О ситуации в Венесуэле

Print PDF

В Венесуэле давно тревожно: пользуясь экономическими трудностями, контрреволюция рвётся к власти, убивает стоящих у ней на пути, а правительство делает глупости. О том, что именно происходит и почему, я расспросил тамошнего врача Julia Escalante Dubrovskaia (далее Ю.).

Интервью

Ю. Очень трудно описать ситуацию коротко. Но в общих чертах, если говорить о правительстве, то ему мешает коррупция, которая даже больше не в правительстве, т.е. не на самом высоком уровне, хотя и там имеется, а среди государственных чиновников., которые с одной стороны идут на союз с крупными и крупнейшими частными компаниями, особенно, когда речь идет о пищевой промышленности. Этим компаниям выдаются так называемые «преференциальные» доллары, т.е. по льготному курсу, они эти доллары тратят или не тратят, в общем делают с ними что хотят, а продукцию продают либо за границей, либо по черному курсу в стране, наварив таким образом огромные барыши. При этом на прилавках государственных магазинов эта продукция или не появляется вообще, либо в очень малом количестве, выстраиваются огромные очереди, в этих очередях – много мелких перекупщиков, которые в свою очередь перепродают ее на улицах примерно в 10 раз дороже.

Сформировался таким образом какой-то замкнутый круг в том, то касается самых основных продуктов питания, среди которых здесь такие как рис, кукурузная мука, фасоль, растительное масло, порошковое молоко, детское питание, и т.д. То же самое происходит с зубной пастой, мылом, шампунем, детскими подгузниками и т.д. В последнее время резко пошли вверх цены овощей, т.к. население стало покупать их в большем количестве. Эти овощи выращивают здесь. На них не тратятся никакие особые доллары, разве что на пестициды. Тем не менее цены подскакивают каждую неделю. Недовольство растет день ото дня, но пока что народных выступлений нет. Те «студенческие» якобы выступления, которые со смаком описываются в международной прессе на самом деле не совсем студенческие, хотя действительно в них участвуют студенческие организации крайне правого толка, и происходят в очень ограниченных пространствах, не распространяясь на крупные магистрали или площади.

Возвращаясь к деятельности правительства, оно постаралось заручится поддержкой военных «во что бы то ни стало». Военных «купили» большими зарплатами, привилегиями и возможностью почти официальной спекулировать на границе с Колумбией. Это в обмен на верность правительству. Но совсем неизвестно, сколько эта ситуация в вооруженных силах может продлиться, так как они, в свою очередь, совсем не однородны. Те же, кто хотят придти к власти с другой стороны, т.е. оппозиционные силы, имеют разные оттенки коричневого цвета, который определяет их сущность, и вот это уже очень неприятно, потому что они ставят на полную приватизацию всего, что можно, и на прямое внешнее вмешательство и на помощь военизированных формирований из Колумбии (paramilitares), которые уже внедрены в достаточном количестве на территории Венесуэлы, причем даже в столице, примером этому может служить вчерашнее убийство генерал-майора Феликса Веласкеса, бывшего командующего национальной милицией (типа ополчения), сподвижника самого Чавеса.

Упоминая о силах, которые всему этому могут противостоять и повести за собой людей, казалось бы на первое место надо поставить Единую Социалистическую партию Венесуэлы, но, созданная по образу и подобию незабвенной КПСС, она превратилась в бюрократическую машину, которая раздает привилегии «своим», занимается демагогией и тормозит выработку решений, которые сейчас необходимо принимать быстро и профессионально. КПВ, вообще не слышно, не видно, есть левые молодежные организации, которые находятся в процессе роста и рост которых старается прервать та самая ЕСПВ или PSUV, так как не хочет никаких конкурентов. Вот это более или менее, наша ситуация, хотя все гораздо сложнее, чем я описала, а главное, что если в ближайшие две недели на будет разрешена проблема питания для широких слоев населения, нас, вполне возможно ожидает голод. Пожалуйста, Вольф, если я о чем-то, что вас интересует, в моем сумбурном повествовании не упомянула, скажите, и я Вам напишу. Информацией этой, если она Вам хоть чем может пригодиться, распоряжайтесь по своему усмотрению

В. Есть какой-то контроль чавистов «снизу», способный это вскрыть и пресечь; есть ли позитивные примеры в каких-то штатах? насколько правительство способно защитить своих сторонников — крестьян или рабочих — от убийств ультраправых? я читал что на селе создателей кооперативов и делящих землю убивают достаточно безнаказанно? есть ли гражданская поддержка Мадуро, может ли она дать отпор правым? Социальные мероприятия по «подъёму» бедняков сейчас свёрнуты или что-то идёт?

