Александр Невский: жертва «чёрной» и «белой» легенд

Print PDF
 

Введение

Александр Ярославич, старший из сыновей Ярослава Всеволодовича – князя переяславль-залесского, новгородского, владимирского и (временами) киевского – пожалуй, один из самых мифологизированных персонажей в отечественной истории. Это и неудивительно – ведь именно он был предком московской ветви Рюриковичей, а его победы над представителями «Запада» — шведами и немцами – были востребованы в патриотической риторике как царской, так и советской эпох. При этом Александр в данном случае воспринимался совершенно внеисторично – не как один из представителей русского феодального класса, ведущий борьбу с русскими и иноземными конкурентами, а чуть ли не как если не объединитель, то хотя бы защитник тогдашней Руси в целом[1].

Само собой, для либералов-западников задачей №1 стало если не разрушить, то хотя бы «инвертировать» этот образ. Соответственно, доказывается, что одержанные Александром победы были незначительны, сам Александр – не более чем монгольский прислужник, якобы инициировавший монгольскую «Неврюеву» рать 1252 года на своего брата Андрея, а также угнетатель «вольного» Новгорода»[2]. Обе эти легенды, «белая» и «черная», прекрасно дополняют друг друга и дожили до наших дней. В связи чем я в данной статье попытаюсь проанализировать роль Александра в истории Северо-Восточной Руси, его внутри- и внешнеполитический курс и его последствия для Руси  второй половины XIII – в первую очередь, Ростово-Суздальской и Новгородской земель.

Традиционно биографию Александра Невского начинают с его побед, одержанных в юности – над шведами на Неве (15 июля 1240 года) и над тевтонскими рыцарями на Чудском озере (5 апреля 1242 года). Публицисты и историки патриотического и «евразийского» направлений изображают его сопротивление шведам и орденцам на фоне покорности монголам чуть ли не как сознательно сделанный «исторический» выбор:

«… Александр понял, что в его историческую эпоху основная опасность для Православия и своеобразия русской культуры грозит с Запада, а не с Востока, от латинства, а не от монгольства. Монгольство несло рабство телу, но не душе. Латинство грозило исказить самое душу»[3].

Что скрывается за этими красивыми, но бессодержательными формулировками?

«Юность полководца»

Начнем с того, что в 1240-1242 годах – когда Александр одержал две победы над представителями «Запада», столь прославившие post factum его имя – он был по сути не более чем наместником своего отца Ярослава Всеволодовича, ставшего великим князем Владимирским после гибели в 1238 году в битве на Сити его старшего брата Юрия. Кроме того, Александр зависел и от новгородцев, легко сгонявших неугодных им князей – как сам он был вынужден временно покинуть Новгород после Невской битвы, поссорившись с новгородцами. Вот что сообщает на эту тему Новгородская I летопись старшего извода:

«<…> тои же зимы выиде князь Олександръ из Новагорода къ отцю в Переяславль съ матерью и с женою и со всѣмь дворомь своимь, роспрѣвъся с новгородци».

Таким образом, Александр выступал всего лишь в роли заместителя отца, и ни о какой его «проордынской политике» (по крайней мере, как самостоятельного лица) нельзя говорить. Войны со шведами или немецкими рыцарями были для Новгородской земли обычным делом. Так, по данным Новгородской I летописи старшего извода, в 1142 и 1164 годах шведы дважды нападали на Ладогу. В свою очередь новгородцы поощряли набеги на Швецию карелов и ижоры, о чем свидетельствует созданная в начале XIV века шведская «Хроника Эрика» (в ходе одного из таких набегов была разграблена Сигтуна, бывшая столица Швеции). А после прибытия в начале XIII века в Ливонию немцев, новгородцы воевали и с ними, разбив в 1234 году рыцарей-меченосцев на реке Омовже.

Но вернемся к Александру Ярославичу. Что известно о Невской битве? Собственно говоря – довольно мало. В шведских источниках она не упомянута вовсе; летописи и Житие Александра Невского часто противоречат друг другу. По данным Новгородской I летописи старшего извода за 1240 год, пришли «Свѣи съ княземь и съ пискупы своими»; там же упомянут шведский «воевода» с истинно-шведским именем… Спиридон. Житие утверждает, что на Новгородскую землю пошел войной некий «король части Римьскыя от Полунощныя страны». Новгородская I летопись приписывает шведам желание «всприяти Ладогу <…> и Новъгородъ». Житие Александра вкладывает в уста «короля части Римской» следующие слова: «Пойду и завоюю землю Александрову». Но так ли это?

Тогдашняя Швеция – отсталая страна со слабой королевской властью, охваченная постоянными междоусобицами[4] — не могла всерьез ставить перед собой подобных задач. Даже позднее, когда в правление знаменитого ярла Биргера в стране был установлен относительный мир и порядок и Швеция превратилась в относительно «цивилизованную» страну[5], шведских сил не хватало на большее, чем борьба с Новгородом за Карелию (правда, нельзя не упомянуть о успешном разграблении – но не захвате! – Ладоги шведами летом 1313 года, в великое княжение Михаила Тверского[6]) – см. обзор по русско-шведским войнам XIII-начала XIV веков В.В.Похлебкина. Встает вопрос – почему шведы стояли на Неве, не предпринимая решительных наступательных действий?

По модной в патриотических кругах гипотезе, причина тому – некий «крестовый поход на Русь», якобы провозглашенный Папством. В рамках этой версии предполагается, что высадка шведов в Новгородской земле и вторжение немецких рыцарей в Псковскую пришлись на один и тот же, 1240-ой год, не случайно. Однако эта версия не выдерживает критики в силу ряда причин. Во-первых, как отмечает И. П. Шаскольский в своей работе «Папская курия – главный организатор крестоносной агрессии 1240-1242 гг. против Руси»:

«В действительности, от этого времени не дошло ни одного источника, где открыто говорилось бы о роли папского престола в подготовке походов на Русь 1240–1242 гг. и содержался бы открытый призыв к нападению на русские земли» (sic!).

Во-вторых, как отмечает в своей статье, посвященной концепции «крестового похода на Русь», Дмитрий Лялин, если шведы были разгромлены Александром уже 15 июля, то немцы вторглись в Псковскую землю лишь осенью. В этой связи нельзя не процитировать статью Е. Назаровой «Крестовый поход на Русь 1240 г. (организация и планы»):

«И. П. Шаскольский ссылался на то, что при отсутствии постоянной связи между руководителями нападающих сторон о точном совпадении в датах не могло быть и речи. Тем не менее источники свидетельствуют о том, что существовал опыт совместных выступлений, когда для сбора войск в назначенном заранее месте встречи предусматривался очень небольшой промежуток времени. <…> Так что что более точно скоординировать сроки совместного наступления шведов и ливонцев, если бы таковое существовало, было для них вполне доступно». Трудно не согласится с её мнением.

