Скандал в Путумайо, вчера и сегодня

Золото и ртуть

Мы жили в Путумайо уже полтора месяца. В один вечер Карлос забрался на террасу:

«Тут такое, слышь… короче, всем собираться и рано утром убраться в джунгли, потому что следующей ночью начнутся бои. Армия нашла гнездо каких-то недобитых герильерос, дона Керубина предупредили, чтоб деревню эвакуировал. На сколько? Где-то на неделю. Давай то, что у тебя есть наличкой, если останешься в деревне, безопасность не гарантируют».

Мы скинулись, купили риса и чечевицы, консервов, платанов, с утра погрузили это всё на двух лошадей и пошли вместе с жителями деревни караваном в джунгли. Вскоре мы вышли на открытую местность. За одним из холмов нам открывается поле, засаженное кустами. Племянник шамана Бернардо, идущий с ружьём впереди нас, оборачивается и улыбается щербатым ртом: «Кока!»

После четырёхчасового перехода мы оказываемся во владениях дона Керубина, укрытых в джунглях — два домика из плохо обструганных досок, поднятые на высокие сваи. В это время возвращаются охотники, которые оторвались от основной колонны. Они сбрасывают на землю охотничьи трофеи, мёртвое семейство обезьян — наш ужин на ближайшие дни.

Я пропитана потом насквозь. Кто-то из индейцев указывает мне на ручей. Я сажусь в неглубокое русло и спустя время замечаю, что вода блестит. Блестит и моя покрытая пупырышками от ледяной воды кожа. Я замечаю особенно крупный кристалл и показываю его Карлосу.

«По идее, это золото, — говорит он, — но я не уверен. Какое-то оно странное. Я спрошу потом у Тайты».

С одной стороны, кристалл блестит, а с другой, выглядит как обычный камень.

У дома мужчины рубят мачете траву, донья Мария зовёт меня помогать: она бросила мёртвых обезьян в костёр, чтобы опалить им шерсть, и теперь вручила мне нож, чтобы я соскоблила волоски.

«Обезьян можно есть, потому что они здоровые. Едят только фрукты»,

— говорит донья Мария.

Ночью мы собираемся на церемонию Яхэ — некоторые индейцы чувствуют себя скверно, и шаман будет их лечить. Среди ночи раздаются выстрелы, которые не прекращаются до рассвета. Кто-то из охотников говорит, что перестрелка идёт в двух километрах от нас. Ближе к рассвету, когда шаман всех полечил и можно вести разговоры, Карлос спрашивает про странный камень, что я нашла в ручье.

«Ртуть, — говорит Дон Керубин. — Это кристалл золота в камне, и чтобы его оттуда достать, нужна ртуть. Из рек, где добывают золото, потом нельзя есть рыбу. Она полна ртути».

Теперь ясно, почему рацион обезьян делает их такой привлекательной закуской.

Кустарный способ добычи золота из пород с помощью ртути — самый рудиментарный в мире. Ртуть соединяется с золотом и образует особую амальгаму, от которой отваливаются камни и песок. Потом её нагревают до температуры испарения ртути, и остаётся чистое золото. Чтобы добыть золото из всех пластов скальных пород, нелегальные золотодобытчики просто разливают по ним ртуть и ждут, пока она соединится с золотой породой.

Согласно национальному исследованию, ежегодно в реках Колумбии оказывается двести пять тонн ртути. За годы такой добычи то, что раньше было было рекой и лесом, превратилось в километры грязи и глины и пруды с гнилой водой.

Без коки и золота нет жизни

Бернардо уверен, что все неприятности в Путумайо — из-за коррумпированного правительства. Ведь если жизнь будет такой и дальше, то индейцам придётся куда-то уходить или сдохнуть. И тогда эту землю просто разорят. Бернардо сетует, что правительство совсем не считается с индейцами. А вот герильерос, военные и ФАРК уважают Дона Керубина, поэтому никто не трогает его племя. Никто не хочет ссориться с шаманом: в магические способности Дона здесь верят безоговорочно.

Мы курим Pielroja с Карлосом и племянником шамана Бернардо. Хитрый индеец неожиданно смотрит на меня, что-то шепчет Карлосу и смеётся. Карлос переводит:

«Кстати, ФАРК тобой интересовались, но Дон Керувин сказал, что ты не настоящая гринга (не из Штатов), и за тебя никто не будет платить».

