Неожиданная расплата: коронавирус и капитализм

Print PDF

 

Раджика Десаи

Возможно, вполне уместно полагать, что серьезность угрозы коронавируса поразила большую часть западного мира в “мартовские иды” – традиционный день расплаты по непогашенным долгам в Древнем Риме. Прошлая неделя была настоящим аттракционом “американские горки”. Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ), наконец, объявила эпидемию пандемией, правительства изо всех сил пытались отреагировать, вирус был темой номер 1 в новостях, а также из-за множества неправильной и дезинформационной информации в социальных сетях, городах и даже целых странах закрылись рынки всевозможных видов, и корпорации объявили об увольнениях и приостановке производства.

Стало ясно, что какими бы ни были происхождение, пути распространения и уровень летальности вируса, называемого теперь Covid-19, он собирается проверить на прочность западный капитализм и механизмы его адаптации. Почти наверняка, их нашли бы недостаточными. В конце концов, проблемы и дисбалансы накапливались в западной капиталистической системе в течение четырех десятилетий, по сути, с тех пор, как Запад выбрал неолиберальный путь выхода из кризиса 1970-х годов и продолжал следовать им, не обращая внимания на новые кризисы и проблемы, к которым этот путь привел.

В течение этих десятилетий, как свидетельствует важный анализ, западный капиталистический мир пытался «выиграть время», накапливая долги, как государственные, так и частные, чтобы избежать расплаты с его узкими и мелкими рынками: и эта проблема неолиберализма с его неослабным нисходящим давлением на зарплату и цены с течением времени только усугубляется.

Кризис 2008 года был предыдущим “моментом истины”. Тем не менее, он не привел к какой-либо серьезной переориентации политики, только к обобществлению множества частных долгов, так как банки, считающиеся «слишком большими, чтобы обанкротиться», были спасены, а их руководители, считавшиеся «слишком важными шишками для тюрьмы», продолжили свою старую практику.

Только простые смертные потеряли дома и рабочие места, и им пришлось столкнуться с вынужденной аскезой во имя консолидации финансов правительства.

Нынешняя пандемия, несомненно, будет отличаться не потому, что она более смертоносна, чем предыдущие (это не так), или потому, что она вызывает хаос на финансовых рынках (как это происходит в большинстве кризисов неолиберальной эпохи), а потому, что она обнажает слабости, искажения и дисбалансы производительного аппарата, которые неолиберализм формировал в течение четырех десятилетий.

Предполагалось, что неолиберализм оживит капитализм, восстановит «жизнерадостность», якобы до сих пор подавляемую «мертвой рукой государства». Однако этого никогда не было. Темпы роста за последние четыре десятилетия неизменно оставались ниже темпов «этатистского» послевоенного «золотого века» капитализма. Вместо этого система производства, управляемая западным капитализмом, была напряжена до предела минимум, по трем направлениям. В плане пространства – она охватывала весь мир. В плане времени это было сопряжено с производством «точно в срок«, низкими или нулевыми запасами и небольшим финансовым пространством для маневра, чтобы действовать в условиях форс-мажора. Наконец, в социальном плане система «выжимала все соки» из рабочих и поставщиков малого бизнеса, заставляя их работать за низкую зарплату и поставлять продукцию по низким ценам, снимая с них всевозможные социальные и финансовые риски.

Безусловно, диспропорции, которые уже спровоцировал вирус и борьба с ним, и неурядицы, с которыми только предстоит столкнуться, стоят дорого: ключевые элементы мировой экономики не могут бездействовать месяцами без колоссальных затрат. Тем не менее, здоровая структура с небольшим количеством средств в запасе, которые можно было бы сэкономить, сопротивлялась бы намного лучше, чем наша оскудевшая, перегруженная, напряженная производительная структура, которой давно пора заплатить по счетам (или с которой давно пора расквитаться).

