За пределами роста-3

Print PDF

Окончание. См.начало и продолжение.

Аннотация. Завершающая часть анализа модели пределов роста и её сопоставления с реальной динамикой. Описаны принципы моделирования и структура модели. Анализируется кибернетический механизм развития экологического кризиса, на его основе показано, почему в рамках сценария «бизнес как всегда» обычные регуляторы – рынок и технологии – не просто включаются с запозданием, но, включившись, ухудшают ситуацию. Описаны системные преимущества плановой экономики по переходу к экологически устойчивому развитию.

Достоинства метода моделирования

Моделирование будущего развития сложных систем ставит два важных вопроса. Первый: как моделировать это будущее, чтобы модель была состоятельна, ведь мы не пророки, а само развитие в силу нелинейности управляющих им зависимостей контринтуитивно – раз за разом расходится с выводами линейной экстраполяции, которую «по умолчанию» рвутся применять везде и всегда[1]? Второй – в чём состоит форрестеровский метод системно-динамического моделирования, чем отличается от обычных математических методов моделирования поведения сложных систем?

На первый дан общий ответ когнитивистами, занимающимися отработкой навыков управления судном, самолётом и пр. на тренажёрах, имитирующих реальное управление. При моделировании сложных систем для задач управления важна не натуралистичность, но верное отражение немногих параметров, критически важных для формируемого навыка. Надо моделировать на тренажёре и отрабатывать у людей технику управления, обеспечивающую уровень гарантированности результата выше некоторого (чем больше, тем лучше) при всём многообразии случайностей, непредсказуемых или «возмущающих» событий, возможных в реальности[2].

Здесь действует принцип – чем выше разнообразие событий контекста, независимо от которых (или даже вопреки им) мы достигаем устойчиво нужного результата[3], тем лучше. Вероятность его реализации сочетанным действием причин, учтённых в модели (и наша уверенность в его наступлении с определённой вероятностью, belief) отражает состоятельность прогноза. Видно, что данное требование к управлению системами (и, переходя в нашу область, к прогнозу развития сложной системы в будущем) означает знание – и использование — закона функционирования этих последних. Ведь закон есть регулярная, раз за разом повторяющаяся связь между переменными[4] (здесь – состояниями среды обитания под воздействием экономического развития), способная «пробить» себе дорогу в хаосе разнообразных случайностей. Совокупность последних образует контекст, в нашем случае – человеческий, или социальный.

Хороший пример — навык управления движением супертанкеров. «В начале 1980-х гг. фирма ESSO построила на озере недалеко от Гренобля учебный танкер и целую серию причальных сооружений в 1/25 реальной величины. Однако при этом время реализации команды, то есть лаг-период от подачи команды изменить курс до фактического изменения курса судна также оказывается в несколько раз меньше (в реальности он порядка 20 мин.). Поэтому тренировка вызывала отрицательный перенос — успешность проведения реальных танкеров после таких тренажёров оказывалась ниже, чем без тренировки[5]»

Важный вывод отсюда: никакая модель не может, не сможет, и не должна воспроизводить моделируемую систему в подробностях, излишняя точность здесь будет помехой. Что действительно важно – это понять, уметь выделить и отразить в модели существенные параметры, изменения которых (естественные[6] или связанные с управляющими воздействиями) критически значимы с точки зрения нашей задачи. В нашем случае это – совместима ли мировая динамика, развёртывающаяся по «стандартному сценарию», с экологической ёмкостью биосферы? Позволяют ли регуляторы, присущие «бизнесу как всегда» — рынок и технологии – вовремя «тормознуть», не допустив выхода за пределы и/или за время пребывания на кризисной траектории («за пределами роста») решить проблемы, возникшие и разрастающиеся в связи с «выходом», тем самым сделав пределы несущественными[7]? Прогоны модели на оба вопроса отвечают «нет», а авторский анализ объясняет, почему.

«Действительно, в исходную модель… не включали отдельные контуры, описывающие технологический прогресс, который мог бы автоматически решить все проблемы, связанные с экспоненциальным ростом экологической нагрузки. Это было сделано намеренно, поскольку мы и тогда не верили, и сейчас не верим, что такие технологические прорывы могут возникнуть сами собой или в результате саморегуляции свободного рынка. Развитие технологий может быть впечатляющим и даже достаточным, но только если будут приняты определённые решения в социальной сфере и если будут желаниям и средства воплотить их в жизнь. И даже если всё сложится именно так, всё равно необходимые технологии будут появляться с существенным запаздыванием. Таков наш взгляд на мир сегодня, и таким же он был 30 лет назад. Именно этот взгляд нашёл отражение в модели World3» (С.226-227).

Использованный Медоузами метод системно-динамического моделирования хорош тем, что в «каше» колебаний и трендов, составляющих мировую динамику, «отделяет тверди от вод», то есть устойчивые тенденции, обусловленные причинно-следственными связями, их переплетением и взаимодействием, от неопределённости, связанной с избыточными факторами и непрогнозируемыми событиями вроде войн или научных открытий. В чём его отличие от «обычного» математического моделирования сложных систем? Если модель состоятельна, то тенденции, прогнозируемые для будущего устойчиво реализуются в нём независимо от событий, которые модель по понятным причинам не может и не пытается прогнозировать, вроде новых научных открытий, изобретения новых технологий. Пробьют себе дорогу, как естественнонаучные законы (или почти как).

В самом худшем случае не предусмотренные моделью события и процессы воздействуют лишь количественно — сократят долю дисперсии, объяснимой моделью (скажем, с 80% до 50%), но не отменят эти последние. Иными словами, если модель состоятельна, прогнозируемые ею тенденции развития инвариантны, несмотря на неустранимые «возмущения» и новизну и устойчивы к неопределённости, которую можно задать большей или меньшей. Что есть главное достоинство метода.

При обычных методах математического моделирования разного рода процессов, развивающихся во времени, используются формулы, ставящие моделируемые характеристики в зависимость от времени или параметров других процессов. Главное, что эта зависимость постоянна на всём интервале прогноза, а не переопределяется год от года в зависимости от изменившегося состояния системы и взаимных соотношений её компонентов.

Соответственно, время здесь течёт непрерывно. Напротив, при системнодинамическом моделировании время дискретно, а формулы для расчёта (прогноза) состояний системы и её компонентов рекуррентны. Взаимные соотношения и зависимости между системными единицами и процессами[8] каждый год[9] переопределяются заново в зависимости от изменившегося состояния системы. Здесь постоянны не моделирующие зависимости, но правила их изменения, и начальное состояние, «от которого» как от печки, идут эти последние.

Так, в компьютерной популяции World3-91 индивиды ежегодно «выбирают» работу в разных отраслях экономики – добыче минерального сырья, производстве промышленных товаров, в производстве пищи, в очистке загрязнений от остальных отраслей. Или, будучи не работниками, а предпринимателями, «выбирают» те же самые отрасли для инвестирования капиталов. Затем заработанные деньги и приросшие инвестиции (вложенный капитал+полученная прибыль) вновь вкладываются в данные отрасли через потребление или реинвестиции. Так что деньги, заработанные по результатам прошлого года, начинают «работать» в следующем году.

Важно подчеркнуть: здесь моделируется чисто рыночная экономика с индивидами – homo economicus, абсолютно рациональными участниками рынка, как в роли работников/потребителей, так и в роли предпринимателей/инвесторов. Они работают и вкладывают капитал в первую очередь в тех отраслях, которые гарантируют максимальный доход, в виде зарплаты или прибыли с капитала. Не успевшие там «занять места» распределяются по другим отраслям сообразно доходности.

Поэтому по ходу развития при изменениях прибыльности разных отраслей капитал и рабочие руки направленно «перетекают» между ними, соответственно усиливая или ослабляя производственную активность. Потребительская активность индивидов однотипно меняется вслед за сдвигом соотношений «цена-качество» выпускаемых ими товаров. Поэтому линии мировой динамики не плавные, но содержат резкие скачки и изломы, в моменты, когда переопределяется знак зависимостей между элементами системы по результатам предшествующего развития.

Например, при низком уровне индустриализации экономики и урбанизации оба процесса существенно стимулируют рост населения, но при переходе некого предела начинают его ингибировать, как видим на графиках и стандартного сценария, и сценария «нулевого роста». Первый отличается от второго лишь тем, что промышленный рост в период стимуляции демографического роста в первом случае много меньше, чем во втором, а в период ингибирования – наоборот, больше. Поэтому сопоставимый подъём загрязнения от промышленного роста в стандартном сценарии «обрушивает» систему, а в «нулевом» — стабилизирует её[10], ибо до этого опережающее развитие городской и промышленной инфраструктуры «сбило» демографический взрыв, и больше прибыли от развития можно направить на купирование разного рода экологических рисков, а не на «поддержание штанов». В стандартном сценарии так не получится – взаимодействие промышленного и демографического роста с самого начала организовано так, что стимулирует демографический взрыв и потребительское давление настолько сильно, так что когда надо купировать экологические последствия этого, нельзя выделить необходимую долю капитала, почти весь он уходит на обслуживание витальных потребностей и поддержку возникших мощностей.

Параллель с логистической моделью роста популяции

Для нас, биологов, важно, что модель пределов роста по структуре и предсказаниям изоморфна логистической модели роста популяций Ферхюльста-Пирла dN/dt = r*N(1-N/K[11]). N здесь – текущая численность, r – мальтузианский параметр, мгновенная скорость роста численности, равная разности рождаемости b и смертности d в каждой точке кривой. K – предельная ёмкость среды, также определённая через численность[12]. Согласно ей, популяция S-образно растёт со скоростью r и, начиная с некоторых N, постепенно тормозит около предела, заданного ёмкостью среды (К). «Физический» смысл здесь тот же, что у движения крупного тела в вязкой среде. У долгоживущих видов, вроде копытных, рост проскакивает предел «по инерции», и если нет хищников, сокращающих численность, популяция дальше мрёт от голода и болезней, как олени на плато Кайбаб.

Важный момент состоит в том, что у подавляющего большинства видов животных зане включаются механизмы внутрипопуляционной регуляции, зависимые от плотности. В результате кривая «тормозит» сильно раньше пределов, особенно у т.н. «социальных» видов. Существенная часть ресурсов, «добытых» индивидами из среды обитания, здесь «конвертируется» не в новых особей, но в поддержание социальной структуры группировок и «привычного» уровня социальной связанности и социальной зависимости. Без этого зверьки «неспособны» результативно конкурировать, делиться на «лучших» и «худших», с поощрением первых естественным отбором и пр.

В отличие от «несоциальных» видов, у «социальных» чрезмерное разрежение так же гибельно, как и переуплотнение. Поэтому механизмы внутрипопуляционной регуляции, здесь включаются не только увеличением, но и уменьшением плотности, — например, после истребления и иной неизбирательной гибели, чтобы «собрать» уцелевших в поселения с должной плотностью социальной среды и интенсивностью контактов. Недонаселение здесь губительно также, как и перенаселение. С ростом численности таких видов частота и интенсивность контактов особей также растут[13], делая задачи регуляции всё более сложными, насущными и времязатратными, что тормозит рост.

Признаком всего перечисленного служит отмеченная у подавляющего большинства видов отрицательная корреляция между такими параметрами уравнения Ферхюльста-Пирла, как достигнутая численность N и мальтузианский параметр r. Единственное исключение – «несоциальные» виды с максимально лабильной стратегией, вроде норвежского лемминга Lemmus lemmus и азиатского бурундука Eutamias sibiricus; тут все ресурсы, добытые индивидами из среды, «конвертируются» в новых особей.

Человек отличается двумя особенностями. Во-первых, корреляция r и N в уравнении у него положительна. В отличие от животных, его популяции растут численно не за счёт большей размножаемости индивидов, а за счёт увеличения среднеожидаемой продолжительности жизни всей популяции (СОПЖ), то есть плодов общественного и научно-технического прогресса индивидам.

«С точки зрения зоолога человек отличается от всех прочих млекопитающих невозможным сочетанием двух черт популяционной динамики. Обычно зоологи делят виды на r-стратегов и K-стратегов: первые обладают высокой рождаемостью и высокой смертностью, живут, как правило, в нестабильных условиях, быстро размножаются в благоприятной ситуации, а при наступлении неблагоприятной массово гибнут. Это, например, лемминги, полёвки и многие другие мелкие грызуны и насекомоядные. К-виды обычно живут в стабильных условиях, имеют более или менее постоянную численность, медленно размножаются, могут избегать массовой гибели, но если таковая происходит — медленно восстанавливаются после неё.

Человек же — единственный биологический вид, сочетающий в себе r-тип динамики численности популяции, с К-типом её воспроизводства. Первое – это быстрые взлёты численности населения тех или иных территорий, связанные с прогрессивной урбанизацией, развитием территории и обвальные падения вследствие войн, голода, болезней и т.д., особенно в доиндустриальную эпоху.

Второе же — долгая беременность, малое количество рождений за жизнь, долгий период беспомощности детёнышей и т.д. У других видов млекопитающих, даже имеющих меньшую массу, и, значит, в потенциале — более быстрое размножение, тип популяционной динамики всегда гармонирует с типом воспроизводства, у человека — находится в контрапункте с ним.

Второй аспект, по которому Homo sapiens отличается от всех прочих видов млекопитающих, тем, что увеличение местных популяций людей всегда идёт не за счёт увеличения размножаемости индивидов, но её падения — но при увеличении средней ожидаемой продолжительности жизни, позволяющей большему числу людей в популяции до этого самого воспроизводства дожить и в нём долговременно участвовать.

Наибольшая индивидуальная размножаемость — 16-18 детей за жизнь — наблюдается в племенах австралийских аборигенов, с трудом восстанавливающих свою, в среднем постоянную численность, после периодических засух. Когда же численность населения некоторой территории долговременно (в исторических масштабах времени) растёт, число рождений за жизнь неуклонно падает при возрастании СОПЖ. Что и наблюдалось на всём протяжении истории нашей цивилизации: всякий быстрый рост населения на некоторых территориях, обычно связанный с урбанизацией и индустриализацией, сопровождается столь же быстрым падением размножаемости индивидов при опережающем росте СОПЖ, что сейчас, что в средневековье, что в эллинистическую эпоху[14].

Иными словами, только у людей воспроизводство популяции является «общим делом» в том смысле, что существующий паттерн социальной структуры, присущие ей отношения, вносят в увеличение СОПЖ существенно больший вклад, чем биологический потенциал индивидов. Не говоря уже о том, что без включения в систему социальных отношений родившиеся организмы не становятся людьми, а социальные отношения изменяются только кооперативно, в борьбе одних групп (классов, слоёв) с другими.

И наоборот – общественный регресс, «возобновляющий» действие тех факторов смертности, которые казались преодолёнными в предыдущем развитии и поэтому уменьшающий СОПЖ, ведёт не к компенсаторному росту рождаемости, но к её общему падению. Так, рост сверхсмертности в трудоспособном возрасте, вызванный увеличением социального стресса и других средовых рисков (травмы и отравления, заболевания, войны, техногенные катастрофы и ДТП) стал главным фактором снижения СОПЖ после 1991 г. во всех бывших республиках СССР и бывших соцстранах. За счёт чего как шагреневая кожа, постоянно сжималась база людей, могущих начать репродукцию, что и послужило причиной падения общего числа рождении в каждый следующий момент времени.

Соответственно, родиться ребёнок может только от тех родителей, которых минула смертность до репродуктивного возраста благодаря увеличению СОПЖ. Поэтому демографы, использующие софизм: мол, умереть не может тот, кто не родился, все умирающие сперва рождаются, поэтому подъём рождаемости наиболее важная задача. ставят телегу перед лошадью. На деле же уровень смертности в родительском поколении, обусловленной специфическими средовыми рисками данного общества, от «социальных язв» и болезней до экологии и производственных травм – причинный фактор, объясняющее, а рождаемость поколения «детей» — объясняемое, отклик. См.подробней анализ книги «Репродуктивные проблемы демографического развития России» и «Демографический переход: шаг первый, шаг последний»

Благодаря этому к размножению допускаются те, кто в более отсталых обществах вообще не дожил бы до него, не мог бы создать семью из-за бедности, чей репродуктивный потенциал был бы снижен болезнями[15] и пр. Поэтому, чтобы прийти к успеху даже в чисто дарвиновском смысле, людям надо вкладываться не в собственное размножение, а в эти плоды, развивающие общественную инфраструктуру, обслуживающую всех (пусть при неравном доступе в классовом обществе). Или как минимум в улучшение собственной позиции в обществе, но не в максимизацию размножения. Что мы и видим в демографии богатых семей в Швеции и др. странах.

Во-вторых, у нас, грешных, потребности «размножаются» сильно быстрей, чем сами люди, почему потребительское давление на среду обитания[16] несравнимо сильнее демографического. Соответственно, у животных преобразованность среды обитания предопределяется численностью и активностью индивидов: тут типичен пример бобра, зубра и странствующего голубя. У нашего вида она определяется производством, потреблением (включая рекреацию) и складированием отходов, то есть больше общественной практикой и обслуживающей её техникой, чем индивидуальной активностью. Если бы люди вторично перерабатывали бóльшую долю отходов, чем сейчас, или меньше размещали их в экосистемах, они могли бы отчуждать в свою пользу много больший процент первичной продукции, чем сейчас[17].

Соответственно, предел в модели Медоузов по смыслу тот же, что в модели Ферхюльста-Пирла – экологическая ёмкость ландшафтов[18], эксплуатируемых для нужд мирового хозяйства. Это последнее образует среду обитания человечества, аналогичную социальной среде в сообществах млекопитающих и птиц, и развивает её в ходе общественного и научно-технического прогресса. Однако предел связан не столько с численностью, сколько с потребительским давлением, разным у разных частей человечества и чем дальше, тем больше зависит не от первого, а от второго. Поэтому по оси ординат отложена не достигнутая численность N, а качество жизни разных членов популяции, оцениваемое индексом развития человеческого потенциала (Human Development Index), о котором рассказано выше.

В третьих, рост популяции животных в окрестности пределов управляется простеньким контуром из одной положительной и двух отрицательных обратных связей. Первая – прогрессия размножения, задающая темпы роста и силу «инерции» последнего. Вторые – контроль со стороны хищников, болезней с паразитами и бескормицы, с одной стороны, и плотностно-зависимые регуляторы, в основном социальной природы, с другой.

В понимании популяционной динамики конкурируют две концепции – стохастицизм и регуляционизм[19]. Первая предполагает, что популяция ведёт себя чисто мальтузиански – никаких внутренних регуляторов у неё нет, особи размножаются насколько позволяют ресурсы до тех пор, пока численность не превысит предел, за которым её снижают голод, хищники и болезни. Нижний предел численности, соответственно, определяется ресурсами. Вторая — что у популяции есть внутренние механизмы гомеостаза, которые «тормозят» рост численности задолго до достижения верхнего предела, но и не позволяют «упасть» вследствие неблагоприятных средовых флуктуаций, болезней или истребительных мероприятий. Есть и промежуточный взгляд, согласно которому при колебаниях численности нижний предел определяется средовыми факторами, верхний – регуляторными способностями популяционной системы.

В целом, чем более «социален» вид, тем больше значат внутренние регуляторы, равным образом в отношении верхнего и нижнего пределов численности, чем менее социален, тем больше значат внешние факторы.

Регуляция роста человеческого хозяйства (частью которого выступает рост численности населения, и не самой важной, в сравнении с производством) устроена намного сложнее. Самая «биологичная» её часть — воспроизводство населения – регулируется в принципе так же, как у животных, контуром из одной положительной и одной отрицательной обратной связи. Первый контур (хищники, болезни, бескормица) для нашего вида в целом не актуален в силу вышеописанного – локальные выходы человечества за предел в первый момент подталкивают общество совершенствовать технологии добычи ресурсов, чтобы пройти по кризисной траектории дальше при прежней эффективности ресурсопользования, а не «загоняют обратно» под линию К.

Второй контур, аналог плотностно-зависимой регуляции, на нас, в отличие от животных, действует двойственно. С одной стороны, главный фактор демографического перехода в популяции – распространение образования, рост числа лет, потраченных на обучение, с другой, он – лишь один из аспектов процесса развития. Все прочие составляющие (урбанизация, индустриализация, рост социального равенства, развитие медицины и рост доходов занятых в городской экономике) СОПЖ увеличивают, что, напротив, рост численности стимулирует. Однако начиная с 1980-х гг. первый аспект пересиливает второй, и чем дальше, тем больше. К 2040-2050 гг. демографический переход закончится даже в «третьем мире[20]».

Таким образом, в отличие от животных, в воспроизводстве населения контуры смертности и рождаемости не взаимодействуют со средой напрямую. Они «сцеплены», как в шестерёнчатой передаче, с изоморфными контурами воспроизводства разных видов капитала и регулируются ими через производство продуктов питания и промтоваров, с одной стороны, через производство услуг, в первую очередь образования и лечения, с другой, и через предложения рабочих мест с разной зарплатой, с третьей.

Другое отличие от популяционного роста у животных состоит в том, что циклы воспроизводства разных видов капитала оказывают на рост населения и друг на друга не однонаправленный эффект, а двойственный. До определённого предела они стимулируют рост, но по достижении определённого порога стимуляция скачком сменяется ингибированием, положительная обратная связь – отрицательной. Или наоборот (рис.17-18). Регулирование воспроизводства каждого компонента связано не с внешней средой, а с динамикой соседних циклов, и достигается за счёт стимулирующего или ингибирующего воздействия на коэффициенты.

Так, прогрессивное развитие промышленности всегда означает урбанизацию; поскольку выгодами концентрации промышленности можно воспользоваться лишь в городе, причём с достаточно развитой инфраструктурой. Развитие города в обоих формах – урбанизации населения и территории — ведёт к занятию всё новых и новых участков сельхозземель под застройку. Причём ликвидируются наиболее продуктивные с/угодья (в масштабах региона), где сельское хозяйство вести прибыльнее всего, ибо близость к городу выступает важнейшим фактором продуктивности. Последствием этого расширения городских ареалов становится «умирание» центра города (дополненное и стимулированное ухудшением экологической ситуации, вызванное загрязнением автотранспортом) с выводом предприятий в города-спутники и зависимые центры агломераций[21].

Быстрое сокращение площадей с/хугодий интенсифицирует производство пищи на оставшейся территории, что увеличивает риск потери уже этих земель от эрозии, засоления, загрязнения пестицидами / нефтепродуктами и пр. рисков, связанных с эффективным ведением хозяйства. Сокращающееся производство продуктов питания уменьшает количество «едоков», останавливая одновременно промышленное развитие и т.д. См. нисходящую часть стандартного сценария рис.1-2.

Пороги заданы величиной уровневых переменных, которые есть кумулята «работы» циклов воспроизводства разных компонентов системы за N лет развития, т.е. выходные параметры модели, — выпуск промышленной продукции, численность населения, производство продуктов питания, производство услуг, обеспеченность этими благами на душу населения и ожидаемая продолжительность жизни. См.рис.1 и 3, верхняя часть – валовые параметры экономического развития, нижние – душевые (материальные стандарты жизни). По динамике этих показателей мы и судим о кризисе или устойчивом развитии.

Аналогично управляется воспроизводство природных ресурсов; здесь существенна «земля», в смысле площадь агроэкосистем, используемых для производства с/х культур и природные биомы, с которых человек снимает «урожай» рыбы, дичи, леса с разнообразными «дарами» последнего вроде грибов, ягод, лекарственных растений и пр. Они же выступают как стоки, необходимые для размещения и естественной очистки отходов.

В стандартной настройке модели World3 существуют следующие пределы, относящиеся к планетарным источникам и стокам (С.172-174). В реальном мире их существенно больше (скажем, в модели нет биоразнообразия используемых территорий — ни видового, ни ценотического). Все их можно менять за счёт технологий, воздействий, изменения целей и настроек:

Возделываемые земли — территории, используемые в с/хпроизводстве максимальной площадью 3.2 млрд. га. Площади расширяются в результате инвестиций в обработку земли, ранее не имевшей с/х значения. Из рис.9 мы видим, что стоимость обработки новых земель постоянно растёт, ибо первыми возделывались самые плодородные и/или удобней всего расположенные территории. Площадь пригодных с/х земель сокращается под влиянием, с одной стороны, эрозии с загрязнением, с другой — урбанизации и индустриализации. Первое сократимо инвестированием в правильное землепользование (п.4 Инструкции по самостоятельной работе с моделью).

