Др. Наташа Клокер (Вуллонгонгский университет)

Др. Данэлла Дроздевски (Унивеситет Нового Южного Уэльса)

 

Аннотация

Данная статья, хоть и чрезмерно перегружена цветастой лексикой современной «прогрессивной» гуманитарной науки, тем не менее поднимает важный вопрос, касающийся положения ученых с детьми в условиях современной неолиберализации науки, когда количественные показатели наукометрии служат основными критериями приема на работу и оценки профпригодности.

Карьерный рост против потенциальных возможностей: скольких статей “стоит” ребенок?

 

Скольких статей “стоит” ребенок? На то, чтобы задать этот провокационный вопрос, нас натолкнул недавний опыт работы в комиссиях по назначениям и выписывания исследовательских грантов в Австралии, где положения по квантификации научных достижений требуют от соискателей объяснить, каким образом “перерывы в стаже” вроде декретного отпуска повлияли на количество их публикаций.

В наше время, когда университетская среда становится все более и более неолиберальной, когда каждые вид деятельности, результат и “воздействие” подвергаются ревизии (Castree, 2000; 2006), наш комментарий призван поставить под вопрос то, как лица, принимающие решения, учитывают или не учитывают карьерные последствия наличия детей. Мы заинтересованы в этом вопросе как с личной, так и с политической точки зрения. Мы обе женщины, обе находимся в начале карьерного пути и обе родили первого (и на данный момент единственного) ребенка в течение года с момента получения докторской степени.  У одной из нас есть рабочее место в постоянном штате одного из австралийских университетов, а другая работает по срочному контракту.

С тех пор, как мы завели семью, наше свободное время было до значительной степени поглощено ею, и приходится все время держать в уме количество публикаций и общую производительность. Мы беспокоимся о том, что не сможем выпустить достаточно публикаций, получить достаточно грантов и еще и преподавать в промежутках между всем этим, чтобы оставаться конкурентоспособными и нужными для работодателей. Конечно, мы не единственные среди профессуры, кто об этом беспокоится. Как женщины, так и некоторые мужчины в академической среде усвоили стратегии выживания, которые достаточно хорошо отражены в литературе: среди них манера дожидаться постоянной позиции, прежде чем заводить детей, или не заводить детей вообще, вписывать детей в академический календарь, работать с неполной занятостью, увеличивать долю сотрудничества в исследованиях, скрывать необходимость заботы о детях, меньше спать, приносить в жертву частную жизнь, или, для некоторых, переходить во второй эшелон [1] или вообще покидать академическую среду.

На фоне таких перспектив, и в духе поиска способов совместить родительские обязанности с требованиями научного труда, мы вынуждены принять всерьез кажущийся циничным вопрос о том, скольких публикаций может «стоить» деторождение с точки зрения научной работы.

Хотя мы интересовались опытом родительства как женщин, так и мужчин из академической среды, деторождение и воспитание детей остаются главной причиной гендерного неравенства в академической среде. Недостаточная представленность женщин в науке (в частности, на уровне профессуры) изучается феминистками из научной среды с 1970 года  (McDowell, 1979; Monk et al, 2004). Наш взгляд на этот вопрос основывается на более современном корпусе литературы, посвященной гендерным последствиям неолиберализма, в особенности для ученых, обремененных родительскими обязанностями (Berg, 2002; Crang, 2003, 2007).

Если не принимать во внимание неолиберальную культуру учета в современных западных университетах, наука дает своим сотрудникам ценную гибкость по части рабочего времени и места, которую не могут себе позволить многие другие профессии. Однако, попытки помочь ученым с “балансом личного и рабочего времени” и достичь большего гендерного равенства увенчались весьма ограниченным успехом (Bailyn, 2003; Berg, 2002).

