Человеческое тело и социальный статус

Година Е.З.

НИИ и Музей антропологии МГУ, Москва, Россия

Антропология как интегрирующая научная дисциплина, занимающая пограничное положение между естественными науками, с одной стороны, и гуманитарными и социальными, с другой, предоставляет уникальные возможности для изучения самых разнообразных соматических, поведенческих и т.д. особенностей человека в единстве их биологической и социокультурной сущности. В этой связи попробуем рассмотреть некоторые проявления физических качеств человека в контексте тех ценностей, которые создаются в рамках человеческой культуры.

Существует глубокая и давняя традиция связывать положение человека в обществе с теми или иными особенностями строения тела. Уже в шумерских текстах 3500 гг. до н.э. можно найти ссылки на то, что люди более высокого социального статуса отличаются более высоким ростом и лучшими показателями состояния здоровья (Bogin, 1999). Платон приписывал людям разного общественного положения разные, изначально данные им физические качества (Быховская, 1993). Гален, непререкаемый авторитет по всем медицинским вопросам как в Древней Греции, так и в Древнем Риме, писал о том, что «…симметрия — это залог всяческой успешной деятельности» (Voss, 2001). Сведения о соматических особенностях римских цезарей сообщает Светоний (Светоний Транквилл, 1988). Тиберий, например, был «ростом выше среднего, в плечах и в груди широк, в остальном теле статен и строен с головы до пят». Август невысок ростом — «пять футов и три четверти» , а Цезарь — «высокого роста, светлокожий, хорошо сложен». У Калигулы — «тело грузное, шея и ноги очень худые» Неудивительно, что он не отличался ни телесным, ни душевным здоровьем.

Связь между социальным статусом и реконструированной длиной тела можно проследить на костных материалах из средневековых погребений (см., например, Cinthio and Boldsen, 1985; Cohen, 1998; Hoppa and FitzGerald, 1999).

Четкие данные о различиях между физическими характеристиками и принадлежностью к тому или иному социальному слою начинают накапливаться одновременно с традицией проведения массовых антропометрических обследований. Так, еще в XVIII в. было показано, что новобранцы из рабочих семей, которых принимали в регулярную армию, значительно (на 12 с лишним сантиметров) уступали в росте представителям аристократических семей, поступающим в привилегированные военные училища (Voss, 2001).

Другой пример различий между детьми, относящихся к разным социальным слоям, был получен также в XVIII веке, в Германии. Регулярные измерения, проводимые в Карлшуле в Штутгарте — школе при дворе герцога Вюртембергского, выявили существенную разницу в росте учеников, происходивших из аристократических семей или из семей буржуа (к последним относился и будущий глава немецкого романтизма, обучавшийся одно время в Карлшуле — Фридрих Шиллер). В 10-11=летнем возрасте дети аристократов были в среднем на 2,5 см выше своих сверстников из семей среднего сословия, в 15 лет — на 7 см. Однако к окончанию периода роста эти различия практически нивелировались (Tanner, 1981).

Позже подобные факты были выявлены и в других странах, например, в Италии, США, России, где было отмечено, что дети, родители которых занимаются физическим трудом, ниже ростом, чем их сверстники из семей более высокого социального уровня. Примерно в это же время (XIX в.) ростовые исследования приобрели отчетливую политическую окраску. Это было время бурного развития капитализма и широкого использования детского труда на различных промышленных производствах. Рост стал рассматриваться как «зеркало» социально-экономических условий. Так было положено начало ауксологической эпидемиологии, или эпидемиологической ауксологии. Виллерме во Франции; Чедвик, Гальтон и Робертс в Великобритании; Пальяни в Италии; Боудич в США; Эрисман и Виллямовский в России (список имен и стран можно продолжать) показали наличие четкой связи между условиями жизни детей и показателями их роста.

В России первые измерения детей и подростков были проведены в Петербурге в XIX в. Н.Н. Виллямовским. Затем последовали измерения И.А. Веревкина, П. Ильинского, П.Ф. Лесгафта, Н.В. Зака, И. Старкова, Ф.Ф. Эрисмана и многих других. Были отмечены, в частности, различия между мальчиками, учащимися средних учебных заведение Москвы, из богатых, средних и бедных семей. По длине тела и обхвату груди мальчики из более обеспеченных семей превосходили своих сверстников из семей менее обеспеченных (Зак, 1892, цит. по Башкирову, 1962).

В ХХ веке число исследований, посвященных влиянию социально-экономических факторов на размеры тела у подрастающего поколения, очень велико и получено во многих странах, причем наиболее важным детерминантом признано образование родителей (см. обзоры Mascie-Taylor, 1989 a, 1991). Для жителей практически всех стран мира была выявлена следующая закономерность: дети из более обеспеченных семей выше и тяжелее, чем дети из малообеспеченных семей, однако масштаб различий сильно варьирует и зависит как от выбора критериев, положенных в основу социальной стратификации, так и от фактических условий жизни в рассматриваемых популяциях. Во многих случаях речь идет о кумулятивном действии разных факторов: больше доход, лучше питание, жилищные условия, гигиенические навыки, меньше братьев и сестер, более внимательный уход за ребенком, ниже уровень инфекционных заболеваний и т.д. Как правило, отмечена прямая зависимость между уровнем образования родителей и экономическим статусом семьи и обратная — между уровнем образования и количеством детей в семье. Этот последний показатель связан обратной зависимостью с размерами тела, т.е. длина тела тем меньше, чем больше детей в семье (см. обзор Година, Миклашевская, 1989).

О существовании значимых различий между детьми, родители которых относятся к различным социальным слоям, сообщает Дж. Таннер (Tanner, 1986). Эти различия сохраняются вплоть до взрослого состояния и составляют у 20-летних англичан 3 см для мужчин и 2 см для женщин (для анализа были взяты только две категории: представители умственного и неквалифицированного физического труда). В национальном исследовании здоровья и роста детей, проведенном в Великобритании в начале 80-х гг., выявлены существенные различия в размерах тела между детьми безработных и работающих отцов, относящихся к различным социальным классам. Эти различия выражены у детей, начиная с 5-летнего возраста, и достигают в среднем 3,3 см. Показан также устойчивый градиент в снижении длины тела от 1-го социального класса к 5-му. Различия статистически значимы и достигают 2 см у 5-летних и 3 см у 10-летних детей (Mascie-Taylor, 1989 a).