Вторая неделя марта, когда ВОЗ «повысила» эпидемию Covid-19 до «глобальной пандемии», ознаменовалась беспрецедентной катастрофой на мировых рынках. Фондовые рынки в США пострадали от своего крупнейшего однодневного падения индекса (Доу Джонса – прим. авт.) после краха 1987 г., несмотря на снижение ставки Федеральной резервной системы и обещание вложить триллионы (да) в систему на прошлой неделе. Это не было удобной «коррекцией». Удивительно: пострадали не только фондовые рынки, обычно считающиеся более рискованными. Рынки облигаций, у которых риски меньше, также пострадали, а вместе с ними — рынки этих «самых безопасных» активов, казначейских облигаций США и рынки золота, поскольку инвесторы искали ликвидные фонды.

Более того, тяготы переживала не только сфера финансов. По мере того как страна за страной вводили запреты и ограничения на въезд и выезд, пострадали авиакомпании, круизные компании, аэропорты и другие связанные с путешествиями корпорации, наряду с большими областями сектора услуг, возможно, раздуваемого искусственно, который в основном зависит от производства и потребления «лицом к лицу» — друг за другом последовали закрытия предприятий, сокращения и увольнения. Нарушение цепи поставок и обвалы рынков ужимают производство. В довершении всего, разобщенность между ОПЕК и ее союзниками привела к борьбе за снижение цен, в результате которой производство сланца в США стало «одной из ярких звезд на американском экономическом небосводе» в другое мрачное десятилетие, но оно весьма неэкономично, поскольку зависит от высоких цен на нефть.

Хотя масштабы этого бедствия распространялись далеко за пределы вируса, вряд ли это помешало бы неолиберальным правительствам обвинить в экономическом спаде пандемию. В конце концов, аналогичным образом Джордж Буш-младший возложил на 11 сентября вину за рецессию, которая фактически началась уже несколькими месяцами ранее, и просил американцев продемонстрировать свой патриотизм, отправляясь за покупками.

В долгосрочной перспективе у западных капиталистических обществ есть как минимум четыре четко обозначенных проблемы в условиях

«наихудшего в этом поколении кризиса в области общественного здравоохранения».

Проблема спроса и решения с позиций денежно-кредитной политики

Наиболее фундаментальной проблемой был низкий уровень совокупного спроса - потребительского и инвестиционного — в отношении потенциальной производительности, не говоря уже о производственном потенциале, который привел к замедлению экономического роста в 1970-х годах. Неолиберализм, одобренный Западом путь, не только не решает проблему, но и усугубляет положение, облегчая финансовые «инвестиции», сокращая зарплаты и государственные расходы и увеличивая неравенство. Он (неолиберализм – прим. пер.) только вкладывает деньги в карманы тех, кто не будет ни тратить их, ни инвестировать их продуктивно, но только еще больше увеличивает громадные суммы на рынках спекулятивных активов. Расплата за это сначала была отложена из-за увеличения государственных займов для финансирования не столь необходимых социальных расходов или расходов на социальное обеспечение, но еще более возмутительных сокращений налогов для значительного увеличения военных расходов, субсидий корпорациям и т. п., а затем за счет частной задолженности, которая привела к кульминационной точке – кризису 2008 года.

Рост, который обеспечивала неолиберальная политика, происходил главным образом из-за «эффекта благосостояния» — формирования ценовых пузырей на активы. Только узкой элитарной прослойке разрешалось увеличить потребление. За последние двенадцать лет «жесткой экономии» даже такой рост прекратился, и на Запад были зафиксированы самые низкие темпы роста за все десятилетия существования неолиберализма. Неолиберальный вариант исчерпал себя даже в качестве стратегии анемичного роста. Условия спроса в последние десятилетия характеризовались отсутствием экономической активности, в то же время увеличилось число потребителей, а также вырос инвестиционный спрос в Китае и других незападных странах.

Шок спроса, вызванный нынешней пандемией, усугубил и без того негативную ситуацию. Неравенство, накопленное за десятилетия господства неолиберализма, негативно повлияет на распространение пандемии, что, в свою очередь, увеличит экономический разрыв и усугубит проблему спроса.