Так я узнала, что избежала похищения, которое наряду с нелегальной золотодобычей и выращиванием коки остаётся самым прибыльным здесь ремеслом. Я вспоминаю, как у меня сводило живот от голода после перехода через сельву и как я вгрызалась в обезьяний хвост, выловленный из похлёбки. Смогла бы я отказаться от мяса или рыбы, если бы даже знала, что они содержат ртуть? Голод победит любого, а белые готовы платить только за коку и золото.

Дон Керувин, шаман и предводитель племени Кофан, принял непростое решение открыть белым жителям городов традиционную медицину Яхэ. В России больше известна её перуанская версия — Аяхуаска. Пока я была в Путумайо, Яхэ было чуть ли не единственным источником денег для целого племени. Хоть бы марихуану легализовали — так целый регион можно обеспечить работой и рынком, не уничтожая при этом природу.

Саша Иванова «Письма из отравленных джунглей«

Как долг стимулирует вакханалию убийств: первопример конкисты

Почтенные британские джентльмены в цивилизованном ХХ веке переоткрыли и повторили все практики издевательств и убийств, которые за 300 лет до того практиковали в отношении тех же индейцев первопроходцы европейского колониализма — испанские конкистадоры. Они были жесточей канадских и американских протестантов и, в противоположность им, действовали себе в убыток. Если первые жаждали свободной земли, особенно в 19 веке, то вторым нужны были крепостные для снабжения продовольствием и особенно — добычи золота и работы на шахтах. Но при таком обращении индейцы быстро кончались именно там, где были особенно нужны, как показывает Э.А.Александренков в цитируемой ниже книге об аборигенах Больших Антильских островов в колониальном обществе (2017).

Почему интересен анализ источников этой жестокости, сделанный Давидом Гребером в «Долге. Первые 5000 лет истории«:

 «В своей книге «Завоевание Америки» Цветан Тодоров приводит выдержки из ужасающих отчетов, составленных в основном испанскими священниками и монахами. Хотя они зачастую и верили, что уничтожение индейцев было карой Божьей, все же они не могли скрыть отвращения, которое вызывали у них испанские солдаты, испытывавшие клинки своих мечей, выпуская кишки случайным прохожим, и вырывавшие младенцев из рук матерей, чтобы бросить их на съедение собакам. Такие поступки, наверное, можно было бы списать на то, что, мол, чего ожидать от тяжеловооруженных людей, зачастую с преступным прошлым, которые действовали в условиях полной безнаказанности; однако отчеты о положении на рудниках говорят о куда более систематических вещах.

Торибио де Бенавенте, по прозвищу Мотолиния

Когда фрай Торибио де Мотолиниа описывал десять казней, ниспосланных, по его мнению, Господом на жителей Мексики, он включил в список оспу, войну, голод, принудительный труд, налоги (из-за которых многим приходилось продавать своих детей заимодавцам — в противном случае их замучивали до смерти в тюрьмах) и строительство новой столицы, повлекшее гибель тысяч людей. Но на первом месте, утверждал он, было бесчисленное количество индейцев, погибших на рудниках:

Восьмой казнью были рабы, которых испанцы отправляли работать на шахтах. Сначала брали тех, кого обратили в неволю ацтеки; затем тех, кто выказал неподчинение; наконец стали брать всех, кого удавалось поймать. В первые годы после завоевания работорговля процветала и рабы часто переходили от одного хозяина к другому. Помимо королевского клейма им ставили столько отметин, что их лица были полностью покрыты буквами, поскольку на них были инициалы всех тех, кто их покупал и продавал. Девятой казнью был труд на рудниках, куда тяжело нагруженные индейцы несли провизию на протяжении шестидесяти лиг и более… Когда у них заканчивалась еда, они умирали либо на шахтах, либо на дороге, потому что их никто не кормил, а денег для покупки пищи у них не было. Некоторые возвращались домой в таком состоянии, что вскоре умирали. Тела этих индейцев и рабов, погибших на шахтах, источали такое зловоние, что от него начинался мор, особенно на рудниках в Оахаке. На расстоянии полулиги вокруг шахт и вдоль значительной части дороги приходилось идти по трупам или по костям, а стаи птиц и ворон, которые прилетали полакомиться телами, были столь многочисленны, что за ними не было видно солнца^{348}.

