Когда мёртвый хватает живых

1847. Николай I изучает карикатуру на самого себя. Источник

Оказывается, требование отречься от родителей и/или мужей к детям/жёнам политических преступников впервые выдвинул Государь император Николай I:

«На протяжении всех 30 лет своего царствования Николай 1й делал вид, что оказывает декабристам «милости» и «прощает» их.

18 февраля 1842 года он решил оказать детям вышедших на поселение декабристов новую особую «милость»: «из сострадания к их родительницам, пожертвовавших всем для исполнения супружеских обязанностей», царь разрешил принять их сыновей в кадетские корпуса, дочерей — в институты благородных девиц, с тем, однако, чтобы они не носили фамилии родителей, а именовались Сергеевыми, Никитиными, Васильевыми, — по имени своих отцов.

Но даже эта лицемерная «милость» была оказана не всем, а лишь вступившим в брак в дворянском состоянии, до вынесения приговора»

А вот каким было «сострадание к родительницам»:

«Последовавшие за мужьями жены декабристов поставлены были в Сибири в совершенно особое, исключительно тяжелое положение. Генерал-губернатором Восточной Сибири был в то время Лавинский. Каторга была подчинена ему, и его беспокоили распространившиеся слухи, что туда вслед за мужьями собираются их жены. Княгиня Трубецкая, княгиня Волконская и Муравьева, урожденная графиня Чернышева, уже получили разрешение на поездку. Таких высоких представительниц аристократического Петербурга ещё никогда не было на каторге, и перед Лавинским, естественно, встал вопрос, в какие условия жены осужденных должны быть поставлены в Сибири и как держать себя с ними.

Лавинский знал злобное настроение и мстительную непримиримость Николая I, знал, что царь не хочет пускать в Сибирь жен декабристов, и понимал, что и сами декабристы и их жены должны быть поставлены в Сибири вне общего положения о ссыльнокаторжных, вне закона. Чтобы выяснить вставшие перед ним вопросы, Лавинский поехал в Петербург.
Он обратился за советом к начальнику Главного штаба, генерал-адъютанту Дибичу, и ознакомил его со своими соображениями по этому поводу. Дибич знал, что вопрос этот занимает и самого Николая I, и в тот же день, утром 31 августа 1826 года, доложил царю «соображения» Лавинского.

Царь ответил необычайно быстро. Он приказал немедленно и секретно создать для обсуждения вопроса особый комитет, который собрался в тот же день, 31 августа, в семь часов вечера. Уже на следующий день, 1 сентября, Лавинский срочно направил иркутскому губернатору Цейдлеру для сведения и исполнения исключительно жесткие правила, регулировавшие положение жен декабристов на каторге и в ссылке.
Правила эти не были официально опубликованы, но, утвержденные Николаем, приобретали силу закона. Они лишали жен декабристов самых элементарных, установленных законом человеческих прав…

…Приехав в Иркутск, Трубецкая обратилась к Цейдлеру за разрешением следовать дальше. Выполняя полученную из Петербурга инструкцию, губернатор уже при первом свидании стал убеждать Трубецкую вернуться обратно.
Трубецкая отказалась. Тогда Цейдлер дал ей подписать документ, выработанный петербургским секретным комитетом на основании представленных Лавинским соображений. В нем было четыре пункта:

1. Жена, следуя за своим мужем и продолжая с ним супружескую связь, сделается естественно причастной его судьбе и потеряет прежнее звание, то есть будет уже признаваема не иначе, как женою ссыльнокаторжного, и с тем вместе принимает на себя переносить всё, что такое состояние может иметь тягостного, ибо даже и начальство не в состоянии будет защищать её от ежечасных могущих быть оскорблений от людей самого развратного, презрительного класса, которые найдут в том как будто некоторое право считать жену государственного преступника, несущую равную с ними участь, себе подобную; оскорбления сии могут быть даже насильственные. Закоренелым злодеям не страшно наказание.

2. Дети, которые приживутся в Сибири, поступят в коренные заводские крестьяне.

3. Ни денежных сумм, ни вещей многоценных с собой взять не дозволено; это запрещается существующими правилами и нужно для собственной их безопасности по причине, что сии места населены людьми, готовыми на всякого рода преступления.
4. Отъездом в Нерчинский край уничтожается право на крепостных людей, с ними прибывших.
Трубецкая подписала эти суровые условия и просила Цейдлера не задерживать её.
Цейдлер ознакомил её с рядом новых ограничений, установленных по указанию Николая I для жен декабристов. В них говорилось, что:
необходимые женам декабристов средства на жизнь они могли получать до смерти своих мужей лишь через посредство начальства, но и эти деньги имели право расходовать согласно особым строгим правилам;
после смерти мужей женам декабристов возвращались все их прежние права, как и право распоряжаться своими доходами, но все это лишь в пределах Сибири; возвращение же их в Россию могло иметь место лишь после смерти мужей, с высочайшего на то каждый раз разрешения и с определенными, установленными для жен декабристов ограничениями.
Николай I добавлял к этим ограничительным правилам, что он и «не предполагает в делах сего рода допускать каких-либо исключений».

