Читая Даймонда: мысленный эксперимент с отбором на повышение IQ

Введение

В ЖЖ у разных людей, биологов и небиологов, часто приходится встречать такой ответ на вопрос, почему «белые люди  накопили так много карго и привезли его папуасам, а не наоборот»? (как спрашивал самого Даймонда его друг, папуасский политик Яли). Мол, всякого рода туземцы не проходили отбор на повышенный интеллект, то есть у них уровень IQ не повышался так быстро как у европейцев, которые этот отбор проходили, соответственно они развивались медленно, европейцы – быстро.

В этом суждении (которое кажется правдоподобным тем, кто смотрит с «биологизаторских» позиций) есть два недоказанных и сомнительных перехода: первый  частный, когда интеллект, то бишь ум или мудрость,  приравнивается к цифрам IQ, которые не вполне то же самое, что ум, а часто совсем не то же самое. Вторая натяжка более общая – достижения некой культуры, то есть системы производства материальных благ и воспроизводства наличной социальной структуры вместе с поддерживающими структуру духовными ценностями приписываются большему уму и иным превосходным качествам отдельных личностей, забывая про большую или меньшую сложность социальной организации (и разные темпы усложнения этой организации в ходе социальной эволюции, тот самый прогресс).

А ведь индивиды с их умом, мужеством и талантом – просто точки в перекрестье сети общественных отношений, своего рода столоны, если общество сравнить с гидроидом, какие отношения воспроизводятся в данном макро- или микросоциуме, такие и люди воспитываются и т.п. Да и шевелиться в определённом направлении людей заставляют именно ценности, идеи, культивируемые в определённом обществе – либо философская/научная критика этих ценностей или идей, если в обществе культивируется некоторая наука/философия, либо революционное  восстание против этих идей, когда они оправдывают угнетение и несправедливость, если в культуре данного общества укоренена идея прогресса и т.д.  Сам человек тут лишь – опосредующее звено, служебный орган и инструмент общества, рождаемый и воспитываемый  для решения некоторой проблемы, которую он наиболее способен решить. Как говорил цадик из Апты, каждый человек рождается в мир для того, чтобы в что-то в этом мире изменить – именно то, что ему предназначено, а общество вооружает средствами, знаниями и волей.

Действительно, Даймонд в «Ружьях, микробах и стали» приводит красивый довод в пользу противоположного вывода – что как раз у туземцев в силу примитивности их материальной культуры и меньшей устойчивости существования отбор индивидов в пользу большего ума и таланта должен быть куда сильнее и жёстче, чем у спрятанных под одеждой и в домах европейцев, давно оставивших природную среду обитания в пользу рукотворной.

«…в США многочисленные белые психологи десятилетиями пытались продемонстрировать, что черные американцы с африканскими корнями в среднем хуже соображают от рождения, чем белые американцы с европейскими корнями. Тем не менее хорошо известно, насколько сильно отличаются сравниваемые народы по социальным условиям и образовательным возможностям. Это обстоятельство вдвойне затрудняет любую проверку гипотезы о зависимости технологических отличий от отличий на уровне интеллекта. Во-первых, поскольку даже на наших познавательных способностях в зрелом возрасте ощутимо сказывается социальное окружение, в котором мы выросли, сложно вычленить какое-либо влияние исходных генетических различий из всего предшествующего фона. Во-вторых, в тестах на когнитивные способности (вроде проверки коэффициента интеллекта), как правило, измеряется усвоение определенных культурных навыков, а не чистый врожденный интеллект (чем бы ни был этот по­следний). Поскольку результаты тестов бесспорно зависят от социального окружения в детстве и обретенных культурных навыков, старания психологов по сей день остаются безуспешными: убедительно доказать постулат о генетически обусловленном низком уровне интеллекта у небелых народов им так и не удалось.

Моя позиция в данном споре опирается на тридцатитрехлетний опыт работы с новогвинейцами в их собственном обществе, сохранившем древний уклад. С самого начала нашего сотрудничества я был поражен тем, что новогвинейцы оказались людьми в среднем более сообразительными, более внимательными, лучше способными выражать свои мысли и активнее интересующимися окружающим миром, чем средний европеец или американец. В выполнении некоторых задач, явно показательных с точки зрения работы мозга, — например, способности составить воображаемую карту незнакомой территории, — они обнаруживают куда больше сноровки, чем обитатели западного мира. Разумеется, новогвинейцы, как правило, плохо справляются с заданиями, выполнять которые западных людей, в отличие от них, учат с детства. Поэтому и ни по чему другому, оказавшись в городе, выходцы из глухих новогвинейских деревень, никогда не сидевшие за партой, кажутся западным людям столь недалекими. Мне тоже всегда приходится вспоминать, как глупо я выгляжу в глазах новогвинейцев, когда мы вместе оказываемся в джунглях и я обнаруживаю свою несостоятельность в самых простых вещах (например, в умении не сбиваться с тропы или в возведении укрытия от непогоды), которым новогвинейцы были обучены еще детьми, а я нет.

Нетрудно представить себе как минимум две возможных причины, подтверждающих мое впечатление от новогвинейцев как от людей более сообразительных, чем жители Запада. Во-первых, европейцы уже несколько тысячелетий живут плотными популяциями, в условиях общественного устройства, предполагающего централизованное управление, наличие полиции и судебных органов. В этих обществах эпидемии инфекционных болезней (например, оспы), сопутствующие высокой популяционной плотности, исторически являлись главным фактором смертности, тогда как убийства были сравнительно немногочи­сленными, а состояние войны представляло скорее исключение, чем правило. Большинство европейцев, переживших фатальные эпидемии, также избежали и других потенциальных причин смерти, что позволило им передать по наследству свои гены. Сегодня большинство живорожденных детей на Западе так же счаст­ливо избегают смерти от инфекций и успешно воспроизводят себя вне зависимости от уровня интеллекта и генетических характеристик. Новогвинейцы же, напротив, все эти тысячелетия жили в обществах, численность которых была слишком низка для возникновения эпидемических заболеваний, свойственных густонаселенным территориям. Зато они чаще умирали от убийств, непрекращающихся межплеменных войн, несчастных случаев и недостатка продовольствия.

У более сообразительных людей шанс избежать действия главных причин смертности, характерных для традиционных новогвинейских обществ, выше, чем у менее сообразительных. При этом характерная для традиционных европейских обществ смертность от эпидемических заболеваний почти никак не соотносится с уровнем интеллекта, зато соотносится с генетически передаваемой сопротивляемостью организма, связанной с особенностями внутренних химических процессов. Так, люди со второй или четвертой группой крови обладают большей устойчивостью к вирусу оспы, чем люди с первой группой. Другими словами, естественный отбор, поощряющий гены, ответственные за интеллект, на Новой Гвинее наверняка действовал гораздо безжалостнее, чем в более густонаселенных, сложно организованных обществах, где на первом месте оказался естественный отбор по признакам, связанным с химиче­скими особенностями организма.