Подобные сцены имели место в Перу, где целые области обезлюдели из-за принудительного труда на рудниках, и на Эспаньоле, где туземное население вымерло полностью[485].

Когда речь заходит о конкистадорах, мы говорим не просто о жадности, а о жадности, доведенной до неправдоподобных масштабов. В конце концов, это главное, чем они запомнились. Им всегда было мало. Даже после завоевания Теночтитлана или Куско и приобретения невиданных прежде богатств конкистадоры почти всегда снова собирались вместе и отправлялись на поиски новых сокровищ.

Моралисты разных эпох сурово осуждали бесконечную человеческую жадность, равно как и наше якобы безграничное стремление к власти. Однако на самом деле история показывает, что, хотя людей можно справедливо осуждать за склонность обвинять других в том, что они поступают, как конкистадоры, мало кто в действительности так себя ведет. Даже для самых честолюбивых среди нас главная мечта похожа на то, к чему стремился Синдбад: испытать приключения, приобрести средства для того, чтобы остепениться, и зажить приятной жизнью. Конечно, Макс Вебер утверждал, что суть капитализма заключается в желании никогда не останавливаться, в стремлении к постоянной экспансии, которое, по его мнению, впервые проявилось в кальвинизме. Однако конкистадоры были добрыми средневековыми католиками, пусть даже они были самыми беспощадными и беспринципными представителями испанского общества. Откуда тогда взялась неутомимая тяга захватывать все больше, больше и больше?

Здесь, на мой взгляд, стоит вернуться к самому началу завоевания Мексики Эрнаном Кортесом. Какими непосредственными мотивами он руководствовался? Кортес перебрался в колонию на Эспаньоле в 1504 году, мечтая о славе и приключениях, но в течение последующего полутора десятка лет его приключения в основном ограничивались тем, что он волочился за чужими женами. Однако в 1518 году ему удалось обманным путем получить назначение на должность командующего экспедицией, цель которой заключалась в установлении испанского присутствия на континенте. Как позднее писал Берналь Диас дель Кастильо, сопровождавший его в это время:

Наконец, и собственную свою персону он вырядил авантажнее прежнего: на шляпу нацепил плюмаж, а также золотую медаль. Красивый он был малый! Но денег у него было мало, зато много долгов. Энкомьенда его была неплоха, да и индейцы его работали в золотых приисках, но все уходило на наряды молодой хозяйке. Впрочем, Кортес имел приятную наружность, тонкое обхождение и легко располагал к себе людей…

Немудрено, что его друзья из купцов <…>, когда он получил должность генерал-капитана, снабдили его суммой в целых четыре тысячи песо золотом, да еще дали, под залог энкомьенды, на другие четыре тысячи песо множество разных товаров. Теперь Кортес мог себе заказать бархатный парадный камзол с золотыми галунами, а также велел изготовить два штандарта и знамена, искусно расшитые золотом, с королевскими гербами и крестом на каждой стороне и с надписью, гласившей: «Братья и товарищи, с истинной верой последуем за знаком Святого Креста, вместе с ней победим»^{349}.

Иными словами, он жил не по средствам, испытывал трудности и потому, как азартный игрок, решил пойти ва-банк. Неудивительно, что, когда губернатор в последний момент отменил экспедицию, Кортес проигнорировал его приказ и отправился на континент с шестью сотнями человек, каждому из которых он пообещал равную долю в будущей добыче. Высадившись на берег, он сжег свои корабли и поставил все, что имел, на победу.

Берналь Диас дель Кастильо

Перейдем от начала книги Диаса сразу к последней главе. Три года спустя Кортес одержал победу, показав себя одним из самых находчивых, беспощадных, блестящих и откровенно бесчестных военачальников в истории. После восьми месяцев изнурительных боев за каждый дом и гибели сотни тысяч ацтеков Теночтитлан, один из крупнейших городов в мире, был полностью разрушен. Имперская казна была захвачена, и настало время разделить ее между выжившими солдатами.