Здесь так подробно цитируются работы ученых Великобритании в первую очередь потому, что у них существует огромная традиция изучения биологии социального класса и вообще социобиологических исследований. Имеется четко разработанная система дефиниций, что такое социальный класс и как его определять. Например, в одном из самых популярных классификаторов, которым и по сей день пользуются социологи, экономисты и антропологи Великобритании — «Общем регистраторе» Стивенсона, (цит. по Heath, 1989), предусматривается стратификация общества на пять классов, объединяющих следующие виды деятельности: 1) профессиональный труд (professional and similar occupations); 2) промежуточные занятия (intermediate occupations); 3) квалифицированный труд (skilled occupations); нефизический (non-manual); физический (manual); 4) полуквалифицированный труд (partly skilled occupations); 5) неквалифицированный труд (unskilled occupations). При этом в основу деления на классы положены так называемый принцип «социальной значимости», критерием которой, в свою очередь, становились «культура или ее отсутствие», «интеллект и образование» (Stevenson, 1928, цит. по Heath, 1989). Использование этой схемы вовсе не означает превосходства одних классов над другими, но служит удобным инструментом стратификации общества для официальных или исследовательских целей. Отметим, что в целом для западных стран есть соответствие между более высоким социальным классом, иными словами более высоким уровнем образования, и уровнем дохода. Как будет показано ниже, иные закономерности характеризуют бурно протекающий процесс социальной стратификации, происходящий в последние 15 лет в России, где более высокий уровень образования и культуры вовсе не обязательно связан с более высоким материальным положением.

Вышеупомянутая схема деления на социальные классы широко используется антропологами Великобритании, демонстрирующими существование отчетливых биологических различий между представителями различных классов. Как уже отмечалось, наибольшие различия касаются детского возраста, так как показатели роста и развития служат своеобразным индикатором, «зеркалом», происходящих в обществе процессов.

Помимо анализа возрастной динамики размеров тела и интенсивности ростовых процессов, для подтверждения социальной обусловленности ростовых закономерностей используется уровень полового созревания, являющийся одним из самых информативных критериев биологического возраста. Влияние социально-экономических факторов на сроки и темпы полового созревания настолько велико, что часто перекрывает возможные этнотерриториальные и климатогеографические различия. Очевидно, что с понижением социального класса значительно возрастают сроки достижения соответствующих стадий зрелости, независимо от этнической принадлежности обследованных групп.

В большинстве исследований в качестве наиболее чувствительного индикатора к воздействию условий среды используется возраст менархе, т.е. возраст начала менструирования. Отчетливая зависимость более высокого возраста менархе у девочек из менее обеспеченных слоев во внутрипопуляционном масштабе отмечается в Польше, Судане, Венгрии, Великобритании, Ирландии, Чехии, Японии, Испании, Индии, Нигерии, Бельгии и других странах (см. обзор: Година, 2001). В качестве детерминантов выделялись следующие показатели: образование и профессия родителей, доход на 1 члена семьи, число детей в семье, порядковый номер ребенка при рождении.

Разница между представительницами высшей и низшей социальных категорий в возрасте менархе может составлять в развивающихся странах до 9 месяцев (Hoey, Cox, Tanner, 1986; Singh, Mathotra, 1988). В последнее время этот разрыв постепенно сокращается, что, по-видимому, является следствием выравнивания условий жизни различных слоев населения (Demoulin, 1998).

Среди других показателей, отличных у представителей высших и низших классов, — развитие жироотложения, которое может рассматриваться в развитых индустриальных обществах как свидетельство социального неблагополучия в случае выраженного ожирения; в слаборазвитых странах признаком социальной депривации служат крайне низкие величины толщины подкожно-жирового слоя. В обоих случаях речь идет о воздействии питания — несбалансированного или недостаточного (Crooks, 1995; Johnston and Gordon-Larsen, 1999).

Помимо вышеперечисленных отличий в показателях роста и развития, социальные классы различаются по состоянию здоровья, заболеваемости, обращаемости к врачебной помощи и ряду других медико-статистических показателей (Mascie-Taylor, 1989 b; Strickland and Shetty, 1998).

Наконец, у представителей высших и низших социальных классов имеются четко выраженные различия в отношении показателей интеллектуального развития (Mascie-Taylor, 1993).

В России, как уже отмечалось, взаимосвязь между социальными факторами и показателями роста и развития детей была констатирована, как и во многих других странах, уже в XIX веке. Однако после революции 1917 г. и особенно с конца 1930-х г. число работ, отражающих социальные подходы к проблемам биологии человека, существенно снижается и постепенно сходит на нет. Это происходит не из-за отсутствия интереса к подобной тематике.

В 1920-е гг. еще публикуются соответствующие данные. Признанный классик отечественной антропологии Я.Я.Рогинский одну из своих первых работ посвятил анализу влияния различных условий жизни на прорезывание первых молочных зубов у ребенка. Помимо выводов о зависимости сроков прорезывания первых зубов от номера беременности, возраста родителей и веса при рождении, отмечено более раннее прорезывание зубов у детей квалифицированных рабочих, а также снижение веса новорожденных и более позднее прорезывание зубов у детей безработных (Рогинский, 1926).

Одним из тех, кто заложил теоретические и методические основы социального подхода в отечественной антропологии и медицине, был выдающийся российский антрополог В.В.Бунак. В 1926 г. при Государственном Институте социальной гигиены Наркомздрава организовано Центральное антропометрическое бюро (ЦАБ), где при участии известных антропологов и медиков В.В.Бунака, Л.А.Сыркина, В.Г.Штефко начали накапливаться обширные ауксологические материалы. Помимо прочих задач, ЦАБ было вменено в обязанность следить за состоянием физического развития населения страны, в том числе и различных его групп. С помощью Бунака разрабатывается унифицированная методика антропометрических исследований, обсуждаются принципы статистического анализа, обосновываются нормативы физического развития.

Значительный интерес для анализа влияния социально-экономических условий на физическое развитие детей и подростков представляют так называемые «штандарты физического развития школьников». В 1928 г. дети школьного возраста представляют собою наиболее обследованную в антропометрическом отношении группу населения (Сыркин, 1928). Стандарты «антропометрических измерений и физиологических величин» были разработаны для разных групп населения, как правило, однородных по профессиональному составу родителей.