Помимо этой генетической причины возможного интеллектуального превосходства современных новогвинейцев над жителями Запада, есть и еще одна. Современные европейские и американские дети проводят огромную часть своего времени в пассивных развлечениях — благодаря кино, радио и телевидению. В среднестатистической американской семье телевизор не выключается семь часов в сутки. Напротив, дети в новогвинейских традиционных обществах фактически лишены возможностей пассивных развлечений, в отсутствие которых они проводят почти все время бодрствования в активных занятиях — в разговорах и играх с другими детьми или со взрослыми. Исследователи детской психологии практически в один голос говорят о важности поощрения и активности для ментального развития ребенка и подчеркивают, что недостаток стимулирования необратимо его затормаживает. Бесспорно, более высокий в среднем уровень развития умственной деятельности, который демонстрируют новогвинейцы, определяется и этим, негенетическим фактором.

Итак, во-первых, у новогвинейцев, скорее всего, есть генетическое преимущество перед жителями Запада с точки зрения умственных способностей, и, во-вторых, первые, несомненно, находятся в более завидном положении, чем последние, ибо лишены интеллектуально неблагоприятных условий, в которых растут сегодня большинство детей в промышленно развитых странах. Определенно, ничто даже не намекает на сравнительную интеллектуальную неполноценность новогвинейцев, которая могла бы послужить ответом на вопрос Яли. С помощью тех же самых двух факторов, связанных с генетикой и условиями детского развития, вполне можно провести различие не только между новогвинейцами и жителями современного Запада, но и вообще между охотничье-собирательскими и другими технологически примитивными обществами, с одной стороны, и технологически развитыми обществами, с другой. Стало быть, традиционную предпосылку расистского мировоззрения приходится перевернуть с ног на голову».

То же самое отмечал Энгельс, сравнивая французское и мамлюкское войско, столкнувшиеся в египетской кампании Наполеона. Отдельный мамлюк как воин по уму, силе, мужеству и сообразительности на две головы выше француза, но те обладают превосходством не столько в оружии, сколько организации. Поэтому один мамлюк легко побеждает пятерых французов, два мамлюка могут справиться уже с тремя,  стычка десяти мамлюков с десятью французами заканчивается ничьёй, а сотня французов справляется с тысячей мамлюков. То есть отдельные индивиды в примитивных обществах умней, сообразительней, инициативней, мужественней, такие же особи в обществах развитых. Но у них нет привычки складываться в организацию и связанных с этой организацией человеческих качеств (ответственность, исполнительность, умение чувствовать иерархию и не лезть не в свою область ответственности но максимально выложиться в своей, доверие к коллегам, и т.п.). Ну и структурная сложность организации разных обществ отличается очень сильно (её, правда, не надо путать с разнообразием: универсальный магазин устроен сложнее базара, но разнообразие товаров на базаре выше, поскольку всякий несёт туда всё, что хочет, а в магазин приводят товары, отобранные в соответствии с неким планом руководства).

Этим, естественно, бьётся всякий расизм, апеллирующий к разнице в достижениях «белых» и «чёрных». В силу большей экстремальности среды обитания «чёрных» и меньшей «плотности» культурной среды в их обществе средний индивид там вынужден быть смелее, умнее, изобретательнее среднего европейца, коль скоро та и другая культура живут и воспроизводятся. И тут я проделал мысленный эксперимент: оставив на миг неприятие социал-дарвинизма, «геноцентризма» и прочего биологизаторства, вооружиться эволюционной теорией и рассмотреть уровень IQ как обычный признак, изменяемый в популяции отбором. Взять, с одной стороны, формально вычисленный уровень наследуемости IQ, с другой – наличную размножаемость индивидов с разным IQ и разные социальные корреляты этого показателя: насколько больший или меньший IQ связан с социальной мобильностью, вступлением в брак, достижениями, гибелью на войне и т.п. параметрами, связанными с конкурентоспособностью индивидов в современном обществе.

Следовательно[1], если нам говорят, что западное индустриальное общество прошло через длительный отбор индивидов на бОльший IQ и здесь корень его достижений и побед (забывая прогресс в «общей конструкции» социальной организации или сводя его к возрастанию индивидуального ума), то чтобы эта мысль была верной, нужно показать

а) подобный отбор существует, данное селективное давление устойчиво выдерживается как минимум последние 300 лет и

б) надо суметь из этого отбора (то есть преимущественным размножением людей с более высоким IQ и/или направленным исключением остальных из репродукции) объяснить наблюдаемое устойчивое возрастание IQ в самых разных популяциях. И отнюдь только в европейских, а по всему свету, и на протяжении всего ХХ века как минимум (см.Flynn effect).

Обзор эмпирического материала

Для анализа элементарных эволюционных явлений в биологических популяциях – направленных, длительных и устойчивых преобразованиях морфологии, поведения, физиологии и экологических предпочтений особей в связи с конкретными средовыми изменениями такой подход оказывается неизменно успешен. Анализируя разный риск истребления птицами криптической и некриптической морф берёзовой пяденицы и других бабочек на разных субстратах, мы можем объяснить не только изменения частот той и другой в Англии в связи с промышленным загрязнением стволов, но и почему темная морфа за это время стала темнее, доминирование тёмной окраски над светлой у бабочек из неполного стало полным и т.п.

Поскольку формально посчитанная наследуемость IQ сравнима с наследуемостью жирномолочности или веса тела крупного рогатого  скота, а по этим и многим другим признакам люди вели более чем успешный искусственный отбор, может быть, они могли также культивировать и друг друга в процессе «обработки людей людьми», как Маркс называл общественную жизнь? Может быть, эта культивация важней, чем сознательное изменение общественных институтов, которого требуют революционеры и реформаторы, распространения прогрессивных идей, классовой борьбы и прочих процессов, связанных с убеждением и воспитанием в новых убеждениях, а не с отбором лучшего из имеющегося?

Увы, нет, не получается. Ни в одной из исследованных европейских популяций люди с более высоким IQ не имеют того селективного преимущества, которое могло бы объяснить наблюдаемое возрастание IQ.

Прежде всего, корреляция IQ и рождаемости во всех проведённых исследованиях оказывается или отрицательная, или нулевая. Если в исследованиях учитываются люди одного социального класса, или так и оставшиеся холостыми, корреляция будет ближе к 0, если про них забывают – строго отрицательная, положительной не случается нигде и никогда (Л.Эрман, П.Парсонс, 1984. Генетика поведения и эволюция. М.: Мир. С.414-416).

Если же взять корреляцию рождаемости с профессиональными достижениями, с которыми в отличие от успеваемости IQ коррелирует очень плохо – будь то открытия учёного, творения художника или сумма денег, заработанная предпринимателем – то тут ситуация ещё хуже, детность строго отрицательно коррелирует с достижениями. Это  показывал ещё В.П.Эфроимсон в «Генетике и гениальности».

