Когнитивный диссонанс: теория с социальными приложениями

Print PDF

Резюме. Обсуждается одна из важных концепций социальной психологии — когнитивного диссонанса Леона Фестингера. Описываются исследования, легшие в её основу, обсуждается явление диссонанса и его многообразные проявления в общественной жизни и политической борьбе. Показано, что концепция когнитивного диссонанса замечательна и своей прогностичностью, и тем, что одним выстрелом «убила трёх зайцев» — ложные концепции бихевиоризма, психоанализа и «экономической» рациональности выбора поведения, исключительно популярные в [американском и, шире, западном] обществе, поскольку соответствовали «здравому смыслу» тамошнего обывателя.

***

Когнитивный диссонанс — одно из важных понятий социальной психологии. Он возникает у тех, кто «любит» свои теории больше, чем знание, как это на самом деле, что в объективном мире, что в мнениях других людей (ибо для нас социальное сравнение как источник знаний о мире столь же важно, как наблюдения за собственно миром, по принципу метеоролога «а вон чукча дрова рубит»; здесь главный источник уступчивости и конформизма).

Диссонанс возникает, когда две системы верований вступают в конфликт друг с другом; или верования и реальность. Диссонанс — исключительно болезненная штука, особенно в культурах вроде американской, рассматривающих лицемерие как порок — и вынужденных лицемерить везде и помногу, так как откровенными могут быть лишь успешные люди, тот самый 1%. В ситуации диссонанса люди склонны спасать свои верования, игнорируя или «исправляя» реальность; лишь сугубое меньшинство смотрит фактам в глаза, понимает, что теорию, которой придерживался ранее, надо менять, и действительно делает это. Последнее делается благодаря дополнению прежней веры разнообразными утверждениями ad hoc, имеющих целью объяснить неприятную реальность (почему красивую теорию таки следует сохранить вопреки некрасивым фактам) или отвергнуть её (почему это расхождение не следует принимать во внимание).

Подробней о диссонансе

Содержательно подобные утверждения могут быть концептуальными («достраивание прежней теории дополнительными конструкциями, так что «всё объясняется, даже лучше чем прежде») или же утверждениями о фактах (чтобы снять противоречие, «на деле надо учесть вот эти обстоятельства», или иметь в виду только вот эти связи и никакие другие, т. е. или фантазия, или шоры, с контекстотомией и/или поиском под фонарём, а не где потеряли)¹. Примерно так, как описывают Том Каткарт и Дэн Клейн в «Аристотель и муравьед едут в Вашингтон. Понимание политики через философию и шутки» (М.: АНФ, 2007):

«Похоже, войны и выборы стимулируют проекцию как форму психопатологии. Когда одна из партий (чтобы никого не обидеть, назовем ее «партией А») предлагает существенно снизить налоги преимущественно сверхбогатых людей, а оппозиционная партия (назовем ее «партией Б») указывает на социальную несправедливость подобных мер, что отвечает партия А? Правильно: она начинает яростно обвинять партию Б в том, что та «разжигает классовую вражду»!…

«Я слышу, что все они хотят остаться в Техасе, и, надо сказать, это меня пугает. Все просто потрясены здешним гостеприимством. Но, знаете, многие из людей здесь, на стадионе, так или иначе малоимущие, так что для них это вполне комфортно». (Первая Мать и бывшая первая леди Барбара Буш, о жертвах урагана «Катрина», временно размещенных на стадионе «Астродом» в Хьюстоне).

…В трагедиях вроде «Катрины» [или «Титаника»] есть нечто, провоцирующее социальную и расовую нетерпимость, а то и прямые столкновения [реально — в капитализме, стихийное бедствие лишь служит пробным шаром, как для советского общества — землетрясение 1966 г. в Ташкенте. Прим.публикатора]. Высказывание Барбары Буш о бедняках, никогда не живших в условиях лучших, нежели на стадионе «Астродом», вызвало целую бурю протестов. Её называли бесчувственной, высокомерной защитницей привилегий сытого класса. С этим, конечно, сложно спорить. А вот если бы кто-нибудь из обитателей «Астродома» рассказал репортеру CNN, что раньше ему не приходилось спать в помещениях, оборудованных кондиционерами, и теперь он получает от этого искреннее удовольствие, этот сюжет, мы уверены, не продержался бы в новостях и одного дня…»

Концепция когнитивного диссонанса замечательна и своей прогностичностью, и тем, что одним выстрелом «убила трёх зайцев» — ложные концепции бихевиоризма, психоанализа и «экономической» рациональности выбора поведения, исключительно популярные в [американском и, шире, западном] обществе, поскольку соответствовали «здравому смыслу» тамошнего обывателя².