Трубецкую и эти новые ограничения не смутили. Она подписала документ и просила Цейдлера отправить её наконец. Но губернатор имел четкие и ясные указания из Петербурга о том, как вести себя дальше, чтобы всё же не допустить жен декабристов на каторгу, к мужьям. В них говорилось:

«С тем вместе должно обратиться к убеждению, что переезд в осеннее время через Байкал чрезвычайно опасен и невозможен, и представить, хоть мнимо, недостаток транспортных казенных судов… и прочие тому подобные учтивые отклонения, а чтобы успех в оных вернее был достигнут, то ваше превосходительство не оставите принять и в самом доме вашем, который без сомнения будут они посещать, такие меры, чтобы в частных с ними разговорах находили они утверждение таковых убеждений».
Все эти и «прочие тому подобные учтивые отклонения» Цейдлер пустил в ход, но Трубецкая, ссылаясь на данное ей царем разрешение, требовала, чтобы Цейдлер не задерживал её больше.
У губернатора были, однако, указания из Петербурга и на этот счет. Ему предписывалось в случае, если, несмотря на все эти меры, жены декабристов останутся непреклонными в своем решении следовать за мужьями, «переменить совершенно обращение с ними, принять в отношении к ним, как к женам ссыльнокаторжных, тон начальника губернии, соблюдая строго свои обязанности…».

А.И.Гессен, 1969. Во глубине сибирских руд… Декабристы на каторге и ссылке. М.: Детская литература. 350 с.
Вообще, все составляющие сталинских репрессий не были выдуманы большевиками, но заимствованы из соответствующих практик царского режима (иногда с переделками, но небольшими):

— этнические депортации, активно разрабатываемые в рамках концепции «народов-предателей» с 1890-х гг.

Антинемецкие карикатуры времён Первой Мировой

— расстрельное законодательство, реализованное в постановлении ВЦИК 2 декабря 1934 г., немедленно после так вовремя произошедшего убийства Кирова, столь же последовательно ликвидирует всякую возможность исправить судебную ошибку по «политическим делам» (особенно — шанс на спасение оговорённого), как военно-полевая юстиция во время столыпинщины

— наказания за «оскорбление величества», и доносы, чтобы кого-то из противников доносителя наказали, изменилось только величество.

— репрессии по ОСО копируют заключение, ссылку и высылку в административном порядке, по принадлежности к «смутьянам» (их аналогом были «троцкисты») или социально-опасным элементам (тогда студенты и рабочие, здесь — «космополиты»)

— повторное наказание и наказание родственников, превентивное наказание, вроде того как перед первым Мая и 7 ноября отправляли на 15 суток «бывших» и «подозрительных», вроде б.участников оппозиций и/или их детей. О чём см. стихи про отца Михаила Кульчицкого; подобное было общесоюзной практикой.

Это типичный случай, когда, как говорил Маркс, мёртвый хватает живых. Поскольку по части базиса СССР был полной противоположностью царской России, а вот некоторые надстроечные элементы воспроизвелись. Как, к слову, советский аппарат, военный и гражданский, создавался сотрудничеством большевиков с лучшими из спецов, перешедших на сторону революции, от полковника Шапошникова до востоковеда Поливанова и лесоторговца Любищева.

Что получилось? впервые именно в сталинский период советский чиновник по части деловитости, прагматизма и рационализма сравнялся с немецким Beamte (в этом смысле в СССР выполнили пожелание Сталина соединить русский революционный размах с американской деловитостью или прусской честностью и пунктуальностью), но таки был отягощён рядом отрицательных черт аппарат империи. Это тот самый бюрократизм, с которым воевал в последних статьях Ленин.

А в плане теории всё вышеописанное представляет собой лучшее доказательство, что у надстройки есть свои механизмы трансляции, отличные от таковых базиса. Поскольку когда красные командиры, управленцы, дипломаты и производственники учились у соответствующих буржуазных спецов, они выучивались не только собственно делу (в котором потом обогнали учителей), но в известной степени отношению к жизни, обращению с просителями, всему тому «человеческому» что сформировано прежним общественным строем и через присущий нашему виду механизм социализации — подражание ученика учителю — сохраняется сильно дольше обусловившего его базиса. Эти родимые пятна проклятого прошлого надо было отслеживать и вычищать в аппарате, последовательно не позволяя в конфликте между сделать «как правильно» и «как легче/привычней» выбирать второе.

Другой пример такой же трансляции надстроечных явлений далеко за пределы базиса, в котором они осмысленны, понятны и адаптивны — сохранение изрядной частью постсоветских трудящихся советского отношения к труду, к производству как «нашему делу» и пр. Сейчас, когда они трудятся не на себя, не на свою страну, а на хозяина, это невыгодно, затратно и даже опасно.