Иногда концепцию «крестового похода на Русь» иллюстрируют соглашением, заключенным в июне 1238 года ландмейстером Тевтонского ордена в Ливонии Германом Балком и датским королем при посредничестве папского легата Вильгельма Моденского. Однако в действительности (см. статью Назаровой) Вильгельм преследовал своей целью предотвратить назревающую войну между Данией и Тевтонским орденом, спорившими по вопросу о разделе Эстонии. Договор действительности устанавливал принцип, что новые земли в случае их захвата делятся в соотношении 2:1 в пользу Тевтонского ордена. При этом «при выступлении против христианских земель было необходимо разрешение папы».

Договор способствовал примирению датчан и тевтонцев и установлению между ними союзных отношений, но, как напоминает Е. Назарова, датчанам ещё предстояло завершить покорение Эстонии (по их просьбе Папа в конце 1240 года даже объявил крестовый поход против эстов), а ливонское отделение Тевтонского ордена было занято подавлением мятежей эстов на Сааремаа и куршей (последние сопротивлялись немцам до середины 1240-ых годов). Таким образом, трудно считать соглашение в Стенби доказательством наличия проекта «крестового похода на Русь». Гораздо реалистичнее предположение Назаровой, что целью шведов было строительство крепости в устье Невы.

В конце концов, в 1300 году шведами на Неве была основана крепость Ландскрона, что зафиксировано и в «Хронике Эрика», и в Новгородской I летописи старшего извода. Закрепившись в устье Невы, шведы получили бы возможность подчинить и обратить в католичество племена карелов и ижоры, что позволило бы шведам защититься от набегов этих племен и отодвинуть границу на юг. Подобный проект очевидным образом угрожал Новгороду, желавшему сохранить власть над своими финно-угорскими подданными – не случайно в Новгородской I летописи младшего извода за 1278 год зафиксирован как важное событие поход князя Дмитрия Александровича против восставших карелов.

Примечательно, что в Житии описание незначительной и короткой стычки на Неве гораздо более подробно, чем описание продолжительной войны с немецкими рыцарями, закончившейся полномасштабным сражением на Чудском озере. Автор признает, что Александр пошел на шведов «в малѣ дружинѣ, не съждався съ многою силою своею» (то есть собрал небольшой отряд, а не созвал ополчение всей Новгородской земли), а в самой стычке погибло (с русской стороны), по данным Новгородской I летописи старшего извода, «20 мужь с ладожаны». Но при этом силы шведов и их потери преувеличены[7].

Рассуждая о Невской битве, стоит помнить, что поход шведов был направлен не столько против русских, сколько против язычников — карел и ижоры. Новгород здесь выступает скорей как защитник своих «федератов» и своей сферы влияния.

С чем это может быть связано? Очевидно, что в сознании древнерусских авторов, писавших о Невской битве, это сражение было противостоянием иноверцам-католикам – неспроста шведы в Житии названы «римлянами». Поэтому Житие и описывает столь подробно эту победу, в отличии от, например, побед Александра Невского над литовцами. Но почему тогда менее подробно описание войны Александра с немцами? Показательно, что в житийном описании немцам приписывается не религиозная, а чисто захватническая мотивация: «Укоримъ словеньскый языкъ ниже себе» («покорим славянский народ»).

Вот что сообщает Новгородская I летопись старшего извода о вторжении немцев на Русь:

«Того же лѣта взяша Нѣмци, медвѣжане, юрьевци, вельядци с княземь Ярославомь Володимиричемь Изборьск».

Как видим, немцы выступают в союзе с русским князем, причем тот же князь упоминается в Новгородской I летописи (запись за 1233 год) в контексте предыстории битвы на Омовже:

«Изгониша Изборьскъ Борисова чадь съ князьмь Ярославомь Володимирицемь и съ Нѣмци».

Боярин «Борисъ Нѣгоцевичь» упомянут в записи за 1232 год среди новгородских бояр, враждебных Ярославу Всеволодовичу (бежавших от него в Псков) и дружественных Михаилу Черниговскому[8].

Ярослав Владимирович принадлежал к семейству смоленских Ростиславичей, чей род долгое время занимал псковский «стол»[9] и претендовали на Новгород, конкурируя с владимиро-суздальскими князьями (чьими представителями были Ярослав Всеволодович и его сын Александр). Его дядя, прославленный Мстислав Удалой, в 1216 году разгромил Ярослава Всеволодовича при Липице во главе новгородцев. То есть Ярослав Владимирович был естественным вождем для новгородских противников владимиро-суздальских князей. С немцами Ярослав был связан династически – его отец, как пишет Дмитрий Лялин, «выдал одну из своих дочерей замуж за крестоносца Теодориха, брата рижского епископа Альберта», а сам он первым браком был женат на ливонской немке.

В Пскове существовала могущественная партия, недовольная зависимостью от Новгорода. Впервые она выходит на сцену после новгородской «революции» 1136 года, когда псковичи приютили у себя изгнанного новгородцами князя Всеволода Мстиславича. Судя по тому, что, как показывает А. В. Валеров в работе «Внешний фактор новгородско-псковских отношений второй трети XIII века», сдача Пскова немцам в целом получила поддержку значительной части населения города, Ярослав Владимирович был лидером сторонников независимости Пскова от Новгорода, действовавшим в союзе с тевтонцами[10].

Характерна антипсковская тенденция Жития. Так, в уста Александра вкладываются слова, в которых псковитяне сравниваются с евреями, отвергшими Бога:

«О невѣгласи псковичи! Аще сего забудете и до правнучатъ Александровых, и уподобитеся жидом, их же препита Господь в пустыни манною и крастелми печеными, и сихъ всѣх забыша и Бога своего, изведшаго я от работы изь Египта».

Как отмечает Дмитрий Лялин:

“Стоит вспомнить молитву, которую, судя по Новгородской Первой летописи и Житию, Александр произнес перед битвой на Чудском озере: «Суди меня, Боже, рассуди распрю мою с народом неправедным и помоги мне, господи, как в древности помог Моисею одолеть Амалика, а прадеду нашему Ярославу окаянного Святополка». Случайно ли здесь назван Святополк, как известно, бежавший к своему тестю, польскому князю Болеславу Храброму, и позже с его помощью захватившему Киев? Не потому ли летописец вставил слова о Ярославе и Святополке, что видел в этом прямую аналогию с Ярославом Владимировичем, при содействии родственников-ливонцев захватившего Псков?”

В глазах современного обывателя Ледовое побоище является русско-немецким конфликтом; в том же духе представляет его и автор Жития Александра, отодвигая Ярослава Владимировича на обочину повествования. Однако такой подход заведомо анахронистичен. Обращение за помощью к иноземцам и даже иноверцам на Руси, как и в остальной феодальной Европе, было обычным делом. В 1203 году русские князья Рюрик Ростиславич и Всеволод Чермный взяли Киев при помощи половцев и

«створисѧ велико зло в Русстѣи земли . ӕкого  же зла не бъıло . ѿ крщ҃еньӕ <…> манастъıри всѣ . и иконъı ^Г ѡдраша . а инъıѣ поимаша» (Лаврентьевская летопись).

