Человеческая коллективность: социальные сети

Print PDF

В методологии науки принцип актуализма на первом шаге крайне полезен, ибо даёт «печку», от которой «пляшет» исследование. Сравни с замечанием о поведении воронов — существ столь же любознательных, изобретательных и деятельных, как мы.

«Я не знаю, как вороны воспринимают окружающий мир. Могу только догадываться, что видят они его не как абсолют, но как отклонения от уже принятого« (Берндт Хейнрих. Ворон зимой. М.: Мир, 1994.).

Это присуще всем позвоночным, почему самая простая гипотеза — что «раньше было всё как сейчас», или

«у соседей, пусть даже дальних, те же желания, надежды и чаяния, что у меня любимого».

Обывательский вариант принципа актуализма метко назван флинстоунизацией, и основан на совсем грубой уверенности, что «предки» были «совсем как мы», и «хотели того же», только ходили в шкурах и не в офис ходили на службу, а зверя в лесу добывали. Увы, уже на втором шаге актуализм должен быть скорректирован или даже отброшен, ведь эволюционный процесс историчен, «вверх» по филогенетическим линиям, трендам социальной эволюции и пр. рождается нечто принципиально новое в плане морфоструктур, институций, форм поведения и пр. Почему «предки» были «совсем другими людьми», жили «совершенно иначе» и «хотели другого»; тоже верно и для «соседей», первобытных и раннеклассовых обществ, живущих сегодня рядом с современными государствами или внутри них (в филогенетических реконструкциях пространство и время могут меняться местами).

Так, общества охотников-собирателей очень долго рассматривались как мечта современного западного обывателя, который предельно зависит от общества, непонятного ему и опасного. Его жизнь, имущество, личное счастье разыгрываются в лотерее рыночной конъюнктуры, которой он иногда может воспользоваться, но никогда — повлиять (так некогда уголовники разыгрывали в карты жизни не относящихся к их миру). Возможность здесь что-то сделать самому, проявить индивидуальность ничтожна, даже имеющаяся успешно блокируется страхом безработицы «снизу» и кредитной петлёй «сверху».

Отсюда мечта, начиная с 1920-х гг., — «выпасть из общества», став «действительно индивидом», и ей параллельный фантазм «так было в прошлом». Жить в малых группах, где все друг друга знают, не думать о владеющих нами всеми безличных силах истории, рынка и пр. Острей всего эта мечта у размышляющих «о себе и мире» представителей средних слоёв (особенно пишущих на подобные темы для заработка), см. интересный анализ Кристофера Кодуэлла «Иллюзии и действительность».

Ею создано долго господствовавшее представление, что первобытные племена до появления классовых (и даже земледельческих) обществ жили малыми группами, где все друг друга знают, чаще из родственников; мол, наше поведение и психофизиология «заточены» на такую жизнь индивидов без общества, почему с повышением плотности населения, числа членов групп, частоты межындивидуальных контактов и пр. всем плоха, они всегда страдают (всё как обычно — «виновата природа», лишь бы не капитализм, как будто бы люди эволюционировали лишь до появления классов и государства, никак не после).

Однако недавно было показано, что охотники-собиратели живут не в своей малой группе, а в более чем протяжённом сообществе, социальной сети, связывающей много подобных групп на обширном простраснтве, много большем, чем радиус активности каждой из них и люди определяют себя, строят планы и пр. сообразно месту во всей сети, знают социальную ситуацию и достоинства/недостатки людей в группах, посещаемых не каждый день и кем-то другим, не ими лично.

Что порождает абстрактные и безличные представления о должном и сущем: структуре их общества, возможностях жизненного пути для себя и других, правилах взаимоотношениях с разными людьми, исходя из их «типажей», категориальной принадлежности, а не персоналий. Т.е. всего того, что при господстве мнения о жизни в малых, постоянных по составу группах с личными взаимоотношениями считали «изобретением» городской и классовой цивилизации — мол высокая плотность и частота контактов с теми, кто в основном тебе не знаком требует создавать правила реагирования исходя из социальной дифференциации (включая половую и возрастную).

Сегодня понятно, что это присуще всем Homo sapiens, а может, и другим видам Homo (кроме разве неандертальцев, поселения которых были очень локальны, заселение нигде не было сплошным и, судя по низкой переимчивости инноваций, связь их друг с другом была редкой и неустойчивой, в противоположность сапиенсам).