Однако, согласно Диасу, раздел добычи возмутил людей. Офицеры сговорились захватить большую часть золота, а когда был объявлен окончательный размер доли, причитающейся солдатам, выяснилось, что каждому из них доставалось всего от пятидесяти до восьмидесяти песо. Более того, большая часть их добычи сразу же перешла в руки офицеров, выступавших в роли солдатских кредиторов, — все потому, что Кортес настоял на том, чтобы во время осады с солдат взимали плату за замену любого предмета амуниции и за медицинский уход. Многие из них обнаружили, что потеряли деньги в этом предприятии. Диас пишет:

Отсутствие добычи угнетало нас вдвойне, так как все залезли в неоплатные долги ввиду неслыханной дороговизны. О покупке лошади или оружия нельзя было мечтать: за арбалет надо было платить 50 или 60 песо, за аркебузу — 100, а за лошадь — 800 или 900 песо и за меч — 50; хирург и аптекарь заламывали несуразные цены; всюду теснили нас надувательство и обман. Кортес составил особую комиссию из двух заведомо почтенных персон, и она должна была проверить все претензии; из назначенных одним был — «Санта Клара», личность очень известная, а другим был — некий де Льерна, также весьма известная персона; объявлен был денежный мораторий на два года, снижены проценты, выданы кое-какие ссуды^{350}.

Вскоре появились испанские купцы, которые стали назначать немыслимые цены за товары первой необходимости, что вызвало еще большее возмущение:

Наш генерал устал от постоянных упреков, которые ему бросали, говоря, что он все украл, и от постоянных прошений о ссудах и авансах и решил разом избавиться от самых мятежных солдат, основав поселения в тех провинциях, что больше всего подходили для этой цели^{351}.

Эти люди захватили контроль над провинциями и создали местную администрацию, установили налоги и трудовые повинности. Это позволяет немного лучше понять описания индейцев, лица которых были покрыты именами так же, как чеки, подписанные по многу раз, или рудников, пространство вокруг которых на много миль было завалено гниющими трупами. Здесь мы имеем дело не с холодной, расчетливой жадностью, а с намного более сложной смесью стыда и справедливого негодования, постоянной необходимости выплачивать долги, которые только увеличивались (это почти наверняка были процентные ссуды), и возмущения при мысли о том, что после всего, что им пришлось перенести, они должны были денег вообще за все.

А что же Кортес? Он только что совершил, возможно, самую большую кражу в мировой истории. Разумеется, он смог расплатиться со своими изначальными долгами. Однако он умудрялся всякий раз влезать в новые. Кредиторы уже начали изымать его владения, когда он находился в экспедиции в Гондурасе в 1526 году; по возвращении он написал императору Карлу V, что его расходы были таковы, что «все, что я получил, оказалось недостаточным, чтобы избавить меня от бедности и нищеты; сейчас, когда я пишу эти строки, мои долги превышают пятьсот унций золота, и у меня нет ни песо, чтобы по ним расплатиться»^{352}. Кортес, безусловно, лукавил (у него был свой собственный дворец), но всего несколько лет спустя ему пришлось заложить драгоценности своей жены, чтобы профинансировать ряд экспедиций в Калифорнию, которые должны были поправить его состояние. Однако прибылей они не принесли, и кредиторы стали так сильно на него наседать, что ему пришлось вернуться в Испанию и лично просить помощи у императора[486]».

Всё вышеперечисленное началось на Больших Антилах сразу после того, как испанцы столкнулись с индейцами — их расточали в ущерб выгоде, следующей из использования, и администрация вместе с Мадридом делала ряд попыток это прекратить — но безуспешных. См.книгу Э.А.Александренкова:

«В некоторых протокольных документах зафиксировано отношение испанцев к аборигенам. Так, Васко Поркальо де Фигероа, один из завоевателей Кубы, ставший богатейшим землевладельцем па этом острове, велел тем индейцам, что пытались покончить с собой, поедая землю, и что уже не годились для работы, отрезать половые органы и съесть их, а остальным — намазать жиром рты и прижечь. Это — не сообщения Лас Касаса о жестокостях испанцев, в которых нередко сомневаются историки, а показания, засвидетельствованные подписью ответчика (CDI-2, t. 1, р. 124-125).