Однако, начиная с 1930-х гг., работы, посвященные изучению соматических различий в зависимости от социального статуса, начинают исчезать со страниц научных журналов. В тоталитарной стране, которой стал СССР, изучение социальных классов, в каком бы то ни было аспекте, могло быть оценено как «политически неблагонадежное».

Возрождение социального подхода в СССР в отечественной науке относится к 1970-80-м годам, когда в медико-гигиенических исследованиях в качестве показателей условий среды, наряду с биологическими, стали рассматриваться и социальные факторы (Дорожнова, 1983; Абрамов, 1984 и др.).

В антропологической литературе попытка выявить зависимость между социальными детерминантами в виде образования и профессии родителей с показателями роста и развития с помощью корреляционного анализа на материалах московских школьников 80-х годов практически не дала никаких результатов (Година, Задорожная, 1990). За исключением тонкого слоя недосягаемых и «неизмеряемых» детей номенклатурной элиты, остальная масса московской детской популяции оказалась на удивление гомогенной, что можно объяснить примерно одинаковыми условиями жизни для большей части населения при социализме в Советском Союзе. К такому же выводу — об отсутствии значимых социальных различий в показателях физического развития детей и подростков в ряде советских республик — пришли и другие исследователи (Фараджева, 1970; Чеснис, 1970). Таким образом, пропагандистские утверждения о том, что СССР — «бесклассовое» общество, в какой-то мере соответствовали действительности.

Как же обстоят дела с изучением взаимоотношений между социальным статусом и физическими характеристиками в настоящее время? Эта проблема находится в тесной связи с таким важным биосоциальным феноменом, как процесс акселерации, или секулярный тренд.

Акселерации соматического развития посвящено огромное количество литературы: например, один из последних обзорных томов, анализирующий ход процесса акселерации в Европе в последние десятилетия ХХ века, насчитывает около 30 оригинальных статей по отдельным странам, каждая из которых включает сотни библиографических ссылок (Bodzsar, Susanne (eds.), 1998).

Реализация процесса акселерации происходит во взаимодействии экзогенных и эндогенных факторов, при этом наблюдаемые сдвиги, как в отношении размеров тела, так и темпов созревания, носят характер одного из самых значительных явлений в современной биологии человека, имеющего серьезные медицинские, педагогические и социологические последствия. Отсюда с очевидностью вытекает необходимость проведения широкомасштабного мониторинга ростовых процессов у детей разных национальностей, проживающих в разных условиях среды, с целью регулярного обновления локальных популяционных стандартов.

Рассмотрим некоторые, наблюдаемые в последние годы тенденции на примере подекадных исследований московских школьников. В качестве основных материалов для изучения секулярных изменений нами использованы данные обследования московских детей и подростков, полученные на трех временных срезах — 1970-х, 1980-х и 1990-х гг.

В отношении длины тела можно констатировать, что наибольшая скорость секулярных изменений имела место в 70-80-е гг., а в течение последнего десятилетия стабилизировалась, хотя некоторая тенденция к положительному продольному росту еще сохраняется.

Изменения веса тела также с положительным знаком и в высшей степени достоверные (p<0,001) имели место у мальчиков на протяжении первых двух серий измерений. Между 80-ми и 90-ми гг. достоверных изменений по весу вообще не констатировано. У девочек изменения веса были выражены в виде тенденции на протяжении практически всех трех серий измерений. На протяжении последнего десятилетия ХХ века (а у девочек и раньше) у московских детей начинают проявляться отрицательные сдвиги в показателях веса тела. Эти результаты идут в разрез с показателями, приводимыми по другим странам, где по-прежнему, хотя и в разной степени, отмечены положительные изменения веса тела (Wang et al., 2002).

Еще более выразительны секулярные изменения обхвата груди. И у мальчиков, и у девочек отмечены отрицательные изменения в показателях обхвата груди, проявляющиеся с разной степенью достоверности в разные возрастные периоды.

Подобная тенденция характерна и для ряда других поперечных и обхватных размеров, а также жировых складок. На рисунке 1 приведены ростовые кривые ряда измерительных признаков у московских мальчиков и девочек, обследованных в 90-е годы. Очевидно, что если для длины тела динамика возрастных изменений носит более или менее традиционный характер с присутствием обычных двух перекрестов, то для веса тела ход ростовых кривых демонстрирует отсутствие первого перекреста. Иными словами, московские девочки практически не обгоняют мальчиков по этому показателю даже на протяжении пубертатного периода. Подобный ход ростовых кривых характерен и для другого показателя — ширины плеч. Но, пожалуй, самое удивительное — это возрастная динамика такого признака, как ширина таза. В данном случае вместо традиционного опережения мальчиков девочками по этому показателю на протяжении всего ростового периода (Урысон, 1973; Toth, Eiben, 2004) имеет место отчетливое присутствие двух перекрестов, свидетельствующих о том, что девочки лишь в пубертатном периоде незначительно обгоняют мальчиков.

На рис. 2 представлена возрастная динамика некоторых обхватных размеров и жировых складок. Здесь соотношения между мальчиками и девочками носят более традиционный характер: по обхвату талии мальчики на протяжении всего ростового периода обгоняют девочек, а по обхвату ягодиц, напротив, девочки оказываются впереди мальчиков. В последнем случае различия, однако, весьма невелики. Средние величины обхвата талии и ягодиц у 17-летних девушек составляют соответственно 66,21 и 93,81 см, что весьма близко к двум последним членам «магической» пропорции — «90-60-90». К сожалению, в силу специфичности методики измерений обхвата груди (Бунак, 1941) первый член соотношения оказывается существенно ниже искомой цифры, а именно, 78,67 см. Но еще более удивительно, что отношение обхвата талии к обхвату бедер выражается цифрой 0,7, что, по мнению С. Ститера и Д.МакБарни (Steeter, McBurney, 2003, цит. по Бутовской, 2004), соответствует индексу наибольшей привлекательности женской фигуры.

Из проведенного анализа следует, что на протяжении последнего десятилетия ХХ века у московских детей и подростков произошла смена векторов секулярных изменений ряда размеров тела. Если в отношении продольного роста можно констатировать его стабилизацию на уровне среднеевропейских значений соответствующих показателей (Hajniš, Petrašek, 1999), то по весу, обхватным, некоторым широтным размерам, а также по показателям, характеризующим развитие подкожного жироотложения, выявляются отрицательно направленные сдвиги, особенно выраженные у девочек.