За прошедшее десятилетие западные правительства и центральные банкиры нашли новый способ выиграть время для капиталистической системы: провести масштабную демонстрацию решения проблем экономического роста только с помощью денежно-кредитной политики. Политики и эксперты держат общественность под гипнозом, поскольку вынимают из своих «шляп» очень хитро изобретенных, даже порою странных «кроликов» денежно-кредитной политики — более низкие, чем когда-либо, процентные ставки, отрицательные процентные ставки, количественное смягчение (QE), регулирование политики Центробанка, на что только не идут – создается впечатление, что они напрягают все «серое вещество» мозга, чтобы спасти мировую экономику. Однако это все классические отвлекающие маневры: Джон Мейнард Кейнс давно предупредил, что придет время, когда одной денежно-кредитной политики

«будет недостаточно для определения оптимального уровня инвестиций» и, следовательно, приемлемого уровня роста. Ее эффективность была бы равносильна «натяжению тетивы».

Все разговоры о денежно-кредитной политике отвлекают внимание общественности от фискальной политики, то есть увеличения государственных расходов и инвестиций. Ряд финансовых газет признает это, однако странным образом предполагает, что этих мер в небольшом объеме будет достаточно. Они забывают, что Кейнс продолжил в следующем предложении:

«Поэтому я полагаю, что всеобъемлющая социализация инвестиций окажется единственным средством обеспечения приближения к полной занятости».

(Для Кейнса полная занятость была главной целью экономической политики, которая, можно утверждать без преувеличения, была бы первым шагом за рамки капитализма — к лучшему обществу).

Нет нужды говорить, что скромно названная Кейнсом «всеобъемлющая социализация инвестиций» означала бы своего рода социализм, при котором правительства наращивают свои инвестиции, если частный сектор по каким-либо причинам не может и / или не хочет этого делать. Иными словами, масштабы фискальной активности, которая потребуется для восстановления приемлемого уровня роста, занятости и спроса, действительно будут настолько велики, что поднимут некоторые фундаментальные вопросы. Если капиталисты не могут и не хотят делать то, что делает худшее проявление их формации терпимым — инвестировать и создавать рабочие места — какова потребительская стоимость класса капиталистов? Почему наши демократические государства должны позволять им контролировать нашу экономику? Капитализм находится в этой точке, по крайней мере, на протяжении последнего десятилетие. Кризис настоящего времени может сделать игнорирование данного факта невозможным.

Денежно-кредитная политика «сходит с дистанции»

В то время как акцент на денежно-кредитной политике отвлек внимание общественности от столь необходимой фискальной активности, он нанес большой ущерб самому себе и, возможно, теперь исчерпал даже свою дестимулирующую полезность.

Финансовый сектор, который является крупнейшим бенефициаром дерегулирующего воздействия неолиберализма, а также созданных им неблагоприятных условий спроса: средства направлялись на рынки активов, а не в производительные инвестиции — теперь сталкивается с разрушением своей основной опоры. Обвал фондового рынка 1987 года был первым крупным финансовым кризисом неолиберальной эпохи, и тогдашний председатель Федеральной резервной системы Алан Гринспен ответил на него своим непопулярным опционом Гринспена, по сути, восстановив исчезающую ликвидность – наполнить чашу пуншем, — чтобы сторона-спекулянт могла продолжать свои гнусные деяния. С тех пор Федеральный резерв и его родственные западные центральные банки реагировали на финансовые кризисы дальнейшими инъекциями ликвидности, как путем снижения процентных ставок, так и путем прямой покупки менее ликвидных активов, иначе называемой количественным смягчением.

Эта практика была оправдана как необходимая для восстановления инвестиций, экономической активности и занятости. Однако единственное, что они восстановили, — это способность финансового сектора продолжать свою непродуктивную спекуляцию, усугубляющую неравенство. Результатом стала серия пузырей активов, которые увеличили состояние одного процента населения, в меньшей степени, на 10 процентов, и вызвали большие экономические трудности среди 90 процентов, когда лопнули. Печально известная последовательность событий включает крах фондового рынка 1987 года, различные финансовые кризисы начала и середины 1990-х годов, кульминацией которых стал финансовый кризис в Восточной Азии 1997-98 годов, крах доткомов 2000 года и кризис 2008 года.