[Причины недоверия, впрочем, связаны не с нечестностью Лас Касаса, а с естественнной слабостью человеческой памяти, особенно автобиографической, см.далее. Прим.публикатора]. В течение 30 лет этот автор был свидетелем событий па Гаити и Кубе, за исключением поездок в Испанию, но начал писать свою работу об Индиях, по его собственным словам, в 1526 г. Таким образом, почти четверть века он не помышлял собирать сведения об аборигенах, о чем не раз позже писал (Las Casas 1967, t. I, p. 17, 633; t. II, p. 309, 318). Он упомянул лишь один случай своей беседы с местной женщиной; на Эспаньоле; во время исповедания он ей задал вопрос о мужеложстве⁶ (Las Casas 1967, t. II, р. 314; 1951, t. 2, р. 517). Написанное о начале завоевания Больших Антильских островов и их обитателях того времени основывалось на его памяти, документах и беседах со «свидетелями»…»

Бартоломе де лас Касас

«Были встречи и с обитателями других поселений. Колумб записал, что местные жители с одинаковой легкостью отдавали как кусочки золота, так и калебасу с водой (Colon 1961, р. 144- 145). Колумб объяснял, что он давал стеклянные бусы, латунные колечки и бубенчики не потому, что «они» просили, а потому, что он их считал уже христианами и (подданными — Э.А.) кастильских королей более, чем людей Кастилии, и что не хватало лишь знать язык и повелевать ими, ибо, по его словам, все, что им не прикажешь, они сделают без какого-либо противоречия (Colon 1961, р. 146-147).

Колумб буквально восхвалял местных жителей — у них большие селения; они любезны в общении, у них мягкий говор, мужчины и женщины хорошей стати и не черны. Похвально он отозвался и о социальных отношениях — везде есть правление в виде судьи или господина, которому все подчиняются так, что вызывает удивление (Colon 1961, р. 153-154).

В апреле 1494 г. Колумб возобновил плавание по островам, оставив вместо себя Совет, во главе которого стоял его брат Диего. В наказе одному из своих подчиненных, остававшихся па острове, Колумб предписывал отрубать нос и уши индейцам, похитившим что-либо у испанцев, «потому что именно эти части невозможно скрыть». Этим Колумб полагал «обезопасить меновой торг». В случае, если бы не удалось выменять съестные припасы, их следовало отбирать — «достойнейшим образом» так, чтобы индейцы оставались довольны (Путешествия 1952, с. 369).»

«Пока Колумба не было на Эспаньоле, сотни испанцев разбрелись по острову, чиня произвол и насилие. Они оскорбляли и избивали не только простолюдинов, но и знатных людей, и даже угрожали верховным вождям. Как написал Лас Касас, индейцы стали воспринимать соседство испанцев с ужасом, ибо те с ними плохо обращались и лишали их пищи. Пришельцы отбирали у индейцев жен и дочерей, а также сыновей (Las Casas 1951, 1.1, р. 398-399). Уже после возвращения Колумба один из касиков велел убить несколько испанцев. По словам Лас Касаса, испанцы решили за каждого своего погибшего убить 100 индейцев (Las Casas 1951,1.1, р. 405).

В марте 1495 г. Колумб предпринял завоевательный поход во внутренние земли острова. Объединенные силы индейцев были разбиты, многие из них погибли, другие были пленены и стали рабами (Las Casas 1951, L. I, cap. CIV). Участник тех событий, М Кунео, так описал один из эпизодов.

«Мы собрали в нашем поселении тысячу шестьсот индейцев, мужчин и женщин, из которых 17 февраля 1495 г. мы погрузили на названные каравеллы пятьсот пятьдесят душ лучших мужчин и женщин…».

Из оставшихся испанцам было разрешено выбрать для себя «на свой вкус», и все еще оставалось около 400 человек, которым было разрешено уйти, куда хотят.

«Среди них было много женщин с грудными младенцами, и чтобы лучше бежать от нас, из страха, что мы их вновь схватим, они бежали, как отчаявшиеся, оставляя детей брошенными на земле, где попало».

Упомянул Кунео и некоторые другие события, показывающие, какими методами испанцы подавляли сопротивление островитян, и насколько велико было отчаяние последних. Среди схваченных индейцев было трое вождей, которых должны были на следующий день расстрелять из арбалетов. По словам Кунео, ночью они перегрызли один другому пятки, освободились от кандалов и бежали. Из тех индейцев, что были загружены на корабли, при подходе к Испании около 200 умерло, и их тела были брошены в море (Сипео 1893).

