Османы как гуситы?

Print PDF

На днях прочел книгу Н. А. Иванова «Османское завоевание арабских стран (1516-1574)», посвященную экспансии Оттоманской Порты на Ближнем Востоке и в Магрибе на протяжении первых трех четвертей XVI века. Данное исследование несомненно подкупает обилием фактов; автор, профессиональный востоковед, знаком с различными источниками по рассматриваемому им периоду и мнениями других известных исследователей вопроса. Ознакомиться с ним я могу посоветовать любому любителю истории.

Тем не менее, авторская концепция роли османского завоевания (см. краткий конспект здесь) в истории Ближнего Востока вызывает сомнение. Если верить Иванову, османы осуществили едва ли не социальную революцию, опираясь на поддержку местного оседлого населения и систематически ограничив права местных феодальной верхушки. Эти идеи позднее развил С. А. Нефедов, приписав Оттоманской Порте наличие чуть ли не социалистического строя. Я попытаюсь «проверить на прочность» эту теорию.

Начнем с некоторых частных замечаний. Например, автор много и обстоятельно пишет о ходивших в Европе слухах о «народолюбии» османов – но нельзя рассматривать её вне контекста. В XVI веке происходит резкое ухудшение положения восточноевропейского крестьянства, связанное с его закрепощением[1]. Одновременно, с началом Реформации, протестанты по понятным причинам симпатизировали противникам Папского престола в лице турок – тем более что они традиционно поддерживали протестантов против Габсбургов[2].

Увы, нужно констатировать и то обстоятельство, что Иванов банально пристрастен. Например, османские мероприятия на завоеванных территориях представляются им как социальные реформы. А восстания Шах-кулу в Анатолии (1511 год) и «болотных арабов» в Ираке Арабском (1549 год) против османов – как проявление шиитского фанатизма[3]. При описании владычества сефевидских кызылбашей в Месопотамии акцент делается на их насилии по отношению к мирному населению, при описании османов – на различных благодеяниях.

Впрочем, режим Сефевидов с точки зрения мирного населения действительно имел более террористический характер. При ранних Сефевидах центральная власть не могла бороться с произволом «на местах», поскольку слишком зависела от вождей кызылбашских кочевых племен. В отличии от сефевидского Ирана, Оттоманская Порта как наследница государственной традиции Ромейской империи отличалась весьма высоким по меркам окружающего мира уровнем централизации и первоначально эффективным бюрократическим аппаратом[4].

Иванов справедливо отмечает, что османы защищали оседлое население завоеванных населений от тюркских и бедуинских кочевников, зачастую не гнушаясь истреблением последних. Между тем, те мероприятия, которые интерпретируются им как часть социальных реформ османов – отмена «незаконных» налогов или их снижение[5], борьба с чиновничьим произволом, фиксация законодательства – характерны при переходе от «кочевого феодализма» по образцу сефевидского к централизованному государству a la Оттоманская Порта.

Описывая османские мероприятия в Египте после свержения власти мамлюков (1517 год), Иванов фиксируется в первую очередь на обобществлении земельной собственности, отмене налоговых иммунитетов феодалов и повинностей, которые крестьяне несли в их пользу. Однако, нельзя уверенно определить, стоит ли рассматривать эти преобразования именно как социальные – поскольку Египет был житницей исламского Средиземноморья, любая дееспособная[6] государственная власть была заинтересована в усилении контроля над ним[7].

Кроме того, удар по положению мамлюков в египетском обществе путем конфискации их земель был прагматической мерой. Как показывает Иванов, даже после османского завоевания Леванта и Египта мамлюки, совместно с бедуинами, неоднократно поднимали мятежи против центральной власти[8]. В других арабских странах, покоренных османами, радикализм преобразований не достиг «египетского» уровня. И даже в самом Египте часть мамлюкских беев, своевременно признавшие власть османов, сохранили свои земли и привилегии[9].

В Леванте завоевание ещё меньше затронуло права местных феодалов – те из них, кто своевременно перешел на сторону османов, приумножили свои земли. Друзские феодалы в горах Ливана при османах обладали своеобразной полу-независимостью, особенно могущественный клан Маанидов. Курдские и арабские князьки Месопотамии, как видно из повествования Иванова, также сохранили значительную автономию – карательные акции в их отношении предпринимались, лишь если возникало подозрение в том, что они тайно сотрудничают с португальцами или сефевидскими кызылбашами.

Теперь посмотрим, насколько население завоеванных стран поддерживало османов, а османы – заботились о нем. Действительно, мамлюкское правление вызывало всеобщую ненависть египтян, красочно описанную в работе Иванова; простой народ видел в приходе турок избавление от владычества мамлюков. Что возмущало простолюдинов? В первую очередь, тотальная коррупция правящей верхушки; многие мусульмане также были недовольны тем, что мамлюки, по их мнению, излишне мирволили христианам. Но с приходом османов, как показывает Иванов, положение немусульман – христиан и иудеев — не ухудшилось, а улучшилось; им было разрешено свободное отправление культа.