В 1245 году в битве при Ярославе на стороне Ростислава Михайловича, сына Михаила Черниговского, сражались венгры и часть польских князей. На стороне Даниила Романовича, его соперника в борьбе за галицкое княжение, сражались половцы; также он обратился за помощью к литовскому князю Миндовгу и «Кондрату» (польскому князю Конраду Мазовецкому)[11]. В начале XIII века во время гражданской войны в Германии между Оттоном Брауншвейгским и Филиппом Швабским последний – весьма уважаемый человек, пользовавшийся хорошей репутацией – призвал на помощь кочевников-язычников, известных как «вальвы»[12].

Занятно, что первоначально новгородцы не отреагировали должным образом на захват Ярославом Владимировичем Пскова. Наоборот – в том же 1240 году Александр, вчерашний победитель на Неве, был изгнан новгородцами. Ситуация изменилась, когда, как пишет Новгородская I летопись старшего извода, «придоша Нѣмци на Водь с Чюдью, и повоеваша и дань на нихъ възложиша, а городъ учиниша в Копорьи погостѣ». Водь и чудь, как и карела с ижорой, были зависимым от Новгорода финно-угорским племенами. Некоторые из них пойти на сговор с немцами, будучи недовольны зависимостью от Новгорода – не случайно при описании изгнания Александром немцев с Новгородской земли в 1241 году сообщается, что он «Вожанъ и Чюдцю перевѣтникы извѣша».

Но немцы не удовлетворились захватом пограничных земель, населенных финно-угорскими данниками новгородцев, и начали грабить земли неподалеку от Новгорода: «Тесовъ взяша, и за 30 верстъ до Новагорода ганяшася». В такой ситуации новгородцы «послаша къ Ярославу по князя». Александр прибыл в Новгород, очистил в 1241 году Новгородскую землю, а в 1242 году он же

«поиде <…> с братомь Андрѣемь и с низовци[13] на Чюдьскую землю на Нѣмци и зая вси пути и до Пльскова; и изгони князь Пльсковъ, изъима Нѣмци и Чюдь».

Изгнав немцев из Пскова, Александр в отместку за немецкое вторжение отправил русские войска «в розгон» — разорять владения Дерптского епископства и Тевтонского ордена: «Домашь Твердиславичь и Кербетъ быша в розгонѣ».

Однако передовой отряд, посланный «в розгон», был разбит немцами, после чего Александр начал отступать и был настигнут вражеским войском близ Чудского озера. Я не буду подробно писать о самой битве, поскольку отечественный читатель достаточно осведомлен о «Ледовом побоище», как и о его итогах. Отмечу лишь два момента. Первый – часто пишут о том, что немцы пытались воспользоваться ослаблением Руси по итогам монгольского нашествия. Действительности это соответствует лишь частично, поскольку за год до Невской битвы[14]. Ярослав Всеволодович совершил поход на юг, в ходе которого захватил в Каменце множество пленных и жену своего врага Михаила Черниговского, а также посадил в Смоленске «своего» князя, изгнав оттуда литовцев[15].

Второй – сама битва, представляющая своего рода re-make битвы на Омовже (новгородская и «низовская» рать против немецких рыцарей и псковских сепаратистов), по своим масштабам сопоставима с ней и, несомненно, была крупным сражением (по меркам тогдашней Руси). По её итогам немцы пошли на мир на новгородских условиях:

«Того же лѣта Нѣмци прислаша с поклономь: «безъ князя что есмы зашли Водь, Лугу, Пльсковъ, Лотыголу[16] мечемь, того ся всего отступаемъ; а что есмы изъимали мужии вашихъ, а тѣми ся розмѣнимъ: мы ваши пустимъ, а вы наши пустите».

Подведем некоторые итоги. Невская битва и «Ледовое побоище» (как и предтеча второго – битва на Омовже) — не часть некого вневременного противостояния «Запада» и «русского/православного мира», а обычный политический конфликт того времени, в котором интересы Новгорода столкнулись с территориальными претензиями Швеции и Тевтонского ордена, а также сепаратизмом Пскова, а правящие в Новгороде владимиро-суздальские князья (Ярослав Всеволодович и Александр Невский) – с недовольством той части новгородского боярства, которая была им враждебна и укрывалась во Пскове.

«Выбор» между «Западом» и «Востоком» — анатомия мифа

Победа Александра Невского над литовцами, одержанная в 1245 году, далеко не так «раскручена», как битвы на Неве и Чудском озере. Его Житие описывает её кратко:

«В то же время умножися языка литовьскаго и начаша пакостити волости Александрове. Он же выездя и избиваше я. Единою ключися ему выехати, и побѣди 7 ратий единѣмъ выездомъ и множество князей их изби, а овѣх рукама изыма, слугы же его, ругающеся, вязахуть их къ хвостомъ коней своихъ. И начаша оттолѣ блюсти имени его».

Сейчас эта тема также затрагивается гораздо менее активно, чем взаимоотношения Александра с монголами, шведами и немцами – поскольку она не умещается в прокрустово ложе концепции «исторического выбора Александра Невского между Западом и Востоком»[17].

Хотя с точки зрения современного читателя основную угрозу для Руси представляли монголы и олицетворяемый Тевтонским орденом «Запад», уже тогдашние литовцы могли смело конкурировать по степени угрозы для Руси как минимум с тевтонцами. Как отмечает В. Л. Янин в предисловии к работе Д. Н. Александрова и Д. М. Володихина «Борьба за Полоцк между Литвой и Русью в XII-XVI веках»:

«<…> начинается непрерывная серия набегов на соседние русские земли — в 1200 г. на ловатские и нижнешелонские волости, в 1210 г. на Ловать, в 1214 г. на Псков, в 1217 г. на Шелонь, в 1223 г. на Торопец, в 1224 г. на Русу, в 1225 г. на новгородскую и смоленскую земли, в 1229 г. на южные волости Новгорода и на Селигер, в 1234 г. снова на Русу и т.д. Очевидно, что плацдармом для всех этих нападений служила Полоцкая земля, оказавшаяся тогда в несомненном подчинении Литве. О том же свидетельствуют и оборонительные усилия новгородцев, которые в 1200 г. посылают в Великие Луки воеводу, а в 1211 г. воздвигают там новые фортификации. В 1239 г. князь Александр Ярославич создает целую систему укрепленных городков на Шелони, явно предназначенных для обороны от Литвы там, где пролегал путь литовских набегов, берущий начало в Полоцкой и Витебской землях[18]».

Незадолго до Невской битвы – возможно, в том же 1239 году – Александра посетил «нѣкто силенъ от Западныя страны, иже нарицаются слугы Божия <…> именемъ Андрѣяшь». Современная отечественная историография идентифицирует его с тевтонским рыцарем Андреасом фон Вельвеном, ландмейстером Тевтонского ордена в Ливонии в конце 40-ых – начале 50-ых годов XIII века. Е. Назарова предполагает, что он прибыл с целью ведения переговоров о русско-тевтонском антилитовском союзе. Эта гипотеза вполне реалистична с учетом того, что в 1252 году аналогичный антилитовский союз был заключен между Тевтонским орденом и галицко-волынским князем Даниилом[19].