— Продуктивность земель — присущая почвам способность поддерживать рост растительности. Зависит от сочетания таких факторов, как мощность почвенного слоя, содержание влаги, питательные вещества, структура почвы, характер агротехники, мощность почвенного слоя и содержание гумуса. В модели предполагается, что начальный уровень продуктивности, соответствующий 1900 г., достаточен для производства 600 кг. зерновых или зернового эквивалента с га без использования удобрений. Она уменьшается от загрязнения, которое суть следствие использования в с/х промышленных методов. Предполагается, что заброшенная деградированная земля за 20 лет восстановит прежнее плодородие наполовину. Процесс ускоряется при инвестировании в восстановлении земли (внесение органических удобрений, компостов, севообороты с бобовыми и травосмесями, и пр.).

— Урожайность на единицу площади. Зависит от продуктивности земли, загрязнения воздуха, интенсивности промышленных технологий в с/х и уровня их развития (внесение удобрений, пестицидов, продвинутая агротехника, выведение высокоурожайных сортов, специально районированных для данной местности). Интенсификация с/х (приход в сельхозпроизводство машин, промышленных технологий обработки земли и выращивания культур на основе научных рекомендаций) поднимает её, но в постоянно уменьшающейся пропорции. Каждый следующий килограмм удобрений (новый метод выращивания, способ селекции или обработки земли) даёт меньший прирост урожайности, чем предыдущий. Предполагается в качестве начальных условий, что интенсификация с/х увеличивает природную продуктивность земли в 7.4 раза, т.е. на 740%, причём на всех землях, не только на самых лучших. С неопределённостью этой величины можно справиться, увеличивая её ещё больше.

— Невозобновимые ресурсы. Включают в себя минеральные виды сырья, металлы и ископаемое топливо. В начале расчётов модели (1900 г.) предполагается, что запасы ресурсов более чем в 7000 т раз превышают объём их годового потребления в том же 1900 г. Для разработки и поиска новых месторождений минерального сырья необходимо делать инвестиции по мере того, как прежние месторождения истощаются.

— Способность Земли поглощать и разлагать загрязнения. Отображает совокупный эффект от множества природных процессов, разлагающих стойкие токсичные соединения или преобразующих их в безвредные вещества. Здесь представляют сложность хлорорганические соединения, парниковые газы и радиоактивные отходы. В модели предел выражается периодом полураспада загрязнений. Правда, ряд токсических веществ имеет почти неопределённый период полураспада, поэтому в модели используется мажорирующий подход с более оптимистичными цифрами. Предполагается, что в 1970 г. период полураспада загрязнений составлял 1 год. Если уровень загрязнений усилился именно за счёт стойких соединений в 250 в сравнении с 1970 г., то период полураспада вырос до 10 лет.

Авторы отмечают, что в количественном отношении этот предел изучен меньше всего, даже при изолированном рассмотрении каждого загрязнителя. Здесь большая неопределённость, ещё и усиливающаяся при сочетании разных устойчивых загрязнителей. К счастью, конкретные значения скорости разложения стойких загрязнителей не очень существенны для модели в целом, ибо их вариация несильно влияет на другие её компоненты. Предполагается, что если накопление загрязнений достигает уровня, в 5 раз превышающего уровень 2000 г., то это понизит СОПЖ не более чем на 2%. Плюс в каждом случае превышения подобная концентрация снижает продуктивность земель на 10% в год и более. Однако последний процесс поправим и остановим за счёт инвестиций в рекультивацию земель (п.2 Инструкции).

Как пишут авторы, «реальный мир» включает множество других пределов, включая социальные и административные. Часть неявно введена в World3, ибо её основные параметры взяты из «реальной» истории ХХ века. Однако там нет войн, забастовок, коррупции, наркомании, преступности, терроризма… Смоделированное население делает все, что может, для решения проблем, без оглядки на политическую борьбу, этническую нетерпимость или коррупцию.

Авторы полагают, «поскольку в модели нет многих социальных пределов, она рисует в целом очень оптимистичную картину нашего будущего» (С.174), но на деле это не так. Все природоохранные меры при капитализме «вырваны» борьбой населения против бизнеса, везде и всегда пытающегося максимально уйти от оплаты производимых им экологических рисков, а тем более от произведения мер экологической компенсации. Отсутствие ограничений для бизнеса, следующих из успеха этой борьбы (как и движений, борющихся с бедностью, за социальное городское пространство, рабочего движения, сокращающего социальное неравенство, и других прогрессивных политических сил) как фактор производства риска намного перевешивает плюсы, связанные с отсутствием терроризма с коррупцией. С другой стороны, отсутствие войн – это существенный плюс; так что в среднем модель даёт не оптимистический, но реалистический сценарий развития.

Первый вариант модели написан на языке программирования DYNAMO, но в 1990 г уже был доступен другой язык, STELLA, предоставлявший более широкие возможности анализа. При подготовке книги «За пределами роста» в 1992 г. авторы преобразовали модель из формата DYNAMO в формат STELLA и создали ее новую версию World3-91. В том числе внесено 7 изменений (см.также рис.13):

— данные последних 20 лет (1970-1990 гг.) показывают, что модель занижала влияние эрозии на продуктивность с/х земель, также как влияние роста с/х затрат на подъём продуктивности. Поскольку обе ошибки оказывали противоположное воздействие, то прогноз общих объёмов производства продуктов питания находился в хорошем соответствии с реальной динамикой. Чтобы сделать параметры модели более реалистичными, в World3-91 снижена величина нормальной средней продолжительности жизни плодородного слоя с 6000 до 1000 лет, и увеличено значение той части табличной функции, которая определяет влияние с/х затрат на продуктивность земель;

— прогноз мировых темпов снижения рождаемости и смертности в первом варианте модели был занижен по сравнению с реальностью. Опять две взаимно компенсирующиеся ошибки привели к тому, что прогнозная численность населения оказалась близка к реальным данным (рис.2). Для коррекции этих ошибок а) уменьшили коэффициент потенциальной плодовитости, определяющий влияние здоровья населения на рождаемость; б) уменьшили нормальный полный размер семьи с 4 до 3,8 чел.; в) усилили зависимость продолжительности жизни от потребления продуктов питания и уровня здравоохранения даже при низком объёме потребления услуги на душу населения;

— Первоначальные оценки потребления ресурсов на единицу промышленной продукции были завышены. Для коррекции снизили оценки ресурсоёмкости промышленного производства, когда его общий объём достигает высоких значений, чтобы смоделировать «насыщение» металлом, цементом, стеклом и пр.;

— В «Пределах роста» возможное влияние новых технологий определяли путём последовательного подбора коэффициентов или табличных функций. В World3-91 использовали адаптивный подход. Им задаётся системная цель, например, желаемый уровень стойких загрязнений. Если фактическое состояние системы в модели отклоняется от цели в отрицательном направлении, то происходит инвестирование в развитие новых технологий, с определённым периодом запаздывания. Во время последнего проявляются результаты разработки и внедрения данной технологии, и уточняются коэффициенты в модели с учётом её вклада, позволяющего частично решить проблему. Эта «адаптация» системы к достижению поставленных целей развития продолжается до тех пор, пока отклонение не будет ликвидировано.

Для обеспечения технического прогресса изымается часть промышленного капитала, и идёт на распространение и внедрение новых технологий. Рис.14 иллюстрирует применение этого метода к технологиям повышения продуктивности земель;

— размах колебаний значений основных переменных модели World3-91 представлен в таблице 4.

Таблица 4.

Различные масштабы переменных в сценариях модели World3-91

Переменная	Верхнее значение	Нижнее значение
Состояние мира
Численность населения	0	13 * 109
Общий объём производства продуктов питания	0	6 * 1012
Общий объём промышленного производства		4 * 1012
Индекс стойких загрязнений	0	40
Запасы невозобновимых ресурсов	0	2 * 1012
Материальный уровень жизни
Объём производства продуктов питания на душу населения	0	1000
Объём производства промтоваров на душу населения	0	250
Объём услуг на душу населения	0	1000
Продолжительность жизни		90

(Донелла Х. Медоуз, Деннис Л. Медоуз, Йорген Рандерс, 1994. За пределами роста. Приложения. М.: Прогресс. Приложения. С.266-275).

Рисунок 13. Скорректированные зависимости модели World3-91 в сравнении с первоначальным вариантом.

1. Уточнённый график зависимости продуктивности с/х земель от величины с/х затрат.

2. Уточнённый график зависимости рождаемости от состояния здоровья населения.

3. Уточнённый график зависимости продолжительности жизни от потребления продуктов питания.

4. Уточнённый график зависимости продолжительности жизни от уровня здравоохранения.

5. Уточнённый график зависимости душевого потребления невозобновимых ресурсов от объёма промышленного производства.

Источник. Донелла Х. Медоуз, Деннис Л. Медоуз, Йорген Рандерс, 1994. Ibid. С.270-272.

Рисунок 14. Влияние адаптивной технологии на продуктивность земель.

Источник. Донелла Х. Медоуз, Деннис Л. Медоуз, Йорген Рандерс, 1994. Ibid. С.270-273.

При работе над третьей книгой авторы ещё раз обновили модель World3-91 (рис.15). Изменился в расчет стоимости технологий; было усилено влияние выпуска промышленной продукции на желаемый размер семьи. Капитальные затраты на новые технологии в 3-х секторах экономики (ресурсы, загрязнения и сельское хозяйство) стали определяться технологией, которая практически применяется, а не технологией, которая потенциально доступна. Это касается секторов ресурсов, загрязнения и сельского хозяйства.

См.блок-схему создания новых технологий (рис.15.1). Когда «коэффициент производства продовольствия» (его душевое производство, отнесённое к минимуму, необходимому для выживания) падает ниже некоторого предела, модель направляет часть капитала на развитие технологий, повышающих продуктивность земель. Также стимулируется технологическое развитие, когда ресурсоёмкость продукции избыточна, её надо снизить, и когда слишком высоко «производство» загрязнений на единицу продукции.

Рисунок 15. Новые структуры и масштаб графика в третьем варианте модели (World3-03).

 

 

Также «изменился вид таблицы в демографическом секторе модели; теперь желаемый размер семьи сильнее меняется в ответ на высокий уровень производства промышленной продукции на душу населения. Появилась новая переменная, показатель благосостояния человека — это индикатор благосостояния среднестатистического жителя планеты[23]. Определение этого показателя приводится в прил. 2. Появилась новая переменная, экологическая нагрузка — показатель суммарного воздействия на окружающую среду со стороны человечества. Определение этого показателя приводится в прил. 2[24]. Изменен масштаб графика численности населения, чтобы диаграммы стали проще для восприятия. Появились дополнительные диаграммы, на которых нанесены графики показателя благосостояния человека и экологической нагрузки в период с 1900 по 2100 гг.» (С.305-306).

Структура модели: регулирующие контуры обратных связей

Модель «World3-91» включает несколько компонентов, в совокупности составляющих, с одной стороны, экономику, с другой – общество, взаимодействием которых эксплуатируются ресурсы планеты.

Прежде всего, какие параметры модели существенны? Для World3 это

а) рост каждого отдельного компонента модели, заданный своим контуром положительной обратной связи («циклы размножения» для населения, промышленного, финансового капитала, капитала сферы услуг и пр.);

б) взаимовлияние между компонентами по типу стимуляции или ингибирования, заданное положительными и отрицательными обратными связями;

в) пределы;

г) запаздывания различной природы;

д) процессы разрушения («эрозии»).

Рассмотрим их. «Циклы размножения» (а1) поддерживают автокаталитический рост отдельных компонентов системы (населения, промышленного капитала, финансового капитала, капитала сферы услуг, капитала с/х производства) при наличии ресурсов для него, поступающих из внешней среды или от других компонентов, и в отсутствие тормозящих воздействий. Соответствующие процессы роста нелинейны и описываются экспонентами разной кривизны, см.рис.16-18 ниже.

Рис.16 показывает контуры обратных связей, поддерживающие и регулирующие цикл воспроизводства населения и промышленного капитала (обратите внимание на изоморфизм), рис.17-18 — циклы воспроизводства других видов капитала: финансового, сферы услуг, сельскохозяйственного и пр.

 

Рисунок 17. Контуры обратных связей, определяющих численность населения, промышленный капитал, деятельность аграрного сектора и уровень загрязнения окружающей среды.

Рисунок 18. Контуры обратных связей численности населения, промышленного капитала, капитала сферы услуг и запасов невозобновимых ресурсов.

Каждый «цикл размножения» в системе (1) формирует устойчивую тенденцию роста «своего» компонента, измеряемого в штуках, по занятой территории и пр. Он же увеличивает выпуск «продукции», поступающей от данного компонента всем прочим для соответствующего использования, будь то рабочие руки разной квалификации, зерно, мясо, лес, лечебные процедуры, станки и прокат. Рост а) подавляется отрицательными обратными связями из «внешней среды», следующими из неблагоприятных изменений уровневых переменных и б) тормозится конкуренцией с другими циклами за общий ресурс, скажем, территорию, квалифицированную рабсилу или биомассу, могущую статью сырьём для пищевой промышленности или производства масел и красок.

Помимо системы, такие же контуры положительных обратных связей существуют в среде, эксплуатацией которой система получает ресурсы. Это «контуры разрушения», описанные ранее[25]; будучи раз запущены, они развиваются автокаталитически и ведут к ещё большему разрушению «природы» на данной территории, будь то отдельный ландшафт, целый биом или местная экосистема. Так, накопление отходов, которые не успевают перерабатывать, затрудняет последующую очистку и «портит территорию», маркирует её как возможное место сброса отходов, что способствует ещё большему накоплению отходов, которые иначе пришлось бы перерабатывать[26].

Из них заметней всего процессы эрозии, трансформации и деградации, определяющие негативное развитие природных ландшафтов, когда антропогенная нагрузка превысит предел (диагностируемый по развитию в структуре ландшафта мозаики нарушений с плотностью, размерами и связанностью «пятен» на уровне выше некоторого[27]). Так, антропогенное потепление климата меняет не только экосистемы суши, но и морского дна. В частности, в Арктике бентосные сообщества арктической зоны быстро отступают к северу, сменяясь субантарктическими, что существенно подрывает кормовую базу моржа. Негативные изменения выявлены и в Антарктике (помимо сокращения количества криля и следующего отсюда падения численности пингвинов рода Pygoscelis).

Исследование Craig R. Smith et al. (2011) показывает резкий рост численности крупных красных «крабов» (систематически они ближе к ракам-отшельникам и родственны камчатскому «крабу») Neolithodes yaldwini, н/сем. Lithodoideaa, открытых только 5 лет назад. Рост численности этого вида в составе бентоса происходит именно там, где шельфовые воды достаточно прогрелись, и по мере повышения температуры воды (идущем со скорость около 0,1⁰С в десятилетие) распространяется на новые районы.

Так, во впадине Палмера (район моря Уэдделла, 120 км от границы континентального шельфа) вода уже достаточно тёплая – 1,4⁰С, и там на участке подводная камера учла ~ 40 крабов на участке чуть больше 2 км на глубине <850 м. Если экстраполировать, вся впадина (14 х 8 км) населена уже 1,5 млн. крабами, каждый из которых настоящее экосистемное бедствие, ибо не только выедает червей и других обитателей толщи грунта, но и полностью перерывает его, разрушая специфическую структуру последнего. Это плотность районов коммерческого крабового промысла, вроде Алеутских островов или о.Южная Георгия в Субантарктике.

Крабы вырывают ямы до 20 см. глубиной, чем фактически ликвидируют «жизненное пространство» своих жертв, а не просто съедают их, что гораздо хуже. По мере прогревания шельфовых вод красный антарктический краб будет расселяться на меньшую глубину – 400-600 м.: в популяции много беременных самок, так что воспроизведение идёт полным ходом. Сходным образом действовал наш дождевой червь в Северной Америке: исходно таких червей в местных лесах не было, опад перерабатывался медленно, в основном двупарноногими многоножками (из мезофауны; а также грибами и микроорганизмами). Кивсяков было много видов и разных, тогда как в Европе в той же нише абсолютно доминируют суперпотребители опада – дождевые черви-люмбрициды. Поэтому опад в коренных лесах С.Америки имел сложную ярусно-ячеистую структуру при большой толщине, а завозившиеся наши червяки всё это ликвидировали: на счастье аборигенной фауны, они не очень распространялись с сельхозугодий в коренные леса и другие коренные биомы. Кроме того, интродуцированные дождевые черви, поедая опад, сокращают запас углерода, чем ухудшают способность экосистем данной территории выводить углерод из круговорота = противодействовать парниковому эффекту, и добавляют в атмосферу много дополнительных парниковых газов.

«Таких «контуров разрушения» множество. Когда пастбищная нагрузка превысит предел, скот не только скусывает растительность, но и выбивает её, повреждая корни. Уменьшается проективное покрытие, возникают «проплешины», это увеличивает водную и ветровую эрозию, особенно на склонах или при определённом составе почвы. Эродированные почвы, в свою очередь, предполагают более редкую и чахлую растительность, с меньшим проективным покрытием. Это стимулирует ещё большую эрозию, особенно если пастьба продолжается и пр.» (С.188).

Модель World3 включает некоторые из них:

— недостаток продуктов питания ведёт к более интенсивной эксплуатации пашни. В краткосрочном аспекте это даст больше продовольствия, но дальше потребует больших инвестиций для долговременного поддержания такой продуктивности пашни. Если для них нет средств, производство продовольствия через некоторое время быстро снижается.

— возникает проблема, решение которой требует больше (и более специфической) промышленной продукции. Скажем, рост загрязнений от металлургических или кожевенных заводов требует установить очистные сооружения; или наступил голод, и надо направить больше промышленной продукции в сельское хозяйство; или не хватает ресурсов – она направляется в горнодобывающую отрасль. Во всех таких ситуациях средства отвлекаются на решение форсмажорных проблем, изымаясь из поддержания основной массы промышленного капитала.

Амортизация последнего не компенсируется и, если подобное отвлечение постоянно, промышленное производство постепенно приходит в упадок. Это уменьшает объёмы производства промышленной продукции в будущем, и сокращает отчисления на амортизацию, промышленный капитал ещё больше сокращается и пр.

— Общее ослабление экономики сокращает производство услуг на душу населения. Финансирование системы образования слабеет, число школ сокращается, падает охват населения образовательной системой, особенно женского. Одновременно из-за недофинансирования сферы услуг разрушается система женских консультаций, центров репродукции, и т.д. учреждений, позволяющих парам заводить и рожать именно желанных детей. Рождаемость возрастает, что в следующие годы ещё более снизит производство услуг на душу населения.

— Если уровни загрязнения слишком высокие, природные механизмы самоочищения разрушаются. Тот же самый процесс деградации «экологических услуг» происходит и без увеличения выбросов загрязнений, вследствие разрушения естественных экосистем, осуществляющих эту очистку. Скорость разложения загрязнений в среде уменьшается, концентрация их увеличивается, что ещё больше разрушает механизмы самоочищения и т.д..

Авторы пишут (С.190-192), что особенно труднозаметен последний из механизмов саморазрушения. Более 30 лет назад, когда создавалась первая версия World3, информации о них было очень мало. Было известно лишь отложение пестицидов в водоёмах, уничтожавшее те организмы, которые в нормальных условиях разлагали органические отходы. Накапливались данные о выбросах в атмосферу оксидов азота и летучих органических соединений. Их взаимодействие между собой под действием яркого солнечного света при температуре выше 18⁰С образует намного более токсичный фотохимический смог, вынос которого за пределы города губит леса и снижает урожайность посевов.

С тех пор стали известны и многие другие примеры разрушения природных механизмов самоочищения. Так, нестойкие загрязнители воздуха, вроде СО, резко снижают концентрацию гидроксильных радикалов ×·ОН, выступающих природным окислителем. При нормальных условиях радикалы ·ОН разлагают такой важный парниковый газ, как метан. Загрязнение воздуха уменьшает концентрацию гидроксил-радикалов в атмосфере, отчего концентрация метана растёт. То есть загрязнение воздуха нестойкими веществами, влияющими на химизм атмосферы, ведёт к долговременным последствиям в виде изменений климата.

Другой пример подобного разрушения – гибель лесов под действием загрязнений воздуха, включая кислые осадки. Это уменьшает сток другого парникового газа – углекислого, не столько вследствие уменьшения ассимиляции его фотосинтезом, сколько вследствие нарушения леса, подверженного воздействию загрязнителей, как сообщества, что сказывается на такой функции последнего, как захоронение органики с выводом её из круговорота углерода.

При нормальном уровне кислотности почвы способны сорбировать загрязнения, например, тяжёлые металлы, не допуская их попадания в жидкую фазу почвы, грунтовые воды, и водоемы, чем оберегают от их токсического действия живые организмы. Выпадение кислых осадков ведёт выщелачиванию металлов из почвенных комплексов, с одновременным увеличением их подвижности. Все металлы, ранее связанные в почве и накопленные за длительное время (десятки или даже сотни лет) высвобождаются, поступают в поверхностные водоёмы и грунтовые воды, в ткани растений. Они оказывают токсическое воздействие на разные организмы, ион Al³⁺ особенно губителен для деревьев[28].

По мере исследований антропогенного влияния на биосферу, включая реконструкции его развития в истории, проясняются всё новые случаи, когда человек «ломает» или «портит» экосистемные регуляторы, подобные вышеописанным. Таков, например, «китовый лифт», обеспечивающий биогенами фитопланктон в открытом океане[29]. Или захоронение органики в торфе, мортмассе, углероде почвы, происходившее в доагрикультурных лесах (и болотах как части лесного ландшафта), — важный естественный регулятор глобального климата. Человек впервые его «надломил» 5-8 тыс.лет назад, при первой расчистке крупных площадей пашни в западной и восточной части Ойкумены, и сломал окончательно в последние 50 лет[30].

Однотипные процессы присутствуют не только в природе, но и в обществе: например, жизненные циклы развития городов в США, несколько реже – в Западной Европе. Благодаря им в городе множатся «пятна» застройки, ветшающей от невыгодности вложений в ремонт и обновление данного участка (англ. blight, нем. Stadtverfall), или пустырей (оставшихся незастроенными по той же причине)[31]. Или обратная связь «у богатых прибавляются деньги, у бедных – дети», вздувающая социальное неравенство с понятными отрицательными последствиями для природы и общества.

Капитализм, особенно не ограниченный «социальным государством», особо благоприятствует контурам разрушения в промышленности, урбосистемах и обществе. Действительно, репарировать этот «некроз» социальной ткани бизнесу невыгодно, тут надо инвестировать в людей (в рост человеческого капитала), а не делать деньги на их текущем потреблении. Если он это делает, то лишь ухудшает положение страдающих от «социальных язв»[32].

Ситуацию исправило бы вмешательство государства, действующего на научной основе в интересах развития всего общества (и занимаемой им территории). Беда в том, что современные общества классовые, капиталистические, почему «представляющие» их государства (как формально демократические, так и нет), отнюдь не приближаются к этому идеалу, а удаляются от него. Когда «средний обыватель» принимает «правила игры» капитализма, он в сфере потребления и социальной солидарности руководствуется тем же «экономическим стилем мышления», что корпорации в бизнесе. Соответственно, он старается как можно больше потребить на свои деньги, а налогов, из которых нейтрализуется риск, «произведённый» вместе с предметами потребления, заплатить как можно меньше и позже[33].

В этих условиях социальная работа государства чем дальше, тем больше хронически недофинансируется, в противоположность военно-полицейской активности, субсидированию крупного бизнеса и пр. формам осуществления классового господства[34]. Это выдаётся за «неэффективность» общественного здравоохранения, бесплатного образования и пр. – в интересах капитала, старающегося превратить эти сферы в свой бизнес, а прежнее право – в платную услугу. Что ведёт к ещё большей дезорганизации данной области, её отставанию от современного уровня науки и технологий в данной сфере. Круг замыкается. См. подробнее «Частник vs государство: что лучше для страны и выгоднее для людей?».

б) отрицательные обратные связи, способствующие гомеостазу системы и/или удерживающие её на избранной траектории развития в случае, если возмущения среды «сбивают» с неё, возвращающие систему к норме после возмущений извне или «напряжений» внутри. Также играют роль своего рода «стрелок», переключающих между разными возможностями развития в зависимости от состояния уровневых переменных системы (см.ниже).

в) сигналы, передающие информацию и тем меняющие поведение системы. Они бывают внешние и внутренние; первые аналогичны рецепторам и анализаторам живого организма и изменяются в ответ на исчерпание ресурсов и/или переполнение стоков. Вторые подобны проприоцепторам;и их информации о внутреннем состоянии организма, напряжении сил в разных частях тела и пр. Они изменяются в соответствии с недо- или перепроизводством основных компонентов системы (индивидов и разных форм капитала), в которых нуждаются связанные с ними процессы.