Ю. Вот, посоветовалась со своим сыном, который, как я подозреваю, гораздо ближе к Вам и вашим друзьям по возрасту, ему 25 лет, и он состоит в одной из левых организаций, которая принадлежит Центральному Университету Венесуэлы, чтобы ответить на поставленные вопросы. По первому, могу сказать, что, к сожалению пока что в самой партии, я имею в виду PSUV, нет сил, или они недостаточны, чтобы бороться с коррумпированной верхушкой, тем более, что в самой партии существуют несколько течений, или, скорее, группировок. В штатах таких уж заметных позитивных примеров нет. Хотя, как и у нас когда-то кое-где в провинции, наблюдались гораздо более идейные и деятельные руководители, чем в центре. Насчет защитить своих сторонников, это опять же зависит от групп. Вот, например, министр сельского хозяйства Кастро Сотельдо, заинтересован в защите крестьянства, а министр по снабжению продуктами питания, Марко Торрес, наоборот, очень заинтересован в импорте, ну, и соответственно на защиту крестьянства ему наплевать. Ну, это точка зрения, конечно моя, просто я как-бы обобщаю. Насчет всяких миссий, которые здесь направлены на улучшение жизни бедняков. Миссия по жилищам, худо бедно еще продолжает выдавать квартиры иди домики, если речь о сельской местности. Новые университеты работают, другое дело, каких специалистов они выпускают, преподаватели там не ахти.

Самая большая неудача, как я считаю, это миссия по здоровью. Вместо того, чтобы улучшить и сделать более эффективной свою собственную систему здравоохранения, построили параллельную ей, и привезли кубинских врачей, которые в ней работают. В результате возникла полная неразбериха. Кубинские врачи не могут выдавать бюллетень, венесуэльские врачи не хотят принимать анализы или результаты обследования, произведенные в кубинских клиниках. Денег ушло очень много, а толку чуть. К тому же в последние два года, кубинские врачи мягко сползли на уровень фельдшеров (т.е. присылают фельдшеров), и это сказывается на обслуживании населения. Ну, это отдельная тема, которая является моим коньком, так как я работаю в чем-то похожем на районную поликлинику и вижу все это каждый день. [Источники частью см. комменты]

В. Есть ли ведомство, борющееся с контрреволюцией — хотя бы в рамках самосохранения нынешней власти?

Ю. Ведомство-то есть, а вот насколько в нем самом нет контрреволюции, это вопрос. Я вообще ведомствам здесь не доверяю.

В. Какие группы интеллигенции (включая студентов и учащихся с одной стороны, врачей и учителей — с другой) скорей за чавистов, какие — против? какими научными силами вообще располагает венесуэла, кто из них готов участвовать в развитии производительных сил страны, чтобы жить не только нефтью? делают ли власти что-л. в этом направлении? есть ли организации учёных которые за преобразования и наоборот — насколько успешно оппозиция агитирует в этой среде, насколько интеллигентская среда про- или антиамериканская? кроме проблем с медициной — какие есть достижения (особенно в сравнении с соседкой Колумбией)? и какие ещё проблемы существенны?

Теперь про ваше местное ОГПУ: «сталинисты», которых вы так не любите, решали проблемы работы НКВД призывом рабочих и контролем масс, что до некоторой степени помогало — при всех незаконных репрессиях ловили преимущественно реальных врагов, и % оправданий по уголовным делам был в тот период максимальный за всю историю СССР и многажды большим РФского. У Вас есть попытки массовых организаций вообще как-то контролировать работу этого и другого ведомства, чтобы выявлять контриков, саботажников, вредителей и пр.?