На данном поприще были достигнуты серьезные успехи, особенно по части доступности оплачиваемого декретного отпуска, более гибкого рабочего расписания и (в США) возможности продления или временного прерывания стажа в должности на время ухода за детьми. Но подобные меры сами по себе остаются источником проблем: когда ученые (как правило, женщины) пользуются ими, они пилят сук, на котором сидят. Любое уменьшение квантифицируемых результатов (количества публикаций) влияет на возможности получения грантов, нахождения рабочего места по срочному контракту или штатной должности, и продвижения по карьерной лестнице. Берг (2002: стр. 253) именно по этой причине называет меры по продвижению гендерного равенства “пустышками”, которые постоянно подрывает то, что критерии профпригодности сформированы целиком вокруг “маскулинных норм научного поведения и производительности”.

По мнению Бейлин (2003), подобными мерами не вышло установить гендерное равенство, поскольку в них предполагается, что достаточно лишь сделать среду гендерно-нейтральной. Однако, равенства невозможно достичь, когда конкретная группа людей (в данном случае, ученые, обремененные родительскими обязанностями) продолжает “систематически не удовлетворять критериям идеального ученого” (Bailyn, 2003: стр. 139), который “работает полный рабочий день (и часто перерабатывает) и может сменить место жительства, если работа того потребует” (Williams, 2000: стр. 5).

Научная культура, нормы и ожидания не были изменены, чтобы соответствовать стилю жизни и рабочему пути ученых, обремененных родительскими (и прочими) обязанностями. Недостаток “структурных мер” по трансляции политики равенства в “осмысленную практику равенства” означает, что успех в деле оспаривания “гегемонии маскулинности” в научной среде в целом и в географии в частности будет весьма ограниченным (Berg, 2002: стр. 253).

Понятие об “идеальном” ученом нуждается в дальнейшем пояснении. В “Homo Academicus” Бурдье (1988: стр. 87) признавал, что научная среда выстроена с оглядкой на “идеальную карьеру, с которой объективно сравниваются все прочие”. Хоть мы и не считаем, что идеальную карьеру можно объективно измерить (поскольку понимание профпригодности и заслуг формируются обществом же), мысль Бурдье находит отклик у тех, кто совмещает научную карьеру с воспитанием детей [2]. Бурдье также в значительной степени признавал важность времени для научной карьеры, а точнее, тот факт, что “накопление научного капитала требует времени”. Действительно, Бурдье (1988: стр. 96) утверждал, что “самым неизменным и необходимым условием для накопления той формы символического капитала, что известна под названием научной репутации”, является “вложение времени”.

 

С точки зрения ученых с (маленькими) детьми, которым времени особенно не хватает, подобные наблюдения являются поводом для серьезного беспокойства. С точки зрения Крэнга (2003: стр. 1715) нормативные предположения научной работы на полную ставку и линейного карьерного пути “довольно беспощадны” к тем перерывам, в которых нуждаются ученые, воспитывающие детей (особенно матери), и потому “балансируют на грани дискриминации”. Научный curriculum vitae (или стаж) является не просто объективным мерилом достижений — это целый идол, возведенный во славу идеи линейного карьерного пути: “публикация за публикацией, презентация за презентацией” (Crang, 2007: стр. 511), а также ключевой инструмент неолиберального управления в университетской среде.

Хотя мы лично и не приемлем аудиторскую культуру неолиберальной академии, нам бы хотелось, если не выйдет свергнуть всю эту систему целиком, то хотя бы сместить давление обратно на университетских менеджеров, чтобы они подстраивались под разнообразные карьерные пути ученых — в нашем случае, ученых с родительскими обязанностями. С определенной точки зрения, данный комментарий рассматривает потенциальные возможности использования политически выгодных мест внутри неолиберализма (Larner, 2003), и посвящен поиску “стратегии и тактики для эффективного активизма на местах” (Castree, 2000: стр. 969), которые потенциально могли бы сдвинуть понимание и мерила научных заслуг в сторону большего гендерного равенства. Мы построили данную работу на основе дискуссии с нашими коллегами, проведенной через опрос, который мы в 2011 году распространили среди ученых-географов, имеющих детей. Наша дискуссия, что показалось некоторым весьма спорным, была посвящена тому, можно ли придать значение родительскому потенциалу в неолиберальных терминах. Если точнее, то мы пытались развернуть значение и последствия применения принципа “по отношению к возможностям” для тех ученых, у которых есть дети.