г) собственно специфическая структура системы. Включает взаимное «зацепление» циклов воспроизводства её основных компонентов друг за друга, примерно как в шестерёнчатой передаче (рис.18), и правила регуляции как «зацепок», так и основных циклов внутренними сигналами. Здесь особо существенны (и наиболее часты) граничные переходы от стимуляции к подавлению, когда увеличивающееся воздействие проходит некий порог. Такова, например, колоколообразные кривая изменения темпов воспроизводства биоресурсов с ростом интенсивности эксплуатации (рис.1 тут). Сходным образом при умеренном нарушении природных ландшафтов, например, рекреацией, их продуктивность сперва повышается[35], но дальнейшая трансформация её быстро снижает.

Такими же оптимальными кривыми описываются увеличение/уменьшение темпов воспроизводства каждого компонента системы под влиянием изменений, происходящих в других циклах. Так, в первой фазе демографического перехода смертность быстро снижается, а рождаемость остаётся высокой или снижается существенно медленнее. Это ведёт к взрывообразному росту численности населения. Дальнейшее продолжение тех же процессов, напротив, стабилизирует численность — когда смертность достигла минимума и стабилизировалась, а кривая рождаемости снижается «сверху» к её уровню[36].

Другой пример – промышленное развитие и урбанизация территорий сперва ведут к взрывообразному росту численности, вследствие регуляции воспроизводства по модели Адама Смита, а не Мальтуса[37]. Последующее продолжение индустриального и городского развития требует более квалифицированной рабочей силы, её подготовка предполагает более длительное обучение, что прекращает рост численности[38] в силу тех же самых закономерностей. В первой половине этого процесса «средняя женщина» имеет больше детей, чем хотела бы, во второй – уже меньше желаемого, как в современной Европе[39].

Соответственно, возможен такой режим управления системой, в котором внешние и внутренние сигналы подбираются так, чтобы процессы воспроизводства основных компонентов системы стимулировали друг друга, пока пределы далеко, но начинали «тормозить» при подходе к пределам, чтобы развитие вышло на плато как раз к моменту приближения к ним (гармоничное развитие, рис.19b). Стихийно же складывается нечто противоположное (кризисное развитие). См.рис.19д и рис.20.

Рисунок 19. Возможные варианты приближения человечества (численность населения, взвешенная по потребительскому давлению) к потенциальной емкости биосферы.

Рисунок 20. Структурные причины разных вариантов поведения системы в окрестностях пределов, представленных на рис.19.

Следовательно, циклы воспроизводства всех компонентов модели – населения и разных видов капитала (промышленного, финансового, сферы услуг) – имеют сходную структуру, показанную на рис.16-18. В её основе – соединение положительной обратной связи, задающей «рождаемость» единиц данного компонента, и отрицательной обратной связи («смертность» их же). Первое — ежегодное включение в популяцию определённого числа людей, машин и пр., исходя из коэффициента рождаемости – вероятности рождения ребёнка/выпуска машин и оборудования в течение года, второе — ежегодное выбытие из популяции некоторого числа людей, машин и пр., заданное «коэффициентом смертности», аналог которой — амортизация капитала.

Для капитала «рождаемость» – доля продукции, реинвестируемая в сам капитал: станки, двигатели, конвейерные установки, цемент и пр. Они увеличивают уже существующий объём промышленного капитала, чем ведут к росту производства в будущем. Контур «смертности» капитала связан с амортизацией и выбытием машин и оборудования, заводских корпусов и пр., не только из-за прямого износа, но и морального устаревания. Их останавливают, демонтируют, пускают на металлолом, утилизируют.

Важный момент состоит в том, что действием закономерности «летящие гуси» срок жизни устарелого промышленного капитала аномально продлён. Пусть он давно стал опасен для людей и природы, но пока приносит прибыль, в мире, разделённом на богатых и бедных, найдётся место, где его будут эксплуатировать и люди, которые будут гробиться в процессе эксплуатации. Что вносит свой вклад в приближение кризиса (а предотвращение, наоборот, требует вовремя модернизировать экоопасные производства, включая экоопасные формы переработки отходов) и представляет собой один из аспектов запаздывания (см.ниже).

«Роль денег в модели сводится к тому, чтобы передать информацию об относительной стоимости и ценности этих реальных вещей», что определяется производителями и потребителями с помощью рынка, балансом спроса и предложения. Деньги (также как измеряемые деньгами цены, себестоимость товаров, прибыльность производств и пр. производные показатели) здесь выступают исключительно сигналом системы и посредниками в актах обмена, стимулирующим потоки физического капитала и продукции. С другой стороны, при оценке валового внутреннего продукта в модели сперва вычисляется общий объём физической продукции в виде товаров, и переводится в денежное выражение, затем к нему плюсуется стоимость проданных услуг, и получается ВВП. Так что при суммарных подсчётах авторы вынуждены материальные потоки переводить в деньги, но интересуют их именно материальные потоки капитала, численность населения, объём произведённых промтоваров, продуктов питания и услуг. Именно они, а не доллары, приводят в движения экономику и общество, поскольку извлекаются из окружающей среды, переделываются и преобразуются, загрязняя её по ходу процесса, и рано или поздно возвращаются туда же – в почву, воду или воздух.

Капитал берётся во вполне марксистском понимании – стоимость, приносящая прибавочную стоимость, почему его воспроизводство и выливается в экспоненциальный рост. Следовательно, всякий капитал исходно — финансовый, вкладываемый в разные отрасли (промышленность, сфера услуг, с/х) с целью максимизации прибыли. В силу всё той же двойственности везде, кроме финансов, авторы рассматривают его овеществлённым, в виде производственных площадей и производственных мощностей – как станки, трактора, тракторные парки, элеваторы, заводские здания, поля и откормочные комплексы, школы и школьные приборы, а не соответствующие суммы в долларах или фунтах.

Отсюда производительные силы общества в разных видах и формах – заводы, с/хугодья с работающей на них техникой, ремонтные мастерские и парикмахерские – есть не более чем превращённые формы финансового капитала, устойчивость сохранения которых в будущем задана прибыльностью вложений. В связи с чем авторы специально подчёркивают, что цель производства – прибыль предпринимателя, зарабатываемая при производстве вещей, а отнюдь не сами эти вещи и не производство (как технология, по каким-то причинам милая данному предпринимателю).

Это логично, поскольку моделируется строго капиталистическая экономика, где «нужда» означает платёжеспособный спрос, а не человеческие потребности. «Сигналы» рыночной системы, внешние или внутренние, это отнюдь не объективные научные данные, тем более не мнения людей об их качестве жизни, проблемах среды обитания и пр.[40]. Это динамика цен, курсов акций или иных рыночных индикаторов сообразно колебанию спроса и предложения товаров, производимых на «общий рынок» системы в каждом из секторов (рабочая сила, её руки и головы, и полезные вещи, производимые во всех прочих циклах – машины и оборудование, продукты питания, здания и сооружения, инфраструктура с коммуникациями, промтовары, услуги образования, здравоохранения). И, наконец, сердце и мозг рынка – банковские услуги, кредит.

Рыночные оценки стоимости всего перечисленного задают большую или меньшую прибыльность вложений в данные производства и таким образом управляют их развитием. На этом уровне процессы воспроизводства «внутри» моделируемой социально-экономической системы («человечество») сопрягаются с воспроизводством ресурсов во внешней системе, биосфере земли, которую эксплуатирует «мировой рынок».

Авторы моделировали именно капитализм, игнорируя исключённость из этой системы СССР и других стран «коммунистического блока» – обмениваясь с глобальными капитализмом продуктами и услугами, эти общества развивались под действием иных системных закономерностей, противоположных заложенным в World3-91. С одной стороны, эти последние были существенно менее экоопасны[41], с другой – показывали линейный рост вместо экспоненциального, особенно в отношении товаров конечного потребления.

Линейность следовала из «отягощённости» планового хозяйства затратами на регенерацию ресурсов и очистку отходов[42], производимыми одновременно с затратами на добычу для превращения в товары, а не откладываемыми на потом, как в рыночной экономике. Фактически это следствие того, что первая максимизирует долговременную устойчивость производства, включая производство человека, вторая – краткосрочную прибыльность вложений (частный случай коих — потребление индивидов). Вторая выигрывает в темпах производства богатства, но, поскольку она не компенсирует производимые вместе с ним риски, экологические и социальные, а перекладывает их на общество, или оставляет на потом, будущим поколениям, экспортирует в бедные страны и пр.[43], последние неизбежно накапливаются.

Соответственно, по мере накопления негативные эффекты неутилизированных отходов и нерепарированных нарушений природных ландшафтов мультиплицируются и не только перевешивают плюсы в виде производства богатства, но и ликвидируют саму возможность его производить. Поэтому плановая экономика может быть экологически устойчива, а рыночная – принципиально нет.

Поскольку СССР был сверхдержавой, а плановое хозяйство его и союзников составляло значительную часть мировой экономики, это замедляло движение человечества по кризисной траектории и смягчало течение уже наступивших проявлений кризиса. Кроме того, «холодная война» коммунистического блока со «свободным миром» побуждала обе стороны к пропаганде образа жизни, в том числе достижений в охране природы, которые поэтому следовали наперегонки[44]. Гибель СССР устранила это препятствие, почему все решения конференции в Рио и других в области устойчивого развития (сохранение биоразнообразия, изменение климата, борьба с бедностью и пр.) так и остались декларациями. Она также объединила мир в рамках глобального капитализма и вернула к сценарию «бизнес как всегда», исходно предложенного авторами.

Поэтому капитал (движущая сила экономического развития в модели) понимается двойственно. Кроме того, что это вложения денег, приносящие прибыль, это одновременно реальные вещи и материальные потоки – машины и фабрики, производящие продукцию (или поля, где её производят при помощи тракторов, удобрений, пестицидов и пр.); транспорт, перевозящий её[45], сырьё, полуфабрикаты и комплектующие; школы, больницы, магазины, банки и т.д. заведения, где лечат, учат, продают, дают кредит и пр., т.е. с точки зрения рыночной экономики торгуют услугами.

«Высокоразвитые экономические системы часто называют «экономикой услуг», но в реальной жизни даже такой экономике необходима подпитка со стороны сельского хозяйства и промышленности. Больницы, школы, банки, магазины, рестораны и отели — все это образует базу для сферы услуг. Понаблюдайте за грузовиками, доставляющими продовольствие, бумагу, топливо и оборудование, или за мусоровозами, вывозящими отходы; попробуйте оценить, сколько воды подается через водопроводы и отводится через канализацию, и тогда станет совершенно ясно, что сфера услуг требует, чтобы ее постоянно поддерживали физические потоки (притоки ресурсов и стоки отходов). Вместе с деятельностью промышленности это создает значительную нагрузку на окружающую среду.

Металлургические заводы и шахты по добыче ископаемых могут быть расположены далеко центров информационного управления. Количество сырья в тоннах не может расти так же быстро, как долларовое выражение продукции. И тем не менее, на рис. 2.12 ясно видно, что даже в постиндустриальной экономике промышленность не приходит в упадок…[46]

… Информация — это удивительный ресурс, не существующий физически, но вполне реальный. Однако в чем он содержится? Настольный компьютер, например, это несколько килограммов пластмассы, металла, стекла и кремния. Средний компьютер в 1997 г. весил 25 кг и потреблял 150 Вт электроэнергии, а при его изготовлении больше 60 кг материалов уходило в отходы…. Люди, которые работают с информацией — создают, обрабатывают, используют ее — еще и каждый день едят, водят машины, живут в домах, работают в зданиях с системами отопления и кондиционирования, и даже в век электронных средств передачи информации расходуют огромное количество бумаги.

Контур положительной обратной связи, описывающий деятельность мирового капитала, работал столь интенсивно, что физический капитал увеличивался быстрее, чем росла численность населения. В период с 1930 по 2000 гг. денежное выражение мировой промышленной продукции выросло в 14 раз (см. рис. 1.2). Если бы в этот период население не выросло, то уровень материального благосостояния увеличился бы в 14 раз, но в реальности произошло иначе, и промышленное производство на душу населения увеличилось только в 5 раз. В период с 1975 по 2000 гг. промышленная экономика практически удвоилась, но производство на душу населения возросло меньше чем на 30 %» (С.68-69).

Иными словами, «инновационная» экономика услуг предполагает материальные потоки не меньшие, а то и большие, чем «традиционные» промышленность с сельским хозяйством. Соответственно, сокращение расходов сырья и материалов на единицу «продукции» и увеличение доли антропогенной регенерации сырья в данном секторе столь же актуально, как и во всех прочих.

И столь же затруднительно в силу капитализма. Так, на рынке жилья в современной РФ (доступного сегодня только верху среднего класса, трудящегося исключительно в «экономике услуг») доминирует монолитная технология. Почему? Потому что в сознании покупателей квартир она противопоставляется «совку» связанному с крупнопанельным домостроением, в том числе потому, что позволяет свободную планировку квартир в уже готовом здании. Однако технология, модная среди высокооплачиваемых бизнес-работников, крайне затратна в отношении металла и других первичных материалов.

«…Необходимо учитывать, что наибольший расход стали на 1 м³ бетона наблюдается в домах из монолитного железобетона — до 100 кг/м³, а в сборных железобетонных плитах перекрытий он составляет всего 24—32 кг/м³[47].»Много это или мало? Средний расход стальной арматуры в России усредненно в 2013 г. составил 44,5 кг на 1 м3 потребленного бетона! В США 26.6 кг, в ЕС 32 кг. А монолитное домостроение может требовать и до 100 кг! Нет, конечно не весь железобетон идет с таким расходом стали на кубометр. Но все же, все же…

Так что вот так вот. Все эти «свобода выбора индивидуального пространства комфорта», «новые жизненные стандарты» и прочее великолепие предлагаемое рынком недвижимости — все это очень и очень зависимо от возможности соответствующего потребления стали в расчете на кубометр железобетона, уходящего на строительство дорогих престижных многоэтажек. Ведь многие работники «постиндустриализма» надрываются в виртуальной экономике во многом именно для этого! Чтобы купить такой вот продукт «отсталых отраслей», как арматуру, уже в составе того железобетона, из которого сделана благословенные дом и квартира в нем[48]».

Или, например, что такое современные платёжные системы с точки зрения энергетики? Сколько «весит» пластик в площадях, людях, софте, железе и гигаваттах?

«У компании [платёжной системы VISA] имеется два центра по обработке данных (ЦОД), которые фактически являются копиями друг друга. Объекты работают в попеременном режиме, как бы подстраховывая своего «партнера» и могут выполнять до 30 000 транзакций за один такт. Но у VISA есть и резервы. При необходимости указанный показатель может быть увеличен в три раза.

… Главный ЦОД получил официальное название Операционный Центр Восток. Предполагаемая площадь порядка 140 000 квадратных футов (более 1.5 гектара). Точное месторасположение держится в секрете, известно только, что он находится «где-то на Восточном побережье США». Комплекс состоит из семи корпусов-отделений, заполненных самым новым и дорогим оборудованием от IBM, Hitachi, EMC и Cisco.

В двух корпусах ведется работа по обеспечению функционирования мощной процессинговой сети VisaNet, которая обеспечивает проведение транзакций. Еще три отделения занимаются созданием и хранением резервных копий, а также поддержанием функционирования внутреннего оборудования предприятия. Два других корпуса «заряжены» резервным оборудованием, которое ждет своего часа (пиковых нагрузок или подключения новых клиентов).

Внутри корпусов находится 376 серверов, 277 сетевых коммутаторов, 85 маршрутизаторов, 42 сетевых экрана. Все оборудование связано между собой почти пятью тысячами километров кабелей. Такое обилие «железа» позволяет проводить подавляющее большинство мировых транзакций практически в режиме реального времени

… В случае каких-либо перебоев или аварии на линии электропередач мощные генераторы операционного центра способны вырабатывать весьма приличное количество энергии, которое позволит платежной системе функционировать в автономном режиме на протяжении девяти дней. Аналогичное количество электрической энергии хватило бы для функционирования 25 000 домохозяйств США на протяжении такого же периода. А город из 25 тысяч среднестатистических домохозяйств составят немаленький городок!

По данным Американской администрации по информированию в области энергетики (US Energy Information Administration – EIA), среднестатистическое американское домохозяйство потребляет порядка 10 837 КВт ч за год, Помножив эту цифру на 25 000, мы получим 271 ГВт ч в год.

Чтобы понять масштаб этой цифры, приведем следующие данные. Примерно 62% от этого значения каждый час потребляет Москва. А Воронежский вагоноремонтный завод потребил за 9 месяцев 2012 года всего 12 ГВт ч электроэнергии.

Для охлаждения оборудования на территории комплекса оборудован резервуар объемом 1.5 миллиона литров. Для охлаждения всех работающих систем построено четыре усиленных трубопровода, поэтому необходимый для техники уровень температуры будет поддерживаться даже в том случае, если одна из линий будет повреждена.

Специальные конструкторские разработки позволяют основным технологическим сооружениям компании противостоять мощным землетрясениям и ураганному ветру со скоростью до 170 километров в час. Вся территория окружена большим рвом с водой, напоминающим те, которые защищали средневековые замки. На территории установлены сотни видеокамер наблюдения, а охраняют объект опытные люди, имеющие немалый стаж службы в армии США. На дорогах, проложенных за ограждением, имеются «особые столбики», которые умеют стрелять достаточно быстро и мощно, чтобы остановить легковой автомобиль, который будет двигаться со скоростью 75 километров в час. Все посетители предприятия помимо многочисленных стандартных процедур безопасности перед попаданием на объект в обязательном порядке проходят биометрическую проверку.

… Сегодня у VISA есть более 13 000 ЦОД различного уровня сложности по всему миру. Приблизительно 50% мощностей по обработке данных находится в США. По оценкам авторитетной исследовательской компании Gartner, которая специализируется на информационных технологиях, только в прошедшем 2013 году ведущая мировая платежная система вложила в развитие своих процессинговых центров порядка 22 миллиардов долларов.

Потребность в строительстве новых ЦОД увеличивается с каждым годом, поскольку популярность облачных технологий, смартфонов и планшетов стремительно идет вверх. Такие гиганты как Apple, Facebook и Google уже начали строить свои процессинговые комплексы в сельских районах, чтобы значительно сэкономить на оплате труда и покупке земли. У компании VISA есть только один путь развития – выбрать точно такой же курс.

VISA не спешит публиковать суммы, потраченные на строительство своих ЦОДов, но даже по самым скромным оценкам речь идет о сотнях миллионов долларов на один проект. И это самая консервативная оценка, которая учитывает только стоимость строительства и необходимого оборудования[49]”.

Или, например, для станков с ЧПУ на единицу интеллектуального оборудования в среднем требуется большая установленная мощность электроэнергии, чем на такую же машину с роботом за ней. Современный смартфон потребляет энергии больше, чем холодильник (возможно, пока).

См.также рис.21, «что такое жизнь геймерская с точки зрения электроэнергетики»

Рисунок 21. Новые поколения игровых приставок к компьютерам «жрут» больше энергии, чем прежние.

Источник.

Дальше модель описывает, как взаимодействием капиталистического производства, эксплуатирующего природу и население, производятся товары и услуги в том количестве и ассортименте, что определяется рыночной конъюнктурой, что обратно влияет на развитие каждого компонента и вносится изменение в схему взаимодействия между ними. Общественное производство описывается уровневыми переменными, каковые суть выходные параметры модели. Из них существенней всего параметры валового выпуска (численность населения, выпуск промышленной продукции, производство продуктов питания, оставшийся запас невозобновимых ресурсов) и параметры качества жизни (подушевое потребление продовольствия, промтоваров, услуг и ожидаемая продолжительность жизни[50]).

Производство основано на том, что капитал эксплуатирует природу и население и амортизируется, постепенно превращаясь в отходы, также как товары, выброшенные после использования, непроданные, потерянные по дороге и пр. Отходы скапливаются в стоках, где, с одной стороны, очищаются и/или восстанавливаются до ресурсов за счёт экологических услуг естественных экосистем[51]. С другой стороны, накопление загрязнений в природных ландшафтах ещё больше нарушает их («в дополнение» к нарушениям, созданным собственно эксплуатацией и «расширенным» действием «контуров разрушения»). Как только антропогенная нагрузка превысит пределы устойчивости экосистем и/или ландшафтов, эффективность всех видов эксплуатации быстро падает, так как большая часть их структуры разрушается и деградирует без всякой пользы для нас. Это снижает по нарастающей общую продуктивность и способность системы воспроизводить нужные биоресурсы (дичь, лес, рыбы, с/хкультуры) или способность очищать загрязнения.

Ресурсы и стоки в совокупности образуют природу, за счёт которой растёт экономика и развивается общество. Легко видеть, что система устойчива, если темп производства не слишком высок, чтобы эксплуатируемые составляющие – природа и рабочая сила — «успели восстановиться» к следующему циклу, потребив произведённое и очистив отходы[52]. Кризис наступает, когда машин и оборудования изготавливается всё больше, также как товаров этими машинами – настолько больше, что нарушения экосистем и выбросы загрязнений, естественным образом следующие из этого приращения производства не успевают ни «затянуться», ни обезвредиться в природе. Если добавить, что капиталистическая мир – экономика через социальные регуляторы воспроизводства населения способствует «демографическому взрыву» на периферии системы, продлевает и затягивает его, чем дополнительно разрушает природу, картина становится совершенно ясной.

Природа здесь, по терминологии Д.И.Люри, выступает соратником человека в экономической деятельности, «беря на себя» воспроизведение части ресурсов и очистку части отходов. Соответственно, людям не требуется эту часть обеспечивать техникой, рабочими руками, производственными площадями, научными разработками и пр. Всё делается как бы само собой, рождая настроение «Природа для народа — бесплатный магазин», под властью которого можно соответствующие ресурсы направить на потребление и потребить много больше прямо сегодня.

Победа (и даже преобладание) этого настроения значит нечто противоположное устойчивому развитию – «перебрасывание» затрат на регенерацию ресурсов и восстановление экосистем, необходимых сегодня, будущим поколениям. Поэтому проблемы накапливаются, экологические риски мультиплицируются, а «пятна» нарушений растут автокаталитически и сливаются между собой, подрывая воспроизводство ненарушенных природных сообществ между ними[53].

К тому же, чем больше человечество «нагрузит» природу задачей воспроизводить ресурсы для него или очищать его собственные отходы, тем меньше может сделать «соратник», поскольку теряет силы, сжимается пространственно, слабеет функционально. А соответствующие задачи общество вынуждено решать само, техническими средствами, платить за эту работу деньги, обеспечивать НИОКР и пр. Продолжая эту тенденцию в будущее, получим ситуацию «природа-экспонат», когда все задачи жизнеобеспечения и кондиционирования среды обитания человека, ранее поддерживавшиеся «экологическими услугами», нужно решать техническими средствами (рис.22).

 

Рисунок 22. Развитие взаимодействий в системе «природа-общество». 1- природа-кладовая (до плейстоценового перепромысла, см.таблицу стадий деградации дикой природы под антропогенным воздействием), 2 – природа-соратник (современность, до глобального экологического кризиса),3 – природа-экспонат (будущее, которого надо избежать).

Источник. И.Д.Люри. Взаимодействие природы и общества — путь к кризису. Кризисы в системе «природа-общество»// Анатомия кризисов. М.: Наука, 1999. С.144-190.

Подобное же почти наверняка невозможно. Искусственную пищу и искусственную почву мы производить не умеем и вряд ли научимся в период до 2040-2050 гг., когда по стандартному сценарию система начнёт коллапсировать. В 1960-70-е годы было много энтузиазма по этому поводу, проблема казалась легко решаемой … однако воз и ныне там. То же относится к задаче регенерации воздуха и вообще поддержания должных параметров среды обитания (воды, почвы, и пр.) в крупном современном городе, промышленном объекте или в других сложных системах. Что получается в микрокосмах вроде «Биосферы – 2[54]» (и то плохо, с непонятными сбоями и неожиданными трагедиями[55]), доселе неприменимо к сколько-нибудь реальным человеческим поселениям. Города под стеклянным колпаком, где воздух регенерируется, как в подлодке, а отходы утилизуются, будут утопией всегда.

«Стандартный сценарий» означает, что человечество режет курицу, которая несёт золотые яйца, устойчивое развитие – что «курица» выживет и завтра «несётся» не хуже сегодняшнего, ещё лучше — если восстановит «яйценоскость» природы-«соратника» до исходного уровня[56]. Важно не допустить превращения «соратника» в «экспонат», с чем непосредственно связан коллапс в модели.

