
• Truman, David B. 1971 [1951]. The Governmental Process. 2d. ed. New York: Alfred A. Knopf.
• U.S. Census Bureau, 2013. “Income, Poverty, and Health Insurance Coverage: 2012” (September). Available at http://www.census.gov/newsroom/releases/pdf/20130917_ip_slides_with_plotpoints.pdf.
• Winters, Jeffrey A. 2011. Oligarchy. New York: Cambridge University Press.
• Winters, Jeffrey A., and Benjamin I. Page. 2009. “Oligarchy in the United States?” Perspectives on Politics 7(4): 731–51.
• Wolfinger, Raymond E., and Steven J. Rosenstone. 1980. Who Votes? New Haven, CT: Yale University Press.
• Zaller, John. 2003. “Coming to Terms with V.O. Key’s Concept of Latent Opinion.” In Electoral Democracy, ed. Michael B. MacKuen and George Rabinowitz. Ann Arbor: University of Michigan Press.