Кроме того, как показывает А. В. Валеров, сотрудничество псковитян с Орденом было связано не только со стремлением обособиться от Новгородской земли, но и с надеждой найти в немецких рыцарях союзников в борьбе с литовскими набегами. Так, в походе Ордена меченосцев (позднее трансформированного в Ливонское ландмейстерство Тевтонского ордена) в Литву 1236 года, закончившейся катастрофой при Шауляе (22 сентября) участвовали войска Пскова. Вот как оценивает произошедшее Новгородская I летопись, не имевшая оснований хорошо относиться к немецким соседям:

«грѣхъ ради нашихъ, безбожными погаными побѣжени быша».

То есть мы видим, что отношение русских к литовцам было хуже, чем к немцам – христианам, пусть и католикам.

Это и неудивительно. Как показано в вышеупомянутой работе Володихина и Александрова, в конце 40 – начале 50-ых годов XIII века Полоцкая земля окончательно переходит под контроль литовских князей. Черная Русь – запад современной Белоруссии – становится ареной борьбы литовцев и Даниила Галицкого. Хотя в 1245 году Александру удается разбить литовцев в ходе серии стычек у Торжка, Торопца и Усвята, причем в этой операции участвовал его вчерашний недруг Ярослав Владимирович[20] (см. Новгородскую I летопись старшего извода), в 1248 году «оубьѥнъ бъı^с̑ Михаило Ӕрослави^ч̑[21] ѿ поганъıӕ Литвъı» (Лаврентьевская летопись). О масштабе литовских набегов говорит свидетельство Плано Карпини, по дороге в Монголию проезжавшего через русские земли:

«После этого вышеназванный князь <Василько, брат Даниила Галицкого> послал с нами до Киева одного служителя. Тем не менее все же мы ехали постоянно в смертельной опасности из-за Литовцев, которые часто и тайно, насколько могли, делали набеги на землю Руссии и особенно в тех местах, через которые мы должны были проезжать; и так как большая часть людей Руссии была перебита Татарами или отведена в плен, то они поэтому отнюдь не могли оказать им сильное сопротивление, а со стороны самих Русских мы были в безопасности благодаря вышеназванному служителю».

То есть литовские набеги доходили до Галицко-Волынского княжества и Киевщины, угрожая даже землям в «монгольской» сфере влияния, граничащим со степью.

Таким образом, мы видим, что в 40-ых годах XIII века основной военной угрозой для Руси были не тевтонские рыцари, а литовцы, уже приступившие даже не к разграблению, а к организованному захвату (Полоцкая земля, Черная Русь) русских земель. Что же до монголов, то русские князья не могли сопротивляться им по причине очевидного неравенства сил, и в этом плане политика Александра Невского и его отца ничем не отличалась от политического курса правителей других княжеств Древней Руси. Впрочем, не стоит думать, что все они стояли на позиции безоговорочного подчинения.

Да, в 1243 году Ярослав Всеволодович отправился в ставку Батыя, где тот

«почти Ӕрослава великого ч^с̑тью и мужи ѥго . и ѿпусти и ре^ч̑ єму . Ӕрославе буди тъı старѣи всѣ^м̑ кнѧзе^м̑ . в Русско^м̑ ӕзъıцѣ»,

то есть передал ему Киев[22]: это номинально означало верховную власть над Русью. В 1246 году в Каракорум выехали трое сильнейших князей Руси – Ярослав Всеволодович, Михаил Черниговский и Даниил Галицкий (о поездке последнего к монголам свидетельствует, в частности, Карпини). Ярослав был отравлен, а Михаил – убит якобы за отказ от участия в монгольских языческих ритуалах (Лаврентьевская летопись). Примечательно, что стало причиной гибели Ярослава.

Относительно Михаила причины, по которым монголы пошли на его убийство, очевидны. Л. Н. Гумилев писал (и конкретно тут нисколько не грешил против истины) следующее:

«Михаил Всеволодович Черниговский, отец уже упомянутого Ростислава[23], владея очень короткое время Киевом, поставил митрополитом своего человека — игумена Петра Акеровича. Даниил Романович сверг его и разогнал его епископов, после чего Ростислав провел неудачную войну с Даниилом и остался жить в Венгрии, а Петр Акерович по повелению своего князя отправился в Лион[24] просить у папы Иннокентия IV помощи против татар».

Соответственно – монголы могли опасаться возобновления связей Михаила с католическим миром. Но у Ярослава-то связей с «Западом» не было?..

Вот что сообщает по этому поводу Карпини:

«Поэтому все верили, что его там опоили, чтобы свободнее и окончательнее завладеть его землею. И доказательством этому служит то, что мать императора, без ведома бывших там его людей, поспешно отправила гонца в Руссию к его сыну Александру, чтобы тот явился к ней, так как она хочет подарить ему землю отца. Тот не пожелал поехать, а остался, и тем временем она посылала грамоты, чтобы он явился для получения земли своего отца. Однако все верили, что если он явится, она умертвит его или даже подвергнет вечному плену».

Характерно, что когда Александр всё же поехал в Каракорум вместе с братом Андреем, он получил ярлык лишь на Киев (бесполезный) и Новгород (уже ему принадлежащий). Владимир получил Андрей Ярославич[25]. В чем причина такой немилости к Александру?..

В статье «Два “неудобных” факта из жизни Александра Невского» отечественный медиевист А. А. Горский упоминает о двух папских буллах 1248 года, адресатом которых является Александр. Папа Римский призывал его к военному союзу против монголов и – самое интересное! – упоминал о том, что отец Александра Ярослав якобы выражал готовность перейти под папское покровительство. Правда это или нет, был ли Ярослав наказан монголами как (несостоявшийся) союзник папской курии? Неизвестно. Тем не менее, к 1248 году у многих русских князей появился стимул сбросить монгольское ярмо.

Внутри Монгольской империи назревала гражданская война. Каан Гуюк и его кузен Бату (на Руси известный как Батый), правитель западной части империи – улуса Джучи — откровенно ненавидели друг друга, и Гуюк вел тайные приготовления к нападению на родича[26]. Смерть Гуюка – не то от злоупотребления алкоголем, не то от отравления – предотвратила войну, но до 1251 года, когда Бату организовал избрание кааном другого своего кузена, Мункэ, в Монгольской империи царило междуцарствие. В такой ситуации для русских князей было естественно предпринять попытку договориться со странами католического мира на антимонгольской и антилитовской основе.

Кроме того, Бату – непосредственный «сюзерен» русских земель – поддерживал с католическими странами тесные связи. Уже в 1248 году Папу Римского посетили послы Бату, предлагающие военный союз против общего врага – Никейской империи[27]. Монголам этот союз давал возможность лишить покоренный ими пять лет назад Иконийский султанат[28] помощи союзников-никейцев, а Папству – помешать никейским «схизматикам» уничтожить Латинскую империю, основанную в 1204 году на руинах Византии. В то же время папская курия вела переговоры с никейцами о объединении церквей, то есть Даниил и Александр Невский всего лишь следовали за политикой Никеи.