В то время как денежно-кредитная политика продолжала подливать пунш в чашу, вечеринка становилась все менее веселой. Например, международные потоки капитала остаются на 65 процентов ниже своего пика до 2008 года, несмотря на щедрость центрального банка. Банки и финансовые институты страдают от более высоких резервных требований, которые удалось навязать в результате неэффективной посткризисной перестройки. Принимая во внимание тот факт, сколько денежных вложений необходимо для того, чтобы зарабатывать деньги на финансовых рынках сегодня, — огромные масштабы поиска средств не могут не уменьшать маржу — даже относительно слабое налогообложение сказалось на прибыли финансового сектора.

Тем не менее, последнее десятилетие стало свидетелем раздувания огромного пузыря на фондовом рынке, который сейчас, похоже, лопнул. Чрезвычайная ставка Федерального резерва и обещание вложить триллионы в систему в первую неделю марта не сработали, ФРС объявила о дальнейшем снижении процентных ставок почти до нуля, увеличении объема покупок активов и, как обычно, пообещала «использовать весь спектр инструментов» в воскресенье, 15 марта, незадолго до открытия рынков на Востоке. Этим шагом ФРС довольно хорошо использовала все свои боеприпасы. С 2015 года она повысила процентные ставки с явной целью придержать «порох в пороховницах» для другого кризиса, чтобы иметь возможность впоследствии снизить ставки. За последние шесть месяцев Федеральный резерв потерял все, большую часть — в марте 2020 года. Ничего не осталось. Отрицательные процентные ставки – пустая болтовня. Даже более предприимчивые европейцы не рискнули превысить порог -0,5%, и ФРС до сих пор не хотела вообще уходить на отрицательную территорию. Учитывая это, тот факт, что рынки отказались реагировать на следующий день, фигурально «переживая камнепад» — с утра востоке до вечера на западе, мы можем вынести весьма прохладный вердикт относительно возможностей монетарной политики.

Независимо от того, насколько высока оценка активов при любом спекулятивном безумии, насколько Федеральная резервная система поощряет это безумие, в конечном итоге, активы зависят от удельного веса производительной экономики, ее потребностей и желаний. Пузырь доткомов должен был лопнуть, учитывая бесценность многих из его «облегченных» акций. Пузыри на жилье и кредиты лопнули в 2008 году, когда пришлось повысить процентные ставки, чтобы сохранить стоимость доллара США на фоне роста цен на сырье, что привело к замедлению роста цен на жилье и увеличению числа «обесценившихся кредитов по ипотеке», которые стоят больше, чем сами дома, на которые эти кредиты были взяты. Сегодня проблемы фондового рынка могут быть спровоцированы пандемией, но затрагивают более глубинные проблемы.

Поскольку рынки активов, которые финансируют спекуляцию стоимостью уже произведенных активов, увеличивались в размерах в течение десятилетий, они значительно опережали размеры любой разумной доли в производительной деятельности — инвестиции в производство новых товаров и услуг (то, что некоторые называют «реальной» экономикой) — даже когда основывались на последней. В нынешнем кризисе уместной «мерой доверия» является следующее: банки и финансовые учреждения принимают вклады производительных корпораций в качестве наиболее качественного источника финансирования. Однако под воздействием шоков спроса и предложения производительные корпорации сокращают эти депозиты и даже привлекают заемные средства. Более того, все крупные корпорации осуществляют все эти операции одновременно.

Хотя это не спровоцировало немедленный банковский кризис, проблемы, возможно, не за горами: как недавно отметил обозреватель издания Financial Times, само по себе ужесточение правил Додда-Франка и других после 2008 года, сделавшее банки более устойчивыми, требует от них минимального уровня таких качественных депозитов.