Известно, что акселерация соматического развития всегда сопровождается некоторой астенизацией телосложения, когда при выраженной тенденции к увеличению продольного роста показатели крепости организма, такие, как обхват груди, даже несколько уменьшаются по сравнению с предыдущими десятилетиями, когда рост тела в длину обгоняет рост поперечных размеров и увеличение массы тела (Никитюк, 1989).

На протяжении последних 15-20 лет эти тенденции значительно усилились, что подтверждает и характер распределения типов конституции (по схеме Штефко-Островского). При сравнении с данными предыдущих десятилетий можно отметить, что в 90-е гг. процент встречаемости мышечного и дигестивного типов конституции в общем остается на прежнем уровне, Существенно возрастает процент детей торакального типа и еще более — астеноидного типа (который в предыдущих сериях измерений практически вообще не встречался). В 90-е гг. процент детей с астеноидным типом конституции, по нашим данным, доходит до 5% у девочек и 8-9% у мальчиков старших возрастов. По данным других авторов, эти цифры значительно выше (Тамбовцева, 2002). В последние годы появились интересные объяснения большего распространения астеноидного типа как наиболее социально адаптабельного (Хрисанфова, 2002, 2003), а также обладающего некоторыми преимуществами в развитии ряда психомоторных качеств (Максинев, 2004; Дерябин и др., 2003).

Уместно спросить, почему эта закономерность в столь сильной степени проявляется на последнем из изученных нами этапов, когда продольный рост практически прекратился, и почему она сильнее выражена у девочек.

Одно из наиболее распространенных объяснений связывает эти изменения с ухудшением социально-экономических условий в России на протяжении 1990-х гг. и соответствующим ухудшением физических кондиций современной молодежи (Суханова, 1996; Кучма, 1999; Ямпольская, 2000). Подобного взгляда придерживаются чешские и польские ауксологи, выявившие сходные тенденции у подрастающего поколения этих стран (Stolarzyk, Malinowski, 1996; Vignerova et al., 2000). При несомненной обоснованности этой точки зрения нам кажется возможным выдвинуть и другую причину, связанную с социальными воздействиями на рост. Речь идет о стремлении современных молодых людей, в особенности девушек, соответствовать неким «идеальным» представлениям о том, как они должны выглядеть. «Биологическое тело» становится все более зависимым от социальных влияний. При этом, с одной стороны, социальные факторы оказывают формирующее воздействие на биологические характеристики, а с другой — вновь обретенные параметры становятся инструментом социальной мобильности. Происходит смена стереотипов — «от матрешки к Барби». По сообщению Дж. Коули (Cawley, 2004) на II Международной конференции «Экономика и биология человека», состоявшейся в Мюнхене в июне 2004 г., в США женщины с более высоким индексом массы тела (ИМТ), в первую очередь, белые, испытывают трудности при приеме на работу. Человеческое тело «вылепливается» в соответствие с заданными канонами и требованиями социума (Быховская, 1993).

Этому в большей степени подвержена городская молодежь, во-первых, в силу того, что она менее физически активна (особенно в старших возрастах) (Ямпольская, 2000), во-вторых, потому, что испытывает на себе более мощный прессинг со стороны средств массовой информации. Особенно интенсивно подобный процесс должен происходить в странах бывшего социалистического лагеря: ведь о рекламных роликах на телевидении и модных глянцевых журналах, рекламирующих со своих обложек тип фотомоделей, еще десять лет назад здесь знали только понаслышке. Конечно, это лишь одна из гипотез, но она, в какой-то степени, позволяет объяснить большую выраженность подобных тенденций у девушек, а в социальном плане — у девушек из семей более высокого образовательного уровня. Следует отметить, что о стремлении подростков соответствовать такому типу телосложения, который считается модным и современным, пишут и западные исследователи (Lindgren, 1998; Bogin, 1999).

В одном оригинальном японском исследовании сообщается о том, что молодые женщины (18-21 года) склонны были видеть у себя проявления излишней полноты, тогда как в действительности, судя по основанной на измерениях объективной оценке, речь могла идти скорее о дефиците веса (Takasaki et al., 2002). Подобные данные приводит и К. Видмар, обследовавшая словенских школьниц, в своем докладе на II Международной конференции «Экономика и биология человека» (Vidmar, 2004). Таким образом, стремление молодых женщин и девушек к худобе и снижению массы тела приобретает поистине глобальный характер.

В то время как во многих развитых индустриальных странах происходит выравнивание социального градиента за счет уменьшения различий в условиях жизни между отдельными слоями (Lindgren et al., 1994), в других, в особенности странах бывшего так называемого социалистического лагеря происходит обратный процесс усиления социальных различий (Kromeyer et al., 1997; Kromeyer-Hauschild, Jaeger, 1997).

В этой связи представляется особенно интересным проследить за процессом социальной стратификации в нашей стране и попытаться определить влияние этого процесса на физические параметры подрастающего поколения.

Во время антропологического обследования нами проводилось анкетирование, учитывающее ряд биологических и социально-экономических параметров. Из последних в дальнейшем были использованы данные по профессии и уровню образования отца и матери. В качестве основного детерминирующего фактора был выбран уровень образования отца и матери, прежде всего, потому что этот показатель хорошо коррелирует с профессией родителей и легко категоризируется (Задорожная, 1998).

Все индивидуальные данные были подвергнуты стандартной процедуре нормирования и объединены в три группы в зависимости от уровня образования матери или отца: 1 — без образования (школьное); 2 — наличие среднего специального образование; 3 — наличие высшего образования. По количеству детей в семье для московской популяции также выделили три группы: 1 — один ребенок; 2 — два ребенка; 3 — более двух детей. В дальнейшем нормированные отклонения усреднялись по выделенным категориям — в отдельности по образованию отца, образованию матери и количеству детей в семье. Был проведен также множественный регрессионный анализ, выявивший совокупное влияние факторов, равно как и эффект каждого из факторов при удалении остальных. Достоверность различий определялась с помощью дисперсионного анализа с использованием множественных сравнений по Шеффе.