 

Оценка заслуг по отношению к (каким) возможностям?

 

В университетах Австралии, как и везде, законом установлены меры по предоставлению “равных условий занятости” (EEO), основанных на “заслугах”. Помимо всего прочего, меры EEO пытаются избежать дискриминации по принципу половой принадлежности, родительских обязанностей и беременности. Оговорка про оценку “относительно возможностей” теперь в разных формах содержится в большинстве заявлений о выдаче грантов и некоторых заявлениях о найме в Австралии [3], как попытка операционализировать “заслуги”. С 2010 года Австралийский научный совет (ARC) включает в свои заявки на выдачу грантов раздел о “научных возможностях и доказательствах профпригодности” (ROPE). Раздел ROPE позволяет заявителям декларировать перерывы в своем стаже, включая, но не ограничиваясь, деторождением, а также дату получения докторской степени, характер своей нынешней и прошлой занятости (полная, частичная, исследовательская или учебно-исследовательская) и стаж на работе, не связанной с наукой. Подобные меры призваны предоставить “положительную оценку того, что может быть достигнуто или было достигнуто с учетом имевшихся возможностей”, но не дают никаких “особых привилегий или пониженных стандартов профпригодности” (Rafferty et al, 2010: стр. 5, курсив из оригинала).

В идеале, переход на оценку достижений с учетом имеющихся возможностей позволяет подвергнуть сомнению “существование единой нормы”, с которой полагается сравнивать все прочие научные карьеры (Dalton, 2011: стр. 5). В данной работе мы попытались выяснить, до какой степени соображения касательно “возможностей” могут учесть воздействие воспитания детей на квантифицируемые результаты работы ученых. Мы спросили наших коллег, что именно для них означает фраза “относительно возможностей” после того, как у них появились дети, и до какой степени по их ощущениям она влияет на принятие решений о назначениях, повышениях и выдаче грантов.

Общее мнение большинства наших коллег гласило, что реализация положения “относительно возможностей” не оправдывает возложенных на него ожиданий: “по моему опыту, оно имеет мало влияния на то, как меня оценивают”. Большинство считает, что значение положения “относительно возможностей” для карьеры ничтожно мало или вовсе не существует. Оно воспринимается в основном как “символический жест, положенный на бумагу и никогда не принимаемый во внимание людьми, которые выносят решения и оценивают работу”.

Некоторым из наших коллег кажется, что положения “относительно возможностей” в принципе не способны перевесить всеподавляющую увлеченность университетов “нижним порогом производительности”, что превращает их в “не более чем словесное заклинание, которое используется университетами, чтобы сделать вид, будто их заботят социальные проблемы, до которых им нет никакого дела”. В целом включение этого положения в официальные документы считается малозначительным шагом, который не повлиял на оценку заслуг и достижение равенства: “В конечном итоге, люди, которые не прерывали свой стаж, получают преимущество”. Вдобавок к этому, опрошенные высказывали мнение, что даже если положения “относительно возможностей” и принимались бы во внимание, их действие все равно было бы ограничено временем перерыва в стаже (в данном случае, декретного отпуска), и ни коим образом не учитывало бы “то, как наличие маленького ребенка влияет на производительность даже после возврата к полному рабочему дню”. В результате, сам термин “относительно возможностей” был признан “раздражающе неспособным описать весь эффект деторождения”.