Локальные группы как узлы социальной сети

«Новейшие полевые исследования этой стороны образа жизни охотников-собирателей внесли весьма существенные коррективы в представления этнографов и антропологов, которых те придерживались десятилетиями. Считалось, во-первых, что группировки эти достаточно постоянны по своему персональному составу. Полагали, что такое постоянство диктуется устойчивой преемственностью родственных связей между членами каждого такого коллектива (отсюда и термин «локалъно-десцентная группа»). Во-вторых, говоря о социальной структуре у охотников-собирателей как о сегментарном обществе, предполагалось, что группировки, формирующие местную популяцию, ведут достаточно автономное существование.

Оказалось, однако, что для контингента общин в целом ряде хорошо изученных случаев характерна высокая генетическая неоднородность, легко объяснимая самим фундаментальным правилом экзогамии, которому следуют все общества охотников-собирателей (Hill et al. 2011). У хадза, например, состав групп непостоянен, поскольку бывшие их члены переселяются время от времени в коллективы, живущие в более или менее удаленных участках местности, а другие люди приходят в лагерь со стороны (Marlowe 2003д). … С примером такого положения дел мы уже знакомы из описания образа жизни южноамериканских индейцев намбиквара (начало этой главы).

Что касается тезиса об автономности локальных группировок, то он оказался совершенно нереалистичным. Отдавая должное необходимости обмена брачными партнерами между общинами, ученые недостаточно акцентировали прочие его разновидности — перераспределение продуктов практической деятельности и обмен услугами самого разного характера (принцип реципрокности в самой широкой трактовке этого понятия).

Местная популяция как социальная сеть: бушмены

Описывая быт этой народности, Дж. Льюис-Уильямс подчеркивает  чувство неуверенности в завтрашнем дне, постоянно довлеющее над обитателями лагеря. Водные источники в округе могут пересохнуть. Тогда растительность погибнет, охотничья дичь покинет окрестности, и люди окажутся перед лицом голодной смерти. Понятно, что в этих условиях они смогут рассчитывать только на те ресурсы, которые сохраняются в отдалении от места их нынешнего проживания. Возможность воспользоваться ими в момент очередного неминуемого кризиса обеспечивает разветвленная сеть родственных и дружеских связей с жителями тех территорий, которые на этот раз окажутся обойденными разрушительным природным катаклизмом. Нетрудно видеть, насколько эта картина близка к тому, что мы видели у аборигенов австралийской Западной Пустыни.

Как именно формируется и расширяется такая социальная сеть, автор показывает на примере бушменов народности !кунг. У них спектр имен невелик, как мужских, так и женских. Родичами считаются все те, кто обладает идентичными именами. Мужчина не может взять в жены женщину с тем же именем, как у него самого, так как в этом случае речь шла бы о кровосмешении.

Это обстоятельство сильно снижает его шансы найти супругу среди местных жителей, и он вынужден расширить поиски настолько, чтобы охватить ими множество лагерей, расположенных на значительном расстоянии от его собственного. А женившись, там он становится «своим» и тем самым обеспечивает себе и всем своим близким возможность обратиться сюда за помощью в случае острой необходимости. Такими взаимными обязательствами оказываются, таким образом, связаны все, носящие одно и то же имя (Lewis-Williams 1982: 436).

Другой обычай установления связей между общинами — это акт преподнесения подарка (hxaro) соплеменнику из отдаленного лагеря. Такой жест доброй воли требует по традиции ответного шага — не обязательно сегодня, но непременно раньше или позже в будущем. Важно лишь, чтобы ответный знак благорасположения к дарителю не уступал по ценности тому, который был преподнесен им ранее. На это основе между мужчинами складываются дружеские отношения, которые могут поддерживаться многие годы.

По словам Льюис-Уильямса, нелегко очертить границы зоны, которая пронизана невидимой сетью межперсональных связующих нитей, основанных на реальном родстве, общности имен и обмене подарками. По некоторым сведениям, в данном случае она простирается в Южной Африке на 800 км с юга на северо-запад, от провинции Ганзи в Ботсване до Анголы (там же).

Автор пересказывает слова одного из аборигенов, оказавшегося по стечению обстоятельств вдали от своего лагеря. Он с нетерпением ждал той минуты, когда сможет получить известия о своих дальних родичах.