Оно и понятно, у того же Эфроимсона показано, что, скажем, фундаментальные научные открытия приносят огромную прибыль (на 2-3 порядка большие, чем текущие изобретения инженеров, рационализации рабочих, или «проходные» бизнесрешения бизнесмену, не «великие» комбинации типа соросовских). Но вот сами учёные практически никогда не могут воспользоваться этой прибылью, поскольку от научного открытия до прибыльного использования проходит 35-40 лет, не меньше.

Т.е. де-факто «великие» (прежде всего учёные, но и писатели, и художники) работают не на себя, а на всё человечество или, как минимум, на свою страну (поэтому, к слову, фундаментальная наука требует гособеспечения – как минимум, если эта страна планирует жить долго). А в таком случае ожидать от «творцов» высокой детности столь же неразумно, как деления от остеобласта: всякий специализированный элемент (часть) целого функционирует более эффективно, чем неспециализированный именно потому, что омертвляется, как остеобласт превращается в остеоцит.

Падение детности строго пропорционально достижениям во всех специализированных профессиях современного общества тесно связано с успехами последнего «на международной арене» по сравнению с обществами традиционными, аграрными и доиндустриальными, где корреляция как раз обратная.

В 1934 г. советское правительство инициировало обширное демографическое исследование, которое выявило стойкое падение рождаемости в стране, связанное с урбанизацией и вовлечением женщин в промышленную, культурную и научную жизнь. Те же исследования показали, что «социальные группы с более высокой зарплатой имели более низкую рождаемость. В семьях рабочих детей рождалось меньше, чем у крестьян. При этом урбанизированные рабочие  отличались меньшей рождаемостью по сравнению с только что переехавшими в город крестьянами, а меньше всего детей было у служащих»[2].

Собственно, это обнаружил ещё Н.К.Кольцов, исследуя русскую  интеллигенцию с евгенических позиций (по данным А.В.Горбунова о «размножаемости московской интеллигенции по данным анкеты, поданной евгеническим обществом», «Русский евгенический журнал», 1928 г.; такие же анкеты делались для рабочих и служащих). Оказалось, как группа людей, нацеленных на максимальную продуктивность в научном или техническом творчестве, русская интеллигенция себя не воспроизводит – в отличие от слоёв, из которых эти самые интеллигенты выходят. Причём чем выше к верхушке дореволюционного общества был тот слой, дающий талантливых выходцев в интеллигенцию, тем хуже он себя воспроизводил, чем ближе к низу общественной пирамиды, тем лучше. Поэтому (делал вывод Кольцов) необходим равный доступ к качественному образованию для всех слоёв общества; чтобы сохранить, а тем более наращивать в следующих поколениях продуктивность интеллигентного труда, по которой Россия тогда сильно отставала от Запада, одного размножения интеллигентов недостаточно, нужен призыв в интеллигенцию талантов со всех слоёв общества, а особенно рабочих и крестьян, обделённых образованием до 1917, поскольку в силу существующих тенденций воспроизводства при равном доступе к образованию социальные низы в относительном выражении дают много больше талантов, чем верхи.

Отсюда мы видим, что общество имеет смысл рассматривать как целостность, в котором нет места «эгоистическим индивидам», частным образом решающим проблемы обеспечения и размножения в конкуренции друг с другом безотносительно к наличной социальной структуре и действующим механизмам социальной регуляции – последние управляют первыми, а не наоборот. Уже поэтому логика теории естественного отбора к таким целостностям не может быть применена напрямую.

Хотя более высокий IQ не ведёт к преимущественному размножению, в ряде исследований в популяциях развитых стран была показана его связь с социальной мобильностью, с большей продолжительностью жизни (тут – только вверх) и с большей способностью избегать рисков (что частично влияет и на второе).

Так, «Уоллер (Waller, 1971) обследовал сыновей (173 человека) и их отцов (131 человек), принадлежащих к белому городскому населению шт. Миннесота. Он разделил всю эту популяцию на пять социальных классов; для высшего класса значение IQ было выше 120, а для низшего равно 81. Данные Уоллера подтверждают гипотезу о том, что социальная мобильность коррелирует с различиями между уровнем общего умственного развития сыновей, оценённого на основе определения IQ, и уровнем умственного развития их отцов, принадлежащих к другим социальным классам. В таблице показана зависимость между процентом сыновей, поднявшихся или опустившихся по социальной лестнице относительно ступени, на которой находились их отцы, и разностью, полученной при вычитании величины IQ отца из величины IQ сына. По мере увеличения этой разности (со знаком плюс или минус) растёт и социальная мобильность сыновей. При разности в 30 и более единиц социальная мобильность достигает 80%.

В другой работе (Gibson, Mascie-Taylor, 1973) объектом исследования были университетские учёные и их отцы. И в этом случае различия в IQ между сыновьями коррелировали с перемещениями сыновей по социально-экономической лестнице относительно положения, которое занимали на ней их отцы.» (Эрман и Парсонс, op.cit).

Обратите внимание, что запускающим стимулом для мобильности здесь оказывается не сам IQ,  а несовпадение IQ отца и сына. Этот эффект легче всего объясняется в случае если IQ показывает не интеллект, а социализацию – несовпадение ведёт к трудностям социализации сына в отцовской семье, ему становится «неуютно» в социальной позиции отца и он старается её покинуть (а уж куда попадёт – вверх или вниз, во многом определяется вероятностно, и не детерминируется IQ).

Западное (да и советское) индустриальные общества тем и отличаются от общества традиционного, что люди в них ориентированы на достижения и рост вверх по общественной лестнице – на улучшение общественного положения, или рост доходов, культурный рост, и т.д. В традиционном обществе, наоборот, от детей ожидают повторения жизненного пути отца, они должны продолжать его дело, оставаясь в его социальной позиции, в индустриальном обществе – улучшить последнюю.

В таком социуме всякий пример восходящий социальной мобильности естественным образом становится «образцом» для копирования и подражания и распространяется в популяции через моделирующее обучение, о котором писал Бандура. Нисходящая социальная мобильность, понятное дело, становится отрицательным образцом, которого избегают и боятся. В этом случае больший IQ показывает лучшее подражание подобному «образцу» (большую способность индивида выявить и следовать норме наиболее успешного поведения для своей микросреды), а не ум, необходимый для решения задач: в старой ли, в новой ли роли, всё равно.

В таком случае неожиданно оказывается, что с точки зрения эволюционной теории мы имеем дело не с движущим, а со стабилизирующим отбором: человек «в воображении» представляет себя в некоторой «лучшей» роли, которую он считает достижимой из своей худшей прежней социальной позиции, а затем дисциплинирует себя так, чтобы её достичь. То есть сосредоточенным усилием переделывает собственное поведение (а по цепочке и чувства, и психофизиологию) под идеал того социального слоя, в который надо вскочить. Как та лошадь, которая в манеже сама себя объезжала (Б.Л.Пастернак в «Жеваго»); понятно, что это положительная характеристика, иной путь окультуривания просто невозможен.

