История Иова «от сатаны», или Иннокентий III и Андрей Звягинцев

Print PDF

Сатана перед троном Господним. Иллюстрации Уильяма Блейка к книге Иова

Можно ли сказать царю: ты — нечестивец, и князьям: вы — беззаконники? (Иов. 34:18)

Недавно у Александра Степанова была замечательная заметка, посвященная тесной взаимосвязи между либеральным антисоветизмом перестроечной эпохи и современным «религиозным возрождением», идущим под крылом нелюбимых либералами властей:

«Левиафана» я тоже не смотрел, и даже не знаю, стоит ли это делать. Просто потому, что в соцсетях мне успело попасть на глаза столько отзывов, что сюжет полностью известен. Не интересно.

Намедни я под одним обсуждением оставил комментарий о том, что в перестройку был такой фильм, «Покаяние» назывался, от которого балдела либеральная интеллигенция. Помните? Ах-ах, «к чему дорога, если она не приводит к храму?» Сейчас мало кто его помнит, и наверное, еще меньше людей захочет его пересмотреть. Унылое… как и большинство восхваляемых творений того времени.

<…>Но вот мне сейчас в голову пришла мысль: а сюжеты-то «Покаяния» и «Левиафана» никаким образом не пересекаются? Сюжет последнего в вольном пересказе: Власти маленького городка на Севере решили построить Храм на красивом холме на берегу залива. Однако, на том месте стоял дом механика Николая, и несколько поколений его предков жили в этом старом доме. И решили власти тогда забрать землю… Короче, посадили Николая в тюрьму, обвинив его в убийстве жены. И сломали дом Николая, а на месте его построили новый большой Храм.

Ну вот, а может это и есть тот самый храм, из «Покаяния»? 30 лет назад многие, особенно упоминаемая выше либеральная интеллигенция, очень хотели, чтобы была «дорога к храму». Пошли по ней и наконец-то дошли. И храм новый построили. По пути, правда, дом сломали, кого-то посадили, а кого-то и убили, но такая желанная цель ведь достигнута, не так ли? Вот он стоит, ваш храм, получите и распишитесь…

Повторю еще раз – я «Левиафан» не смотрел, поэтому спорить о достоинствах фильма не буду. Можно считать этот набросок текста порождением потока сознания тов. Степанова»

Я, в отличии от Александра, смотрел и фильм, и критический анализ со стороны современного кинообозревателя Евгения Баженова – и хотел бы сделать несколько замечаний по его поводу. Недовольные фильмом говорят о нем или как о русофобском (выставляет-де Россию в неприглядном свете), или как о чернушном (акцентируется на алкоголизме и прочих бытовых пороках). На самом деле, и то, и другое неверно – там нет добрых нацистов, дарящих советским унтерменшам шоколадки (как у Михалкова в «Утомленных солнцем»)¹, а вся чернуха органично вытекает из авторской философии.

Другое дело, что сама эта философия – предельно людоедская. Основная мысль фильма органично перекликается с сочинением Папы Римского Иннокентия III, создателя Инквизиции и инициатора крестового похода против альбигойской ереси (1209-1229), «О презрении к миру, или о ничтожестве человеческого существования». Краткое резюме данного мировоззрения содержится в следующих строках трактата Иннокентия:

«Зачатый в зудящей похоти, в опьянении страсти, в разнузданном зловонии и — что еще хуже — в позоре греха, человек рожден для трудов, для скорбей, для страха и, наконец, что ужаснее всего, для смерти. Он делает дурное, чем оскорбляет бога, вредит ближнему, вредит самому себе; он делает позорное, чем пятнает славу, пятнает совесть, пятнает себя самого; он делает бесполезное, из-за чего пренебрегает важным, пренебрегает полезным, пренебрегает необходимым«.

В «Левиафане» это мы и видим. Главный герой ничего не делает для защиты своего дома от сноса мэром-уголовником и беспробудно пьет — впрочем, второе можно сказать о почти всех персонажах; он труслив с сильными и груб со слабыми — ненавидит за глаза знакомого-«мента», но чинит его машину, бьет своего сына и жену. Его друг-юрист приезжает, чтобы помочь отстоять дом от мэра, но в итоге соблазняет жену героя. Жена героя по пьяни предлагает мужу «сделать ребенка», что и приводит к мордобою.

Бегемот и Левиафан. Иллюстрации Уильяма Блейка к книге Иова

Малолетний сын главного героя – истерик, ненавидящий его жену, свою мачеху. «Мент» и его жена терпеть друг друга не могут и тоже непрерывно пьют. Совсем уж горький пьяница – тот самый мэр-уголовник, из-за чего его даже нельзя воспринимать как полноценного «злодея», даже несмотря на то, что из-за него погибает жена главного героя, а он сам попадает за решетку. Все эти люди нарисованы без малейшей симпатии, показаны так, будто в них вообще нет ничего хорошего, заслуживающего уважения.

Особенно показателен образ вышеупомянутого друга главного героя, юриста. Неприязнь автора к прочим персонажам ещё можно объяснить присущим многим либералам социальным расизмом. Но юрист, в отличии от прочих действующих лиц — столичный «лойер», декларирующий, что «верит не в Бога, а в факты». Казалось бы, такой персонаж должен быть симпатичен зрителю-либералу… но и его торжественно макают в грязь; сперва оказывается, что он не может противостоять мэру иначе как без шантажа, потом увивается за чужой женой, а в итоге по-глупому проигрывает мэру, как последний дурак сев в его машину. Тут мы видим четкий антирационалистический посыл — разумные действия никак не помогают исправить мир к лучшему.