Очевидно, что реакции представителей разных полов на отдельные социально-экономические факторы явно различается. Если у мальчиков происходит значимое увеличение всех показателей при повышении уровня образования отца, то у девочек картина прямо противоположна. Наибольшие величины большинства значимых показателей отмечены у девочек 1-й группы по образованию отца, куда, как известно, попали отцы только со школьным образованием. Однако судить о том, что именно эта группа особенно благоприятна для оптимального развития девочек было бы преждевременным, не проанализировав, какие именно признаки создают картину этого благополучья. Оказывается, сюда попадают те признаки, которые связаны с увеличением веса, обхватных размеров, развитием жироотложения. Ни по длине тела, ни по величине костных диаметров статистически значимых различий между группами девочек, сформированными по уровню образованию отца, не выявляется. Высоко достоверные различия (для всех трех групп между собой) обнаружены также для грудного указателя — он делается меньше (а грудная клетка соответственно менее выпуклой) при повышении социального ранга, учитываемого по уровню образования отца.

Интересно отметить также, что наибольшие различия (а в большинстве случаев единственные статистически достоверные) отмечены между 1-й и 2-й группой: отцы без образования или со средним образованием. Различия между девочками из 2-й и 3-й группы (среднее или высшее образование отцов) невелики.

То же, хотя и в ином выражении, справедливо для мальчиков: наибольшие различия опять-таки наблюдаются между 1-й и 2-й группой (категории те же), но направление и содержание их отлично от такового девочек. У мальчиков наблюдается отчетливый и статистически достоверный прирост показателей от 1-й ко 2-й группе: сыновья отцов без образования и со средним специальным образованием. При этом наиболее информативными признаками оказываются костные — длина тела и диаметры (плечевой, тазовый, грудной поперечный).

Еще более характерными являются различия между мальчиками и девочками при выделении категорий по образованию матери. Если у мальчиков направление изменчивости по этой переменной в целом такое же, как и в предыдущем случае, то у девочек влияния уровня образования матери вообще не обнаруживается. У мальчиков с большой степенью достоверности выделяются сыновья матерей со средним специальным образованием. У них максимальны практически все изученные размеры, за исключением толщины жировых складок и грудного указателя (различия недостоверны). Сыновья матерей с высшим образованием уступают своим сверстникам из предыдущей группы практически по всем параметрам, хотя статистически достоверные различия отмечены только по очень небольшому количеству признаков. Таким образом, по показателям развития мальчиков из семей родителей с разным уровнем образования можно выделить некое подобие «среднего» класса, конечно, не имеющего никакого отношения к трактовке понятия «класс» в зарубежной литературе. Это семьи родителей со средним специальным образованием, в силу ряда причин, связанных со специфическими особенностями развития российского общества на современном этапе, оказавшиеся в более благоприятной экономической ситуации, что, вероятно, и сказалось на развитии их детей. Во всяком случае, можно сделать четкий вывод, что высшее образование родителей в современной России вовсе не является условием лучшего развития их детей.

Согласно некоторым литературным данным, различия в размерах тела девочек и мальчиков из семей родителей разного уровня образования и профессиональной принадлежности однонаправлены и выражены у мальчиков в большей степени (Billewicz, Thomson, Fellowes, 1983; Chinnock et al., 1984). В нашем случае мы сталкиваемся с несколько иной ситуацией. При этом среднестатистические социально-экономические показатели для семей мальчиков и девочек оказываются одинаковыми: у мальчиков средний балл по образованию отца — 2,12, по образованию матери — 2,05, по количеству детей — 1,84; у девочек — 1,93; 1,94 и 1,72 соответственно.

В заключении рассмотрим еще один вопрос — о различиях возраста менархе у девочек в зависимости от уровня образования родителей и количества детей в семье. С уровнем образования матери по этому показателю наблюдается выраженная отрицательная связь: у девочек из 1-й группы возраст Ме наибольший и составляет 12, 71 года; у девочек из 2-й и 3-й группы он значительно ниже и составляет соответственно 12,21 и 12,29 года.

Направление изменчивости показателя в группах по образованию отца в общем совпадает с таковым размерных признаков. Наименьший показатель возраста Ме — 12,55 года — выявляется у дочерей отцов со школьным образованием (1-я группа). Напомним, что у них же наибольшие показатели веса, обхвата груди и толщины жировых складок. Во 2-й группе следует существенное увеличение возраста Ме до 13,9 лет, а затем его падение в 3-й группе до 12,67 лет. В литературе также имеются сведения о более значительном воздействии образования отца на возраст менархе. Об этом сообщают, например, испанские исследователи сообщают испанские исследователи М. де ла Пуэнте и др. (de la Puente et al., 1997). Наконец, с увеличением числа детей в семье возраст Ме закономерно возрастает — 12,29 года, 13,09 и 13,44 года соответственно.

Таким образом, можно с определенностью констатировать различия в направлении и выраженности гендерных реакций на социальную среду у московских детей и подростков, обследованных в 1990-е гг. Можно отметить также, что для детей обоего пола высшее образование родителей не является сейчас тем фактором, который однозначно способствовал бы повышению уровня соматического развития, как это декларируется во многих зарубежных работах (см. выше). Объяснение причин этих различий может быть связано с теми процессами социальной стратификации, которые происходят сейчас в нашем обществе.

Можно попытаться объяснить полученные данные с позиций эволюционной психологии предложила (Бутовская, устное сообщение), в русле представлений о дифференцированном родительском вкладе, когда в семьях с высоким статусом (и доходом) родители предпочитают больше вкладывать в сыновей, а в семьях с низким статусом предпочтение оказывается дочерям. Можно сослаться на работы Б.Хуланицкой, которая показала более раннее созревание девочек в неблагополучных семьях (Hulanicka, 1999, Hulanicka et al, 2001). Очевидно, что та или иная интерпретация требует более подробного рассмотрения и анализа, но вполне закономерна в рамках предложенного подхода.

Аналогичные результаты получены и при анализе показателей роста детей в зависимости от типа посещаемой ими школы. Образовательное учреждение, которое посещает ребенок, может рассматриваться как косвенный показатель социально-экономического статуса семьи. В последнее десятилетие ХХ в., наряду с обычными, муниципальными школами, появились новые, элитарные школы — лицеи, гимназии, пансионы и т.д., обучение в которых требует от родителей немалых финансовых вложений.