Большие массы людей, приспосабливающих себя к новой роли и одновременно стремящихся её достичь вопреки естественному сопротивлению «верхних» для них самих образуют давление стабилизирующего отбора, для общества – это естественным образом прогресс, большая демократизация, меньшее угнетение, и т.д. Но больший IQ «поднимающихся» слоёв здесь совсем не причём, он лишь симптом, что «подъём» происходит успешно и у «верхних» не очень получается ему противостать. А низкий IQ – наоборот, критерий того, что «верхним» удалось успешно блокировать социальную мобильность, симптом эффективного угнетения.

Один из малоизвестных плюсов Шотландии[3] –  в 1921 г. там был принят закон о периодическом тестировании на интеллект всех 11-летних школьников; такие обследования были проведены в 1932 и в 1947 гг. (Scottish Mental Survey 1932 и 1947, SMS1932 и SMS1947). В них попало 91-96% лиц, родившихся в 1921 и 1936 гг. соответственно.

Благодаря этому у социологов с психологами есть в распоряжении долговременные данные по шотландцам до- и послевоенного поколения, как цифры IQ и другие ментальные характеристики влияют на выживаемость, рождаемость, социальную мобильность и прочие параметры поведения индивида в обществе, влияющие на конкурентоспособность, а значит (по логике нашего предположения) на приспособленность.

Интересны данные о связи уровня IQ c выживаемостью на войне у шотландских солдат Второй Мировой. Априори можно полагать, что «просто более умные» на войне будут выживать лучше, а «самые умные» постараются уклониться от ситуации повышенной опасности и на войну не пойдут. Сравнение баз данных UK Army за период WWII, Шотландской базы данных военных потерь с результатами SMS1932 показало, что первое предположение неверно, а второе верно (только мужчины).

С одной стороны, шотландцы, выжившие на войне, имели меньший IQ, чем погибшие в боевых действиях, их отличали от раздавленных краном или ударенных током (97.42±14.87 и 100,78±15,56 соответственно, P<0.001, средняя ± SD). С другой стороны, уклонившиеся  от службы в армии и, соответственно, от войны, имели больший IQ, чем служившие, безотносительно к выживанию или гибели в период ВМВ (100.45±14.97 и 97.66±14.94; P<0.0001).

Жаль, что эти данные пока есть только для UK Army, дальше планируется исследовать королевский военно-морской флот и ВВС, по которым пока нет материала, тем более что традиционно считается что в «более технические войска» надо направлять «более умных» новобранцев, да и риск погибнуть в бою там структурно иной, чем на суше[4].

Эти данные получены для призывной армии; интересно было бы их сравнить с данными по наёмным армиям, солдат которой обследуют на IQ, вроде нынешней британской или американской, или с бойцами партизанских формирований в «третьем мире».

Далее, на данных SMS1947 показана положительная связь величины IQ с продолжительностью жизни (см. статью Deary et al., 2004 и рассказ о ней Александра Маркова на Элементах.ру). Для анализа «отобрали часть, известную под названием «шестидневная выборка». В нее вошли дети, родившиеся в первые числа четных месяцев (1 февраля, 1 апреля и т. д.). Шестидневная выборка включает 1208 человек (618 женщин, 590 мужчин). Вплоть до 1963 года, когда этим людям исполнилось по 27 лет, социологи регулярно их навещали, опрашивали, следили за ходом их жизни. Потом эта работа приостановилась, но в XXI веке за «шестидневную выборку» снова всерьез взялась группа психологов из университетов Глазго, Эдинбурга и Саутгемптона.

В новой статье, опубликованной 9 октября в журнале Psychological Science, исследователи опираются уже на всю «шестидневную выборку» и учитывают большое количество дополнительной информации по каждому попавшему в выборку человеку.

Помимо показателя IQ, определенного в 1947 году, были учтены данные, собранные тремя годами позже, когда учителей попросили оценить всех детей, попавших в «шестидневную выборку», по следующим параметрам: «самоуверенность», «упорство», «стабильность настроения», «добросовестность» и «желание отличиться». Многие из этих параметров в той или иной степени коррелируют с IQ, поэтому ученым пришлось вносить специальные поправки, чтобы извлечь из них независимую от IQ составляющую. Дальнейший статистический анализ показал, что лучше всего коррелирует с продолжительностью жизни комбинированный показатель, объединяющий данные по «упорству», «стабильности настроения» и «добросовестности». Авторы назвали этот показатель «надежностью». Благодаря внесенным поправкам вычисленный показатель «надежности» не коррелирует с IQ и может рассматриваться как независимая переменная.

Обнаруженная ранее зависимость продолжительности жизни от IQ полностью подтвердилась. Если разделить всю исследованную выборку на четыре части по показателю IQ, то представители первой группы («самые умные») живут дольше всех, второй группы — немного меньше, третьей и четвертой — еще меньше, причем между собой две последние группы по продолжительности жизни не различимы. Иными словами, «совсем глупые» и «просто глупые» дети имеют одинаковую ожидаемую продолжительность жизни. Масштаб различий довольно внушительный. Так, до возраста 65 лет дожило около 83% детей из групп 3 и 4, а из первой группы – 92%. Иными словами, для детей, имевших в возрасте 11 лет высокий показатель IQ, вероятность не дожить до 65-летнего возраста вдвое ниже, чем для детей с низким IQ.

Похожие результаты получились и для «надежности», причем этот показатель, как выяснилось, коррелирует с продолжительностью жизни еще сильнее, чем IQ.

В ходе подобных исследований необходимо помнить об известном «эффекте китайских палочек». Это шуточный пример, показывающий, что корреляция и причинно-следственная связь — далеко не одно и то же. Известно, что умение есть при помощи палочек очень сильно коррелирует с цветом и прямизной волос: обладатели черных прямых волос пользуются палочками гораздо ловчее, чем светловолосые и курчавые граждане. Эта корреляция обладает высочайшим уровнем статистической достоверности. Тем не менее никому не приходит в голову утверждать, что черные волосы способствуют умению есть палочками.

Так же и здесь: полученные результаты вовсе не обязательно означают, что люди долго живут, потому что они в детстве были умными или «надежными». Причины выявленных корреляций пока точно не известны. Чтобы прояснить ситуацию, авторы исследовали целый ряд других показателей. Им удалось выявить еще 8 показателей, которые в той или иной мере позволяют предсказывать ожидаемую продолжительность жизни: 1) образование (сколько лет человек в общей сложности проучился), 2) комбинированный показатель «качества жизни в семье», 3) род занятий отца, 4) размер семьи, 5) скученность, 6) посещаемость школьных занятий, 7) детские болезни, 8) род занятий испытуемого в возрасте 27 лет. При помощи сложных статистических методов авторы проанализировали влияние этих показателей (а также пола: известно, что женщины живут дольше) на корреляцию между продолжительностью жизни, IQ и надежностью. Выяснилось, что влияние IQ на продолжительность жизни, по-видимому, является отчасти опосредованным: корреляция между этими двумя показателями заметно снижается, если внести поправки на факторы № 1, 2 и 8. «Надежность» оказалась более независимым предиктором: корреляция между надежностью и продолжительностью жизни снижается только от внесения поправок на образование (фактор 1), и то не сильно.