Так, первые предсказывали, что если идея, в которую человек сильно верит (вроде «близкого конца света» в ряде многочисленных в США религиозных сект), не оправдывается целиком и полностью, он плюнет, выругается, и оставит её. Леон Фестингер с соавт. показали, что это неверно: те, кто верил не очень, может быть, поступят и так (хотя далеко не всегда), а вот действительно верящие поверят ещё сильней и, выдумав какое-либо объяснение ad hoc, почему обещанное не сбылось, начнут распространять свою веру с ещё большим жаром и радостью.

См. подробней главу 1 в книге Кэрол Теврис & Эллиота Аронсона «Ошибки, которые были допущены (но не мной). Почему мы оправдываем глупые убеждения, плохие решения и пагубные действия».

«Полстолетия назад молодой психолог, которого звали Леон Фестингер, и два его помощника проникли в группу людей, веривших, что миру придет конец 21 декабря³. Они хотели знать, что произойдёт с группой, если пророчество (как они надеялись!) не сбудется.

Лидер группы, которую исследователи назвали Мэриан Кич, обещала, что только преданных людей подберет летающее блюдце, и они вознесутся на нем и обретут спасение в полночь 20 декабря. Многие из ее последователей оставили работу, продали свои дома и потратили свои сбережения, ожидая конца света. Кому нужны деньги в космосе? Другие последователи ожидали конца в страхе и смирении у себя дома. (Так и не уверовавший муж самой миссис Кич рано отправился спать и крепко спал всю ночь, пока его жена и ее последователи молились в гостиной). Фестингер сделал такой прогноз: верующие, не очень сильно верившие в предсказание и поэтому ожидавшие конца света у себя дома, надеясь, что не погибнут в полночь, спокойно утратят доверие к миссис Кич. Но те, кто расстался со своим имуществом и вместе с единомышленниками ожидали приземления космического корабля, еще сильнее поверят в ее мистические способности. В самом деле: они теперь постараются сделать все, чтобы другие присоединились к ним.

В полночь, когда все еще не было никаких следов космического корабля во дворе, группа начала немного нервничать. В два часа ночи они были уже серьезно обеспокоены. В 4:45 утра у миссис Кич было новое видение: мир был спасен, сказала она, благодаря непоколебимой вере ее маленькой группы. «И такова сила слова Господа, — сказала она своим последователям, — что были вы спасены на пороге смерти в одно мгновение, вот какая мощь снизошла на Землю. И не случалось с первого дня творения, чтобы была на Земле такая сила Добра и Света, которая заполняет сейчас эту комнату».

Настроение группы изменилось: вместо отчаяния пришло воодушевление. Многие участники группы, которые до 21 декабря не ощущали потребности проповедовать, начали звонить журналистам и рассказывать им о чуде, и вскоре они уже проповедовали на улицах, останавливая прохожих и пытаясь обратить их в свою веру. Не сбылось предсказание миссис Кич, но подтвердилось предсказание Леона Фестингера».

Понятно, какую великую историю, существенно повлиявшую на развитие человечества (хотя и не в лучшую сторону, см. графики великой культурологической катастрофы на рис.21-22) — моделирует эта история мелкая и частная.

Другой опровергнутый прогноз бихевиористов и/или «экономической рациональности»: утверждения, что люди больше ценят доставшееся с лучшим соотношением «выигрыша» к «плате», примерно как в магазине они больше радуются наиболее выгодным покупкам (по соотношению цена/качества). Соответственно, они предпочитают сообщества с более лёгкими (или удобными) правилами вступления, нормами членства и пр.