Обратные связи в системе и устойчивость движения по избранной траектории

Положительная обратная связь потому положительная, что усиливает исходное влияние, отрицательная же сдерживает и уменьшает его, вводит в рамки, через внешнее ограничение или самоингибирование развивающихся процессов. Первая ответственна за экспоненциальный рост, всегда присутствующий (хоть в виде тенденции) в системах, элементы которых размножаются, воспроизводят друг друга и/или в которых процессы развиваются автокаталитически, подпитывают самоё себя. Что мы и видим в росте населения, циклах воспроизводства промышленного, с/х и финансового капитала, капитала сферы услуг.

Другой пример — расслоение общества, участвующего в рыночной экономике, на богатых и бедных. Возникнув, социальное неравенство воспроизводит и усиливает самоё себя по принципу «имущему воздастся, у неимущего отнимется[57]». Поскольку «у богатых прибавляются деньги, у бедных – дети», разделение между ними углубляется ещё больше, граница между – делается труднее проходимой и пр. В странах «третьего мира» граница богатых и бедных кварталов чётко видна на местности, однако и страны «первого мира» — кастовые общества, по контрасту с предельно высокой социальной мобильностью в СССР. Там отсутствовали и эти барьеры, и антропологические отличия управляющего слоя от прочего населения (напротив, различия «высших» и «низших классов» чётко просматриваются в самых демократичных из капиталистических стран[58]).

Всё вышеперечисленное играет важную роль в углублении экологических проблем. Если обогащающиеся разрушают природу из стремления максимизировать прибыль, а бедняки ведут себя разрушительно в стремлении выжить[59], растущая пропасть между богатыми и бедными ответственна за то, что мир в целом структурирован так, что каждая его часть сталкивается именно с теми экологическими проблемами, решение которых у неё получается хуже всего. См. таблицу 3 тут.

Развивающиеся страны, «мировая деревня» (а также рудник и отгрузочный порт) неспособны ни сохранить биоразнообразие, уничтожаемое международной торговлей[60], ни даже использовать это уничтожение для развития. Почти везде добыча сырья и экспорт ресурсов в развивающихся странах организованы на неоколониальных условиях, а попытки уйти от зависимости подавляются интервенциями США, Франции, Англии и других империалистических государств.

Притом что именно здесь, на периферии капиталистической мир-экономики, сохранились наибольшие площади ненарушенных природных сообществ, имеющих значение для всего человечества — влажных тропических лесов, саванн, листопадных и «облачных» горных лесов, мангровых зарослей, средиземноморских лесов и пр. Сегодня все они превращаются в последние участки, быстро сокращающиеся в размерах[61], в том числе потому, что оказываются «в перекрестье прицела» губительных антропогенных воздействий – не только местных, но и дальних, вроде гибели коралловых рифов от загрязнения органикой, происходящей из канализационных стоков крупных городов.

Здесь же мы видим максимум биоразнообразия самых разных таксонов, большая часть которого сконцентрирована на очень небольших, изолированных друг от друга пятнах[62] и легко уязвима при хозяйственном освоении. Однако же мир развивается так, что эти богатства находятся преимущественно в руках «сторожей», недееспособных и слабых (государства «третьего мира») или зависимых от тех, кто заинтересован в их расхищении — ТНК «первого мира».

Богатые страны «ядра» (мировой город) при сохранении капиталистической мир-экономики не могут сократить потребление, и перейти к жизненно необходимой всем «цивилизации старьёвщика». Все обязательства вторично переработать товар, когда он превратится в отход (т.е. ответственность за экологическую безопасность вещи на всех стадиях её «жизненного цикла») на производителя и продавца накладывается с существенным запозданием[63]. Без того и другого их главная проблема – загрязнение – неразрешима. Как видели выше (рис.6), на борьбу с ним направляется всё больше средств, производственных мощностей, научных разработок и пр., однако оно по-прежнему угрожает лесам, водным объектам, не говоря уж об урбосреде. Стоит только контролю «расслабиться», ситуация сразу делается катастрофической — вследствие выносов загрязнений из города, губящих леса и посевы, смыва удобрений с последующей эвтрофикацией водных объектов[64] и пр. По понятным причинам это происходит каждый раз, когда рыночная конъюнктура подталкивает больше вносить удобрений, пестицидов, или больше приобретать материалов первичной добычи/изготовления, чем регенерированных из вторсырья (на нисходящей части кривых табл.2 тут).

Всё вышеперечисленное обеспечивает устойчивость движения системы по сложившейся траектории развития. С одной стороны, положительные обратные связи обеспечивают его автокаталитический характер, придают движению «инерцию» и «устойчивость», способные преодолеть «сопротивление среды» или попытки общества траекторию изменить. С другой, отрицательные обратные связи купируют отклоняющий эффект «малых шевелений». Это если не пройден предел; иначе они же ведут к самоингибированию, подобно растущему самоотравлению бактериальной колонии отходами метаболизма. Оно не просто останавливает рост, но ведёт к прогрессирующему падению численности, так как популяция беззащитна перед ростом концентрации загрязнителя (по крайней мере, до выработки приспособлений и без них).

Запаздывание сигналов в системе

«Что значит «выйти за пределы»? Это означает, что вы зашли слишком далеко — непреднамеренно вышли за допустимые рамки. В повседневной жизни мы каждый день выходим за какие-нибудь пределы. Если слишком резко встать со стула, можно потерять равновесие. Если резко отвернуть горячий кран в душевой, можно обжечься. На обледенелом шоссе автомобиль может проскочить на запрещающий сигнал светофора. На вечеринке можно перебрать с алкоголем и выпить больше, чем организм способен спокойно перенести, и тогда утром вы будете мучиться от похмелья. Строительные компании порой строят больше домов, чем люди в состоянии купить, и тогда приходится продавать жилье по заниженным ценам и рисковать банкротством. Часто на воду спускают слишком много рыболовецких судов, и тогда флот становится таким большим, что улов превышает допустимые пределы. Популяция рыбы не может восстановиться, рыбные ресурсы истощаются, и тогда флоту не останется ничего другого, кроме как стоять в гавани. Химические компании навыпускали столько хлорсодержащей продукции, что верхние слои атмосферы не в состоянии с этим справиться. И теперь целыми десятилетиями озоновый слой будет истощенным, пока количество стратосферного хлора не уменьшится.

Существует три основных причины выхода за пределы, и они всегда одни и те же, независимо от масштаба явления — от личного уровня до планетарного. Во-первых, это рост (причем порой ускоряющийся) и слишком быстрые изменения. Во-вторых, всегда существует некий предел или ограничение, за которыми деятельность системы перестает быть безопасной. В-третьих, часто между событием и откликом на него бывает запаздывание, вдобавок не всегда этот отклик интерпретируется правильно, так, чтобы вернуть систему в допустимые пределы. Эти три причины — необходимые и достаточные условия для выхода за пределы.

Выход за пределы встречается буквально везде и принимает самые разные формы. Это явление может быть физическим, например, рост потребления нефти. Оно может быть организационным, например, увеличение числа подчиненных. Оно может быть психологическим: пристрастие к постоянному увеличению личного потребления. Оно может происходить в финансовой сфере, на политической арене, в биологических системах — в любой области нашей жизни.

Так же разнообразны могут быть и пределы. Это могут быть ограниченность пространства, времени, устойчивость системы к нагрузкам физическим, биологическим, политическим, физиологическим и прочим.

Наконец, и запаздывания тоже возможны разные. Они могут быть следствием невнимательности, недостоверности данных, задержки информации, медленной реакции, неповоротливости или коррумпированности бюрократического аппарата, ложной теории об откликах системы или просто инерции. Например, водитель, несущийся сломя голову по обледенелой дороге, явно не учитывает, что тормозной путь будет длиннее, чем обычно. Строители используют в обоснованиях своих проектов текущие цены, хотя на рынке построенное жилье появится двумя или тремя годами позже. Рыболовецкий флот наращивает свои мощности на основе прошлого улова, а не на данных о будущем воспроизводстве рыбных ресурсов. Химические соединения могут годами перемещаться в окружающей среде от места их использования до точки, где их присутствие вызовет тяжелые последствия.

Многие случаи выхода за пределы не приносят большого вреда. Опыт в этой области, накопленный каждым из нас, позволяет избежать тяжелых последствий. Немало пределов встречается достаточно часто для того, чтобы к тому моменту, когда это станет действительно опасным, мы уже знали, как избежать проблем или хотя бы минимизировать ущерб. Например, перед тем как встать под сильную струю душа, мы пробуем температуру воды рукой. Порой бывает так, что вред нанесен, но быстро компенсируется: перебрав накануне в баре, утром мы поспим подольше и снова будем в полном порядке.

Однако иногда существует риск выхода за пределы уже с катастрофическими последствиями. Рост населения земного шара и физического капитала толкают человечество к краю пропасти. Наша книга именно об этом….

В ней мы постараемся преодолеть сложности в понимании и описании причин и следствий роста населения и капитала и их выхода за пределы самоподдержания Земли. Эти процессы сложны и многогранны. Надежных данных часто недостаточно, они могут быть неточными или неполными. Уровень развития науки пока не позволил достичь согласия даже ученым, что уж говорить о политиках.Тем не менее нам нужен показатель, который может отразить зависимость между запросами человечества в глобальном масштабе и тем, что физически может предоставить нам планета. Этот показатель мы будем называть нагрузкой на окружающую среду, или экологической нагрузкой…» (С.30-31).

Дальше авторы показывают, что варианты поведения системы в окрестности пределов (рис.19-20) определяются не темпами роста, а кибернетическими причинами — запаздыванием и искажением сигнала в системе. При неизменности этих параметров меньшие темпы роста вызовут кризис позже, избежать его тем не менее не удастся:

«Рост физического объекта по мере приближения к пределу замедлится, а затем остановится (S-образная, логистическая кривая) только в том случае, если объект получит точные и своевременные сигналы о своем местоположении по отношению к этим пределам, и если его реакция на эти сигналы будет быстрой и точной…

Представьте себе, что вы ведете машину и светофор впереди переключается на красный. В обычных условиях вы можете плавно затормозить и остановиться перед светофором, поскольку вовремя получили точный визуальный сигнал — красный свет; поскольку ваш мозг быстро на это отреагировал, приказав ноге нажать на тормоз; и поскольку машина немедленно отзывается на это нажатие, а вы из своего опыта знаете, насколько быстро она сможет остановиться, и регулируете нажатие на педаль тормоза.

Если же часть ветрового стекла со стороны водителя запотела, и вы вынуждены спрашивать своего пассажира о том, какой горит свет, то задержка с получением ответа (даже короткая) может привести к тому, что вы проскочите на красный — или же вы заранее должны сбросить скорость, компенсируя этим возможную задержку. Если же пассажир сказал неправду, или вы решили, что ослышались, или если тормоза сработают только через пару минут, или если на дороге гололедица, то остановиться вы сможете только через несколько сотен метров. К этому моменту, возможно, вы не только проскочите несколько красных светофоров, но и угодите в аварию[65].

Если сигналы обратной связи запаздывают или искажаются, если им не верят или отрицают их существование, если в ответных действиях системы есть ошибка или система в состоянии ответить только после большого запаздывания, то она не сможет войти в допустимые пределы и прийти к равновесному состоянию. Если имеет место хотя бы одно из перечисленных условий, то система отреагирует слишком поздно и выйдет за пределы.» (С.181).

Запаздывание распадается на ряд категорий разной природы, но действующих в одном направлении. Первую можно назвать «запаздывание-1», происходящее в силу социальной инерции. Планирование, финансирование и строительство требуют времени, особенно если речь идёт о серьёзных инфраструктурных вложениях, вроде строительства портов, ж/д, крупных ГЭС и пр. Другой вид – т.н. «запаздывание–2», возникшее в силу инерционности природных процессов, вроде накопления и распространения загрязнений в воде, почве, в живых организмах и пр.

«Нас интересовали изменения, которые протекают многие десятилетия. Поэтому мы сосредоточились на загрязнении среды именно стойкими, долгоживущими веществами — теми, которые остаются в природе многие-многие годы. Мы представляем постоянное загрязнение как совокупность стойких химических соединений и металлов, которые выбрасываются во внешнюю среду в результате промышленной и сельскохозяйственной деятельности и которые могут влиять на здоровье человека и урожайность сельскохозяйственных культур. Мы включили в систему запаздывание между выбросом загрязнителей и наступлением последствий, поддающихся измерению, поскольку знаем, что это запаздывание действительно существует. Пестициды попадают в фунтовые воды не сразу, а через определенное время; у молекул хлорфторуглеводородов уходят годы на то, чтобы подняться до стратосферного озонового слоя и начать разрушать его; ртуть, попавшая в реку, постепенно накапливается в тканях рыб. Мы учли, что природа со временем разлагает многие загрязнители на безвредные составляющие, но также учли и то, что такая способность окружающей среды к самоочищению не безгранична и может уменьшиться из-за чрезмерного загрязнения. В модель World3 вошли сильно усредненные характеристики по стойким загрязнителям; она не различает конкретные свойства, присущие полихлорированным бифенилам (ПХБ), хлорфторуглеводородам (ХФУ), дихлордифенилтрихлорэтану (ДДТ), тяжелым металлам или радиоактивным отходам….

С 1929 г. промышленность произвела около 2 млн т маслянистой, устойчивой, негорючей жидкости — ПХБ[66]. Их использовали в основном для рассеивания тепла в электрических конденсаторах и трансформаторах, но также и в качестве рабочей жидкости в гидравлических системах, в качестве смазочного материала, огнезащитного вещества и компонента пестицидов, красок, лаков, чернил и копировальной бумаги без пачкающего слоя. За 40 лет использования ПХБ попали на свалки, в зоны вдоль дорог, в канализацию, грунтовые воды и поверхностные водоемы, ведь тогда о возможных последствиях для окружающей среды никто не думал. В 1966 г., когда проводилось знаменитое исследование содержания ДДТ в окружающей среде, датский исследователь Сорен Дженсен (Soren Jensen) сообщил, что, кроме ДДТ, повсеместно были обнаружены и другие токсичные вещества — ПХБ[67]. Затем другие исследователи подтвердили, что ПХБ обнаруживаются практически в любой экосистеме земного шара.

ПХБ можно встретить практически в любом элементе глобальной экосистемы. В атмосферу ПХБ попадают в основном из гидросферы… Отложения ПХБ были обнаружены в реках, озерах, океанических зонах… Детальное исследование экосистемы Великих озер показало, что ПХБ накапливаются в тканях живых организмов и передаются по пищевым цепям.

…Растворимость большинства ПХБ в воде низка, но в жирах эти соединения растворяются хорошо, вследствие чего время их жизни в окружающей среде очень велико. Они быстро перемещаются в атмосфере, медленно — в почвенной среде и донных отложениях ручьев, рек и озер, пока не попадут внутрь какого-нибудь живого организма. Там они накапливаются в его тканях, и по мере перемещения по пищевым цепям концентрация только увеличивается. ПХБ обнаруживаются в наибольших концентрациях в тканях хищных рыб, морских птиц и млекопитающих, в жировых тканях человека и в женском грудном молоке.

Информация о влиянии ПХБ на здоровье человека и других животных поступает очень медленно. Выяснить их воздействие достаточно сложно, поскольку под общим названием ПХБ скрывается 209 соединений, относящихся к одному семейству, но эффекты они могут давать разные. Тем не менее, уже установлено, что некоторые ПХБ нарушают обмен веществ. Они имитируют действие одних гормонов, например, эстрогена, и блокируют действие других, например, гормонов щитовидной железы. В результате сигналы, управляющие обменом веществ, искажаются и поведение системы меняется. От этого страдают все живые организмы, обладающие эндокринной системой — птицы, киты, полярные медведи, люди. Даже в маленьких концентрациях соединения, нарушающие обмен веществ, способны вызвать в организме настоящий хаос, и это особенно опасно для развития эмбрионов. Зарождающаяся жизнь может вообще погибнуть, или растущему организму будет нанесен вред — могут быть затронуты нервная система, интеллект, половые функции.

Поскольку ПХБ перемещаются медленно, являются стойкими соединениями и накапливаются в верхних звеньях пищевых цепей, их называют «биологической бомбой замедленного действия». Хотя с семидесятых годов производство и использование ПХБ запрещено во многих странах, тем не менее, в мире остается много этих соединений. Из общего количества когда-либо произведенных ПХБ большая часть все еще используется или хранится на заброшенных электроподстанциях. В странах со строгим природоохранным законодательством большие количества старых бифенилов помещают в захоронения или утилизируют с помощью сжигания в особых условиях, при которых разрушается молекулярная структура соединения и оно перестает быть опасным. В 1989 г. была проведена оценка, которая показала, что примерно 30% суммарного количества произведенных бифенилов уже попало в окружающую среду. Только 1 % достиг океанской среды. Остальные 29 % распределились по почве, рекам, озерам, откуда они смогут перемещаться в ткани живых организмов спустя десятилетия.

На рис.23 приведен еще один пример запаздывания при загрязнении окружающей среды — медленное проникновение химикатов в грунтовые воды через почву. В период с 1960 по 1990 гг., когда использование 1,2- дихлорпропена было окончательно запрещено, это дезинфицирующее вещество для обработки почвы широко применялось в Нидерландах при выращивании картофеля и луковиц цветов.

 

Рисунок 23. Медленное проникновение 1,2-дихлорпропена в грунтовые воды. «Дезинфицирующий химикат для обработки почв дихлорпропеном широко применялся в Нидерландах в семидесятые годы, пока его использование не было ограничено, а затем окончательно запрещено в 1990 г. В результате концентрация дихлорпропена в верхних слоях почвы сельскохозяйственных угодий резко уменьшилась. Расчеты, проведенные в 1991 г., показывают, что концентрация этого соединения в грунтовых водах достигнет максимума не раньше 2020 г. и что в воде даже во второй половине XXI в. будут присутствовать существенные количества этого химиката. (Источник: N.L. van der Noot.)» (С.185.).

Оно содержит примесь 1,2-дихлорпропана, который, как теперь уже знают ученые, в грунтовых водах имеет практически бесконечный срок жизни. Для водосборного бассейна одного из водоемов был проведен оценочный расчет, который показал, что 1,2-дихлорпропан, уже находящийся в почве, проникнет в грунтовые воды и накопится в ощутимой концентрации уже после 2010 г. В дальнейшем загрязнитель будет находиться в грунтовых водах по меньшей мере в течение столетия, причем максимальная концентрация в 50 раз превысит ПДК по стандартам для питьевой воды, принятым в Европейском союзе.

Эта проблема затронула не только Нидерланды. В США сельскохозяйственное использование дихлорпропена было запрещено в 1977 г. И до сих пор специалисты, работающие по программе контроля использования пестицидов в штате Вашингтон (Washington State Pesticide Monitoring Program), обнаруживают это соединение в концентрациях, опасных для здоровья человека. Мониторинг фунтовых вод охватил 243 области в 11 регионах, где проводилось исследование в период 1988–1995 гг[68] (С.183-185).

Наконец, существует «запаздывание-3», связанное со парадоксальной реакцией рынка и технологий на истощение ресурсов/переполнение стоков (в основе которого лежат характерные искажения информации при передаче сигналов в рыночной системе, bias, см.ниже), и «запаздывание-4», вызванное отставанием научных исследований рисков, «производимых» в процессе развития, от момента их появления. На примере озоновой истории и других авторы показывают, что с момента появления соответствующей опасности до установления причинно-следственных связей, ответственных за появление, распространение или усиление угрозы, в среднем проходит 10-15-20 лет. Ещё столько же тратится на принятие мер воздействия на причину опасности, способных её ликвидировать или ограничить, как в случае международных соглашений о запрете выбросов озоноразрушающих веществ.

Понятно, что промедление здесь смерти подобно, позволяя опасности разрастись, продлевая запаздывание-1, естественным образом присущее данному агенту. См.изменения концентрации озоноразрушающих веществ в зависимости от задержек с подписанием наиболее радикальных вариантов ограничения их выбросов[69] (и прогресса научных исследований, показывающих, что этим эффектом обладают не только фторхлоруглеводороды, но и некоторые инсектициды, рис.24).

Или, например, на установление точного вида зависимости между ВВП и «экологическим следом» соответствующей экономики авторы потратили 20 лет, а таких зависимостей в модели множество.

Рисунок 24. Предполагаемое увеличение концентраций стратосферного неорганического хлора и брома в результате выбросов ХФУ

Примечание. «Зафиксированные и прогнозируемые концентрации хлора и брома в стратосфере при различных условиях: без протокола, в соответствии с первым Монреальским протоколом, в соответствии с более поздними соглашениями. Сохранение производства ХФУ на уровне 1986 г. приведет к продолжению роста концентрации стратосферного хлора вплоть до восьмикратного увеличения к 2050 г. Первый Монреальский протокол требовал ограничить объемы выбросов, но их все еще было достаточно для того, чтобы концентрация хлора росла экспоненциально. Лондонское соглашение определяло свертывание использования большинства видов ХФУ (но не всех), оно по-прежнему позволяло концентрации хлора расти примерно до 2050 г. Последовательные соглашения постепенно снижали допустимые уровни использования соединений, приводящих к высвобождению активного хлора, добиваясь, чтобы прогнозируемые концентрации стратосферного хлора уменьшались, начиная уже с 2000 г. (Источники: WMO; ЕРА; R.E. Bendick.)».

 

Наличие в системе запаздываний требует опережающих действий в области экологической компенсации, экологической реставрации нарушенных участков ландшафтов, и иной перестройки хозяйства по «возврату» с кризисной траектории на устойчивую[70]. Тем более что запаздывание-1 и запаздывание – 4 сохранятся даже в идеальных условиях планового хозяйства (способного реагировать на все виды сигналов об исчерпании ресурсов, переполнении стоков и разрушении экосистем, которые среда обитания посылает эксплуатирующему её обществу, а не только на опосредованные изменением цен, курсов акций и других сигналов рынка).

Искажение сигналов в системе: смещённость оценок рынка и контрпродуктивность технологического ответа на них

Принятая авторами модель регуляторов, «естественно присущих» капитализму — взаимодействия технологий и рынка, — имеет вид отрицательной обратной связи. Она генерирует изменение, обратное исходному, чтобы решить проблему и восстановить равновесие. Если локальная проблема с истощением ресурса не осознана как необходимость общего изменения структуры системы, как только кризис преодолён, она продолжит развитие по прежней траектории – и кризис возникнет снова, в другом месте, где тонко и рвётся.

Подобные контуры обратной связи в модели не выделены в виде отдельного компонента «технология», но включены во многие её компоненты и имеют многообразное влияние. Так, в World3 идёт автоматическое улучшение здравоохранение с удлинением СОПЖ на выходе. По умолчанию это улучшение происходит всегда, если только сектор услуг в состоянии выделять на это средства. Также автоматически идёт увеличение урожайности – если текущее производство продовольствия недостаточно и есть средства, которые можно направить на увеличение производств продуктов питания. Контроль над рождаемостью в модели появляется после того как (или вследствие того что) предпочтительным делается малый размер семьи, а система здравоохранения достаточно развита, чтобы это поддерживать.

«Действительно, в исходную модель… не включали отдельные контуры, описывающие технологический прогресс, который мог бы автоматически решить все проблемы, связанные с экспоненциальным ростом экологической нагрузки. Это было сделано намеренно, поскольку мы и тогда не верили, и сейчас не верим, что такие технологические прорывы могут возникнуть сами собой или в результате саморегуляции свободного рынка. Развитие технологий может быть впечатляющим и даже достаточным, но только если будут приняты определённые решения в социальной сфере и если будут желаниям и средства воплотить их в жизнь. И даже если всё сложится именно так, всё равно необходимые технологии будут появляться с существенным запаздыванием. Таков наш взгляд на мир сегодня, и таким же он был 30 лет назад. Именно этот взгляд нашёл отражение в модели World3» (С.227-228).

При истощении невозобновимых ресурсов «экономический» блок модели направляет больше капитала на разведку и разработку новых месторождений. В моделировании этого процесса авторы исходили из двух предположений:

1) исходные объёмы невозобновимых ресурсов можно израсходовать полностью, однако по мере истощения добыча становится всё дороже и дороже.

2) Одновременно истощающимся ресурсам находится равнозначная замена, причём без дополнительных затрат и запаздывания (потому что учёные «думали в данном направлении» существенно раньше начала истощения). Поэтому все невозобновимые ресурсы в модели сведены воедино и на разные виды не разделяются.

Связи между технологиями и рыночной экономикой усиливаются и ослабляются посредством изменения численных коэффициентов. Если ничего не менять, они соответствуют тому уже уровню промышленного производства на душу населения, что в странах с развитой промышленностью.

Иными словами, разные компоненты модели World3 – сельское хозяйство, здравоохранение, контроль над рождаемостью, поиск ресурсов и заменителей – дают блоку капитала сигнал о возникновении проблемы в этой области. Причиной последней оказывается предшествующее развитие и следующее из него изменение уровневых переменных, в первую очередь потребительского и демографического «давления» на планету. Если система располагает достаточным капиталом в промышленности или в сфере услуг, она «отвечает» совершенствованием технологический в данной области.