Лас Касас утверждал, что во время военных действий в 1495 г. погибло множество индейцев, обезлюдели многие индейские селения, особенно в землях касика Каонабо, и в 1496 г. на острове осталась треть населения по сравнению с 1494 г. (Las Casas 1951, t. I, p. 416, 420). На индейцев была наложена подать (tributo) золотом или хлопком (Las Casas 1951, L. I, cap. CV). Завершился период, который историки назвали периодом «фактории» (Perez de Tudela 1955) — прежние отношения обмена между пришельцами и аборигенами сменились податными.

Пока Колумба не было на острове, отношения испанцев с местными вождями складывались по-разному. Правитель западной области Харагуа, Бехекио, согласился платить подать хлопком и маниоковым хлебом (Las Casas 1951, L. 1, cap. CX1V). Те вожди, что пытались оказать сопротивление (Гуарионех в центральной части острова и его северный сосед, вождь сигуайев Маиобанех), были разбиты и пленены (Las Casas 1951, L. 1, cap. CXV, CXX-CXX1)”.

«Более опасным для существования испанцев на острове оказался раскол среди них самих. Франсиско Рольдан, оставленный Христофором Колумбом в качестве главного алькальда, вышел из повиновения Колумбам и со своими сторонниками, число которых росло, ограбив в Исабелле королевский склад с провиантом и оружием, ушел в Харагуа. Индейцам он объяалял, что освобождает их отуплаты подати (Las Casas 1951, L. 1, cap. CXV11-CX1X).

Встреча Франсиско Рольдана в Форте Зачатия в 1497

В Харагуа испанцы Рольдана вели свободную от королевских ограничений жизнь — силой или добром, по словам Лас Касаса, забирали себе местных женщин, которые служили им горничными, прачками и поварихами, а также мужчин, которые работали на испанцев. Тех, кто выказывал малейшее недовольство, с легкостью убивали, как написал Лас Касас (Las Casas 1951, t. II, р. 64).

Высадившись, Колумб первым делом наказал одного вышедшего из повиновения касика, пленив его людей и загрузив ими пять судов для отправки в Испанию в качестве рабов, всего 800 человек. Выход их задержался, и многие пленники умерли от тоски и тревоги (слова Лас Касаса), а также от недостатка пищи и воды, от тесноты и удушья под палубой. Их тела выбрасывали за борт (Las Casas 1951, t. II, р. 71, 81, 82).

Раздоры между бунтовщиками и теми, кто их не поддержал, вылились, как написал тот же Лас Касас, в «великие печали, тревоги, труды и потери индейцев», потому что, куда бы ни пришли те или другие, они съедали припасы индейцев, сотнями уводили их с грузами на плечах, обижали их, включая детей и женщин. Те и другие нередко, для развлечения, расстреливали индейцев из арбалетов, чтобы увидеть, пройдет ли дротик насквозь, или мечом старались разрубить индейца (при неудаче повторяли с другим); на переноске грузов убивали тех, кто устал, в том числе женщин (Las Casas 1951, t. I, p. 457-458; t.II, p. 87)”.

После длительных переговоров между Христофором Колумбом и Рольданом было достигнуто примирение (28 сентября 1499 г.). Именно с условиями договора между ними связано появление на Эспаньоле (и, следовательно, во всей испанской Америке) нового вида эксплуатации аборигенов испанцами.

Эту ситуацию подробно описал Лас Касас. По требованию Рольдана и его сторонников, Хр. Колумб разрешил им поселиться (avecindar) в нескольких местах центральной части Эспаньолы. Колумб наделил их землями в границах уже возделанных земель индейцев. Это разделение имело форму предоставления каждому испанцу от 10 до 20 тыс. кустов²³. Каждому получателю Колумб выдавал грамоту, в которой говорилось, что такому-то, в лице такого-то касика предоставляется столько-то тысяч кустов, и повелевалось, чтобы названный касик и его люди обработали земли и сделали посадки. Иногда испанец получал уже засеянные индейцами участки; в этих случаях ему назначались земли и индейцы для работы на них²⁴. Иногда один касик назначался 2-3 испанцам, между которыми распределялся доход с его земель.