Понятно, что в данном случае речь опять-таки идет о социально-экономической стратификации, когда представители более высокого социального статуса характеризуются большими размерами тела (что справедливо, в первую очередь для мальчиков) и пониженным жироотложением (признак, в большей степени, свойственный девочкам). При этом в последнем случае речь идет не только о величинах толщины подкожного жирового слоя, но и о его топографии. В частности, для представителей более низкого социального статуса характерно большее развитие жира на туловище, в противоположность жиру на конечностях.

Другой пример, выявляющий существенные гендерные различия в ответ на социальную стратификацию, касается изменения физических параметров во времени в ответ на социальные переменные.

На примере двух подекадных временных срезов 80-х и 90-х гг. мы попытались проследить за тем, как изменилось воздействие социальных переменных на показатели роста и развития у московских детей и подростков на протяжении последних десятилетий ХХ века. В качестве социальных переменных, как уже неоднократно отмечалось, были выбраны образование родителей и количество детей в семье.

В результате обследований в 80-е и 90-е годы нами получены показатели развития мальчиков и девочек по выделенным социальным категориям. В 90-е гг. значительно группы по образованию отца были более равномерны. Если в 80-е гг. в 3-ю группу (отцы с высшим образованием) входило свыше 50% всех обследованных девочек и 40% мальчиков, при том, что группа отцов со средним специальным образованием составляла всего 13-15%, то в 90-е гг. насыщенность всех трех групп примерно одинакова и составляет для детей обоего пола около 30%. В группах по образованию матери таких существенных подвижек не произошло, за исключением того, что группа матерей без образования у девочек стала более многочисленной и составила в 90-е гг. около 39% всех обследованных против 31% в 80-е гг. По количеству детей в семье наиболее многочисленной, как и в предыдущее десятилетие, оказалась 2-я группа (двое детей в семье), но 3-я группа (трое детей и больше) в 90-е годы составила почти 10-11% против 4-7% в предыдущее десятилетие.

У девочек в группах по образованию отца, матери несколько понизили свой уровень образования. В особенности это касается 1-й группы, где соответствующий уровень образования матери понизился в полтора раза. Подобная тенденция, хотя и не столь резко выраженная, характерна и для мальчиков.

С другой стороны, в группах, выделенных по образованию матери, практически никакого понижения образовательного статуса отцов не произошло. Напротив, во 2-й группе (среднее специальное образование) произошло некоторое повышение образовательного уровня отцов — для девочек существенное: в 1,2 раза. Для мальчиков характерно повышение уровня образование отцов, хотя и не слишком значительное, во всех группах, выделенных по образованию матерей.

В группах, выделенных по количеству детей, произошло снижение образовательного уровня обоих родителей во всех категориях у девочек, и только в 3-й категории (трое детей и больше) у мальчиков.

Характеризуя тенденции социальной стратификации 90-х гг. по сравнению с 80-ми можно отметить, что в последней выборке все три выделенные категории (по образованию родителей и количеству детей в семье) оказались более равномерно представленными, чем раньше. Второй важный момент, который необходимо отметить, — это некоторое снижение образовательного уровня родителей в семьях девочек.

Ростовые характеристики детей и подростков изменяются в ответ на изменения социальных переменных. Мальчиков характеризуют те же тенденции, что и в 80-е гг., но степень различий существенно меняется. Если в прежнее десятилетие образовательный уровень отца или матери оказывал лишь минимальное влияние (от 0,1 до –0,2 S), то в 90-е годы этот эффект усилился (от 0,3 до –0,6 S). Важно подчеркнуть также, что реакция мальчиков и на образование отца и на образование матери в целом сходна: морфологические показатели повышаются от 1-й группы к 3-й. Тенденции, связанные с количеством детей в семье, за прошедшее десятилетие не изменились, но опять-таки значительно усилились.

Иное дело — девочки. За последние 10-15 лет сильно изменилась реакция представительниц этого пола на выделенные социальные переменные. Если в 80-е гг. основным детерминантом был уровень образования матери, то в 90 гг. он вообще перестал оказывать какое-либо влияние на ростовые параметры девочек. Что касается образования отца, то здесь проявились прямо противоположные тенденции: в 80-е гг. основные морфологические показатели девочек увеличивались с ростом образовательного уровня отца, как это и следовало ожидать из многочисленных ауксологических исследований (см. обзор Susanne, Bodzsar, 1998). В 90-е гг. наибольшие показатели по большинству изученных признаков, особенно по весу и показателям развития жироотложения, выявлены у дочерей отцов без образования.

В отношении числа детей в семье тенденции остались в точности такими же, как и в 80-е гг., но существенно усилились. Если в 80-е гг. общий размах изменчивости составил в целом 0,3 S, то в 90-е — 1 S, что позволяет говорить о значительно большем влиянии изученного фактора на показатели роста и развития.

В заключении рассмотрим влияние социальной дифференциации на наступление полового созревания (возраст менархе). Не вдаваясь подробно в конкретные цифры, следует отметить, что по уровню образования родителей в 80-е гг. какая-либо дифференциация по указанному признаку отсутствовала (рис. 3). 90-е гг. характеризуются бурным расслоением московской популяции с четкими изменениями этого показателя в зависимости от уровня образования отца и матери. С повышением образовательного уровня матери происходит снижение возраста менархе, с повышением образовательного уровня отца картина опять-таки усложняется, т.е. самый низкий возраст менархе отмечен для дочерей отцов без образования (как уже говорилось, они же и самые крупные, особенно по весу).

Таковы в самом общем виде некоторые тенденции, связанные с изменениями социальной стратификации и социальных ролей в обществе. Конечно, полученных материалов недостаточно для того, чтобы с четкостью интерпретировать выявленные тенденции. Мы не располагаем точными данными об уровне семейного дохода и т.д. Но даже по имеющимся данным можно убедиться в том, что за прошедшие 10-15 лет «перестройки» в обществе произошли существенные изменения, которые незамедлительно отразились на характеристиках роста и полового созревания московских детей и подростков, причем реакция полов на происходящие в обществе процессы оказалась неодинаковой, а зачастую разнонаправленной.

В заключение позволим себе сделать некоторые выводы:

1. Наблюдения за соматическим развитием детей и подростков в последние десятилетия ХХ века выявили тенденцию к прогрессивному снижению темпов продольного роста, нарастанию астенизации телосложения, увеличению возраста менархе у девочек.