Трагедия наличия зла в реальном мире — это то, что его жертвами, а нередко и проводниками, становятся люди, в которых есть что-то хорошее, да и сам мир не состоит из депрессивных полузаброшенных городишек на отшибе, где непрерывно пьют водку. Жалость к жертвам несправедливости и ненависть к тем, кто её творит, вызывает именно мысль о том, что всё могло бы быть иначе. Когда же ничтожный мэр спьяну кричит не менее ничтожному герою, что «у тебя никаких прав не было, нет и не будет», в реалиях фильма это даже не вызывает протеста — подобное заявление кажется констатацией факта.

Как это не парадоксально, единственный персонаж, вызывающий нечто вроде симпатии – это поп, «вдохновляющий» и благословляющий мэра-уголовника на борьбу с главным героем. Это несомненный мерзавец, настоящее воплощение «цезаропапизма», руководствующийся принципом «всякая власть – от Бога», но при этом – единственный в фильме решительный и уверенный в себе человек. Он же – единственный персонаж фильма, не пьющий (что в рамках «Левиафана» значит «не напивающийся до скотства»).

В этом контексте нельзя не вспомнить про крайне топорные параллели с историей Иова, звучащие в фильме. Миф о Иове восходит к общей для Ближнего Востока проблеме, всегда ли божественная власть справедлива. Однако герои этих двух легенд различны, как небо и земля. Иов – праведник, страдающий от жестокого испытания, затеянного самолюбивым Яхве по совету Сатаны, который в иудейской мифологии сперва выступал в качестве своего рода придворного палача и доносчика на службе бога [см. статью «Сатана» в Hortus demonium].

Герой «Левиафана». Так автор видит «маленького человека»

Николай Сергеев, герой «Левиафана», не просто ничего не делает для сопротивления своему врагу, но и вообще всю жизнь проводит в беспробудном пьянстве; даже страдает он не от могущественного (пусть и злобного, истерично-самовлюбленного) врага (подобного Яхве из истории Иова), а от столь же ничтожного, как он, пусть и обладающего властью, человека. Иов вызывает сочувствие, Николай – омерзение.

Когда друзья несчастного Иова – Елифаз Феманитянин, Вилдад Савхеянин и Софар Наамитянин – утверждают, что обрушившиеся на него беды есть следствие неправедности Иова, это может вызвать у непредубежденного читателя лишь усмешку – и презрение к подобным филистерам². В «Левиафане» же мысль о том, что в бедах населяющего страну «быдла» виновато оно же само, состоящее чуть ли не поголовно из уродов моральных и физических. Мол-де «каждый народ имеет такое правительство, которое он заслуживает».

В истории Иова подобную позицию, собственно, занимает сатана:

«И был день, когда пришли сыны Божии предстать пред Господа; между ними пришел и сатана. И сказал Господь сатане: откуда ты пришел? И отвечал сатана Господу и сказал: я ходил по земле и обошел ее. И сказал Господь сатане: обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова? ибо нет такого, как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла. И отвечал сатана Господу и сказал: разве даром богобоязнен Иов? Не Ты ли кругом оградил его и дом его и все, что у него? Дело рук его Ты благословил, и стада его распространяются по земле; но простри руку Твою и коснись всего, что у него, — благословит ли он Тебя?» (Иов 1: 6-10).

Таким образом, «Левиафан» если и может быть назван римейком истории Иова, то в той же степени, в которой рассказ Воланда в «Мастере и Маргарите» о событиях в Иерусалиме является «пересказом Евангелия». [Я б уточнил: «Евангельские фрагменты» в «Мастере…» — рассказ не Воланда, а творческой интеллигенции, патронируемой (или инспирируемой) Воландом, как в «Докторе Фаустус» пара Леверкюн-Лукавый]. Не случайно единственный дееспособный персонаж «Левиафана», уже упоминавшийся ранее поп, в сюжете играет роль своего рода «сатаны», убеждая мэра (играющего роль Яхве) продолжать преследование Николая.

Друзья Иова порицают его. Иллюстрации У.Блейка

Идеология «Левиафана», как и трактата Иннокентия III – последовательная мизантропия. Но есть и различие. Если Иннокентий – мизантроп от христианства, для которого обоснование ничтожности человека необходимо, чтобы убедить его отвернуться от «земного» и думать о «небесном», то «Левиафан» содержит дух мизантропии либеральной. Убежденности, что все люди – конкурентные индивиды, а представители низших классов – и вовсе злобные твари, готовые порвать друг друга на куски.

Примечания

2 Сам же Яхве в Книге Иова говорит:

«И было после того, как Господь сказал слова те Иову, сказал Господь Елифазу Феманитянину: горит гнев Мой на тебя и на двух друзей твоих за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов» (Иов. 42:7).

Учитывая, что Иов говорит о Яхве, что «если этого поражает Он бичом вдруг, то пытке невинных посмевается» (Иов. 9:23), это крайне характерная оговорка.

«И отошёл сатана от лица Господня». Иллюстрации У.Блейка…