Но нет, социальные взаимодействия людей организуются противоположно: они больше ценят членство в сообществе, перенеся при вступлении более тяжёлые/унизительные испытания, или если членство требует практиковать ритуалы, делающие обычную жизнь затруднительной. Дело в том, что перенеся испытания и соблюдая ритуалы, люди испытывают диссонанс, у подавляющего большинства (по счастью, всё ж не у всех) разрешающийся в пользу объяснения, что особая тяжесть вступления или членства в данном сообществе отражает особую (сверхестественную!) ценность этого.

«Предположим, что вы — студент университета и решили вступить в члены одного из студенческих братств. Чтобы быть принятым, вам следует пройти некий обряд посвящения (инициацию); давайте вообразим себе, что это будет жесткий обряд, который потребует от вас значительных усилий, преодоления боли или преодоления стыда. После того как все позади, вы становитесь членом братства. Когда вы переезжаете в дом братства*, то обнаруживаете, что у вашего соседа по комнате есть ряд весьма специфических привычек: например, он любит громко включать стереосистему после полуночи, просит взаймы денег и не возвращает их, а его грязная одежда часто валяется на вашей постели. Короче, если смотреть объективно, в соседи вам достался форменный неряха, плюющий на мнение окружающих.

Однако на данный момент вы уже не способны на объективность. Ваша когниция ‹я прошел сквозь огонь и воду ради присоединения к данному братству› вступает в диссонанс с любой из тех когниций, которые описывают вашу жизнь в братстве в отрицательном, неприятном или нежелательном духе. С целью уменьшить диссонанс вы постараетесь посмотреть на вашего соседа по комнате по возможности в самом благожелательном свете. Конечно, вы столкнетесь с ограничениями, навязанными реальностью: независимо от того, сколько вам пришлось испытать боли и затратить усилий, все равно ваш сосед-неряха, плюющий на всех и вся, никак не смотрится в роли прекрасного принца! Однако, проявив некоторую изобретательность, вам все-таки удастся убедить себя в том, что этот парень не так уж и плох. То, что некоторые назовут неряшливостью, вы можете рассматривать как неформальность. Его манера громко включать стерео по ночам, так же как и разбросанная повсюду грязная одежда, лишь свидетельствуют о его беспечности и беззаботности, а так как он очень мил и не очень церемонен во всем, что касается материй приземленных, то и неудивительна его забывчивость по поводу занятых у вас денег. Да, он не прекрасный принц, но вполне терпим.

А теперь в качестве контраста сравним вышеописанное с другой ситуацией и посмотрим, каким был бы ваш аттитьюд, не предприми вы особых усилий, вступая в братство. Предположим, вы переехали не в дом студенческого братства, а в самое обычное университетское общежитие, и вашим соседом по комнате оказывается тот же субъект. Поскольку в данном случае вселение в эту комнату не стоило вам особых усилий, то нет и диссонанса, а раз так, то у вас отсутствует и потребность рассматривать соседа в наилучшем свете. Могу высказать догадку: вы быстро вычеркнете его как плюющего на других неряху из списка тех, кто достоин знакомства с вами, и постараетесь перебраться в другую комнату.

Все эти рассуждения были проверены в эксперименте, который я провел более тридцати лет назад вместе с моим другом Джадсоном Миллсом. В рамках этого исследования было объявлено, что набирается группа добровольцев — студенток колледжа, которые во время регулярных встреч будут обсуждать различные аспекты психологии секса. Студенток предупредили, что для приема в группу необходимо предварительно пройти тест, который поможет отобрать тех, кто сможет обсуждать проблемы секса свободно и открыто. Данная инструкция служила для того, чтобы оправдать проведение экспериментаторами своеобразной процедуры инициации. Одной трети испытуемых предстояла суровая процедура: от них требовали (под видом проведения теста) произнести вслух некий список, состоявший из непристойных слов. Еще одной трети была предложена процедура более терпимая: слова, которые их просили произнести вслух, не являлись непристойными, хотя и были напрямую связаны с сексом. Последнюю треть испытуемых приняли в группу, вообще не подвергая процедуре инициации. После этого каждой испытуемой дали возможность прослушать дискуссию между членами группы, в которую ее только что приняли. Хотя студенток заверили, что дискуссия идет ‹вживую›, на самом деле они прослушали предварительно сделанную запись; и экспериментаторы постарались устроить так, что ‹дискуссия› выглядела весьма скучной и напыщенной. По ее окончании испытуемых попросили оценить услышанное по различным параметрам: понравилась ли дискуссия, была ли она интересна, были ли умны выступающие и тому подобное.