Что интересно, главной покровительницей христиан в Монгольской империи была Сорхахтани-беки, мать каана Мункэ и его брата Хулагу, который позднее, уже во время похода монголов на Ближний Восток, всячески искал союза с католическими странами (и вообще христианами) против мусульман. Именно она предупредила Бату о планах Гуюка по нападению на него и, возможно, отравила каана. Можно предположить, что и Бату поддерживал связи с папской курией на случай не только совместной войны против Никеи, но и открытого конфликта с Гуюком – тем более что Папство могло опасаться вторжения Гуюка в Европу. Так, Карпини упоминает, что

«Император <т.е. Гуюк> собственными устами сказал, что желает послать свое войско в Ливонию и Пруссию».

Смерть Гуюка дала русским землям трехлетнюю «фору». Что характерно, в целом за эти три года, когда Русь временно осталась без «попечения» монголов, католический «натиск» на неё не усилился, скорее наоборот. За вычетом упомянутого А. А. Горским похода Биргера против финского племени емь (зависимого от Новгорода) и очередной попытки Ростислава Михайловича и его союзников-венгров захватить Галич – оба этих события произошли в 1249 году[29] – никаких конфликтов с католическими странами у Руси в тот период не было. Более того, в это время Александр Невский вел переговоры о браке своего сына Василия с дочерью норвежского короля Хакона IV Кристин, который должен был пресечь набеги карелов, новгородских подданных, на пограничные земли Норвегии[30].

Но в 1251 году монголы наконец-то избрали каана – причем этот каан, Мункэ, был дружественен Бату, то есть конфликт между улусом Джучи и Каракорумом исчез. Уже в следующем году, как сообщает Лаврентьевская летопись,

«здума Андрѣи кнѧ^з̑ Ӕрослави^ч̑ . с своими боѧръı . бѣгати нежели ц^с̑рмъ служити . и побѣже на невѣдому землю . со кнѧгъıнею своѥю . и с боӕръı своими <…> Приде Ѡлександръ . кнѧ^з̑ великъıи . ис Татаръ . в гра^д̑ Володимерь <…> и посадиша и на столѣ ѡц҃а ѥго Ӕрослава».

То есть монголы низложили Андрея, и новым великим князем Владимирским стал Александр. Это событие вошло в русское летописание как «Неврюева <по имени предводителя монголов> рать».

По модной в наши дни версии, которой, придерживались и такие представители академической науки, как, например, Татищев и Соловьев, виновником Неврюевой рати стал… сам Александр, якобы стремившийся занять место брата. Однако А. А. Горский убедительно ставит эту версию под сомнение:

«Прежде чем рассказать о татарском походе, летописец говорит, что «здума Андреи князь Ярославич с своими бояры бегати, нежели цесаремъ служить». Речь идет явно о решении, принятом не в момент нападения Неврюя (тогда вопрос стоял не «служить или бежать», а «сражаться или бежать»), а ранее. Скорее всего, «дума» Андрея с боярами имела место после получения владимирским князем требования приехать в Орду. Батый, покончив с внутримонгольскими делами, собрался пересмотреть решение о распределении главных столов на Руси, принятое в 1249 г. прежним, враждебным ему каракорумским двором,    и вызвал к себе и Александра, и Андрея. Александр подчинился требованию хана, Андрей же <…> решил не ездить»,

так как получил ярлык от матери Гуюка Огул-Гаймыш, враждебной Бату.

По другой теории, которой косвенно придерживается и сам Горский, якобы имела место антимонгольская коалиция Даниила и Андрея, которой другие публицисты часто приписывают ориентацию на католические страны. Опирается она на тот факт, что Андрей был женат на дочери Даниила, а после поражения от монголов бежал в Швецию. Правда, эта концепция не объясняет, почему не сохранилось никаких свидетельств связей с «Западом» Андрея – в отличии от Александра, который в нынешней folk-history играет роль убежденного «евразийца» и чуть ли не сторонника русско-монгольской дружбы. Не объясняет она и того, почему уже в 1257 году Андрей упоминается среди поехавших к монголам русских князей (Лаврентьевская летопись) и получил во владение Суздаль[31] – один из старейших и наиболее «статусных» городов великого княжение Владимирского.

Наконец, концепция, рисующая Даниила Галицкого лидером антимонгольского сопротивления, сомнительна. В 1246 году он послушно явился в Каракорум и, в отличие от Ярослава и Михаила, пережил это путешествие. В начале 50-ых его гораздо больше интересовали отражение литовских набегов и совместная с Венгрией попытка захватить Австрию, где пресеклась правящая династия Бабенбергов[32]. Показательно описание войск Даниила, вторгшихся в Австрию:

«Немцы же, дивящиеся оружью татарскому, беша бо кони в личинах и в коярех кожаных и людье во ярыцех, и бе полков его светлость велика».

Коронация Даниила как «короля Руси» представителями Папства, означавшая открытый политический союз, произошла лишь в 1254 году, то есть уже после Неврюевой рати[33].

Но вернемся к Александру и Андрею. Что же стало причиной Неврюевой рати? Ответ на этот вопрос нам дает Р. П. Храпачевский, современный исследователь истории Монгольской империи. Из его статьи «Неврюева рать в свете монгольских источников» следует, что причиной Неврюевой рати был саботаж Андреем Ярославичем приказов из Каракорума о проведении на Руси переписи, отданный сначала Гуюком в 1247 году, а потом Мункэ в 1251 году. Грубо говоря – Андрей занял откровенно самоубийственную позицию по отношению к монголам, а затем бежал, спасая свою (и своих бояр) жизнь. Основной удар наносился по тем землям, что принадлежали Андрею и его сторонникам.

Был ли у Александра шанс помочь брату? Вряд ли. Судя по сведениям, которые приводит Храпачевский, Неврюева рать была санкционирована не только Бату, но и центральным правительством Монгольской империи, а сопротивляться объединенным силам империи тогдашняя Русь не могла. К слову – судя по всему, как минимум часть владений Александра в ходе Неврюевой рати также пострадала. Так, Т. Н. Джаксон упоминает о том, что в саге о сватовстве сына Александра к дочери норвежского короля сказано:

«Пришли татары на государство конунга Хольмгарда, и по этой причине больше не занимались тем сватовством, которое велел начать конунг Хольмгарда».

Завершая тему Неврюевой рати, не могу не отметить, что в случае причастности к ней Александра это было бы обязательно отражено в той же Лаврентьевской летописи, которая была создана в 1305 году при дворе Михаила Тверского, сына младшего брата Александра Ярослава Ярославича (а у Ярослава были сложные отношения с братом, см. ниже), а переписана – монахом Лаврентием по поручению суздальского князя Дмитрия Константиновича[34] – то есть прямого потомка того самого Андрея Ярославича. И Михаил Тверской, и Дмитрий Суздальский враждовали с московскими князьями – т. е. потомками Александра Невского. Будь он виновником Неврюевой рати – это вошло бы в летопись.