Учитывая то, насколько неэффективным выглядит положение “относительно возможностей”, логичным следующим шагом было бы прямо квантифицировать воздействие перерывов в карьере (таких, как деторождение), чтобы они в свою очередь “учитывались” беспощадной математикой неолиберального университета. Чтобы развить эту идею далее, мы представили следующий сценарий на рассмотрение нашим коллегам:

“Представьте, что вы — член приемной комиссии, и выбираете кандидата на срочную или штатную научную должность. Вам представлены анкеты двух одинаковых во всем прочем кандидатов, один из которых, однако же, имеет “перерыв” в публикациях, потому что завел ребенка в течение последних 2-3 лет. Пытаясь квантифицировать воздействие родительских обязанностей на научную карьеру, ваш коллега по комиссии задает следующий вопрос после того, как кандидат покидает комнату: “Сколько работ мог помешать написать данному кандидату ребенок?”. То есть, сколько работ нам нужно “прибавить” к анкете данного кандидата, чтобы поставить его или ее в равные условия с другим кандидатом? Скольких работ “стоит” ребенок? Что бы вы ответили?”

Чтобы развеять сомнения насчет качества опроса, напомню, что мы обе — культурные географы-пост-структуралисты, понимающие важность контекста и то, что некоторые вещи невозможно (или не следует) квантифицировать. Несмотря на это, мы задали вышеупомянутый вопрос, потому что нас интересовало, задумывались ли когда-либо наши коллеги над квантифицированным эффектом родительских обязанностей на свою рабочую производительность и как его можно было бы оценивать вообще. Наш вопрос пользуется чисто количественным подходом к оценке профпригодности, что несколько задевает наши личные убеждения. Но, как говорил Берг (в Castree, 2006: стр. 766), именно то, что ученые не осознают невозможность выхода за рамки неолиберализма, не дает им “эффективно бороться с неолиберальной академией”. Как бы мы ни были против неолиберализации нашего труда, как молодые ученые, надеющиеся на долгую научную карьеру, мы не можем действовать целиком вне ее рамок. Лучшее из того, на что мы можем надеяться — это занятие “парадоксального пространства” по отношению к неолиберализму, в котором есть пространство для его оспаривания, но которое одновременно и неизбежно усиливает неолиберальные нормы (Castree, 2006: стр. 764-765). В данном контексте неудивительно, что мы, ученые с маленькими детьми, начали задаваться вопросом, не является ли присвоение им количественного коэффициента единственным способом заставить считаться с нашими родительскими обязанностями.

Итак, скольких же статей стоит ребенок?

Мы, возможно, были несколько наивны, и не осознавали, насколько спорным окажется наш вымышленный сценарий собеседования. Поскольку все наши респонденты были учеными с детьми, и потому были опытными в этом вопросе людьми, мы ожидали, что ответ будет представлять собою число. Хотя некоторые так и поступили, они оказались в меньшинстве. Большинство не согласилось с предпосылками нашего вопроса (некоторые весьма эмоционально). Мы вовсе не собирались провоцировать коллег или поднимать заведомо спорные вопросы, но тут, безо всяких сомнений, мы случайно открыли ящик Пандоры. Это говорит либо о желании сопротивляться квантификации как таковой (и неолиберальной культуре учета в целом), либо о том, что люди ужаснулись рассмотрению своей карьеры (и воздействию на нее своих детей) таким образом.

Те, кто выдал в ответ число, обычно оценивали среднее воздействие воспитания маленького ребенка на основной род занятий примерно в три публикации в год за 2-3 года, указанные в вопросе. Наши коллеги подкрепляли эти цифры разными соображениями, среди которых была продолжительность декретного отпуска, возврат на полную или частичную ставку после него, работал ли кандидат до этого на чисто научной, или на научно-учебной должности, а также каковы были предыдущие публикации кандидата и его специализация. Например:

“Трудно сказать. Скорее всего, 3-4 публикации в год в среднем… Зависит от того, насколько длинный отпуск. Если на год, то 3-4 публикации. Но это также зависит от области специализации и прочих факторов: я исхожу из того, что должность учебно-научная. Если только научная, то больше.”

“Зависит от того, чем они занимались до этого, их истории публикаций и так далее. Я бы сказал, 1-2 статьи в год, но если до этого они писали по 1 статье в год или по 6, ответ был бы другим.”