Самое интересное, что по степени влияния на смертность (независимо от того, является ли это влияние прямым или опосредованным) IQ и «надежность» оказались почти такими же значимыми факторами, как комбинация курения, повышенного уровня холестерина и повышенного давления.

Авторы указывают на следующие возможные механизмы связи между IQ и смертностью:

1) некоторые генетические данные позволяют предполагать, что развитый интеллект вообще положительно коррелирует с «хорошим генотипом», в том числе с врожденной сопротивляемостью болезням и т. п.;

2) интеллект может опосредованно влиять на продолжительность жизни, поскольку люди с высоким IQ чаще добиваются высокого социального и экономического статуса и реже совершают опасные для здоровья поступки.

Что касается «надежности», то природа взаимосвязи этого показателя со смертностью пока неясна. Догадок, конечно, можно предложить множество, а вот конкретных фактов, подтверждающих эти догадки, у психологов пока нет»[5].

То есть опять, как только мы устанавливаем связь с неким параметром, важным для оценки приспособленности, величина IQ оказывается не самостоятельной переменной и тем более не показателем «ума», а неким маркёром другой переменной – «надёжности», которая имеет отношение скорей к лояльности, вменяемости и договороспособности индивида, его «разумному эгоизму» в рамках системы, чем к уму и таланту. А что всякая социальная система в процессе воспроизводства самой себя поддерживает лояльных и продвигает конформных, так это давно известно, и это саморегуляция на уровне системы, чтобы она жила вечно, а не отбор на уровне индивидов, чтобы выявить лучших, даже если в ходе подобной регуляции они и сталкиваются друг с другом.

Как я уже писал, «получается, что IQ измеряет не знание и не ум как умение мобилизовать знание для решения данной задачи, а укоренённость индивида в соответствующей культуре. И понятно, что укоренены только верхние и средние классы, а рабочие и нацменьшинства (частично и женщины) не укоренены, они как бы внутренние варвары, от них достижений никто не ждёт (в том числе потому, что этому обществу от них нужен труд и не нужен талант), вот и получают худшие оценки….» (Отсюда).

Собственно, анализируя эти данные, я и убедился окончательно, что IQ меряет не ум индивида, а социализацию, причём не индивидуальную, а степень принадлежности той микрогруппы, к которой относится индивид, скажем семьи, группы родственников, к господствующей культуре. И, чтобы не вводить в заблуждение родителей, детей и общество в целом, IQ давно пора заменить той самой «надежностью» как неким естественнонаучным критерием правильной социализации и социальной лояльности.

Ведь всеми теми прогностические свойствами, удобными для отбора, за которые буржуазное общество ценит IQ, критерий «надежности» наделён в большей степени, чем последний, а ум и талант (исключительные достижения в выбранной профессии) критерий IQ оценивает на удивление плохо – в отличие от учебных успехов и «социальных достижений» индивида, обсуждавшихся выше.

А когда представители угнетённых групп и/или социальных низов получают высокий балл по IQ, то это у них коррелирует со сниженной брачностью, особенно у женщин. См. другой анализ шотландских тестирований, связанный с брачным подбором.

Тут надо отметить, что, с одной стороны, уже с середины 19 в. в Европе и Америке установилась тенденция выбора супругов так, чтобы уровень образования жены был не ниже, чем у мужа. С 1930-х гг. она установилась и у нас. С другой стороны, в Европе и США брачный отбор действует против женщин с высоким IQ, у них выше риск прохолостования, так что в средней брачной паре IQ мужа в среднем на несколько пунктов выше, чем у жены.

В частности, это показывают данные SMS1932, использованные для определения  зависимости между величиной IQ в 11 лет и брачным статусом в середине жизни (см.статью M.D.Taylor et al в журнале Personality and Individual Differences).  Найдено значимое влияние уровня IQ на семейное положение в средние годы, причём эффект различается у разных полов. Женщины, так и не вступившие в брак, имели в среднем больший IQ, чем состоявшие в браке (различия высоко значимы, P<0.001). У мужчин же наоборот: есть тенденция к наличию большего IQ у тех лиц, кто образовал семью, по сравнению с оставшимися холостяками, правда, незначимая (P=0.06). При этом риск не выйти замуж у женщин вообще больше, чем у мужчин 38/303 и 38/509 соответственно.

Впрочем, принадлежность испытуемых в средние годы жизни к определённому социальному классу сходным образом ассоциирована с брачным статусом и, видимо, объясняет корреляции, которые установлены для IQ. Вероятность вступить в брак снижается у женщин с лучшим образованием и более профессиональным трудом, и у мужчин, более занятых ручным/низкоквалифицированным трудом, но повышается при противоположных сочетаниях. Полагаю, что и негров/индейцев с высоким IQ в США (но не на Кубе или в Бразилии) это тоже касается.

Следовательно,  на брачном рынке наблюдается повышенный спрос на женщин, получивших образование скорей ради корочек, чем действительно являющихся специалистами в своей области. И наоборот, в среднем отвергаются женщины, действительно образованные и как следует сведущие в своей области (как верно пишет amazonka_urals, в современной России с этим хуже всего). В то же время проведённый ещё В.П.Эфроимсоном анализ биографий всякий гениев и крупных талантов (наиболее полный по сравнению с другими обследованиями гениев и талантов на предмет факторов, способствующих гениальности, между прочим!) показывает исключительно важную роль умной и хорошо образованной матери, как следует занимающейся воспитанием сына, в становление этих самых талантов. То есть то направление брачного подбора, которое прослеживается в популяциях развитых стран, будет работать скорей против, чем за и большего ума, и повышенного IQ.

То есть подавляющее большинство факторов, влияющих на итоговую приспособленность индивида при обычном способе её исчисления должны способствовать понижению или неизменности и ума, и IQ. То есть ими никак не объяснить быстрого повышения того и другого в ХХ веке, скорей наоборот, происходящее повышение происходит вопреки им (если принять сомнительную идею существенной биологической/генетической детерминации интеллекта; почему сомнительную см. 1 и 2, и выше).

То есть, анализируя динамику IQ во взаимосвязи с размножением, социальным статусом и продолжительностью жизни индивидов мы видим саморегуляцию на уровне общества как целого, направленную на воспроизводство его характерной (классовой) структуры, но никак не движущий отбор на повышение индивидуального IQ или иных характеристик, имеющих отношение к индивидуальному уму. То есть, анализируя современное общество, эволюционист не может найти того селективного преимущества, связанного с бОльшим дифференциальным размножением «более умных», которые могло бы быть объяснением роста и ума, и IQ, реально происходящего в ХХ веке.