Результаты подтвердили наши предположения. Тем испытуемым, которые предприняли незначительные усилия или вообще не предпринимали никаких усилий, чтобы попасть в группу, дискуссия мало понравилась. Они были способны увидеть ее такой, какая она и была: скучной и пустой, просто потерей времени. А те испытуемые, которые прошли серьезное испытание, с успехом убедили себя в том, что дискуссия вышла на редкость интересной и заслуживающей внимания.

Аналогичная картина результатов была получена и другими исследователями, использовавшими различные виды малоприятных инициаций. Например, Харольд Джерард и Гровер Мэтьюсон провели эксперимент, похожий по замыслу на эксперимент Аронсона-Миллса; отличие было лишь в том, что вместо произнесения непристойных слов условия суровой инициации предполагали получение испытуемыми болезненных ударов током. Результаты оказались теми же: тому, кто прошел через серию сильных ударов током для того, чтобы стать членом группы, данная группа понравилась больше, чем тому, кого подвергли слабым ударам током. Здесь следует внести некоторую ясность. Я не утверждаю, что людям доставляет удовольствие испытывать болезненные процедуры — конечно, не доставляет, я не утверждаю и того, что люди получают удовольствие от тех или иных событий, поскольку те связаны с болезненными переживаниями. Я утверждаю лишь следующее: если человек, чтобы достичь некоей цели или объекта, проходит через трудные или болезненные испытания, то эта цель или этот объект становятся более привлекательными⁴.

Следовательно, если на вашем пути в дискуссионную группу вас ударят кирпичом по голове, это не добавит вам симпатии к данной группе, однако если вы добровольно согласитесь на то, чтобы вам дали кирпичом по голове в качестве процедуры инициации, то дискуссионная группа, к которой вы таким образом присоединитесь, понравится вам гораздо больше.

Важность элемента добровольности при прохождении неприятных испытаний была прекрасно продемонстрирована в эксперименте Джоэла Купера. Испытуемыми в данном эксперименте были люди, испытывавшие серьезные фобии по отношению к змеям. Для начала экспериментаторы незаметно определяли степень выраженности страха перед змеями: для этого замерялось расстояние, на которое тот или иной испытуемый смог приблизиться к почти двухметровому удаву, находившемуся в стеклянной клетке. Затем испытуемые проходили через серию испытаний, которые либо сопровождались высоким уровнем стресса, либо требовали приложения значительных усилий и которые, согласно разъяснению экспериментатора, могли иметь определенный терапевтический эффект, помогая уменьшить страх испытуемых перед змеями. Однако — и это решающий момент — одной половине испытуемых просто рассказали о предстоящей процедуре, после чего провели через нее, а другую половину побудили пойти на это добровольно: испытуемым сообщили, что они не обязаны подвергаться процедуре и вольны прекратить ее, как только захотят. После прохождения ‹терапевтической› процедуры каждый испытуемый опять был подведен к стеклянной клетке с удавом, и каждого попросили приблизиться к клетке, насколько он сможет. Изменение поведения наблюдалось лишь у тех испытуемых, кому предложили пройти ‹терапевтическую› процедуру добровольно, — они смогли гораздо ближе подойти к клетке, чем до ее проведения. У тех же испытуемых, кого провели через указанную процедуру без их добровольного согласия, изменение поведения оказалось очень незначительным.

В большинстве ситуаций диссонанса всегда есть несколько путей его уменьшения. Например, в эксперименте с инициацией мы обнаружили, что люди, приложившие определенные усилия, чтобы попасть в ‹скучную› группу, убедили себя в том, что она более интересна, чем на самом деле. Было ли это единственным способом, с помощью которого они могли уменьшить диссонанс? Нет. Другой способ придать некий смысл затраченным усилиям — это пересмотреть нашу картину прошлого, то есть вспомнить, как обстояло дело до тех пор, пока мы не испытали страданий или не приложили энергичных усилий.

