О закономерностях исторического процесса

Print PDF

 

Как можно выделить, классифицировать и описать закономерности исторического процесса, то самое, что Г.Ю.Любарским хорошо назвал «морфологией истории»? Также как всякая морфология – при помощи сравнительного метода. Так филогенетики выделяют последовательностей стадий, образующих ароморфные изменения организации (при переходе от диапсидных рептилий к птицам, от синапсидных – к млекопитающим), анализируя пучки параллельных линий развития, проходящих одни и те же стадии в независимых филогенетических ветвях. Этот процесс получил название маммализации териодонтов, орнитизации динозавров-зауропод (ангиоспермизации голосеменных, к примеру) и является правилом макроэволюционных изменений.

Нечто сходное (однотипное?) обнаруживается в истории. Вместо уникальных событий и неповторимых изменений в истории мы видим серии однотипных процессов развития, решающих одну и ту же проблему в нескольких разных странах, расположенных рядом и/или сходных типологически (сходных в закономерном появлении проблемы, разрешаемой данным процессом развития).

Возникающая процессуальная гомология бросается в глаза – на фоне резких культурных, языковых, цивилизационных и т.п. различий между странами, параллельно изменяющимися в разных «линиях» одного «пучка историй». Хороший пример: параллельное развитие большевистской России и меньшевистской Грузии, проходящее одни и те же этапы установления однопартийной диктатуры, вытеснения революционеров сперва специалистами, потом бюрократами и пр.

Вот как описывает Теодор Шанин процесс политической трансформации в Грузии, которую лидер меньшевиков Ной Жордания считал свой социалистической революцией и отстаивал также яростно, как большевики – свою (Революция как момент истины, М.: Весь Мир, 1997).

В течение 1917 г. Жордания все яростнее атаковал политику меньшевиков в Петрограде. К сентябрю 1917 г. он потребовал положить конец правительственной коалиции с кадетами, высказался в пользу «активной борьбы» за мир и «углубление Революции», как единственной возможности ответить на большевистский вызов.

Когда пришли известия еще об одной революции, власти Закавказья отказались признать новый большевистский режим и создали свое собственное правительство — Закавказский Комиссариат и Парламент, с целью удерживать контроль «до тех пор, пока Конституционное Собрание не получит полную власть над всей Россией». Комиссариат и Советский Региональный Центр столкнулись с серией расколов и множеством конфликтующих меж собой сил.

В ходе новых выборов в Советы солдатских депутатов большевики и левые эсеры получили незначительное большинство. Вслед за этим солдатские Советы (в которых русские составляли большинство), объявили свою поддержку правительству Ленина. Красная Гвардия Тифлиса, т.е. меньшевистская рабочая милиция, захватила тогда городской арсенал у солдат, которые его охраняли, и использовала оружие, чтобы установить контроль меньшевистских рабочих Советов и их ведущей партии над Грузией. В Баку в это время конфликт перерос в жестокие уличные бои, в ходе которых коалиция большевиков, эсеров, и армянских националистов-дашнаков нанесла поражение мусульманской милиции, образовав новый орган власти — Совет, в котором с февраля 1917 г. председательствовал Шаумян — большевик, которого Ленин назначил Чрезвычайным Комиссаром Закавказья.

В различных районах Грузии почти ежедневно возникали местные правительства. Находившаяся на турецком фронте армия возвращалась домой, и поезда, набитые солдатами, продвигались через Закавказье по направлению к России, сталкиваясь по пути с местными властями и вооруженными отрядами. Большевики попытались использовать некоторые из этих частей, чтобы установить контроль над Грузией, но этого не получилось, в первую очередь, из-за решительных действий Тифлисского Совета и его красногвардейцев.

В инциденте, который вошел в историю, вооруженные красногвардейцы были использованы в феврале 1918 г. для подавления большевистской демонстрации в Александровском парке в Тифлисе — перевернутый вариант событий, происходивших в те же дни в Петрограде.

На фоне этой борьбы за власть, расколов и раздоров, один из кошмаров грузин и армян Закавказья постепенно становился реальностью. Турецкая армия перешла в наступление, преодолевая незначительное сопротивление, которое она встречала на своем пути. По условиям Брест-Литовского мира, заключенного между правительствами России, Украины и Германии (Закавказье не было там представлено), города Карс и Батуми передавались Турции. Переговоры продолжались, но турецкая армия продвигалась все дальше. Слабые отряды грузинских добровольцев, которые собрались для защиты Батума, были легко разбиты турецкими войсками. Азербайджанские панисламистские лидеры призывали все Закавказье полностью покориться Турции. Паника и уныние усиливались в немусульманской части Закавказья.