2. Отмечены существенные различия в ростовых характеристиках в зависимости от социального статуса семьи. Наиболее важный источник вариабельности — уровень образования отца. Высшее образование родителей не всегда может служить залогом более высокого уровня соматического развития.

3. Более высокий рост, меньший вес, меньшие значения индекса массы тела (ИМТ), обхвата груди, толщины жировых складок и т.д. могут быть результатом действия новых стереотипов. «Биологическое тело» является результатом социальных влияний и инструментом социальной мобильности.

4. Общее направление изменений во времени в известной мере соответствует различиям между социальными группами — межгрупповой и внутригрупповой векторы в данном случае совпадают.

5. Изучение особенностей физического развития детей и подростков свидетельствует об усилении процессов социальной стратификации в России на рубеже веков и требует дальнейшего наблюдения и социально-гигиенического мониторинга.

Литература

Абрамов М.С. 1984. Окружающая среда и физическое состояние населения. — Ташкент: Медицина, 1984. — 230 с.

Башкиров П.Н. Учение о физическом развитии человека. — М.: Изд-во МГУ, 1962. — 339 с.

Бунак В.В. Антропометрия. — М., 1941. — 367 с.

Бутовская М.Л. Язык тела: природа и культура (эволюционные и кросс-культурные основы невербальной коммуникации человека). М.: Научный мир, 2004. 437 с.

Быховская И.М. Человеческая телесность в социокультурном измерении: традиции и современность. Монография. М.: ГЦИФК, ОС РАН, 1993. 179 с.

Година Е.З. Динамика процессов роста и развития у человека: пространственно-временные аспекты. Дисс. …. Докт. биол. наук. М., 2001. 383 с.

Година Е.З., Задорожная Л.В. Влияние некоторых факторов окружающей среды на формирование особенностей соматического развития детей и подростков (по материалам обследования московских девочек школьного возраста) // Вопр. антропол. — 1990. — Вып.84. — С. 18-30.

Година Е.З., Миклашевская Н.Н. Экология и рост: влияние факторов окружающей среды на процессы роста и полового созревания человека // Рост и развитие детей и подростков. Итоги науки и техники. Сер. Антропология. Т.3. — М.: ВИНИТИ, 1989. — С.77-134

Дерябин В.Е., Негашева М.А., Паристова А.В. Изучение связей между морфологическими и психологическими признаками на примере московских студенток. Вестник антропологии. Альманах. Вып. 10. М., 2003. С.176-197.

Дорожнова К.П. Роль социальных и биологических факторов в развитии ребенка. — М., 1983. — 159 с.

Задорожная Л.В. Влияние социально-экономических факторов на морфо-функциональные характеристики детей и подростков: Дис. … канд. биол. наук. — М., 1998. — 101 с.

Кучма В.Р. Некоторые особенности физического развития детей и подростков на современном этапе // Здоровый ребенок. Мат-лы Конгресса педиатров России. — М., 1999. — С. 201.

Максинев Д.В. Конституциональные особенности психофизиологических показателей у девушек. Международная конференция «Антропология на пороге Ш тысячелетия». М., 2002. С.63-64.

Никитюк Б.А. Акселерация развития (причины, механизмы, проявления и последствия) // Рост и развитие детей и подростков. Итоги науки и техники. Сер. Антропология. Т.3. — М.: ВИНИТИ, 1989. — С. 5-76.

Рогинский Я.Я. Влияние различных условий на прорезывание первых молочных зубов у ребенка // Русск. антропол. журн. — 1926. — Т.15, Вып. 1-2. — С. 33-49.

Светоний Транквилл, Гай. Жизнь двенадцати цезарей. М.: Изд-во «Правда», 1988. 512 с.

Суханова Н.Н. Физическое развитие детей и подростков к концу ХХ века; связь с биологическими и социально-экономическими факторами: Автореф. дис. докт. мед. наук. — М., 1996. — 48 с.

Сыркин Л.А. О нормах физического развития детей школьного возраста. // Бюллетени №№ 4, 5 и 6. Приложение к ж. Социальная гигиена. — 1928. — Сб. № 4 (14). — С. 3-5.

Тамбовцева Р.В. Возрастные и типологические особенности энергетики мышечной деятельности. Дисс. …. докт. биол. наук. М., 2002. 350 с.

Урысон А.М. Возрастная динамика размеров тела детей и подростков в возрасте от 4 до 18 лет // Рост и развитие ребенка / Под ред. Н.Н.Миклашевской. — М.: Изд-во Московского Университета, 1973. — С.4-54.

Фараджева К.Я. Влияние социальных факторов на состояние здоровья и физическое развитие детей в Азербайджанской ССР: Автореф. дис. … докт. мед. наук. — М., 1970. — 30 с.

Хрисанфова Е.Н. Антрополого-эндокринологические исследования как способ познания биосоциальной природы человека (историческая филогения). Международная конференция «Антропология на пороге Ш тысячелетия». М., 2002. С.5.

Хрисанфова Е.Н. Критические этапы гормональной перестройки в онтогенезе человека: опыт конституционального подхода. Вестник антропологии. Альманах. Вып. 10. М., 2003. С.159-175.

Чеснис Г. Ауксологическая характеристика литовских детей первого года жизни (Лонгитудинальное исследование): Автореф. дис. … канд. мед. наук. — Вильнюс, 1970. — 22 с.

Ямпольская Ю.А. Физическое развитие школьников — жителей крупного мегаполиса в последние десятилетия: состояние, тенденции, прогноз, методика скрининг-оценки: Автореф. дис. … докт. биол. наук. — М., 2000. — 76 с.

Billewicz W.Z., Thomson A.M., Fellowes H.A. (1983). A longitudinal study of growth in Newcastle upon Tyne adolescents. Ann. Hum. Biol., 10, 125-133.

Bodzsar E. and C. Susanne (Eds.) Secular Growth Changes in Europe. Budapest: Eotvos Univ. Press, 1998. 381 p.

Bogin B.A. Patterns of Human Growth. 2nd ed. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1999. 455 p.

Cawley J. Obesity as a barrier to the transition from welfare to work (устное сообщение)

Chinnock A., Reegan T., Fox P. et al. (1984). Associations between growth patterns? Social factors, morbidity and developmental delay in a longitudinal survey of preschoolchildren. Hum. Growth and Develop.: 3^rd Int. Congress Auxol., Brussels, Aug. 26-30, 1982. N.Y., London, 699-703.