Испанцы, получившие лицензию, брали на себя обязательство добывать золото. Добычей они принуждали заниматься индейцев, также с письменного разрешения Колумба, где указывались сроки действия разрешения. Испанец, писал Лас Касас, получив лицензию, так распоряжался касиком и его селением или селениями, как если бы ему их дали как рабов или, лучше сказать, как будто они были звери — били их бичами и палками, отрезали уши и убивали. Если у касиков и господ были дочери, испанцы делали их сожительницами. Тех, кто бежал, убивали или обращали в рабство. Наполненные рабами корабли шли в Кастилию. По мнению Лас Касаса, с этого времени берет начало «чума репартимьенто», что позже стали называть энкомьендами (Las Casas 1951,1.11. р. 104-105).

Лас Касас написал об испанцах того времени на Эспаньоле (их было тогда, считал он, 300 человек) следующее. Когда они передвигались, их несли мужчины на своих плечах или в гамаках. Рядом шли индейцы с большими листьями для создания тени, другие обмахивали их гусиными крыльями. В любом селении, куда приходили испанцы, они съедали и изводили столько, что хватило бы на 50 индейцев. Касик и все обитатели селения должны были им нести, что у них было, и танцевать перед ними. Испанцы делали своими наложницами знатных индианок, которых в обиходе называли «служанкой». Помимо этой главной служанки (criada principal), в прислугах были еще несколько местных женщин, которых называли «работницами» (offcialas). Бобадилья будто бы так говорил поселенцам, если верить словам Лас Касас:

«Пользуйтесь, сколько сможете, потому что вы не знаете, сколько будет длиться для вас это время» (Las Casas 1951, t. II, р. 204-205)».

Некоторые подробности завоевания Сан-Хуана содержатся в «Истории» Овьедо²⁷. После того, как была «замирена», по словам историка, провинция Хигуэй на востоке Эспаньолы, Овандо поставил там своим наместником Хуана Понсе де Леона. Последний узнал от индейцев, что на соседнем Борикене было много золота, и с разрешения Овандо высадился там. По словам Овьедо, Понсе де Леон был хорошо принят «главным касиком» Ауэйбаной, его матерью и отчимом. Хуан Понсе даже приводил Агуэйбану в г. Санто-Доминго, чтобы, как писал Овьедо, тот увидел, как обстоят дела на Эспаньоле, которая в то время была хорошо населена индейцами и христианами. Через некоторое время Агуэйбана умер, и ему наследовал его брат, который, по словам Овьедо, был, по природе, дурных наклонностей. В начале 1511 г., когда испанцы разошлись по энкомьендам, каждый касик убил своих испанцев. Одновременно было убито 80 испанцев и было сожжено одно из испанских поселений (Fernandez de Oviedo у Valdes, 1851, t. 1, p.467-470).

Из других источников известно, что в это восстание на Сан- Хуане погибло около 400 испанцев. В свою очередь, по свидетельству участника событий, испанцы в одном из сражений убили 1000 индейцев и пленили 1200 человек (в их числе женщин и детей). Кроме того, в качестве ответных мер за убийство своих испанцы расстреляли из арбалетов, четвертовали, повесили, забили палками более 100 индейцев. На островке Вьекес при нападении на индейскую деревни убивали и женщин. Там были пленены 530 «душ» индейцев Сан-Хуана и карибов, а также женщин и детей.

На берегу были расстреляны. четвертованы и повешены 88 человек. Когда испанцы вернулись в лагерь, то в присутствии «замиренных» индейцев были казнены 70 плененных воинов — сожжены заживо, забиты палками, расстреляны из арбалетов, четвертованы (цит. по: Moscoso 2011. р. 13, 18). Одной из мер борьбы с индейцами Сан-Хуана было разорение их огородов и захват лодок».

Несколько конкретных случаев отношений того времени между испанцами и их индейцами, описал Мартир со слов священника, неоднократно бывшего на островах. В Сантьяго касик и его индейцы, отработав на прииске и не получив надлежащего вознаграждения, покончили с собой, вдохнув смертельный дым каких-то трав. В другом месте (Принсипе) испанец заподозрил свою беременную жену-индианку в измене, привязал ее к палкам и велел слугам поджечь. Женщина умерла, а ее отец-касик, узнав об этом, напал на дом судьи со своими людьми. Сам судья отсутствовал, были убиты его новая жена, ее слуги и все домашние.

После чего касик и его люди (их было 30 человек) заперлись в доме и подожгли его и сгорели с телами семьи судьи и всем его добром….».

Капитализм не основан на свободном труде