В ситуации, когда «каждый за себя», грузинские лидеры действовали стремительней, выбирая нестандартные решения. Они призвали к немецкому посредничеству в их конфликте с Турцией. (Германия оставалась, разумеется, союзником Турции, но обе державы преследовали разные интересы). 26 мая 1918 г. была провозглашена независимость Грузии и вновь образованное грузинское правительство призвало германскую армию (которая находилась тогда на Украине) защитить страну от дальнейшего наступления турок. В следующие несколько месяцев новое правительство Грузинской республики, возглавляемое Жорданией, действовало на территории страны в присутствии немецкой армии, которая, правда, не вмешивалась в ее внутренние дела (что сильно отличалось от того, как немцы вели себя на Украине). Турецкое наступление было окончательно остановлено.

После окончания Первой мировой войны немцев сменили британские военные подразделения. Начался новый вооруженный конфликт, на этот раз между Грузинской республикой и ее британскими союзниками, с одной стороны, и русской белой армией, находящейся в Сочи, для которой независимость Грузии была скандальной изменой — с другой. Этот конфликт не был продолжительным.

В 1919 г. Британия покинула Закавказье, а белые отошли от границ Грузии, но международные отношения продолжали играть необычайно важную роль в ее существовании. Страна находилась в центре конфликтов и споров с Турцией, независимой Арменией, Азербайджаном, русской белой армией, находившейся теперь в Крыму, русской Красной Армией и множеством мелких групп. К тому же, территории, которые Грузия тогда контролировала, населяли многочисленные «меньшинства», этнические и религиозные — осетины, аджарцы, абхазцы, армяне, азербайджанцы и русские.

Внутри страны в 1918—1921 гг. происходящие изменения в политической и экономической структуре Грузии давали возможность определить кредо ее доминирующей политической партии. Жордания провозгласил аграрную реформу. Она прошла незамедлительно и сопровождалась очень слабым сопротивлением со стороны крупных землевладельцев. В результате стремительной аграрной реформы более 1 млн акров пахотной земли и 8 млн акров леса и пастбищ были национализированы. Находившиеся на этих землях 4 тыс. частных поместий были экспроприированы без компенсации. Было определено максимальное количество земли, которое может иметь одно крестьянское хозяйство — 15 десятин земли под зерновые или 7,5 — под остальные культуры. Некоторые из этих земель стали собственностью государства или региональных властей, но большая часть пашни была тут же продана в кредит безземельным или малоземельным издольщикам. Ничего не было предпринято для того, чтобы поддержать коллективные экономические элементы аграрных общин.

Правительство национализировало также рудники (которые обеспечивали основной экспорт страны), гидроэлектростанции, источники минеральной воды, порты и железные дороги. К 1920 г. 52% всех занятых работали на государство, 28% трудились в муниципальных или кооперативных предприятиях или организациях, и только 19% были наняты частными собственниками. Была объявлена государственная монополия на международную торговлю, направленная в частности на то, чтобы контролировать спекулятивные доходы армянских купцов. И в этом, так же как и во многих других вопросах тех дней, националистические и социалистические цели и риторика соединялись и перемешивались.

Что касается вновь образованных властей, после Февральской революции по всей Грузии появились демократические избранные земства. Контролю русского епископа над грузинской церковью был положен конец. Для того, чтобы образовать формальное представительство этнических меньшинств и удовлетворить их культурные и образовательные нужды проводились эксперименты по созданию Национального Совета, что было близко к концепции экстратерриториальной «культурной автономии» О.Бойера в Австрии. Возникали многочисленные профсоюзы и культурные ассоциации.

Политическое влияние меньшевиков удерживалось в течение всего периода независимости Грузии, как и поддержка Национального Фронта со стороны рабочих и крестьян, составлявших ядро широкого многоклассового союза «В защиту Родины», под руководством ортодоксально марксистской партии. Впоследствии даже наиболее лояльные большевики признавали факт твердой поддержки, которую оказывали грузинские рабочие меньшевикам. Интересный штрих, судя по итогам выборов, меньшевики были сильнее в сельской местности. На выборах 1919 г. (которые были также фактическим плебисцитом по поводу объявленных реформ) грузинские меньшевики получили 72% голосов в городах и 82% в деревне, завоевав 109 из 130 мест в парламенте страны. (32 депутата, отнесенные к рабочим, все без исключения назвали себя меньшевикам.)