Авторы не вводили в модель точные цены, полагая, что они выполняют лишь промежуточную роль в механизме адаптации, который срабатывает мгновенно и с абсолютной эффективностью. Понятное дело, это идеализация рынка, позволяющая сгладить множество запаздываний и неточностей, свойственных «реальным» рыночным системам. Это мажорирующее предположение отлично показывает, что даже улучшенный механизм адаптации системы к проблемам развития (технологический отклик, пропорциональный наличию капитала в соответствующей сфере) гарантированно «бьёт мимо цели», углубляя экологический кризис.

Ряд технологий учитывается в модели World3 только тогда, когда пользователь встраивает их специально, чтобы получить конкретный сценарий. Это технологии, в которые вкладываются, чтобы купировать экологический риск, произведённый на прошлых этапах развития[71]. Они связаны с эффективностью использования ресурсов и их переработкой, борьбой с загрязнениями и эрозией почв, увеличением урожайности.

В самых ранних вариантах модели эти технологии не рассматривались, и были учтены лишь тогда, когда они получили техническое подтверждение и уже были кем-то внедрены – тем, кто мог позволить себе за это заплатить[72]. Поэтому они «программировались» так, что могли быть активированы пользователем в момент времени, заданный им при прогоне конкретного сценария. Скажем, такого, где мир обяжется повсеместно внедрить повторное использование ресурсов к 2005 году или предпримет усилия к уменьшению загрязнений к 2015 г.

В позднейших версиях эти технологии разрабатываются постепенно, как только в системе возникнет потребность в большем количестве ресурсов, лучшей очистке отходов или интенсификации производства продовольствия. Эффективность таких технологий, однако, регулируется пользователем модели. Плюс они развиваются в случае, если на это достаточно капитала, и внедряются не мгновенно, а с запаздыванием, равным периоду технологической задержки[73].

В модели World3 считается, что именно рынок распределяет ограниченный инвестиционный капитал по разным направлениям, и в основном это происходит без запаздываний[74]. В ряде сценариев проверяли, к чему приведут технологический прогресс и возможные научно-технические прорывы в сравнении со «сложившимся ходом событий».

Увы, но ответы нерадостны.

«Модель мира всё равно показывает стремление к выходу за пределы. Даже если появятся сверхэффективные технологии, а рынок проявит на редкость высокую способность к адаптации: если эти изменения будут единственными, модель построит сценарии, ведущие к катастрофе» (с.227).

Даже если сырьё можно будет перерабатывать и использовать повторно практически полностью. Или выбросы загрязнений падают на 4% в год на протяжении всего текущего столетия. Здесь и далее мы анализируем, почему так получается.

«Для многих экономистов технология — это отдельный показатель в конкретном варианте уравнения производственной функции Кобба-Дугласа. Этот показатель работает автоматически, без запаздывания, без дополнительных расходов, без ограничений и дает только желаемый эффект. Неудивительно, что экономисты так слепо верят в потенциал технологий для решения проблем человечества! Однако в «реальном мире» нет технологий с такими волшебными свойствами. Технологии, которые нам доступны, направлены каждая на решение конкретной проблемы; все они стоят денег и требуют длительного времени на разработку. После того как их пригодность доказана лабораторными методами, нужно определенное время, чтобы получить ассигнования на внедрение, нанять рабочих, персонал по продажам и обслуживанию, задействовать маркетинговые и финансовые механизмы для повсеместного применения технологий. Часто наряду с полезным эффектом наблюдаются и негативные, неожиданные побочные эффекты, проявляющиеся со временем. А лучшие технологии еще и защищают патентами. Их держатели ревностно следят за тем, чтобы за использование платили высокую цену, и часто выставляют дополнительные условия, ограничивающие широкое применение технологий» (С.234-235).

Анализ сценариев 1-8 (глава 6) показывает, что все названные усилия оказывают существенную помощь, и в этом смысле необходимы, но не достаточны, чтобы избежать глобальной катастрофы и привести человечество к самоподдержанию. Если предположить, что технический прогресс происходит достаточно быстро, его результаты немедленно внедряются в жизнь, а рынок верно оценивает изменения, происходящие в «мире» (в первую очередь объёмов и качества «экологических услуг» биосферы, истощения ресурсов и переполнения стоков), все проблемы, связанные с экологической нагрузкой, должны разрешаться сами собой.

В реальном мире существующая социально–экономическая система – капитализм не даёт реализоваться этой идиллии. Во-первых, научно-технический прогресс и внедренческие процессы идут с ускорением, но устаревшие технологии накапливаются в мир-экономике, а не вытесняются из неё. Новинки направлены на дальнейшее истребление уже истощающихся ресурсов и ещё более эффективную эксплуатацию уже сильно нарушенных природных биомов, вместо восстановления их и связанных с ними «экологических услуг», вместо очистки отходов, антропогенной регенерации сырья из отходов и других видов деятельности, восстанавливающих экологическую устойчивость.

Во-вторых, прогресс технологий при капитализме на каждом шаге развития всё больше работает на рост потребления (и обслуживающих его производственных мощностей, а, значит, на выброс отходов), нежели на развитие производств, «сберегающих биосферу»[75]. Больше того, капитализм обращает в собственную противоположность технологические успехи, достигнутые в плане экономии металла, топлива, сокращения выброса загрязнений, экономии энергии и пр. Это хорошо известный парадокс Джевонса[76]: повышение эффективности использования некого ресурса вследствие технологического прогресса ведёт к ещё большему повышению спроса на этот ресурс и, соответственно, увеличению общего потребления, поскольку «более экономичные» производства привлекают больше инвестиций и непропорционально увеличивают выпуск в сравнении с «неэкономичными». См. его объяснение на примере «экологичных» моделей «Пежо».

Поэтому взятые сами по себе, технический прогресс и приспособляемость рынка либо не достигают цели, либо, что ещё хуже, контрпродуктивны. Какой из эксплуатируемых ресурсов ни возьми, рынок не даёт обратной связи, которая скорректировала бы тенденции, ведущие к их истощению, и обуздала бы деятельность рыболовных, лесорубных и пр. компаний раньше предела, за которым начнётся подрыв эксплуатируемых популяций и/или разрушение вмещающего ландшафта. Напротив, он щедро вознаграждает тех, кто опередил других и наловил больше, чем заставляет «отстающих» в этом губительном стремлении подражать «лидерам», не думая о подрыве ресурсов, даже когда поступают тревожные сигналы от учёных или обеспокоенной общественности.

Авторы объясняют, почему так выходит: –

«… С технической точки зрения, когда люди говорят о том, что технологии и рыночная экономика могут устранить проблемы с пределами[77] они имеют в виду примерно следующее:

— Возникает некая проблема, связанная с пределами: истощается некий ресурс и в среде происходит накопление загрязнителя.

— Рыночная цена истощающегося ресурса начинает увеличиваться в сравнении с ценой на другие ресурсы, или же за загрязнитель приходится платить больше, так как растут цены на продукцию или услуги, которые позволяют с этим загрязнителем бороться. (И здесь обычно следует признание: рынку нужны существенные внешние корректирующие воздействия, чтобы отразить такие экстерналии, как загрязнения[78]).

— Растущие цены вызывают отклики. Геологам платят за поиск новых месторождений ресурса, биологам – за выведение новых сортов, химикам – за синтез новых веществ. Недостаток ресурса стимулирует производителей искать ему замену среди более доступных ресурсов, а также организовывать переработку и повторное использование. Потребители начинают использовать меньше продукции, содержащей редкий ресурс, или же её использование становится более эффективным. Инженеры разрабатывают устройства для борьбы с загрязнением; ищут места для улавливания загрязнителя; модифицируют методы, чтобы загрязнитель вообще не образовывался.

— Эти отклики меняют и спрос, и предложение на рынке, а взаимодействие продавцов и покупателей определяет, какие технологии и схемы потребления решат проблему быстрее всего и при наименьших затратах.

— Наконец проблема «решена». Система преодолела недостаток какого-то ресурса или уменьшила ущерб окружающей среде из-за какого-то загрязнителя.

Всё произошло при затратах, приемлемых для общества, и достаточно быстро, чтобы предотвратить непоправимый вред.

Рассматриваемая модель [World3-91] не описывает отдельно технологии и рынок, она предполагает, что между ними налажено эффективное взаимодействие. Рынок должен дать сигнал о том, что возникла проблема, направить средства на поиск её решения, а затем среди разных вариантов решения выбрать лучший. Технология необходима для того, чтобы найти конкретные технические решения и воплотить выбранный вариант в жизнь. Совокупность рынка и технологий должна работать эффективно. Без сигналов от рынка технология не начнёт работу по поиску. Без технических разработок и изобретений никакие сигналы от рынка ничего не дадут….

…Современная история мирового рыболовного промысла – иллюстрация того, как технологии и рынок могут неадекватно реагировать на приближение к пределам. В случае с мировой рыболовной отраслью свою роль сыграло привычное сочетание: отрицание пределов; усилия, направленные на сохранение прежних объёмов вылова; изгнание иностранных рыболовецких судов; субсидии местным рыбакам [точнее, рыболовным компаниям]; нерешительные социальные меры. В некоторых случаях – как произошло с зонами лова трески у восточного побережья Канады – социальные меры были приняты слишком поздно, и ресурс спасти не удалось.

Попытки регулировать работу отрасли постепенно охватили все основные зоны лова. Эра «открытых морей» закончилась. Пределы стали очевидны и приобрели для мирового рыболовства решающее значение. Истощение ресурса и принятие мер привели к тому, что мировой вылов рыбы перестал расти. В 1990-е гг. ХХ в. мировой вылов морской рыбы колебался на уровне 80 млн.т/год. Только через много лет можно будет точно сказать, являлся ли этот уровень устойчивым или это было начало катастрофы. В начале 1990-х гг. Организация ООН по вопросам продовольствия и с/х (ФАО) предполагала, что Мировой океан не в состоянии обеспечить устойчивый улов на уровне более 100 млн.т в год, если применять обычные методы, а это больше, чем вылавливалось в 1990е гг.

Неудивительно, что в этот период значительно возросло разведение рыбы на рыбных фермах. В 1990 г. такие фермы давали только 13 млн.т. рыбы в год, сейчас уже 40 млн. т. В настоящее время треть всей потребляемой в мире рыбы выращена на рыбных фермах. Не правда ли, это счастливый пример эффективности рынка и технологий? Разве расширение рыбных ферм не иллюстрирует способность технологий и рынка решать все проблемы? На самом деле нет, и тому есть три причины. Ловля рыбы раньше была источником продовольствия, а теперь отрасль превращается в сток, потому что эту рыбу надо чем-то кормить. Рыба и другие морские формы жизни раньше составляли рацион питания бедняков, теперь же они пропадают на стол всё больше к богатым. В дикой природе рыбные косяки составляют органичную часть среды, они экологически нейтральны, в то время как рыбные фермы наносят среде ощутимый ущерб[79].

Во-первых, океанские «рыбные пастбища» — истинный источник продовольствия для человечества. Рыба «нагуливает вес», питаясь растительной пищей [точнее, естественной. – Авт.], и приобретает отличный вкус. Рыбные фермы — это не чистый источник продовольствия, он скорее преобразует один вид продовольствия в другой, и потери на каждой стадии неизбежны. Как правило, выращенную на ферме рыбу откармливают зерном или специальным кормом, приготовленным из рыбы же. Во-вторых, рыба раньше была важным источником продовольствия для бедных людей, она была доступна в местном масштабе и либо с минимальными финансовыми затратами, либо вообще без затрат. Артели, работающие вместе неполный рабочий день, могли с помощью несложных приспособлений добыть достаточно продовольствия для собственного потребления. Рыбные фермы, напротив, нацелены на обслуживание рынка и получение высоких прибылей. Выращенные на ферме лосось или креветки идут на стол богатым людям, а не беднякам. Вдобавок, проблему усугубляет разрушение прибрежных зон лова. Многие местные запасы уничтожаются, а цены на оставшиеся начинают расти, поскольку продукция уходит к удалённым потребителям, на другие рынки.

В результате рыба всё меньше доступна бедным слоям населения. В третьих, разведение на фермах рыбы, креветок и других водных форм жизни создаёт большую нагрузку на окружающую среду. Рыбным фермам сопутствуют такие негативные явления, как попадание выращиваемых видов в окружающую среду, где их раньше не было; просачивание отходов и антибиотиков в морские воды; распространение вирусов; разрушение прибрежных заболоченных территорий и т.д. Все эти последствия не случайны, это результат работы рыночных принципов. И раз такие последствия никак не влияют на рыночные цены на рыбу или на доходы [предпринимателей], то так всё и будет продолжаться.

По оценкам ФАО в 202 г. примерно в 75% океанических зон мирового лова объёмы вылова были на пределе самоподдержания или даже превышали его. В 9 из 19 [обследованных] мировых рыболовных зон объёмы вылова превышали нижний предел, предположительно обеспечивающий устойчивость рыбной популяции[80].

Несколько заметных событий иллюстрируют серьёзные проблемы, которые испытывает мировая рыболовная отрасль. Как мы уже говорили, в 1992 г. Правительство Канады запретило у восточного побережья весь промысел, включая ловлю трески. Он оставался под запретом и в 2003 г., поскольку запасы рыбы ещё не восстановились. В 1994 г. Вылов лосося у западного побережья США был резко сокращён. В 2002 г. 4 прикаспийские государства договорились, наконец, о мерах по защите осетровых рыб, дающих знаменитую чёрную икру, но только после того, как годовой улов упал с 22 тыс.т. в 1970 г. до 1 тыс.т в конце 1990-х. Популяции голубого тунца, особи которого обычно живут по 30 лет и набирают вес до 700 кг, за 20 лет с 1970 по 1990 гг. Сократились на 94%. Суммарный улов рыбы в норвежских территориальных водах поддерживается на прежнем уровне только за счёт того, что начался вылов менее ценных пород рыбы, в то время как лов более ценных видов прекращён.

С другой стороны, десятилетний мораторий на вылов позволил восстановить в норвежских водах популяции сельди и трески, подтверждая тем самым, что негативные тенденции можно преодолеть, если вести правильную государственную политику. Это служит примером для Европейского союза, который пытается ограничить размеры своего рыболовецкого флота. Рыболовецкие суда Евросоюза всё больше смещаются из европейских территориальных вод в зоны лова бедных развивающихся стран, отбирая рабочие места и источник продовольствия у бедного населения. Нет никаких сомнений в том, что мировая рыболовная отрасль вплотную подобралась к глобальным пределам.

В то время как примерно до 1990 т. мировая рыболовная отрасль наслаждалась свободой и надёжностью рынка, в промышленности происходил необыкновенных прорыв в технологиях. Рыболовецкие суда с холодильными установками на борту (рефрижераторные сейнеры-траулеры) позволяли постоянно держать флот в зонах лова, а не возвращать его в порт с ежедневным уловом. Радарные установки, гидролокаторы и системы слежения со спутника приводят суда к скоплениям рыбы с беспощадной эффективностью. Дрифтерные сети длиной под 50 км позволяют даже в глубоководной зоне вести лов с высокой прибылью. В результате вылов рыбы выходит за пределы устойчивости в большинстве зон лова. Вместо того, чтобы защищать рыбные ресурсы и увеличивать запасы рыбы, применяемые человеком технологии стремятся выловить всю рыбу до последней.

Хотя большинство людей интуитивно понимает, что это ведёт к чрезмерной эксплуатации рыбных запасов, рынок не даёт обратной связи, которая скорректировала бы эти тенденции и обуздала деятельность морских рыболовных компаний. Наоборот, рынок активно поощряет тех, кто опередил всех, и наловил больше. Если он подаст сигнал об истощении ресурсов, то есть если цены на рыбу повысятся, богатые люди смогут эту цену уплатить». (С.252-256).

В точности то же самое наблюдается и на суше.«Промысел наиболее ценных животных часто вёлся хищническими средствами, что и приводило к падению численности их популяций и подрывало природные основы этого промысла. Даже пользование обычными ловушками для ловли зверя и птицы наносило охотничьим ресурсам большой ущерб. Охотник может лишь изредка посещать свои капканы и ловушки, расставленные во многих местах, и значительная часть попавших в них животных уничтожается хищниками или портится мышами, и шкура их теряет свои качества. Не менее половины попавшей в эти ловушки дичи теряется без всякой пользы для промышленника.

К сожалению, конкретно установить размер перепромысла животных в России для 16-19 вв. трудно. Такие подсчёты имеются лишь в отношении сибирского соболя. Теоретически установлено, что соболиное стадо за год увеличивается на 45-50%, и поэтому ежегодный отлов до 30% общего его количества не вызывает уменьшения его общей численности. Средняя величина популяции соболя в Сибири в начале 17 в. составляла, по подсчётам П.Н.Павлова, около 869 тыс., из них 722 тыс. – восточносибирских. Без ущерба для общей величины стада возможна была поэтому ежегодная добыча не более 261 тыс., добывалось же в среднем 431 тыс., то есть на 30% выше предельной нормы

Особенно бедственными для соболя были 40-е годы 17 в., когда за целое десятилетие было добыто около 1600 тыс.соболей, что составило 80% от возможной средней добычи (численность соболя уже тогда уменьшалась) [поэтому в следующей декаде правительство запретило русским охотником добывать соболя в Кетском уезде, затем в Якутии и в Енисейском уезде; традиционный промысел «ясачных инородцев» вёлся бережней по отношению к зверю. – Авт.

П.Н.Павлов приходит к выводу, что при хорошем правительственном регулировании и учёте запасов соболя в Сибири, за 70 лет его интенсивного промысла (с 20-х по 80-е гг. 17 в.) можно было, не уменьшая его численности, получить 13 млн. собольих шкурок. На практике же, в условиях почти полного отсутствия мер по охране пушных богатств, страна получила всего 8 млн.шкурок (лишь немногим более 60% возможного количества), причём поголовье соболя в Сибири резко сократилось.

В 17 – первой половине 19 в. Сибирь была главным поставщиком пушнины для России. Любопытно проследить, как под влиянием перепромысла наиболее ценных видов зверя изменилась роль различных зверей в общей сумме промысла (таблица 5)

Таблица 5.

Удельный вес отдельных видов зверей (в %) от общей суммы стоимости сибирской пушнины

Зверь	1647 г.	1699 г.	Середина 19 в.
Белка	1,0	7,3	58,8
Соболь	94,8	57,4	11,8
Лисица	2,3	17,4	7,8
Медведь и волк	-	-	6,7
Песец	0,1	2,1	5,1
Горностай	0,1	10,3	3,9
Колонок и хорёк	-	-	2,0
Речной бобр (для середины 19 в. также выдра, росомаха и рысь)	1,7	5,5	2,0
Заяц	-	-	1,7

Примечание. Данные, относящиеся к 17 в., подсчитаны по кн. Павлов П.Н., 1972. пушной промысел в Сибири. Красноярск. С.303., к середине 19 в. – по кн.: Гагейнмейстер Ю.А., 1854. Статистическое обозрение Сибири. СПб. Ч.2, с.257.

Таким образом, на протяжении двух столетий непрерывно падал промысел наиболее ценного пушного зверя – соболя. В конце 17 в. уменьшилась добыча соболей, но заметно выросла добыча лисиц, горностаев и речных бобров. Но, видимо, и здесь наблюдался перепромысел, так как к середине 19 в. их удельный вес в общей стоимости добычи пушнины стал падать. Основное место к середине 19 в. в добыче пушнины заняла белка, которая оказалась весьма жизнеспособной даже несмотря на увеличившийся промысел. Действительно, белка в отличие от соболя может жить не только в глухих таёжных лесах, но и в условиях более разреженных лесных массивов. Кроме того, с уменьшением численности её опаснейшего врага – соболя, условия жизни белки заметно улучшились.

В середине 19 в. в Сибири заметное значение приобрёл промысел животных, не обладающих ценным мехом – медведей, волков, зайцев. Общая же стоимость пушнины, добывавшейся в Сибири в 17-середине 19 в. (с учётом изменения курса ценности рубля), по расчетам П.Н.Павлова, не уменьшалась. Несмотря на резкое уменьшение численности соболя, стоимость ежегодной добычи пушного зверя Сибири за эти века сохранялась приблизительно на одном и том же уровне».

А.В.Дулов. 1983. Географическая среда и история России (конец 15 – середина 19 в.). М.: Наука, с. 78, 195.

Интересно, что чуть больше превышение зафиксировано для вылова рыбы странами Европейского сообщества в 1987-2011 гг. Иными словами, вне зависимости от развития прикладной науки (позволяющего всё более точно определить оптимальные нормы изъятия) и общего прогресса цивилизации, развязывание предприимчивости индивидов и рыночные отношения равно губительны для биоресурсов, что в XVII, что в XXI веке. Напротив, государственное вмешательство, ограничивающее предприимчивость индивидов рамками научно обоснованных норм природопользования, и переориентирующее хозяйство на долговременную устойчивость последнего вместо немедленного выигрыша, всегда продуктивно[81]»

Легко видеть, что описанное Медоузом верно для всех видов ресурсов и/или эксплуатируемых природных ландшафтов. Так, модель корреляции усилий спекулянтов на мировых рынках продовольствия и цен на продукты питания, созданная исследователями из Института сложных систем в Новой Англии показывает, почему высокий уровень цен не зависит от урожаев.

«Предшествующие исследования, посвящённые текущему росту цен на продовольствие, обвиняли в происходящем то низкий урожай, то «экологически дружественное топливо», получаемое из сельскохозяйственных технических культур: мол, отнимая площади у обычных культур, они сокращают производство продовольствия, что и ведёт к росту цен. Только с 2007 года в этой области наблюдались две волны повышения цен, каждая примерно на 50%. А вот новая работа излагает ситуацию с другой стороны: биотопливо из рапса и пр. движет цены вверх, но весьма медленно, на несколько процентов в год, а не вдвое за пять лет. Основным же фактором роста цен является спекулятивный капитал, который исследователи и попытались подвергнуть тщательному количественному анализу.

Главной трудностью при выработке модели было то, что она должна объяснять происходящее на мировых рынках. В то же время сама она основывается на информации, получаемой от этих рынков. Поэтому всегда существует опасность, что модель не объясняет реальных закономерностей, лежащих в основе колебаний цен, а лишь имитирует их задним числом. Для проверки группа Бар-Яма выбрала надёжный метод — публикацию модели с предсказаниями на следующие 10 месяцев, что и было сделано ровно год назад. Результаты (рис.25 внизу) впечатляют: даже несмотря на сильнейшие колебания, которыми характеризовались мировые рынки сырья и продовольствия в описываемый период, модель оказалась весьма точной. Мировые цены на продовольствие (синяя линия) совпадают с оригинальной моделью (красная пунктирная линия); корректировки последней незначительны и отражены только с марта 2012 года (граница по голубой вертикали).

«Если бы на нашем графике была прямая линия, — замечает учёный, — то ничего не стоило бы прочертить её дальше и сказать: ”Разве мы не предупреждали?” Но когда цены скачут по столь быстро меняющейся траектории, это гораздо более жёсткий тест». И, кажется, модель прошла его. Но причин для радости мало: по словам исследователей, успех стал возможен только потому, что они сознательно закладывали в основу расчётов доминирование спекулянтов на рынке. А прогнозировать их действия вдруг оказалось значительно проще, чем рынки, находящиеся под влиянием реальных факторов. Никто не знает, каким будет урожай следующего года: плохим, хорошим или средним. Но всё это не важно, потому что в разработанной модели реальным факторам отведено мало места, а виртуальные (спекулянты) легко обсчитываются, ибо их массовидное поведение предсказуемо: хотя каждый индивидуальный брокер может принимать разные решения, в массе они, как лемминги в критический год, идут в одном направлении.

Иными словами, на неспекулятивных рынках от модели мало толку. Вот только остались ли такие?

Рисунок 25. Мировые цены на продовольствие (по ФАО) представлены синей линией. Впечатляет, что местами они полностью сливаются с предсказанными моделью (красная пунктирная линия). (График Bar Yam et al. / arXiv.)

Считается, что идеальное соотношение реальных торговцев и спекулянтов на рынке продовольствия (как и сырья) составляет 70 к 30: 30% спекулянтов нужны для обеспечения высокой ликвидности, они же готовы покупать тогда, когда реальные торговцы делать этого не будут (из-за отсутствия реальных клиентов, высокой загруженности складов и пр.).