Что касается «исторического выбора» Александра – как видим, его просто не было. Когда была возможность и, главное, необходимость поддерживать хорошие отношения с католическими странами для сдерживания литовского натиска или в надежде найти союзника против временно ослабших монголов – он делал это. Когда эти страны нападали на подвластные ему земли – он вел с ними войну. Когда его брат своим неблагоразумным поведением навлек на Северо-Восточную Русь монгольскую карательную экспедицию, при этом не сделав ничего для её отражения – Александр пошел на поклон к монголам.

«Монгольский коллаборационист»

В 50-ых годах XIII века Александр окончательно превращается в сильнейшего князя Руси, с которым по могуществу сопоставим лишь Даниил Галицкий; в его руках – Владимирское великое княжение и Новгород. В 1253 году литовцы «воеваша <…> волость Новгородьскую», но новгородцы во главе с Василием Александровичем нагнали их у Торопца и перебили (см. Новгородскую I летопись старшего извода). Предпринятая в том же году тевтонскими рыцарями осада Пскова провалилась – пронемецкая партия потеряла авторитет, тем более что годом ранее Тевтонский орден замирился с Миндовгом, а Александр показал, что способен успешно защитить подданных от литовских набегов.

В том же году

«выбѣже князь Ярославъ Ярославичь из Низовьскоѣ земли, и посадиша его въ Пльсковѣ».

Ярослав, обосновавшийся теперь в Пскове, по-видимому, был сторонником Андрея – во всяком случае, Лаврентьевская летопись при описании Неврюевой рати, сообщает, что монголы

«и кнѧгъıню Ӕрославлю ӕша и дѣти изъимаша . и воєводу Жидослава ту оубиша . и кнѧг[ъıн]ю  оубиша . и дѣти Ӕрославли в полонъ послаша».

Два года спустя

«выведоша новгородьци изъ Пльскова Ярослава Ярославича и посадиша его на столѣ, а Василья выгнаша вонъ».

То есть Ярослав был вовлечен в заговор против Василия, который правил в Новгороде как наместник своего отца.

В чем же была причина недовольства новгородцев? Начиная с 1241 года, когда он вернулся в Новгород, Александр всё это время был новгородским князем – и у него за четырнадцать лет правления (1241-1255 годы) не было конфликтов с подданными. Судя по характеру восстаний 1257 и 1259 годов, новгородцы опасались того, что монголы начнут собирать дань и с них, и не хотели видеть своим князем лицо, зависимое от монголов. Но восстание, в сущности, развалилось:

“<…> Олександръ, отець Васильевъ, поиде ратью к Новугороду. Идущю Олександру съ многыми полкы и с новоторжьци, срѣте и Ратишка с перевѣтомь: «поступаи, княже, брат твои Ярославъ побѣглъ»”.

Простолюдины-«меньшие», лишившись вождя в лице Ярослава Ярославича, всё равно призывали

«стати всѣмъ, любо животъ, любо смерть за правду новгородьскую, за свою отчину».

Наоборот, богатые и знатные «вятшие» строили планы по сдаче Новгорода Александру:

«<…> како побѣти меншии, а князя въвести на своеи воли».

С чем связано такое расхождение? См. описание в Новгородской I летописи старшего извода восстания против монгольских чиновников, приехавших в Новгород проводить перепись:

«И нача оканьныи боятися смерти, рече Олександру: «даи намъ сторожи, ать не избьють нас». И повелѣ князь стеречи их сыну посадничю и всѣмъ дѣтемъ боярьскымъ по ночемъ. И рѣша Татарове: «даите намъ число, или бѣжимъ проче»; и чернь не хотѣша дати числа, но рѣша: «умремъ, честно за святую Софью и за домы ангельскыя» <…> вятшии велятся яти меншимъ по числу <…> творяху бо бояре собѣ легко, а меншимъ зло».

То есть «вятшие» поддержали князя, поскольку уплата дани монголам означала для них гораздо меньшие убытки, чем для простолюдинов, на которых они ещё и перевалили основную тяжесть налогового бремени. Вообще, как свидетельствует Плано Карпини, от монгольского правления страдали именно самые незащищенные в социальном отношении люди,

«в бытность нашу в Руссии, был прислан туда один Саррацин, как говорили, из партии Куйюк-кана и Бату <…> он уводил всех мужчин, не имевших жен, и точно так же поступал с женщинами, не имевшими законных мужей, а равным образом выселял он и бедных, которые снискивали себе пропитание нищенством».

Поэтому когда В. Л. Янин пишет, что

«Александр Невский, заключив союз, понимаете, с Ордой, подчинил Новгород ордынскому влиянию. Он распространил на Новгород, который никогда не был завоеван татарами, он распространил, так сказать, на Новгород, значит, власть, татарскую власть. Причем, выкалывал глаза[36], понимаете, несогласным новгородцам»,

он слегка лукавит. Подчинение Новгорода монголам было бы невозможно, если бы не готовность «вятших» содействовать монголам и Александру. Социальный конфликт, развернувшийся в Новгороде конца 50-ых годов на фоне капитуляции «вятших» перед лицом внешней угрозы, в такой картине превращается исключительно в следствие злой воли Александра, который-де только и грезил, что о подчинении монголам и установлении «единоличной деспотической власти» над Русью.

В 1262 году в городах Северо-Восточной Руси вспыхнуло восстание против монгольских откупщиков:

«Избави Бъ҃ ѿ лютаго томленьӕ бесурменьскаго . люди Ростовьскіӕ землѧ».

Часто пишут, что это восстание было подавлено Александром Невским, однако… никаких свидетельств того, что это восстание было подавлено им, у нас нет. Как и свидетельств того, что оно вообще было подавлено. Необходимо отметить, что, несмотря на всё могущество Улуса Джучи, это вовсе не очевидно. И вот почему.

Во-первых, А. Н. Насонов в своей работе «Монголы и Русь» — одном из наиболее подробных обзоров по русско-монгольским отношениям – предполагает, что уничтоженные в 1262 году откупщики представляли не хана Улуса Джучи Берке, а центральное правительство Монгольской империи, от которого Берке всячески стремился обособиться[37]. Во-вторых, даже если откупщиков послал не каан Хубилай, а его соперник Арикбуга и поддерживавший его Берке, как предполагает Г. В. Вернадский[38], то даже в таком случае возможен сценарий, при котором Александр Невский в ходе своей поездки в Улус Джучи убедил Берке воздержаться от тотального террора против восставших.

У Берке были причины уступить Александру. Улус Джучи вел тяжелую войну с расположенным в Иране ильханатом Хулагуидов. К слову, другой причиной поездки Невского в Орду было то, что Берке собирался вынудить русских князей предоставить свои войска в его распоряжение для войны с Хулагу. Житие Александра сообщает:

«Бѣ же тогда нужда велика от иноплеменникъ, и гоняхут христианъ, веляще с собою воиньствовати. Князь же великый Александръ поиде к цареви, дабы отмолити людии от бѣды тоя».

То есть послушным орудием в руках монголов Александр вовсе не был.