На самом деле объяснения самые простые: улучшение среды обитания: здоровья, образования и питания и последующий стабилизирующий – не движущий! — отбор – на адаптацию к улучшенной среде, сдвинутой в сторону от угнетающей к развивающей ещё на шаг. Понятно, что он потребует от индивидов большего ума и большей способности к обучению (развивающая среда задействует больше ум и талант индивида, чем «способности тела», угнетающая среда – наоборот). А именно обучение, воспитание, социальные подсказки — ведущий способ наращивания интеллекта у всех доместицированных существ, будь то мы, собаки или лисицы.

Ведь действительно, IQ бедняков или угнетённых меньшинств снижен вследствие  хронического стресса,  связанного с бедностью (а он избирательно подавляет способность к обучению и готовность учиться, без которой «ум не разовьёшь» при любой генетике), повышенного травматизма, плохого лечения, плохого питания, а часто – просто голода, даже в США, а не только в странах «третьего мира». Эти же причины определяют и более высокую смертность детей данной социальной группы, особенно в раннем возрасте, всё сходится. И как только лечение, питание и уход детей бедных, рабочих  и нацменьшинств улучшаются, благодаря успехам в борьбе с угнетением, IQ этих групп сразу начинает расти. Также сказывается и просто развитие территории, независимо, кто на ней живёт – белые, чёрные  или индейцы.

«Петтигрю обнаружил, что чёрные дети дают более правильные ответы при определении степени их умственного развития, если тестирование проводят негры, а не белые. Другим фактором, ответственным за различия в IQ между белыми и чёрными детьми, возможно, является питание. Петтигрю ссылается на работу (Harrel, Woodyard, Gates, 1956), в которой было показано, что правильный рацион питания будущих матерей в течение второй половины беременноти оказывает прямое положительное воздействие на величину IQ их детей. Мак-Кей и др. (McKay, 1978), обследуя в Колумбии хронически недоедавших детей из бедных семей, установили, что комбинированные меры по улучшению питания, здоровья и обучения детей в возрасте от трёх с половиной до семи лет могут предотвратить значительное отставание этих детей в умственном разитии, и чем раньше начинают применять указанные меры, тем они эффективнее.

…Пожалуй, наиболее впечатляющие данные были получены при обследовании индейцев племени осейдж. Они занимали территорию, на которой было обнаружено месторождение нефти, и это обстоятельство способствовало резкому повышению уровня их жизни по сравнению с другими индейцами. При тестировании оказалось, что по степени умственного развития эти индейцы превосходят сопоставимые с ними группы белого населения, живущего на этой же территории.

Аналогичное повышение среднего значения IQ было зафиксировано для белого населения горных восточных районов шт. Теннесси в 30-х гг. Это был период, когда здесь наблюдалось значительное улучшение экономических и социальных условий, в том числе образования, в результате чего среднее значение IQ возросло с 83 до 93» (Эрман и Парсонс, op.cit.).

Следовательно, происходит иное. Сперва под действием классовой борьбы происходит социальный прогресс вместе с научно-техническим, одним из эффектов прогресса оказывается усложнение социальной организации, рост требований к образованию, компетентности, профессиональной подготовке индивидов и т.п. Всё это требует от индивидов более высокого ума и лучших человеческих качеств; в ответ на эти требования общество в рамках того же прогресса создаёт новые типы школы, которые изготавливают и оттачивают эти новые умы, наука с промышленностью даёт им поприще для применения, а философы, революционеры, учёные и прочие борцы за прогресс дают следующим поколениям новые образцы для подражания в нравственном смысле.

И вот только тут включается отбор, но не движущий, а стабилизирующий, приспосабливающий «человеческий материал» к изменившейся социальной среде. А поскольку последняя усложняется, от участников «обработки людей людьми» требуется всё больше понимания с состраданием и всё меньше насилия (и даже в насилии «психология», убеждение словом, вытесняет простое применение силы), то этот стабилизирующий отбор побочно оказывает на нас развивающий эффект.

***

Выводы

После обзора эмпирического материала – небольшое теоретизирование. Как известно, естественный отбор поддерживает морфотипы и (альтернативные) модели поведения, конкурирующие друг с другом за распространение в популяции. Индивиды и их столкновения в конкуренции друг с другом — это лишь способ устроить статистическое испытание, чтобы выяснить какая стратегия лучше, чтобы воспроизводить эти стратегии поведения или связанные с ними морфотипы дальше, в череде поколений. И легко видеть, что человек в отличие от кошки существо намного более кооперативное, по примеру других людей и в связи с ними он легче делает и добро и зло, разные общественные влияния куда легче стимулируют его тупить или, наоборот, совершать открытия, чем каждый индивид сам может стимулировать себя сам.

Поэтому на всём протяжении человеческой истории главное давление отбора должно быть на всё большую социальную связанность и социальную зависимость всех людей в данном социуме (границы которого в то же время постоянно расширяются от «моего рода» ко «всему человечеству»), а не на какие-то, пусть самые полезные признаки отдельных индивидов. Плюс, конечно, всё большая способность учиться, «переделывать себя» под меняющуюся социальную норму; известный феномен «чрезмерного подражания» у детей – след как раз такого отбора. Поскольку оборотной стороной индивидов, отселектированных на высокую конкурентоспособность, является низкая солидарность и высокая враждебность друг другу, и такие индивиды проигрывают тем, кто менее конкурентоспобен сам по себе, но умеет объединяться в группы с большей солидарностью.

Далее, те самые перспективные идеи и эффективные модели поведения, которые (в принципе) может распространять и поддерживать отбор в человеческом обществе, ещё надо придумать и изобрести (видоизменив некую идею-предшественник). Обычно их изобретает лицо Х1, «доводит до ума» лица Х2-Х5…Х10 («пророки и апостолы» нового). А уже потом все остальные («миряне» и «приходские священники»), став приверженцами этого новшества, за счёт сигнальной наследственности «тиражируют» это новшество в популяции – идея овладевает массами и становится материальной силой.

Так вот, лица Х1-Х5 – это обычно «подвижники», пророки и апостолы нового, их репродуктивный успех обычно резко снижен, часто и совсем до нуля. Вся сила их с точки зрения дарвиновской приспособленности – не в приспособленности самих этих лиц, а в привлекательности / перспективности / эффективности идей, предлагаемых ими обществу, когда множество «простецов» («приходских священников» и «мирян»), воспринявших идею У, своим опытом демонстрирует, что «жить по ней» эффективней и лучше, чем в другом множестве «простецов», воспринявших альтернативную идею Х’.

Понятно, что социальная связанность и социальная зависимость индивидов (та самая, частным случаем которой служит социальная привязанность по Боулби) в обоих сообществах простецов влияет на окончательный результат (какая идея / модель поведения победит в конкуренции внутри популяции?) никак не меньше содержания и объективного качества самих идей, а на деле — гораздо больше. В том числе и потому, что чем ниже/неустойчивей социальная связанность, тем хуже «обученность» индивидов для копирования социальных и поведенческих «образцов». В более атомизированных обществах по сравнению с более социально-связанными даже самые выгодные «образцы» хуже копируются и передаются меньшему числу индивидов, усваиваются медленней и менее точно, что ведёт к проигрышу в конкурентной борьбе.