«Летом 2008 года выяснилось, что 70% игроков на рынке [продовольствия] — спекулянты и лишь 30% — торговцы, — говорит Майкл Гринберг, бывший директор подразделения рынков и коммерции Комиссии по фьючерсной торговле товарами США. — А сейчас мы получаем информацию о том, что спекулянтов уже 85%. Отныне на американском рынке доминируют люди, у которых вообще нет никаких реальных интересов в поставке кому бы то ни было чего бы то ни было. Они просто делают ставки, когда Уолл-стрит говорит, что цены пойдут вверх». Правда, г-н Гринберг уверяет, что жёсткие меры комиссии приведут к снижению доли спекулянтов до 60% уже к концу года. Но механизмы этого чуда им не раскрываются, а сам он признаёт, что «этот рынок и тогда не будет правдиво отражать соотношение спроса и предложения».

По сути, всё происходящие — неизбежное следствие либерализации финансовых рынков, начатой Рейганом и законченной в 1990-х: хедж-фонды, коммерческие и инвестиционные банки просто наводнили рынки, а после «слома» ими в 2008 году механизмов нефтяного рынка у них просто не осталось иного выхода, кроме захвата высокоглобализированных сфер.

… Как говорит исследователь, «обратный отсчёт до серьёзных проблем уже начался».

Александр Березин. Высокие цены на продовольствие не зависят от урожая.

Точно такую же контрпродуктивность управляемого рынком технологического ответа показывает Б.Б.Родоман на примере проблемы загрязнения и избыточного разнообразия товаров[82]: «С загрязнениями окружающей среды можно бороться на трёх уровнях, т. е. в трёх местах, рассматриваемых на теоретической модели.

На уровне генератора (источника) загрязнений: не выпускать грязную воду, газы, пыль за пределы завода, фабрики, а там же их перерабатывать; возвращать очищенную воду в те же цеха, лишь пополняя извне небольшой объём неизбежных потерь; иными словами, осуществлять практически безотходное или малоотходное производство с циклом, замкнутым на небольшой территории.

На уровне транслятора (передатчика, переносчика) загрязнений, когда приходится иметь дело со всякого рода транспортом, искусственным и природным: не пользоваться одними и теми же реками и каналами для питья и для слива помоев; изолировать трубопроводы, предохраняя их от протечек; иными словами, укреплять стенки проводящих сосудов и отделять «артерии» от «вен».

На уровне реципиента (приёмника, получателя) загрязнений: защищать от шума и грязи отдельных потребителей – индивидов и малые группы, их дома, квартиры, транспортные средства, т. е. производить и устанавливать домашние кондиционеры и фильтры, доставлять в жильё воду для питья, а в дальнейшем и кислород в баллонах для дыхания, герметизировать окна и двери; передвигаться по улицам с марлевыми повязками, в шлемах, противогазах, скафандрах; иными словами, уподобиться пассажирам подводных лодок, самолётов, космических кораблей.

С точки зрения всё того же наивного, несчастного здравого смысла надо предотвращать загрязнения in statu nascendi (в месте зарождения). Таков социальный подход к экологии, уравнивающий всех граждан перед окружающей средой так же, как перед законом, и побуждающий их к солидарности, самоорганизации, кооперации, коллективной ответственности, стимулирующий развитие местного самоуправления и совершенствование гражданского общества.

Однако при коммерческом подходе производителям и рынку выгодно устранять загрязнения в местах расположения потребителя, применяя всё более изощрённые средства защиты, быстро устаревающие из-за технического прогресса. Вы не успели наиграться, насладиться недавно купленным прибором, как реклама другой фирмы уверяет вас, что он не совершенен и даже вреден (что якобы доказали авторитетные учёные), и предлагает новые модели. В данном случае производителю и продавцу необходимы покупатели неопытные, плохо информированные, запуганные, разрозненные, неорганизованные и конкурирующие между собой за престиж.

Стимулируемое свободным рынком бесконечное изнурительное соревнование между источниками грязи и средствами защиты от неё напоминает гонку вооружений (чем мощнее орудие, тем толще броня). В наивыгоднейшем для предпринимателей случае загрязняющая промышленность и производство средств экологической защиты принадлежат одним и тем же владельцам. (Аналогично, один и тот же источник может снабжать наркотиками и лекарствами от наркомании.) Так бывает и на войне, когда обе воюющие стороны закупают вооружение у одной и той же третьей страны (естественно, в этой войне заинтересованной).

Различные возможности приобретения экологических средств способствуют расслоению общества. В нашей стране пропасть между горсткой миллиардеров, прописанных в западной половине Москвы, и множеством малоимущих, рассеянных по всей стране, и так уже слишком велика. Экологические проблемы вносят свой вклад и в эту ситуацию, в чём можно убедиться хотя бы на примере питьевой воды.

Водопроводная вода в большинстве городов ещё не перестала быть пригодной для питья, но реклама опережает ситуацию, запугивает потребителя, внушает ему необходимость покупать питьевую воду (нередко ту же самую, но налитую в бутылки) в торговой сети. Из-за чрезвычайной прибыльности торговли простой «минеральной» (а тем более, освящённой и «святой») водой задушена в ряде регионов молочная и овощеконсервная промышленность, сократилось поголовье скота, гниют яблоки на приусадебных участках. Чем больше людей переходит на покупную воду, тем меньше стимулов остаётся у власти заботиться об общественном водопроводе, и он быстро ухудшается. Приведённых примеров достаточно для вывода: навязывание потребителю индивидуальных средств экологической защиты усиливает взрывоопасную стратификацию и поляризацию общества и способствует тотальному загрязнению окружающей среды[83].

…В конкурентной борьбе за покупателя производитель беспредельно увеличивает разнообразие товаров, в итоге же оно получается ложным. Так, сотни продовольственных продуктов одного рода различаются настолько незначительно, что их не могут распознать даже дегустаторы. Разительные и кричащие различия переходят на этикетки и тару. В погоне за разнообразием ассортимента и узнаваемостью, запоминаемостью фирмы, делаются яркими и различными не только изображения на упаковке, но и формы коробок, пакетов, банок; если они не прямоугольны (отклоняются от формы параллелепипеда), то нарастает разница между массой, объёмом нетто и брутто. Дабы создать иллюзию дешевизны, объём коробок намного превышает объём продукта. Транспорт зря (с точки зрения здравого смысла) перевозит много воздуха; увеличивается количество и вместимость фур, число рейсов, потребность в новых дорогах и полосах движения, вытесняющих и загрязняющих ландшафт.

Оформившие упаковку дизайнеры, живописцы, фотографы и занятые в рекламных роликах актёры, режиссёры, художники, аниматоры усердно поработали на мусорную свалку. Произведённое и разрекламированное художественное изделие (упаковка товара) потребляется дважды или трижды по нескольку секунд (раз – в супермаркете, два или три раза – дома), а затем засоряет среду обитания. В «передовых» странах этот красивый мусор быстро перерабатывается[84], а в «догоняющих» валяется и разносится ветром, особенно по безлесным степям, пустыням и тундрам (взгляните хотя бы на Казахстан и Монголию), однако и при идеальном почти безотходном производстве формируется колоссальный искусственный круговорот веществ, вытесняющий естественную природу. Стремление к разнообразию товаров загрязняет окружающую среду, а связанное с этим оживление экономики есть умерщвление биосферы».

Далее, «…реклама и мода побуждают нас потреблять гораздо больше вещей, чем это необходимо для здорового образа жизни. Экологическая угроза таится не столько в количестве вещей, сколько в их суммарном объёме, массе, энергоёмкости и темпах их производства, потребления, уничтожения, обновления.

Миниатюризация бытовых вещей, т. е. уменьшение их размеров, а также энергоёмкости, успешно идёт на сегодняшнем пике прогресса – в сфере радиоэлектроники и информатики, но эта прекрасная тенденция гасится противоположным процессом – стимулированием частой замены и обновления. В результате объёмы свалок и мощности предприятий, перерабатывающих вторичное сырьё, не уменьшаются. Рыночная экономика стимулирует в массовом потребителе неоманию – страстную приверженность к постоянному обновлению принадлежащего ему набора вещей. Жертвами вульгарных новаций становятся даже памятники архитектуры, весь окружающий ландшафт, содержащий природное и культурное наследие.

Конечно, общественные функции моды весьма разнообразны и во многом положительны; мода позволяет нам обновлять, освежать, украшать свою внешность и обстановку под руководством специалистов и под влиянием авторитетных и престижных для нас более «продвинутых» потребителей. Понятно и то, как мода на вещи оживляет экономику, стимулирует развитие промышленности и технический прогресс, даёт людям рабочие места. (Хотя, с точки зрения здравого смысла, всё это должно быть средством для хорошей жизни, а не самоцелью.) Но главная и важнейшая функция моды, увы, жестока и далека от гуманизма.

Мода на вещи и услуги, на тот или иной образ жизни и мыслей – страшное орудие порабощения плебса элитой, средство социальной селекции и стратификации – расслоения общества на людей «высшего» и «низшего сорта». Наверху и впереди оказывается не просто тот, кто имеет, а тот, кто приобрёл раньше. Формируемая рыночно-потребительским строем постоянная погоня за новшествами превращает человеческую жизнь в заплыв против течения, в изнурительный бег вверх по эскалатору, движущемуся вниз. Немногие достигают верхнего уровня, большинство застревает на обочине или опускается.

Механизм моды обрекает вполне добротные и годные к употреблению вещи, не достигшие физического износа, на моральное старение. Их просто выбрасывают, чтобы приобрести более модные. Правда, эту ситуацию рационально смягчает система «секондхэнд». В то время как одежду, лишь немного бывшую или даже вовсе не успевшую побыть в употреблении, приобретают почти даром малоимущие и менее притязательные граждане, – подержанные автомобили в огромном количестве ввозят целые страны. Вполне сносное физическое удовлетворение потребностей сопровождается моральным ущербом: потребители «второго эшелона» стигматизируются как бедные, отсталые, маргинальные. Порождаемая модой социальная ситуация негуманна, а стимулируемая ею деятельность физически и морально загрязняет человеческое общество и всю биосферу».

Таким образом, если «в теории» предполагается, что сигналы в экономической системе запускают отрицательную обратную связь изменений, ликвидирующих проблему, и восстанавливающих равновесие. На деле же они запускают положительные обратные связи «вторичных негативных изменений», ещё больше удаляющих систему от состояния равновесия и приближающих момент окончательного подрыва ресурса. Может быть, в неких стерильно-лабораторных условиях соответствующие обратные связи и существуют – не скажу «действуют» — но во всякой реальной ситуации приведённые положительные более мощны и устойчивы.

Как говорят американцы, доллар голосует больше, чем человек, и с углублением социального неравенства промысел и производства всё более структурируются под нужды богатого меньшинства. Если рынок подаст сигнал об истощении, скажем, рыбных ресурсов, в присущей ему форме повышения цен, мировой «потребительский класс», описанный Г.Гарднером с соавт. (2004) сможет эту цену уплатить, так что вылов только усилится.

«…В Токио в начале 1990-х гг. цена на голубого тунца на рынке суши составляла $100 за фунт. В Стокгольме в 2002 г. – цена на треску – обычный продукт питания для беднейших слоёв населения – достигла немыслимого уровня в $80 за фунт. В результате такие высокие цены только стимулируют продолжение лова и, чем больше истощается рыбная популяция, тем больше стимул». Но при этом повышение цены замедляет рост спроса и смещает структуру спроса на данный продукт. Эту рыбу теперь потребляют богатые, кто в состоянии за неё заплатить, и она исчезает из рациона бедных, для которых была основным продуктом питания» (С.256).

Другая проблема состоит в критериях эффективности – для капитализма важна максимальная прибыльность вложенного капитала, его, а всё прочее приносится в жертву, если только не защищено заранее запретами (регуляцией) государства, не «отбито» давлением общества. Напротив, природе и людям важны максимальная устойчивость эксплуатации природных ландшафтов, и сопряжённое с ней сокращение экологических и социальных рисков.

«Вы полагаете, что китобойная промышленность – это организация, которая заинтересована в поддержании поголовья китов? На самом деле лучше рассматривать её как огромное количество [финансового] капитала, который пытается получить наибольшую прибыль. Если китов можно истребить за 10 лет и получить при этом прибыль в 15%, либо поддерживать их состояние и получить при этом прибыль в 10%, значит, киты исчезнут через 10 лет. А денежные средства после этого просто направят на уничтожение других видов ресурсов…» (С.256).

О том же — другая показательная история, рассказанная Д.Медоузу известным геологом М.Кингом Хуббертом (автором знаменитого «пика Хубберта»):

«Во время Второй Мировой Великобритания, зная что японцы готовят вторжение на Малайский полуостров, мировой источник каучука, предприняла грандиозные усилия к тому, чтобы собрать все имеющиеся каучуковые изделия и запасы на одном огромном складе в Индии – предполагалось, что они будут там храниться в безопасности. Это удалось сделать. Когда японцы начали вторжение, в Индии были уже накоплены такие количества каучука, что этого хватило бы на всё время войны – на производство покрышек и другой необходимой продукции. Однако все эти запасы за одну ночь сгорели при пожаре. «Да ничего страшного» — заявили некоторые британские экономисты, услышав эту печальную новость. Всё же было застраховано!» (С.317).

Как видим, экологическая «цена» такой тактики по сравнению с «прибылью» растёт с опережением, поэтому результатом оказывается ещё больший крах чуть погодя. В точности то же самое происходит в стандартном сценарии модели. Сценарии нулевого роста (№№7-10) имеют потенцию движения в сторону благоприятных выходов из кризиса, лучшие – торможения около пределов, худшие – возвращения через некоторое время задержки с колебаниями около них.

Авторы показывают, что эта потенция регулирования тем выше, чем раньше начат переход к экологической устойчивости (а в его рамках – чем сильней сокращён разрыв во времени между вложениями в добычу ресурсов/эксплуатацию экосистем и антропогенную регенерацию отходов), чем сильней снижено потребительское давление и быстрей стабилизирована численность человечества. Последнего не достичь без социального равенства, в том числе потому, что без поддержки государства в получении образования, лечении, создании рабочих мест бедные ведут себя разрушительно, пытаясь подняться за счёт уничтожения природы и/или увеличение детности[85].

«Десятилетия экономического роста только увеличивали разницу между богатыми и бедными странами. В программе ООН по развитию содержатся данные о том, что в 1960 г. 20% мирового населения, проживающего в самых обеспеченных странах мира, имели доход на душу населения в 30 раз больше, чем другие 20% населения, проживающего в беднейших странах. К 1995 г. соотношение средних доходов 20% богатейшего и 20% беднейшего населения мира выросло с 30:1 до 82:1. В Бразилии беднейшая половина населения в 1960 году получала 18% национального дохода, а в 1995 году – только 12%. А 10% богатейшего населения Бразилии получали 54% национального дохода в 1960 году и уже 63% в 1995 г. Среднестатистическая африканская семья получала в 1997 г. на 20% меньше, чем в 1972 г. Сто лет экономического роста дали миру только чудовищное неравенство в распределении доходов между богатыми и бедными. Два показателя, подтверждающих это: доля валового национального продукта и доля энергии, потребляемой социальными слоями с разным уровнем доходов – приведены на рис.1.

[Изучив это явление с позиций системной динамики], мы сделали вывод, что его причины лежат в самой структуре обратных связей в системе. Ускорение или замедление работы системы принципиально не меняет её поведения до то тех пор, пока сама структура системы (присущие ей контуры причинно-следственных связей) не будет пересмотрена. Сам по себе непрерывный рост только увеличивает разрыв между богатыми и бедными.

Какая же структура ответственна за увеличение пропасти между богатыми и бедными, несмотря на огромный подъём мировой экономики? Мы выделили две основные структуры. Первая относится к разделению социальных слоёв, что присутствует в том или ином виде в большинстве культур, хотя в некоторых из них – в специфической форме. Речь идёт о систематическом вознаграждении привилегированных слоёв, когда они получают всё больше власти и ресурсов для получения всё больших привилегий [курсив автора]. Примеры можно привести самые разные, от явной или неявной дискриминации по этническому признаку до налоговых послаблений богатым слоям; от недоедания, которым страдают дети из бедных слоёв общества, до привилегированных частных школ, куда отдают детей из богатых семей; от прямого подкупа для достижения политических целей (даже в демократических странах) до принципа начисления процентов, при котором средства перетекают от тех, кто имеет денег меньше, чем нужно, к тем, кто имеет их больше, чем нужно.

В системных терминах про эти структуры обратных связей говорят «деньги делают деньги» [или иначе «имущему воздастся, у неимущего отнимется»]. Это контуры положительной обратной связи, которые вознаграждают успех средствами достижения нового успеха. Они присущи любому обществу, в котором не разработаны стабилизирующие механизмы, уравнивающие правила игры для всех. (Примером таких стабилизирующих механизмов служат антидискриминационные законы, прогрессивные ставки налогообложения, единые стандарты образования и здравоохранения [которые должны быть бесплатными, общедоступными и качественными], социальные программы, поддерживающие тех, кто переживает не лучшие времена, налоги на недвижимость, а также демократические устои, выводящие политиков из-под власти денег).

[Вторая], структура, поддерживающая нищету, основана на том, что богатым странам (также как индивидам и корпорациям) проще сохранить, вложить и приумножить свой капитал, чем бедным.

Богатые не только имеют больше власти, чтобы диктовать рыночные правила, заказывать разработку новых технологий, и управлять ресурсами, но ещё и обладают капиталом, накопленным за сотни лет роста, и эти средства год от года приумножаются. Основные потребности в богатых странах уже удовлетворены, и высокие темпы роста капиталовложений можно обеспечить без необходимости лишить население средств к существованию. Медленный рост численности населения позволяет больше средств направлять на экономический рост и меньше – на здравоохранение и образование, чем это могут себе позволить страны с быстро растущим населением.

В бедных странах, напротив, накопление капитала сильно осложняется ростом численности населения. Эти страны не могут позволить себе большие объёмы ре инвестирования, поскольку средства нужны на постройку школ и больниц, а также на удовлетворение насущных потребностей. Из-за таких неотложных трат остаётся мало средств для инвестиций в промышленное производство, поэтому экономика развивается медленно. Демографический переход застывает на промежуточной фазе, когда велика разница между коэффициентами рождаемости и смертности, когда у женщин нет привлекательной альтернативы рождению детей – нет возможности ни учиться, ни работать – дети становятся одной из немногих доступных форм инвестиций. В результате население растёт, но богаче не становится. Как говорится, у богатых прибавляются деньги, у бедных – дети.

Именно это необходимо изменить, если мы хотим достичь устойчивого мира, что и будет описано в следующих главах (C.70-73).

Подчеркну: ни один из контуров «деньги делают деньги» в явном виде в модель World3-91 не включён, буржуазный общественный строй воспринимается авторами как данность, на уровне моделирования его невозможно ни модифицировать, ни улучшить введением долгосрочного планирования в структуру экономики или увеличением «социальности» государства. Т.е. везде моделируется циклы «богатые становятся ещё богаче» в соответствии с существующими в мире тенденциями, если только в них не вносятся намеренные изменения – и тогда это специально подчёркивается. Можно лишь менять внешние ограничения для экономического развития, но не структуру системы, осуществляющей последнее.

Тем убийственней выводы, следующие из модели. Пока существует капитализм – т.е. ситуация «имущему воздастся, у неимущего отнимется» сохраняется и мультиплицируется, также как конкурентный рынок со свободой предпринимательства, делящие людей на «лучших» и «худших», и общественный строй, при котором первые седлают вторых, — производство впустую расходует ресурсы экосистем, которые иначе пошли бы на «репарацию повреждений» от человеческого хозяйствования. Тогда – при бесклассовом обществе и плановой экономике — природа успевала бы очищать загрязнения и восстанавливать нарушения, наносимые нами; первые проявления этого наблюдались в СССР и других странах «реального социализма», при всём несовершенстве последнего[86].

За счёт этого коммунизму – как строю с плановой экономикой и без «свободы предпринимательства» удастся совместить научный прогресс и развитие индустриальной цивилизации с сохранением биосферы, также как товарищеские отношения вместо конкурентных и общественное воспитание детей экономят ресурсы и уменьшают отходы. Всякое обобществление выгодно и рационально — повышает производительность и уменьшает затраты, также как увеличение социального равенства: на для целого и «на длинной дистанции[87]». Другой существенный плюс коммунизма в плане экологической устойчивости отметил известный биолог А.А.Любищев:

«…совершенно ясно, что организация общих квартир для 15-20 семей (в особенности принимая во внимание малость современных семей и дефицит домработниц) могла бы быть чрезвычайно выгодной для всех обитателей такой квартиры[88]. Любопытно, что, полностью сдав коммунистические принципы в жилищном вопросе в городах, наше руководство позабывает (вернее, сейчас с трудом начинает признавать), что рассуждения в пользу колхозов вполне аналогичны рассуждениям в пользу коммунальных квартир. Конечно, с истинно рациональной точки зрения коллективные хозяйства предпочтительнее индивидуальных, но эти рассуждения не учитывают тех самых эмоциональных препятствий, которые стоят на пути коллективизации» («Генетика и этика», писано в 1969 г.).

Поэтому модель оптимистична к современному обществу (а не критична к нему) в том смысле, что рассматривается самый оптимистичный вариант развития — когда выжимают максимум из тех способов регулирования, которые здесь единственно законны (рынок и технологии). Они же решительно преобладают сейчас, так как после гибели СССР капитализм безраздельно господствует в современном мире, даже в странах, управляемых партиями с названием «коммунистическая[89]». Авторы показывают, что без изменения системы устойчивое развитие недостижимо даже в случае, если «мировое сообщество приложит целенаправленные усилия, чтобы контролировать выбросы загрязнений, обеспечить защиту окружающей среды и здоровья человека, наладить переработку вторичного сырья и добиться гораздо более эффективного использования природных ресурсов».

Механизмы экологического кризиса и коллапса: проксимальные и ультимативные

Если вспомнить классификацию причин Аристотеля, то материальной причиной кризиса является экспоненциальный рост потребительского давления человечества. Он стимулирует рост производственного капитала, «оправдывая» вложения последнего в соответствующие отрасли. В свою очередь, это стимулирует рост населения через механизмы, описанные в «Демографическом переходе…».

Формальной причиной выступают две тенденции, органически присущие капитализму. Первая, более общая, действует повсеместно — это тенденция экономить на регенерационных затратах (включая необходимые НИОКР и на их основе — производственные мощности по очистке загрязнений и восстановлению ресурсов из отходов) и/или перекладывать их на потомков и/или экспортировать отходы и иные производимые риски в бедные страны. Вторая, достаточно частная, действует в связи с прогрессирующим расслоением человечества на богатых и бедных — это демографический взрыв среди бедной части, дающий мировой экономике множество низкооплачиваемых рабочих рук. Их повышенное предложение на мировом рынке прибыль приносит богатым странам, где расположены «концы» технологических цепочек (вершина технологической пирамиды, аналогичной экологической), и одновременно обеспечивает проедание доходов и невыход из экологического кризиса в странах их рождения в «третьем мире».

То и другое вызывает следствия, непосредственно определяющие неотвратимость кризиса в сценарии «бизнес как всегда» (это действующие причины). Во-первых, темпы роста (вместе с производимой мозаикой нарушений природных сообществ) поддерживаются на уровне, устойчиво большем, чем способность природы-«соратника» самостоятельно «затягивать раны», восстанавливать эксплуатируемые виды биоресурсов, очищать загрязнения и пр. Во-вторых, культивируется устойчивая диспропорция между затратами на добычу ресурсов и их обращение в товары и затратами на антропогенное восстановление нарушенных ландшафтов или отходов из ресурсов. Чем дальше, тем больше она и разрушает «соратника», и увеличивает дополнительную нагрузку на него… понятно, чем это закончится.

И первое, и второе обязано кибернетическим причинам, обсуждавшимся выше – особенностям саморегуляции, органически присущим рыночной экономике:

1) Положительные связи в системе на экономический рост реагируют ростом социального неравенства, когда богатство воспроизводит богатство, а бедность – бедность, и оба в геометрической прогрессии. Меры же общества и государства, направленные на борьбу с бедностью и снижение неравенства растут лишь в арифметической прогрессии. И то только проведении соответствующей социальной политики, всё менее популярной и менее эффективной сегодня — из-за противодействия бизнеса и его «золотых перьев». См. «Частник vs государство…». Поэтому в случае экономического роста разрыв между богатыми и бедными увеличивается быстрей, чем социальная политика успевает его репарировать, «подтягивая» наверх средний достаток.

Однако главнейший источник экологических проблем – это сверхпотребление богатых и недопотребление бедных, в условиях, когда то и другое реализуется одновременно, и равно ведёт к разрушению биосферы («свечу жгут с обоих концов»). Поэтому всякий прирост социального неравенства мультиплицирует экологические проблемы.