Некоторым другим нашим коллегам не понравилась суть нашего вопроса в принципе, и они потребовали более цельного измерения “качества” кандидата:

“Нельзя таким образом квантифицировать производительность и результаты… Нам нужно более цельным образом взглянуть на анкеты в контексте их карьер, чтобы правильно оценить кандидатов и то, что они могут нам предложить в разных областях”.

“Мне кажется, это не тот вопрос. Если кандидат многообещающий, я бы попросила моего коллегу поменять вопрос на “Как мы можем помочь данному кандидату достигнуть своих научных амбиций и реализовать потенциал в качестве члена нашего факультета?”

“Я все равно никогда не возьму никого на работу исключительно на основе количества публикаций. Я против подобного подсчета и сравнения, и настаиваю на том, чтобы избегать количественных сравнений публикаций. Всегда лучше взять подходящего к должности человека, который отстает по числу публикаций из-за детей, чем взять кого-то очень производительного “на бумаге”, но не совсем подходящего к должности”.

Некоторые другие, хотя и не одобряли культуру учета, признавали, что это печальная реальность современной науки:

“Я не могу точно сказать, что я об этом думаю… Разумеется, нужно учитывать гораздо больше факторов, чем просто число публикаций, но я знаю, что система настроена именно на это, и комиссия хотя бы задается вопросом, который признает, что дети имеют значение для карьеры. Но некоего “волшебного числа” статей не существует, так что любой вынесенный вердикт был бы лишь субъективным суждением комиссии.”

Некоторых вопрос разозлил, потому что они посчитали, будто вопрос подразумевает неспособность ученых с детьми поддерживать нужный уровень профпригодности:

“Что за идиотский вопрос. Наличие детей не имеет никакого отношения к профпригодности”.

или:

“Я надеюсь, что начальство будет руководствоваться принципами EEO. Начальство моего факультета никогда бы не позволило задавать такие вопросы. На многочисленных заседаниях комиссий в моем университете всегда подчеркивалась важность оценки “относительно возможностей”.

“Вы это серьезно? Я скорее всего серьезно поспорю с другим членом комиссии. Меня лично оскорбил бы такой вопрос. Мне приходилось быть членом приемной комиссии и подобный вопрос не фигурировал бы в моих размышлениях насчет окончательного выбора кандидата”.

По мере поступления ответов на опрос и связанных с ним писем, мы начали беспокоиться о том, что, возможно, мы задали неприличный вопрос, или вопрос, на который невозможно ответить. Также на первый план вышли наши собственные разногласия. Одна из нас была ярым приверженцем важности квантификации, а другая более скептично относилась к ее значению, но признавала полезность и своевременность данного вопроса. Оставляя в стороне наши собственные разнящиеся взгляды на заданный нами же сценарий, нам обеим становилось все более и более неуютно от мыслей о потенциальных последствиях раздражения столь многих из наших коллег.

Несмотря ни на что, результаты нашего опроса вызвали конструктивную реакцию, когда мы представили их на конференции по Критической географии во Франкфурте в 2011 году (Drozdzewski и Klocker, 2011). Нас вдохновила готовность других участников конференции заняться этим вопросом и мы посчитали, что оглашение наших результатов и наблюдений сможет помочь дискуссиям, ведущимся в других странах, особенно в Великобритании, где в рамках консультаций по REF (Research Excellence Framework) в 2014 году было принято решение, что каждый период декретного отпуска будет понижать ожидаемое количество статей на одну работу (из минимальных 4) в течение каждого из четырехлетних периодов (HEFCE, 2011). Хотя мы (и другие) не согласны с тем, что одна статья за четыре года достаточным образом отражает воздействие родительских обязанностей, мы будем пристально следить за тем, как это решение повлияет на гендерное равенство в научной среде Великобритании в последующие годы.