Следовательно, идея движущего отбора к человеку неприменима, только стабилизирующего. Общество меняется и социальная среда меняется под влиянием борьбы политических сил, классовой борьбы, а индивиды приспосабливаются жить в условиях изменений. Опять же, это приспособление к новшествам происходит скорей через изменения общей социальной связанности индивидов друг с другом, увеличения их  способности к обучению и снижение неофобии/ксенофобии, то есть неспецифическим  приспособлением к происходящему на уровне всего социума, чем нежели на уровне отдельных индивидов появляются какие-то специфические формы приспособления к конкретным факторам новизны, которые затем отбор распространяет в популяциях. Если даже у высших позвоночных прямое приспособление к изменениям среды (с последующим замещением фенокопий генокопиями, т.е. «эффект Болдуина») столь же часто встречается и более действенно, чем отбор адаптивных изменений, то у человека тем более.

Например, хорошо известно,  как западные женщины ради соответствия требованиям моды доводят себя до анорексии и булимии. При этом воспроизводимый ими образец «девушки-вешалки» очень удобен для модной промышленности (которая, как и другие монополисты, устанавливает в обществе свои критерии поведения и телесного облика), но отнюдь не соответствует критериям женской привлекательности у мужчин, которые могли бы обратить внимание на этих девушек. И, шире, современные западные представления о красивом и/или сексуальном – это никак не обобщённые предпочтения партнёров противоположного пола, а «мнение телевизора», т.е. субсидирующих телевизор корпораций.

Вот почему я к идее анализа социальной эволюции с т.з. теории естественного отбора отношусь отрицательно. Потому что никто из читанных мною авторов её не прилагает по-умному, с учётом того, что люди не изолированы друг от друга, а объединены в коллективы с общей моралью, общими ценностями, конформизмом и групповой регуляцией, и отличаются от постулируемых «эгоистических индивидов» много больше, чем реальные газы от идеального. И, соответственно, главным приспособлением является приспособление к социальной среде, а главной конкуренцией — — не победа индивида над индивидом, а состязание обоих в подъёме вверх по социальной лестнице – или в переформатировании её ступенек, если они не устраивают некую критическую массу конкурирующих. То есть (переводя на правильный марксистский язык) борьба за сохранение существующего строя или за его революционное преобразование, консервирование или прогресс, которую ведут между собой социальные классы.

Не случайно за 400 лет селективной практики «естественный отбор» так и не смог выполнить роль, которую ему отводили социал-дарвинисты. Фрэнсис Гальтон, оппонируя социалистам, говаривал «Не трущобы плодят тупиц, а тупицы спускаются в трущобы». Теперь мы знаем, что всё прямо наоборот: трущобы «плодят тупиц» потому, что умные и талантливые в такой среде просто не могут выделиться и стать «образцом», роль которых обсуждалась выше, и, главное, несмотря на 400 лет селекции, среди бедных детей в трущобах продолжают рождать и умные, и талантливые, и успешные (как с высоким, так и с низким IQ, если за норму брать образованную публику).

И этих «устойчивых детей» реально много, никак не менее трети, то есть отбор в рыночном обществе так и не может их элиминировать, несмотря на то, что чистая публика и средние классы всемерно отбор пропагандируют, от всей души хочут ему помочь и т.д. Особенно в таком (нео)либеральном обществе, как США, где каждый предоставлен сам себе, и в первую очередь – бедные и голодные.

«Проводя многолетнее исследование группы детей, родившихся на гавайском острове Кауан в 1955 году, Эмми Вернер и Рут Смит обнаружили, что примерно две трети детей, которые воспитывалис в хаотичных семьях на уровне бедности, имели серьёзные проблемы во взрослом возрасте; другая треть, несмотря на недостаточную поддержку извне, оказались «компетентными, уверенными и заботливыми взрослыми».

В своём  известном исследовании группы из 505 детей, родившихся на Кауаи в 1955 году, Вернер и Смит обнаружили, что, зная специфические факторы риска, среди которых хроническая бедность, низкий уровень образования матери, семейная нестабильность (в частности, отсутствие одного из родителей), существенные физические отклонения у младенца, возникшие в пренатальном периоде или при рождении, можно предсказать наличие серьёзных проблем, которые возникают по мере развития этих детей. Тем не менее примерно треть детей, попавших в это исследование, у которых в полной мере были представлены все эти виды факторов риска, избежали различных проблем в юношеском возрасте и ранней взрослости, включая правонарушения проблемы в учёбе, подростковую беременность или проблемы, связанные с психическим здоровьем. Авторы обнаружили, что этих устойчивых молодых людей объединяло наличие определённых защитных факторов.

1) В младенческом возрасте и до начала ходьбы они были нежными, добродушными и лёгкими в общении.

2) В младенчестве у них была возможность установить позитивную связь по крайней мере с одним любящим и ухаживающим за ними человеком.

3) В начальной школе и старших классах они ладили с одноклассниками и отличались более высокими навыками в развитии речи и мышления. Они имели разнообразные интересы и хобби, часто принимали участие в организованных мероприятиях.

Джанис Лонг и Георг Валлант обследовали 456 мальчиков, которые жили и взрослели в одном из районов Бостона в 1930-х и 1940-х годах. Исследователи обнаружили, что большинство мужчин, юность которых проходила в бедности, стали тем не менее успешными взрослыми. Эти мужчины имели приличный доход, были женаты и воспитывали детей. Более того, некоторые из них были особенно успешны. Их успешность, по мнению исследователей, определялась двумя защитными факторами: высоким IQ и хорошими «навыками преодоления трудностей», полученными в детском возрасте. Плюс к этому у них были хорошие взаимоотношения с родителями, учителями и сверстниками.

Таким образом, привлекательность, лёгкий темперамент, способность ладить с окружающими, адекватные или хорошие интеллектуальные способности, поддержка со стороны взрослых – всё это оказывается защитными факторами для детей, растущих в бедности. Данные результаты могут иметь прямое практическое применение при составлении программ для детей, живущих в одном городе. Теоретическая значимость данных результатов также весьма высока, так как они наглядно демонстрируют, что одинаковая или сходная окружающая среда (в данном случае – бедность и хаотическая семейная жизнь) может по-разному влиять на разных детей, и влияние это зависит от того, какие качества и способности вступают со средой во взаимодействие. Внешние события не просто сами по себе «происходят»  детьми. Дети вступают во взаимодействие с окружающей средой»[6].

---

[1] Отступление. Поясню, почему «формально вычисленную», а не действительную наследуемость. при вычислении наследуемости (h2) как отношение дисперсии признака, вызванной генетической изменчивостью, к общей дисперсии, образованной суммой первой дисперсии с дисперсией, обусловленной изменчивостью среды обитания, есть свои специфические сложности, почему эта процедура всегда вызывала массу нареканий.