Вспомним еще раз эксперимент Майкла Конвея и Майкла Росса, обсуждавшийся в предыдущей главе: группа студентов занималась на курсах развития способности к обучению, которые обещали больше, чем на самом деле смогли дать; другая группа записалась на те же курсы, но реально не занималась. Вне зависимости от того, занимались ли студенты или нет, их всех попросили оценить свои способности к обучению. После трех недель ‹бесполезного› тренинга студенты, действительно посещавшие занятия, преувеличили степень улучшения своих способностей путем преуменьшения способностей, которыми они обладали до поступления на курсы. У тех же студентов, которые лишь записались на курсы, но их не посещали, подобного самооправдывающего поведения не наблюдалось; их воспоминания о том, насколько велика была их самооценка до записи на курсы, оказались более точными.

Данные результаты могут послужить объяснением, почему люди, потратившие деньги и время на то, чтобы достичь хорошей формы в чем-либо, могут почувствовать удовлетворение даже в том случае, когда в полной мере не преуспели в задуманном. Им бывает трудно убедить себя в том, что они действительно достигли поставленной цели, но они вполне в состоянии преувеличить достигнутые результаты, исказив воспоминания о том, что было до начала обучения: в какой же плохой форме они тогда находились! Как отмечали Конвей и Росс, один из путей получить то, что вы хотите, — это пересмотреть то, что вы имели».

Эллиот Аронсон. Самооправдание. В: «Общественное животное. Введение в социальную психологию»

Что даёт нам научное, проверяемое и т. д. объяснение приверженности людей разным религиям с их, мягко говоря, не лучшими ритуалами⁵, в отличие, скажем, от гипотезы мидихлоридиан и её дериватов, которые целиком и полностью — продукт воображения. А специалисты по социальным наукам могут прояснить [идеологический] источник последнего: биологизаторство и геноцентризм настолько майнстримны сейчас на Западе (у людей ищут инстинкты примерно затем, зачем раньше искали бессмертную душу), что приверженцы того и другого формообразующую роль социального влияния не могут даже помыслить, не то что «увидеть» там и тогда, где она установлена (независимо от надёжности установления).

Вот и приходится выдумывать специальное вещество или специального паразита доля каждого паттерна социальных взаимодействий, устойчиво воспроизводящегося независимо от «генов с физиологией» участников, её фармакологических и иных изменений (а таковы все социальные взаимодействия, не только у человека, но и у животных, см. опыты В.С.Громова и С.А.Шиловой по уменьшению/увеличению агрессивности песчанок и других видов грызунов). Классический, между прочим, случай когнитивного диссонанса — примысливание ложной сущности для спасения собственных взглядов, когда обнаруживается их невязка с реальностью. Таким образом, г.г. авторы гипотез, перечисленных выше, не только провалились с таким объяснением, но и выступили показательной демонстрацией непреложности действия социальных закономерностей.

Т.е. рождённые диссонансом теории только спасают «своё утверждение», но ничего дополнительно не объясняют «в природе»; рождённые им чувства обманывают, а «факты» не существуют, почему в исследованиях психологии теорий заговора, пропаганды, рекламы и прочей индоктринации их именуют фактоидами. Иными словами, первые, вторые и третьи оказываются ещё более ложны, чем «спасаемое» исходное утверждение (в том смысле, что это куда легче установить свежему человеку со стороны), но верят в него также крепко, как в первое. Особо идейные — даже крепче, ведь именно эти рационализации ad hoc — спасительный якорь для исходной теории. Так, 30 октября 1956 участники фашистского мятежа взяли штурмом здание Будапештского горкома, после чего долго и зверски замучивали оставшихся в живых защитников здания, в т.ч. женщин: см. книгу Яноша Береца.

Одновременно среди палачествующих — как боевиков, так и присоединившихся зевак как-то сам собой зародился, окреп и был передан как «достоверная информация» в СМИ слух, что под зданием находится подземная тюрьма, где клятые красные пытают и мучают жертв госбезопасности. Стали копать, и довольно-таки долго копали, во время копания явственно слышали стуки и стоны узников, но так ничего и не выкопали.