Ю. Конечно, интеллигенция разделена, как и все общество фактически наполовину, а вообще, так называемый здесь «профессиональный средний класс» в основном – за оппозицию и показывает себя очень политически незрелым. Но понять людей можно, именно профессионалы, особенно работающие в общественном секторе, пострадали, особенно в последнее время, больше других слоев населения.

Самые бедные слои имеют множество субсидий,верхние слои и так живут хорошо, а вот на средних особенно отозвались и инфляция и отсутствие продуктов первой необходимости в магазинах. Поэтому и частью из-за ужасающе неумных речей Мадуро, профессионалы отвернулись от этой так называемой революции. Множество врачей эмигрировало за последние годы. Здравоохранение — это вообще отдельный разговор. Я думаю, что Венесуэла в настоящее время является единственной, или одной из очень немногих стран мира, где подавляющее большинство университетского студенчества резко ушло направо. Знаменитый в прежние годы своими левыми лидерами, как среди преподавателей, так и среди студентов, Центральный Университет Венесуэлы, исторгает из себя фактически фашиствующих молодчиков, которые участвуют в нападениях на левых студентов, поджигают университетские автобусы и поддерживают крайне правого руководство университета. При этом среди левых студентов этого университета – разброд и шатание, в основном из-за молодежного крыла PSUV, члены которого, претендуя на лидерство, фактически подавляют, причем даже и физически те течения, которые, являются на самом деле левыми и более идейно подкованными, например, коммунистов.

Насчет научных сил трудно сказать. Кризис прежде всего коснулся, как всегда это бывает, сфер, которые требуют больших инвестиций, в том числе науки и искусства. Думаю, что нельзя говорить о каких-то значительных научных силах, хотя в иммунологических исследованиях, например, страна находится не на последнем месте. Я уверена, что есть много способных ученых, которые с удовольствием бы участвовали в интенсификации, например, сельского хозяйства, а также в том, что касается альтернативных источников энергии, надеюсь, что в этом плане хоть что-то делается в рамках, так называемой программы «14 моторов», среди которых такие как, фармацевтический, промышленный, строительный, лесоводческий, мотор телекоммуникаций и информатики, мотор коммунальной экономики (коммун), сельскохозяйственный, экспорта, банковский, туристический, это кроме традиционных углеводородного с его нефтехимией и других полезных ископаемых.

Насчет интеллигентской среды. Она, конечно неоднородна, но осмелюсь предположить, что проамериканские тенденции в настоящее время в этой среде превалируют.

О достижениях сейчас говорить трудно. Одно все же очевидно. Пока что нет гражданской войны. Как в Колумбии. Надеюсь, что и не будет, хотя мы находимся от нее буквально на волосок.

Насчет местных репрессивных органов мне говорить сложно, я в этом совсем не разбираюсь. Одно ясно, и полиция и военные структуры глубоко коррумпированы. И это очень опасно.

В. Что Вы думаете о статье Хуана С. Вийегаса, описывающей нынешнюю ситуацию в Венесуэле на фоне долговременных трендов развития её экономики?; она показывает, что это правительство, с одной стороны, сильно лучше предшественников, с другой — оно оказалось в плену тенденции, созданной усилиями этих последних и исключительно опасной для своей социальной базы. Советские (ГДРовские, кубинские) коммунисты немедля попробовали б её переломить, создав собственную обрабатывающую промышленность, введя монополию внешней торговли и пр. (чего не сделаешь без систематического нарушения «прав собственности«), за что классовый враг их стигматизирует «сталинистами». Демократические левые, увы, вместо модернизации производства смогли лишь переделить «пирог» в пользу демоса — что более чем достаточно, чтобы заслужить ненависть чистой публики.

Кризис накопления в Венесуэле и обнищание рабочего класса

Трудности, с которыми столкнулась сегодня экономика Венесуэлы (годовая инфляция, превышающая 50%, дефицит основных продуктов, исчерпание валютных резервов с последующей девальвацией) и которые оказывают значительное отрицательное влияние на уровень жизни рабочего класса, провоцируют возобновление дискуссий об «экономической модели Венесуэлы»[1]. В ходе этих дискуссий обсуждаются различия между моделью под названием «Четвёртая республика»[2] и той, которую пытаются развивать в процессе боливарианской революции. Правая оппозиция обвиняет правительство в том, что оно пыталось внедрить так называемую «социалистическую» и «этатистскую» модель, которая привела страну к нынешнему кризису, в то время как вице-президент по вопросам экономики Рафаэль Рамирес оценивает деятельность правительства как успешную, с точки зрения достижений в распределении доходов и сокращении бедности.