Во-первых, данные характеризуются исключительно низкой воспроизводимостью: в зависимости от популяции и условий опыта значения наследуемости, скажем, темпов роста головастиков могут колебаться от 0,66 до 0.

Далее, коэффициент наследуемости по определению не отражает неаддитивной компоненты генетической изменчивости, только аддитивную, а она исключительно важна в плане ответа на отбор. Ну и наконец, существуют данные, позволяющие сомневаться в том, что коэффициент наследуемости является адекватной характеристикой именно генетической компоненты фенотипической изменчивости. Например, работа Васильева и Васильевой по «оценке наследуемости 60 мерных и счётных признаков самцов и самок серебрянных карасей».

Караси этого вида бывают бисексуальные, где самец нормально оплодотворяет икру, и гиногенетические, где сперматозоид лишь стимулирует икру к развитию, а дальше идёт партеногенез (и это м.б. не обязательно сперматозоид серебряного карася, но и других видов карповых рыб). Поэтому гиногенетический клон высоко гомозиготен, изменчивость его признаков зависит только от генов, изменчивость потомков бисексуальых особей — от генов + влияния среды. Сравнение диапазона изменчивости одних и тех же признаков, вроде числа жаберных тычинок на разных дугах, высота черепа и пр. позволяет оценить наследуемость у бисексуальных карасей, но не у гиногенетических.

«Коэффициенты наследуемости были вычислены отдельно для самцов и для самок по всем 60 признакам. Как и следовало ожидать, наследуемость разных признаков оказалась неодинаковой. Наименьшие коэффициенты были получены по высоте анального плавника: h2=0,43 и 0,47 у самцов, а наибольшие – по наименьшей высоте тела: h2=0,71 у самок и 0,82 у самцов. Однако по ряду признаков наследуемость у самцов и самок была диаметрально противоположной: антеанальное расстояние у самок h2=-0,62, у самцов 0,67; высота головы у самок h2=-0,16, у самцов h2=0,01; антевевентральное расстояние у самок h2= -0,36, у самцов h2=0,58. В целом для морфометрических признаков было получено 5 оценок наследуемости с различиями по знаку у разных полов. Аналогичный результат получен по 8 из 39 краниометрических индексов, например ширина Cleitrum h2=-0,24 у самок и 0,63 у самцов, высота черепа перед верхнезатылочным гребнем h2=-0,28 у самок и 0,84 у самцов.

Авторы подчеркнули «неожиданный результат» по наследуемости числа жаберных тычинок на первой жаберной дуге. Этот признак широко используется как диагностический в систематике карповых. Ранее было показано, что гиногенетические и двуполые серебряные караси чётко различаются по этому признаку. Однако и у самцов, и у самок наследуемость числа жаберных тычинок оказалась отрицательной h2=-0,13 и -0,15 соответственно.

Наиболее впечатляющими оказались оценки наследуемости билатерально симметричных признаков. Число орбитальных костей у самок справа h2=0,65, слева 0,70, у самцов h2=-0,12 справа и 0,04 слева. Число пор сейсмосенсорной системы на dentate у самок h2=-0,04 и 0,15, у самцов h2=-0,91 и 0,41. Аналогичные результаты получены для числа пор сейсмосенсорных каналов на всех костях черепа, всего 5 оценок.

Известно, что половые различия размеров и пропорций тела у рыб зависят от половых гормонов.

Потому отрицательные значения коэффициентов наследуемости тех или иных признаков у разных полов не означают отсутствияя генетического контроля онтогенеза, но означают, что коэффициенты наследуемости не выявляют этого контроля, затушёванного эпигеномными гормонально зависимыми процессами аллометрического роста. Кости черепа, как и сейсмосенсорная система, формируются в результате сложных морфогенетических процессов. Это эпигенетические признаки, зависящие в значительной степени и от морфогенетических взаимодействий, и от внешних условий, в которых происходит онтогенез особей. Различия в коэффициентах наследуемости билатеральных признаков наводят на мысль о флуктуирующей асимметрии, которая, как известно, представляет собой результат дестабилизации онтогенеза флуктуациями самого морфогенеза и (или) факторами внешней среды.

Даже при одинаковых условиях выращивания потомков бисексуальных карасей нельзя исключать неоднородность, вызванную взаимодействиями особей внутри группы. Для каждого карася влияние конспецификов – это внешний фактор, а реакция на него обусловлена генетическими особенностями данного индивида. Таким образом, обсуждаемая работа свидетельствует о том, что коэффициенты наследуемости характеризуют не столько генетическую компоненту изменчивости, сколько устойчивость эпигеномных процессов онтогенеза. Этот вывод хорошо согласуется с известным положением Шмальгаузена, согласно которому преемственность признаков в череде поколений определяется не генами, а устойчивостью морфогенеза».

А.С.Северцов. Эволюционный стазис и микроэволюция. М.: КМК, 2008. С.21-22.

От устойчивости онтогенеза зависит и «точность воспроизведения» интеллекта в последующих поколениях, особенно повышенного, где средовые сбои и онтогенетические шумы более фатальны. А оценки наследуемости IQ колеблются от 0,3(0,4)-0,8 в зависимости скорей от убеждённости автора в этой самой наследуемости и тщательности проработки статистических планов опытов с усыновлением и разлучением однояйцевых близнецов.

И то это не устраняет вполне правдоподобного возражения, что разлучённые однояйцевые близнецы потому развиваются сходно, что требуют от приёмных родителей сходного стиля отношения к себе (того, к которому оба привыкли у родных родителей, в среднем воспитывающих однояйцевых близнецов более сходно, чем разнояйцевых). А те, желая быть хорошими родителями, идут им навстречу и непроизвольно воспроизводят стиль обращения с детьми родных родителей – в тех существенных чертах, которые обеспечивают становление личности ребёнка. См. здесь, раздел «IQ и связанные с ним научные проблемы».

Опять же, скажем, болезнь куру, распространявшаяся через ритуальный каннибализм, в старых учебниках медгенетики (когда её трансмиссивная и прионная природа была неизвестна) описывалась как наследственная, стандартными методами считался коэффициент наследуемости и даже предполагались вполне правдоподобные модели наследования, но открытие механизма всё перечеркнуло.

[2] Советская социальная политика 1920-1930-х гг.: идеология и повседневность. М.: ЦСПГИ, 2007. С.50
[3] Лирическое отступление: полагаю, шотландцы гораздо круче англичан если не во всём, то во многом – раньше провели Реформацию, шотландское Просвещение – один из 3-х источников марксизма и т.д.
[4] См. статью Janie Corley et al. в журнале Intelligence, пересказ.
[5] «Умные и старательные живут дольше»
[6] Хелен Би. Развитие ребёнка. М.: Питер, 2004. 9-е изд. С.38-40.