«Когда я снова окажусь среди них, — говорил он, — мы сядем и будем обсуждать, как идут дела у наших родных и друзей, рассеянных по обширным просторам Калахари».

Важная роль в осуществлении связей между лагерями принадлежит у бушменов шаманам-целителям…. Если кто-то заболел в лагере, где такого лекаря нет, его жители прибегают к помощи знахаря из другой общины, чья репутация известна далеко за ее пределами.

Существует верование, что шаман может помочь страждущему не только посетив его собственной персоной, но и общаясь с ним на расстоянии. Считается, что дух знахаря, когда тот впадает в состоянии транса, способен преодолевать значительные расстояния и получать информацию обо всем, что происходит там с людьми, за благополучие которых он ответственен. Аборигены убеждены в том, что в таких ситуациях шаман способен перевоплощаться в то или иное животное и странствует между лагерями чаще всего в облике льва, с помощью этой грозной личины охраняя своих пациентов от воздействия злых потусторонних сил. Возвращаясь из этих виртуальных странствий, знахарь информирует односельчан обо всем, что ему довелось узнать о состоянии дел в других общинах (там же: 436-437).

Льюис-Уильямс так интерпретирует весь этот блок этнографических изысканий.

«Все сказанное говорит о реальности многоплановых связей между лагерями, существен но удаленным и друг от друга. Особенно важно то, что в такого рода верованиях на уровне подсознания находит отражение надежда на возможность оказаться в момент наступления кризиса в местах с благоприятными условиями — пусть даже очень далеко от родного дома.

Шаман заверяет односельчан:

“Вы не должны ограничивать свой кругозор тем, что видите в своем собственном лагере».

Он убеждает людей в том, что они вправе делить ресурсы с жителями иных территорий. Всем вам, говорит шаман, следует знать, что вдали от лагеря тоже живут соплеменники. И они могут рано или поздно оказаться здесь, среди нас, поскольку персональный контингент лагерей постоянно изменяется.

Виртуальные странствия знахаря способствуют тому, что до жителей лагеря доходят сведения о реальных делах обитателей реально существующих удаленных местностей. Все это вносит существенный вклад в поддержание связей между общинами. Трудно переоценить экономические и социальные следствия разносторонней активности шаманов-целителей» (там же: 436).

Социальная сеть: аналитическое исследование

Коллектив американских антропологов изучил в деталях основные характеристики социальных сетей у народа xaдза (Apicella et al. 2012). В основу работы легли данные по предпочтениям в персональных связях у 205 взрослых аборигенов из 17 разных лагерей. Всем им задавали вопрос:

«С кем из обитателей этой и других стоянок вы хотели бы жить после того, как ваш лагерь перестанет существовать?».

Мужчины назвали в среднем по семь имен персон своего пола, женщины — по шесть. Всего было выявлено 1263 такого рода предпочтений в выборке из этих 205 индивидов. Как и следовало ожидать, эти предпочтения основаны на связях трех категорий: прямого родства, свойства (по линиям супружества) и дружеских. Как видно из рис. 7.20, последние оказались наиболее многочисленными и чрезвычайно разветвленными.

Дружеские отношения находят выражения в привычке регулярно обмениваться подарками с избранными лицами. Степень устойчивости этих связей (их обнаружилось 426) между людьми ученые попытались оценить в следующем эксперименте. Всем взрослым жителям каждого лагеря выдавали по три палочки, обмазанные медом. Испытуемый мог оставить их себе, отдать все другим или поделиться с друзьями. Ученые проследили, с кем именно люди делились этим лакомством. Оказалось, что и мужчины и женщины угостили в среднем по двое односельчан, отдав каждому по одной палочке. Перераспределение угощения этим не ограничилось: одаренные в свою очередь позволяли лизнуть мед товарищам, то, есть он распределялся по эстафете как среди односельчан, так и в локальной популяции в целом.

В итоге исследователям удалось показать на внушительном количественном материале, насколько существенную роль играют персональные связи между неродственными индивидами, которые склонными вступать в отношения кооперации. Оказалось при этом, что одним из важных психологических мотивов, лежащих в основе становления подобных альянсов служит общность входящих в них лиц данного пола по самым разным категориям признаков (взаимная привлекательность по подобию)¹.

В разных случаях это может быть сходство по тем или иным физическим параметрам (рост, вес, тип сложения)², по возрасту и/или по таким социальным и личностным характеристикам, как семейное положение и степень охотничьего мастерства.