Обвиняя во всём «социалистическую модель» или же «экономическую войну», дискутирующие стороны объясняют происходящее исключительно с идеологической точки зрения, скрывая, что в действительности мы имеем дело с последствиями специфических форм накопления капитала в Венесуэле. В первую очередь необходимо поставить вопрос, отличается ли нынешняя «экономическая модель» от той, что была характерна для Венесуэлы с первой половины ХХ века, а для этого нужно взглянуть на развитие национальной экономики в последние десятилетия и особенно на поведение промышленного сектора.

Ничего нового: накопление капитала по-прежнему основано на получении нефтяной ренты

Разговоры о некоей новой «социалистической модели экономики» — это не только непонимание действительности, но и пропагандистский акт, который вносит полнейшую путаницу в ряды класса трудящихся и влечёт политические последствия, осложняющие любое продвижение по пути преодоления капитализма. Экономика Венесуэлы с первой половины прошлого века и до нынешнего дня была и остаётся капиталистической, основанной на получении на международном рынке дохода с разработки недр. Венесуэльское государство, как единственный собственник углеводородных ресурсов, посредством различных механизмов ассигнования и перераспределения средств использует этот доход для поддержки остальных отраслей экономики[3]. Поэтому в периоды, когда доходы от продажи нефти высокие, кажется, что всё идёт хорошо, и напротив, когда доходы оказываются недостаточными, начинают проявляться проблемы.

Обзор данных об экспорте нефти и нефтепродуктов с 1970 года и по настоящее время даёт достаточно широкое представление о доле нефтяной промышленности в общем объёме экспорта и показывает, что за 40 с лишним лет ситуация не изменилась.

Приведённые данные иллюстрируют не только тот факт, что нефть и нефтепродукты составляют более 90% экспорта страны, как это было и в семидесятые годы, но и то, что сегодня в нём выросла доля сырой нефти. В самом деле, до конца восьмидесятых годов продукты нефтепереработки превышали 30% от общего объёма экспорта. В течение девяностых годов начал проявляться спад, который достиг минимума в 2003 году в результате забастовки, организованной тогда путчистами[4]. В настоящее время доля продуктов нефтепереработки в общем объёме экспорта достигает только 14%. Это особенно важно в свете того, что нефтепереработка как промышленное производство подразумевает создание добавленной стоимости.

Наблюдаемое снижение доли нефти и нефтепродуктов в экспортных доходах в 80-е и 90-е годы прошлого века связано не с большим разнообразием экономики, а с падением мировых цен на углеводороды. С начала текущего века нефтяной рынок возвращается к прежнему состоянию, порождая новый всплеск доходов от экспорта нефти.

Иллюзия по поводу национальной буржуазии

Обильные доходы от экспорта нефти, в масштабах экономики, позволяли импортировать средства производства с целью индустриализации страны при помощи проведения политики замещения импорта. Завышенный обменный курс, государственное финансирование по низким ставкам, политика торгового протекционизма и предоставления субсидий — вот способы, посредством которых государство передавало значительную часть доходов нефтяного экспорта национальному бизнесу и иностранному капиталу, размещённому в Венесуэле. Из идеологии преодоления зависимости вытекала политика субсидирования местной буржуазии с обещанием, что она будет экономически развивать страну. В результате, напротив, сложился частный сектор экономики с очень низкой продуктивностью, неспособный по этой причине успешно включиться в мировую экономику. Эта иллюзия поддерживалась, пока доходы нефтяного экспорта были обильными, но как только начались 80-е, падение цен на нефть и проявление долгового кризиса продемонстрировали пределы процессов накопления капитала в Венесуэле.

Обзор темпов роста промышленного сектора с 1950 по 2013 годы показывает, когда на самом деле началось «разрушение национальной производственной системы», по поводу которого так сокрушается наша буржуазия.