2) Удорожание переэксплуатируемого биоресурса в условиях капиталистических механизмов экономического роста не снижает, а повышает его добычу. Также как сокращение «экологических услуг» нарушенных природных сообществ или ухудшение среды обитания при загрязнении если и стимулируют вкладываться в очистку/восстановление нарушенного, то слишком поздно, когда нужны уже существенно большие вложения. Сперва изменения цен достаточно полго лишь поощряют дальнейшее разрушение/загрязнение.

3) Хотя при существенном уровне загрязнения вкладывать деньги в системы очистки более-менее выгодно, ибо обеспокоенные граждане готовы платить, темпы роста последней всегда отстаёт от добычи ресурсов и расширения производств, выбрасывающих всё больше товаров на рынок. Как говорится, пока солнце взойдёт, роса очи выест, и этот разрыв в долговременном плане лишь возрастает, также как доля продукции (включая пищу), не реализуемой и выбрасываемой из-за внешних дефектов, снижающих привлекательность[90].

Поэтому на любой территории, где экономический рост регулируют рынок и технологии, загрязнения накапливаются быстрее, чем очищаются, пятна нарушений естественных местообитаний – быстрее, чем природа успевает их репарировать. Это и делает коллапс неотвратимым; и вполне предсказуемо «тонким местом, которое рвётся», оказываются почвенные ресурсы[91]. Тем более, что при медленности естественного восстановления плодородия почв нагрузка на имеющиеся га пашни и пастбищ растёт много быстрей, чем на запасы тропической древесины или океанической рыбы, и сравнима лишь с деградацией коралловых рифов[92].

4) в ответ на локальное ухудшение экологической ситуации (экстремальное загрязнение, истощение биоресурсов, разрушение природных ландшафтов и пр.) вместо того, чтобы «репарировать» нарушения, восстанавливать разрушенные «экологические услуги» и/или вкладываться в замещение добычи ресурса антропогенной регенерацией, капитал первым делом «уходит» на ещё ненарушенные участки, чтобы избежать экологических издержек. И стимулирует технологическое развитие, ещё больше интенсифицирующее добычу соответствующего ресурса (и эксплуатацию соответствующей территории) вместо вложений в регенерацию, остро необходимых именно теперь, а не позже. Ещё раз подчеркну: общее негативное развитие ситуации вследствие неверных или запаздывающих реакций на локальное ухудшение происходит при наличии в общества полного знания о происходящем и его последствиях, как и технических возможностей для решения соответствующих. То же верно для ухудшения социальной ситуации в виде бедности, безработицы, недоразвитости инфраструктуры и пр.; капитал бежит социальной ответственности также, как и экологических издержек.

Благодаря таким регуляторам общество упускает одну за другой возможности перенаправить сложившуюся траекторию развития от кризиса и коллапса к экологической устойчивости. В 1972 году, в момент выхода первой книги Медоузов, ещё было время «затормозить» ниже уровня пределов, перестроив мировую динамику так, чтобы главную роль в ней играло развитие, а не рост[93], даже предположив 10-15 лет на запаздывание, связанное с распространением новых идей.

Идеи распространились почти мгновенно (см.ниже), но их практическая реализация была остановлена жёстким сопротивлением всех стоящих за «рост» и «свободу предпринимательства» — представителей бизнеса вместе с обслуживающими их политиками и журналистами. См. инвективы этих господ в начале главы 6; это самая мягкая, хоть и вполне неправдивая часть их риторики. Сейчас столь же жёстко блокируются куда менее радикальные меры защиты от климатических изменений, и ровно по тем же идеологическим причинам.

«Дениалисты[94] глубоко заблуждаются относительно научных фактов. Однако они понимают революционное значение изменения климата ― то, чего левые не замечают до сих пор.

Поступил вопрос от джентльмена из четвёртого ряда.

Он представился Ричардом Ротшильдом. Рассказал, что баллотировался в комиссары округа Кэрролл, штат Мериленд, поскольку пришел к выводу: политика борьбы с глобальным потеплением является на самом деле «атакой на американский капитализм среднего класса». Его вопрос участникам публичной дискуссии, собравшимся в конце июня в Вашингтоне, округ Колумбия, в отеле «Марриотт», звучал так: «Насколько всё это движение является просто зелёным троянским конём, набитым красной марксистской социально-экономической доктриной?»

Здесь, на шестой международной конференции по изменению климата, которая проходит в Хартлендском институте, на главном собрании тех, кто посвятил себя отрицанию преобладающего научного консенсуса, что человеческая деятельность приводит к потеплению на планете, ― здесь этот вопрос расценивают как риторический. Всё равно, что на собрании представителей центральных немецких банков спросить, являются ли греки некредитоспособными. Однако участники конференции не упустят возможности указать спросившему, насколько он прав.

Крис Хорнер, старший научный сотрудник Института конкурентного предпринимательства, специализируется на том, что докучает учёным-климатологам необоснованными судебными исками и поисками компромата в рамках свободного доступа к информации. Он придвигает к себе микрофон: «Вы можете думать, что это имеет отношение к климату, ― мрачно произносит он, ― и так думают многие. Однако это необоснованное убеждение». Хорнер, чья преждевременная седина делает его похожим на правого политика Андерсона Купера, любит повторять вслед за Солом Алинским: «Проблема ― не проблема». Проблема ― в том, что «ни одно свободное общество не станет делать с собой то, что вынесено на повестку дня… Первый шаг по ней — устранение этих набивших оскомину свобод, которые все время мешают делу».

Заявление, что климатические изменения ― это заговор, а его цель ― украсть американскую свободу, по хартлендским стандартам, является достаточно банальным. На этой двухдневной конференции я узнаю, что предвыборные обещания Обамы поддержать местные заводы по производству биотоплива в действительности подразумевали «зелёный коммунитаризм», вроде «маоистского» плана поставить «печь для выплавки чугуна в каждом дворе» (Патрик Майклс, Институт Катона). Что изменение климата ― «ширма для национал-социализма» (бывший сенатор-республиканец и космонавт Харрисон Шмитт). И что экологи, подобно ацтекским жрецам, приносят в жертву бесчисленное множество людей, чтобы успокоить богов и изменить погоду (Марк Морано, редактор главного веб-сайта дениалистов climatedepot.com).

Но чаще всего я буду слышать вариации на тему того, что высказал окружной комиссар из четвёртого ряда: изменение климата является троянским конём, разработанным, чтобы уничтожить капитализм и заменить его на своеобразный эко-социализм. Как ёмко выразился один из докладчиков Ларри Белл в своей новой книге «Климат коррупции», изменение климата «имеет мало общего с состоянием окружающей среды, но напрямую связано со сковыванием капитализма и изменением американского образа жизни в соответствии с интересами глобального перераспределения богатства».

…Хартлендский институт ― «мозговой центр», который расположен в Чикаго и предан «продвижению решений для свободного рынка», ― проводит подобные обсуждения с 2008 года, иногда дважды в год. И, похоже, стратегия работает. В конце первого дня Морано ― который гордится, что дал начало истории с «Ветеранами катеров за правду» (Swift Boat Veterans for Truth[95]), провалившими президентскую кампанию Джона Керри в 2004 году, ― проводит собрание через несколько кругов почёта. Политика ограничения и торговля квотами на выбросы — не эффективно! Обама на саммите в Копенгагене — провал! Движение климатологов — обречено! Он даже озвучивает парочку цитат, которыми активисты-климатологи (и прогрессисты тоже) бьют по самим себе, и призывает публику «ликовать».

…Дениалисты сумели набрать обороты за счёт того, что связали климат с экономикой: они утверждали, что капитализм будет уничтожен ― и с ним исчезнут рабочие места, а цены взлетят вверх. Но пока всё больше людей согласно с протестующими «Occupy Wall Street», многие из которых утверждают, что капитализм сам по себе является причиной потери рабочих мест и долгового рабства, ― существует уникальная возможность побить правых на экономическом поле. Для этого понадобятся убедительные доводы, почему реальные пути выхода из климатического кризиса являются одновременно и нашей единственной надеждой на создание гораздо более просвещённой экономической системы, которая сгладит глубокое неравенство, укрепит и преобразит общественную сферу, создаст многочисленные и достойные рабочие места и полностью обуздает власть корпораций. Придется также отказаться от представления, что сохранение климата ― только один из пунктов в перечне достойных рассмотрения вопросов, соревнующихся за внимание прогрессивной общественности. Точно так же, как отрицание климатических изменений стало для правых ядром самоидентификации, тесно связанной с защитой существующих систем власти и богатства, научная реальность изменения климата должна занять для прогрессивных людей центральное место в общем нарративе об опасности безудержной жадности и о необходимости реальной альтернативы.

Создать подобное преобразующее движение должно быть не так сложно, как кажется на первый взгляд. В самом деле, по мнению «хартлендцев», изменение климата делает своеобразную революцию в левом крыле практически неизбежной — именно поэтому они так решительно отрицают реальность изменений. Возможно, нам стоит внимательнее прислушаться к их теориям ― может быть, они просто поняли что-то, чего левые до сих пор не замечают.

…Дениалисты решили, что изменение климата ― это выдумка левых, не потому, что раскрыли какой-то тайный социалистический заговор. Они поняли это, просто внимательно проанализировав, чего именно будет стоить такое быстрое и резкое снижение мировых выбросов углерода, какого требует климатология. Они пришли к выводу, что это осуществимо только путем радикальной реорганизации нашей экономической и политической системы ― путем, совершенно противоположным их вере в «свободный рынок». Как подчеркнул британский блоггер и постоянный участник хартлендских конференций Джеймс Делингпоул, «современное движение в защиту окружающей среды успешно продвигает многие идеи, важные для левых: перераспределение богатства, повышение налогов, расширение сферы государственного вмешательства и регулирования». Баст из Хартленда выразился ещё резче: для левых «изменение климата ― лучшее, что могло бы произойти… Ведь получается так, что мы должны будем сделать всё, что левые и так хотели сделать».

Вот моя неудобная правда: они не ошиблись».

Наоми Кляйн. «Капитализм vs климат[96]».

Уже в середине 1980-х гг. авторы констатируют выход мировой экономики за пределы устойчивости биосферы. Её «экологические услуги» разрушались быстрее, чем восстанавливались, и с 2002 г. «экологический след» человечества превысил продуктивные возможности биосферы, автор концепции ecological footprint Морис Вакернагель определил, что человечество расходует на 20% больше ресурсов, чем необходимо для самоподдержания. Сегодня – уже на 50% и, по данным ООН, к 2050 г. мировое потребление ресурсов вырастет в 3 раза, в первую очередь в богатых странах.

Но оставалась возможность избежать катастрофы, «вернуться» к пределам через 20-30 лет, немедленно начав перестройку мировой экономики в сторону устойчивого развития. Этому посвящена вторая книга Медоузов «За пределами роста». Но дальше последовала гибель СССР с реставрацией капитализма в б.советских республиках и странах Восточной Европы. Их (наши) общества представляли собой реальную альтернативу капитализму, стремление нас одолеть в рамках «холодной» и психологической войн толкало страны «первого мира» к прогрессу в области охраны природы, ввиду очевидного пропагандистского эффекта[97]. Реставрация устранила эту необходимость, глобальный капитализм стал развиваться беспредельно и безоглядно. Поэтому решения конференции в Рио 1992 г. («Повестка дня на XXI век»), предполагающий перейти к устойчивому развитию к 2015-2020 г., остались пустой говорильней – запланированные мероприятия не были даже начаты, не удалось ограничить ни одного из деградативных процессов, хотя их планировали остановить и пр.

Поэтому Деннис Медоуз, чуждый коммунистической альтернативе, на лекции в МГУ 18 апреля 2012 года, с горечью говорил, что идея устойчивого развития, выдвинутая в «Пределах роста», так и осталась невостребованной[98]. Тем более что сейчас время упущено, антропогенная нагрузка на биосферу Земли не только что вышла за пределы, но и не думает возвращаться к ним, продолжая усиливаться[99]. Я, наоборот, оптимист: капитализму осталось недолго, а социализм дал шанс исправить содеянное. К тому же сейчас человечество имеет достаточно знаний, энерговооружённости и технической мощи, чтобы решить все экологические проблемы. Сделать это не даёт именно отживший свой век общественный строй, как некогда царский режим препятствовал электрификации России.

Социобиологами предложено удобное разделение причин (или механизмов), вызывающих наблюдаемое поведение животного (или регистрируемые изменения социальной системы), на проксимальные и ультимативные (proximate & ultimate mechanisms). Первые включают факторы, непосредственно обуславливающие данное действие индивида (или изменение системы), и определяющие прямые последствия того и другого. Вторые задают критерии оптимальности (для поведения индивидов и преобразования социальных систем), действующие «на длинной дистанции».

Если брать конкуренцию, проксимальные механизмы обеспечивают результативность поведения здесь и сейчас. Ультимативные – определяют состояния и структуры, обеспечивающие долговременное преимущество. Они выступают как бы аттракторами, «движение» к которым обеспечивает поведению особей максимальную поддержку отбора, а структуре объединяющих их систем (популяции, социума) – наибольшую устойчивость воспроизводства в череде поколений, вопреки средовой, демографической и поведенческой стохастичности, «интерпретируемой» системой как «шум», «возмущения». Соответственно, модели поведения успешных индивидов и траектории развития устойчивых систем структурируются так, что ультимативные механизмы задают цель развития, а проксимальные – средства движения к ней, набор «инструментов» изменения ситуации в свою пользу и «правила» их употребления.

«Выход за пределы происходит вследствие запаздывания сигналов обратной связи. Лица, принимающие решения в системе, не получают оперативную информацию о выходе за пределы, или не верят ей, или не принимают никаких мер. Выход за пределы возможен в том числе и потому, что существуют большие запасы ресурсов, которые истощаются далеко не сразу. Можно привести разные примеры. Вы можете тратить в месяц больше денег, чем зарабатываете (хотя бы в течение некоторого времени), поскольку у вас есть сбережения на счете в банке. Вы можете сливать воду из ванны с большей скоростью, чем она наполнялась из крана, пока вся вода из нее не вытечет. При вырубке можно заготовить больше древесины, чем вырастает за год, если под топор идет участок с уже имеющимся строевым лесом, росшим на протяжении многих десятилетий. Если у вас есть запасы фуража, то размер стада может быть огромным; если раньше рыбу никто не ловил, то поначалу в рыболовецком флоте может быть огромное число траулеров. Чем больше накопленный начальный запас, тем позже может наступить выход за пределы, но тем сильнее и резче он будет. Если общество ориентируется не на скорость возобновления ресурсов, а на объемы остающихся запасов, то оно обязательно выйдет за пределы.

К запаздыванию предупреждающих сигналов добавляется еще и инерция самой системы, она служит причиной в запаздывании реакции на предупреждения. Система, даже если получает сообщение о проблеме и правильно интерпретирует его, все равно не может измениться за одну ночь. Уже накопленный капитал нельзя в одночасье уменьшить — на его выбытие нужно время. Лесам, чтобы вырасти, нужно время. Чтобы сменились поколения или среди населения распространились новые знания, нужно время. Чтобы загрязнители распространились в экосистеме, нужно время, и еще больше времени, чтобы экосистема от них очистилась. Чтобы система, обладающая инерцией определенной длительности, принимала правильные решения, необходимо постоянно смотреть как минимум на столько же времени вперед. Чем больше времени занимает поворот океанского лайнера, тем дальше должен видеть его радар. Политические и рыночные системы мира смотрят вперед недостаточно далеко.

Свой вклад вносит еще один фактор: постоянное стремление к росту. Если вы едете на машине с запотевшими стеклами или неисправными тормозами, первое, что вы должны сделать, чтобы не попасть в большие неприятности, — ехать медленнее. И уж точно не увеличивать скорость. С запаздываниями в системе можно справиться при условии, что она движется не слишком быстро, — иначе у нее просто не хватит времени получить предупреждающий сигнал и отреагировать на него: к этому моменту она уже успеет столкнуться с пределами. Постоянное ускорение любую систему, какой бы умной и предусмотрительной она ни была, приведет к ситуации, когда она не успеет реагировать своевременно. Даже абсолютно исправная машина с опытным водителем за рулем на чрезмерных скоростях опасна. Чем быстрее рост, тем выше будет выход за пределы и тем глубже будет спад. Все политические и экономические системы мира сегодня нацелены на достижение максимально возможной скорости роста.

Выход за пределы превращается в катастрофу в тот момент, когда начинается разрушение, которое усиливается различными нелинейными факторами. Разрушение только усиливается и ширится, если не пресечь его в самом начале. Нелинейности того же порядка, что были приведены на рис. 4.2 и 4.7, могут служить в качестве порогового значения, при пересечении которого поведение системы внезапно меняется. Страна может добывать медь из все более бедной руды, но в определенный момент времени затраты на такую добычу внезапно возрастают до запредельных высот. Почва может страдать от эрозии долгое время, потому что урожайность зерновых не уменьшается, пока толщина слоя не станет меньше, чем глубина проникновения в нее корней растений. Когда же это произойдет, эрозия моментально приведет к опустыниванию. Наличие пороговых значений должно заставить вас быть еще более осторожным: если вы не просто едете в машине с запотевшими стеклами и неисправными тормозами, но и дорога при этом извилистая, вам тем более надо снизить скорость.

Любая демографо-эколого-экономическая система, в которой есть запаздывание предупреждающих сигналов и реакций на них, пороговые значения и механизмы разрушения и которая характеризуется быстрым ростом, в буквальном смысле слова неуправляема. Не имеет значения, какими чудесными технологиями она обладает, насколько эффективна ее экономика и насколько разумны правители — она не может уберечь себя от опасности. Если она постоянно стремится к ускорению, она выйдет за пределы» (С.199-200).

Выше мы видели, что при капитализме подобное неизбежно – «штатные регуляторы» системы (рынок и технологии) не просто не работают, но хуже того, оказываются частью «контура разрушения». Обычная их реакция на экологические (и социальные) проблемы такова, что лишь усиливает запаздывание и/или усугубляет кризис; в лучшем случае она снимет один предел, чтобы споткнуться о другой. Что представляет нам главные «уязвимые места» социально-экономической системы, основанной на власти капитала над трудом и свободе предпринимательства, её внутренние противоречия во взаимодействии с людьми и дикой природой (её баги и фичи, если компьютерным языком).

Поэтому проксимальный механизм выхода за пределы (overshoot) складывается из запаздывания обратной связи (delay, I) и смещённые или искажённые сигналы системы, также называемые «провалы рынка» (bias, II). Их дополняют запаздывания сигналов из внешней среды (III) вместе с неустранимой контрпродуктивностью технологического ответа на рыночные сигналы (IV) при капитализме.

Факторы I-IV критически значимы при любом выходе за пределы, как локальном, относящимся к одному виду ресурсов (вроде подрыва рыбных запасов, экстремального загрязнения воздуха в городах[100], деградации земельных ресурсов при интенсификации с/х), так и глобальном с 1980-х. Инерция роста (V) лишь дополняет их действие, определяя (при прочих равных) момент выхода за пределы.

Сочетанным действием факторов I-IV система в стандартном сценарии «проскакивает» пределы, «не заметив» их, и даже потом действием тех же причин всячески тормозится включение факторов, возвращающих систему обратно к устойчивости. Последнее пересиливает только «когда жареный петух клюнет» — пойдут процессы разрушения (эрозии) пределов, сокращающие экологическую ёмкость планеты (VI). Как всякий рост, они управляются положительным обратными связями («контурами разрушения», описанными выше). Обычно это уже слишком поздно, тем более что скорость включения разных «контуров разрушения», их устойчивость, «сила работы» растут пропорционально времени нахождения системы за пределами.

Перефразируя Майка Дэвиса[101], в силу всего этого золотой дождь доходов от высоких цен на ископаемые виды топлива во времена следующего поколения будет потрачен на семимильные небоскрёбы, «мыльные пузыри» активов и мегавыплаты акционерам, но не преобразован преобразован в технологии возобновляемой энергии. Последним начнут заниматься, лишь когда жареный петух клюнет, т.е. изменения климата начнут существенно затрагивать многие бизнес-активности, осуществлявшиеся «как всегда». Это начнётся примерно при концентрации СО₂ 350 частей на миллион, так что ждать осталось недолго. И действительно, в любом из сценариев МГЭИК мы видим, что управляемое рынком движение к постуглеродной экономике или не начинается вообще, или тотально запаздывает по сравнению с развитием проблемы.

Крах соглашений и рынков вроде Киотского протокола[102] говорит о том, что капитализм в своей близорукости и это исключительно слабое, частичное решение отказывается принять, ведя себя в точности как в истории про добычу китов за 10 лет.

Вообще, что меня восхищает в авторах моделей пределов роста – что они, плоть от плоти буржуазного класса[103], спокойно и объективно, без употребления каких-либо «политических терминов», показывают главную причину невозможности устойчивого развития при капитализме – рынок и свободу предпринимательства — и губительность данного общественного строя для природы.

И в конце, в разделе «Правдивость», авторы фактически подписывают капитализму смертный приговор. «Ложь искажает информационные потоки. Ни одна система не будет нормально работать, если её потоки информации лживы. Один из самых важных принципов в системной теории состоит в том, что информация недолжна искажаться, замалчиваться или запаздывать (и мы надеемся, что из нашей книги уже понятно, почему).

«Все человечество будет в опасности, — заявил Бакминстер Фуллер, — если каждый из нас не отважится отныне говорить только правду – всю правду. И начать надо как можно быстрее: прямо сейчас». Когда бы и с кем вы бы ни говорили – на улице, на работе, обращаясь к аудитории или отдельному человеку, особенно к ребёнку, — вы должны стараться противостоять лжи и поддерживать правду. Вы можете отвергать идею о том, что чем больше вещей накопил человек, тем он лучше. Вы можете высказывать сомнение в том, что чем больше получат богатые, тем больше это поможет бедным. Чем больше лжи вы сумеете разоблачить, тем лучше станет управление обществом» (С.297).

Причём здесь капитализм? Он живёт ложью и без неё уже не может. Чтобы раз за разом вырывать согласие людей (заинтересованных именно в устойчивости бытия) на нынешний кризисный вариант развития, с приватизацией прибыли и социализацией рисков, бизнес и обслуживающие его политики постоянно дезинформируют их о характере глобальных проблем и способам их разрешения. Тем более что форма правления в развитых странах – демократия, т.е. людей надо дезинформировать так много, сильно и эффективно, чтобы не видели грозящих прямо завтра опасностей, и волновались по разным другим поводам. Рано или поздно происходит (если уже не произошло, что можно подозревать по нулевому эффекту Рио и других пафосных конференций в последующие годы) самоотравление управляющего слоя ложью, которую он скармливал массам. См.точное описание этой последней авторами на с.297-300 («Верно» — научно обоснованное мнение, «неверно» — пропаганда, которой они были вынуждены противостоять).

Ультимативная причина экологического кризиса состоит в том, что принятие решений осуществляется «слепым» и децентрализованным рыночным механизмом. «Ответы» последнего складываются как равнодействующая конкурентных усилий множества рыночных игроков, различающихся «весом» и специализацией, но единых в критериях эффективности – максимум прибыльности вложения капитала. В «их» обществе научные выводы, несовместные с этим критерием, остаются в забвении или дискредитируются до тех пор, пока экологическая ситуация не ухудшится настолько, что какие-то «старые» рекомендации по охране природы станут рентабельны.

Но тогда уже время упущено, и проблему, относительно которой они высказаны, уже поздно решать, нужны более радикальные меры (и затратные) меры, как это показывает рис.7 для борьбы с загрязнением. Поэтому переламывать негативные тенденции нужно заранее, когда они ещё почти что в зародыше – но тогда их актуальность трудно объяснить публике, даже специалисты на этой стадии обычно расходятся во мнениях[104].

Целевой причиной выступает «экономический способ мышления» бизнесменов[105]. Лишь в его рамках критически важен факт, что добывать ресурсы и переделывать их в товары выгодно, поскольку это большие деньги, которые потребители платят прямо сегодня. А вот утилизовать отходы — как связанные с производством, так и «конечные», в которые рано или поздно превратится всякий товар, нет. Во-первых, это сильно меньшие деньги, ибо рост обеспокоенности людей состоянием окружающей среды и готовности платить за очистку сильно от роста потребления хотя бы в силу естественных запаздываний в проявлении отрицательных эффектов загрязнений, возникших в связи с таким потреблением. Во-вторых, если эти деньги платят правительства и/или муниципалитеты, собрав их через экологические налоги, то по сравнению с платой за непосредственное потребление эти деньги придут «завтра», и их будет особенно мало; если сами обеспокоенные граждане за приспособления, очищающие их среду обитания, их будет больше, но «послезавтра». Данный modus operandi настолько существенен для выживания бизнесов в конкурентной среде, что у «акул капитала» пересиливает прочие соображения – научные знания, патриотизм, этические и эстетические чувства, сохраняющиеся в той мере, в какой бизнесмен ещё остаётся человеком. Естественным образом эта мера тем ниже, чем жёстче конкуренция в соответствующем секторе рынка.