«Потеря этих депозитов угрожает профилю ликвидности и соблюдению нормативных требований самими банками в очень краткие сроки. И это произойдет еще до того, как мы столкнемся со снижением качества корпоративного обслуживания и дефолтами, которые увеличат давление на финансовый сектор».

Предложение ФРС о ликвидности больше не работает, потому что экономике сейчас нужен какой-то способ создания спроса, как потребительского, так и инвестиционного, для восстановления и расширения производства. В нынешних условиях низких частных расходов и инвестиций это может осуществить только правительство. Это создает проблему. С одной стороны, без вмешательства правительства не за горами обобщенный финансово-экономический кризис, намного более глубокий, чем временное падение уровней производства и потребления, которые может спровоцировать только пандемия. С другой стороны, если правительство вмешается и фактически сделает то, что необходимо, оно поставит вопрос о будущем капитализма.

Перегруженная производительная экономика

Как мы уже отмечали, временная, пространственно и социально перегруженная производительная система, сформированная четырьмя десятилетиями неолиберализма, уже должна была «расплатиться по счетам». В то время, как в течение примерно десяти лет после 1995 года цепочки западных поставок в Китай наполовину обогнули мир, их рост уже замедлился задолго до кризиса 2008 года благодаря целому ряду факторов, включая насыщение западных рынков, задушенных неолиберализмом и ростом заработной платы в самом Китае. Более того, после 2008 года и наступления «жесткой экономии» «птенцы» десятилетних «соглашений о свободной торговле», которые в действительности были соглашениями по содействию иностранным инвестициям, не связанным с трудовыми, экологическими и другими стандартами, стали возвращаться домой на Запад. Несмотря на многочисленные утверждения в литературных источниках, о том, что уровень заработной платы и занятости в западных странах не имеет ничего общего с торговлей, в действительности торговые соглашения поглощают и то, и другое, особенно это затрагивает офисных работников — «белые (здесь: синие, — прим. пер.) воротнички» — на Западе.

Принимая во внимание, что это недовольство должно было быть мобилизовано левыми, десятилетиями мы наблюдали очернения левых со стороны восходящих неолиберальных правых и «сдвиг вправо» со стороны традиционно левых партий, возможно, благодаря исторически глубоко укоренившимся ограничениям, этой мобилизации так и не произошло. Вместо этого, поскольку правый популизм использовал страдания и образовавшиеся в результате этого электоральные разногласия, применяя различные уловки, такие, как «Брексит» и торговые войны, и при этом почти не ликвидировал проблемы, результат этих действий еще больше дестабилизировал и без того слабые производственные механизмы, поддерживающие глобальную экономику. Эпидемия коронавируса лишь ускорила движение к неизбежной расплате.

Неудачи “кризисного управления”

Последний ингредиент этого отвратительного коктейля связан с механизмами исторического управления кризисами капитализма — государством и политикой. Десятилетия неолиберализма настолько подорвали как государственные, так и более расширенные политические возможности в западных обществах, что мы не можем полагаться на них, чтобы дать последовательный ответ на текущий кризис, если даже в области контроля и ликвидации пандемии в краткосрочной перспективе и в сфере долгосрочной экономической переориентации это будет необходимо.

Это наиболее заметно по медлительности ответных мер Запада на пандемию. Запад потратил месяцы на претензии к реакции Китая, а его собственная по сравнению с Пекином незначительна. В докладе Совместной миссии ВОЗ-Китай по коронавирусной инфекции 2019 года (Covid-19) сделан вывод о том, что:

Перед лицом ранее неизвестного вируса Китай развернул, пожалуй, самые амбициозные, оперативные и агрессивные усилия по сдерживанию болезней в истории. Стратегия, которая лежала в основе этих усилий по сдерживанию, изначально была национальным подходом, который способствовал универсальному мониторингу температуры, обеспечению масками и регулярному мытью рук. Однако по мере развития вспышки и приобретения знаний был применен научно-обоснованный подход к адаптации. Конкретные меры по сдерживанию эпидемии были скорректированы с учетом контекста провинции, округа и даже сообщества в целом, а также возможностей инфицирования и характера передачи нового коронавируса.

