Серьёзные западные политические аналитики продолжают разбираться в итогах недавних выборов в шведский Риксдаг, принёсших поражение правоцентристам, находившимся у власти, а также показавших ощутимый рост крайне правых и слабость левоцентристов. Я уже знакомил с мнением политического редактора британского пролейбористского «New Statesman» Итона и немного — с соответствующими суждениями лондонской леволиберальной «The Guardian». Сегодня же обширно процитирую оценки, которыми поделился 18 сентября 2014 во влиятельном американском внешнеполитическом журнале «Foreign Affairs» один из ведущих шведских политологов, доктор политических наук из Гётеборгского университета, профессор Бу Ротштейн. Он читает лекции в дюжине западных вузов, включая Австралийский национальный, Бергенский, Вашингтонский и Ольборгский университеты, а также Гарвард, Корнелл и Стэнфорд. Бабушка и дедушка Бу по матери, к слову, — из Украины и Литвы, а сам он в свои 60 известен активным участием в фанатской группировке ведущего шведского футбольного клуба «Malmö FF». Так вот, профессор считает, что «последние выборы для Швеции являют собой поворотный пункт», некую черту, за которой в Королевстве началась «новая политическая эра».
По его мнению, «дни шведской исключительности закончились», «в нашей стране больше не будет крайне сильной социал-демократии», «уровень неравенства возрастёт, а уровень государственных социальных расходов — упадёт». «И что произойдёт при этом со складывавшейся долгое время политической и интеллектуальной идентичностью Швеции, можно только догадываться».
Несмотря на свой, в целом, правоцентристский либеральный дискурс (уже в первом абзаце он торопливым речитативом старается перечислить собственные символы веры насчёт «успешной навигации Швеции через мировой финансовый кризис именно под руководством правоцентристской коалиции» и «генерирования (ею же) респектабельного экономического роста на протяжении последних трех лет», Ротштейн делает ряд познавательных наблюдений.
Профессора искренне удивляет, как же «центристско-консервативное правительство», 8 лет находившееся у власти, могло проиграть выборы (он так и пишет — «было удивительно») и заметно потерять электоральную поддержку, «ведь всё хорошо было» (опять же таки, цитируя автора, «несмотря на успешное управление экономикой»). Правда, чуть ниже, задавшись найти ответ на этот вопрос, он всё же вынужден признать — ах, да, «резкое увеличение экономического неравенства», «в сочетании с политической усталостью». Экономическая неолиберальная политика правоцентристов, которую автор в силу политических предпочтений одобряет «в теории», вместе с «уменьшением пособий по безработице и усечением оплаты больничных листов», «почему-то» на практике (и политологу приходится это констатировать) «не подпитала экономику» и не сократила уровень безработицы. Последний «остаётся на уровне 8% — очень высоком по шведским стандартам. Безработица крайне велика среди молодых шведов», а «увеличение экономического неравенства в последнее десятилетие в Швеции было большим, чем почти во всех остальных странах ОЭСР».
При этом, несмотря на массовый отток поддержки от правоцентристов, левоцентристские партии так и не капитализировали это недовольство. «Социал-демократы из СДРПШ набрали лишь 31,3%, — когда обычно они набирали 40% и много выше; для них это драматический обвал. Левая партия получила 5,66% — приблизительно столько же, сколько и на предыдущих выборах, в 2010, а «зелёные» — 6,8%, то есть, потеряли более 0,5% в сравнении с 2010″. На фоне «тусклых результатов консерваторов и левых» «поражают высокие показатели правых популистов, партии «Шведские демократы» (SD, ШД), — почти 13%, более, чем вдвое больше, чем их доля на выборах-2010. ШД — уже третья по величине партия в парламенте».
Эксперт не исключает, что «проблемность» с созданием устойчивой новой правящей коалиции в Швеции «может вынудить в проведению досрочных выборов уже в следующем году, что будет крайне необычным для шведской политики».
Отвечая на поставленный самим же ещё один вопрос, «почему левоцентристам не стало лучше от поражения правоцентристов», Ротштейн подмечает: «Шведские левые пострадали от замены традиционных, основанной на разделении общества на классы, политических оценок «левый-правый» на то, что современные политологи называют «делением ЗАЛ-ТАН, «зелёный»-альтернативный-либеральный» против «традиционалистский-авторитарный-националистический». В качестве примеров аналогичного процесса профессор говорит о «других странах Северной Европы, а также Бельгии и Нидерландах». «Это новый политический ландшафт, в котором традиционные экономические вопросы в значительной степени вытеснены вопросами образа жизни и идентичности. С социологической перспективы, большинство людей, которые отдавали свой голос за социал-демократов, — рабочие — «синие воротнички» и низший средний класс — нынче голосуют за крайне правых «Шведских демократов». Они обнаружили себя на проигравшей стороне» экономически и «стали политически отчуждены от того, что по их мнению, представляет собой набор элитарных политических проектов».
Продолжая объяснять причины «резкого увеличения поддержки ксенофобской националистической группировки», ШД, Ротштейн указывает на такие факторы общественной жизни страны, как увеличение «процента населения из числа беженцев и родственников беженцев из конфликтных регионов», возросшей в связи с этим конкуренции за жильё и рабочие места, а также «дискриминации и отсутствия возможностей». ШД «сумели смешать антииммигрантские» и социально-политически-протестные настроения и «завоевали больше голосов, чем ожидалось большинством».