Поэтому в ситуации «бизнес как всегда», и свободы предпринимательства, не ограниченной давлением общества с одной стороны, и правительства, с другой, для гг. бизнесменов вкладываться в добычу ресурсов с переделом в товары всегда будет выгодней, чем в восстановление их из отходов, а тем более — в очистку стоков, и восстановление природных сообществ, нарушенных эксплуатацией[106]. То же верно для рядовых граждан: вкладываться в потребление им выгодней и приятней, чем в охрану среды обитания, своей и сообщества, даже для «эгоистических» целей улучшения здоровья, прогресса образования и пр. Первое в данной ситуации выступает как «радость», второе — как «необходимость», от которой в принципе можно избавиться; поэтому её откладывают, на ней экономят и пр. Туда же подталкивает и реклама, обеспечивающая производителям нужные объёмы продаж[107], что несовместны с экологической устойчивостью.

Напомним, для последней требуется, чтобы вложения в регенерацию ресурсов, очистку стоков и восстановление природных сообществ, разрушенных антропогенной эксплуатацией

а) были достаточны, т.е. соответствовали темпам добычи ресурсов, образования отходов, в т.ч. из выброшенных товаров и темпам разрастания мозаики нарушений на природных территориях;

б) производились одновременно с вложениями в добычу ресурсов и производство товаров.

То и другое мыслимо лишь при плановой экономике, когда развитие территорий, населённых пунктов и/или производств, планируется на основе научных данных и системных моделей, ориентированных на долговременную устойчивость воспроизводства используемой природы и рабсилы. Тогда он свободен от перекосов предпринимательской логики, ориентированной на максимизацию прибыли на вложенный капитал, а проблемы устойчивости вообще игнорирующей, в предположении, что когда она будет подорвана, то произведённый, экологический или социальный, нейтрализуется как-нибудь «сам собой», за счёт технологического развития. Или его переложат на общество, потребовав от него «поддержки отечественного производителя» «ради сохранения рабочих мест» и пр. Что и бывает при власти капитала почти всегда, почему развитие по стандартному сценарию подчиняется правилу «приватизации прибыли, социализации рисков». Здесь эксплуатация бизнесом дикой природы и людей-работников вполне «эффективна», в предпринимательском смысле, почему везде подрывает устойчивость воспроизводства и первого, и второго.

Переход к плановой экономике, как минимум в сфере экологической устойчивости хозяйствования (его отношения к природе) и социального обеспечения (его отношения к работникам) начнётся с того, что бизнес а) сперва заставят платить за всякий подрыв устойчивости, точно компенсируя «производство риска» (сейчас он отказывается или обходит запреты), затем б) побудят включать в бизнес-планы меры территориальной компенсации экологических рисков, выявленных по данным ОВОС и/или экологической экспертизы проекта[108]. Это нейтрализует экологический риск с опережением, уже при создании соответствующего производства, а не сильно потом, когда оно заработало вовсю, и произвело массу вещей, выбрасываемых после использования. То же относится к планам развития города, территории, и страны в целом.

Какая отсюда мораль? Во-первых, перманентное искажение сигналов рынка и контрпродуктивность технологического ответа на них заставляет считать, что при экологически устойчивом развитии сигналы должны идти не от рынка, а от исследователей, через посредство правительств, планирующих развитие территорий на научной основе. Учёные работают[109] много точнее рынка, в первую очередь потому, что научный метод устроен так, что на длинной дистанции обеспечивает движение к истине от того, что является просто преимуществом[110]. Рынок не различает истину и преимущество, второе скорей предпочтительно. Что хуже всего, он не содержит в себе ничего направляющего развитие в долговременной перспективе, сравнимой со сменой человеческих поколений.

Поэтому запаздывания и искажения сигналов неспособны заставить участников рынка даже в условиях кризиса вкладываться в необходимое для его одоления – в увеличение доли антропогенной регенерации ресурсов в соответствующей области хозяйства, для чего последняя должна перестроиться технологически, организационно, а часто – территориально. Торможение, а тем более остановка процесса, ведущего к кризису, или выход на равновесную траекторию развития требует прогрессивных изменений устройства общества, эксплуатирующего биосферу[111]. На это способно лишь плановое хозяйство (или, когда сохраняется капитализм, лишь непрерывное и последовательное давление общества на бизнес в сторону компенсации всё большей части экологических и социальных рисков из его собственных средств).

Исходя из вышесказанного, видим четыре варианта поведения системы в окрестности пределов и, соответственно, сценария развития экологического кризиса (рис.19-20). Первый благоприятный — торможение «ниже» пределов, заданных ёмкостью среды обитания. Второй похуже — выход за пределы, с периодическими колебаниями вокруг них, и последующим торможением. При каждом из них предел хоть немного, но разрушается – сжимается территория природных биомов, деградируют их «экологические услуги» и пр.; всё названное происходит тем в большей степени, чем дольше был «выход» и больше забрали «над планкой». Поэтому рисунок в книге Медоузов несколько дезинформирует — экологическая ёмкость биосферы при колебаниях вокруг пределов не постоянна, а снижается пропорционально их амплитуде.

Третий ещё хуже — значительный выход за пределы и длительное следование по кризисной траектории, с последующим возвращением к пределам «сверху». Подробнее этот вариант описан в упрощённых моделях кризисов в системе «природа-общество» И.Д.Люри[112], для одной территории и одного эксплуатируемого ресурса. Здесь также наблюдается разрушение пределов с уменьшением экологической ёмкости биосферы (и объёмов ресурсопользования эксплуатирующего её человечества). Последнее тем значительней, чем больше и долговременней был выход.

Четвёртый же наихудший — выход за пределы с упорным движением по кризисной траектории, пока лавинообразно растущее разрушение пределов не вызовет коллапс. «Стандартный сценарий» («бизнес как всегда») относится именно к нему. Здесь система не «перестраивается» в сторону экологической устойчивости, но реагирует предельно контрпродуктивно на сигналы о разрушении пределов, исчерпании ресурсов и переполнении стоков – упорным развитием технологий в направлении, позволяющем продвинуться по кризисной траектории ещё чуть-чуть, отодвинуть предел ещё немного, увеличив «уловистость» и «производительность» используемых способов эксплуатации. Пока не случается катастрофа, глобальный вариант которой назван авторами модели коллапсом.

Минусы модели и их преодоление

Авторы совершенствовали модель, приближали её к реальности по мере уточнения наших знаний о процессах мировой динамики; одновременно они всё дальше отходили от идеологических догм, связанных с мальтузианством и «трагедией общих владений». Наиболее важным было введение отрицательной обратной связи, тормозящей рост населения, по мере индустриально-технологического развития популяции.

В двух первых вариантах модели рост населения строго следовал мальтузианской схеме: численность популяции экспоненциально росла, не сдерживаясь плотностью или же социальными регуляторами, пока не перейдён некий предел, за которым начинаются голод, болезни, и массовый спад численности. Её расхождение с реальными данными обнаружилось уже в 1980-х гг., когда демографический «взрыв» затормозился чем дальше, тем больше, демографический переход распространился в третий мир и прояснились социально-экономические регуляторы «взрыва» и «перехода».

Игнорирование авторами этих достаточно очевидных вещей до конца 1990-х гг. объяснимо той амальгамой ползучего эмпиризма и сильной идеологизированности, которой вообще отличаются позитивистски настроенные авторы, бегущие диалектики как «метафизики». С одной стороны, за временной интервал, обозримый в начале работы Медоузов (1930-70-е гг. ХХ века) происходит демографический взрыв, численность человечества растут по кривой круче экспоненциальной, то есть вроде бы нет встроенных регуляторов. Вплоть до того, что если проэкстраполировать тренд этих лет в будущее, окажется, что рост численности популяции обладает вертикальной асимптотой где-то около 2025 года. Это накладывается на исключительную популярность мальтузианства в соответствующем обществе, причины которого лежат вне науки[113].

С запозданием на 20 лет, но авторы ушли от мальтузианства (в смысле изменили модель, но сохранили словоупотребление, где «рост населения» ставится на первое место во всех рассуждениях о причинах кризиса). Стремясь реконструировать систему во всей её полноте, они быстро выявили, что одни и те же причинные факторы до известного предела вызывают демографический взрыв, а после его пересечения – демографический переход, стабилизирующий численность населения. И этот фактор – не воспроизводство людей как таковое, а урбанизация.

Развитие агломераций, концентрирующих исходно сельское население, на начальных стадиях процесса увеличивает СОПЖ и способствует бурному росту численности, в условиях, когда смертность уже упала, а рождаемость ещё нет. Тот же фактор на следующих стадиях развития процесса (описываемого эволюционной моделью урбанизации) ещё больше увеличивает СОПЖ и уже снижает рождаемость, так что численность населения стабилизируется, а то и падает ниже уровня простого воспроизводства, откуда её «не поднять» без мер социального прогресса.

Так или иначе, последующие варианты модели включали отрицательную обратную связь роста численности населения от уровня экономического (и инфраструктурного) развития. И как раз вовремя: в 80-90-х годах 20 века в популяционной динамике произошёл перелом, рост численности населения стал тормозиться в силу процесса демографического перехода. Последний не просто распространился в странах третьего мира, но протекает там с существенно большей скоростью, чем в XIX-начале ХХ века в Западной Европе, откуда этот процесс распространился по планете.

По мере того, как рост численности тормозится, экономический рост, наоборот, ускоряется. Сейчас очевидно, что экологические проблемы человечества чем дальше, тем больше обусловлены не первым, но вторым, именно «потребительским давлением». Что также отражено в следующих вариантах модели, в форме изменений коэффициентов, характеризующих «взаимное зацепление» и взаимодействие контуров положительных и отрицательных обратных связей, которыми моделируемая популяция «движется» к кризису или к стабильности.

Ещё один минус модели: живая природа отсутствует даже в последнем варианте модели, Word3-2000. Однако же именно «работой» естественных экосистем воспроизводятся ресурсы, расходуемые в моделируемом процессе развития, и очищаются загрязнения, производимые там же. И чтобы экосистемы устойчиво производили необходимые нам «услуги», они должны сохранять свою специфическую структуру – нишевую, пространственную, в наземных сообществах – мозаично-оконную и пр. Для этого, в свою очередь, требуется сохранить всё биоразнообразие, видовое и ценотическое[114]. Однако никак не моделируется связь биоразнообразия планеты, видового и ценотического, со способностью биосферы воспроизводить эксплуатируемые ресурсы и создавать «экологические услуги», и её трансформации при увеличении нарушенности природных биомов. При том что соответствующие связи вполне существуют, и в достаточной мере изучены, чтобы быть включёнными в структуру модели.

Заключение

Главный вывод модели — в достижимости устойчивого развития. Самостоятельная работа с ней (одно из заданий студентам) позволяет «нащупать» все комбинации управляющих воздействий, эффективные в смысле перенаправления развития от кризисной траектории к устойчивой, понять обеспечивающие это изменения структуры системы.

В терминах Денниса Медоуза, чтобы достичь устойчивости и избежать кризиса, нужно увеличить потребление в бедных странах, и особенно таких социальных благ, как здравоохранение и образование, т.е. прогресс социальной сферы как публичного ресурса (а не рынка услуг), опережающий рост потребления индивидов. Одновременно надо уменьшить «экологический след» человечества, т.е. убрать сверхпотребление богатых стран и ликвидировать хищническое использование их корпорациями стран развивающихся.

Авторы верно отметили, что об экологическом кризисе в связи с выходом за пределы не любят говорить именно потому, что это вопрос политический. Впрочем, они многое недоговаривают. Главное – требование экологической устойчивости посягает на идеологию «свободы предпринимательства», да и «святости частной собственности тоже», почему атакуется защитниками того и другого или как «абсурд», «неверие в науку, прогресс, технологии, варварство», или как «опасный социализм». В первом они безусловно лгут, во втором – до некоторой степени правы; экологической устойчивости не достичь без движения к социальному равенству, без ликвидации диспропорций табл.3, без движений от частных решений проблем городской жизни, развития территорий, здоровья среды обитания – к общественным инфраструктурам, которые все поддерживают и потом пользуются, и к плановому развитию данных структур. А это – при последовательности и неотвратимости преобразований — движение к социализму[115]

Что предлагают сами авторы? Поскольку авторы модели действуют в интересах господствующего класса, но с сохранением ясности ума и не-одурманенности общей идеологией капитализма, они понимают необходимость перехода от конкурентного общества к солидарному, диктуемую простым выживанием наиболее развитых стран[116].

Они пробуют совершить этот переход, не угрожая существующему строю и всяко подчёркивая лояльность ему — путём «малых дел»[117], местной инициативы и личных действий («начни с себя и своей общины»). Небесполезный перечень того, что «каждый может делать сам», чтобы тормозить развитие экологического кризиса, снижая расход древесины, дан на С.106-107, расход воды – на с.99-100, и пр.

Ещё ими издан сборник упражнений в группах, развивающих системное мышление и солидарные действия вместо индивидуализма и конкуренции[118]; больше того, преподавание этого в США и других развитых странах прибыльно. Другое дело, что как ни развивай эти знания, умения и навыки на личном уровне и/или локально, ситуация не изменится в сторону экологической устойчивости: общая логика системы подчиняет себе, пересиливает или ломает противостоящие ей намерения и дела индивидов. Надо именно что систему менять, а для этого – знать, как она устроена, за счёт чего «производит» экологический риск и раскручивает его до глобального кризиса. Что и описывается в World3-91, правда на операциональном уровне, а не концептуально (за последним – к классическому марксизму).

То есть теоретически задача решаема, и даже время ещё не вовсе упущено, хотя экологическая и социальная цена давно непомерно велика. Проблема за малым – социальными механизмами реализации устойчивого развития, выгодного народам, но невыгодного корпорациям. Их классовый интерес – главная преграда устойчивому развитию (также как российская буржуазия кровно заинтересована в зависимом развитии РФ, лишь её классовый интерес блокирует преодоление деиндустриализации, невыгодной даже пробуржуазным «средним слоям», учёным, инженерам и прочим professionals[119]).

Исторический контекст модели пределов роста.

Не зря говорят — дорого яичко ко Христову дню; в этом смысле модель пределов роста появилась исключительно очень вовремя. 1950-е годы-начало 1960-х — период наибольших темпов роста экономики как в развитых странах Запада, так и в соцстранах (рис.26).

Рисунок 26. Прирост ВВП по десятилетиям ХХ века относительно первой декады (100%), данные Worldwatch Institute Data Base, 2000.

Источник. Н.Н.Марфенин. Концепция «устойчивого развития» в развитии // Россия в окружающем мире-2002 (Аналитический ежегодник). М.: изд-во МНЭПУ, 2002.

Люди радовались быстрым изменениям быта к лучшему, что рождало надежды (несбыточные и вдребезги разбитые моделями мировой динамики, начиная уже с первой форрестеровской), что а) подобные темпы сохраняться и дальше, б) разного рода экологические проблемы (иногда даже бедствия, вроде убийственных смогов в Дарране в 1948 г. и Лондоне в 1952 г[120].), чем дальше тем больше будут преодолены и ослаблены за счёт технического развития и улучшения быта. Они не думали, что экологический риск может накапливаться и усиливаться по ходу развития; если и думали, гнали эту мысль от себя. Настроения а)-б) составили основу технооптимизма — убеждения, наиболее полно выраженного футурологом Германом Каном в книге «Год 2000«.

В 1950-е технооптимизм был на пике. Почти все вериличто, следуя сценарию «Бизнес как всегда», удастся достичь товарного изобилия для всех в любой из стран. Ну, может быть, в самых отсталых это произойдёт позже, пропорционально различию в датах начала индустриализации. Ещё смешней, верили: окружающая среда не только выдержит следующую отсюда интенсификацию добычи ресурсов, их «переделки» в товары –отложенные отходы, с последующим размещением этих «дополнительных» отходов в экосистемах, но даже не ухудшится сколько-нибудь чувствительно для населения.

Сегодня мы знаем, что в реальности было наоборот. Именно в 1950-1960-е годы экологические проблемы нарастали быстрей всего и всего тяжелей переносились обществом, не привыкшим к тому, что экологические проблемы касаются всех, чистой публики в той же степени, как низших классов. К концу 1960-х гг. базовый уровень загрязнения воздуха в крупных городах США, Японии, Великобритании и пр. был таков, что регулировщики работали в кислородных масках, а горожане прибегали к автоматам с воздухом. Темза, Рейн, Великие озёра, прочие водоёмы и водотоки развитых стран стали сточными канавами и помойными лоханями; начался крах рыболовного промысла в самых продуктивных зонах апвеллингов и пр[121].

Где-то с середины 1960-х люди[122] на собственной шкуре почувствовали, что «экологическая цена» развития экономики по сложившемуся пути делается неподъёмной. В первую очередь это касалось

1) проблем загрязнения, и следующих отсюда болезней, особенно загрязнения воды и воздуха в городах;

2) пестицидной опасности, включающей в себя гибель певчих птиц, насекомых-опылителей и других полезных компонентов биоты; накопление ядов в пищевых цепях с долговременными токсическими последствиями; угрозу здоровью работников с/х; быстрое распространение устойчивых к обработкам рас целевых видов, в результате чего экотоксический эффект обработок рос без снижения доли урожая, изъятого «вредителями» с/х;

3) быстрого разрушения природных биомов, сокращающихся как шагреневая кожа, прямо на наших глазах, особенно в странах третьего мира;

4) вымирания видов, темпы которого на 3-6 порядков больше, чем в экологических кризисах прошлого, неантропогенной природы.

Возникло устойчивое ощущение, что со сложившимся направлением развития и/или с темпами роста что-то не так, «плата» за него в виде деградации среды обитания человека быстро росла количественно при постоянном обнаружении её новых качественно отличных аспектов. Начиная с 1950-1960-х гг. производство экологического риска, также как продуктивность биосферы впервые стали документировать точно и реконструировать в прошлое. Полученные данные чем дальше, тем больше были пугающими; вышли первые книги, артикулировавшие данное беспокойство («экоалармизм»). См. таблицу дат и событий к Истории охраны природы в период 1945-ныне.

Его несовместность с господствующим технооптимизмом вызывало тревогу, конфликт и фрустрацию, что «экологическая цена» экономического преуспеяния не сокращается, а растёт, и как бы не быстрей создаваемых материальных благ. Однако как минимум до конца 1960-х гг. природоохранники не имели теории, на основе которой можно сделать модель глобальной динамики, показав строго, что сложившаяся траектория развития ведёт в кризис, а экологические (социальные, демографические) проблемы накапливаются быстрей, чем решаются, почему быстрый рост сменится быстрым падением. Только после появления этой теории спор экоалармистов с технооптимистами мог быть разрешён, строго, на научной основе. Последнее предпочтительней тем, что в науке, в отличие от обычного спора, столкновение взглядов — не проблема, а преимущество, поскольку из него следуют новые знания и проверка старой теории, с пониманием, как и куда её усовершенствовать.

Хотя число соответствующих договоров, законов и т.д. норм росло экспоненциально на международном и национальном уровнях (рис.27), оно отставало от утяжеления прежних проблем с появлением новых. При «лобовом столкновении» с экологическими проблемами люди, однако, продолжали верить в их разрешимость технологическим путём, без изменения структуры природопользования (и, шире, производства в целом), форм потребления и форм общежития, с сохранением сложившихся ранее в ХХ веке.

1.

2.

Рисунок 27. Рост числа заключённых международных договоров и конвенций в области охраны природы (1) и числа международных природоохранных организаций в ХХ веке (2).

Источник. Марфенин Н.Н., 2002. Концепция «устойчивого развития» в развитии// Россия в окружающем мире-2002 (Аналитический ежегодник). М.: изд-во МНЭПУ. С.

Они также верили, что продолжение нынешней траектории развития в будущее будет разрешает проблемы, экологические и социальные, порождает новые, что на этом пути переломных моментов не будет. Соответственно, экономический рост даст всем странам вещное изобилие с социальным благополучием, учащение/утяжеление же экологических проблем – это временные и преодолимые трудности. Так думали что апологеты западного капитализма, что сторонники советского социализма.

Единственной сколько-нибудь значимой природоохранной проблемой до выхода в свет «Пределов роста» считали сохранение территорий дикой природы в заповедниках, заказниках и национальных парках. Они исчезали при хозяйственном освоении территории, но были нужны как эталон и контроль при планировании рационального природопользования на освоенных территориях. Ещё понимали насущность сохранения ресурсов леса, рыбы, дичи и пр. для устойчивой эксплуатации, и создание «зелёных колец» городов для санитарно-гигиенических целей, планирование городского развития так, чтобы не подрывать природно-рекреационную базу региона[123].

Однако все эти проблемы считались местными и локальными. Не было понимания их связи и взаимодействия (в неблагоприятную сторону взаимного усиления и утяжеления последствий) на глобальном уровне.

Лишь появление альтернативной модели развития (кризисной вместо оптимистичной) разбило все перечисленные предубеждения, позволив взглянуть в глаза фактам, ранее ускользавшим от рассмотрения именно из-за отсутствия концептуальной основы, которая именно их ставит во главу угла, приводит в систему и пр. В этом и состоит прорывная теория: камень, отвергнутый прежними строителями, она делает главой угла. Без неё факты, не соответствующие общему мнению, рассматриваются как изолированные, нетипичные и пр., не приводятся в систему и остаются вне научного рассмотрения, даже если общая мощность множества соответствующих фактов вполне достаточна, чтобы данное мнение дискредитировать как предрассудок.

Работа Медоузов всё изменила. Во-первых, она показала, что сегодняшние экологические проблемы будут не просто расти, но, главное, взаимодействовать и множиться. Поэтому каждая из них – не изолированный факт, обусловленный обстоятельствами «здесь и теперь», но часть глобальной системы производства экологических рисков, представляющей собой «оборотную сторону» существующей системы производства материальных благ. Во-вторых (и это главное), по мере продолжения нынешней схемы экономического развития, проблемы и риски, связанные с разрушением биосферы, нарастают быстрей, чем полезный продукт, связанный с экономическим ростом.

Соответственно, в попытках предотвращения кризиса главным лимитирующим ресурсом оказываются не технологии, и не деньги, а время на принятие решений. Локальные экологические проблемы пытаются решать, но медлят, не успевают купировать проблему; они разрастаются, сливаясь в глобальный экологический кризис. Поэтому без заблаговременной перестройки структуры общественного производства рост неожиданно сменится коллапсом, к которому человечество не будет готово (это произойдёт быстрей наступления «обычных» кризисов перепроизводства, вроде, к которым капиталистическое общество тоже не бывает готово).

Она дала начало обширным исследованиям изменений биомов под воздействием человека, динамики антропогенной нагрузки во времени, состояния мировых ресурсов и пр. Так, были реализованы Международная биологическая программа ЮНЕСКО, Международное гидрологическое десятилетие, программа «Человек и биосфера» и пр. Были получены первые оценки продуктивности разных биомов планеты, в сопоставлении с нарушенными территориями, темпов вымирания, выброса загрязнений и пр. За последние 30 лет достигнуты потрясающие успехи в техниках экологической реставрации[124], реинтродукции для спасения исчезающих видов (скажем, эндемичных воробьиных в Новой Зеландии). Для многих биомов нашей планеты (может, уже и для большинства) у нас уже достаёт знаний, умений и навыков, чтобы, восстановив их, перейти к устойчивому использованию. Соответствующие техники экологической реставрации накапливаются человечеством, как банк семян в почве: когда глобальный капитализм рухнет, они будут пущены в ход, поскольку именно он препятствует их немедленной реализации.

Работа Медоузов также дала начало анализу материальных потоков в экономике отдельных стран и в мире в целом, вообще «возвращению» экономистов от денежного и ресурсного измерений экономической жизни к производственному.

Одновременно модель пределов роста концептуально убила технооптимизм раз и навсегда. Вместо развития собственных идей его сторонники переключились на критику модели пределов роста, чем заняты до сих пор. Вообще, редко какие научные теории ломали общественные настроения так радикально и разом. Здесь социальный эффект был оглушительным, сравнимым с распространением дарвинизма в конце 19 века. Предупреждение Медоузов прозвучало вовремя и было действенным, заставив всех тех, кто хотел и мог, предпринять специальные усилия по сохранению биосферы.

---