Мощь партии Жордания на самом деле была еще большей, чем об этом можно было судить по итогам выборов. Она полностью доминировала в профсоюзах, в значительной мере — в национальной экономике и в большинстве культурных и общественных организаций страны. Помимо только что созданной грузинской армии, продолжала существовать Красная Гвардия, которую позднее переименовали в Национальную. Она в большинстве своем состояла из рабочих-меньшевиков, продолжавших работать на предприятиях, и использовалась в качестве главной вооруженной силы внутреннего контроля.

Когда оппозиция — большевики и правые, жаловались на «меньшевистскую диктатуру», они имели для этого основания, несмотря на тот факт, что правящая партия несомненно пользовалась явной поддержкой большинства населения. Ее лидеры все больше проникались ощущением собственной правоты и высокомерием. Они подавляли, часто беспощадно, оппозицию этнических и политических диссидентов. К негрузинам относились с особым подозрением. Большевикам не разрешали действовать легально на протяжении почти всего периода независимости. Все это совмещалось с парламентскими тонкостями и с некоторыми истинно демократическими процедурами.

На самом деле существовали определенно слабые места и в том процессе, который грузинские меньшевики считали революционной трансформацией их общества, проводившейся по их планам и согласно рецептам их учителей в области теории. Здесь, конечно, необходимо помнить о трудных обстоятельствах — экономическом кризисе, сопутствующем войне и потере традиционных рынков и поставщиков, давлении на границах и расстроенных финансах. Но, по крайней мере, три аспекта отражали особую политическую «линию», стратегию, принятую правящей партией: отношение к крестьянам, «национальному вопросу» и государству.

Крестьяне составляли большинство электората грузинских меньшевиков и обеспечивали стабильность их правления, но в 1918—1921 гг. в парламенте или в партийных органах едва ли можно было найти хотя бы одного социал-демократа из крестьян. Почти ничего не было сделано для того, чтобы мобилизовать крестьянство в политическом или в военном отношении.

Наоборот, приватизация земли, построенная на полном индивидуализме и определенная «сверху» без принятия и рассмотрения каких-либо коллективных и общественных проектов, вела к политической демобилизации крестьянства, как социальной силы. В 1918—1921 гг. в Грузинской республике не возникло ничего подобного Красной Гурии 1905— 1907 гг. и это имело важные последствия для дальнейшей судьбы Грузии.

Крестьянскому большинству, которое сохраняло верность революционным лидерам в 1903—1907 гг., было сказано оставаться дома, возделывать свою землю, время от времени ходить на выборы, а политику оставить классам-гегемонам «буржуазной исторической стадии». Антиправительственные выступления жителей некоторых долин (например, в Южной Осетии), связанные как с этническими конфликтами, так и с тем, как решались социальные, политические и экономические вопросы, были подавлены силой.

Что касается «национальной проблемы» как внутри-, так и межгосударственной, Жордания первоначально назвал отделение от России «главным бедствием, которое постигло нас» и позднее пытался предотвратить распад Закавказской Федерации. Тем не менее, мобилизация против внешних опасностей все в большей степени отражалась в политике ксенофобии по отношению к соседям Грузии и местным «меньшинствам». Набирал силу грузинский национализм, украшенный ортодоксальными марксистскими терминами «прогресса», «классового интереса», «необходимой стадии». Грузия все больше считала себя оборонительным валом Европы против азиатских России и Турции.

Внутри страны для этнического «умиротворения» горцев Осетии, землевладельцев Аджарии, азербайджанских горожан и т.п широко использовалась сила[1]. Продолжались этнические минивойны против Армении и русской Белой армии за территории. Район Боршало, где грузины составляли явное меньшинство по отношению к армянам и азербайджанцам, был просто оккупирован грузинской армией.

Наконец, имело место «огосударствление» революционных властей, в результате которого власть переходила от Советов к правительственным учреждениям. Существенно возросла роль профессиональных офицеров, служащих и дипломатов, в большинстве своем обученных царской бюрократией и индифферентных или даже враждебных к планам нового режима. Политическая маргинализация крестьянского большинства, национализм и «огосударствление» политической структуры Грузии все в большей степени сливались воедино и отрывали меньшевистское руководство от народной поддержки, революционного прошлого и способности урегулировать даже серьезный кризис, призвав на помощь массовые действия своих сторонников.