 

Квантификация в действии

 

В Австралии, комитет по равным возможностям для женщин Университета Монаша пытался найти “формулу” для более равной оценки результатов разных карьерных путей (Dalton, 2011). Комитет посчитал, что существующие стандарты “идеальной” научной карьеры подразумевают непрерывный рабочий стаж, ограниченные домашние обязанности и “(более чем) полную рабочую неделю” (Dalton, 2011: 2).

 

Смысл обсуждения, проведенного комитетом в Монаше, заключался в том, что жизненные обстоятельства (включая деторождение, но не ограничиваясь им) “не влияют на способность человека делать качественную работу, но могут повлиять на количественные показатели производительности” (Dalton, 2011: стр. 4). Это заставляет оценивать результаты с учетом “реального времени и возможностей”, доступных индивидам (Fowler и Dalton, 2011: стр. 3), а не придерживаться традиционных мерок заслуг, которые отдают предпочтение “белой, буржуазной маскулинности” в науке (Berg, 2002: стр. 250). С нашей точки зрения, принятый Университетом Монаша подход обладает потенциалом “рассмотрения и деконструкции установившихся научных привычек” тех, кто держит и продолжает накапливать культурный капитал в существующих условиях, и обычно процветает за счет тех, кто не может соответствовать их ограниченным требованиям (Reay, 2004: стр. 35-36). Делает оно это, заставляя лиц, принимающих решения, оценивать заслуги на индивидуальном и пропорциональном порядке, как показано в простом примере ниже:

“В течение рассматриваемого трехлетнего периода, кандидат А провела 9 месяцев на сугубо исследовательской должности на полной ставке [100%]… Затем получила декретный отпуск на 9 месяцев, что считается за 0% исследовательских возможностей. После возврата к работе, кандидат А работала на полставки на исследовательской должности, что считалось за 50% исследовательских возможностей. Общий объем исследовательских возможностей, таким образом, за 3 года составил 18 месяцев, или 50%. Кандидат А опубликовала 3 статьи за 3 года. После внесения поправки относительно возможностей (3/0,5) оказывается, что если бы данный кандидат имела 100% исследовательских возможностей, она за весь период произвела бы 6 статей (Fowler и Dalton, 2011: стр. 4)

Рекомендации для принятия решений, идущие вместе с работой, получившейся в результате этой дискуссией в Монаше, также дают возможность учитывать влияние родительских обязанностей после того, как индивид вернулся к полноценной работе после декретного отпуска (Fowler и Dalton, 2011). Хотя подробностей о том, как проводить подобные вычисления, там меньше, очень приятно увидеть признание того, что научная жизнь человека не обязательно возвращается к “норме” сразу по завершению декретного отпуска. Предложенная формула, однако же, может быть лишь ограниченно полезна ученым, которые (как мы) берут лишь несколько месяцев декретного отпуска или (опять же как мы) завели детей до начала карьерного пути, с которым можно было бы сравнивать последующую производительность.

Так или иначе, выработанный в Монаше подход, который был принят официально на вооружение данным университетом, по крайней мере уходит от понятия “нормальной” научной карьеры и открывает возможности для множественного, индивидуализированного понимания научных карьер и заслуг. В данном комментарии мы пытались доказать, что географам, которых беспокоят вопросы гендерного равенства и баланса между работой и домом в науке, не должны стесняться искать продуктивные политические позиции внутри самого неолиберализма (Larner, 2003) или задавать сложные вопросы касательно оценки заслуг в нашей научной дисциплине. С точки зрения Ларнера (2003: стр. 511-512) слишком многие обсуждения неолиберализма “сосредотачиваются на перечислении того, что мы потеряли” и обрисовывают неолиберализм как “насаждаемый сверху вниз дискурс”, создавая в процессе ощущение “страха и безнадежности”.