Откуда такие галлюцинации, почему они именно такие? Мятежники полагали себя «борцами за свободу», так им рассказывала «Свободная Европа» и другие средства западной пропаганды, которым они верили безоговорочно. На самом деле они были сбродом фашистов и уголовников, что сполна проявилось в их действиях (охвостье одураченных к тем дням уже отстало). Возник диссонанс, и необходимость его разрешения родила фактоид («страшную подземную тюрьму»), как бы уравновешивающий палачество или как минимум объяснявший его. Понятно, почему в эту идею сразу поверили и верили ещё долго после того, как выяснилось отсутствие тюрьмы (а некоторые верят и до сих пор).

Другой пример, наоборот, из быта хороших людей в советских 1930-х. СССР и патронируемое им комдвижение вступило в бой с фашизмом впервые на территории Испании, когда коричневых ещё считали «хорошими европейцами» (о чём см. подробней в книге Н.Н.Платошкина). И всё, что мы делали в защиту Испанской республики от фашистского мятежа, для советских людей персонифицировалось в правдисте Михаиле Кольцове (Мойсей Фридлянд, или Мигель Мартинес), его репортажах оттуда, образовавших «Испанский дневник». Все чувствовали, что гражданская война там — прелюдия к нашему собственному бою с фашизмом и, когда он начался в 1941-м, люди стали рассказывать, что видели Кольцова на каком-то участке фронта, разговаривали с ними, давали интервью — с массой подробностей. Увы, он стал жертвой сталинских репрессий ещё в 1940-м… однако его читатели не верили даже не в его смерть (в 1939-40-м подобных рассказов не было), а в войну с фашизмом без его статей, почему оживляли сабжа. См. К.М. Симонов «Глазами человека моего поколения».

Третий пример, снова про сволочей: известный сетевой либерал taki-net все объяснения текущей политики или событий недавнего прошлого автоматически строит так, чтоб «коммунисты и СССР»  с точки зрения обычного хорошего человека, не приемлющего несправедливости, сочувствующего жертве, желающего наказать агрессора, угнетателя или подлеца⁶ всегда выглядели плохими/неправыми, а их противники (антикоммунисты и «Запад») — наоборот. Но слишком часто не получается: тогда он использует контекстотомию и другие уловки, описанные в «Аристотеле и муравьеде…», как в случае с оправдательными приговорами сталинского времени.

Когда же не выходит и это, он смело рождает фактоиды, долженствующие «убрать сочувствие», невыгодное для его позиции, или придать ей заведомо отсутствующую правоту. Так, нормальным людям, независимо от их взглядов, естественно сочувствовать защитникам Конституции и Верховного Совета в октябре 1993 г. — почти безоружные, они выступили в защиту Закона и Демократии, и были подавлены грубой силой с исключительной и холодной жестокостью только ради того, чтобы продолжать губительные для нас реформы; возможность же демократии и правого государства тогда была пресечена навсегда, все увидели что на самом деле чтут использующие эти слоганы.

Что делает наш герой, что нейтрализовать сочувствие, могущее проявиться даже среди его регулярно пропалываемой аудитории? Выдумывает историю об ещё более страшном преступлении властей, жертвам которого, мол и надо сочувствовать, но не этим краснокоричневыми. С 2014 г. в пересказах фактоида к «кавказцам» c «таджиками» по понятным причинам добавились «украинцы». Другая похожая история — как сбитие южнокорейского лайнера, озвученное надлежащим образом, «переломило настроение антивоенного движения» и родило согласие на установку ракет средней дальности в Европе.

На деле движение росло и ширилось, особенно в ФРГ, да и в США, до самого договора об их запрете, тем более что «средний европеец» никогда не забудет собственной безопасности и достаточно равнодушен к человеческим жертвам вне своего континента. О чём см. Л.И.Гинцберга «Массовые демократические движения в ФРГ и партия зелёных«, с.114-124, 130.