Тем не менее — мог ли Александр подавить восстание 1262 года сам, были ли у него силы? Вряд ли. Житие Александра Невского сообщает, что перед своим отбытием в Орду Александр Ярославич:

«сына своего Дмитрия посла на Западныя страны[39] и вся полъкы своя посла с нимъ и ближних своих домочадець, рекши к ним: «Служите сынови моему, акы самому мнѣ, всѣмь животомъ своимъ».

Вряд ли при таком масштабном походе можно набрать силы для дополнительной операции, тем более что среди центров восстания Лаврентьевская летопись называет такие города, как Суздаль, Ярославль и Ростов, вообще не принадлежавшие Александру (там имелись собственные князья)[40].

Вернулся «из Татар» Александр лишь в 1263 году, и уже тяжело больным. Не стоит гадать о том, умер он своей смертью или был отравлен – особого значения это, по сути, не имеет. Подводя итоги, можно уверенно заключить, что Александр Невский был крупным полководцем и государственным деятелем своей эпохи. При этом не стоит видеть в нем ни благородного борца за объединение Руси и защиту её от иноземцев, ни подлого и беспринципного прислужника монголов. В первую очередь он был типичным феодалом, стремился увеличить свое могущество и могущество своего рода. Именно руководствуясь этим принципом, он строил отношения с другими русскими князьями, жителями Новгорода и Пскова, католиками, язычниками-литовцами и монголами. Все позднейшие рассуждения о «историческом выборе» Александра  являются не более чем последующими домыслами – он в равной степени был готов вести дипломатическую игру хоть с Папством, хоть с монгольскими Чингизидами. Решение подчиниться монголам для него было не добровольным выбором, а необходимостью.

Будучи представителем феодального класса, Александр обладал его недостатками – достаточно вспомнить, как он в 1259 году по сути санкционировал произвол «вятших» по отношению к «меньшим» в Новгороде. Вместе с тем, нельзя не заметить, что он не воспользовался Неврюевой ратью для того, чтобы лишить уделов своих братьев Андрея и Ярослава. С одной стороны, это говорит об отсутствии у него централизаторской программы (имевшейся, например, у Михаила Тверского), с другой – говорит о том, что он вовсе не был тираном, мечтающим с помощью монголов добиться абсолютной власти.

Таким образом, совершенно несостоятельно мнение фольк-хисториков вроде Буровского о том, что-де

«Александр Невский, сумел использовать монголов для осуществления заветной мечты многих князей. Хотели, может быть, и многие князья, но именно он стал реальным «самовластцем» для себя и для своих потомков».

На деле это был не ангел и не бес – обычный представитель «власть имущих» своего времени, не лучше и не хуже других. Поскольку (если вы, конечно, не истово-православный или кто-то столь же истовый) бесполезно что видеть в нем икону, что ненавидеть его. Другое дело, что в силу классового положения для «ближнего своего» он был отнюдь не святым, но злодеем — как и новгородские «вятшие», и Чингизиды…

Примечания

[1] Как классический пример такого рода подхода можно привести статью Ал.Ужанкова «Меж двух зол. Исторический выбор Александра Невского«. О таких клинических случаях, как работы поп-историка Л. Н. Гумилева, решившего «побратать» Александра Ярославича с монгольским царевичем Сартаком и превратившего его в идейного сторонника подчинения Монгольской империи («Александр <…> обожал <…> татар»), и говорить нечего.

[2] В качестве примера попыток доказать незначительный характер Невской битвы и битвы на Чудском озере можно привести статью И. Н. Данилевского «Ледовое побоище: смена образа».

[3] Вернадский Г. В. Два подвига св. Александра Невского.

[4] Так, все царствование Эрика XI Шепелявого (1222-1250 годы) за дефективного короля правили ярлы – Ульф Фаси, а потом Биргер – а могущественный род Хольмгерссонов несколько раз пытался узурпировать трон.

[5] «Охрану непрочного престола взял на себя ярл (герцог) Биргер из Эстергётланда. Он всячески стремился укрепить центральную власть и расчистить к ней дорогу своему роду. Он женился на сестре бездетного конунга Эрика и после смерти шурина посадил своего старшего сына Вальдемара на трон. Ярл Биргер стал основателем новой династии Фолькунгов <…> Этот отрезок шведской истории – эпоха Фолькунгов — характеризовался укреплением королевской власти, оформлением феодальных отношений, институтов и сословий, равно как закреплением их правообязанностей, разработкой и фиксацией финансовых, административных, военных и правовых установлении феодального общества»

Аделаида Сванидзе. ”Хроника Эрика” и исторические реалии средневековой Швеции».

[6] Борисов Н. С. Политика московских князей. Конец XIII – первая половина XIV века, с. 138.

[7] Так, шведский «король», по утверждению Жития, «събра силу велику, и наполни корабля многы полковъ своих» — что противоречит данным «Хроники Эрика», где при описании шведского похода на Русь 1300 года, для которого «воинов одиннадцать сотен собрали», сказано, что «по Неве никогда раньше не плыли такие суда». В Новгородской I летописи старшего извода среди высадившихся на Неве упомянуты «мурмане» и «ѣмь» — хотя «маловероятно и то, что в шведском войске могли быть тавасты (емь), незадолго перед тем поднявшие восстание против шведов» (Назарова). Как отмечает И. П. Шаскольский в статье про Невскую битву,

«ошибочно и упоминание в составе шведского войска норвежцев: по сведениям норвежских источников, Норвегия в середине 1240 г. была во враждебных отношениях со Швецией».

[8] Другому претенденту на новгородское княжение.

[9] С. В. Белецкий, Д. Н. Катырева. Псков и Орден в первой трети XIII века.

[10] Впрочем, Е. Назарова предполагает, что «в походе на Псков в 1240 г. участвовали только братья-рыцари из Вильянди (Феллина), а также вассалы из соседних с Дорпатским епископством владений Ордена». Это предположение совпадает с данными Новгородской I летописи, согласно которой в 1240 году в Псковскую землю вторглись «юрьевцы» (Дерпт – бывший русский Юрьев) и «вельядцы» — то есть немцы из Вильянди. Упомянутые там же «медвежане» — немцы из Медвежьей Головы или Оденпе, где владел землями Теодорих, зять Ярослава Владимировича (см. статью Е. Назаровой). Характерно, что в орденской «Рифмованной хронике» сказано:

«После того как произошло это примирение, долго не ждали, войско тогда собралось в обратный путь… Там оставили двух братьев-рыцарей, которым поручили охранять землю, и небольшой отряд немцев».

Вряд ли в случае захвата Пскова силами Тевтонского ордена захватчики проявили бы такое небрежение к удержанию занятого города. Скорее можно предположить, что как минимум часть приведенных Ярославом Владимировичем немцев состояла с ним в родственных или иных связях, то есть захват Пскова был «частным предприятием» группы немецких феодалов — или, во всяком случае, начинался в таком качестве, хотя «аппетит приходит во время еды» (см. ниже).

[11] Подробнее см. здесь.

[12] Т.е. печенеги. См. Адам Бременский, Гельмгольд из Босау, Арнольд Любекский. Славянские хроники, с. 466.