Нас также заботит то, что простой критики неолиберальной культуры учета в университетах недостаточно: нужно выработать варианты и способы действий, и действий в настоящем, а не в будущем. Одним из таких действий является обратить неолиберальную логику учета против себя самой, способами, которые способствуют прорыву прогресса сквозь институционализированные гендерные стереотипы в научной среде. Возможно — именно возможно — культура аудита в университетах может быть использована, чтобы подчеркнуть, а не затушевать, вклад ученых, обремененных родительскими обязанностями. Рискуя поддаться неолиберальным нормам, мы надеемся подвергнуть сомнению ортодоксальную иерархию и неравные схемы признания и вознаграждения в науке.

Примечания

1 Mason и Ekman (2007) сравнивают “второй эшелон” (низкопрестижные должности в обучении и науке, зачастую на полставки) с “быстрым путем” системы срочных договоров в США. Уход во второй эшелон делает возврат в уважаемый первый эшелон почти невозможным: “повторых шансов” представляется очень немного.

2 Следует отметить, что Бурдье больше заботила роль социального происхождения и связей, а также экономических и политических ресурсов, а не половой принадлежности, в воспроизводстве доминирующих в научной среде структур.

3 Этот принцип также начал применяться в некоторых университетах Новой Зеландии, например, в положении Оклендского Университета о “Заслугах относительно возможностей”.

 

Источники и литература

Bailyn L, 2003, “Academic careers and gender equity: lessons learned from MIT” Gender, Work and Organization 10(2) 137 – 153

Berg L, 2002, “Gender equity as ‘boundary object’:…or the same old sex and power in geography all over again?” Canadian Geographer 46(3) 248 – 254

Bourdieu P, 1988 Homo Academicus [translated by Peter Collier] (Polity Press, Cambridge)

Castree N, 2000, “Professionalisation, activism, and the university: whither ‘critical geography?” Environment and Planning A, 32(6) 955 – 970

Castree N, 2006, “Forum. Research assessment and the production of geographical knowledge” Progress in Human Geography 30(6) 747-782

Crang M, 2003, “Malestream geography: gender patterns among UK geography faculty” Environment and Planning A 35(10) 1711 – 1716

Crang M, 2007, “Flexible and fixed times working in the academy” Environment and Planning A 39(3) 509-514

Dalton B, 2011, “Assessing Achievement Relative to Opportunity: Evaluating and Rewarding Academic Performance Fairly – Discussion Paper”, Equity and Diversity Centre, Monash University, Australia

Drozdzewski D, Klocker N, 2011, “Career progress relative to opportunity: how many papers is a baby ‘worth’?”, paper presented at the 6 th International Conference of Critical Geography , Frankfurt, Germany, 16-20 August

Fowler S, Dalton B, 2011, “Guidelines for Decision-Makers: Assessing Achievement Relative to Opportunity”, Women’s Leadership and Advancement Scheme, Equity and Diversity Centre, Monash University, Australia Higher Education Funding Council for England (HEFCE), 2011, “Decision on taking account of maternity leave in the REF” Available at: http://www.hefce.ac.uk/research/ref/equality/maternity.asp.

Larner W, 2003, “Neoliberalism?” Environment and Planning D 21(5) 509 – 512

Mason M, Ekman E, 2007 Mothers on the Fast Track: How a new generation can balance families and careers (Oxford University Press: USA)

McDowell L, 1979, “Women and British Geography” Area 11(2) 151 – 154

Monk J, Fortuijn J, Raleigh C, 2004, “The representation of women in academic Geography: contexts, climate and curricula” Journal of Geography in Higher Education 28(1) 83 – 90

Rafferty L, Dalton B, Hill B, Saris I, Atkinson-Barrett L, Maynard L, 2010, “Consideration of merit relative to opportunity in employment-related decisions” Discussion Paper presented to Group of Eight HR Directors Staff Equity Subcommittee ProjectReay D, 2004, “Cultural capitalists and academic habitus: classed and gendered labour in UK higher education” Women’s Studies International Forum 27(1) 31 – 39

Williams J, 2000 Unbending Gender: Why Family and Work Conflict and What To Do About It (Oxford University Press, New York)

Оригинал статьи