Ещё пример: те, кто из кожи вон лезет, чтобы доказать что «советское тоже было дерьмом», действуют из вполне понятных психологических соображений. Если ты поддерживаешь крупные социальные преобразования, то воленс-ноленс чувствуешь ответственность за результаты, совесть-то в общем-то есть у всех, даже у сторонников капитализма не вполне отмерла, хотя либеральные убеждения влекут за собой аскезу, связанную с умерщвлением человечности, как христиане умерщвляли плоть.

А раз чувствуешь ответственность за поддерживаемые «реформы», то при столь чудовищных результатах поневоле чем-то хочется компенсировать ужасную картину, чтобы избавиться от когнитивного диссонанса. Вот и выискивают соломинку «в советском глазу», тщась уравновесить «бревно» в собственном. Link

Подлая, но человеческая реакция. Как писал Ницше:

«Память говорит мне, что так было. Совесть говорит — лучше бы этого не было! постепенно память уступает давлению совести».

См. классический опыт по обнаружению расизма (точней, селективного восприятия и искажения информации предубеждёнными индивидами при распространении слухов, вот другие примеры):

«Обычным американцам, отобранным для проведения исследования слухов, показали картинку, на которой был изображен белый мужчина с ножом в руке, нападавший в поезде на безоружного афроамериканца. При этом сами испытуемые были белыми. Тех, кто посмотрел эту картинку, попросили рассказать другим ее содержание. Очень скоро рассказчики поменяли местами черного и белого мужчин в поезде – нападающим оказался черный, а белый стал жертвой нападения. Однако этот эффект не обнаруживался у детей из тех же групп населения до 6-7 лет.
(Allport G.W., Postman L.J. The Basic Psychology of Rumor // Transactions of New York Academy of Sciences. 1945. №8. P.61-81).

Другие паттерны социального взаимодействия, обуславливаемые диссонансом, выступают как частный случай описанного отвержения «экономической» рациональности. Среди них:

1. Если лгать или делать скучную/вредную/ненужную работу, то лучше за деньги. Если взялся бесплатно, начнёшь себя убеждать в том что это правда, работа важна и т. д.

2. Непосредственно не сталкивающиеся с сильным землетрясением, но слышавшие рассказы о нём пересказывают их так, что жертв и разрушений окажется сильно больше, чем у непосредственных свидетелей (примерно на порядок, как и в первых рассказах о жертвах катастроф, терактов и пр.).

3. После того как выбор (ставки в лотерею, места работы, учёбы, позиции в споре и пр.) он представляется более вероятным и/или удачным, чем за миг до того.

4. Подкрепляя чтение, учёбу, научную деятельность деньгами, мы обеспечим потерю внутренней мотивации к этим занятиям сразу, как только кончат платить (или как плата перестанет расти).

5. Исследователи, также как «обычные люди», лучше всего помнят сильные доводы «за» собственную теорию (или против «чужой») и самые слабые – «за» её конкуренток, а «против» своей вообще опускают.

6. Люди, индоктринированные идеологией Х, в позитивном с её т.з. явлении видят (ибо целенаправленно выискивают) лишь плюсы, в негативном — лишь минусы, тогда как надо поинтересоваться эпирическими данными, о соотношении плюсов и минусов в том и в другом. См. как это проявляется у наших либералов в оценке Майдана, и совкоборцев с советофилами.

7. Неочевидная или сомнительная опасность максимально усиливается, её представляют как «ужас-ужас-ужас», см. пример с ГМОфобией или невинными жертвами расстрелянных демонстраций.

8. Антикоммунизм ренегатов типа Оруэлла или Кёстлера, слишком  эмоциональный, чтобы быть искренним, есть скрытое желание вытравить из себя то, что предал; или гомологичный антисемитизм выкрестов; или гомофоб — это скрытый гей (из консервативной семьи); или рыночные фундаменталисты-либертарианцы, которые в Сети с пеной у рта отстаивают капитализм как свободу, в глубине души в силу собственной неконкурентоспособности при этой свободе боятся потерять даже то, что имеют сейчас. Отсюда упование на рынок, то есть на умение наживать деньги и попадать в случай, а не на профессию и мастерство, которые всегда  прокормят. Во всех этих случаях излияния побуждаются диссонансом и вызваны необходимостью управлять собой, и не просто управлять, а давить в себе нечто родное и близкое, что это не связано с сообщением чего-то важного другим, и не принимать это всерьёз. Так что когда кто из «бывших» обличает сталинизм-тоталитаризм, так что радуга от слюней идёт изо рта, то это он порывает с собственным прошлым, а не говорит нечто общезначимое и важное остальным.