Cinthio H. and Boldsen J. Patterns of distribution in the Early Medieval cemetery at Loodekopinge // Pap. Archeol. Inst. Univ. Lund (New Ser.). — 1985. — Vol. 5. — P.84-97.

Cohen M.N. The emergence of health and social inequalities in archeological records // Human Biology and Social Inequality / Ed. S.S.Strickland and P.S.Shetty. — Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1998. — P. 249-271.

Crooks D.L. American children at risk: poverty and its consequences for children’s health, growth and school achievement // Yearb. Phys. Anthropol. — 1995. — Vol. 38. — P. 57-86.

de la Puente M.L., Canela J., Alvarez J., Salleras L., Vicens-Calvet E. Cross-sectional growth study of the child and adolescent population of Catalonia // Ann. Hum. Biol. –1997. — Vol.24, No.5. — P. 435-452.

Demoulin F. Secular trend in France // Secular Growth Changes in Europe / Eds. Bodzsar B.E. and Susanne C. — Budapest: Eotvos Univ. Press, 1998. — P. 109-134.

Hajniš K., Petrašek R. Body height, weight and BMI in the Czech and Slovak populations // Homo. — 1999. — Vol.50/2. — P. 163-182.

Heath A. The sociology of social class // Biosocial Aspects of Social Class / Ed. Mascie-Taylor C.G.N. — Oxford University Press, 1989. — P. 1-23.

Hoey H., Cox L., Tanner J.M. The age of menarche in Irish girls // Irish Med. J. — 1986. — P. 283-285.

Hoppa R.D., FitzGerald C.M. (Eds.) Human Growth in the Past. Studies from Bones and Teeth. — Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1999. — 315 p.

Hulanicka B. Acceleration of menarcheal age of girls from dysfunctional families. J. Reproduct. and Infant Psychol., 1999, 17, 119-132.

Hulanicka B., Gronkiewicz L. and Koniarek J. Effect of familial distress on growth and maturation of girls: a longitudinal study. Amer. J. Hum. Biol, 2001, 13, 771-776.

Johnston F.E., Gordon-Larsen P. Poverty, nutrition and obesity in the USA // Urbanism, Health and Human Biology in Industrialised Countries / Ed. L.M.Schell and S.U.Ulijaszek. — Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1999. — P. 192-209.

Kromeyer K., Hauspie R.C., Susanne C. Socioeceonomic factors and growth during childhood and early adolescence in Jena children // Ann. Hum. Biol. — 1997. — Vol.24, No. 4. — P.343-353.

Kromeyer-Hauschild K., Jaeger U. Social factors and physical growth of school children in Jena // Acta Biol. Szeged. — 1997. — Vol. 42. — P.235-240.

Lindgren G. Secular growth changes in Sweden // Secular Growth Changes in Europe / Eds. E. Bodzsar and C. Susanne. — Budapest: Eotvos Univ. Press, 1998. — P. 319-334.

Lindgren G., Aurelius G., Tanner J. And Healy M. Socio-economic circumstances and the growth of Stockholm preschool children: the 1980 birth cohort // Acta Paediatr. — 1994. — Vol.83. — P.1209-1211.

Mascie-Taylor C.G.N. The biology of social class // Biosocial Aspects of Social Class / Ed. Mascie-Taylor C.G.N. — Oxford University Press, 1989 a. — P. 362-378.

Mascie-Taylor C.G.N. (ed.) Biosocial Aspects of Social Class. — Oxford University Press, 1989 b. — 142 p.

Mascie-Taylor C.G.N. Biosocial influences on stature: a review // J. biosoc. Sci. — 1991. — Vol.23. — P. 113-128.

Mascie-Taylor C.G.N. How do social, biological, and genetic factors contribute to individual differences in cognitive abilities? // Twins as a Tool of Behavioral Genetics / Ed. T.J.Bouchard, Jr. and P.Propping. — John Wiley and Sons Ltd., 1993. — P. 153-178.

Singh S.P., Mathotra P. Secular shift in menarcheal age of Patiala (India) schoolgirls between 1974 and 1976 // Ann. Hum. Biol. — 1988. — Vol. 15, N 1. — P. 77-80.

Stolarczyk H., Malinowski A. Secular changes in body height and mass in the children and adolescents of Lodz // Z. Morph. Anthrop. — 1996. — Vol.81, No.2. — P.167-177.

Strickland S.S. and Shetty P.S. (Eds.) Human Biology and Social Inequality. — Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1998. — 346 p.

Susanne C., Bodzsar E.B. Secular growth changes in Europe: do we observe similar trends? // Secular Growth Changes in Europe / Eds. E. Bodzsar and C. Susanne. — Budapest: Eotvos Univ. Press, 1998. — P.369-381.

Takasaki Y., Watanabe Y., Kurosawa T. Assessment of excessive leanness in Japanese young women based on allometry. «6^th International Congress of Physiological Anthropology. Methodology for Physiological Anthropology, Cambridge, England, 24-27 August 2002, Programme Abstracts», p. 25-26.

Tanner J.M. A History of the Study of Human Growth. — Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1981. — 356 p.

Tanner J.M. Growth as a mirror of the condition of society: Secular trends and class distinctions // Human Growth. A Multidisciplinary review / Ed. A.Demirjan. — London and Philadelphia: Taylor&Francis, 1986. — P. 3-34.

Toth G.A., Eiben O.G. Secular changes of body measurements in Hungary. Humanobiologia Budapestinensis, 28. Budapest, 2004. 76 p.

Vidmar K. Physical development of the high-school girls of Gimnazija Lava, Celje, Slovenia, and possible differences between their actual and desired body image (устное сообщение)

Vignerova J., Blaha P., Kobzova J., Krejcovsky L., Paulova M., Riedlova J. Growth and development of school children // Cent. Eur. J. Publ. Health. — 2000. — Vol.8, No.1. — P.21-23.

Voss L.D. The measurement of human growth: A historical review. In: Perspectives of Human Growth. Eds. Parasmani Dasgupta and R. Hauspie. Dordrecht, Boston, London: Kluwer Academic Publishers, 2001. P. 3-15.

Wang Y., Monteiro C., Popkin B.M. Trends of obesity and underweight in older children and adolescents in the United States, Brazil, China, and Russia. // Am.J.Clin.Nutr. — 2002 — Vol.75, No.6. — P.971-977.