Османская власть, впрочем, действительно была – по крайней мере, первоначально – менее коррумпированной, чем мамлюкская[10]. Но это не помешало османам при взятии Каира (29 января 1517 года) подвергнуть столицу Египта такому разгрому, что погибло около 50 тысяч человек. Кроме этого, после покорения Египта зять и фаворит Сулеймана Великолепного, Ибрагим-паша, усмирял волнения не только феодалов, но и низших слоев общества. К слову, огосударствление земельной собственности также оказалось во многом фиктивным. На практике управление ею осуществляли мультазимы — представители местных высших классов (мамлюки, османские офицеры, арабские шейхи и торговцы).

Описывая османское завоевание Магриба, Иванов делает акцент на поддержке низшими слоями населения Алжира и Туниса корсаров братьев Барбаросса и их преемников[11], выступавших в данном регионе в качестве представителей власти турецкого султана. Высшие классы Магриба – феодалы, бедуинские вожди и айяны (городской патрициат) – наоборот, предпочитали испанское владычество османскому, рассматривая братьев Барбаросса как обычных бандитов (которыми они до определенной степени и были).

Но ближайшими сподвижниками братьев Барбаросса были не простолюдины, а бежавшие из Испании мориски и европейские ренегаты (которые и шли в берберийские корсары). Сам же Иванов описывает жестокие расправы Хайреддина (Хызра) Барбароссы с непокорным населением (недовольных объявляли испанскими прислужниками), после которых целые области совершенно опустошались. Очевидно, что если бы новому порядку сопротивлялась лишь верхушка, террор Барбароссы против недовольных не носил бы столь опустошительный характер.

И, наконец, самое важное – система тимаров не вводилась ни в Магрибе, ни в Египте, ни в Леванте[12]. То есть о коренной ломке до-османских порядков говорить невозможно, поскольку именно распространенная в «ядре» империи – на Балканах и в Малой Азии — система тимаров ставила феодалов в полную зависимость от государства. Могущество феодалов на присоединенных при Селиме Явузе[13] и Сулеймане Кануни[14] землях так и не было подорвано окончательно. И, пользуясь кризисом, постигшим Оттоманскую Порту на рубеже XVI и XVII века, они в большинстве этих регионов добились фактической автономии от центра.

Несомненно, турки были «меньшим злом» по сравнению с предыдущими некомпетентными правителями захваченных ими земель. Они охраняли земледельцев от насилия со стороны кочевников, они установили относительный порядок и ограничили произвол правящей верхушки в отношении низших классов и иноверцев (христиан и иудеев). Османы зачастую защищали эти страны от внешних врагов – испанцев в случае Магриба, португальцев в случае Йемена и кызылбашей в случае Месопотамии. Но, на мой взгляд, покорение османами арабского мира не может быть охарактеризовано как социальная революция.

Примечания

[1] Тем не менее, завладев Венгрией после битвы при Мохаче (1526 год), османы поддержали притязания на её престол со стороны Яноша Запольяи, представителя аристократической партии, заинтересованной в закрепощении крестьянства, в свое время жестоко усмирившего крестьянское восстание Дьердя Дожи (1514 год). Само восстание, к слову, первоначально началось именно как поход против турок – крестьянское ополчение восстало после того, как феодалы приказали ему прекратить поход и сдать оружие.

[2] В частности, султан Оттоманской Порты Селим II при помощи своего фаворита – еврейского коммерсанта Юсуфа Наси, имевшего деловые связи по всей Европе – поддерживал в конце 60-ых – начале 70-ых годов XVI века связь с нидерландскими повстанцами во главе с Вильгельмом Оранским, выступавшими под лозунгом «лучше турки, чем Папа».

[3] Показателен употребляемый автором откровенно странно звучащий термин «шиитский экстремизм».

[4] Необходимо отметить, что отмечаемое Ивановым «народолюбие» османов было характерно и для державы ромеев, значительную часть армии которой составляло ополчение лично свободных крестьян-стратиотов. Более того – хотя Нефедов это и отрицает, основой для османской системы тимаров (аналог русской поместной системы) послужила ромейская система проний.

[5] Впрочем, (обычно, временное) снижение налогов на присоединенных территориях в целях приобретения поддержки у населения – нормальная практика того времени, и вовсе не обязательно османская.

[6] Необходимо отметить, что мамлюкское государство, как показывает Иванов, к тому времени находилось в состоянии глубокого упадка и местная центральная власть обуздать свою знать уже не могла.

[7] То есть в том, чтобы земледельцы несли повинности в пользу государства, а не частных лиц (феодалов).

[8] Анархизм мамлюков вообще был общеизвестен – не раз и не два они свергали собственных султанов.

[9] См. здесь.

[10] Хотя, учитывая то, что, как пишет сам же Иванов, османский административный аппарат в значительной части формировался из тех же самых мамлюков – трудно проверить, что они после смены руководства сразу же прекратили свои злоупотребления властью.

[11] Несомненно, магрибское простонародье не имело оснований любить высшие классы своего общества, неспособные обуздать бедуинские племена и склонные к подчинению Испании, которая в начале XVI века оккупировала большую часть алжирского побережья, и могло в пику ему помогать османам. Но отсюда отнюдь не следует наличие некоего туркофильского «социального движения».

[12] За вычетом его северной части – Халебского пашалыка, граничившего с османской Малой Азией.

[13] «Грозном».

[14] В Европе известен как «Великолепный».