Наибольшие темпы роста, наблюдаемые на протяжении 50-х и 60-х годов, были вызваны структурными изменениями в экономике Венесуэлы (переход от аграрной экономики к экспорту нефти). Развитие видов деятельности, связанной с эксплуатацией нефтяных месторождений (инфраструктура, очистка, транспорт и т.д.), и растущая урбанизация вызвали рост промышленного сектора, который поддерживался с момента принятия политики индустриализации путём замещения импорта. Затем следует десятилетие 70-х, характеризующееся ростом цен на углеводороды на мировом рынке и увеличением внешнего государственного долга, что позволило развить значительную часть базовой индустрии и в меньшей степени — финансирование малой и средней промышленности. Этот праздник заканчивается с падением мировых цен на углеводороды, которое началось в 1983 году. Разразившийся кризис приобретает специфическую форму обесценивания денег и долгового кризиса.

Затем наступает 1989 год, когда была принята политика либерализации экономики. После десятилетий протекционизма и при низком уровне накоплений в экономике для промышленности Венесуэлы оказалось невозможным встроиться в мировую экономику, что проявилось в сокращении доли промышленного сектора в ВВП страны в 90-е годы — другого результата здесь быть не могло. За исключением случившегося во время забастовки 2002–2003 гг., организованной путчистами, наблюдаемый с начала 2000-х взлёт обусловлен подъёмом экспорта нефти в начале века, с пиками в годы максимального дохода и спадами в периоды снижения мировых цен на углеводороды (2008–2009).

Важно подчеркнуть, что речь идёт о кризисе, внутренне присущем процессу накопления — о кризисе, который начинается депрессией начала 80-х и с годами усугубляется. Речь не идёт о той или иной ошибочной политике или об условиях конъюнктуры. Например, в валютной политике начиная с 1983 года и по настоящее время перепробовали почти всё: девальвацию с регулированием обменного курса, что-то вроде двойного обменного курса, регулирование обменного курса с валютным контролем, плавающий валютный курс, последовательную девальвацию (crawling peg) и валютный курс, изменяющийся в определённых пределах. Итог один и тот же: потеря покупательной способности денег, снижение реальной заработной платы, отток капиталов, высокие уровни инфляции и прогрессирующая деиндустриализация с результирующим существенным снижением занятости в промышленном секторе.

«Крутой поворот» к деиндустриализации

Как показал Д. Вера (2009)[5], ещё один признак поворота к деиндустриализации, совершаемого экономикой Венесуэлы — динамика изменения доли промышленного сектора в общем ВВП, проиллюстрированная на следующем графике.

Несмотря на прогрессирующее снижение темпов роста промышленного ВВП, его доля в общем ВВП подчиняется собственному ритму. Она увеличивается до конца 80-х годов, когда достигает максимума, с тем чтобы в дальнейшем вступить в период снижения, который продолжался более 25 лет. Процесс индустриализации, вызванной наличием средств от продажи нефти, возвращается к прежнему состоянию, в то время как самих этих доходов каждый раз становится всё менее достаточно для функционирования экономики, и, таким образом, урезается возможность накопления и увеличения стоимости промышленного капитала на национальном уровне. Экономическая открытость Венесуэлы с 1989 года выявляет недостаточные размеры индустриального сектора страны, его раздробленность, неэффективность и неспособность конкурировать на мировом рынке.

Этот процесс продолжается и с началом наступившего века, когда рост доходов нефтяного экспорта помогал вернуться к политике финансовой поддержки малых форм капитала, но на этот раз с идеологическим прикрытием, которое — при помощи таких формул как «кооперативизм», «внутреннее развитие», «народная экономика» и тому подобных длинных и красочных названий[6] — утверждало бы мнимое преодоление капиталистического способа производства.

«Когда старое умирает, а новое не может родиться…»[8]

Таким образом, всё сказанное выше присуще динамике капиталистического накопления, когда менее эффективный капитал имеет тенденцию к исчезновению вследствие конкуренции. При этом из экономики вытесняется важный сектор, связанный с рабочим классом, что видно из численных данных по динамике занятости в разных секторах экономики. На графике на рисунке 4 наглядно показано, как занятость в промышленном секторе неуклонно снижается, особенно с конца 80-х, пока не составила в прошлом году чуть больше 10% от всего занятого населения. Доля населения, занятого в торговле, наоборот, вырастает, выводя этот сектор экономики в крупнейшие по числу работников.