[13]То есть с войсками «Низовской», Владимиро-Суздальской земли, подвластной его отцу. Это ещё раз подтверждает то, что по своим масштабам «Ледовое побоище» превосходило Невскую битву на порядок, поскольку для Невской битвы Александр задействовал небольшой отряд, а для войны с Тевтонским орденом использовались объединенные силы Новгородской земли и Владимиро-Суздальского княжества.

[14] Уже после разорения Северо-Восточной Руси монголо-татарами в 1237-1238 годах, разумеется.

[15]Лаврентьевская летопись за 1239 год сообщает следующее:

«Ӕрославъ иде г Каменьцю ^Б. гра^д̑ взѧ Каменець, а кн^ѧгъıню Михаилову . со множьство^м̑ полона приведе <…> Ӕрославъ иде Смолиньску на Литву . и Литву побѣди  и кнѧзѧ ихъ ӕлъ а Смольнѧнъı оурѧдивъ кнѧзѧ Всеволода посади на столѣ».

То есть Владимиро-Суздальское княжество сохранило способность к ведению не только оборонительных, но и наступательных войн – тем более что, как известно, Ярослав Всеволодович во время монгольского нашествия на Северо-Восточную Русь не успел на помощь своему брату Юрию, разгромленному на Сити, за счет чего мог сохранить под своим началом боеспособные войска из числа собственных дружинников.

[16] То есть латгалов. Латгалия входила в состав Ливонии, то есть тевтонцы явно (временно) уступили её новгородцам или как минимум выразили готовности пойти на подобную уступку.

[17]Причем немцы и шведы в этой концепции олицетворяют весь тогдашний римо-католический мир («Запад»), а монголы – «Восток». Сомнительность подобной модели будет проанализирована далее.

[18] Показательно, что в том же году его отец Ярослав очищает от литовских отрядов окрестности Смоленска.

[19] Подробнее об этом союзе, в который были также вовлечены племена ятвягов и жемайтов, а также литовские князья Товтивил, Викинт и Едивид (противники верховного правителя литовских земель, князя Миндовга) — см. сообщения Ипатьевской летописи за 1252 год (Полное собрание русских летописей. Том II. Ипатьевская летопись, с. 557-558). Показательно, что летописец осуждает немцев за то, что они поверили «льстивому» крещению Миндовга, тогда как если бы война продолжилась, Литва стала бы христианской.

[20]Что наводит на некоторые соображения в связи с антилитовским характером пронемецких сил в Пскове

[21]Брат Невского, князь московский.

[22]Правда, Карпини сообщает, что «этот город был весьма большой и очень многолюдный, а теперь он сведен почти ни на что: едва существует там двести домов» — то есть никакой практической пользы владение Киевом для Ярослава Всеволодовича принести не могло и его статус не повышало.

[23]Того самого, который заключил союз с Венгрией против Даниила Романовича.

[24]Лионский собор, что характерно, состоялся в 1245 году, за год до той поездки.

[25]См. Лаврентьевскую летопись за 1249 год. Показательно, что поехал в Каракорум, согласно летописям, Александр уже в 1247 году, а вернулся лишь в 1249 году.

[26]http://www.allmonarchs.net/pmwiki/index.php?n=%D0%9F%D1%80%D0%B0%D0%B2%D0%B8%D1%82%D0%B5%D0%BB%D0%B8.%D0%93%D1%83%D1%8E%D0%BA

[27] См. статью А. В. Майорова «Монгольская угроза и христианский мир Европы в середине XIII века» (1, 2).

[28] Государство турок-сельджуков в Малой Азии.

[29] При этом А. А. Горский упоминает о том, что папские буллы от 1247 года закрепили за Даниилом права на Галич – то есть венгры и Ростислав действовали вопреки ним. Тевтонский орден в рассматриваемый период не действовал против Руси вовсе, а, наоборот, помог Даниилу в многолетнем противостоянии с литовцами.

[30] Т. Н. Джаксон. Александр Невский и Хакон Старый: обмен посольствами

[31]Андрей Ярославич// Русский биографический словарь. Для сравнения – Ростислав Михайлович, в отличии от Андрея пошедший на настоящий «союз с Западом» (а точнее – с венграми) – до конца своих дней так и не смог вернуться на Русь и унаследовать отцовские владения в Черниговской земле, как и его дети.

[32]Подробнее см. Полное собрание русских летописей. Том II. Ипатьевская летопись, с. 560-561.

[33]При этом Даниил принял корону неохотно, и явно колебался – в частности, заявив:

«Рать татарьская не престаетъ, зле живуще с нами, то како могу прияти венець бес помощи твоеи».

Помощи, как известно, не последовало, и когда в 1258 году монгольский военачальник Бурундай двинулся на Галич, Даниил послушно срыл свои крепости и предоставил свои войска в его распоряжение. В дальнейшем галицко-волынские князья послушно платили дань Улусу Джучи и участвовали в монгольских походах на Литву, Польшу и Венгрию. Всё это показывает надуманность противопоставления «западника» Даниила «евразийцу» Александру. Но поскольку статья – не про Даниила, подробно я этой темы касаться не буду.

[34] http://lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=4282

[35] «Число» — перепись.

[36]Тут Янин допускает неточность. Вот как выглядело оригинальное известие Новгородской I летописи старшего извода:

«<…> князь Олександръ выгна сына своего изъ Пльскова и посла в Низъ, а Александра и дружину его казни: овому носа урѣзаша, а иному очи выимаша, кто Василья на зло повелъ»

(речь идет о предыдущем восстании против монгольских сборщиков дани, к которому оказался причастен сын Александра Василий). Кем были «Александр и дружина его» — новгородцами или выходцами из Владимиро-Суздальской земли, как Василий – летопись умалчивает. Вряд ли Александр Ярославич стал бы так жестоко расправляться с новгородцами, а не с людьми своего сына-наместника, который, в соответствии с религиозно-этическими представлениями того времени, был обязан повиноваться ему как главе семейства.

[37] Насонов А. Н. Монголы и Русь. М., 1940, с. 4.

[38] «В 1262 г. сбор дани на Руси, вероятно, был под совместной юрисдикцией Ариг-Буги и Берке. Большинство из мусульманских сборщиков налогов были, скорее всего, из Хорезма, а следовательно – подданными Берке. И в любом случае, независимо от того, кто послал сборщиков налогов в Суздальскую землю в 1262 г., Берке имел право на большую долю в собранных деньгах».

[39] Речь идет о новгородском походе на Ливонию 1262 года, также описанном в Новгородской I летописи. В этом походе участвовал и брат Александра Ярослав Ярославич (по Новгородской I летописи), что свидетельствует о том, что и с этим своим братом Александр благополучно примирился.

[40] Кстати, заявления авторов в жанре folk-history наподобие А. Буровского, что-де «именно тогда уничтожается вечевой строй на Северо-Восточной Руси, и именно руками Александра» безосновательны уже потому, что Симеоновская летопись в 1305 году, говоря о восстании горожан Костромы (кстати, в поддержку Юрия Московского, внука «уничтожившего вечевой строй» Александра), сообщает: «Того же лета бысть вечье на Костроме на бояр» (Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18, стр. 86).