Связи между людьми, основанные на взаимной симпатии и на привычке обмениваться подарками авторы называют «социальной близостью» (social proximity). Она, как утверждается, вносит ничуть не меньший вклад в функционирование социальной сети по сравнению с узами родства и с естественной ролью солидарности между членами локальной группы. А сама социальная сеть оказывается первоосновой кооперации. Оказалось также, что по основным своим характеристикам разветвленная система персональных связей у хадза во многом сходна с тем, что мы видим во взаимоотношениях людей в современных продвинутых обществах (там же: 4).

«Полученные результаты, — сказано в статье, — свидетельствуют о том, что определенные черты таких социальных сетей могли присутствовать в самые ранние периоды истории человечества. Вероятно, и ранние гоминиды устанавливали связи не только с родичами, но и с представителями неродственных коллективов. Причину этого можно видеть в стремлении к кооперации, изначально свойственной особям нашего вида. А формирование социальных сетей способствовало, в свою очередь, дальнейшему укреплению этих форм социального поведения» (там же: Abstract).

Социальные сети: универсальный их характер у охотников-собирателей

Подобно тому, что мы видим у всех прочих организмов (Панов 1983, 2010), популяция охотников-собирателей организована иерархически. Исследователь эволюционной экологии человека Маркус Гамильтон из Отделения антропологии Университета Миссури (США) и его коллеги выделяют в ней шесть уровней иерархии: первый, низший — индивид; второй — нуклеарная семья: третий — расширенная семья, все члены которой не обязательно живут совместно; четвертый — локальная группа; пятый — сборная (aggregated) группировка, формируемая периодически в определенные сезоны года (примеры, касающиеся австралийских аборигенов и индейцев намбывара приведены выше); шестой — региональная этническая общность (Hamilton et al. 2007).

Эти исследователи обобщили литературные данные по численности 1190 группировок каждого из названных пяти типов (n = 114, 227, 297, 213 и 339, соответственно), принадлежащих 339 обществам охотников-собирателей в разных регионах мира. Из сказанного ранее в этой главе нетрудно представит себе, насколько разнообразными могут быть экологические условия обитания этих этносов и их культурные традиции (например, уровень развития материального оснащения). Несмотря на это оказалось, что в плане социальной стратификации повсюду наблюдается достаточно высокое ее единообразие (рис. 7.21)³.

Судя по названию статьи, речь в ней должна идти о структуре социальных сетей. Однако в действительности анализируются не они (как в это сделано в публикации о хадза. цитированной в предыдущем подразделе), а строение того материального субстрата, который пронизан «идеальными» социальными сетями, невидимыми простым глазом, В центре внимания авторов работы оказывается вопрос о том, различаются ли и насколько социальные структуры у этносов охотников-собирателей на разных континентах. Выявленные количественные различия оказались достаточно скромными (Hamilton et al. 2007: Fig.2, Table 2).

В попытке объяснить такое единообразие авторы прибегают к сложному
математическому аппарату, который позволил им представить объект исследования в виде образования, стремящегося, под действием процессов самоорганизации, от хаоса (типа броуновского движения частиц-индивидов) к пространственно-временной упорядоченности⁴.

Она достигается, по мнению исследователей, в результате одновременного действия двух противоположных тенденций в мотивации поведения индивидов и коллективов — к объединению и к взаимному отталкиванию. Преобладание той или иной из них определяется плотностью популяции в данный конкретный момент.

«Полученные нами результаты, — пишут авторы, — позволяют осознать истоки креативной энергетики социального поведения людей и свидетельствуют о том, что социальные сети формируются путем самоорганизации на основе тех же принципов оптимизации, которые ответственны за функционирование многих сложных систем в природе» (там же: Abstract).

Оптимизация, о которой идет речь, выражается в том, что в каждом отдельном случае максимально эффективным для выживания оказывается перераспределение

1) информации генетической (в частности, женшин-производительниц),

2) инновационной и

3) продуктов материальной деятельности как внутри группировок, так и между ними. Все это осуществляется путем обмена, который и предстает в статье как сущностная характеристика социальных сетей.

Источник Е.Н.Панов. «Человек: созидатель и разрушитель. Эволюция поведения и социальной организзации«. М.: Языки славянской культуры, 2017.

Примечания