Трудно представить более резкий контраст с Западом. Возьмите за образец его две ведущие неолиберальные нации, Соединенные Штаты и Соединенное Королевство (Великобританию). В течение двух десятилетий неолиберализм сократил возможности государства, разрушил критически важные институты и растерял лучшие кадры. В обоих случаях политические классы утратили свой авторитет, а политические системы были дезорганизованы до такой степени, что позволили откровенным шарлатанам занимать высшие политические посты. Как такие истощенные системы могут способствовать политической готовности и способности государства справиться с разворачивающимся кризисом? (Здесь можно добавить, что пандемия также «проверяет на прочность» саму архитектуру еврозоны.)

В США с частной системой медицинского страхования, стоимость и другие коммерческие параметры которой продолжают диктовать случайную реакцию на инфекцию, при которой даже тестирование является ненадежным — истинные масштабы самой пандемии остаются загадкой. Великобритания, где более десятилетия «режима жесткой экономии» уже сделало Национальную службу здравоохранения (ГСЗ) неспособной справляться с обычными ежегодными сезонами гриппа, не откладывая необходимых процедур, пыталась продемонстрировать «добродетель необходимости», утверждая, что она стремилась к «выработке коллективного иммунитета». Это было не что иное, как санированная декларация о банкротстве с сильным запахом геноцида. Учитывая, что пандемия сильнее всего поразит бедных, принимая во внимание то, что вирус будет распространяться, десятки «любимых» умрут, и выживет только сильнейший, это все равно, что сказать «пусть дьявол заберет самое последнее». Во всем западном мире доминирование в информационных системах частного сектора и социальных сетей означает, что количество дезинформации или информации, поданной некорректно, может только усугубить существующие проблемы.

Кроме того, неспособность к действиям на национальном уровне усугубляется международной конкуренцией и напряженностью, что затрудняет скоординированное реагирование на международном уровне. Корни соперничества, характерного для XXI века, лежат, конечно, в смещении мирового экономического «центра тяжести» в сторону от Запада. Это, конечно, усугублялось медленным ростом Запада в десятилетия господства неолиберализма и способностью Китая и некоторых других правительств избежать его ограничений или приспособиться к ним. Запад давно начал негативно реагировать на этот сдвиг: наращивать военную и экономическую мощь против соперников и «выскочек». Рост популизма только усугубил положение.

Несмотря на то, что уровень международной дружбы после 2008 года всегда преувеличивался, а усилия «Группы двадцати» мало способствовали смягчению кризиса, лозунг «Америка – в первую очередь» и Брекзит указывают на новый уровень разногласий. Попытка Трампа предложить фармацевтическим компаниям «большие суммы» для эксклюзивного доступа к вакцине, возможно, является самым большим новаторством из минимумов поведения западных государств в условиях кризиса. Даже извлечению уроков из успеха Китая сопротивляется большинство западных политических кругов и СМИ — настолько, что о медицинских достижениях и успешном лечении не сообщается, не говоря уже об их обсуждении или принятии (заимствовании). Между тем, международные санкционные режимы не позволяют «демонизированным» правительствам, таким, как венесуэльское, покупать медикаменты для лечения.

Если бы пандемия коронавируса поразила здоровую и гармоничную мировую экономику, она нанесла бы огромный ущерб, но ущерб был бы ограничен во времени и пространстве. Однако, она наносит удар по мировой экономике и капиталистической системе, уже ослабленной десятилетиями господства неолиберализма. Ее эффект неразрывно связан с этими основными слабостями. Из вышеизложенного должно быть ясно, что ситуация предоставляет большие возможности для продвижения вперед. Однако, его придется отложить до лучших времен.

Оригинал в Canadian Dimension.

Перевод Алёны Юрченко