Диссонанс и образование

Самое неприятное в диссонансе — он не следствие «глупости» или «необразованности», скорее наоборот. Чем умней/образованней индивид, тем легче когнитивному диссонансу выдумать объяснение, почему на эти данные не надо обращать внимание, или почему «на самом деле» они подтверждают его собственное предубеждение, а не ставят его под сомнение. Поэтому «для американцев с образованием убеждения важнее научных данных.

Считается, что для ослабления поляризации общественного мнения по поводу спорных тем нужно повышать уровень образования людей. Однако специалисты из Университета Карнеги-Меллон выяснили, что верным может быть и обратное — убежденность людей насчет определенных тем, ассоциированная с их политической или религиозной идентичностью, на самом деле только возрастает по мере повышения уровня образования.

Исследователи использовали информацию из базы General Social Survey, в которой собраны данные соцопросов, фиксирующих общественное мнение американцев с 1972 года по настоящее время. Ученые посчитали виды мнений людей в шести спорных общественно-научных темах: исследования стволовых клеток (должно ли их финансировать правительство), Большой взрыв (стал ли он началом Вселенной), человеческая эволюция (произошел ли человек от более ранних видов животных), ГМО («ели бы вы такое регулярно?»), нанотехнологии (больше от них вреда или пользы) и изменение климата (опасно ли оно). Также они вычислили наивысший уровень образования в каждой категории, учитывая, было ли у людей в школе и колледже углубленное изучение естественно-научных предметов, и оценив общую «начитанность» и согласие с официальным научным консенсусом.

Исследователей интересовало два вопроса: связаны ли мнения людей по этим вопросам с их религиозной и политической идентичностью, а также усиливается ли поляризация мнений в группах с более высоким образованием. Выяснилось, что мнения респондентов действительно коррелировали и с политической, и с религиозной идентичностью насчет вопросов о стволовых клетках, Большом взрыве и эволюции человека, и только с политической идентичностью — по вопросу изменения климата. По каждому из этих вопросов индивиды с лучшим, чем в среднем, образованием, научной образованностью и начитанностью имели более поляризованные мнения.

Исследователи не обнаружили особых связей политической и религиозной идентичности людей с их мнением по поводу нанотехнологий и ГМО. Ученые объяснили такие результаты тем, что люди, имеющие определенную религиозную и политическую идентичность, но при этом — и лучшее образование, просто лучше понимают, какого мнения от них ждет общество. Кроме того, образование придает людям больше уверенности в своей правоте и позволяет лучше подбирать аргументы, когда они высказывают мнение по спорным вопросам.

«Множество научных открытий принимаются обществом, но некоторые темы вызывают значительный разброс мнений. Мы хотели выяснить, какие факторы влияют на такую поляризацию. Выяснилось, что „модель дефицита“, согласно которой люди радикально расходятся во мнениях из-за недостатка образования или понимания предмета, не отражает всей истины», — говорит Кейтилин Драммонд, специалист по поведению и один из соавторов статьи…. Ранее ученые выяснили, что способность человека понимать ошибочность своих суждений не зависит от религии и политических взглядов».

Источник Чердак.

Поэтому диссонанс — это испытание не «силы ума», но свободы воли субъекта, «попускает» он владеть собой ложными фатами, чувствами и концептами ради психологического комфорта, или нет (или в какой области попускает, почему и насколько?). Одновременно это тест на приоритеты: что ему важней — знать, как на самом деле, или продавить (сохранить) своё мнение в условиях общественной жизни, представляющей, как писал великий, но немодный сейчас философ 19 века, «обработку людей людьми».

Примечания

1О чём см. подробней рассказ: «Аберрации убеждения и познания у учёных и дилетантов»