А такой кризис наступил. К 1920 г. большая часть Закавказья вошла в состав Советской России. В мае 1920 г. грузинские большевики подняли восстание и несколько соединений Красной Армии перешли границу, явно намереваясь установить в Грузии большевистское правление. Правительственные силы смогли отбить это наступление. Между двумя соседними государствами — одним огромным и другим небольшим, — претендующими на одно и то же марксистское наследство и представляющими его единственные выражения на территории бывшей Российской империи, был заключен мирный договор и установлены дипломатические отношения. Но период мирного сосуществования длился недолго.

В феврале 1921 г. в районе Боршало вспыхнуло новое восстание. Повстанцы организовали Революционный комитет, который призвал на помощь Красную Армию. Под командованием Жлобы, одного из наиболее известных кавалерийских командиров в годы гражданской войны, Красная Армия пересекла границу значительными силами и начала быстро продвигаться к Тифлису. Грузинская регулярная армия оказалась небоеспособной, а ее командиры — лишенными боевого духа. С их стороны не было попыток вооружить гражданских лиц, развязать упорное сопротивление на улицах главных городов, начать партизанскую войну или даже приступить к систематическому бойкоту захватчиков — словом, использовать революционный опыт и политическую лояльность населения. После двух недель, 25 мая, Тифлис был взят, и вскоре после этого был подписан документ о грузинской капитуляции.

Это не положило конец своеобразиям грузинского марксизма. Окончание периода независимости привело к конфронтации в руководстве большевистской партии и стало важной частью последней политической битвы Ленина в 1923—1924 гг. Отношение Ленина к этой войне, первой в своем роде между «ортодоксальными» марксистскими правительствами, привело к разногласию с ближайшими сторонниками, среди которых были и Троцкий, и Сталин. 29 мая 1921 г. Ленин приказал Орджоникидзе (который был послан из Москвы курировать Красную Армию и политическую жизнь Грузии) «искать приемлемого компромисса для блока с Жордания или подобными ему грузинскими меньшевиками, кои еще до восстания не были абсолютно враждебны к мысли о советском строе в Грузии на известных условиях». Далее Ленин продолжал: «Прошу помнить, что и внутренние, и международные условия Грузии требуют от русских коммунистов не применения русского шаблона, а умелого и гибкого создания своеобразной тактики». Орджоникидзе не послушался.

Возможность компромисса была отклонена и грузинскими большевикам, и меньшевистским правительством, которое предпочло уход в эмиграцию» (с.420-424).

Ещё интересный вопрос – где гомолог естественного развития Февральской революции (буде оно не было пресечено корниловским мятежом и большевизацией Советов, а большевиков удалось б в июле подавить полностью)? Думаю, это история Израиля с его полусоциалистическим устройством в одном секторе и высоким градусом религиозного национализма в другом (тот же раскол общества, что весной-летом 1917 года в России). Не зря же тогда в 1917 году США так примеривались к «демократической России» как к потенциальному союзнику на востоке Европы (каким у Франции была Малая Антанта, у Англии – балтийские лимитрофы). Израиль таким союзником стал, а Россия – на время – соскочила с крючка.

Философски-спекулятивно, я думаю что к анализу закономерностей исторического процесса вполне применима системная теория макроэволюции Н.Н.Иорданского: развитие как накопление противоречий организации (развивающейся по пути специализации, с чем и связано накопление противоречий) и одновременно накопление признаков позволяющее сделать рывок — ароморфоз — и выйти на новый уровень организации, разрешающей это конструктивное противоречие. Набор «потенциально прогрессивных» признаков а не только противоречий связан с той же самой специализацией но обычно появляется лишь в одной-двух линиях из N развивающихся паралельно — если повезёт, дойдёшь до ключевого ароморфоза, нет — упрёшься в тупик специализации. Отсюда важность типологии, систематики и классификации, позволяющей корректно выделить ОРГАНИЗАЦИЮ, эволюционирующую в нескольких парралельных линиях, отличить её от другой, родственной ей на более высоком уровне и развивающейся по другому пути, в другой адаптивной зоне.

И главное, что философским основанием модели Иорданского является тот самый советский «школьный[2] марксизм», который всем в зубах навяз на курсах диамата, но который предельно продуктивен для научного сознания. Также как «школьная схоластика», сохранившаяся в гимназиях на периферии Европы в Швеции, дала философское основание и методологию системе Линнея, удивительно хорошо вписавшейся в последующее пришествие эволюционизма (на языке биологов это называется преадаптация).