Этот процесс можно понимать двояко. Во-первых, капиталистическая конкуренция заставляет внедрять более совершенные технологии, которые сокращают рабочие места в промышленности. И во-вторых, та же конкуренция вытесняет малые и наименее эффективные формы предприятий, вынуждая их закрываться и увольнять рабочих [9]. Вера в то, что малые и средние производства могут сформировать сектор промышленности, способный удовлетворять потребности внутреннего рынка, неизбежно сталкивается с реальностью капиталистического накопления, когда выживают только компании с достаточным уровнем концентрации капитала (например, «Эмпресас Поляр»[10]).

Малые формы бизнеса, которые раньше были заняты в производстве, сегодня связаны с теми видами экономической активности, где реально заработать — в торговле и сфере услуг. Таким образом, производственные предприятия исчезают, либо закрываясь, либо посредством слияния с другими, более крупными. Площади текстильного производства отдаются под гигантские торговые центры[11], исчезнувшая обувная фабрика освобождает место для импорта обуви, металлургическая промышленность заменена импортом побрякушек, предприниматель в области химической промышленности превращается в собственника ликёроводочного магазина, в бывшем промышленном складе открывается отель-казино. Наконец, всю производственную деятельность парализует апофеоз паразитической деятельности государства-рантье — валютные махинации.

Обнищание рабочего класса

Этот процесс приводит к тому, что значительные слои трудящихся, вовлекаясь в низкопроизводительную деятельность, перемещаются в те сектора экономики, где их производственная роль снижена. Кроме того, что неофициальный сектор экономики включает, согласно Национальному институту статистики, около 40% занятого населения, Экономическая комиссия ООН для Латинской Америки (ЭКЛА) отмечает, что более 50% занятого населения Венесуэлы работает в непроизводственных компаниях (розничная торговля, услуги, рестораны, гостиницы и т.д.). Этот процесс достиг апогея в 90-е годы и в настоящее время стабилизировался, как это показано на графике на рисунке 5.

Всё более многочисленная часть рабочего класса превращается в «избыточное рабочее население»[12], то есть в население, для капитала лишнее [13]. В таком случае капитал, расположенный в Венесуэле, не нуждается в этих слоях рабочего класса и поэтому избавляется от них, вынуждая в большинстве случаев вовлекаться в неофициальные сектора экономики, в индивидуальную трудовую деятельность и в некоторые специфические виды общественных работ. Как и с остальной частью экономики Венесуэлы, эти виды деятельности связаны с перераспределением доходов.

Падение производственной деятельности и обнищание рабочего класса являются результатом специфики накопления капитала в Венесуэле — процесса, который демонстрирует ясные симптомы истощения на протяжении десятилетий, со смягчающими общую тенденцию периодами роста мировых цен на углеводороды. Рост внутреннего потребления вкупе со всё более недостаточными доходами от экспорта нефти вновь вызывает кризисные явления, и как следствие — программы регулирования, которые ускоряют процесс общего обнищания рабочих.

Это тот критический этап, когда становится всё более необходимой организация и мобилизация трудящихся, в первую очередь — чтобы остановить любые попытки правых, профашистских сил использовать ухудшение ситуации для захвата власти на волне недовольства масс. Во-вторых, от организованного рабочего движения требуется разработка и широкое обсуждение собственной политической программы, ближайшей задачей которой было бы покончить со старой практикой, когда нефтяные доходы достаются капиталистам, в то время как тяжёлые последствия структурных изменений в экономике сказываются на рабочих.

Рабочий класс должен не только продвигать комплексную политику, ориентированную на использование доходов от экспорта нефти для концентрации капитала в стратегических областях экономики (индустрия, производство продовольствия, жилищное строительство, банки и внешняя торговля), но и поставить себе целью прийти к политической власти, с тем чтобы управлять распределением доходов в интересах рабочего класса. Тех самых доходов, которые прежде аккумулировала буржуазия при соучастии всех правительств.

Примечания